Журнал «Рассказы»

Тени Демиургов

Издательство «Крафтовая литература», 2025

Сергей Пономарев
Сборка

 

Сыну

 

 

2002 год, квартира на улице Фрунзе

 

Яна проснулась от грохота и отборной матерщины. Открыла глаза и секунду смотрела на потрескавшуюся побелку, приходя в себя. По радио, под которое она засыпала и просыпалась, играл новый хит «Сойти с ума» группы «Reflex». Яна потянулась к прикроватной тумбочке и выключила магнитофон.

Из коридора снова послышались матерные причитания. Конечно же, голосом Кирилла.

Яна поднялась, накинула халат и выскочила из своей комнаты.

— Что тут опять происходит?

Кирилл тащил по коридору старый сталинский шкаф с зеркалом. Ему помогал какой-то мужчина весьма непрезентабельного вида: неумытый, в грязной шапочке с помпоном и телогрейке, от одного вида которой неприятно свербило в носу.

— Яна! Не мешай!

Кирилл, младший брат Яны, выглядел немногим лучше своего спутника. Руки были перепачканы, как будто он возился в грязи. На куртке пропечатались пыльные линии. Пахло мазутом и мусоркой.

— Кто это, Кирилл? Кого ты опять притащил домой?

— Здрасьте, — улыбнулся натужно незнакомец.

— Это Лешка. — Брат тянул шкаф вперед, помощник страховал сзади. — Он помогает.

Они протащили шкаф вперед, установили его у двери в комнату Кирилла. Она была закрыта на замок. Брат никого не подпускал к своему жилищу. Даже открывал и закрывал его, только когда никто не видит.

— Отец не для того нам квартиру оставил, чтобы ты сюда бомжей таскал.

— Не надо обзываться на Лешку. У него тяжелая жизненная ситуация и образование.

— Какое к черту образование, Кир? Выпроводи его немедленно.

Кирилл развернулся, поклонился товарищу и пожал руку. Лешка кивнул Яне и ушел в сторону входной двери. Через несколько секунд та захлопнулась.

Только теперь Яна увидела, что оба не удосужились разуться. По коридорному паркету тянулись влажные грязные следы.

— Убирать сам будешь.

— Несомненно.

— Объяснись.

— Этот шкаф, — Кирилл коснулся ладонью заляпанного зеркала, — я обнаружил на втором этаже. Соседи выставили. Очень хороший и крепкий шкаф, попрошу заметить. Нельзя просто так добру пропадать. Сам я его не дотащил бы, он тяжеленный, как все советское. Вот и попросил Лешку.

Яна устало выдохнула. Подошла поближе к брату и вгляделась в его лицо:

— Кирилл, когда это прекратится? Я даже боюсь представить, что у тебя там, — она указала на дверь в его комнату.

— У каждого свои пороки. Прости младшенькому его маленькую слабость.

— Это уже совсем нездорово выглядит. Ладно, когда ты клетку вонючую притащил…

— Вообще-то я ее отмыл!

— Неважно. Ладно, когда ты сломанный телик забрал. Ладно, когда пришел с набором сковородок, на которых живого места не было. Ладно, когда две коробки промокших книг затаскивал. Ладно! Но этот чертов шкаф! Еще и с каким-то бомжом. Это ни в какие ворота уже.

— Не говори так про Лешку, — сказал Кирилл. — У него…

— Я поняла, образование.

— Вот именно, он тебе не оболтус какой-то.

С улицы слышался размеренный шелест шин и редкие гудки. Яна покачала головой и отошла от брата. Оперлась о стену.

— Ты тащишь туда все, что ни попадя. Это же болезнь. Патологическое накопительство, мне Лариса сказала. Она по телику видела.

— Лариса твоя увлекается любовными сериальчиками и танцами с малознакомыми мужчинами. Чем она лучше бедного Лешки?

— Боже. Я же переживаю за тебя. Просто скажи — зачем?

— Мы возвращаемся к этому раз за разом. И ты знаешь мой ответ.

— Все твои ответы — какая-то чушь. Нужно сделать первый шаг. Признать, наконец, что ты нездоров.

— Пошли вместе к врачу. Еще посмотрим, кто здоровее.

— Ох, Кир.

Дверь шкафа со скрипом приоткрылась. Внутри все было заклеено детскими наклейками: черепашки-ниндзя, попугай Кеша, охотники за привидениями, Черный Плащ, волк из «Ну, погоди!». На наклейках лежал слой пыли.

— Шкаф ребенка какого-то, — кивнула сама себе Яна. — И он нужен тебе для чего? Чтобы напитать комнату воспоминаниями многих и многих людей? И через это — научиться управлять пространством? Ты сам-то себя слышишь? Это же чушь, по тебе дурка плачет.

— Признаюсь, эта версия уже мне и самому не нравится. Неправдоподобная, согласен. Но рассказать ничего не могу. Все равно не поверишь. Сама потом все увидишь.

Яна открыла дверь в зал. Помещение заливал солнечный свет. Занавески колыхались от легкого сквозняка.

— Кир, я должна рассказать отцу. После всего этого. — Она кивнула сначала на шкаф, потом на грязные следы от ботинок.

— У него и без нас забот навалом. — Кирилл скрестил руки на груди. — Зачем расстраивать папу? Ты же знаешь, что это ничем хорошим не закончится. Ни для тебя, ни для меня.

— Я долго терпела, но я больше не могу, — продолжила Яна. — Все расскажу. Пусть открывает твою чертову дверь и сам смотрит.

— Яна, он выселит отсюда нас обоих. Меня — за то, что увидит. Тебя — за то, что недосмотрела. Не надо делать ерунды.

Помолчали.

— Иди. Я буду в комнату затаскивать.

— Иду, — сказала Яна. Тут она спорить уже и не пробовала. Знала, с каким остервенением брат отстаивает неприкосновенность своей комнаты. Даже от взглядов. Проходили. И не раз.

Яна покачала головой и ушла к себе. Включила радио. Играла «Бесконечность» Земфиры.

Подпевая, Яна подошла к стационарному телефону — хорошему, кнопочному. Долго держала руку над трубкой, как будто собираясь с мыслями. Через несколько секунд все-таки решилась и набрала номер отца.

Послышались гудки.

 

 

2002 год, Петровский рынок

 

Рынок по выходным издалека напоминал гигантский муравейник или, как точно подмечал Лешка, попросту «человейник». В город стягивались люди с области — казалось, что закупаются они не на семью, а сразу на село.

Колгота с суетой передавалась каждому еще на подходе к рынку: таксисты спорили около дороги, не отходя от своих машин; менялы держали борсетки обеими руками, выкрикивая названия заветных валют; продавцы шапок и солнечных очков крутили свои стенды, зазывая вновь прибывших.

От шашлычных в небо поднимался дым, а вкус шашлыка оседал на языке солью и пряностями. Кирилл подумал, что людям с хорошим аппетитом тут опасно. Ничего не купишь, только объешься и спать захочешь.

— Что сегодня ищем? — Лешка был серьезен, он как будто чувствовал, что цели Кирилла судьбоносны.

— Ах, если бы я сам это знал.

Они отбились от торговцев сумками и кошельками. Прошли в ворота. Здесь начинались ряды. Кирилл двинулся вперед, мимо турецких джинсов и вельветовых пиджаков. Лешка шел следом. Сегодня он принарядился: Кирилл отдал ему приличную куртку и старую легкую отцовскую шапку.

— Хотя бы приблизительно.

— Ну, во-первых, секонд-хенд.

— Это уже запомнил, да.

— Отлично. Во-вторых, что-то изогнутое. У меня с позвоночником недостача.

То и дело поднимался весенний ветер, но обдувал он приятно. Солнце поднималось все выше и начинало припекать.

Они свернули на ряды с постельным бельем. Впереди двигалась, дребезжа, тележка с хот-догами. Запахло сосисками и горчицей. Кирилл покачал головой — есть хотелось, но было нельзя, он умел сосредотачиваться только на голодный желудок.

— Может, к врачу?

— Я не про свои позвонки, Алексей, мысли шире. И вообще — не про позвонки в физическом плане.

— Что значит — не в физическом? А в каком?

— Духовном, метафизическом, внутреннем — называй как угодно.

Кирилл вывернул на новый ряд, чтобы избежать столкновения с хот-догами. Здесь продавали куртки и шубы. Пахло уже менее приятно — каким-то средством от моли. Это Кириллу понравилось. Не отвлечет.

— Бывают внутренние позвонки?

— На них держится твоя стать, Алексей. Ты знаешь Витьку Талого?

— Ну.

— Вот как ты считаешь, что у него с внутренними позвонками? Порядок? Или так себе?

— Бесхребетная свинья.

— Вот видишь! Все ты понимаешь. Только прикидываешься.

Они шли плечом к плечу. Этот ряд был довольно просторным. Видимо, считался богатым. Кирилл знал, что до секций блошиного угла осталось минут пять — он раскинулся на северо-западной окраине рынка.

Лешка обернулся и прошептал Кириллу, склонив голову:

— Там сзади мужик идет. В синем шарфике.

— Хребетный?

— Думаю, да. Он идет за нами от самого входа.

Кирилл оглянулся. Мужчина в синем шарфике выглядел крепко сбитым, но совсем неприглядным. У него было бледное лицо, мелкие черты лица и бесцветные глаза. Зеленое кольцо на мизинце — единственное, что хоть как-то оттеняло его безликую фигуру. Таких не замечаешь в толпе. Если, конечно, они не следуют за тобой по пятам.

Что же. Кирилл выдохнул. Значит, нашли.

— На счет «три».

— Что на счет «три»?

— Просто беги за мной. Раз.

— Куда побежим-то?

— Не куда, а от кого. Два.

— Так тут рынок, что он нам сделает?

— Вопрос в том, что он увидит. Три.

Кирилл сразу рванул влево, между двух палаток, оказавшись в особом коридоре для продавцов. Здесь примеряли вещи, отдыхали работники, ожидая покупателей, здесь перекусывали и хранили запасы — в больших клетчатых баулах.

Бежали с минуту. Кирилл успел запыхаться. Продавцы недовольно качали головами. Высокий дядя с густыми усами даже пытался отвесить им пинка, покрикивая что-то о распоясавшейся молодежи. Они неслись дальше.

Справа Кирилл увидел, что женщина расстелила на дощатом помосте картонную коробку и примеряет ботинки. Продавец сидел рядом и держал зеркало. Чуть не сбив их, Кирилл снова свернул налево. От обувных рядов до блошиного угла было рукой подать.

Лешка едва поспевал за Кириллом. Бежал он смешно, сорвав шапочку с головы и держа ее обеими руками.

Солнце поднялось еще выше и начало печь уже почти по-летнему. Ветер утих, заблудившись в лабиринте рядов.

В блошином углу Кирилл появлялся время от времени, но особо не отсвечивал. Вряд ли кто-то мог здесь помнить его в лицо. Кто же его сдал?

Он знал один малозаметный переход. Блошиный угол состоял не из палаток, а из железных контейнеров, внутри которых и шла торговля. Обычно они стояли впритык друг к другу, но было место, где имелся приличный зазор. Кирилл и тощий Лешка проскочат. Их преследователь — вряд ли. Если, конечно, для него такие мелочи имеют значение. В этом Кирилл сомневался.

— Сюда. — Он махнул Лешке.

— Чего? — Издалека тот, видимо, не заметил зазор.

Они протиснулись между двумя контейнерами и вышли с противоположной стороны блошиного рынка. Прошли чуть дальше и завернули в первую приличную точку. Тут седобородый дедуля торговал старыми картинами и небольшими статуями — репликами античных скульптур и советского новодела. Вид у них был потрепанный, что придавало им дополнительного лоска.

Кирилл сразу обратил внимание на одну из статуй. Это была уменьшенная копия скульптуры «Булыжник — оружие пролетариата». Мужчина склонялся, чтобы поднять с земли большой камень. Скульптура была как раз такого размера, который требовался Кириллу. Плюс-минус.

Лешка стоял справа от Кирилла и пытался отдышаться, согнувшись, как этот самый пролетарий.

— Сколько стоит? — спросил Кирилл у продавца.

— За два отдам.

— Дорого.

— Так и сделана хорошо.

Торговаться Кирилл умел, но для начала он закрыл глаза. Сосредоточился на том, что идет от копии этой скульптуры. В полной темноте появились расходящиеся цветные круги. Три-четыре цвета. Значит, три-четыре владельца. Кирилл сжал кулаки. Подавил усилием воли все шумы, которые шли от кишащего людьми рынка. Присмотрелся к внутренней темноте.

Сначала красный — первый покупатель был человеком тяжелым и неприятным. Потом два — без особой окраски, что-то темно-серое, переливчатое. Наверное, статуя просто в магазинах пылилась. Четвертый — зеленый. С изумрудным. Человек религиозный, набожный, милосердный. Это отлично. Из-за красного выскользнуло желтое пятно. Песочно-желтое, переходящее в почти прозрачный. Хозяин этой лавки — седоволосый дед.

— Ты чего это делаешь, малец? — Голос звучал издалека, как телевизор из соседней квартиры.

Кирилл всматривался в это желтое пятно. Пытался приблизить его усилием, но оно никак не давалось, только дрожало мелко-мелко, как шмель.

— Считает, — ответил за него Лешка. — Две штуки — это ж какие деньжищи. Два утюга хороших купить можно. Он всегда так. У него там типа внутренние счеты. Баланс. И все такое.

— Так я и поверил.

Желтое пятно дрогнуло в последний раз и исчезло. Как будто сам хозяин на секунду показал его, чтобы потом спрятать. Такого Кирилл раньше не видел.

Он открыл глаза.

— Я отдам тебе это, — седобородый указал на скульптуру, — даром. Но, во-первых, ты расскажешь мне, от кого вы бежали.

— А во-вторых?

— Объяснишь, зачем тебе эта безделушка понадобилась.

Кирилл не спешил соглашаться. Любые объяснения могли быть опасными. А придумывать стройную ложную версию у него уже не было сил. «Считывание» предмета отняло слишком много энергии.

Лешка оказался сообразительнее, чем Кирилл ожидал.

Он поднял ближайшую к нему скульптуру — неумелую копию Лаокоона и сыновей. И швырнул в седобородого деда с такой силой, что продавец не устоял на ногах. Он упал, даже не вскрикнув. Из разбитого лба пошла кровь.

— Что?

— На пальцы посмотри.

На мизинце дедули красовалось зеленое кольцо.

Кирилл схватил скульптуру, которую собирался купить. Они с Лешкой снова выскочили на улицу.

Не сговариваясь, начали кричать и указывать на торговую точку деда:

— Плохо! Плохо!

— Человеку плохо!

Дождавшись, пока соседи обратят внимание и зайдут внутрь, Кирилл с Лешкой смешались с толпой. Они шли к выходу, оглядываясь.

 

 

1992 год, деревня Некрасовка

 

— Я чувствую вещи, — сказал Кирилл. — Закрываю глаза и вижу разные цвета. Что-то теплое, что-то холодное. Не могу разобрать.

Дедушка Сережа всегда курил, сидя на крыльце. Солнце светило ярко, сквозь ветки яблони били косые солнечные лучи, и дым кружился в них, подрагивая.

— Так я и думал. — Дед стряхнул пепел на землю. — Так и знал.

— Что это?

— Передается через поколение. Мне — от моего деда. Тебе — от меня. Это был вопрос времени. Хотя я надеялся…

— Что это? — не унимался Кирилл.

— Дар, проклятие — каждый выбирает для себя сам. Пошли, покажу.

Пахло яблонями, вишней и оттаявшей землей. Со стороны железной дороги слышался стук колес приближающейся электрички.

Дедушка повел Кирилла в старый сарай на краю сада, всегда запертый на амбарный замок. Раньше дед никого не впускал внутрь.

— Видимо, пора.

Он достал связку ключей из кармана и открыл замок.

Кирилл встал у двери. После яркого света в темноте сарая не получалось ничего разглядеть. Зажмурился. Перед внутренним взором вспыхнули цвета — кружевная радуга из всех возможных оттенков. Яркие линии зеленого покрывались пятнами синего и красного, перетекали в оранжевый, скручивались в канаты бежевых и голубых.

Почувствовав, что от калейдоскопа цветов начинает кружиться голова, Кирилл открыл глаза. Теперь он увидел, что было внутри сарая.

Перед ним предстала скульптура зверя — не было понятно, кошка это, тигр или какая-то пантера. Она была собрана из тысяч безделушек: старых деревянных полок, металлических прутьев и кабелей, люстр, ложек и вилок, ваз, ржавых труб, спинок стульев, оконных рам и прочего, прочего, прочего.

Кирилл решил, что перед ним кто-то из кошачьих. По хвосту, сделанному из ножек стола, и легко различимым ушкам, смастеренным из кухонных кружек.

Скульптуре не хватало нескольких деталей в спине и одной ноги — тело подпирал небольшой столик.

— Что это, дед?

— Мой дед говорил мне, что это проявится само собой. Найдешь вещь, которую захочешь немедленно забрать себе. Значит, сборка началась.

— Какая сборка?

— Такая вот. — Он указал на свое детище. — У моего деда был настоящий медведь. Так и не собрал. Пришлось мне все на помойку выкидывать.

— Ничего не понимаю. Почему просто не доделал за ним? И зачем вообще?

— Вещи связываются с владельцем, Кирюш. Потом объясню. Если коротко — каждому свое. Мне нужно было начинать свою сборку. И тебе, видимо, придется — свою. Когда-то.

— Объясни, зачем? Зачем это вообще все?

Дед бросил выкуренную сигарету на пол и растоптал. Столкнул в щель между досками.

— Давай закроем тут все, пока твоя сестра не прибежала.

Яна играла за забором с соседкой.

Дед закрыл дверь. Они вернулись к дому и сели на крыльцо. Дедушка снова закурил.

— То, что я расскажу тебе… — Он откашлялся. — Не говори этого никому. Придумывай любые отговорки, фантазируй. Но — никому. Понял.

— Понял.

— Повтори.

— Никому не скажу.

— Иначе тебя упекут в дурдом. И никто не поможет.

— Никому. — Кирилл провел пальцами по губам, закрывая воображаемый замок.

— Собирать такие вот вещи, — дедушка указал в сторону сарая, — можно по-разному.

— По-злому и по-доброму?

— Добро и зло — это для школьников. Никакого добра и зла не бывает, это чушь. Вопрос в целях.

— Получается, добрые и злые цели.

— Прекращай сказками со мной говорить. Я с тобой как со взрослым общаюсь. Серьезно.

— Ладно.

— Цели могут быть конструктивными и деструктивными. Можно собрать самолет, чтобы он пассажиров перевозил быстро из одной страны в другую. Можно — чтобы ракетами убивать других людей. Понимаешь?

— Кто-то строит кошек, чтобы убивать людей?

— Боже мой, Кирилл. — Дед глубоко затянулся. — Прекраща

...