Элси Сильвер

Бессердечный

Elsie Silver

HEARTLESS

Copyright © 2022 by Elsie Silver

The moral rights of the author have been asserted.

© Елагина А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

1

Кейд

Взгляд Люси Рид устремляется в мою сторону. Чересчур благодарный, как по мне.

– Ну, я обожаю рукодельничать. В свободное время занимаюсь скрапбукингом[1]. Вяжу. Готова поспорить, Люку вязание пришлось бы по душе. Тебе так не кажется, Кейд?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться над тем, как она мурлычет мое имя. А еще я бы с удовольствием посмотрел, как кто-то заставляет Люка посидеть спокойно достаточно долго, чтобы он что-то сотворил спицами.

Теперь она с улыбкой обращается к Саммер, невесте моего младшего брата:

– Ты же знаешь, как это бывает. Всем нам нужны женские хобби, правда?

Из угла комнаты, где сидит мой отец, доносится хихиканье. Подбор няни превратился в полноценную семейную задачу.

И настоящий кошмар.

Саммер поджимает губы и фальшиво улыбается:

– Да, конечно.

Я едва не фыркаю. По представлениям Саммер, женское хобби – приседать с тяжелыми блинами в спортзале и мучить взрослых мужчин во имя «личных тренировок». Она нагло врет, но, возможно, из-за того, что она все еще новенькая в городе, Люси об этом не догадывается. Или, может, Люси ведет себя с моей будущей невесткой, как язвительная сучка, поэтому Саммер ей так отвечает.

– Хорошо. – Поднимаюсь я с места. – Что ж. Мы с вами свяжемся.

Люси, кажется, немного ошарашена тем, как быстро я перевел разговор в другое русло, но я уже услышал и увидел все, что меня интересовало.

Кроме того, врачебный такт – не моя сильная сторона. Мне по душе резко срывать пластырь.

Я поворачиваюсь на пятках, опускаю голову и ухожу, пока не стало слишком очевидно, что я заметил ее протянутую руку и просто не захотел ее пожать. Практически топая, я захожу на кухню и, облокотившись на примыкающий к окну разделочный стол, окидываю взглядом местность. Передо мной пики Скалистых гор, вздымающихся к небесам.

Ландшафт, дикий и скалистый, в начале лета пестрит красками: трава чересчур зеленая, небо чересчур голубое, а солнце достаточно яркое, чтобы немного размыть все вокруг и заставить вас щуриться.

Бросив несколько кофейных зерен в кофемолку, я нажимаю на крышку, и дом наполняется звуками. Я же в эту секунду стараюсь отогнать мысли о том, что буду делать с ребенком в ближайшие пару месяцев. Думая о сыне, я начинаю себя корить. Я чувствую, что должен делать для него больше. Больше присутствовать в его жизни.

В общем, непродуктивные мысли.

К тому же шум кофемолки имеет дополнительное преимущество – заглушает любезности, которыми отец и Саммер обмениваются с Люси у входной двери.

Это не мой дом, не моя ответственность. Мы проводим собеседования с нянями в главном фермерском доме, где живет отец, потому что в своем доме я не терплю случайных людей. Особенно тех, кто смотрит на меня так, будто эта работа – их билет в странную фантазию о счастливой семье со мной.

С другой стороны, Харви мог бы открыть здесь постоялый двор и с удовольствием заботиться о гостях. С тех пор как он получил травму и передал ранчо мне, он как будто постоянно слоняется без дела и с кем-то болтает.

Песчинки сыплются в белый бумажный фильтр в верхней части кофеварки, и я поворачиваюсь, чтобы наполнить водой кофейник.

– Не поздновато для кофе? – На кухню входит Харви, а за ним и Саммер.

Они и не подозревают, но сегодня я пью его целый день, так как нервничаю.

– Готовлю тебе на утро.

Саммер фыркает, а отец закатывает глаза. Они оба знают, что моим словам грош цена.

– Кейд, ты был с ней не слишком любезен. – Следующий его комментарий. Теперь настает моя очередь закатывать глаза. – Да, я понимаю, что весь этот процесс был для тебя испытанием, но…

Скрестив руки на груди, я опираюсь о столешницу.

– Я не особо приятный человек, но я с радостью встану на защиту своего ребенка и сделаю для него все.

Могу поклясться, уголки губ отца подрагивают, когда он садится за стол и закидывает ногу на ногу. Саммер просто стоит, прислонившись к дверному проему, и смотрит на меня. Она так часто любит делать, и это нервирует.

Саммер умна и не любит терять время понапрасну. Клянусь, я даже слышу, как у нее в голове крутятся шестеренки, но из-за того, что она молчит, никогда не узнаешь, что прячется у нее в голове.

Она мне нравится, и я рад, что у младшего брата хватило мозгов окольцевать ее.

– Ты милый, – задумчиво произносит она, – по-своему.

Приходится прикусить губу, чтобы они не увидели, что меня позабавил этот комментарий.

Саммер вздыхает.

– Послушай, она последняя, с кем мы провели собеседование. Я постаралась отсеять тех, кто был менее заинтересован в том, чтобы проводить время с Люком, и более заинтересован в том, чтобы проводить время с… тобой.

– Ого, парень, – отец хлопает ладонью по столу, – и их было немало. Кто бы мог подумать, что женщины охотно согласятся терпеть твою угрюмость и плохое настроение? Платят-то не так уж и хорошо.

Я хмуро смотрю на него, прежде чем снова переключить свое внимание на Саммер.

– Отбирать нужно было тщательнее. Нужен человек, который бы не проявлял ко мне никакого интереса. Без всего этого дерьма. Может, выбрать из тех, кто счастлив в браке?

– Счастливые замужние женщины не останутся у тебя дома на лето.

В ответ я хмыкаю:

– А как насчет кого-нибудь из другого города? Кого-нибудь, кто бы не знал нашу семью. И все мое дерьмо. Кого-нибудь, кто бы не переспал ни с одним из моих братьев. – Я морщу нос. – Или с моим отцом.

Харви издает сдавленный звук, похожий на смешок.

– Я уже несколько десятилетий один, сынок. Не суй нос не в свое дело.

Щеки Саммер заливаются краской, но я замечаю улыбку на ее губах, когда она отворачивается к окну.

– Знаешь, я бы и сам без проблем смог помочь, – добавляет Харви. Не в первый раз.

– Нет.

– Почему нет? Он мой внук.

– Точно. Именно такими и должны оставаться ваши отношения. Ты и так достаточно помог ему за жизнь. Твои спина и колени болят, поэтому тебе необходим отдых. Ты по-прежнему можешь проводить с ним время, когда захочешь, но не нужно изнурять себя долгими часами, ранним утром и, возможно, поздней ночью. Это несправедливо. И я не собираюсь тобой пользоваться. Точка. – Затем я снова обращаюсь к невестке: – Саммер, а может, ты? Ты бы замечательно справилась. Люк тебя любит. Я тебе не нравлюсь. И ты уже живешь на ранчо.

Я замечаю, как у нее дергается челюсть. Ей надоели мои вопросы, но мне не хочется оставлять своего мальчика с кем попало. Он – сущее наказание. И не одно. Но я не смогу должным образом поработать на ранчо этим летом без кого-то, кто бы позаботился о нем. Кого-то, кому я мог бы доверить его безопасность.

– Я же только включаюсь в новое дело, и эти летние месяцы – самые напряженные для меня. Не вариант. И перестань просить. Мне плохо от этого становится, потому что я люблю тебя и Люка. Но мы уже устали из кожи вон лезть, собеседуя людей только для того, чтобы добиться нулевого результата.

– Ладно, хорошо, – ворчу я. – Тогда я согласен на кого-то похожего на тебя.

В ответ она вскидывает голову и застывает.

– У меня идея. – Она подносит палец к губам, и Харви поворачивается к ней с немым вопросом в глазах.

Он выглядит чертовски обнадеженным. Если уж я устал от эпопеи с поиском няни на лето, то Харви, должно быть, совсем измучен.

Я хмурю брови.

– Кто?

– Ты ее не знаешь.

– У нее есть опыт?

Саммер пристально смотрит на меня, ее широко раскрытые темные глаза ничего не выражают.

– Да, у нее есть опыт общения с хулиганами.

– Она в меня не влюбится?

Саммер фыркает самым неподобающим для леди образом:

– Нет.

Ее уверенность, наверное, должна была бы меня задеть, но мне все равно. Я отталкиваюсь от стойки и провожу пальцем по ее поверхности.

– Отлично, подходит, – говорю я ей, выходя через заднюю дверь по направлению к своему дому и удаляясь от неразберихи, связанной с подбором подходящей няни для пятилетнего мальчика.

Мне просто нужен кто-то, кто бы мог войти в мою семью, а затем легко выйти из нее. Простой человек, но в то же время компетентный.

Всего на пару месяцев. Это не должно быть так сложно.

* * *

Я копаюсь в памяти, вспоминая, когда у меня последний раз был секс.

Или, по крайней мере, пытаюсь вспомнить.

Два года назад? Три? В январе, когда я провел ночь в городе? Как давно это было? И как звали ту цыпочку?

Женщина передо мной переступает с ноги на ногу, выставляя одно бедро; ее узкие джинсы обтягивают округлую задницу так, что это должно быть запрещено законом. Складки под ягодицами манят почти так же, как и взмах ее медных волос, рассыпающихся по стройной спине.

Она привлекает внимание. Обтягивающая рубашка заправлена в обтягивающие джинсы. Каждый чертов изгиб на виду.

Я совсем сбился со счета, но ее вид, стоящей передо мной в очереди за кофе, все равно заставляет считать.

Вывод таков: секс у меня был так давно, что я уже и не помню. Но нужно держать в голове тот факт, почему я даже не позволял себе думать о представительницах противоположного пола.

Я отец-одиночка. На мне одном управление ранчо. Миллион обязанностей. Слишком мало времени. Недосып.

У меня уже давно не было времени на себя. Я просто не осознавал, насколько давно.

– Чем могу вам помочь, мэм?

Женщина передо мной смеется, и смех ее похож на перезвон колокольчиков на заднем крыльце, когда в них танцует ветер – мелодично и воздушно.

Что за смех…

Я бы узнал его везде. Я определенно никогда не встречал эту женщину. Я бы запомнил его, потому что знаю всех в Честнат Спрингс.

– Мэм? Даже не знаю, как к этому относиться, – говорит она, и, клянусь, в ее голосе слышится улыбка. Интересно, а губы у нее такие же красивые, как и тело?

Эллен, управляющая «Ле Памплемус», маленькой изысканной кофейней в городе, улыбается ей.

– Как бы вы хотели, чтобы я вас называла? Обычно я знаю каждого, кто входит в мою дверь, но не вас.

А, дело не в моей памяти. Я слегка наклоняюсь вперед, надеясь уловить имя. Но один из работников выбирает именно этот момент, чтобы смолоть кофе, поэтому я скрежещу зубами от досады.

Понятия не имею, зачем мне имя этой женщины. Просто захотелось узнать. Я из маленького городка, мне позволительно быть любопытным. Вот и все.

Когда шум кофемолки замолкает, морщинистое лицо Эллен озаряется:

– Какое красивое имя.

– Спасибо, – отвечает незнакомка передо мной. – А почему заведение называется «Грейпфрут»?

С радостным возгласом Эллен улыбается из-за прилавка.

– Я сказала мужу, что хотела бы назвать место как-нибудь по-модному. Как-нибудь по-французски. Он ответил, что знает на французском лишь le pamplemousse. Вариант показался мне достаточно хорошим, и теперь это вроде как наша шутка.

При упоминании мужа ее взгляд смягчается, и я чувствую, как в моей груди вспыхивает зависть.

Вслед за ней мелькает раздражение.

Единственная причина, по которой я не ворчал из-за их медленной болтовни, заключается в том, что я был слишком занят, борясь с публичным стояком, вызванным смехом этой девчонки. При нормальных обстоятельствах меня бы взбесило, что поход за кофе занимает столько времени. Я сказал отцу, что вернусь за Люком – судя по моим часам – прямо сейчас. Мне нужно вернуться, чтобы встретиться с Саммер и человеком, который, надеюсь, станет няней Люка.

Но мои мысли блуждают так, как я не позволял себе уже много лет. Так что, может быть, мне следует просто насладиться мгновением. Может, это нормально – позволить себе что-то почувствовать.

– Мне, пожалуйста, средний, экстрагорячий, без пены, полусладкий…

Я слегка закатываю глаза и опускаю поля черной шляпы. Конечно, у незнакомки с потрясающей фигурой должен быть раздражающе длинный заказ со сложным напитком.

– С вас три доллара и семьдесят пять центов, – говорит Эллен, не отрывая глаз от сенсорного экрана кассового аппарата, пока девушка у кассы роется в своей огромной сумке, явно ища бумажник.

– Вот черт, – бормочет она, и краем глаза я замечаю, как что-то выпадает у нее из сумочки на полированный бетонный пол у ее обутых в сандалии ног.

Даже не задумываясь, я опускаюсь на корточки и подбираю черную ткань. Я вижу, как ее ноги поворачиваются, поэтому выпрямляюсь.

– Вот, держи, – говорю я хрипло, потому что нервы у меня на пределе. Навыка разговаривать с незнакомыми женщинами у меня нет.

Но если нужно нахмуриться, то тут я профессионал.

– Боже, – отвечает она.

Теперь я могу хорошо рассмотреть ее лицо. Мое тело застывает, а легкие перестают работать. Ее смех не отразился на лице. Кошачьи глаза, дугообразные брови и молочная кожа.

Она чертовски великолепна.

С огненно-красными щеками.

– Прошу прощения, – вздыхает она, прикрывая рукой губы, похожие на бутоны роз.

– Не стоит. Все в порядке, – говорю я, но мне все равно кажется, что все происходит как в замедленной съемке. Я с трудом соображаю, так как все еще слишком зациклен на ее лице.

И черт возьми.

Ее грудь.

Боже, я веду себя, как какой-то жуткий старый извращенец.

Я опускаю глаза на кулак, зажимающий мягкую шелковую ткань.

Девушка охает, когда я разжимаю пальцы. И до меня медленно, но верно доходит, почему она так ужасается тому, что я, как джентльмен, поднял ее…

Трусики.

Я смотрю на клочок черной ткани в своей руке, и все вокруг словно расплывается. Мои глаза устремлены в ее глаза, такие широкие и зеленые. С множеством оттенков, как у мозаики.

Я не умею улыбаться, но уголки рта подрагивают.

– Вы, э-э, уронили свои трусики, мэм.

Она переводит взгляд с моей руки на лицо, и из нее вырывается сдавленный смешок:

– Ух ты. Как неловко. Я правда…

– Дорогая, твой кофе готов! – кричит Эллен.

Рыжеволосая девушка отворачивается с явным облегчением оттого, что нас прервали.

– Спасибо! – отвечает она излишне бодро, после чего кладет пятерку на стол и хватает бумажный стаканчик. Не оглядываясь, она направляется прямиком к двери и быстро уходит.

– Оставьте сдачу себе! До скорого!

Клянусь, я слышу, как она хихикает себе под нос, когда проносится мимо, явно избегая моего взгляда и бормоча что-то про себя о том, что это будет хорошая история, которую она когда-нибудь расскажет своим детям.

Я рассеянно размышляю, какие, черт возьми, еще истории эта женщина собирается рассказывать своим будущим детям, а затем окликаю ее:

– Ты забыла свои… – я замолкаю, потому что не хочу кричать об этом на всю кофейню, полную людей, с которыми мне приходится сталкиваться изо дня в день.

Она поворачивается и, уходя, прижимается спиной к двери, на мгновение задерживая на мне взгляд, в котором отражается едва сдерживаемое веселье.

– Кто нашел – берет себе, – говорит она, пожимая плечами.

Теперь девушка действительно смеется – громко, тепло и так чертовски весело. Затем она выходит на залитую солнцем улицу, ее волосы сияют, как огонь, а бедра покачиваются так, словно она хозяйка этого города.

Я ошеломлен.

И когда я снова смотрю на свою раскрытую ладонь, до меня доходит, что она уже давно ушла. Я понятия не имею, как ее зовут, а я все еще здесь…

Держу ее трусики.

2

Уилла

– И кто это был? – голос Саммер звучит сдавленно.

– Вообще понятия не имею. – Я снова вспоминаю свои медленно падающие на пол черные трусики и охватившее меня чувство стыда, постепенно перерастающее в истерику.

Ну само собой, это в моем духе.

Что-то подобное могло случится только со мной.

Моя лучшая подруга ахает, качаясь на садовых качелях.

– Ты что, их не забрала?

Я ухмыляюсь и отхлебываю пива.

– Не-а. Он выглядел таким… Даже не знаю. Ошеломленным? Его это вроде и не оскорбило, и не вызвало никакой извращенской реакции. Это было даже как-то… очаровательно. У меня такое чувство, будто я домашнего эльфа освободила или типа того.

– Он тебе что, Добби напомнил?

Я томно вздыхаю и многозначительно поднимаю бровь.

– Только если бы Добби был чертовски горяч.

– Уилла, это отвратительно, – хрипит от смеха моя подруга. – Пожалуйста, скажи, что они хотя бы были чистыми.

– Разумеется. Они же запасные. Ты же знаешь, я не люблю носить с собой трусики. Но время от времени возникает такая необходимость, понимаешь?

Саммер прищуривается и пристально смотрит на меня:

– У меня эта «необходимость» возникает ежедневно.

– Необходимость испытывать дискомфорт? Нет уж, спасибо. Жизнь слишком коротка. Бюстгальтеры и нижнее белье переоценены. К тому же теперь я могу не спать ночами, прикидывая, что же там с ними делает этот незнакомец.

Саммер вновь смеется.

– Полагаю, он их выбросил, как сделал бы любой здравомыслящий человек.

Она так счастлива в последнее время. С тех пор как покинула свою ненормальную семейку и слишком уж насыщенную городскую жизнь. Она встретила ковбоя и умчалась с ним в закат. И теперь она здесь. Моя лучшая подруга. Вся в веснушках, вся сияет, растянувшись на садовых качелях во дворе красивого дома, построенного на ранчо, что примыкает к Скалистым горам.

И сейчас она выглядит лучше, чем когда-либо.

Я люблю доставать ее по поводу того, что она живет в самом центре «жопы мира», но на самом деле вид на окрестности Честнат Спрингс просто захватывает дух. Прерии настолько плоские, что это кажется невероятным. Ох уж эти темные Скалистые горы, вздымающиеся и несущиеся прямо на тебя, как приливная волна…

В городе тоже видны горы, но совсем по-другому. Не так, как в этом месте, где, кажется, можно протянуть руку и дотронуться до них.

– Итак, какие планы на ближайшие месяцы? – спрашивает Саммер.

Я вздыхаю. У меня нет ни малейшего понятия. Но я не хочу, чтобы Саммер беспокоилась обо мне. Это в ее духе. Она начнет волноваться, пытаться решить все мои проблемы… Я лучше просто буду плыть по течению.

– Может, я перееду жить к вам с Реттом на какое-то время? – невинно бросаю я, оглядываясь по сторонам. – Ваш дом стал таким красивым, с тех пор как вы его наконец достроили. Ты ведь не будешь против?

Она поджимает губы, будто действительно задумывается об этом. Черт возьми, у этой женщины золотое сердце.

– Сам, я шучу. Я бы так с вами не поступила. – Неровно выдохнув, я оглядываю поля. – Не знаю. Когда Форд сказал мне, что собирается закрыть бар на ремонт, я, честно говоря, обрадовалась. Думала, что проведу лето, разъезжая по выставкам и просаживая все свои сбережения. Не буду придумывать план на жизнь и просто стану двадцатипятилетней девушкой, у которой за спиной нет ничего, кроме родительских денег.

Саммер пытается перебить меня. Ей не нравится, когда я строга к себе за то, что управляю баром своего суперуспешного брата или таскаюсь в отпуск к суперуспешным родителям. Или просто бессмысленно бреду по жизни без малейшего понимания, куда я иду, будучи членом семьи, состоящей сплошь из гениев.

Я игнорирую ее попытки и продолжаю:

– Но, разумеется, мой конь разрушил все мои планы и получил травму как раз к сезону выставок. Таксу пришлось делать операцию, и теперь я проведу лето, просто кормя его морковкой и неистово расчесывая гриву.

Моя лучшая подруга не отводит от меня глаз. Мне хочется залезть к ней в мозг и выудить оттуда мысли, потому что я точно знаю, что их у нее там с избытком.

– Я буду вести себя хорошо. Это же не что-то серьезное, а так – «проблемы белых людей». Буду часто навещать тебя. Ты сможешь заниматься со мной в своем спортзале, а я подцеплю какого-нибудь хоккеиста или тореадора. Одни сплошные плюсы.

– Хм… Точно… – Ее указательный палец постукивает по верхней губе. – А что, если…

– О нет. Пожалуйста, только не надо в очередной раз ставить себе задачу улучшить мою жизнь. Знаешь, ты слишком много помогаешь людям.

– Уилла, заткнись и послушай меня.

Я прижимаюсь попой к перилам крыльца и тянусь за стоящей рядом бутылкой пива. По стенкам бутылки стекают капли конденсата, и жидкость внутри уже не такая холодная. Всего лишь июнь, а уже так жарко. Надеть джинсы было ошибкой.

Потянувшись, я отвожу плечи назад и готовлюсь к тому, что сейчас мне снова будут что-то высказывать.

– А что, если у меня есть способ сделать так, чтобы ты жила здесь все лето? Но не со мной и Реттом.

Это вообще не то, что я ожидала от нее услышать.

– Мне не хотелось бы ставить палатку у тебя во дворе. Я не приспособлена спать под открытым небом. Я, может, пока и не знаю, каков мне предстоит жизненный путь, но гарантирую, что в него не входят надувные матрасы и спальные мешки.

Она закатывает глаза и продолжает:

– Речь не об этом. Старшему брату Ретта нужна помощь с сыном на время летних каникул. Женщина, которая заботилась о нем, когда он был маленьким, уже не справляется. Ему пять лет.

Я смотрю на подругу, пока бутылка пива покачивается туда-обратно, зажатая между моими пальцами.

– Ты что, хочешь, чтобы я заботилась о ребенке?

– Ну да. С тобой весело. Ты энергичная. И раз ты можешь справиться с баром, полным бухих мужиков, то чем хуже один маленький мальчик, которого нужно развлекать? А еще ты говорила, что любишь детей.

Я верчу эту мысль в голове. Сначала хочется отказаться, но, честно говоря, мне совершенно не улыбается провести эти месяцы без работы, без скачек и без лучшей подруги. И мне действительно всегда нравились дети, возможно, потому, что порой я и сама до сих пор чувствую себя ребенком.

– И где же я буду жить?

Ее глаза открываются чуть шире, а горло чуть сжимается, словно она нервно сглатывает.

– У брата Ретта – Кейда. Он управляет ранчо. Работает с раннего утра и иногда до поздней ночи, если что-то идет не так. Но у него на ранчо работают хорошие люди, так что это не должно стать проблемой. И отцу Ретта и Кейда нравится помогать присматривать за Люком, но, честно говоря, он явно не вывозит двенадцатичасовой рабочий день. Тем не менее он, я уверена, будет часто тебя навещать.

– А почему тогда ты так испуганно выглядишь? Этот брат Ретта – брат-придурок или веселый горячий брат-супергерой? – Мне даже немного неловко задавать этот вопрос, ведь я не особо люблю приезжать сюда к Саммер. Мы чаще встречаемся в городе, не тратя лишние двадцать минут, чтобы доехать до этого ранчо с красивым названием «Колодец желаний». Вероятно, я уже должна была познакомиться со всеми членами ее будущей семьи, но я этого до сих пор не сделала.

– Брат-придурок…

– Ну разумеется. – Я делаю еще глоток, и в этот момент подруга быстро вскакивает.

– Но ты не так уж часто будешь его видеть! Он специально подбирает кого-то, кто не будет… эм… беспокоить его? К тому же мы с Реттом будем рядом. Это может быть весело.

То, что она описывает, действительно звучит как что-то довольно веселое. Уж точно веселее, чем проводить лучшие месяцы года в городском одиночестве.

– Может, тогда будем делать пьяные бранчи? – Мы постоянно устраивали пьяные бранчи, когда обе жили в городе, и я хочу вернуть эту традицию.

Ее губы немного дергаются:

– Будем.

Я опрокидываю в себя остатки пива, уже зная, каким будет мой ответ. Всю свою жизнь я плыву по течению. Периодически на пути этого течения возникают какие-то возможности, о которые я со всей уверенностью спотыкаюсь. Кажется, это одна из них.

И кто я такая, чтобы говорить возможностям «нет»?

– Да пофиг. Я в деле.

Мы едем через ферму и останавливаемся перед самым живописным домом, который я встречала. Он красный, с белой отделкой. Двор окаймляют маленькие живые изгороди, а белоснежные ворота открывают путь на грунтовую дорожку, ведущую к парадной двери.

Я очарована.

– Я что, буду жить здесь? – спрашиваю я, пока мы вылезаем из внедорожника Саммер, не в силах оторвать взгляд от восхитительного, идеально ухоженного дома.

– Ну да, – отвечает Саммер, не замечая моего восхищения. – График Кейда настолько плавающий, что лучше жить здесь. Мы раньше работали «командой»: я, его отец и миссис Хилл, но просыпаться и приезжать сюда к четырем тридцати утра – для них это слишком тяжело. И Кейд не любит просить их о таком. А вот живя здесь, тебе не придется так вставать – можешь спокойно спать, главное, что Люк не останется один в доме.

Саммер беззаботно шагает к входной двери, а я иду следом, размышляя, на что, черт возьми, я подписалась. Я ни черта не знаю о том, как заботиться о детях.

Или о том, как быть родителем.

Или о работе на ранчо…

Мои шаги замедляются, я постепенно начинаю отставать, но Саммер этого не замечает. Она поднимается по ступенькам, уверенно топая в своих шлепанцах и обрезанных джинсах прямиком на крыльцо, затем хватается за дверной молоток и громко стучит.

– Слушай, Самм… – пытаюсь сказать я, протягивая вперед руку, будто бы я еще могу остановить ее, хотя она уже постучала. В голове вертятся мысли о том, что надо было обсудить все более тщательно. Выяснить детали…

Возможно, моя импульсивность наконец меня подвела… Мне начинает казаться, что она очень торопится. Как будто ей не терпится поскорее разобраться с этим.

А тем временем у меня возникает все больше вопросов.

Множество вопросов.

Но все мои вопросы улетучиваются, как только распахивается входная дверь, и я замираю посреди грязной дорожки, с ужасом таращась на мужчину из кофейни.

На того самого, у которого остались мои трусики.

Это точно он. Темные волосы, темные глаза под нахмуренными бровями, широкие плечи, самая сексуальная щетина из всех, что я видела, окаймляющая слегка скривленную губу… и этот суровый взгляд.

Он смотрит в мою сторону. Костяшки его пальцев белеют, так сильно он хватается за дверь.

– Кейд! – Саммер пытается начать свою речь, не замечая этот смертоносный взгляд, обращенный на меня. – Это моя лучшая подруга, Уилла. Твоя новая няня.

– Нет. – Его ответ краток.

– Что значит «нет»?

– Нет значит через мой труп. – Его слова сквозят серьезностью.

Саммер склоняет голову набок, и я приближаюсь к ним. Если этому мужику кажется, что он может в таком тоне говорить с моей лучшей подругой, то у меня для него плохие новости. Я защищала ее еще со времен, когда мы были подростками. Саммер достаточно натерпелась от дерьмовых мужиков в своей жизни, так что этот, очередной, может сразу идти на хрен. Вернее, бежать со всех ног.

– Кейд, это просто смешно. Мы пытаемся найти кого-то уже…

– Это ты просто смешна… – перебивает он ее.

Я поднимаюсь на крыльцо, краснея от ярости в тон своим волосам. Я единственная рыжая в семье, и быть может, это связано с моим вспыльчивым характером. О том, как я выхожу из себя и как долго помню обиды, знают все.

А еще широко известно то, что я разнимала драки в баре битой.

А скоро, возможно, я буду широко известна своим ударом по яйцам одному ковбою с ранчо «Чертовски горяч».

Я машу рукой прямо перед его носом, чтобы он замолчал.

– Советую очень тщательно подбирать слова. Мне плевать, что она скоро станет твоей невесткой. Никто не вправе разговаривать с ней в таком тоне. Точка.

Он обращает свой темный взгляд в мою сторону и осматривает меня самым нервирующим образом, начиная с лица и далее спускаясь по всему телу. Когда он снова поднимает взгляд, то смотрит на меня уже с абсолютным безразличием.

Будто он провел оценку и нашел меня совершенно ничего не стоящей.

– Мне тоже плевать, что ты ее лучшая подруга. От тебя пахнет пивом, а твои трусики все еще в моем заднем кармане. Ты не будешь заботиться о моем сыне.

Мои глаза сужаются, а губы кривятся, когда я нахожу то, на чем его можно подколоть:

– Так ты оставил их на потом?

Я подмигиваю ему, с наслаждением наблюдая, как огненно-красные пятна вспыхивают на его щеках и просачиваются глубоко под его кожу и до самых костей.

Саммер поворачивается ко мне, раскрыв свои шоколадные глаза до размера блюдец. Она похожа на одну из тех плоскомордых собачек, чьи глаза постоянно выпучиваются самым очаровательным образом.

– Кейд – тот самый «трусиковый мужик»?

– Я не «трусиковый мужик», – пытается вмешаться он, но мы с Саммер не обращаем на него внимания.

– Да. И ты сама сказала, что любой здравомыслящий человек выкинул бы их. Так что вывод напрашивается сам собой.

Мы ухмыляемся друг другу как сумасшедшие, а с губ Саммер срывается первый смешок. И вот она уже стоит, согнувшись пополам, держась руками за колени и задыхаясь от смеха.

– Да боже ты мой! – Наш ворчун досадливо проводит своей широкой рукой по волосам. – Никакой я не «трусиковый мужик».

Мои плечи трясутся от смеха, а из глаз текут слезы, пока я выдавливаю из себя:

– Каковы шансы на такое совпадение?

– Это маленький город. Шансы довольно высоки, – ворчит Кейд, которому не так весело, как нам.

Саммер практически воет, но находит в себе силы выпрямиться и, прикрыв глаза, произнести:

– Не волнуйся, Кейд. Они чистые.

Его ноздри раздуваются, и он опускает глаза, глубоко вдыхая. Как будто это может его как-то успокоить.

– «Трусиковый мужик»… – качаю я головой, ухмыляясь ему в лицо. Стану я няней или нет, но проводить время рядом с этим человеком до конца жизни мне все равно придется, ведь Саммер почти замужем за его братом, так что я вполне могу сгладить ситуацию.

– Он не любитель трусиков! Он носит боксеры! – раздается из прихожей тоненький голосок, а на пороге появляется самый очаровательный темноволосый и голубоглазый мальчик, которого я когда-либо видела. – Такие, обтягивающие, – уточняет он, подливая масла в огонь.

– И правильно, – отвечаю я малышу, крепко вцепившемуся в руку отца. Его большие глаза смотрят на меня с живым интересом. – Это чтобы не было натертостей.

– А что такое «натертости»? – с любопытством спрашивает он, отчего его отец подносит одну из своих широких загорелых ладоней к бровям и устало потирает их.

– Люк.

– Это то, что получается, когда твои причиндалы долго трутся друг о друга, – объясняю я.

Ни у кого не получилось бы расти с моими родителями и сохранить стеснение во время таких штук. В нашей семье нет и не было запретных тем.

– А-а-а-а, – кивает он, выглядя мудрым не по годам. – Да, ненавижу, когда такое случается.

– Люк, возвращайся в свою комнату. – Широкая фигура Кейда поворачивается к сыну, и я не могу не восхититься им. Той силе, которую он излучает… Пульсации в его предплечьях. Как двигается его адамово яблоко. И как смягчается его тяжелый взгляд, когда он смотрит на сына…

Это было неожиданно, ошеломляюще и будто все перевернуло.

– Зачем? – А этот паренек явно знает, как влиять на отца. Сапфировые глаза открыты почти театрально, а нижняя губа слегка оттопыривается.

– Я хочу пойти поиграть с Саммер и ее подругой.

Он просто прелесть.

– Нет, – говорит отец, одновременно с тем, как я говорю:

– Конечно!

Кейд вскидывает голову, его суровые брови сдвинуты, а лоб прорисовал глубокие морщины – словно я сделала что-то, что нанесло ему личное оскорбление.

– Кейд. – Саммер упирается руками в бедра. – Просто позволь ему немного побыть с нами. Может быть, все будет хорошо. Может быть, ты будешь приятно удивлен.

Мой взгляд мечется между ними двумя. Саммер, совсем маленькая и милая, и Кейд, большой и рослый.

– Пожалуйста, папа? – раздается сладкий голосок Люка, и Кейд уже не выглядит таким взрослым и суровым. Он выглядит более… покорным. Будто он очень сильно устал?

Кейд поворачивается ко мне:

– Сколько тебе лет?

Я выпрямляюсь, отказываясь трусить под его пронзительным взглядом.

– Двадцать пять.

Его кадык двигается, пока он снова оценивает меня:

– Судимости есть?

– Одна незначительная, – честно отвечаю я. – Однажды меня поймали с легкими запретными веществами, еще до того, как их легализовали. Засудите меня за то, что я была веселым подростком.

– Господи Иисусе. – Он снова проводит рукой по своим аккуратно подстриженным волосам и качает головой.

– А у тебя судимости есть? – Я скрещиваю руки и поднимаю бровь, глядя на него. Если этот человек такой, как мне рассказывала Саммер, то я почти уверена, что он ни разу не ангел во плоти. А я застряну с ним совершенно одна.

Он вновь поднимает свой взгляд на меня. Очень тяжелый взгляд. Кажется, что это длится вечно. Саммер смотрит куда-то мимо нас, и я тоже вижу краем глаза, как Люк смотрит на отца и дергает край его рубашки.

– Можно я пойду поиграю?

– Ладно. – Кейд пристально смотрит прямо мне в глаза. – Саммер, ты ответственная.

Маленький мальчик с визгами спрыгивает с крыльца.

А я лишь молча смотрю в ответ в глаза его отцу.

3

Кейд

Пока Люка нет дома, у меня появляется немного свободного времени. Немного времени для себя. Немного времени, чтобы расслабиться.

Я постоянно жалуюсь, как мне не хватает свободного времени, а теперь, когда оно есть, я не уверен, что мне это нравится.

Оказалось, что после целой жизни, проведенной в заботах о людях, я не умею расслабляться. Я включаю телевизор и пытаюсь найти что посмотреть, но ничего из того, что я вижу, меня не привлекает. Тогда я иду в гостиную к книжной полке, заполненной классической литературой, доставшейся мне от родителей, и рядом книг, которые покупал уже сам на протяжении всего жизненного пути. Эти книги когда-то показались мне интересными, но руки до них так и не дошли.

Я беру одну наугад и усаживаюсь на диван. Но лишь коснувшись дивана, я ощущаю какой-то комок у себя в заднем кармане. И вот я опять на взводе.

Уилла.

Я даже ее фамилии не знаю. Я вообще почти что ничего о ней не знаю. Я знаю лишь то, что она не та, кто сможет позаботиться о Люке. И ничуть не похожа на ту безынтересную, ответственную, асексуальную монахиню, которой притом самой хочется участвовать во всяких веселых играх с активным мальчиком, – вот тот типаж, который я наметил для этой работы.

Я не настолько сумасшедший, чтобы реально думать, что подобный человек существует, но все равно сохраняю надежду найти его. И Уилла – это вообще не то решение проблемы, которое я хотел найти.

Да уж, это мама Люка так подставила нас. И продолжает так зло шутить над нами, в особенности надо мной.

У меня практически нет доверия к людям. Я доверяю миссис Хилл, потому что знаю, что она хорошо заботилась обо мне и моих братьях. То же можно сказать и про моего отца. Я доверяю Саммер, потому что та, кто смогла укротить моего дикого младшего брата, справится и с неуправляемым пятилетним ребенком.

Но Уилла… Я не знаю ее. И я ей не доверяю.

Я знаю лишь то, что из-за нее мой член подрагивает, что болтает она слишком много, что в сумочке она носит запасные трусики.

Я сажусь и достаю их из кармана. Не то чтобы они были какими-то вульгарными. Шелковистая нейлоновая ткань черного цвета. Довольно хорошо скроены. Наверное… Для трусиков?.. Да что я, черт возьми, вообще об этом знаю? Я чувствую себя полным извращенцем: сижу на диване разглядывая нижнее белье, принадлежащее женщине, которая прямо сейчас присматривает за моим сыном.

Надо их вернуть. Нет ни малейшего желания и дальше таскать их с собой.

Но и столкнуться с ней взглядом, когда буду их отдавать, тоже совсем не хочется.

Мне тридцать восемь лет, а я веду себя из-за женских трусиков как сраный нервный подросток. Разозлившись на себя, я быстро иду на кухню и запихиваю их в самый дальний ящик для «всякой фигни». Тот самый ящик, куда попадает любая случайная хрень, потому что мне лень придумать для нее подходящее место. Вообще, я горжусь своим умением поддерживать порядок в доме, но этот ящик – мой тайный позор.

Нижнему белью Уиллы в этом ящике самое место.

Я кладу ключи на стойку и выхожу через парадную дверь. У меня такое чувство, что моя нерешительность по поводу всей этой истории с няней раздражает отца, и потому я запрыгиваю в свой пикап и решаю лучше поехать подоставать младшего брата.

Видит бог, он потратил достаточно лет, одаривая меня сединой, которая теперь серебрится сквозь темные волосы на висках. Так что, меньшее, что он может для меня сделать, – это дать мне пива и рассказать побольше об этой Уилле, прежде чем я окончательно спишу ее со счетов, чем заставлю Саммер и отца меня возненавидеть.

Уж в этом я уверен: если я еще больше затяну поиск няни, они оба скажут мне, чтобы я шел в жопу, раз я такая придирчивая сучка.

И это будет абсолютно заслуженно.

Мне нужно всего несколько минут, чтобы добраться до нового дома Ретта и Саммер.

Я вижу красный Jeep Wrangler, припаркованный рядом с ретро-пикапом, на котором ездит мой брат. А вот шикарного автомобиля Саммер нет. У меня руки чешутся достать из кармана телефон, позвонить ей и потребовать сказать, где она и что делает.

Может быть, конечно, такое состояние повышенной готовности вызвано тем, что рядом с моим ребенком появился новый, незнакомый человек. Но, если посмотреть правде в глаза, это мое обычное состояние. Я всегда чувствую, что обязан заботиться о ком-то. На самом деле, даже не о ком-то, а обо всех.

Моя мама умерла, когда мне было восемь лет, и с тех пор я чувствую на своих плечах всю тяжесть мира. Я даже не уверен, что кто-либо взваливал этот груз на мои плечи, скорее всего – это был я сам.

Так или иначе, эта ноша всегда со мной. И она тяжела.

Я поднимаюсь по ступенькам дома и стучу в дверь, несмотря на то что рядом есть звонок. Ударять по чему-либо куда приятнее.

Через несколько секунд я слышу, как за дверью раздается звук шагов. Сквозь матовое стекло я вижу фигуру брата – он открывает дверь с улыбкой на лице. Такой улыбкой, будто он знает что-то, чего не знаю я.

– Где Саммер? – спрашиваю я, сразу перейдя к делу.

– Я тоже рад тебя видеть, придурок. Моя жена в городе. Ей нужно было сгонять в спортзал.

Я фыркнул:

– Она не твоя жена. Вы пока еще не женаты.

Он смеется и отмахивается от меня, открывая дверь пошире:

– А, это уже мелочи. Она сказала «да». Все документы уже готовы. Да и звучит это очень здорово, понимаешь?

Я морщусь и смотрю на младшего брата. Никогда бы не подумал, что увижу его настолько увлеченным девушкой.

– Мой сын с ней?

– Не-а. Они с Уиллой ушли. Саммер просила напомнить тебе, что ты сам сделал ее главной, поэтому она решила оставить Уиллу с Люком и заняться своими делами, а не быть твоим «личным помощником».

Я поджимаю губы и смотрю на широко раскинувшуюся землю ранчо. Да, именно так бы и поступила Саммер. Нашла бы лазейку в моих инструкциях и воспользовалась бы ей.

Ретт поднимает руки как бы капитулируя, безуспешно пытаясь скрыть, насколько его все это веселит.

– Это ее слова, не мои.

Я опускаю руки и вздыхаю, прежде чем перевести взгляд на Ретта и выдавить из себя:

– Расскажи мне об этой Уилле. И где именно они находятся?

– Пойдем, посидим на заднем дворе. Ты явно выглядишь как тот, кому не помешала бы бутылочка пива. А может, и десять.

Я качаю головой, заходя в дом:

– Мне не нужно десять бутылок пива.

Ретт усмехается, проходя через дом на кухню со стеклянными дверями, выходящими на просторную террасу за домом.

– Ну да, ну да. Ты скорее выглядишь, будто скоро кого-нибудь убьешь. Проверил бы ты свое давление. Ты не молодеешь.

– Я все еще достаточно молод, чтобы надавать тебе по заднице, – бормочу я, снимая ботинки и выходя за братом на залитую солнцем террасу.

Пару мгновений спустя Ретт кидает мне банку пива и ведет к креслу, смотрящему в поле, которое служит им задним двором. В этом поле стоит лишь одинокое дерево. Огромная ива с длинными размашистыми ветвями, свисающими повсюду вокруг нее и создающими эффект занавеса.

Я открываю пиво и подношу холодную банку к губам, а Ретт садится в деревянное садовое кресло рядом. Саммер выкрасила эти кресла в ярко-красный цвет, радостный как она сама.

И этот цвет напомнил мне волосы Уиллы.

Твою мать. Я отгоняю от себя эту мысль. И в этот момент слышу:

– Я не могу. – Это тонкий голосок Люка, сквозь который пробивается нотка тревоги.

– Да можешь ты, – раздается слегка раздраженный голос рыжеволосой девушки. И я едва не вскакиваю с кресла, чтобы бежать на помощь.

– Мужик, сиди спокойно. С ним все в порядке. Не будь гиперопекающим папашей. Это раздражает.

Я подавляю свой инстинкт, делаю большой глоток и прислушиваюсь, чтобы понять, что там происходит под деревом.

– Ты не залезешь выше, чем можешь. Ты же не дурачок. Доверься своему телу.

– А если я упаду?

– Ну, тогда я встану под тобой, а ты падай на меня, чтобы нам обоим было больно. Поймать-то я тебя все равно не смогу, ты слишком большой. И ты не упадешь. Просто послушай меня, хорошо?

– Хорошо, – говорит он, в его голосе чувствуется прилив решимости.

Ретт смотрит на меня и ухмыляется:

– Уилла Грант – это твоя удача, брат. Ты будешь идиотом, если откажешься от ее услуги няни. Я знаю очень мало таких же верных людей, как она. И у нее большое сердце.

Я чувствую, что мне что-то недоговаривают. Но я знаю: мой брат не стал бы бросаться словами, когда речь идет о Люке и его благополучии.

Ее голос снова доносится из-за дерева.

– Ставь правую ногу на эту ветку.

Пауза.

– Молодец. Теперь давай левую руку сюда. Тогда ты сможешь сесть на эту ветку и спрыгнуть вниз.

Она перемещается, показывая на что-то моему сыну, и я вижу ее ноги в сандалиях и обтягивающих джинсах, выглядывающие из-за ветвей. Вскоре рядом с сандалиями возникают маленькие кроссовки, а затем и маленькие ладошки, хватающие траву.

– У меня получилось! – Люк вскакивает, все еще не обращая внимания на то, что я здесь.

– Конечно, получилось. Ты сделал дерево своей сучкой.

Ретт фыркает, и я бросаю на него взгляд.

– Да ладно! Думаешь, он не слышал, как ты разговариваешь?

– Я потратил годы на то, чтобы привить этому ребенку хорошие манеры.

Он усмехается и пожимает плечами:

– Ну, если это правда, то ты заложил хороший фундамент, и одно лето с веселой няней его не испортит.

Я только хмыкаю и делаю глоток.

Может быть.

– А ты как высоко можешь залезть, Уилла?

Я жду, что она велит ему замолчать. Или успокоит его какой-нибудь фразой о том, что взрослые не лазают по деревьям. Но она вытирает руки об округлые выпуклости своей обтянутой джинсами задницы и говорит:

– Не знаю. Давай посмотрим.

Моя рука, держащая пиво, застывает, пока я наблюдаю, как взрослая женщина взбирается по толстому стволу дерева.

– Она что, сумасшедшая? – бормочу я, прежде чем сделать еще один глоток.

Ретт фыркает:

– Немного. Но в хорошем смысле.

Люк возбужденно дрыгает ногами, наблюдая за ней.

– Не поднимайся слишком высоко! Что, если ты там застрянешь?

– Ну, тогда ты меня спасешь, – отвечает Уилла с дерева, забравшись, судя по всему, гораздо выше, чем я предполагал.

– Я слишком маленький. Но мой папа тебя спас бы! – Ее раскатистый смех доносится до нас на террасе. Он все такой же обезоруживающий, как и утром.

– Ну не знаю, Люк. Вероятно, он был бы только рад меня здесь оставить.

Я сжимаю губы. Она не так уж не права. Моя жизнь была бы гораздо проще, если бы она не прискакала сегодня утром в Честнат Спрингс. Да и мой член был бы намного мягче.

– А вот и нет. Он всем помогает, – отвечает сын, и у меня замирает сердце. Иногда я задумываюсь о том, каким он меня видит, как я выгляжу в его глазах. И этот ответ пронзил меня до глубины души.

– Похоже, у тебя замечательный отец, – тут же отвечает Уилла, уже немного запыхавшись. – Ты везунчик.

– Да… – Люк задумчиво молчит. – А вот мамы нет. Она переехала и не навещает меня.

Брат громко втягивает воздух и бросает взгляд в мою сторону.

– Черт возьми, дети говорят буквально все, что приходит им в голову, да?

Я сглатываю и киваю. Я приложил немало усилий, чтобы оградить Люка от его матери: от ее выбора, от того, какой она человек.

Я не хотел, чтобы он когда-нибудь почувствовал себя нежеланным.

Уилла спускается на землю, вытирает руки друг о друга и приседает перед моим сыном. Она поднимает голову, смотрит ему в глаза и улыбается, гладя его по ладошкам.

– Хреново быть ей, потому что ты едва ли не самый крутой парень из всех, что я когда-либо встречала.

Она не использует какой-то грустный или детский тон, а просто разговаривает с ним как нормальный человек.

– Черт возьми, – ругаюсь я под нос, потому что только что она фактически сама себя наняла.

4

Уилла

Я пытаюсь проглотить застрявший в горле ком, после того как Люк протягивает ко мне свою ладошку и его маленькие мягкие пальчики сплетаются с моими. А также изо всех сил стараюсь проглотить волнение, усиливающееся при мысли о том, что не кто-то, а мать – ни больше, ни меньше – даже не навещает такого ребенка. Спасибо Вселенной, что дала мне охрененных родителей. Таких, которые дошли бы до меня босыми по стеклу. Как я хотела бы сама стать такой матерью. Неистовой. Бесстрашной.

Пытаясь успокоиться, я глубоко дышу носом и напоминаю себе, что это не мое дело. Что я не знаю всей истории. Возможно, у ситуации с его мамой есть веская причина. Но у него такой милый голос и такая маленькая пухлая ручка, а еще я из-за него чуть не лопаюсь от смеха с того момента, когда он заявил, что его папа носит боксеры, а не трусики.

Не сказала бы, что люблю детей, уж точно не в слащаво-сентиментальном духе. Слишком уж мало времени я провела с детьми, чтобы точно определиться, люблю я их или нет. Обычно я просто разговариваю с ними как с маленькими взрослыми. Но после многих лет работы барменом я узнала людей. И, сколько бы Люку ни было лет, он – классный человек.

Пожав друг другу руки, мы отодвигаем завесу ветвей и видим расположившихся на красных стульях Ретта с Кейдом.

Их невербальную схожесть невозможно не заметить. Вот только если Ретт – сплошная улыбка, Кейд – сплошная угрюмость.

Мощные руки, широкая грудь и нахмуренные брови. Грязные сапоги. Мускулистые бедра. Живое воплощение ковбойского порно в хмуром виде.

– Папа! – кричит Люк, бросаясь на террасу. – Ты видел меня? А Уиллу? Она так высоко забралась. Я хочу научиться так же. Дядя Ретт, а ты как высоко можешь забраться?

– Давай, пожалуй, не будем подначивать нашего дядю-сорвиголову? – бормочет Кейд, но смотрит при этом не на сына. Нет, его взгляд впивается в меня.

Ретт встает рядом со мной:

– Не знаю, приятель. Почему бы нам не пойти и не проверить?

Люк аж подпрыгивает от радости:

– Правда?

– Конечно, малыш. – Люк разворачивается и мчится назад к дереву, а Ретт отставляет банку пива и босиком ступает по террасе:

– Пойдем! Надо дать трусиковому мужику поболтать с Уиллой.

– Господи Иисусе. Они и тебе уже успели рассказать? – ворчит Кейд, и грудь Ретта вздымается от хохота.

Кейд переводит взгляд на меня, а я в этот момент прикусываю нижнюю губу, чтобы не улыбнуться, и подхожу к нему. Его взгляд опускается, и он будто не может оторвать глаз от моего рта.

Я до боли сжимаю зубы и отвожу глаза. Еще несколько шагов и я сажусь на кресло рядом с Кейдом.

– По правде говоря, от тебя я не в восторге, – начинаю я, хоть и почти уверена, что этому человеку наплевать на то, что я о нем думаю, – но твой сын – замечательный.

Я смотрю на него краем глаза и не могу сдержать улыбку под его хмурым взглядом.

– Спасибо, – наконец бурчит он, явно раздраженный, но не настолько, чтобы грубить сразу после комплимента. Не нужно быть особого ума, чтобы понять: больше всего на свете Кейд Итон любит своего сына.

И то, как мгновенно у нас с Люком возник контакт, кажется, прибавляет мне очков или что-то в этом роде.

Я опускаю подбородок, все еще наблюдая за Реттом и Люком через двор. Не хочу слишком долго задерживать взгляд на Кейде Итоне. От его грубого вида я могу ненароком рассмеяться или продолжить пялиться на него дольше, чем приемлемо. Потому что, глядя на него, разве что мертвая не наслаждалась бы видом.

Он окружен странной угрожающей аурой. Как злой, но горячий учитель.

– На лето у меня работы нет, – небрежно бросаю я, подмечая, как вздуваются вены на его руке, когда он крепче сжимает банку пива. – Мой выставочный конь восстанавливается после травмы, и ему нужен перерыв на несколько месяцев. Моя лучшая в мире подруга влюбилась в самоуверенного ковбоя и переехала. Мой брат практически в одночасье прославился и стал абсолютным трудоголиком. А мои родители на пенсии и колесят по всему миру.

Я снова бросаю взгляд на мрачного, грозного мужчину рядом со мной. Даже сидя, он выглядит высоким. Лишь одна его темная бровь поднимается, пока он слушает меня, но выражение лица при этом остается бесстрастным. Размеренный диалог постепенно превращается в неловкое молчание. А я ненавижу неловкое молчание.

Я вскидываю руку, словно пытаясь ему что-то показать.

– Итак, я свободна.

Он просто сверлит меня взглядом.

– Если нужна няня, я могу с этим помочь.

Он все смотрит, и я уже просто не могу не закатить глаза.

– Да боже правый. Ты что, умрешь, если улыбнешься? Или скажешь что-нибудь вежливое? Что случилось с тем мистером-учтивостью, который был в кофейне?

– Ты будешь беречь его? – Его голос – сплошной гравий, а глаза как лазеры, отслеживающие, на что я способна. И если бы он не был таким брюзжащим засранцем, весь этот вайб суперзаботливого отца мне бы очень понравился.

Я киваю:

– Без сомнений.

Его взгляд, полный вопросов, но лишенный теплоты, блуждает по моему лицу, словно ища чего-то.

– Научишь его вязать?

Я морщу нос.

– Это… это типа требование? Могу я отдать эту задачу на аутсорс? Я не очень-то люблю вязать.

Могу поклясться, я вижу, как дергается его щека.

– Чем вы с ним будете заниматься?

Я фыркаю и откидываюсь в кресле:

– Знаешь, вариантов множество. Я никогда не скучаю. Он уже умеет ездить верхом? Могу давать ему уроки верховой езды. А могу показать ему свою гитару. Ему нравится музыка? Я вот люблю музыку. А посиделки с другими детьми? А готовка? О-о-о! Я люблю печь. Как насчет садоводства? Уверена, здесь можно вырастить потрясающие овощи.

Все, что я получаю в ответ, – лишь легкий кивок.

– Ты будешь регулярно слать мне текстовые отчеты. Я ухожу рано утром, но стараюсь возвращаться домой тоже достаточно рано, чтобы проводить с ним время по вечерам. Я сделаю все возможное, чтобы у тебя бывали выходные. Я понимаю, что ты молодая и, вероятно, хотела