© Градова И., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Проснувшись, Мономах некоторое время лежал в кровати, глядя в потолок и прислушиваясь к звукам снаружи. Несмотря на позднюю осень, в саду пели птицы. В городских парках в это время года обычно стоит мертвая тишина, прерываемая лишь воплями ворон и изредка чириканьем воробьев: такое впечатление, что пернатые, напуганные приближением зимы, стараются не шуметь, дабы не навлечь на себя неприятности. Здесь, далеко от города, жизнь течет иначе и птичье пение сопровождает людей круглый год. Меняются лишь исполнители. Летом это соловьи, щеглы, зяблики и певчие черные дрозды; осенью – дрозды-рябинники и скворцы, зимой – свиристели и воробьи, ну а весной – разнообразный хор птичьих голосов, различить которые может только специалист-орнитолог.

Сейчас за окном стрекотали синички, где-то в лесу трещали сороки, и время от времени взрывалась воплями одинокая ворона. Пара таких жила неподалеку, и иногда они залетали в сад, чем приводили в неистовство попугая Капитана, в теплое время постоянно проживающего в авиарии на улице. Вороны проявляли к нему большой интерес, видимо интересуясь, каково это чудо на вкус. Капитан был весьма сообразительным питомцем и не приближался к прутьям авиария, чтобы не оказаться в непосредственной близости от хищников. Но он и не прятался, не жался в уголочек, совсем наоборот: попугай либо орал песни из репертуара Марка Бернеса, которым обучил его предыдущий хозяин[1], либо выделывал замысловатые коленца, крутясь на жердочках или на большом цветном кольце. Похоже, на ворон это производило впечатление, потому что они подолгу наблюдали за его выкрутасами сверху, сидя на деревьях за забором.

Но теперь стало слишком холодно, и Капитан передислоцировался в гостиную, где Сархат соорудил для него насест и разместил игрушки, которые попугай обожал. Лежа в постели, Мономах мог слышать клокочущие звуки, издаваемые скучающей птицей.

Определенно, есть своя прелесть в том, чтобы спать и пробуждаться в одиночестве. Во-первых, в кровати ты сам себе хозяин: никто среди ночи не тянет одеяло на себя, не толкает тебя ногами и не возмущается, если ненароком всхрапнешь. Во-вторых, проснувшись, можно валяться, глядя в потолок, и никто при этом не отвлекает тебя разговорами на темы, которые тебя совсем не интересуют! С другой стороны… Ну, может, все это не так уж и здорово. Видимо, дело в том, рядом с кем ты просыпаешься по утрам. Если это правильный человек, тебя ничто не беспокоит и все интересно…

С того дня, как он в последний раз спал не один, прошло несколько месяцев. Конечно, он говорил себе, что нельзя заводить романов там, где живешь или работаешь! Избегать встреч с Анной Нелидовой, его начальницей и по совместительству любовницей, невозможно, ведь они видятся в больнице – к счастью, по большей части в присутствии других людей. Анна, без сомнения, хочет «продолжения банкета», о чем недвусмысленно намекает каждый раз при встречах и по телефону, и приходится врать о катастрофической нехватке времени и об усталости или придумывать более экзотические отговорки. Собственно, не такое уж это и вранье: Мономах честно старался сделать так, чтобы у него не оставалось ни минуты свободного времени!

Удачно так совпало, что из Комитета по здравоохранению «сбросили» очередную порцию квот, которые кровь из носу требовалось реализовать до конца декабря. Как водится, сделали это за два месяца до Нового года, а очередь из нуждающихся в операциях по замене суставов, если ее растянуть в одну линию, выстроилась бы от больницы до границы с Финляндией! Отделения Мономаха и Тактарова работали без передышки, с утра до ночи, и все равно сомнительно, что они справятся. Так что у Нелидовой хоть и есть причины жаловаться, но она не может винить Мономаха в том, что он ею пренебрегает.

А он все пытался придумать, как получше объяснить Анне, что эти отношения пора заканчивать, так как у них нет будущего. Да какие там отношения – в сущности, только постельные! До определенного момента его это очень даже устраивало, но в последнее время что-то изменилось. Видимо, он стареет: женщина нужна ему уже не просто для удовлетворения физиологических потребностей, но и для «поговорить»…

Неудачный опыт еще в молодости отбил у Мономаха охоту жениться повторно, но с возрастом его взгляды изменились, и он пришел к выводу, что, возможно, брак не такое уж гиблое дело, если повезет. Каждый день, приходя домой, встречать одну и ту же женщину, обсуждать с ней накопившиеся за день проблемы, разделять общие интересы, создавать совместный быт – все это больше не казалось таким утомительным и скучным, как пятнадцать или даже пять лет назад!

Бросив взгляд на часы, Мономах крякнул и выскочил из-под одеяла: время утренней неги истекло, пора было начинать рабочий день. Приняв душ, побрившись и почистив зубы, он вышел в коридор и сразу же уловил приятный запах, доносившийся из кухни: судя по всему, Сархат решил испробовать очередной рецепт.

– Омлет с овощами и зеленью! – объявил парень при виде Мономаха. – Прошу к столу, дядя Вова!

Строго говоря, никакой он ему не дядя: Сархат попал к Мономаху случайно, когда тот нанял молодого гастарбайтера для ремонта крыши. Парень выполнил задачу да и остался жить, оплачивая свое пребывание в доме ремонтом и мелким строительством на обширном участке Мономаха. В последнее время у Сархата открылся кулинарный талант, и он то и дело радовал «дядю Вову» кулинарными изысками из интернета. Мономах пытался склонить паренька к учебе, но тот предпочитал работать руками. Сархат оказался востребован в поселке: помимо работы у Мономаха, он время от времени примыкал к бригаде рабочих, возводивших дома и хозяйственные постройки в неуклонно растущем населенном пункте.

Когда Мономах с сыном строили этот дом, здесь обитало всего несколько бабушек. С тех пор много воды утекло, старушки поумирали или переехали в город, к детям, а землю начали приобретать все более состоятельные покупатели. Мономах скучал по временам, когда можно было отправиться к озеру в паре сотен метров от его «резиденции» и по пути не встретить ни одной живой души!

– Тебе пора открывать собственный ресторан! – заметил он, попробовав стряпню Сархата.

Омлет оказался не только чертовски вкусным, но и выглядел потрясающе: среди желтых, красных и зеленых кусочков болгарского перца глянцево поблескивали половинки помидорок черри, все это было залито густой смесью из яиц и молока со специями и щедро присыпано кинзой и укропом.

– Да не, слишком заморочно! – отмахнулся «кулинар», очевидно приняв слова Мономаха за чистую монету. – Всякие там инспекции, лицензии, да еще бандиты разные… Нет, уж лучше я буду готовить для тех, кто не требует от меня санитарной книжки и на слово верит, что я использую свежие продукты!

– На слово? – с беспокойством переспросил Мономах.

– Дядя Вова, ну чего вы?! – возмутился Сархат. – Я ж пошутил!

– Надеюсь…

– А почему та красивая толстая женщина больше не заходит? – перевел разговор на другую тему парень. – То есть она уже, конечно, вовсе не толстая…

– Но по-прежнему красивая, да?

– Ага. Так что случилось?

– Можно подумать, раньше она здесь дневала и ночевала!

– Ну не так, конечно, но все же заглядывала, а теперь – нет. Вы поссорились?

– С чего ты взял? Просто она дама занятая, да и причин приходить к нам домой у нее нет.

Имелась в виду, конечно же, Алла Суркова, следователь. И не просто какой-то там следователь, а целый заместитель начальника Следственного комитета! Так вышло, Мономах поучаствовал в расследовании нескольких дел, которые вела Суркова, а также сподвиг ее сесть на диету и преодолеть депрессию, связанную с расставанием с гражданским мужем, – исключительно как доктор. Или нет? Он уже давно спрашивал себя, как на самом деле относится к этой женщине, и не находил вразумительного ответа.

Поначалу она значила для него не больше, чем любой другой пациент, но в какой-то момент совершенно неожиданно все изменилось. Мономаху вдруг стало не все равно, что Суркова думает о нем, вспоминает ли, когда они долго не видятся, и ходит ли на занятия в альпинистский клуб не только ради здоровья, но и для встреч с ним.

Означают ли все эти вопросы, что ему стоит начинать волноваться? Мономах так долго цеплялся за свою холостяцкую жизнь, что не заметил, как в нее вошла женщина, занявшая в его мыслях слишком много места! Это может стать проблемой, тем более что Суркова, похоже, довольна своей личной жизнью, найдя спутника в лице бывшего опера, а ныне частного сыщика Негойды.

– Чай или кофе?

Вопрос Сархата заставил Мономаха отвлечься от своих мыслей.

– Кофе, если не возражаешь, – ответил он после паузы.

– Вообще-то, дядя Вова, вам не стоит злоупотреблять кофеином: это вредно для здоровья!

– Ты вдруг стал моим личным терапевтом? Лучше скажи, почему у тебя до сих пор нет девушки.

– Что?

– Не «чтокай» мне тут! Тебе двадцать три года, на тебя вешается половина жительниц поселка, а ты готовишь мне омлеты и варишь кофе в перерывах между постройкой дачных домиков, не имея никакой личной жизни. Это, по-твоему, нормально?

– А вы бы предпочли, чтобы я «вешался» на половину жительниц поселка? – лихо парировал Сархат.

– Нет, я бы предпочел, чтобы ты завел постоянную подружку и занимался чем-то еще, помимо работы!

– Всему свое время, дядя Вова. Как только я встречу девушку, которую не стыдно вам показать, сразу же сообщу. А пока ешьте омлет и пейте свой кофе. – И Сархат поставил чашку перед Мономахом. – Приятного аппетита!

Несмотря на то что у Мономаха есть взрослый сын Артем, он давно начал относиться к Сархату как с собственному ребенку. Как и к Денису, который появился в его жизни недавно и над которым Мономах официально установил опеку, чтобы математически одаренный парень не попал в детский дом[2]. Лучший друг, зав патолого-анатомическим отделением Гурнов, даже начал шутя называть его многодетным отцом! Мономах не возражал, даже, пожалуй, гордился этим «званием», и поэтому ему было дело до того, как сложится дальнейшая судьба его подопечных. За Дениску он не слишком беспокоился, но боялся, что Сархат может со временем стать отшельником, преданно служащим «хозяину» и не имеющим собственной семьи.

– Как думаете, Сурковой можно есть плов? – неожиданно поинтересовался Сархат, усевшись напротив Мономаха и подперев голову рукой.

– Плов? – удивился тот.

– Ну, если я его приготовлю, допустим, она станет его есть?

– Ты хочешь, чтобы она пришла к нам поесть плова?

– Точно!

– Слушай, Ханума, может, хватит уже меня сватать?

– Кто такой Ханума?

– Ну, это… в общем, был такой старый советский телеспектакль, «Ханума». Там про грузинскую сваху, которая пыталась найти мужа для дочки одного богатого тифлисского «перца».

– Тифлисского? – озадаченно переспросил Сархат. – Это где?

– Если я правильно помню, так Тбилиси раньше назывался. Это в Грузии…

Зазвонил мобильный, и Мономах даже обрадовался, что их с Сархатом «географическая» беседа прервалась. Номер был незнакомый, но он все же решил ответить: мало ли кто звонит?

– Владимир Всеволодович, – раздался в трубке молодой мужской голос, – вы, наверное, меня не помните. Я Константин Теплов, сын вашей однокурсницы Марии…

– Костя? – перебил Мономах. – Конечно же, я тебя помню!

Когда-то Маша была его закадычной подружкой. Они вместе поступили в институт, учились в одной группе и вели довольно беспутную, но запоминающуюся и полную приключений студенческую жизнь. Одно время они встречались, но быстро поняли, что не подходят друг другу, и остались друзьями. Мономах присутствовал на Машиной свадьбе и даже встречал ее из роддома вместе с ее мужем, военнослужащим, но после этого их пути разошлись. Мария, проработав около десяти лет терапевтом в частном медицинском центре, занялась преподаванием. В последний раз они виделись лет пять назад на какой-то конференции, куда Мономаха без особой надобности буквально выпихнул главврач. Однако они регулярно поздравляли друг друга с праздниками по электронной почте или по телефону – как получится. А Костю Мономах помнил долговязым студентом Первого меда, мечтавшим стать светилом мировой медицины.

– Владимир Всеволодович, мне очень нужно с вами встретиться, – сказал Костя. – Вы сможете уделить мне полчасика?

– Что-то с мамой? – забеспокоился Мономах.

– Нет-нет, к маме моя проблема отношения не имеет… Кстати, я бы попросил не сообщать ей о моем звонке, если возможно.

– Разумеется, не буду, если ты не хочешь.

– Сегодня?

– Сможешь в обеденный перерыв, часа в два?

– Отлично, спасибо!

– Только ты звякни, когда будешь подъезжать, чтобы напомнить о встрече, лады?

Мономах сбросил парню адрес эсэмэской. Придется выкроить время для встречи, пожертвовав обедом.

– Вот, возьмете с собой! – словно прочтя его мысли, сказал Сархат, плюхая на стол пластиковый контейнер. – Нечего в столовке лопать всякую гадость: здесь котлеты и пюре из брокколи с картошкой.

– Что бы я без тебя делал! – пробормотал Мономах.

– С голоду бы померли, как пить дать… Ну, я пошел кормить Капитана!

Вытащив из холодильника миску, наполненную аппетитными кусочками фруктов, Сархат удалился в гостиную. Мономах дохлебал кофе и отправился одеваться.

* * *

Моросил мелкий, противный дождик – обычное дело для этого времени года. Алла бодро шлепала по лужам в новеньких резиновых сапогах, купленных в интернете: ценя дорогую кожаную обувь, она предпочитала не надевать ее в подобную погоду, хотя, прямо скажем, комфортом приходилось жертвовать. Ноги в резине потеют, да и фасон, честно говоря, оставляет желать лучшего, однако пару часов можно потерпеть.

– Недобрый день, Алла Гурьевна! – мрачно поздоровалась судмедэксперт Сурдина, крошечная, похожая на маленькую обезьянку женщина с железным характером. Как это часто бывает, в ее случае внешность обманчива: Сурдина являлась исключительным профессионалом в своей области, и Алла обрадовалась, увидев именно ее на месте преступления.

– Недобрый, – вздохнула она. – Что скажете, Анна Яковлевна?

– Женщина, на вид тридцать лет. На первый взгляд причина смерти – утопление, но, как обычно, нужно удостовериться. Почему вы здесь?

– В смысле?

– Ну, все-таки целый подполковник СК…

– У заместителя председателя Законодательного собрания пропала дочь, ее ищут.

– А-а, все ясно! Хотите проверить, не она ли это?

– Точно!

– Прошу!

Алла подошла ближе, Сурдина откинула непрозрачную пленку, которой уже успели прикрыть тело, – видимо, работа с ним была закончена. Вытащив сотовый, Алла вывела на экран снимок Екатерины Лосевой.

– Не она! – заглянув ей через плечо, констатировала Сурдина.

– Слава богу, – согласилась Алла, убирая телефон. – Иначе проблем не оберешься! А это что у нее на плече, как будто кусок кожи вырван?

– Да нет, не вырван, Алла Гурьевна, а аккуратно вырезан!

– Вырезан?

– Сами поглядите – края ровные… Между прочим, это уже второй такой труп!

– Второй? – встрепенулась Алла. – Что вы хотите этим сказать?

– Пару дней назад выезжала на похожую жертву.

– Тоже утопленница?

– Ага. И кусок кожи тоже вырезан, только не на плече, а на животе. Тело не закопали, а просто закидали ветками недалеко от железнодорожной станции.

– Неужели…

– Маньяк?

– Только этого не хватало! Значит, уже две жертвы? Если мы имеем дело с серией, могут быть и другие!

– Однозначно. Судя по всему, злодей не очень-то прячет тела: все они захоронены, если можно так сказать, наспех, словно он получил свое и потерял интерес.

– Изнасилование?

– Вы же понимаете…

– Я о той, первой девушке.

– А-а… Изнасилована. А еще перед смертью жертву избили, очень жестоко. Кстати, эту, похоже, тоже. Вам стало интересно, Алла Гурьевна?

– Пожалуй… Надо бы выяснить, не случилось ли чего-то подобного по городу!

– Ну флаг вам в руки, – криво усмехнулась судмедэксперт. – А мы потопали на базу!

* * *

Мономах захлопнул дверь кабинета и повернул ключ в замке: ему требовалось хотя бы двадцать минут, чтобы перевести дух и размять затекшие за время стояния у операционного стола ноги. Следующая операция назначена на четыре, и до этого времени он не желал никого видеть и слышать. Присев на диван напротив своего стола, Мономах выпрямил спину и принялся делать гимнастику для шеи: в последние годы она не раз спасала его, возвращая к жизни буквально за десять минут. Он проигнорировал стук в дверь, но тут же затрезвонил мобильный, и на экране высветилось имя Нелидовой. Он мог пропустить звонок любовницы, но звонок начальницы – ни-ни. С тяжелым вздохом Мономах дал отбой и, громко крякнув, поднялся с дивана и открыл дверь.

– Прости, я знаю, что ты устал, но дело важное! – выпалила Нелидова, буквально врываясь в кабинет. – Ты должен принять пациентку!

– Я должен? – переспросил он.

– Ну, я бы о-о-очень тебя просила ее принять, – смягчила она тон.

– Ты же в курсе, что у меня все койки заняты? Почему Тактаров не берет? У него всегда есть места!

– Он уперся.

– Основания?

– Есть проблемка: пациентка – онкологическая больная.

– Ее что, из хосписа доставили?

– Нет, она прошла два курса химии и теперь лечится амбулаторно. Упала на балконе, сломала лодыжку…

– Она хочет, чтобы мы лечили ее от онкологии?

– Нет, только от перелома, разумеется!

– Тогда не вижу проблемы!

– А Тактаров видит.

– Сдается мне, проблема для него – отсутствие квот на этот вид операций, – скривился Мономах. – Он сейчас рубит капусту по тазобедренным суставам!

– Согласна, – вздохнула Нелидова. – Но Тактаров привел кучу аргументов против принятия этой пациентки.

– Например?

– Ей требуются особые препараты.

– Они у нее есть?

– Да. А еще у нее может наступить кризис, с которым мы не справимся в силу специфики ее заболевания…

– Во время операции с любым больным может случиться кризис, не имеющий отношения к его сопутствующим заболеваниям! В общем, как обычно – сказка про белого бычка: Тактаров просто не желает заниматься тем, за что получает зарплату, и хочет делать только «денежные» операции. Ты бы могла ему приказать – это вполне в твоих полномочиях!

– Да, но ты же в курсе, чей он человек?

– Муратова?

– А чей человек Муратов?

– Чей?

– Если бы я знала, то уже разобралась бы с этим! Проблема в том, что Муратов давно сидел бы за решеткой, если бы не имел волосатой лапы. Ты не представляешь, как я старалась выведать, кто его прикрывает, – все безрезультатно!

– И из-за того, что боишься тронуть Тактарова, ты решила действовать по принципу «не тронь дерьмо, чтобы не воняло», а я должен отдуваться?

– Ну… да, как-то так.

– А если я откажусь, ты воспользуешься властью и заставишь меня?

Нелидова тяжело вздохнула.

– Я не хочу этого делать, – сказала она. – Но я надавлю на больное: подумай о пациентке, ведь ей и так нелегко! Что нам делать? Отправлять ее в другую больницу? Я могу, но ты же в курсе, что у нас проходит проверка? Членов комиссии может заинтересовать, почему мы отказались госпитализировать больную…

– Хорошо, я ее возьму, – перебил Мономах. – Но тебе придется самой придумать, куда ее девать: я не могу сунуть ее в коридор и никого не могу выставить из палаты!

– Что, правда нет свободных коек?

– А ты думала, я шучу? Есть, правда, один вариантик, но он тебе не понравится.

– Мне сейчас понравится буквально все: вываливай свой «вариантик»!

– Одна ВИП-палата свободна.

– Но…

– Я же говорил!

– Хорошо, пусть будет ВИП.

– Ты серьезно?

– Пока полежит там: все равно нет претендентов. Даст бог, завтра прооперируешь ее, полежит в реанимации сутки, а там… В общем, это ненадолго. Спасибо за понимание!

– Не злоупотребляй!

– Постараюсь. Ты когда сегодня освобождаешься?

– Видимо, в ночи.

– Понятно. У нас все хорошо?

Это был вопрос, отвечать на который Мономаху было неудобно. Он знал, что должен не просто принять решение, но и взять на себя ответственность – черт подери, как же это трудно! Если бы только Нелидова не была его начальницей… Но и в этом случае все оказалось бы столь же непросто!

– Все отлично, – бодро ответил он, ненавидя себя за лицемерие и трусость. Чмокнув его в щеку, Нелидова выплыла из кабинета, довольная собой и окружающим миром.

* * *

– Это очень плохая новость! – тяжело вздохнул генерал-майор юстиции Кириенко, откидываясь на спинку своего удобного, но довольно старого кресла. Его секретарша давно умоляла произвести в кабинете шефа ремонт, но он упирался, говоря, что ему недолго осталось здесь сидеть, а тот, кто придет на его место, в любом случае устроит все по своему желанию. Кириенко искренне надеялся, что его преемником станет не кто иной, как Алла Суркова, которая и сообщила ему «пренеприятнейшее известие».

– Понимаю, Андрон Петрович, но все указывает на то, что эти преступления – серия.

– Сколько всего жертв выявлено на данный момент?

– Пока две, но мы работаем: боюсь, их окажется больше!

– Изнасилованы?

– Да, однако, кажется, для злодея это не главное: судя по всему, он получает удовольствие, мучая женщин, так как все они жестоко избиты! И еще: мы имеем дело с «коллекционером».

– И что же он коллекционирует: драгоценности, обувь, нижнее белье?

– Кожу.

– Ч-что? – Лицо шефа выразило недоверие, смешанное с отвращением.

– Подонок вырезает у жертв куски кожи с разных частей тела, и наш профайлер предположил, что маньяк является коллекционером, по неизвестной нам причине зацикленным на этом фетише.

– Он убивает только женщин? – спросил Кириенко после паузы: ему понадобилось время, чтобы переварить полученную информацию.

Алла кивнула.

– Во всяком случае, мужчин с похожими повреждениями не обнаружено, – добавила она.

– Есть у жертв что-то общее?

– До сих пор ничего такого не выявлено, но мы только начали: надеюсь, к концу недели что-то прояснится. Мы работаем с родственниками убитых, коллегами и всеми, кто входил в круг их общения.

– А как насчет Лосевой? – поинтересовался генерал-майор. – Есть зацепки?

– Пока нет, – покачала головой Алла. – В последний раз ее видели в ночном клубе «Синий иней»: девушка вела богемный образ жизни, ведь это очень дорогое место! Сейчас коллеги опрашивают ее подруг и отсматривают видео с камер.

– Не хочу давить, Аллочка, но ты же понимаешь, что это дело…

– Приоритетное? Конечно, Андрон Петрович, я в курсе. Но маньяк…

– Да-да, это – тоже, разумеется! Хотел попросить тебя об одолжении, но, похоже, придется искать другую кандидатуру: ты не можешь вести сразу столько важные дел, за каждое из которых тебя будут трепать, как Тузик грелку!

– А о чем все-таки речь – просто интересно?

– Ко мне на прием прорвалась очень активная дама… Впрочем, я ее понимаю: потерять единственного сына – большое горе!

– Его убили?

– В том-то и дело, что нет!

– Что-то я не пойму…

– А я сейчас тебе объясню. Молодого ординатора, работавшего в онкологической больнице, обнаружили мертвым на крыше.

– На крыше?

– Ну да, там у них что-то типа солярия, куда врачи выходят подымить или выпить кофе, как пояснила Калганова.

– Это фамилия потерпевшей?

– Точно. Короче, пытались реанимировать…

– Он был еще жив?

– Трудно сказать: как написано в рапорте дознавателя, составленном со слов реанимационной бригады, реанимационные мероприятия оказались безрезультатными.

– А при чем тут дознаватель? – удивилась Алла. – Почему не следственная бригада?

– Решили, что имел место суицид или случайная передозировка.

– Так вот оно что! Парень, выходит, наркоман?

– Его мать утверждает, что нет.

– Ну родители часто не в курсе…

– Да знаю я, знаю, но в деле есть кое-какие, ну, не то чтобы нестыковки, но… странности, что ли?

– Странности? – Алла почувствовала, как в ней просыпается интерес: так случалось всякий раз, когда вводные звучали многообещающе. – Например?

– Например, вскрытие проводилось в той же больнице, где работал ординатор. Это, конечно, еще ни о чем не говорит, но объективность патологоанатома, писавшего заключение о смерти, может оказаться под вопросом.

– И что же написано в заключении?

– Причина смерти – передозировка морфином.

– О как… То есть, мать говорит, что сын не баловался наркотой, но умер он от передоза?

– Верно.

– Интересно…

– Это еще не все: выяснилось, что из отделения, где он работал, периодически пропадали наркотические препараты, назначаемые пациентам. Велось внутреннее расследование, типа, но, как ты понимаешь, о таких вещах не распространяются, предпочитая решать подобные вопросы кулуарно, не вынося сор из избы… Так вот, в сумке покойного ординатора обнаружили несколько ампул, сейчас скажу… – Кириенко заглянул в ежедневник, – гидрохлорида морфина и еще… э… сульфат морфина.

– Всего несколько ампул?

– Этот… сульфат, кажется, в таблетках.

– И сколько у парня нашли таблеток?

– Один блистер.

– Так мало?

– Ну да, по мнению дознавателя, это доказывает, что парень крал наркоту для собственного употребления, а не на продажу.

– Похоже на то, иначе он брал бы более крупными партиями!

– С другой стороны, если бы пропадало больше, это заметили бы скорее… Не суть. А суть, моя милая, в том, что вот эта самая Калганова угрожает отправиться по всем телеканалам страны, рассказывая, что ее сына убили и оболгали, а правоохранительные органы отказываются расследовать преступление!

– Предполагаемое преступление. Какие у матери основания предполагать убийство? Парню кто-то угрожал?

– Нет, но она заявила, что сын в последнее время стал нервным и раздражительным, а если при ней ему звонили по телефону, он выходил из комнаты.

– Что, как мы знаем, часто является следствием наркомании, – пожала плечами Алла. – Скрытность, нервозность…

– Но Калганова уверяет, что ее сын не принимал наркотиков – более того, терпеть не мог тех, кто это делает!

– Ординаторы работают на износ, платят им копейки, а гоняют как сидоровых коз: может, психика не выдерживала и мальчик пытался хоть как-то выжить?

– Аллочка, все твои доводы я привел и Калгановой, но она стоит на своем!

– Думаете, она выполнит угрозу?

– Мне показалось, она полна решимости. Я хотел поручить это дело тебе, но теперь вижу, что ты не потянешь – с маньяком-то…

– А как насчет Валерии? – предложила Алла.

– Медведицы?

Она едва заметно поморщилась: ей не нравилось, что молодой, привлекательной девушке дали столь неженственное прозвище, но Алла знала по опыту, что такие вещи прицепляются к людям раз и навсегда и бороться с этим бесполезно. В чем-то, конечно, кличка соответствовала характеру Леры: она порой прямолинейна и бескомпромиссна – ну сущая медведица! Однако внешне совершенно не напоминает неуклюжую, огромную зверину. Валерия Медведь – высокая, стройная блондинка с короткими кудрями, возможно, чуть угловатая, но и в этом есть своя прелесть: Алла многое отдала бы за такую тонкую талию и длинные ноги! Сама она высоким ростом не отличалась, а потому завидовала девицам с «модельными» параметрами, как у Леры Медведь.

– А что, она может справиться! – пробормотал Кириенко. – В прошлый раз у нее вполне успешно вышло… Ну, если не считать того, что бесценный бриллиант в итоге пропал![3]

– Вины Медведь в этом нет! – поспешила вступиться за молодую коллегу Алла.

– Разумеется, разумеется, – согласился генерал-майор. – Что ж, если ты считаешь, что Медведица подходит для такого щекотливого дела, – валяйте! Ну а по маньяку ты поняла: каждый новый факт, каждая улика – и ты мне докладываешь, да?

– Конечно, Андрон Петрович, – кивнула Алла, поднимаясь. – Как только, так сразу!

* * *

Антон испытывал чувство гордости: он и не думал, что еще способен вызывать восхищение у юных нимфеток. Он отлично осознавал собственную привлекательность, однако его внешность обычно сбивала с ног женщин за тридцать: он перешел в «среднюю лигу» и полагал, что с девочками покончено. С тех пор как Шеин встретил Карину, красивую разведенку без материальных проблем и с шикарной квартирой на улице Рубинштейна, он и вовсе перестал поглядывать по сторонам, ведь любовница его вполне устраивала. Он даже задумался бы о новом браке, если бы Карина не была бессовестно богата: участь стареющего альфонса ему совсем не улыбалась! А эта симпатичная девица глядела на него во все глаза и улыбалась так, что это могло бы заставить вспотеть человека с менее крепкими нервами и не таким обширным опытом.

– Так вы говорите, что Катя ушла из клуба одна? – уточнил опер, продолжая прерванную беседу, во время паузы официант принес кофе и апельсиновый сок для него и алкогольный коктейль для его собеседницы.

Пить спиртное в половине первого дня, возможно, и считалось экзотикой в кругу общения Антона, но в среде золотой молодежи, кажется, это в порядке вещей! Он вдруг подумал, что эта самая Ира, сидящая напротив и строящая ему глазки, возраста его детей и отпрысков Карины. На лице официанта, когда он расставлял напитки на столе, мелькнула понимающая улыбка, и опер ощутил неловкость: они с девчонкой не походили на отца и дочь, и ему было не все равно, что о нем подумают окружающие. С другой стороны, не прятаться же по углам со свидетелями, которые в дети ему годятся!

– Мне кажется, да, – ответила на его вопрос девушка.

Несмотря на очевидную юность, она делала все, чтобы казаться старше: леопардовые сапоги на шпильке, дорогое кашемировое пальто нежно-голубого цвета (наверняка стоит как отечественный автомобиль!), массивные золотые серьги и кольца на тонких пальцах ухоженных рук, которые скорее подошли бы женщине лет сорока.

– Честно говоря, я не видела, как она уходила.

Ну чем, черт подери, они все занимались: ни одна из пяти подружек, пришедших тем вечером в клуб, не обратила внимания на отсутствие Кати Лосевой!

– Мы здорово перебрали, – добавила Ира, и при этом ее лицо не выразило ни сожаления, ни стыда: видимо, и напиваться вдрызг в ночных клубах также не считается в этой среде зазорным. – Катька тоже нализалась. Когда я поняла, что ее нет, то подумала, что она отправилась в туалет припудрить носик.

– Припудрить? – нахмурился Шеин.

– Да что вы, мы коксом не балуемся! – быстро среагировала девушка. – Ну, может, в школе еще было дело, но сейчас – ни-ни!

Господи, ну чего же им не хватает, мажорам этим?! Они родились с золотой ложечкой во рту, получали любые игрушки и гаджеты, каждая их прихоть тут же выполнялась! В то время как обычные дети проводили лето в деревне у бабушки или в лагере, этих родители возили на Мальдивы или горнолыжные курорты – так почему же они не могут быть счастливы тем, что имеют? Принимают наркотики, шляются по ночам и заводят беспорядочные связи, а мама с папой потом удивляются, почему дочка куда-то пропала!

– А вы, случайно, не заметили, – снова заговорил Антон, ободряюще улыбнувшись, – может, Катя говорила с кем-то в клубе, ну с незнакомыми?

– Да нет… Мы все общались с барменами, а еще парней из универа встретили…

Интересно, какую букву в слове «незнакомые» эта Ира не расслышала? Антон почувствовал, что начинает злиться: он уже полчаса занимался бесполезной болтовней с девчонкой, узнал кучу ненужной информации о жизни Кати Лосевой и ее окружения, но во всем этом обилии сведений отсутствовало хоть сколько-нибудь рациональное зерно, способное помочь в поисках пропавшей. Шеин не понимал, какого лешего он должен этим заниматься, – в конце концов, они расследуют особо тяжкие преступления, а Лосева, судя по всему, жива и здравствует! Скорее всего, она просто-напросто зависает где-нибудь с парнем и в ус не дует, а ее папаша не постеснялся напрячь аж Следственный комитет. Раньше надо было дочурку воспитывать!

– Скажите, Ирина, а не случалось ли в тот вечер чего-нибудь странного, необычного?

– А как же, случилось! – обрадовалась собеседница. – Где-то часов в одиннадцать прискакала Машка Прохоренко, и, можете себе представить, на ней было точно такое же платье в блестках, которое я надевала на выпускной! Она что, думала, что никто не в курсе, что этой коллекции уже два с половиной года?!

Антон тяжело вздохнул и подал знак официанту подойти: хоть он и на работе да и время раннее, но пора, похоже, заказать что-нибудь покрепче сока!

* * *

Мономах предвкушал чашку горячего кофе и десять-пятнадцать минут тишины перед тем, как отправиться домой: этот бесконечный день, слава тебе господи, завершился, и можно расслабиться и вытянуть ноги. Однако в тот день его мечтам не суждено было сбыться. На подходе к кабинету он увидел женщину, сидящую в кресле у его двери – там, где обычно ожидали приема потенциальные пациенты или их родственники. День был не приемный, и Мономах ощутил раздражение: ну неужели обязательно приходить чуть ли не в ночи, когда его и вовсе могло не оказаться на месте, не дожидаясь законной возможности встретиться с заведующим отделением?! Женщина поднялась ему навстречу, и гневные слова, готовые сорваться с его губ, застряли в горле.

– М-маша? – пробормотал он, с трудом узнав старую подружку.

Как же она изменилась с их последней встречи! Обычно прямая, как у балерины, спина сгорбилась, лицо осунулось, волосы в беспорядке, а ведь она еще молодая женщина!

– Вовка! – выдохнула она и, сделав шаг вперед, повисла у него на шее.

По тому, как вздрагивали ее плечи, Мономах понял, что она плачет.

– Что-то с мужем? – испугался он. – Не молчи же, Мария, говори скорее!

Вместо ответа она помотала головой.

– С Егором все в порядке, – пробормотала она, вытирая глаза рукавом пальто. – Во всяком случае, я так думаю – мы давно не общаемся…

– Что значит не общаетесь? – изумленно захлопал глазами Мономах.

– Да это не важно, Вовка, это совершенно не важно! Ты не понимаешь: Костик… Костика больше нет!

– Как… нет?

В мозгу Мономаха вспыхнула и тут же перегорела воображаемая лампочка: он вспомнил о звонке Машиного сына и о том, что, замотавшись, благополучно о нем забыл и даже не перезвонил позднее, чтобы спросить, почему парень не зашел, как договаривались! Ну почему он не перезвонил?!

– Его убили, а полиция ничего не хочет делать! – причитала между тем Мария, ломая руки. – Ты говорил, что у тебя есть приятельница в СК, я правильно помню? Может, ты мог бы…

– Давай-ка войдем в кабинет, – предложил Мономах.

Проходящие по коридору пациенты и медсестры с интересом поворачивали головы в их сторону, вероятно расслышав слова «убили» и «полиция».

Когда они оказались внутри, Мономах запер дверь и полез в сейф, где вместе с важными документами была припрятана бутылка коньяка – для таких вот случаев. Налив полстакана, он протянул его подруге. Она выпила залпом и снова зарыдала. Мономах плеснул бы и себе, но тогда придется оставлять машину на стоянке и вызывать такси, а ехать в пригород в это время найдется не так много желающих. Поэтому он достал термос и налил себе кофе, который хоть и оказался чуть теплым, однако все же немного его взбодрил и вернул способность соображать.

– Маша, что случилось, ты можешь толком объяснить? – попросил он, видя, что подруга уже немного пришла в себя.

– Костика нашли на крыше клиники, где он работал, а при нем обнаружены сильнодействующие препараты…

– У него были проблемы с наркотиками?!

Мономах был ошарашен: они давно не виделись с парнем, и он понятия не имел, чем жил Костя все эти годы, но то, что он о нем знал, противоречило этому предположению.

– Да не было ничего подобного! Они говорят, у него передозировка, а он никогда не принимал запрещенных препаратов, слышишь?! – закричала Маша, подавшись вперед. Костяшки пальцев ее рук, лежавших на коленях, побелели от напряжения и едва сдерживаемой злости. – Он даже снотворного не пил, да и зачем, ведь он такой молодой и отлично спал, если выпадала такая возможность, потому что он много работал и не высыпался!

– А что говорит… Прости, что говорит патологоанатом?

– То же, что и они все: передозировка… Вовка, это все вранье голимое, понимаешь? Там что-то произошло, и они пытаются прикрыть свою задницу!

– У тебя есть предположения, что случилось?

Мария снова замотала головой:

– Он же ничего мне не рассказывал! Мы отдельно жили… Я хотела с девушкой его поговорить, она не может ничего не знать!

– Поговорила?

– Она от меня бегает как черт от ладана, я не понимаю, что происходит! Мне кажется, они разругались, но точно я не в курсе… Господи, Вовка, что мне делать?!

– А почему Егор ничего не предпринимает? У него же есть связи…

– Мы с Егором уже год как в разводе, и я теперь не Теплова, а снова Калганова: вернула девичью фамилию.

– Ты ничего не говорила!

– А зачем? Он завел себе молодую пассию, и я его выставила. Костик, думаю, с отцом общался, но мне не говорил – не хотел обидеть.

– Хорошо, вы больше не вместе, но ведь Костя ваш общий сын!

– По-моему, Егор смирился с тем, что произошло: конечно, его мадам беременна, как я слышала, а сын побоку! В полиции меня убеждали, что развод мог повлиять на Костика и он начал баловаться наркотой…

– Глупости, ему же не пятнадцать лет, он взрослый мужик!

– Вот и я так сказала, но кто меня слушал?! И тогда я вспомнила, что у тебя есть приятельница в Следственном комитете – может, она поможет?

– Поможет в чем?

– Выяснить правду!

– Ты не веришь официальному заключению только потому, что Костик не рассказывал тебе о…

– Он не был наркоманом! – сердито перебила Мономаха Мария. – Я чем угодно готова поклясться: мой сын никогда бы к наркотикам не прикоснулся! Они говорят о тяжелой доле ординатора, долгих часах работы, непомерных нагрузках и легком доступе к медикаментам в больнице, где работал Костик, но все это лажа, Вовка! Я мать и знаю своего сына лучше всех!

Повисла долгая пауза, во время которой Мономах размышлял, как бы поаккуратнее задать мучивший его вопрос.

– Маша, – начал он наконец, – а когда умер Костя, в какой день?

– Два дня назад, во вторник.

– А время смерти?

– Почему ты спрашиваешь? – удивилась она.

– Просто ответь, ладно?

– Патологоанатом сказал, что это случилось утром, около одиннадцати часов.

Мономах буквально ощутил, как тиски, сжимающие его сердце с того самого момента, как он узнал о смерти Константина, вдруг разжались: парень умер до того, как они должны были встретиться! Означает ли это, что его совесть может спать спокойно? Он не так уж хорошо был знаком с сыном однокурсницы, ведь они встречались в последний раз, когда тот еще учился в университете, но Маша, похоже, уверена в своих словах. Опыт подсказывал Мономаху, что родители часто плохо знают о жизни даже детей-подростков, не говоря уже о тех, кто вылетел из гнезда и зажил самостоятельной жизнью… Может ли он положиться на мнение убитой горем матери и дернуть Суркову без достаточных оснований? Как бы хорошо он ни относился к Марии, Мономах понимал, что этих самых оснований маловато… Черт, да их вообще нет!

– Ты мне поможешь? – с надеждой спросила Мария, и он понял, что стал ее последним шансом, больше ей обратиться не к кому. – Я уже была на приеме у самого большого начальника в комитете, но что-то мне подсказывает, что он не впечатлился, хоть я и пригрозила обратиться в СМИ!

– Не знаю, смогу ли помочь, но я поговорю со своей знакомой из СК, – осторожно пообещал Мономах.

– Так я и не прошу о большем! – воскликнула однокурсница. – Я только хочу, чтобы в деле разобрались объективно, а не возводили напраслину на Костика и не трепали зря его имя!

Но Мономах понимал, что «объективность» для его подруги означает одно: репутация ее сына должна остаться незапятнанной, а для этого требуется доказать, что имело место преступление! Мономаху хотелось бы больше знать парня, ведь в данных обстоятельствах ему придется довериться старой подруге и не сомневаться в ее словах. Беда в том, что он привык доверять лишь тому, в чем убедился лично!

* * *

– А вот и наша девочка… – едва слышно пробормотал Дамир, печально разглядывая то, что осталось от тела.

Он всегда расстраивался, видя трупы совсем молодых людей: это казалось ему неправильным. Любая смерть – трагедия, однако видеть человека, который и пожить-то толком не успел, особенно тяжело. Может, он напрасно коптил бы землю, не принося пользы, а то и вредя окружающим, но ведь возможен и другой вариант: он или она смогли бы стать полезными членами общества, открыть какой-нибудь закон, внести вклад в развитие искусства… Теперь ничего этого не случится!

– Теперь волна поднимется! – вздохнул Белкин, разглядывая тело через плечо коллеги и избегая приближаться. В самом деле, зрелище-то не из приятных: даже без эксперта понятно, что труп пролежал в воде около недели. Судя по всему, девушка умерла примерно в то время, как отец заявил о ее исчезновении.

– И не говори, – согласился с молодым опером Дамир. – Нас и так постоянно дергали с требованиями что-то сделать… Хотя не совсем понятно, что мы могли сделать, ведь наше подразделение не занимается розыском пропавших!

– Точно, – кивнул подошедший Антон. – Этим у нас вообще никто не занимается, кроме волонтерских организаций, – вот в чем проблема!

– Вряд ли нас обвинят в бездействии, – заметил Дамир. – Если жертва погибла почти сразу же после того, как ее отсутствие заметили родственники, с нас взятки гладки!

– Почему-то мне кажется, что ее папаша не поддержит твою точку зрения! – скривился Шеин. – Я видел его у Деда: самоуверенный, наглый тип, считающий, что ему подчиняется в городе все и вся и даже высшие чины СК должны находиться у него на посылках, как у приснопамятной старухи из «Сказки о рыбаке и рыбке»…

– Суркова