Так вот она, моя дорога в рай:

маршрутка-дом-работа-крематорий,

откуда испарюсь я невзначай,

спрямив круги астральных траекторий.

Я в небеса взойду, сложив мотив

о нищете, о жести и о чести,

на собственной хребтине изучив

всю инфернальность городских предместий.

Пиит, придурок, лишний человек,

храбрейшая из всех дрожащих тварей,

здесь встретил я обильный честью век,

обласканный опалой государей.

И мне от грозных и смешных царей

в удел достались — вопреки заветам —

желчь фонарей и слякоть пустырей,

где так привольно дышится поэтам.

Я здесь торчу, шепчу и грязь топчу,

блистательною праздностью увенчан,

брюзжу, брожу кругами и ворчу

на спесь друзей и недоступность женщин.

Дорога в рай ведет сквозь грязь и слизь,

и ей брести хоть глупо, но не стыдно,

ведь путь по кругу — он выводит ввысь,

хотя кому-то это и не видно.

Кто я такой? — Поэт. Брехун. Чудак.

Меня таким придумали — не вы ли?

Ромашками давно зарос пиджак.

И валенки грязны от звездной пыли.

У времени прибой есть и отбой.

Я установлен, как закон, в природе, —

Не бегая за модой, быть собой,

Ведь солнце, не меняясь, вечно в моде.

Бог поцелуем мне обуглил лоб,

И мне плевать, что обо мне болтают:

Какой неряха, чудик, остолоп, —

Пиджак цветет, и валенки сияют!

Все как обычно, жизнь есть вещь простая:

не из корысти, а здоровья для

я ем и пью, скучаю и гуляю,

а подо мной вращается Земля.

Все как обычно, все вокруг родное:

простор и храм на звездном берегу.

Земля так быстро мчится подо мною,

что на ногах стоять я не могу.

В ночи под звездной золотой ордою

шумят леса и мчатся корабли.

Я вижу небо над и под собою,

по обе стороны большой Земли.

Вращаются циклические мысли,

жизнь катит волны где-то там, вдали,

и надо с лодки слезть на дальнем мысе,

чтоб ощутить вращение Земли.

Все у тебя о˙кей в житейском плане:

проснуться в шесть, на завтрак полчаса…

А кто-то в лодке в Тихом океане

читает Библию и смотрит в небеса.

А я сибирскою зарею ранней,

забыв про город, тонущий в пыли,

лежу на сердце родины бескрайней

и слушаю вращение Земли.

Неужели тебя мы забыли?

Для меня ты всегда всех живей —

Спутник детства, брат неба и пыли,

Друг потех и забав, воробей!

Ты щебечешь о небе, играя,

Неказистый комок высоты —

Сверху — небо, внизу — пыль земная,

Между ними — лишь ветка да ты!

Как ты прыгаешь вдоль по России

На тонюсеньких веточках ног —

Серой пыли, особой стихии,

Еретик, демиург и пророк.

В оптимизме своем воробейском,

Недоступном горам и лесам,

Научился ты в щебете детском

Запрокидывать клюв к небесам.

Воробьиною кровью живее,

От мороза дрожа, словно дым,

Я, как ты, ворожу, воробею,

Не робею пред небом твоим.

И зимой, воробьясь вдохновенно,

Не заботясь, как жил и умру,

Я, как ты, воробьинка вселенной,

Замерзая, дрожу на ветру…

Но, пока ты живешь, чудо-птица,

На глухих пустырях бытия

Воробьится, двоится, троится

Воробейная правда твоя!

Живу, как все. Гуляю на работу,

По вечерам читаю свой журнал.

Мне кажется, что я утратил что-то.

Но что? Неясность, прочерк и провал.

Как будто я, в гроссбухе сверив счеты,

Нашел, что где-то что-то потерял.

Но только что? В мозгу упала шторка.

В подобном мраке и себя-то не найти.

Чего-то нет, хорошего такого,

Но вот не знаю, именно чего.

Когда такая муть стряслась на стыке,

Уже не важно, что нас ждет в конце.