Оглавление

Иллюстрация для обложки позаимствована из сайта Pixabay

Часть первая

Техникум

Заявления, составленные по форме, указанной в присланной мне брошюре с программой, мы отправили сразу же после школьных экзаменов и приложили к ним копии своих свидетельств с оценками, заверенными в сельском совете. Все пять заявлений и копий отправляли в одном большом конверте, на который наклеивались лишние марки. Письмо это называлось заказным. И мне даже заведующая выдала специальную квитанцию, которую нужно было хранить, чтобы можно было спросить за потерю документов, если они пропадут. Но Толик успокаивал:

— Не переживайте. Алексей Семёнович Федькин секретарём в сельсовете, он может хоть каждый день нам такие копии выписывать, а мой — председатель. Ему труда не составит печатью гербовой хоть сто раз заверить наши свидетельства.

Письмо не потерялось, и вначале августа нам каждому отдельно пришли вызовы на вступительные экзамены, в которых кроме указания даты экзаменов, написали, что нам предоставят бесплатное проживание в общежитие на пять дней, и за отдельную плату могут предоставить питание в студенческой столовой.

Я ещё два раза ходил к Петьке Мухину и подробно расспрашивал, как он добирается до техникума. Он уже третий раз съездил туда сдавать экзамены, и такие поездки он называл «сессия». Ездили они компанией тоже из пяти человек. По одному из Ново-Белой и Волоконовки, двое из Михайловки и он из нашего села. На вступительные экзамены их восьмерых из разных сёл возил в техникум представитель из Митрофановки, за казённый счёт. Но тогда не все сумели сдать экзамены. А потом поступившие на заочное обучение уже сами заранее договаривались, когда выезжать, и ездили без сопровождающего, потому что из Михайловки в их компании был взрослый женатый мужик, у которого уже было двое детей. И который ещё раньше сам не раз ездил на поездах. Весной ему опять надо было ехать. Но на эту сессию Петька не поехал, потому что задания получил очень сложные, а времени их выполнить и отослать в техникум ему не хватило. Поэтому осенью он будет поступать в Кантемировку, в ПТУ на тракториста.

Федькин отец предлагал договориться с Петькой, чтобы он нас свозил на вступительные экзамены. Договориться в колхозе, чтобы его на неделю отпустили с работы, собрать ему денег на билет и продуктов и уговорить ещё раз съездить в техникум. Федька пояснял:

— Отец сказал, что Петька запросто согласится. И нам дорогу покажет, и ему самому развлечение будет.

Полянички тоже соглашались с Михайлусовыми, а я убеждал маму, что мы и сами сможем не хуже Петьки доехать до техникума, хоть и с пересадкой:

— Мам, зачем такие деньги тратить ещё и на Петьку? Что мы, сами не сможем на поезд, на другой сесть в Лисках в этих? Я уже сколько раз на поезде ездил, и Вы же сами меня заставляли и билеты покупать, и расписание проверять, и заранее к поезду выходить.

— Ну, так это в Россоше или у нас на Пасеково. Здесь и расписания висят всего два: одно на север, а другое на юг. А Лиски — станция узловая, там со всех областей поезда приходят и разъезжаются по разным краям. Там Митрофан Игнатович рассказывал, что сразу может по два или даже по три поезда на станцию приезжать. Я в Усмани, когда училась, хоть и без пересадки ездила, но видела, что сама станция эта посредине стоит, а рельсы и с одной стороны станции и с другой, — втолковывала мне разницу она.

— Ну и что? Мы же уже большие. А если что не поймём, так спросим у того железнодорожника, который стоит с флажком жёлтым у поезда.

— Не знаю, мне кажется, что я и то могла бы растеряться. Про эти Лиски специально у председателя расспрашивала, так он совсем меня запугал. Говорит, что там даже так бывает, что один поезд ещё стоит рядом со станцией, а другие приходят на соседние пути и людям приходится к своему поезду пробираться через вагоны одного или даже двух поездов, которые ближе к станции. Он мне даже сказал, что отпустит с вами съездить, если потребуется. Говорит, что не простое дело на такой станции пересадку делать.

— И чё, мы позориться будем? Всем наговорили, что в студенты едем поступать, а меня мамка за ручку будет водить, — сердился я. — Даже если у всех отцы согласятся ехать с пацанами, я специально к ним подходить не буду и докажу, что не заробею и не отстану. А женщинам, по дедушкиным словам, нельзя больших сыновей лишать самостоятельности.

— Пойми ты, что такая поездка — она и сложная очень, и опасная даже. Ведь и шпаны ещё много везде всякой.

— И что, Вы будете отбивать нас от шпаны в поезде?

— Если бы не пересадка эта, то, может, и ничего страшного. На Пасеково бы посадили вас, а в Таловой бы вышли с поезда и до техникума нашли бы как добраться. А с пересадками я и сама никогда не ездила.

— Ну вот, Вы не ездили, а я всё расспросил у Петьки. В Лиски мы приедем до обеда. А поезд, на который всегда билеты есть, приходит аж ночью. Придётся нам до ночи ждать на станции. Вещи все поставим в одно место, и у вещей всё время кто-нибудь будет. А перед приходом нужного поезда следует подать в кассу наши билеты, чтобы там закомпостировали на них новые дырки с номером того поезда, который придёт, и чтобы написали, в какой вагон садиться.

— Ты и правда всерьёз готовишься к поездке. Даже слово новое выучил про билеты. Молодец, конечно. Но я сомневаюсь очень. Если там сразу по стольку поездов, сумеете ли нужный найти? А вдруг через другие вагоны придётся к своему поезду, если он на дальние пути приедет? На это на всё время нужно, а поезд вас ждать не будет.

— Так это они у нас на Пасеково не успеют остановиться и уже трогаются. А в Россоше вон поскольку подолгу стоят. Так в Лисках наверно ещё дольше поезда стоят.

— На Пасеково или в Митрофановке поезд один пришёл, и все знают, где какой вагон остановится. А там, если столько поездов, никто ничего и не запомнит даже.

— А ещё, мам, помните, в Россоше по радио тётя говорит, на какой путь поезд приходит, сколько он стоять будет, а потом ещё и напоминает, что поезд скоро отправится, и чтобы люди бежали в свои вагоны. Так на той ещё большей станции тоже обязательно по радио всё будут рассказывать.

— Не знаю, на словах ты всё расписал даже лучше, чем я сама бы делала, а может ли на деле так получиться, как расписываешь — очень сомневаюсь.

Постепенно я и маму, и дедушку с бабушкой убедил, что поедем без взрослых. Остальным родителям тоже мама пробовала доказать, что я уже не раз самостоятельно всё делал при поездках на поезде, и сам всё узнавал везде. И что, чем на Петьку деньги тратить, лучше нам по лишней десятке дать. Но они не обращали внимания на её слова, потому что Толиков отец собрался в первую поездку сопроводить нас. А потом, если кто сдаст экзамены, пусть ездят уже без родителей. Но за неделю до поездки выяснилось, что Митрофана Семёновича не отпускает начальство. Так и получилось, что родители согласились отправить нас самих.

С Пасеково в сторону севера можно было уехать рано утром, на рабочем поезде, но он ходил только до Россоши. Потом ещё один в десять двадцать останавливался, и другой вечером был. Ехать следовало на том, который в десять двадцать. Потому что на вечернем можно не успеть к ночному поезду до Таловой. В Митрофановке или на Журавке больше поездов останавливалось, но туда было дальше добираться. Поэтому договорились ехать с Пасеково. Мама выпросила в колхозе машину на полчаса, чтобы отвезти нас до станции.

С утра в центре собралась целая толпа. Мы впятером с чемоданами. Дедушка сначала хотел, чтобы я взял наш большой фанерный чемодан, с маленьким висячим замочком, который он смастерил маме, когда её на курорты послали. Но мама настояла купить новый, фабричный. И у остальных пацанов тоже были фабричные чемоданы. У всех коричневые, а у Федьки чёрный и блестящий.

Народу собралось у машины — целая толпа. Пришла наша классная Раиса Александровна. Андрей с Вовкой тоже пришли, хоть сами и не захотели ехать, но нас проводить захотели. Алешкины и Колькины пришли полностью всеми семьями. Они же жили совсем рядом. И люди, какие были в центре, тоже подошли к машине посмотреть, как нас родители напутствуют в дорогу. А молодая новая заведующая почтой Тоня принесла букетик ароматных белых цветков, которые у нас почему-то называли «Дедова борода» и со словами:

— Ребята, вас тут всем селом провожают на учёбу, прямо как на целину или на комсомольскую стройку. Так я тоже вам как целинникам цветы подарю наудачу, — раздала каждому по три цветка.

Тут и Митрофан Игнатович шёл мимо или, может, даже специально подошёл к нам, и сходу напористо спросил:

— Признавайтесь студенты, с каким настроем едете? Не опозорите наш колхоз, поступите?

Колька, растроганный прощанием с расплакавшимися братишками, шмыгнул носом и ответил:

— Не, не должны опозорить. Мы ж почти всё лето готовились к экзаменам.

— Да я знаю, что готовились, на работу вас даже не посылали. Поэтому

не имеете права теперь подводить наш колхоз и школу свою.

— А мы и не подведём. Вот увидите, — как можно увереннее ответил я.

Митрофан Игнатович повернулся ко мне и произнёс:

— Ты, Женька, вижу, смело за всех расписываешься. А тут нам Ксения Стефановна рассказала за то, что берёшь на себя ответственность самим, без взрослых добраться до учёбы. Признавайся мне как руководителю, не переоцениваешь ли свои силёнки?

Немного замявшись и не так уверенно, но всё же заявил председателю:

— Я всё разузнал у Петьки, и на поездах ездил не раз, а чего не знаю, так расспрошу. На больших станциях и специальные справочные окошки есть, и людей же полно. Подскажут, если спросить.

— Рассуждаешь по-взрослому, хоть и маловат пока. И план верный придумал. Молодец! Уважаю! Дай пять! — сказал Митрофан Игнатович, пожимая мне руку.

А потом скомандовал:

— Давайте грузитесь, а то машина в колхозе нужна.

Отец Алёшки тоже залез с нами в кузов машины, Колькин сел в кабину — они решили проводить нас до станции. Машина тронулась, и люди ещё долго махали руками нам вслед. На станции мы перенесли вещи в зал ожидания, шофер Иван Цепковский всем нам, как взрослым, пожал руки, пожелал удачи и сказал, что будет спешить назад в колхоз. Василий Никитьевич что-то сказал Кольке потихоньку и объявил вслух, что поедет на машине назад. Фёдор Федотович остался с нами, чтобы помогать садиться в вагон. И нам от этого было лучше, потому что у него были часы карманные, и мы могли узнавать, сколько оставалось ждать поезд. На станции пацаны выкинули Тонькины цветки, а я спрятал в чемодан, положив их в тетрадку между листочками.

Без пятнадцати десять пришла кассирша. Специальным ключом открутила болт, которым закреплялась металлическая шина, перекрывающая обитую железом дверь в кассу, откинула её к стенке и открыла внутренние замки на двери. Зашла внутрь, закрыла за собою дверь на замок, а окошко кассы не открывала. Вслед за кассиршей в зал зашло много людей, которые тоже собирались ехать на этом поезде. Но я заранее уже стоял у кассы и оказался первым в очереди. На прошлой неделе я приезжал велосипедом на станцию узнать цену билета до Таловой. Билет стоил тридцать семь рублей, но пацаны мне дали по пятьдесят рублей, на всякий случай, если вдруг билеты окажутся дороже. И я уже давно знал, что кассиршу зовут Катя. Поэтому, как только окошко кассы открылось, сразу же обратился к ней:

— Тётя Катя, нам нужно пять билетов до станции Таловая. Скажите сколько денег нужно за пять штук?

— А ты знаешь, что до Таловой только с пересадкой в Лисках можно доехать? — уточнила она.

— Да, конечно.

— Раньше вы уже ездили в Таловую, или первый раз?

— Первый раз едем, но нам парень, который туда уже ездил, рассказал и про пересадку, и про то, на какой поезд из Лисок нужно садиться до Таловой.

— Ну, из Лисок через Таловую летом не один поезд проходит, а много. Только на скорые трудно будет закомпостировать билеты, но, наверно, есть и местные поезда, На такой будет проще.

— Да нам Петька говорил, что ночью там будет поезд, на который всегда места есть. Наверно, это и есть местный.

Потом кассирша стала смотреть в свои бумаги, а посмотрев, спросила:

— Билеты тебе в общий вагон, или в плацкартном хотите прокатиться?

— В общий, конечно, зачем нам в плацкартный, — уверенно заявил я.

— Да это я так, пошутила. В плацкартный мне и мест не давали на сегодня. Готовь сто восемьдесят пять рублей.

Я подал ей двести рублей. Кассирша взяла деньги и начала выписывать билеты. Но билеты она нам выписывала не такие картонные, которые я всегда покупал, когда мы с мамой ездили на поезде, а бумажные. Когда закончила писать и пробивать дырки с номером поезда и датой, подала мне пятнадцать рублей сдачи и стала объяснять:

— Имей в виду, в Лисках кассы не в здании вокзала, а в отдельном помещении — в таком большом, деревянном. Приедете, посмотрите по расписанию, если скоро будут поезда на Балашов, то можете попробовать закомпостировать на них билеты. Хотя летом, конечно, все поезда забиты, и места вряд ли будут на дальнем следовании. Но если повезёт, то ещё днём приедете и не будете до ночи торчать.

— Ой, спасибочко, мы не знали, что там касса в отдельном помещении. Теперь будем знать.

— Да там в этом помещении касса не одна, а больше десятка. Но вас пятеро. Каждый очередь занимайте, может, кому и повезёт достояться. Тогда ему все билеты отдавайте, пусть он на всех сразу компостирует.

Не успели мы разобраться с деньгами сдачи от покупки билетов, как мужики сказали, что уже открылся семафор на прибытие нашего поезда. Все пошли к тому месту, где будет останавливаться общий вагон. И Фёдор Федотович договорился с людьми, чтобы они пропустили нас с чемоданами вперёд, потому что нам далеко ехать.

В вагоне мест было мало. И те, которые ехали до Митрофановки, даже в вагон не заходили, а остались в тамбуре. Мы нашли два рядом свободных места боковых и одно напротив. Я и Толик сели в проходе, а Колька захватил то место, которое напротив. Посоветовали Алёшке и Федьке походить по вагону, поискать, где ещё места окажутся, но они сказали, что будут около нас. Все свои чемоданы мы втиснули на третью полку над нашими с Толиком сидениями. Потом я отцепил от зацепа столик, и получилось ещё одно сидение между нашими. Федька сразу захватил его, только теперь мы сидели ногами к проходу. Алёшке предложили забраться на вторую полку над нами, она тоже была пустой. Но он отказался и сказал, что будет ехать стоя. Пришлось потесниться и сидеть вчетвером на одном сидении. Зато оказались все в одной компании.

В Лисках на вокзале народу было огромное количество. Люди толпились и на перронах, по обе стороны вокзала. И у кранов кубовой стояли люди с кружками и с чайниками. В туалете, и то места не хватало, и приходилось постоять немного в очереди, чтобы облегчиться.

Сойдя с поезда и сходив по очереди в туалет, решили расположиться в зале ожидания. Там стояли огромные, тяжёлые, деревянные диваны с высокими спинками, металлическими ножками и боковыми подлокотниками. Все места на диванах были заняты. Чаще всего на них спали малые дети или подростки, наверно, из тех, которым пришлось жить на вокзале уже не первые сутки в надежде выстоять очередь и получить билет на один из проходящих поездов. Взрослые, если устраивались поспать, то ложились или на голый пол, подстелив одежду, или на свои уложенные кучей на полу сумки, узлы и чемоданы. Всё пространство вдоль стен и даже подоконники большущих окон были заняты людьми. А цыгане даже на проходе расстелили свои перины, уложили на них детей, и женщины тоже сидели на этих перинах. Кормили грудью маленьких черноголовых детишек, совсем не стесняясь соседей.

Толик с удивлением спросил:

— Что это, сегодня вся страна собралась ехать в техникумы поступать? Так старых полно и детишек мелких. Они куда?

Мы молча пожали плечами, а Алешка, подумав, предположил:

— Наверно, из эвакуации люди возвращаются в те города, где уже дома после войны восстановили.

Федька добавил.

— А ещё Иван Семёнович на политинформации рассказывал, что заводы и фабрики, которые в тыл вывозили, теперь назад в свои здания возвращают. Заводы товарными поездами везут, а рабочие с них на пассажирских же едут.

— Не, рабочие как мы бы — компаниями или отрядами ехали. А здесь все семьями. Вон с детишками сколько, — усомнился Мошненко.

— Алёшка прав, наверно, просто люди из эвакуации возвращаются с опозданием. Потому что, посмотрите, у некоторых вещей и в узлах, и в сундучках целые горы, — поддержал Алёшку Колька.

Но Федька возразил:

— Не, пацаны, после войны вон уже сколько прошло. Кто хотел, наверно, давно уже домой вернулся. Тут сегодня прямо какое-то переселение затеяли. Кого только нет здесь.

— Думаю, что люди по разным причинам едут. Мы вот на экзамены. Может, кто в гости. А кто-то и в эвакуации долго задержался. Много ещё из сёл на производство людей забирали — им же тоже хочется с родными свидеться. И солдаты вон из армии, наверно, возвращаются. А цыгане, так те вообще на одном месте долго сидеть не могут, — подвёл я итог нашему любопытству.

В зале ожидания мест свободных не было нигде. Кто спал, кто просто сидел, читая газету или книжку. Многие кушали, расстелив на коленях газету или полотенце. Нехитрая еда для дороги, наверно, у каждого была припасена с собою. Кипяток для чая брали в кубовой в конце перрона. Изредка женщина в белом фартуке и с белым кокошником на голове выкатывала на перрон металлический ящик на колёсиках с алюминиевым лотком сверху и продавала горячую выпечку. Желающих купить пирожок с ливером или блинчик с творогом было много, сразу возникала толпа, происходила давка и вскоре продавщица укатывала опустевший ящик на кухню станционного ресторана.

Ресторан располагался в большом зале напротив зала ожидания. Там в три ряда были установлены столы, со скатертями и четырьмя стульями, по одному с каждой стороны. Но людей в ресторане было немного. Потому что сердитые официантки строго следили за теми, которые пробовали занять место за столом для того, чтобы просто посидеть. Мы расположились со своими чемоданами на полу в большом коридоре, который имел выход на обе стороны вокзала, между дверью ресторана и дверьми, ведущими к тому перрону, у которого останавливался поезд, доставивший нас сюда. Оставив ребят сидеть на чемоданах, забрал их билеты и пригласил Федьку пойти в здание кассы попытаться занять две очереди, потому что в расписании значилось вскоре прибытие поезда на Пензу.

В деревянном здании людей оказалось ещё больше, чем в вокзале. Если в вокзале между сидящими были проходы и даже свободные места на полу, то в этом зале людей как напрессовали. Трудно было даже протолкнуться от двери в сам зал. Мало того, что к каждой кассе выстроились в цепочку длинные очереди, а у самих окошек была давка из злых людей, пытающихся что-то спросить или заказать билет. Так ещё и на полу везде сидели на узлах и чемоданах люди. В основном дети. А их родители, видимо, стояли в очередях. Толпящиеся у касс ругались друг с другом, кричали и толкались. Мы с Федькой попробовали занять очередь в те окошки, где людей стояло меньше. Но потом, поговорив со стоящими рядом, я узнал, что на пензенский поезд люди ещё с утра очередь занимали, и сейчас они у окошек спорят, выявляя тех, которые с утра не стояли в очереди. И что мне ни за что места на этот поезд не достанется с конца очереди. Но я хотел попробовать дождаться прибытия поезда. Когда в очередях заявили, что дали места на пензенский, у окошек началась ещё большая давка. Те, которые занимали очередь на этот поезд, требовали от других освободить им место у касс. А остальные не соглашались, боясь потерять очередь свою. А тут ещё узнали, что и на кисловодский поезд места дали. Тогда те, которые хотели уехать на этом поезде, тоже стали требовать, чтобы их пропустили к окошкам. Когда часы на стене зала показывали, что до прибытия пензенского поезда остаётся ещё почти двадцать минут, в кассах объявили, что места на него уже закончились. Многим даже из тех, которые стояли у самых окошек, билетов не досталось. А нам и мечтать не приходилось закомпостировать свои билеты на этот поезд

Когда мы с Федькой удручённые вышли из кассового зала, я увидел невдалеке большой железный мост, ступеньки которого вели высоко вверх и предложил ему посмотреть, что там находится. Тётенька в жёлтой жилетке, стоявшая у железной четырёхколесной тележки с посылочными ящиками, которую она только что притолкала к этой лестнице, пояснила нам, что по мосту можно через все пути и поезда перейти со станции в город. И что на той стороне есть магазины и дешёвая столовая, если нам нужно что купить или покушать. Мы поднялись на этот мост и долго стояли там, даже когда паровоз с проходящего под мостом поезда окутал нас дымом и паром из своей трубы. Но в город не пошли.

Вернувшись, рассказали ребятам обстановку, и я предложил, как нам и советовал Петька, дождаться ночного поезда. Но Колька рассердился, сказал, что мы слабаки. Забрал у меня наши билеты и потребовал, чтобы я проводил его туда, где их нужно компостировать, и утверждал, что сумеет протиснуться к кассе. И мы сможем уже сегодня до вечера попасть в техникум. Только заставил сообщать ему, какие поезда должны идти через Таловую.

Отвёл Кольку в кассовый зал и через время заметил, как он, пристроившись к какой-то полной женщине, стоял уже почти у самого окошка. Наверно, из-за малого роста остальные приняли его за сына той женщины. Но потом мне надоело следить за Колькой и я вернулся к пацанам. Часа через полтора и он к нам прибежал, обескураженный и очень расстроенный. Оказалось, что он всё же пробился к кассе, когда дали места на павлодарский поезд. Подал в кассу наши билеты, а кассирша закомпостировала ему всего один билет и сказала, что больше мест нет. Он её убеждал, что нам нужно все пять, а она накричала, чтобы не хитрил и не собирал в одни руки чужие билеты. Скоро уже прибудет поезд, а ехать один до Таловой Колька не соглашался и уже чуть не плакал. Я схватил закомпостированный билет и побежал к справочному окошку. Растолкал людей, утверждая, что мой поезд скоро отойдёт и спросил у тёти:

— А как быть, если билет закомпостировали на павлодарский, а поехать хочу на другом?

— Кто ж тебя пустит на другой, если на этот закомпостировали? Люди места не могут достать, а ты выкаблучиваешься, на этом не хочу, а хочу на другом! — грозно прикрикнула на меня тётя.

— Да нет, мы просто вместе едем, а билет только один закомпостировали. Один же отдельно не поедет!

— Вы что, одна семья?

— Нет, мы просто из одного класса, — с волнением втолковывал я.

— Скажи на милость, какие господа! Очереди вон какие, а ему от корешей отрываться не хочется.

— Вы меня не поняли. Мы никогда ещё порознь не ездили.

— Не морочь мне голову. Вон дежурный пошёл к выходу, догоняй и ему свои сказки рассказывай.

Когда дежурному я хоть и впопыхах, но подробно описал ситуацию, он меня похлопал по плечу и, улыбаясь, успокоил:

— Не дрейф, пацан! Пусть твой корешок не садится на павлодарский. Когда на калачеевский места объявят, будете на него свои билеты компостировать и его прокомпостируете.

— А кассирша не заругает, что не уехал с павлодарским?

— Да какое её дело, уехал — не уехал. А если что, скажешь, мол, с дежурным согласовал всё. Понял?

— Понял! Спасибо Вам большущее. А то наш Колька там чуть не плачет уже. Да и поезд его объявили только что.

— Давай, беги, успокаивай Кольку, а то ты меня задерживаешь!

Так нам и пришлось ждать до ночи. Из чемоданов еду не доставали, но почти каждый раз, как мимо нас продавщица катила тележку с выпечкой, один из нас сразу шёл за ней и покупал на всех свеженького. Два раза покупали по пирожку с ливером и один раз по два блинчика с творогом. Зато кипяток пили по многу раз. К кубовой за кипятком вызвались бегать Алёшка с Колькой. Колька приносил сразу три кружки кипятка, а Алёшка две. Кипяток пили с моим мёдом, и моей чайной ложкой его из банки черпали, потому что никому из пацанов ложку чайную не положили. Толик и Федька специально пили кипяток с колотым кусковым сахаром. У Толика сахар дома заранее накололи маленькими кусочками, а Федька мучился, пробуя откалывать кусочки ножом перочинным. Но мёд у меня не брал, а ещё и хвастал, показывая, какой ему большой кусок сахара положили на экзамены.

Ночью мы переживали, что не сможем ни к одной кассе пробиться, чтобы закомпостировать билеты, но в справочной сменилась сердитая тётка на добрую и молодую, а та объяснила мне, что на калачеевский отдельно будут продавать и компостировать билеты в шестой кассе. И что все, кто захочет уехать на этом поезде, успеют купить себе места ещё задолго до его прибытия. Так и получилось. И сели мы в нужный вагон, спокойно. Поезд стоял долго. Хоть его и подали на третий путь, но на первых двух путях поездов в это время не оказалось. А мы заранее после объявления по радио перешли к третьему пути и почти угадали, где остановится наш вагон. В вагоне на всех вторых полках спали люди, а некоторые и на нижних спали. Но проводница нам ещё при посадке сказала, чтобы мы, если мест не будет сидячих, поднимали тех, которые спят на нижних полках и садились на эти места. Я, Алёшка и Колька сразу заняли одну свободную нижнюю полку, Толик невдалеке нашёл место на проходе, а Федька сел на крайнюю нижнюю полку у самого туалета. Он приходил звать к себе Толика, потому что там было ещё одно место, но тот не согласился.

Пока мы усаживались, путь к вокзалу загородил поезд, пришедший на первый путь. И по радио объявили, чтобы проводники с того поезда открыли тамбурные двери для прохода пассажиров с нашего поезда. Уже почти перед самым отправлением, когда объявили две минуты, к нам подошёл мужчина с кружкой кипятка и с рюкзаком, повешенным на одно плечо, и с удивлением спросил:

— О, а вы, мелюзга, откуда сюда набились?

— Мы не мелюзга, а абитуриенты. И проводница нам сказала занимать свободные места, — вызывающе заявил я.

— На этом месте я вообще-то спал от Воронежа и до Лисок. А пока ходил покурить и за кипяточком, вы уже тут как тут. Ну да ладно, я без вещей еду, поищу другое место, мне до Боброва недалеко осталось. Только ты ещё раз скажи, как ты назвал вас?

— Абитуриенты. Это значит — поступать на учёбу едем.

— ФЗУшники, что ли?

— Не, мы студентами будем, если поступим.

— Какие из вас студенты? Студенты повзрослей.

— Так мы же не в институт поступаем, а в техникуме хотим учиться, — пояснил Алёшка.

— Тоже мне, студенты. Техникум — это такое же ФЗУ, только не при заводе, а отдельно, и там, наверно, немного дольше учатся.

— Неправда, — сердито возразил Колька, — этот техникум специалистов важных выпускает для земли. А Вы пройдите до конца вагона, там рядом с Федькой место есть свободное.

— Да найду я себе место, найду. Я калач тёртый. Тем более, что теперь уж спать не собираюсь.

Когда поезд тронулся, я сходил к проводницам и объяснил, что мы первый раз едем до станции Таловая, и не знаем, после какой она будет, поэтому пусть она предупредит нас заранее, чтобы успели сойти. Пожилая проводница пояснила, что после двенадцать заступает Лидка и показала на молодую. И что я ей должен сказать, на каких местах мы едем. А я не знал, как места угадывать. И они объяснили, что на стене за полками прибиты железные номера, которые указывают, какое там место. Сходил назад, посмотрел номера и назвал их этой Лидке. Пока она записывала, на какой станции нас предупреждать, пожилая посоветовала:

— Вы смело можете спать. Ехать до Таловой будем долго. Наш поезд — он со всеми остановками идёт, а Лидка не забудет разбудить.

Мы думали, что не будем спать, но вскоре начали склоняться один к другому и засыпать. Когда поезд замедлял ход перед остановками, я старался открыть глаза и проследить, чтобы никто из спешащих к выходу пассажиров не захватил один из наших чемоданов, уложенных на верхней полке. За свой я не переживал, он лежал у самого окна. На нём ещё и Колькин лежал, а Алёшкин лежал ближе к проходу. Но постепенно и перед остановками стал не успевать глаза открывать. А тут ещё освободилась вся полка нижняя напротив. Лёг на неё и сразу уснул. Перед этим со второй полки женщина сошла на остановке. Но ни Колька, ни Алёшка не захотели ложиться на её место.

Когда перед Таловой проводница Лидка будила Кольку с Алёшкой, я тоже проснулся и пошёл будить Толика и Федьку. Толик не спал, а Федька так крепко уснул, прислонившись к окну и положив голову на столик, что еле разбудил его. За окнами уже было светло. Мы забрали чемоданы и направились к выходу. Но проводница зашумела на нас, чтобы не загромождали проход. Пояснила, что поезд будет стоять долго, и мы успеем сойти. Толик, Алёшка и Федька вернулись на наши места, а мы с Колькой вышли в тамбур.

Вокзал в Таловой оказался даже меньше митрофановского. На улице нам показалось холодно после душного вагона, и мы сразу же зашли в зал ожидания. Там было всего несколько человек, и те ждали не очередного поезда, а сидели, ожидая раннего автобуса на Бутурлиновку. Быстро разузнали, что нам тоже можно на этом автобусе доехать до техникума нашего. Когда пришло время, народ двинулся к тому месту на площади, от которого отправляются автобусы. Мы тоже не отставали от толпы. В автобусе узнали, что наша остановка так и называется «Техникум». До техникума в автобусе кроме нас брали билеты ещё трое. Немолодая женщина и две девушки. Из автобуса нас высадили прямо перед деревянной аркой, на которой дугою, красивыми буквами значилось: «Верхне-Озерский сельскохозяйственный техникум». Дорога в техникум пролегала наискосок от того шоссе, по которому приехал наш автобус. Слева вплотную к дороге тянулась недавно насаженная лесополоса из одних только берёзок. Деревца были невысокими, чуть выше человеческого роста, и стволы деревьев в основном были ещё коричневыми, а не белыми. Но блестящая от росы зелень лесополосы показалась нам праздничной. По пути и женщина, и девушки объяснили, чтобы мы шли к учебному корпусу. Там в третьем кабинете располагается приёмная комиссия, и там мы получим все необходимые пояснения. Только сейчас ещё рано. Корпус открывается только в семь часов. И то, с семи в корпусе только одна техничка будет.

Всей толпой мы прошли по высокой плотине пруда. И одна из девушек показала нам на крытое шифером здание ниже плотины и пояснила, что это баня техникумовская, и что сюда мы будем ходить каждую субботу, если сдадим вступительные экзамены. Затем прошли мимо машинного двора. Потом нам показали, где магазин местный находится, и направились к настоящему парку. Перед входом в парк тоже была деревянная крашеная арка. Но неширокая и намного ниже, чем та, которую мы увидели у лесополосы. И верх арки был не дугой, а прямой, и к тому же без надписей. В парках никто из нас, кроме Алёшки, никогда не был. Поэтому впечатление было очень даже хорошее. От арки на всю длину парка вела широкая, очень прямая аллея из утрамбованной ногами земли. Высокие деревья закрывали своими ветками небо над ней. При этом средина аллеи была устроена намного выше, чем её края, и, наверно, даже во время сильного дождя высокую её часть вода не заливала.

Когда прошли дальше, то увидели, что от центральной аллеи наискосок вправо отходит другая тоже очень прямая аллея, но эта была гораздо уже. Девчонки пояснила, что это тропинка к четвёртому девичьему общежитию. А вскоре они и сами повернули на другую, поперечную аллею, потому что они, оказывается, живут в третьем общежитии. При этом, шедшая с нами женщина, пояснила, что нам здесь следует свернуть на другую довольно широкую аллею, направленную наискосок налево. Вскоре мы вышли на просторную площадку из утрамбованного мелкого щебня. Площадка была огорожена невысоким, всего по колено красивым заборчиком из штакетин с выпиленными на вершинах округлостях. Вдоль этих заборчиков на толстых столбиках были установлены крашенные деревянные скамейки. Слева возвышалось длинное здание с высоким крыльцом. Наша попутчица пояснила, что это поселковый клуб, а за ним был огороженный высоким забором круглый помост с пристроенным вплотную к нему другим крытым помостом. И женщина сказала, что это летняя танцевальная площадка, а под крышей расположена сцена для оркестра. Невдалеке оказался и выход из парка.

Выйдя из парка на дорогу, добрая попутчица показала на открывшееся прямо перед нами здание с множеством больших окон и пояснила, что это и есть учебный корпус. А сама повернула налево, сказав, что живёт в среднем бараке из протянувшихся в ряд помещений вдоль ограды парка. Учебный корпус от дороги был тоже огорожен забором. Но этот забор тянулся дальше корпуса, направо вдоль другого большого здания, похожего на то общежитие, к которому сворачивали девушки-попутчицы. А влево этим забором от дороги отделялись другие большие здания под железной крышей. Напротив этих зданий вдоль забора росли несколько очень высоких, с толстенными стволами тополей.

Напротив крыльца учебного корпуса в заборе был не слишком широкий проход. Крыльцо корпуса оказалось высоким, в несколько ступеней, с площадкой наверху, ограждённой крепкими деревянными перилами. В углу между крылечком и корпусом росло молодое дерево, похожее на ёлку. Только вместо иголок у него на ветках были чудные сплющенные листочки узорчатые.

Между учебным корпусом и другим зданием всё пространство занимали две огромные клумбы с цветами, огороженные таким же низким заборчиком, как и площадка у клуба. Посреди клумб возвышались на штукатуренных белых подставках большие, в два обхвата чаши, наверно, гипсовые, в которых тоже росли цветы. Хотя лето в этом году было жаркое и сухое, цветы на клумбах не завяли и располагались затейливыми узорами.

Толик не сдержался и заявил:

— Пацаны, если б мы знали, что здесь такая красота, ни за что не стали бы дурачиться у Поляничек на подготовке. Зубрили бы всё целыми днями, чтобы пожить в такой красоте.

— Да, — почесав затылок, согласился Колька, — жалко будет, если завалим экзамены. Нигде такой красоты не видел. А студенты ж здесь каждый день рядом с таким ходят.

К семи часам на крыльце корпуса и на скамеечках за клумбами толпились и сидели уже много ожидающих начала работы приёмной комиссии. Мы поглядывали на собравшихся с превосходством, но не потому, что самые первые пришли к корпусу, а потому, что почти все поступающие пришли с родителями. А мы самостоятельно приехали. Только несколько старших парней и девок, которые закончили десять или одиннадцать классов, и будут поступать сразу на третий курс, были без родителей. Потом попозже, когда людей ещё добавилось, высокий интеллигентный мужчина, в шляпе, который сопровождал очень кучерявого парня, сказал, что следует создать очередь. Потому что в приёмную комиссию сразу всей толпой не получится зайти. И что, наверно, следует создать две очереди, так как имеющих среднее образование, вероятно, будет принимать другая комиссия. Колька сказал ему, что мы первые сегодня пришли к корпусу. Но мужчина в шляпе пояснил, что тогда нам и следовало создавать очередь. А потому что мы не создали очередь — будем стоять за его сыном. Я сказал Кольке, чтобы не спорил. Нам даже лучше будет, посмотрим, что будут спрашивать у этого кучерявого.

В приёмной комиссии забрали наши свидетельства школьные, записали нас в список и объяснили, что наша группа будет иметь номер один, что первый экзамен у нас будет завтра в девять часов, по математике. Спросили, нуждаемся ли мы в общежитии и в питании. Мы попросились на проживание, а от питания отказались. Направили нас в шестое общежитие, рассказали, как туда пройти, и дали записку для коменданта. Комендантом оказалась немолодая полная женщина. Она показала нам комнату с четырьмя двух ярусными железными койками, с застеленными постелями и с одеялами конвертом, заправленными в простынь. Точно так, как мы заправляли постели в пионерском лагере. В комнате кроме кроватей стояло четыре тумбочки, небольшой стол у окна и три табуретки. На двух табуретках уже сидели оформившие документы раньше нас кучерявый парень и его отец, который положил свою шляпу и небольшой чемоданчик на нижнюю койку, стоявшую ближе к окну.

Когда комендантша завела нас в комнату, дядька даже обрадовался нам:

— Во, ребята, мы с вашим дружным коллективом не только у приёмной комиссии были соседями, но нас и поселяют вместе.

— А Вы что, тоже поступать в техникум будете, — удивился Колька.

— Нет, конечно, — усмехнулся дядя, — вот только своего наследника познакомлю с обстановкой и вынужден буду к вечеру отправиться восвояси.

А комендантша на это ему заметила:

— Если захотите при сыночке побыть, пока он будет экзамены сдавать, то можно будет договориться и Вам место выделить. Обычно издалека мало приезжают поступать. Местные же все из дому приходят на экзамены. А вы, ребята, облюбовывайте себе места и смотрите, как постели заправлять следует. Завтра никого не выпущу из общежития, кто плохо заправит свою койку.

— Вижу, у вас здесь дисциплина армейская, — одобрительно закивал головой дядя.

— Не то, чтобы армейская, а новых приходится приучать к порядку. Чтобы не сорили, чтобы в комнатах чисто было, — и, подойдя ближе к дяде добавила. — А вы быстрее с сыночком советуйтесь, остаётесь или нет с ним. Пока я все места в этой комнате не распределила.

Но дядя закрутил головой и пояснил:

— Предложение очень заманчивое. Но мы об этом заранее не догадались. На работе нужно завтра быть, и домашние беспокоиться будут. Да я вижу, соседи у Саши подобрались боевые, думаю, если он их держаться будет, то и без моего участия справится.

Тут в их разговор вмешался Колька:

— Скажите, а есть можно нам в этой комнате. У нас харчей полные чемоданы, а мы, считай, вторые сутки не жравши.

— Конечно, можно, — кивнула головой комендантша.

А потом, засмеявшись, добавила:

— Даже плитку электрическую могу дать, если вы в обмен по паре куриц из ваших чемоданов переполненных мне выделите. Если что разогревать решите.

— А знаете, хорошо бы было. Саше вон мать приготовила картошку с утятиной на сегодня. Так она же холодная уже. Только блюдо в банке стеклянной, — с сомнением в голосе сказал дядя.

— Принесу я вам сейчас плитку и сковородку, а про курицу не примите в серьёз. Это я пошутила так. Хоть плитками в комнатах студенческих не разрешают пользоваться. А мне жалко поступающих. Которые студенты, особенно старших курсов, те приспособленные. А эти приезжают — ничего не знают и боятся всего.

Пока комендантша ходила в свою комнату за плиткой и сковородкой, я сообразил, что нам тоже можно яичницу будет пожарить на этой плитке. Быстро раскрыл свой чемодан и начерпал из банки почти половину кружки мёда. И когда пришла комендантша, обратился к ней:

— Нам в комиссии не сказали, как Ваше имя отчество, но от нашей компании хочу угостить Вас мёдом с дедушкиной пасеки. Вы мёд дома в свой стакан переложите, а нам тоже позвольте завтра попросить у Вас эту плитку пожарить яичницу. Сейчас мы поедим варёное, что нам из дому приготовили. А завтра, если нас после первого экзамена по домам не прогонят, можно уже и сырые яйца жарить.

— От гостинца не откажусь, и зовут меня Мария Сергеевна, но студенты обычно тётей Машей кличут. Плитку будете брать по необходимости, только с утра я сама на ней готовлю. А ещё вон за туалетом дрова сухие сложены и хворост. Можете печку в комнате растопить и на печке всё пожарить, что нужно, — пояснила она.

— Тогда мы у Вас только сковородку просить будем, — уточнил Федька.

— Да сковороды у меня ещё есть. Оставляйте эту у себя, пока экзамены продлятся.

Сашкин отец уехал после обед. А к нам в этот день так больше никого и не поселили. Соседа своего мы расспросили подробно, кто он и откуда. Приехал он из Бутурлиновского района. А его отец, оказывается, работал у них директором школы. И поэтому был очень грамотным и важным. Да и сам этот Сашка казался нам каким-то не простым, но слишком осторожным и нерешительным. Ничего не смел сам делать. Всё спрашивал у нас. И всего стеснялся. Мы же в своей компании чувствовали себя как дома, а тут, кстати, ещё и с тётей Машей сумели подружиться.

Математику сдали легко и даже без особых волнений. А наш сосед по комнате на экзамене сидел за одним столом с Поляничко. Просил Алёшку подсказать ему. Алёшка подсказал, и им из комиссии даже замечание сделали за переговоры. После экзамена в комнате ещё раз проверили все решения и убедились, что ошибок не допустили. Следующим нашей группе назначили экзамен по биологии. Но тех, которые плохо написали по математике, к этому экзамену уже не допустили. Мне и Толику достались лёгкие билеты. Остальным тяжелее, но всё равно у всех пятерых оказались одинаковые оценки — четвёрки. И нас допустили к следующему экзамену.

Последним наша группа писала диктант по русскому языку. Диктант оказался трудным. Даже Толик не был уверен, что написал на тройку. А мы вообще приуныли, когда поселившийся с нами Сашка при разборе тех слов, в которых сомневались, стал назвать наши ошибки. Он, оказывается, диктантов вообще не боялся, потому что и слова трудные помнил, как правильно писать, и знаки препинания умел правильно расставлять. Результаты по другим предметам вывесили на следующий день с утра, а по диктанту сказали, что вывесят к вечеру. Но вечером их так и не вывесили. Мы очень сильно переживали за то, что теперь, видимо, не попадём в студенты. Долго не могли уснуть. Обсуждали, что будем делать, если нас не зачислят.

Зато на следующее утро на входной двери и на двери в приёмную комиссию оказались вывешенными списки зачисленных в техникум и распределение по группам. Мы же, конечно, стали проверять стали список зачисленных в первую группу, потому что сдавали все экзамены в первой. В списке зачисленных в группу значилась только Федькина фамилия. Остальных наших фамилий в списке не было. Мы приуныли, и Федька тоже выглядел растеряно. По очереди вновь и вновь проталкивались к двери со списком, внимательно его читали, но своих фамилий не находили. Потом Алёшка случайно обратил внимание на список второй группы и обнаружил там свою фамилию, и мою, и Толика. Мы очень обрадовались, а потом в списке третьей группы нашли и фамилию Мошненко. Счастью нашему не было предела!

Потом постепенно выяснили, что указанные в списках первые две учебные группы являются агрономическими, а третья зоотехническая. Николай расстроился, и я пошёл вместе с ним в приёмную комиссию доказывать, что его ошибочно записали не в ту группу. Но в комиссии женщина нам пояснила, что комиссия только оценивает знания поступающих, а формированием групп из поступивших осуществляют учебная часть, педсовет и директор. Тогда я решил идти сразу к директору и пояснить, что мы всем классом решили выучиться на агрономов. За дверью с надписью «Директор» оказалась тесная комнатка со столом, стоящим у окна. За столом сидела совсем молодая девушка в красивой городской шапочке на голове, а вокруг толпилось много людей. Взглянув на меня, девушка сказала:

— Не зачисленным сначала в приёмную комиссию, а только потом к директору.

— Да меня зачислили, я просто, чтобы в другую группу.

— По группам, наверно, к завучу нужно. А он сейчас тоже у директора. Пока не поступивших не принимают, сейчас спрошу, можно зайти по переводу или нет.

Встала со своего места и зашла за высокую дверь со стеклянной табличкой, на которой золотыми буквами было написано «Красота Александр Яковлевич». Через минуту вернулась и пояснила;

— По переводу проходи.

Протиснувшись сквозь толпу, я с трудом открыл дверь, зашёл и увидел двух мужчин. Один сидел за столом, а второй стоял рядом и что-то показывал карандашом в лежащих на столе бумагах. Кивнув и низко наклонив голову, я произнёс:

— Здравствуйте, мне сказали, можно зайти.

Не отрывая взгляда от бумаг, тот, который сидел за столом, медленно, как бы в раздумье, ответил:

— Здравствуй, здравствуй. Рая сказала, что ты по переводу. Что ж тебя не устраивает?

Догадавшись, что это директор, я убедительно заявил:

— Александр Яковлевич, меня очень даже всё устраивает. Просто там, в списках ошибка получилась. Мы, впятером из нашего класса, ещё весной захотели на агрономов учиться. После экзаменов нас всех и зачислили, только почему-то в разные группы. А Кольку вообще ошиблись и в зоотехники записали.

Подняв глаза от бумаг, директор глянул на стоящего рядом и хмыкнул:

— Видишь, легки на помине.

И, посмотрев в мою сторону, продолжил:

— А почему ж это, скажи на милость, этот твой Колька не пришёл просить о переводе в другую группу, а ты решил за него хлопотать?

— Дело в том, что это я уговорил всех на агронома идти, потому что такая специальность очень интересная, а теперь ошиблись, и его в другой список.

— Вот видишь, уже хорошо, что сам попал в нужный список, если неравнодушен к агрономической науке. А Кольку твоего ты зря уговаривал поступать на агрономический факультет. Его вот Федор Митрофанович в два счета переубедил учиться на зоотехника.

— Не, Колька ничего такого не говорил, и переживает очень, что его не туда записали.

Стоявший у стола мужчина выпрямился и, повернувшись ко мне, вмешался в наш разговор:

— Профессия зоотехника тоже не менее востребованная на селе. Животноводческих специалистов даже больше сейчас требуется, скажу я тебе. И престиж этой специальности не меньший. Просто в этом году заявлений на этот факультет поступило почему-то мало.

Движением руки, директор прервал его объяснения, и немного повысив голос пояснил:

— Тут ситуация несколько сложнее, чем тебе кажется. Дело в том, что и завуч вот, и педсовет в какой-то мере решили поддержать настрой вашего дружного коллектива на получение сельскохозяйственных специальностей. Может, ещё и благодаря тому, что вы все пятеро дружно показали высокие знания в области математики. Зато успехи в русском языке у вас оказались совершенно слабыми. И только благодаря тому, что Фёдор Митрофанович чутко уловил ваш коллективный настрой на обучение сельскохозяйственным премудростям, вы оказались все пятеро зачисленными на первый курс. А если ваш Колька не захочет обучаться на зоотехника, то в приёмной вон полно желающих заслуженно занять его место. При этом учти, что там найдутся действительно заслуживающие его место, потому что многие имеют знания по русскому языку гораздо выше, чем ваши с Колькой.

Я стоял, понурив голову, так как выяснилось, что мы действительно, наверно, завалили диктант, и только заступничество за нас этого Фёдора Митрофановича помогло оказаться в списках зачисленных. Молчание затянулось, Федор Митрофанович стал что-то обводить карандашом на бумаге, а директор ещё раз глянул на меня и уточнил:

— Ты всё понял из того, что мы тебе объяснили?

Я взволновано закивал головой и промолвил:

— Понял, конечно, понял, особенно когда про русский сказали.

— Так как же, в свете открывшихся новых обстоятельств, будем теперь решать вопрос с вашим Колькой?

— Александр Яковлевич, он согласен учиться на зоотехника, а тем более, что он не сам, а я им про агронома настаивал.

— Ну, вот и хорошо. Иди теперь согласовывай этот вопрос и с самим Колькой.

Забыв попрощаться, выскочил из кабинета и пошёл к пацанам, ожидавшим меня на скамеечке за клумбой. Рассказал им, что мы на самом деле плохо написали диктант, и что нас зачислили только из-за того, что за нас перед директором заступился какой-то важный мужик из техникума. И что если Колька или кто из нас передумает учиться, то к директору выстроилась целая толпа тех, которые сдали экзамены, наверно, намного лучше нас, но их не зачислили. Колька сразу же согласился учиться на зоотехника. Даже и не заикнулся возражать. Потом даже придумали, что мужика, за нас заступившегося, нужно было бы как-то отблагодарить. Вполне приличным было бы угостить его нашим мёдом домашним, но мёда осталось уже совсем немного. И угощать такими остатками было неудобно. Вдобавок на меня все насели, что я даже не сообразил спасибо сказать директору и мужику тому, что заступился за нас.

Вскоре объявили, что всем зачисленным с тетрадками и карандашами необходимо в одиннадцать часов собраться в двенадцатом кабинете для инструктажа. Во время инструктажа объяснили, что зачисленным, особенно живущим далеко, следует явиться в техникум заранее, тридцать первого августа, а лучше даже тридцатого. Что с собою необходимо захватить не только чистую одежду для посещения занятий, но и рабочую одежду, и обувь соответствующую. Потому что в техникуме учащиеся осуществляют все хозяйственные работы и все обязательно участвуют в шефской помощи колхозам района. Что по прибытию необходимо будет встретиться со своими классными руководителями и решить через них все вопросы по проживанию, по питанию и по расписанию занятий. Рассказывали даже, какие письменные принадлежности следует запасать. И что для уроков физкультуры и занятий спортом необходимо будет иметь спортивные штаны и майки.

После инструктажа узнали, что Сашка с нашей комнаты тоже зачислен в техникум и записан в первую группу, как Федька наш. Хорошенечко подкрепившись едой, в полном порядке сдали нашу комнату комендантше и пошли по знакомому уже пути к шоссейной дороге. Сашка тоже шёл вместе с нами. Только на шоссе выяснилось, что ему следовало ехать в обратную сторону. Вскоре мы остановили грузовую машину, и сидящие в кабине люди согласились подвести нас до Таловой и даже денег за это не стали брать. Сашка остался один на дороге и грустно махал нам вслед рукой.

На станции узнали, что ближайший поезд в нужную нам сторону будет только через два с лишним часа. Поезд направлялся в Симферополь и совсем не через наши станции. Но кассирша сказала, что если будут места, она нам сможет продать билеты до Пасеково или до Митрофановки, но их придётся в Лисках компостировать на другой поезд. А этот из Лисок поедет в сторону Харькова. Мы оказались единственными пассажирами в этом направлении. Но на поезд не дали ни одного места. Грустные, мы пошли в отдельно стоящий на перроне буфет. Купили две кружки кваса на пятерых и уселись за столик рядом со стойкой буфета. Услышав наши переживания, буфетчица посоветовала:

— Чем нюни распускать да бражничать, идите быстрее на перрон. Поезд уже объявили. Подходите к проводницам, только не в общий вагон, а в плацкартные или в купейные. Проситесь слёзно. Скажите, что студенты. Может, какая и согласится до Лисок взять. А то и денег предложите по пятёрке. Если мест не будет, так на пирожки больше потратите.

Поблагодарив советчицу и даже не допив квас, побежали на перрон, потому что вдали уже показался дым паровоза. Заняли позицию у первых вагонов. Пока открывались двери первого вагона, посоветовал ребятам бежать к следующему вагону, пока я буду упрашивать проводницу этого. Открывшая дверь проводница даже не стала открывать крышку над ступеньками. Стоя на верху, выслушала мою просьбу. И позевывая, ответила:

— Жалко мне вас, ребятишки. Но взять мне некуда. Купе все заполнены, а в проходе нельзя посторонним находиться.

— А может, мы в тамбуре постоим до Лисок?

— И в тамбур не возьму.

— Так мы же и денег заплатим.

— Сказала — не возьму. Беги к другим вагонам. Только в восьмой вагон не проситесь. Это штабной. Там и вас застукают, и проводникам нагорит.

Догнав ребят, узнал, что им тоже отказали. Алёшка с Толиком не стали дальше идти, а вышли на перрон и не спеша двинулись в сторону вокзала. Но в следующем вагоне нам повезло. Когда я сказал про деньги, пожилая проводница спросила:

— А по сколько до Лисок дадите?

Почувствовав её заинтересованность, хотел сказать, что заплатим по десять рублей. Но Колька, наверно запомнивший совет буфетчицы, сразу же выпалил:

— По пять рублей с каждого.

Проводница помолчала, подумала, и я опять уже решил, что скажу о возможности заплатить и по десятке. Но она опередила меня:

— Не знаю, как я вас только втисну пятерых. Ну да ладно, поместитесь. А вы, я вижу, ещё и на проезде решили немного выгадать. Хотя оно, может, и правильно, все теперь стали выгоду искать. Грузитесь!

Федька свистнул пацанам, чтобы бежали к нам, и мы поднялись в вагон. Чемоданы наши проводница заставила все сложить на третью полку над проходом. А нас завела в тесное купе с одним нижним сидением и велела:

— Устраивайтесь, кто как может. Того, который худой из вас, на колени можно взять. Или на стол одному сесть. Только не шумите здесь. Я дверь замкну до Лисок, но от вас чтобы и ни звука, ни стука не слышала!

В Лиски мы приехали на удивление быстро. Поезд этот нигде не останавливался. Один разочек остановился совсем недолго на станции Бобров и сразу же поехал дальше. В Лисках проводница долго не открывала нам дверь. Алёшка хотел даже стучать ей. Но мы сказали, что будем ждать, потому как слышно, что люди ходят по проходу. Потом она открыла нам и спросила:

— А обещанное приготовили?

Колька подал ей заранее приготовленные нами двадцать пять рублей, и мы вышли на перрон. Только не с той стороны вокзала, на которую прибывал наш поезд, когда ехали из дому.

Быстро почитали расписание, узнали, что вскоре прибудет поезд до Ростова, и решили даже не пробовать покупать билеты в кассе, а сразу же идти к проводникам. Рассказывать, что мы студенты. И заранее договорились, что до Пасеково будем предлагать сразу по пятнадцать или даже по двадцать рублей. Решили заранее распределиться по всей длине поезда, с тем, чтобы каждый успел попроситься в несколько вагонов. Договорился опять я. На этот раз нас взяли два проводника мужчины в общий вагон, по двадцать рублей. Но только оказалось, что на Пасеково этот поезд не останавливается. Сказали, что высадят нас или в Митрофановке или в Журавке. Вначале думали сходить в Митрофановке. А потом сообразили, что к тому времени стемнеет, и мы ни на чём не сумеем доехать домой. А из Журавки можно пешком домой дойти. Когда люди выходили из вагона на станции Евдаково, проводник выпросил у них билеты. Потом позвал меня в тамбур, отдал пять билетов и пояснил, что с ними делать:

— Мы тут, прежде чем вас брать, узнали, что ревизоры уже в Воронеж возвращаются. Но на всякий случай, скажешь, что ехали вдесятером из Воронежа. И что ваши друзья сошли в Евдаково, но по ошибке захватили с собой ваши билеты до Журавки, а у вас остались только их билеты до Евдаково. Всё понял? Не запутаешься?

— Нет, не запутаюсь. Я и пацанов подготовлю. Мы перед ними так всё распишем, что враз поверят.

— Да вроде бы и не должно уже здесь быть ревизоров. Только вдруг в Россоше сядут из Каменска. Поэтому остерегайтесь. Ну а в случае чего давите на жалость, что студенты. Если что, сочиняйте, что в вагон зашли как провожающие. Понял?

Я молча кивнул головой, и пошёл запугивать товарищей тем, что с этой поездкой у нас складывается не всё так удачно, как казалось. Но до самой Журавки никакие проверяющие так в вагоне и не появились. Когда поезд остановился на нашей станции, проводники выпустили вначале мужчину со старухой, а потом получили причитающиеся им деньги и помогли спуститься на землю нам.

Было уже темно. Только вдоль поезда на столбах горели электрические лампочки. Можно было выйти на дорогу и идти домой по дороге. Но я знал тропинку, по которой люди из нашего села ходят на охровый завод. Тропинка это проходила недалеко он железнодорожных путей, только с противоположной стороны от станции. Предложил идти домой по ней. Потому что так было намного короче. Подождали, пока поезд уедет, перешли пути и вскоре вышли на тропинку. Небо было пасмурным, и поэтому тропинку эту было не слишком просто различать в темноте. И мы иногда упирались в кусты. А тут ещё Алёшка заявил, что ему как-то боязно ночью идти по лес