Оглавление

Глава 1. Пирамидальные тополя (лат. Populus pyramidalis)

Неробов встает с восходом — так и солнце приветствует гору, чьи седины оно прекрасно знает. Безжизненный пейзаж приобретает смысл. Зеркало фиксирует довольную улыбку, в телефоне крутится звонок будильника, а в голове — идея, что с внедрением искусственного интеллекта работа следователя потеряет смысл. После короткого движа, называемого физкультурой, идут водные процедуры с перепадом температур. На затуманенном зеркале Неробов изобразил сердечко со стрелой, которое затем стер. Его опередил голос жены.

— Твоя музейщица будет довольна.

— Не моя, а сама по себе.

— А ваш роман?

— Сто лет назад, когда тебя на свете не было, — возражает Николай Ильич.

В настоящем у него Ирина, которая вышла за него в возрасте двадцать лет. Сердечко — для неё, но чего толку объяснять. Если умная, поймет, но потом. С рождением детей она приобрела житейскую мудрость, но Неробов считал, что выводы у неё интуитивные, а потому непрофессиональные. Так он и сказал.

— А ты не жужжи, — бросила Ирина.

— Я просто бреюсь, чтобы выглядеть наилучшим образом.

Взгляд Ирины прекратил скитаться по деталям гардероба, остановился и замер на лице мужа — высветился новый предмет для обсуждения.

— Ты у меня красавчик, майор юстиции.

Неробов так удивляется, что едва не сбривает брови. А ведь он матерый следак.

Жена уже приготовила овсяную кашу, которая смотрится тягостной кучкой, а резиновая сосиска сворачивается в пыхтящую кучу комбикорма. Какие алгоритмы нагенерирует такой завтрак? Не лучше ли питаться чистым электричеством? Следователь молча съел завтрак, выпил кофе и просмотрел по планшету сводку происшествий по городу, которая официально не выводилась в цифровом виде, но кто смог настроить, пользовались.

Зазвонил телефон. Для семи утра рановато. Имя из списка контактов, «музейщица», Виктория Полевая. Реакция жены последовала незамедлительно:

— Опять Вика. И перед этим секретарша. И Гришина Инна, а затем Алла Александровна. — Удивительно, что Ирина сама верила в свои страхи.

Существовало правило: когда у неё возникали предчувствия, обычно они срабатывали.

— Намучаешься ты с Полевой, — пророчила она.

— Не знаю. Возможно, нажала на номер по ошибке.

Не рискуя вызвать недовольства жены, Николай Ильич не стал перезванивать.

— Чаю.

После кофе он обычно пил чай, причем жена ему заваривала ему липу с мелиссой для иммунитета — еще с тех пор, когда он работал дознавателем в полиции, практически не бывая дома, но это было раньше, до прокуратуры.

— Оперативная необходимость, говоришь? — Ирина вернулась к обсуждению соперницы. –Хитрая лиса.

— Ты забыла упомянуть Наташу Черноярову.

— Стажерка не считается, — отбрила супруга.

Неробов раздраженно похлопал по карманам, вспомнил о записке начальника. Накануне секретарша оставила ее на столе, но прочитать он так и не собрался.

— Чем займешься?

— Работаю по отказным материалам. Бумажки не видела? Дубровин передал ценные указания.

Николай Ильич приучил руководство дублировать свои просьбы письменными распоряжениями. Время непростое, и он предпочитал подстраховываться.

Ирина извлекла бумажку из письменного стола. Как она туда попала, лучше не спрашивать. Неробов прочел: «Найди меня утром» и убрал ее во внутренний карман.

Дурацкая просьба. Они и так увидятся с полковником на работе. Каждое утро Неробов заходил к нему в кабинет.

Жена окинула его взглядом:

— Старый денди.

— Без «старый».

— Просто денди.

— Нет, самурай.

— Новость! Кто ещё у нас самураи? Валентин?

— Пожалуй. Еще Василий, Ираклий.

— Абросимов?

— Пока не готов.

— А музейщица кто, гейша?

— Виктория Владимировна сама по себе. Я не виноват, что у меня харизма.

— Ещё одной крали я не выдержу, так и знай, — горестно изрекла Ирина. — Взял таблетки?

Нащупав упаковку в верхнем кармане, Неробов кивнул и вышел из дома. Погода радовала, и до работы он отправился пешком. Со стороны парка тянуло тополиной смолкой, первым подарком весны. Если бы не выбранная им профессия следователя, Неробов вполне мог бы стать садоводом. Вот и сейчас он сделает крюк, чтобы выйти к центральной аллее. Семь пирамидальных деревьев, семь тихих нот, стояли ровно и едва подрагивали ветвями.

Такие тополя нигде в области больше не встречались, их привезли переселенцы с юга. Весной деревья зеленели первыми и все разом — серебряные стволы, тёмные сережки, неповторимый аромат — всё это словно уносило на юг. Ветки и веточки создавали едва слышную музыку, которую уловил Неробов. Тревожная мелодия отозвалась на сердце дурным предчувствием.

Человек в чёрном драповом пальто нагружал древесным мусором тележку, которая из-за большого веса грозила опрокинуться.

— Доброе утро, — поздоровался с садовником Неробов. — Я бы посоветовал поправить ветки. Позвольте помочь.

Цветочная пыльца вызвала у него сильнейший чих с обильным слезотечением, во время которого ему открылось кино про человеческое жилье, а потом и трупы в мельчайших подробностях. Неробов сморгнул, возвращая картину сваленных бревен. На одном из них он сидел, а над ним склонялся человек, обрезавший ветви.

— Вам нехорошо? — участливо спросил мужчина.

— Спасибо, всё прошло. Не думал, что такой салабон. Я Николай Ильич. А вы?

— Отец Нектарий. Восстанавливаюсь после ковида. Вы ведь следователь Неробов?

Работник кутался в своё тяжелое пальто. Неробов уловил его учащенное дыхание и то, как неровно он дышал.

— А вы тоже по нашей части. Отставник? — Цепкий взгляд следователя определил военную выправку собеседника.

— Да, было дело, теперь подвизаюсь священником в монастыре. Получил благословение работать с растениями.

Нектарий взирает на мир с добротой, а вот у Неробова прищуренный взгляд, привык смотреть исподлобья, словно волк. Скрыть профессиональную хватку не удавалось.

Рядом стояла нагруженная тележка, и лёгкой ее не назовешь.

— В таком случае, возьмемся вместе.

Вдвоем они работали ладно, только священник часто останавливался перевести дух, все-таки он был не здоров. Избавленный от древесного сора пустырь преобразился: свежая трава засверкала яркими красками. Солнце струило лучи, которые ещё не стали жаркими, и Неробов подставляла им лицо, чтобы солнечный свет омыл его морщины. Ради этих сладостных минут он и любил выбираться на природу.

— Благословит вас бог, сын мой. — С этими словами Нектарий возложил руку ему на лоб.

— Да мы одного возраста.

— Так полагается. Когда на душе неспокойно, хорошо отвлечься на простую работу. Это помогает на время, но потом все равно приходится вернуться к нерешенному вопросу. Вы, наверное, по делам спешите?

— Ничего, подождут.

Взгляд священника скользнул в сторону и вверх, он поморщился — не к добру галки кружат над храмом.

Погода умиротворяющая, солнце пригревает и запахи щекочут ноздри — Неробов прикрывает глаза, как же не хочется торопиться. Под ноги падают багровые сережки, по ним мягко идти. И тут же раздается звонок это дежурный.

— Быстро работаем, Николай Ильич. Свежий труп. Где гостиница на площади, знаешь? Там все наши опера.

— Сейчас буду, а ты собирай группу.

— Уже на месте.

Тут следователь вспоминает про звонок Виктории, нажимает на быстрый набор, и на том конце сразу берут трубку.

— Аллё, это ты Ильич? — Голос знакомый.

— Ты-то тут каким образом, Андрюша? Что Полевая делает на твоем участке?

— Она в гостинице, в пентхаусе. Нас придали для усиления. А ты ее курируешь? — Капитан Абросимов по горячим следам начинает сбор информации.

— Никого я не курирую. И по телефону такие опросы не ведутся.

— Верно. Приезжай, посмотришь свежим взглядом.

Информация поступает, но неизвестно к кому. Да и вряд ли Неробова подключат, учитывая его близкое знакомство с «музейщицей». В общем, надо действовать быстро.

— Отец Нектарий, ваш грузовичок на ходу? Подбросите меня до площади?

— С Божьей помощью мы работу выполнили, так отчего бы и не прокатиться?

Ветер усилился, и зеленые верхушки тополей клонились, амплитуда их движений нарастала — так, если бы нёсся ураган, редкий для здешних мест. Ветер обрывал со свечей красные серёжки, которые неслись навстречу своей погибели вниз и шипели, вминаясь в мокрый асфальт.

Трескуче-шипящие звуки сопровождали Неробова всю дорогу до площади, где ждала его Виктория Владимировна и неизвестный труп.

Здесь возвышался единственный в городе небоскреб, бывший банк, а ныне — гостиница. После разговора с Абросимовым прошла четверть часа, но об убийстве прошел слух. Неробов попросил водителя притормозить, он хотел пройти, не привлекая к себе внимания.

У входа в гостиницу установили оцепление, но он предъявляет удостоверение следователя и проходит. Сотрудников правоохранительных органов тут хватает, только и разговоров про убийство. Опера незнакомые, таких из деревни набирают — худых, с широкими скулами, узкими глазами, кирпично-красных и очень дерзких. Их обычное занятие — разнимать мордобои. Неробов представляется и спрашивает Абросимова, того всегда вызывают на убийства.

Парень из оцепления двигает Николая Ильича локтем. Вот щенок сопливый.

— Ты кто, дядя?

— Следователь Неробов. Дайте пройти.

— Может, дадим, может, нет — как прикажут.

— У тебя вообще фляга свистит? — следователь отстраняется.

Когда в вестибюле появляется капитан Абросимов, он сразу хватает наглого гуся и выводит за наружное оцепление. Тот сопротивляется.

— Спасибо, Андрюша. Ужас, как смешно, — говорит Николай Ильич.

Настроение у него портится, хотя, казалось бы, дальше некуда.

— Нет, совсем несмешно, — возражает капитан Абросимов. — Бронь номера сделана на твое имя, 1239, люкс.

Они заходят в гостиницу через дверь с надписью: «Служебный вход», которая ведет в коридор и к площадке с лифтами. Тут обстановка аскетичная. Стены выкрашены зеленой краской, никаких зеркал не предусмотрено.

— Личность установили?

— Полковник Дубровин.

Неробов присвистнул:

— Есть задержанный? — спросил он.

— Полевая. Сейчас ищем сообщника. Найдется, куда денется.

— Грабители? — Николай Ильич проигнорировал фамилию Виктории.

— Людей на земле мы проверим, да только опера не верят, что разбой.

— Плотно работайте с персоналом, — инструктировал следователь. — Там не дураки работают. Что-то они видели.

— Портье отлучался с поста. Дежурная горничная спала. Постояльцев на этаже нет.

Они садятся на лифт и едут вверх, на двенадцатом этаже их встречают работники гостиницы, которые отводят глаза. Событие неприятное, и никому не хочется быть замешанными.

— Андрюша, возьми портье и пройдись по этажу, проверьте номера. Всякие бывают обстоятельства. Ты вот что скажи, кто дело возбуждал?

— Журавлев. Его Башаров послал.

— А тот каким боком?

— Против Дубровина копал, хотел его на взятке прихватить. Тут еще спецназ обещал подъехать на задержание.

Капитан идет уверенно, он знает дорогу. У него круглое лицо, не будь которого, он бы походил на индейца — молчаливостью, устремленным взглядом и длинными волосами, которые он закалывал на затылке. Абросимов выглядел молодо и его чаще принимали за музыканта, чем за оперативного уполномоченного.

— И? — продолжает Неробов.

— Что-то не срослось. Подогнали областных оперов, они на маршруте были, быстро подъехали. Видел их внизу? Смотрят на нас волком, как на убийц.

— Пошли их работать. Пусть опрашивают.

— Не выйдет. Тут Башаров командует, он к себе это дело прибрал. Говорил, что готовил операцию с самого начала.

Постоянное упоминание имени подполковника покоробило следователя.

Если Башаров говорил, что была взятка, значит, согласовал мероприятие наверху, а без веских оснований это не выйдет. Кто мог подложил мину Дубровину?

Дверь в люкс №1239 открыта, там работает следственная бригада. Неробов остается на пороге. Это чужая территория, а приглашения проходить не было.

— На месте происшествия задержана женщина, личность установлена, рядом труп мужчины, он опознан, полковник Дубровин, — докладывает эксперт.

Неробов заходит в номер. Опер, карауливший в коридоре, напомнил, чтобы он не оставлял отпечатков. Медэксперт протянул перчатки, которые следователь надел, хотя и не собирался ничего трогать. Порядок есть порядок.

Номер двухместный. В гостиной люстра, ковер, деревянные панели, на стене постер. Тело в спальне на полу. Огнестрел. Правая височная доля поражена, пуля застряла в теле. Пятно крови на полу, брызги — на стене. Следов волочения нет.

— Кто еще на выезде?

— Приезжал Башаров, но сразу ушёл после установления личности.

— Сколько выстрелов?

— Два. Причина смерти — после вскрытия, — коротко отвечают ему.

— Оружие?

— Ищем.

Всех их Неробов хорошо знает. Это ребята проверенные, сделают, как положено.

Чтобы не мешать фотосъемке, следователь заглянул в санитарный блок. На краю ванной обозначился кровавый след от ладони. Тело унесли. Узнав, что комната свободна, Николай Ильич перешел в спальню. Там стояла большая кровать и две тумбочки. Он заглянул под кровать, увидел чемодан, но не стал к нему притрагиваться.

А вот и Абросимов с новостями:

— Башаров встречает начальство из области. Про Маковцева что-нибудь слышал?

— Слышал, но это потом. Где Виктория Владимировна?

— Рядом, в соседнем номере.

Они устремляются по коридору. Дверь номера 1240 открыта. Виктория в спальне, лицо у нее заплаканное, но сейчас она успокоилась. Ее волосы убраны в пучок, одета она в строгий костюм — явно деловая встреча. На столе стакан с водой, принес кто-то из оперов, тут их хватает.

— Вика, как самочувствие?

— Ты меня знаешь, Коля, я не могла бы никого убить.

Неробов просит оставить их одних. Вряд ли Полевая тут причастна, хотя, может, что-нибудь интересное вскроется. Но это потом. Сначала он смотрит на ее руки. Смывов на пороховые газы не сделали.

— Всё, успокоилась? Теперь поговорить можем?

— Знаешь, Неробов, ты свои следовательские допросы брось. У меня душевная травма, не даю я согласия, чтобы меня опрашивали. Да и не хочу я с тобой говорить, пусть кого другого пришлют.

Сопротивление следует давить на корню. Дай ей волю, Виктория таких дров наломает.

— Рассказывай, но только коротко. У меня только пять минут, потом я уеду, и будешь ты говорить с человеком, которого пришлют. Вот ему и вешай лапшу на уши. А мне — коротко и по существу. Встреча с Дубровиным была заранее назначена?

— Неделю назад договорились на экспертизу иконы, изъятую в составе контрабанды, но точной даты не было. Вчера позвонили, назначили на семь утра, сплошная срочность и секретность. Ничего объяснять не стали, сообщили место и время.

— Что за икона?

— Почитаемая в наших местах. «Моление Богородицы в цветах», была написана в 30-х годах прошлого века, хранилась в Нагорном монастыре, после разгрома которого считалась утраченной. Я видела ее на репродукциях, но вживую — ни разу. Судя по стилю письма — это она. Я звонила тебе, чтобы сообщить, но ты не брал трубку.

Неробов пытается сообразить, как все сложилось, но давать расклад не торопится.

— Почему не перезвонила?

— Меня торопили. Я вообще не хотела ехать. Но они настаивали, ссылались на тебя.

Существовали эти люди или нет в реальности, бог весть. Выясним.

— Тебя забрала машина? Опиши ее.

— Обычная, белая. Людей я видела первый раз. Какие-то чернявые, нерусские лица.

— С кем разговаривала?

— Мужчина лет сорока, моложавый. Военный. Славянская внешность. Глаза близко посаженные, немного вдавленные, глубокие глазницы. Опознать смогу.

По словам эксперта, никакой иконы на месте происшествия не обнаружено.

— Дубровин?

— А мне откуда знать? Вроде бы он. Общались только по телефону. Судя по погонам, полковник. Он в другой комнате разговаривал с тем, кто меня привел, я разговор слышала.

— Что, потом не возникло никаких вопросов?

— Все быстро произошло. Дубровин с кем-то повздорил, тот ушел, хлопнул дверью, после чего полковник отменил экспертизу. Что-то у него не срослось. Я собиралась уходить, но тут раздались выстрелы — два, один за другим. Я решила, что сейчас и меня убьют, спряталась в шкаф. Это всё.

— Допрашивали?

— Да. Любовники ли мы с Дубовиным и чего мы не поделили? Но ты знаешь…

Николая Ильича огорчала ее болтливость: такого наговорит, что потом замучаешься объясняться.

— Молчи, Вика. Суетиться сейчас не самое время. Ни с кем не делись, не отвечай на вопросы. Анкетные данные можно. Отрицай связь с Дубовиным: не знала, не видела. Найму адвоката. Короче, буду работать.

Не хотелось обнадеживать заверениями, что скоро ее вытащит. Не время открывать свои карты, тем более что на руках у него ничего нет. В том-то и дело: он не знал, что затеял Дубровин.

В проеме двери появляется капитан Абросимов:

— Ильич, Башаров идет сюда.

— Не кипешуй. Что по машине, на которой приехала Полевая? На стоянке должна быть камера. Узнай госномера.

— Камеры не работали. Их включают в девять, когда заступает охрана.

— Не везёт. Ладно, теперь по автомобилю Дубровина. Где он ее оставил? Откуда взялась белая машина, которую прислали за Полевой?

— Работаем.

Неробов вспоминает присказку: «Если ты чувствуешь, что охота идет слишком легко, что след зверя сам попадается тебе под ноги, то знай: тот, кого ты наметил себе в жертву, уже смотрит тебе в затылок».

— Работай. Будет тебе премия за сегодня, — он пытается шуткой разрядить напряжение.

— Не знаю, посмотрим, что Геннадий Евгеньевич скажет.

В это время мимо них проходит упомянутая персона, крупный лысый мужчина, известный всему управлению склочным характером, так что приходится перестраиваться.

Капитан Абросимов импровизирует на ходу и докладывает о водителях такси, которые высаживали пассажиров возле гостиницы. Он предлагал опросить водителей экскурсионных автобусов, но Башаров молчит, предоставляя говорить Неробову. Тот велит искать одиночку.

Башаров вперился в Неробова взглядом, словно не видел ничего интереснее.

— Надо поговорить, Николай Ильич. Ты с Дубровиным долго работал, расскажешь, что знаешь. Как думаешь, заказное?

Неробов изображает смайлик недоумения.

Башаров, специалист по заказным убийствам, здесь без году неделя. Есть подозрение, что это его первая тяжкая статья. но он сразу устанавливает присутствие киллера. Существует этот человек в реальности, не существует — уже не дело следователя. Пусть с этой версией другие работают. Неробов хочет последовать за капитаном, но начальник его не отпускает.

— Докладывай.

При условии, что Неробов в статусе подозреваемого, Башаров все-таки полагается на его мнение.

— Тут действовало не менее четырех человек, возможно, пятеро. Один оставил след в ванной, замывал кровь. Если проверить Полевую, станет ясно, она это или нет. Скорее всего, нет. Смывы покажут.

— А второй?

— Мужчина. Возможно, приезжий. Его чемодан сейчас под кроватью.

Они направляются в спальню. Чемодана там нет, значит, постоялец номера успел сюда вернуться. А ведь прошло минут десять, не больше, да и в номере полно полиции. Кем он представился? Работником правоохранительных органов или гостиничной обслугой? В любом случае, ряженый, и хладнокровия ему не занимать.

— Дальше? — Башаров торопился.

— Стрелял кто угодно, не обязательно наемник, скорее любитель, непрофессионал. Судите сами. Он действовал с близкого расстояния, на него попала кровь жертвы, он стал замывать кровь, наследил. Сейчас пережидает в логове. На нем пороховые газы, так что он должен срочно вымыться и сменить одежду. Я бы предположил, что он приехал на машине, но ее нужно найти.

— Полевая — твоя знакомая?

— Друг. Обычно в таких случаях отстраняют от следствия, но я ведь собираю предварительные материалы.

— Расследование будут вести другие. Спасибо, можешь идти.

Все предсказуемо, тягостно и муторно.

Если бы Неробова спросили, много ли дел расследовалось в городе с участием наемных убийц, он бы не вспомнил ни одного. Бащаров, единственный специалист по заказным убийствам, занимался исключительно взятками. В провинциальной картине мира они составляли важную часть.

Несмотря на запрет Николай Ильич продолжает осмотр места происшествия и наведывается на пульт охраны. По словам Абросимова, там обитает сторож, тот и сейчас не в себе. В его показаниях интересен один момент. Он пытается отрицать, что отключил камеры на ночь, но его ложь видна невооруженным глазом. Сейчас он торопился исправить свой промах, и на мониторе мелькали фигуры оперов из оцепления, которые вели себя несколько агрессивно, более привыкшие не защищать, а карать.

— Что сказал мужчина, который велел прекратить наблюдение? — наседает Неробов на ночного охранника и получает описание мужчины лет сорока, моложавого, славянской внешности. Глаза близко посаженные, немного вдавленные, глубокие глазницы, — он повторяет слово в слово описание Виктории.

— Чем он объяснил распоряжение?

— Ничем. Предоставил удостоверение. Он из органов, — рапортует охранник.

— Как фамилия? Вы же смотрели его документы. В ваши обязанности входило записать его личные данные в журнал. ФИО, должность, место работы, точно время, к кому и цель посещения. Вас же инструктировали.

Охранник мямлит.

— Все произошло слишком быстро.

В коридоре шаги. Теперь сюда идет Башаров.

— Пффф, — улыбается Неробов. — Вот решил заскочить, ознакомиться с обстановкой прямо на месте. Будем сегодня совещаться?

— Сейчас мне неудобно. Давай ближе к обеду. Заканчивай тут.

Неробов получает у охранника видеозапись с наружной камеры. Собственно, там ничего нет, кроме мелькания оперативников, устанавливающих линию оцепления, но следователь копирует файлы, в том числе запись видео из коридора 12-го этажа, на котором можно рассмотреть оперативников, охраняющих доступ к месту происшествия. Если среди них и находился тот, кто изъял чемодан, не занесенных в список вещдоков, но Неробов его не увидел.

В номере шел обыск, опера занялись поисками чемодана.

Всё, теперь можно отправляться в отдел.

На улице грузовичок ждал Неробова на том же месте. Из открытого кузова доносилось благоухание: тополевые ветки испускали такой аромат, что ими была пропитана вся улица.

— Успели с работой? — спрашивает отец Нектарий.

— Она никогда не кончается, но я свою часть выполнил. Теперь в отдел. Прокуратура на соседней улице.

— Подброшу. Все равно по пути.

— Спасибо вам, отец Нектарий. Верно вы говорили, приходится возвращаться к нерешенным вопросам. Надеюсь, что все получится.

— Несомненно. Пока наши помыслы совпадают с господними, нас не победить.

Священник уповал на провидение, но юрист не мог позволить себе перекладывать обязанности на других.

Глава 2. Ноготки — (лат. Calendula officinalis)

В глазах у Неробова рябили цветные треугольники. Приступ начинался с помутнения зрения. В этом месте тополя росли особенно густо. Свой приятный нежный бархат выпустили почки. Неробов чуял их сильный смолистый аромат, ощущал тепло ствола. От тополя шёл резкий запах, и его скопилось столько, что человеку хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Вот только на майора Журавлёва весеннее колдовство не действовало. Он отличался непробиваемостью, в которой превосходил даже плитки мостовой.

— Есть что-нибудь по Митову? — спросил он про старое дело.

— Да так, — Неробов не торопился раскрывать карты. — Жаловался слежку и анонимные угрозы, но от конкретных вопросов увиливает.

— Ладно. Теперь им займутся другие. Я говорил с Маковцевым. Они ищут специалиста в отдел краж. Тебе надо подать заявление, может и сгодишься.

Неробов берется за ручку двери, и этот захват помогает ему удержаться на ногах. В глазах мутнеет, и он из последних сил удерживает сознание.

К счастью, припадок слабости остался незамеченным. Бригада вернулась с выезда на труп. Через открытую дверь туалетной комнаты было видно, как стажер Черноярова скребла руки под струей в раковине, но капитан Журавлев отличался нечистоплотностью, у него гнилостный труп, а он рук не моет. Когда он с грязными руками лез здороваться, Неробов его локтем оттолкнул: ковид сам знаешь.

— Эй, брат, закурить дай. Видишь руки грязные. У тебя есть, я знаю.

Неробов выщелкивает из пачки сигарету, раскуривает ее и сует в рот Журавлеву.

— Кайф! — бормочет тот.

Он мог стать специалистом по разбойным нападениям, нравится ему это. Может, поэтому он и не моет руки, что сам разбойник. Кабы не ловил преступников, сам бы вышел на промысел.

Неробов в бережном обращении не нуждался. Он был простой парень, быстро все схватывал.

— Давай сфотографируемся с тобой, Жула. Золотой ты парень.

— Выпил ты что ли, Неробов?

Журавлев уклоняется, прячась за сигаретой, но Николай Ильич успевает сделать селфи.

Вместе они входят в кабинет, и теперь у них равные шансы приветствовать несравненную блондинку Александрову, которая расчехлила свой летний гардероб и демонстрирует черно-белую коллекцию. Журавлев вылезает с комплиментом, как всегда глупейшим, на который Алла Анатольевна отвечает просто:

— Чмок.

— Это мне.

Журавлев утверждает, что воздушный поцелуй предназначен ему, тогда как Неробов уверен, что сотрудница смотрела именно на него. И эти мысли крутятся у него в голове, хотя он только что умирал, а часом раньше видел окровавленный труп своего начальника, не считая того, что его подруга задержана по подозрению в убийстве.

В комнате дежурных следователей только молодая девушка-стажер Наташа Черноярова, которая вела веселую жизнь и мечтала о том, чтобы выспаться. Дежуривший эксперт-медик учил ее расслабляться. В их компании Неробов выпил чашку сладкого чая с пряником.

Медик взялся ухаживать за Чернояровой, он побывал у неё дома и починил там унитаз. На следующий день они собирались на дачу обрезать яблони.

— Не стоит трогать цветущие деревья, — возразил Неробов, но его советы никому не требовались.

Второй раз он пил чай в кабинете следователей, где сидели хорошенькие женщины, которых он опекал. В центре внимания находилась Алла Александрова, неяркая блондинка, чья работа по ограблению магазина купальников пляж удостоилась благодарности в приказе и премии. Предыдущее дело она завалила, и ее включали в группу к опытному следователю. Под руководством Неробова она выяснила, что в краже замешана продавщица Лазуткина, ранее служившая в магазине и уволенная.

— А Лазуткину вы допрашивали? — спросила ее Черноярова.

— Что ты, Наташа! Я не знаю, как это делать. В смысле не понимаю, что требуется. Вот выйдет Николай Ильич, съест тортик и расскажет, что нужно.

— А где ваш тортик? — спросил Неробов.

— В магазине. Я просто подумала, что тортик нужно съесть, когда вернется Инна Николаевна.

Вместе со Неробовым следователь Александрова провела свой первый в жизни допрос. Никакая логика тут не прокатывала, и если даже дело удалось бы довести до суда, то максимум, что ждало бы Лазуткину, это год условно.

Неробов, который и распутал это дело, в подобной славе не нуждался, узнай товарищи, что он копался в женском белье и по величине чашечки бюстгалтера установил воровку, над ним бы смеялись до конца жизни.

А так триумф Аллы Александровой не нарушал гармонии следственного управления.

Следователь Гришина освободилась к обеду. Она работала в гостинице.

— Инна, расскажи мне, как было, — попросил Неробов.

— Я давала подписку, Николай Ильич. Делу присвоен особый статус. Подозреваемую задержали, ты с ней связан, поэтому тебя исключили из следственной группы.

— Ну и не надо, я и так узнаю.

— Ты этого не говорил. Не хватало еще, чтобы Геннадий Евгеньевич тебя за соучастие привлек. На телефоне Полевой вызов на твой номер. Понимаешь, что это значит? И по геолокации ты неподалеку находился, значит, имел возможность добраться до места убийства. Ты скажи, как тебя угораздило?

— Лучше скажи, откуда взялись новые опера, которых поставили в оцепление? — в тон ей спросил Неробов. — Вроде я всех знаю, а тут совершенно новые лица.

— Да, борзые ребята. Они прибыли из области с полковником Маковцевым. Спроси у Жулы, может, что скажет.

Майор Журавлев, Жула, находился в допросной. Неробов прислушался к доносящимся оттуда крикам: «Сволочь, садист», и решил не вмешиваться. Грубость Журавлева шокировала непосвященных. Только Дубровин способен был его сдержать, но теперь он находился в вечном отгуле.

Неробов постучал в дверь.

— А чего ты тут забыл? — раздался окрик Журавлева.

— Мы работаем с Александровой. — В обязанности Николая Ильича входило наставничество.

Такой разгул страстей — явный признак того, что Журавлев опять напортачил. Он допрашивал кого-то из иммигрантов-молдаван, а может это связано с исправительной колонией — тех и других он курирует. У него два дела в производстве, а у других — по десятку.

Получив указания, Алла Александрова собиралась в гостиницу опрашивать персонал. Она составила список горничных, чтобы никого не пропустить.

— Ты у старшей возьми расписание смен. Собери тех, кто работал накануне, расспрашивай, не заметили ли чего необычного. Убийство без подготовки не провернуть. А в том, что не взятку ему давали, а шли убивать — это факт.

В сообразительности Алле не откажешь. Кадры подбирал сам полковник Дубровин, царствие ему небесное.

Неробов размышлял над мотивацией преступления. Провернуть такое хлопотное дело можно только, если стоит вопрос жизни и смерти. Или по заказу. Надо проверить, с кем Дубровин пересекался последнее время. И рапорт по этим мыслям написать, пусть читают.

— Вас спрашивала Кукшина, уже два раза заходила, — лепечет стажерка Черноярова.

У нее только одно дело, расследование пьяного убийства, которое раскрывается на раз-два по горячим следам, но она не торопится, а ждет, когда Неробов освободится.

— Наташа, я буду немного занят, но обещаю, что вашим делом мы обязательно займемся. А пока съездите в офис мобильного оператора на Горького, там работает мой сын, надо передать ему видеозапись. Сделаете?

— Обязательно. Сразу и поеду.

Черноярова отбывает, и тут же появляется секретарша Дубровина, видно, стажерка к ней перед уходом заскочила и передала, что шеф на месте.

Светлые волосы Кукшиной свисают низкой челкой. Она улыбается Неробову. Он отворачивается. С чего это ему улыбаться?

— Николай… Ильич? — позвала она.

— Что вы хотели мне сообщить, Вероника?

— У меня приватный разговор.

Николай Ильич чувствовал себя неловко от женщины, не спускавшей с него глаз, ее взгляд вызывал мурашки по всему телу. У них была короткая интрижка, но всё осталось в прошлом.

— У меня тоже. Пустите меня в кабинет к шефу.

Ему нужно проникнуть в святилище Дубровина, чтобы посмотреть список дел, которыми тот занимался перед смертью. На столе сводка Люси Гореловой по преступности несовершеннолетних, сводка по нераскрытым кражам, справка по этнической преступности: армяне торговали, молдаване стоили дома и копали колодцы, поэтому конфликты имели в этой сфере деятельности. Отдельно сведения по задержанным, обоих отпустили. Распечатка по ранее судимому Бурденкову, которому предъявили скупку краденого, он был признан перспективным агентом и оставлен на свободе.

Чего-то не хватает.

Кукшина увлекает его за собой и по секрету рассказывает, что Журавлев только что заходил в кабинет полковника, мол ему приказал Башаров. Он и сообщил, что Павел Александрович убит. Но когда Вероника заглянула через щелку посмотреть, что он делает, то увидела, что Журавлев примеряет китель Дубровина, который хранился у него в шкафу.

— И что это значит? — подивился Неробов.

— Ничего. Померил, потом повесил обратно в шкаф и вышел.

Неробов стоял так близко от этой женщины, что и без прикосновения ощущал все её тайны: секретные звонки, тревожные сообщения, обещания — это, нежно улыбаясь, он впитывал вместе с её дыханием. Вероника уловила его сладостный порыв и затихла, тихо млея от истомы, охватившей её тело.

Всё это происходило, когда распускались тополя.

Но гармония длилась недолго.

— Какая связь между смертью Дубровина и тем, что кто-то мерил его китель. Чего ты хотела? — они переходили на «ты», когда были наедине.

— Узнать, вкусные ли были конфеты. Те, которые подарили на юбилей.

Букет из восковидных розочек на 60-летие вызвал у Неробова изумление, потому что ему ни разу не дарили мыла. Сколько ни пытался, он так и не мог намылить им даже руки, после чего отправил букет на помойку. Откуда ему знать, что это конфеты.

Вот и секретарша Вероника ему улыбается. У нее шефа убили, а она раздумывает, какой чай сегодня заваривать.

— Давай выпьем кофе на набережной, — предложил он. — Я угощаю.

По случаю хорошей погоды в обеденный перерыв все столики были заняты, и они держались за руки, чтобы не потерять друг друга в толпе. Их охватили посторонние запахи всех видов и оглушили разговоры, среди которых их собственная беседа сразу потерялась. В груди Неробова гудело, словно он проглотил старинный пароходный гудок. Где-то простудился, решил он.

По правую сторону простиралась река, покачивавшаяся сероватыми волнами. В свете неяркого солнца волжская вода приобрела бледно-золотой отсвет. Такой же цвет имели лица прохожих. Шагая рядом с Вероникой, Неробов удивлялся тому потустороннему существу, в которое превратилась его спутница.

— Тебе идет оранжевая юбка — она напоминает мне цветы. В детстве у меня было физическое недомогание, я слег в постель с высокой температурой. Мы жили в деревне, где лекарств не было, и вылечили меня настойкой из оранжевых цветов. Не обошлось и без духовных средств. Помню монаха, который излечивал крестным знамением и молитвой, другие наставники пользовались растительными сборами.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — бормотала Вероника, словно находилась в сомнамбулическом сне. — Это ноготки, то есть календула. Помогает при простудных заболеваниях, она и вылечила тебя от гриппа или ангины.

За разговором они не сразу увидели Маковцева, который в обществе солидного деятеля удобно расположился на веранде речвокзала, и с наслаждением поглощал блины со сметаной, радуясь жизни.

Неробов вспомнил длинный ряд грядок, на которых покачивались оранжевые чашечки ноготков, от них шёл стойкий лекарственный запах. Можно поразиться памяти, которая воскресила воспоминание о ноготках при одном взгляде на оранжевую юбку Вероники. Он явственно ощущал тонкий аромат календулы среди ароматов жареного мяса и сдобы, предлагаемых в рестораны на набережной. В витринах мелькали женские силуэты, похожие на бабочек с трепыхавшимися крыльями. Неробов не отводил глаз от тёмно-рыжего пятна, все прочие цвета разбегались в стороны, не задерживаясь, но женщина в оранжевом стояла на месте, терпеливо ожидая своего времени.

Тишина набережной была нарушена посторонними звуками.

— Вероника, расскажи мне то, что никому не рассказывала, — попросил Неробов.

Орлы из оперативного состава до нее не добрались. А ведь именно она бронировала отель для Дубровина. Собственно, номер предназначался другому, но заказала она.

Секретарша мало чего понимала, но в том, что сейчас следователь действует в её интересах, она не усомнилась.

— Блинчики? — предложил Неробов.

— Со сгущенкой. И кофе.

— Какого числа? — настаивал он.

Вероника записей не вела, но обещала вспомнить.

— Бронь была на тебя.

— Давай честно, золотце. Разве я тебя просил о брони?

— Я же говорю, Дубровин велел. Ты отсутствовал, тебе звонили из Москвы, он ответил от твоего имени. Помнишь, ты был занят с купальниками?

— Ты хоть только не напоминай.

Не дело следователя бегать по туалетам в поисках компромата, но только так и нашлись краденые купальники. Подозреваемой Лазуткиной простили девичьи шалости, уголовного дело возбуждать не стали, следователь Александрова оценила материал как малозначительный ввиду компенсации нанесенного ущерба.

— Ладно, что я тебя от работы отвлекаю, да и у самого скоро совещание. Хочу только напомнить, что с этого дня все поручения от моего имени раздаю я. Понятно?

Надо резко разделить функции. Один раз его подставили, но больше попадаться желания нет. Вероника вжимается в креслице на открытой веранде.

— Генерал какой-то плыл на яхте, вот шеф и суетился. Спасибо за блинчики.

Нет в этом городе генералов, исключая тех, кто вышли в отставку и купили домик.

— Ликаноров?

— Надо подумать.

— Я подожду. Еще закажем?

— Хватит. Я ни диете.

Наконец, осенило. Кто-то едет на яте. Это Хлебнов, который все делает в последнюю минуту.

Раз-два-три. Хлебнов на яхте едет в отпуск, но отель он бронирует через следственный отдел.

— Ладно, извини, Вероника. Обо всем доложишь следователю. Пойдешь на прием и изложишь подробно. А теперь нам пора.

Он встал и подцепил на ходу свою даму, которая украшала теневую сторону набережной своей оранжевой юбкой, как орденом.

Впереди столько дел. Неробов перехватывает следователя Гришину в буфете, чтобы поговорить по-дружески, при том, что друзьями они не являлись. Хотя оба длинные и худые — только одна средних лет, а другой — в возрасте.

— Приятного аппетита, Инна Николаевна, хорошо выглядите, — произнес Неробов весёлым тоном.

Инна одарила его тяжелым взглядом, который не сулил ей успеха среди мужчин.

— Следствие по убийству Дубровина ведет Заварзин, из области. Знаете его?

— Встречались, когда работал дознавателем. Он у себя все дела заваливал. А что, других, более эффективных не нашлось?

— Хотите сказать, что из всех экономически неэффективных бройлеров, что вырастила наша система, этот не дотягивает до медицинского минимума?

Лучше не скажешь.

— Еще Павел Александрович в область писал, следователя на усиление просил, но пока только одного Заварзина прислали, да и того на два месяца. Вот наш коллега, приехал опыт перенимать или своим делиться. Эффективный или нет, а прошу любить и жаловать, Николай Ильич.

На совещании присутствует городской прокурор и прокурорские следователи, а также полностью представлено убойное отделение уголовного розыска. Только Абросимов отсутствует, он все еще работает на месте преступления. Отдельным пунктом программы следует представление нового следователя, но про него уже все знают, и на теплый прием рассчитывать не приходится. Заварзину на любовь наплевать, «Бойлер» прислан в город поднимать раскрываемость и нежданно-негаданно угодил на свежее убийство.

В присутствии нового начальства Журавлев перестает изображать из себя ковбоя, который на всех забил, он теперь сама внимательность. Подмигивает Неробову, ему тоже пора включиться в игру добрых следователей.

— Вот Николай Ильич инструктаж проводит, — представляет его Журавлев.

Прозвище Жула он принес с прежнего места работы в области. Было Жура, но потом изменили, видно, лучше подходит.

Глаза темные, мутные, будто с перепоя. Не иначе, его по малолетке задерживали, размышлял Неробов. До колонии дело не дошло, но на учете значился. Потом исправился, военное училище закончил и теперь в органы правопорядка подался. Шрам на скуле, вокруг глаз темные круги.

Первым делом старший следователь Заварзин вызывает Неробова с Журавлевым для беседы.

— Что нового, сужу по сводке, — говорит он. — А вы тут сидите-посиживаете?

— Работаем на колесах, — отвечает Жула.

У него первого берут материалы на проверку. Он отдал бы все свои дела с превеликой радостью, но Заварзин их сразу возвращает, ставя пометку в своей книжке. Фиксирует ухудшение оперативной обстановки по городу.

— Труп, зато у нас затишье с кражами, боюсь, ненадолго, — бормочет Неробов.

Дело об убийстве полковника у него забрали, и есть опасение, что оно пополнит картину нераскрытых убийств.

Артем Андреевич задает вопросы. Не имел ли Дубровин в последнее время конфликта с коллегами. Юрист не зря ест свой хлеб, он всюду успевает и опросил уже всех сотрудников. Кто-то ему сообщил, что полковник в последнее время ходил весь дерганый. Неробов представляется ему вероятным кандидатом в подозреваемые, поэтому он и оставил его допрос напоследок. Однако и Николай Ильич — человек непростой и быстро меняет условия игры. Удар еще не занесен, а он отбивает разящую руку.

— Сами придумали, Артем Андреевич? Рабочие разногласия в методах ведения следствия сводите к убийству из личной неприязни?

Заварзин прожигает его взглядом. «Бойлер» не привык встречать отпоры. По второму разу он повторяет доводы, не подтвержденные фактами, без которых его версия повисает в воздухе.

— Всё? — спрашивает Неробов. — Стесняюсь спросить, имеются ли еще какие улики?

В глазах собеседника он видит холодную решимость перегрызть ему горло, но оправдать эту ярость ему нечем. Такой неконтролируемый гнев встречается у алкоголиков, у которых есть только два пути — напиться или умереть. В следственных органах они долго не задерживаются.

Напав на жилу, Неробов считает нужным ускорить процесс:

— Еще раз увижу, что вы копаете под меня, Заварзин, отправлю вас туда, откуда приехали.

Сотрудник областной прокуратуры задает еще вопросы, не оставляя надежды затронуть болевой нерв, но потом отступает.

У Неробова происходит интересный разговор в канцелярии. Поскольку Заварзина только что назначили, ему полагается получать корреспонденцию, которую Вероника Андреевна доставляет ему в кабинет.

Секретарша с трудом сдерживалась, когда речь заходила об этом выдвиженце. Когда он проходил мимо, она специально опускала голову пониже, изображая крайнюю занятость. Заметивший ее неприязнь, Неробов попытался выяснить в чем дело.

— Коля, ты ему объясни, что я не его секретарша. Подведи ты его к лотку, пусть сам свои письма получает.

И теперь к обязанностям Неробова прибавилась еще одна: надо приучить щенка Заварзина к лотку.

— Вот это место называется лоток, Артем Андреевич. Отсюда будете брать свои письма, понимаете. Никто вам их носить не будет.

— А это кто? — Заварзин кивнул на капитана.

— Капитан Абросимов. Он пришел ко мне. Идемте, Андрей Андреевич, — и Неробов с Абросимовым уходят.

— Что, отчихвостили? — спрашивает капитан.

— Попался на глаза слепой Фемиде.

Впрочем, предположение Заварзина не такое и глупое и Неробову стоит его обдумать. Восхитительный план, чтобы от него избавиться. Отвергнув чужую мысль, Николай Ильич ее одобряет, но на своих условиях. Теперь ему нужно уединенное место, но в кабинете трезвонит городской телефон, и там мысли не расцветут и чакра не очистится. Он выкладывает свой мобильный на стол, теперь оба они звонят попеременно — сопровождаемый перезвоном, следователь выходит и запирает дверь. В кабинете опер состава свободно, все на выезде.

Действительно, на прошлой неделе отношения Неробова с покойным полковником резко ухудшились. Давно к нему не придирались по пустякам и не гоняли по всякой мелочи. А он-то считал, что завоевал на работе авторитет. Сорок лет трудишься на одном месте, а в один момент твой грааль превращается в потребительский мусор.

Такие истории составляют часть работы следователей. Дубровин считался товарищем, просто хорошим и довольно честным. Но в тот день он решил переиграть их отношения, и его взгляд был такой же, как у этого следователя-задиры, холодный, устремленный в себя. Неробов читал в нем намерение устроить разнос, уволить с работы, поставить к бетонной стене и расстрелять или убить собственными руками. Дубровин убирал руки за спину, чтобы не схватить его за грудки.

«Значит, ты считаешь, что тебе все можно?»

«В пределах компетенции, предусмотренной Кодексом».

Выглядел Дубровин нездоровым, его не красили ввалившиеся глаза, посеревшая кожа и седая щетина на подбородке. В последнее время он не высыпался и не следил за внешним видом.

«А если тебя лишить процессуального статуса, тогда и посмотрим, как ты будешь изворачиваться?»

«Вам ли не знать, что я юрист и подам жалобу, а в спорах работника с нанимателем суд склонен принимать сторону работника».

Вот и весь разговор. Сплошные нервы, а толку чуть. Никакой полезной информации.

Речь шла о подработке, которую Неробов вел на общественных началах. К нему обратился Тим Барщиков из театра, хлопотавший за актера Дьякова, осужденного по ст. 105 УК РФ (убийство). Бумаги на УДО были отосланы, но меры по ним не принимались. Понятно, что ходатайство можно переиграть разными способами, вот следователя и попросили посодействовать. Выяснилось, что документы на Дьякова были оформлены, но всякий раз их перекладывали в конец стопки, так что следователь, забиравший бумаги, оставлял последние на потом. У Журавлева (а это он занимался бумажной работой) имелась разнарядка на заявления на УДО. Неробову предстояло съездить в колонию и выяснить у Дьякова, кому тот перешел дорогу (налицо было процессуальное нарушение).

Неробов открыл свободный компьютер и составил план следственных мероприятий из четырех пунктов. Потом отправил на печать. Сохранять документ не стал.

Из кармана он достал записку Дубровина и принялся изучать его подпись. Пошарив в столе, он выбрал шариковую ручку с фиолетовой пастой, похожую на ту, чем пользовался полковник. Потом скопировал подпись на своем плане. Оставалось надеяться, что Вероника не читала записку, которую передал ей для Неробова начальник. В любом случае, Николай Ильич собирался утверждать, что ему передали утвержденный план мероприятий. Веронику тоже будут допрашивать, но она его не выдаст. В противном случае, он скажет, что секретарша перепутала. Одно слово против другого.

Стук в дверь, его вызывает Башаров. Это серьезный претендент на роль начальника СО, хотя за ним числятся серьезные проколы, так что вряд ли назначат. Пока он остается исполняющим обязанности.

Башаров распределяет среди сотрудников поручения, и против фамилии Неробова у него длинный список. Сейчас он осуществляет власть и сразу дает сотрудникам осознать всю тяжесть ответственности.

— Ну что, Неробов, допрыгался со своей любовницей? Вы вдвоем полковника замочили или это ее идея? — украдкой говорит он и не похоже, что шутит.

На идиотские остроты Неробов не отвечает, да и о чем разговаривать с невменяемым человеком, который гонит дичь.

— Пфф!

— Думал, раз ты работник следственных органов, то с тобой церемониться будут? — не унимается Башаров. — Нет. Ты уже на краю и последний шаг сделал. Теперь те