автордың кітабын онлайн тегін оқу Иди
Михаил Александров

Кітап туралы Қазір оқып жатыр3 Тегін фрагмент

Михаил Александров

Иди

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Мальчишка, выросший в деревне и никогда не видевший города, попадает в Ленинград. К тому же у него появляется старший брат. Всё ново, непонятно, иногда интересно, но в то же время непривычно. О ленинградской жизни двух братьев в 60-х годах прошлого столетия рассказывается в этой повести.

16+

Книга 2. Ленинградец

Повесть

Перемены в Мишкиной жизни начались, когда пошёл ему восьмой год от роду, и оказалось, что всё что он знал и умел до этого, это мало и надо учится в школе. Зачем учиться, Мишка понимал не совсем, так как казалось знаний и умений у него и так достаточно, читать-писать умеет, считает до ста хорошо. Но раз надо, значит надо, до поры сильно его это не озадачивало.

У взрослых же, в первую очередь мамки с папкой, проблем, конечно, было куда больше. Первая и главная из них, где Мишку вообще учить. Школы в ближайшей округе уже не было, возить его одного за двенадцать километров было практически не возможно. Ближайшая школа, да и то начальная, в соседней деревне, куда надо идти три километра, через лес.

Решение было принято совершенно без Мишкиного участия, единственно на тот момент верное и правильное, надо школьника отправлять в Ленинград, к бабушке Кире.

Ленинградскую бабушку Мишка знал, вернее — видел, она как-то приезжала в деревню в гости, прошлым летом. Родственницу он в ней тогда не признал, хотя бабушка и привезла много всяких вкусностей и одежды, уважения Мишкиного не заслужила. Странная какая-то была бабушка, совсем не похожа на всех деревенских. И одета была не так, и разговаривала не так, а главное совсем ничего не умела делать. Не знала, как сгребать сено, как достать воду из колодца с журавлём, как истопить баню. И что совсем уж было смешно, она боялась коров, да и овец с козами тоже. Когда по деревне гнали стадо, всегда пряталась в дом. В общем, в Мишкином понимании человеком бабушка Кира была совершенно никчёмным и ни к чему не приспособленным.

Но случилось всё вообще, по другому, или немного по другому, как бы то не было такого разворота событий не предполагалось и не просчитывалось. И как Мишка понял, неожиданностью это стало не только для него, но и для мамки с папкой, и для бабушки Киры.

Началось всё с того, что однажды в доме появились совершенно Мишке не знакомые люди. Вернее об их существовании он знал, ему рассказывали, что у Мишки есть ещё одна мать и старший брат. Он даже их представлял, мать такая же как мамка, маленькая и всё время что-то делающая, а брат, раз старший, большой и сильный. Как Толька Бодров, который уехал учиться на моряка, или как Вовка Рудов, что поступил в милицию.

То, что оказалось на самом деле повергло Мишку в уныние и расстройство. Та, которая мать, оказалась худой, высокой тёткой. А главное она курила. Что бы тётки курили, такого он представить себе не мог, и подходить к ней близко категорически отказался.

Брат разочаровал ещё больше, мало того, что он был такой же как Мишка по росту, так ещё и конопатый. Щёки у него были толстые, от чего лицо казалось круглым. На щеках и носу веснушки, как нарисованные карандашом точки. А одет был брат, в какой-то непонятный серый пиджачок и такие же серые короткие штаны, зато чистенький и важный. Несмотря на толстые щёки, выглядел худеньким и как будто даже меньше Мишки ростом, но смотрел с превосходством и задиристо. Первым родственным желанием к новоявленному брату было: «Надо извалять в грязи на дороге». Но пока Мишка это отложил, «Посмотрим ещё, что за брат».

С курящей тёткой, которая, не понятно почему, была Мишке мать, и с конопатым братом, приехал мужик, в костюме и очках, со странным именем — Олег, в деревне имени такого не было. Но на него почти никто не обращал внимания. Разговаривал мужик мало, или вообще не разговаривал, и был каким-то не заметным.

А потом, Мишка несколько раз слышал, как мамка с папкой о чём-то громко разговаривали или даже ругались с матерью. Наверное, поэтому гости, мать с Олегом, долго не задержались, и через несколько дней собрались и уехали. В отличии от других гостей, которые бывали, провожать их никто не поехал, не было как обычно сборов-проводов, лошадь, что бы увезти на полустанок никто не запрягал, они просто ушли. А брат остался.

Женька, как звали брата, оказался не таким уж и плохим, как показался сначала. Он много знал, закончил уже первый класс, рассказывал интересные истории про то, где они жили раньше. А жили они в Карелии, там было много озёр и ламбушек, это тоже озеро, говорил Женька, только старое. Там в Карелии он всегда ловил рыбу на удочку и кормил семью, потому, что Олег с матерью никак не могли найти хорошую работу, а если и зарабатывали денег, то покупали водку. Но вообще, Женька их хвалил, особенно Олега, говорил, что он добрый и тайком от матери покупал Женьке конфет, делал с ним уроки, а зимой, когда было холодно, приносил дрова.

Многое, из того о чём рассказывал брат, Мишке было не понятно. Например, зачем где-то надо добывать дрова, если они всегда есть, а если уж и нет, надо идти в лес и нарубить. Так же было не понятно, как могут дома быть такими большими, что в них можно поселить целую деревню. Тогда Женька такие дома рисовал, и получалось, что они стоят один на одном, называется это этажами и квартирами. Но вот где в таких домах держать скотину, особенно коров, Мишке было не понятно всё равно. Женька над ним смеялся, что младшему, конечно, не нравилось.

Так же, Мишке не нравилось, что старший брат наотрез отказывался что-то делать по хозяйству. Например, убирать сено, загонять во двор скотину, когда дома ещё никого нет, а стадо уже пригнали. И ещё хуже, что оправдывался он тем, что человеком является городским, а не каким-то колхозником, как Мишка. Получалось, что он важнее и извалять его в грязи на дороге желание всё-таки иногда у Мишки появлялось.

***

Лето тем временем подошло к концу, настала грибная пора, Мишка с братом каждый день ходили в лес. Грибником, как и рыбаком, Женька оказался хорошим, в грибах разбирался, лес любил. Вот только к месту и не к месту хвастался своей Карелией, что и грибов там больше, леса лучше и красивее, чем здесь, да и сами грибы лучше. С его слов выходило, что там он собирал одни белые, ну на крайний случай маслята, которых в наших лесах не водилось совсем. Мишке было обидно такое слушать, так как лучших мест и тем более лесов он себе не представлял. Но Мишка уже свыкся, что это его старший брат, а значит, ссорится и драться с ним не следует. Мамка с папкой постоянно об этом говорили, учили всегда держаться друг за друга, так как надеяться им почему-то больше не на кого и надо быть дружными.

Потом, в августе, приехала ленинградская бабушка Кира. Выглядела на этот раз она расстроенной и как Мишка понял брать двоих внуков в её планы не входило. Бабушка говорила, что ей это будет непосильно, пенсия у неё не большая, да и квартира тоже. Что на двоих детей много расходов, нужно покупать всю одежду, да и прокормиться будет трудно. Мамка с папкой обещали помогать, забирать братьев на все каникулы и давать денег сколько могут.

Разговоров на эту тему у взрослых было много, и Мишка с Женькой, волей не волей, кое-что слушали. Часто приходили родственники и просто соседи, все ахали и охали и почему-то детей жалели. Иногда разговор заканчивался тем, что мамка начинала плакать, бабушка Кира тоже, а папка уходил, хлопнув дверью.

Потом всё повторялось по новой. Говорили, что Люська, наша мать, непутёвая, такой же непутёвый бабушкин сын, что такая всем досталась доля, и разлучать братьев нельзя, раз так случилось, да и девать их больше некуда. Отправить в Ленинград в итоге, было решено обоих. Проводы назначили через неделю, что бы в городе успеть устроить детей в школу и купить всё необходимое. Папка поедет в Ленинград, поможет отвезти вещи и продукты.

Поезд на Ленинград отправлялся ночью, до станции было не далеко, но выехать надо засветло, дорога лесом и проехать по ней в темноте трудно. До станции повезёт дедушка Михайло Кулик и мамка, посадят на поезд и вернутся.

Лошадь запрягли рано, привязали, положив травы, во дворе. На телегу наложили сена, покрыли одеялом. Мишка с Женькой суетились, им было весело и интересно, складывали на телегу вещи, которых собралось много. Перед их отъездом папка зарезал барана и насолил кадушку мяса, которую увязали и приготовили к отправке. Погрузили большой узел картошки и такой же всяких других овощей. Корзинка яиц была приготовлена и стояла на крыльце, её надо взять на руки, что бы яйца не побить. Вторя корзинка, с банками варенья, мёда, пересыпаных сушёными яблоками поставлена в середину телеги. Эмалированное ведро творога дедушка Михайло пристроил спереди, к нему привязал второе ведро, с солёными грибами. Ещё была кожаная сумка с ощипанными курицами, узел с луком и чесноком, сушёные грибы и ягоды, корзина с едой. Наконец всё уложено и увязано, все готовы отправиться в путь.

Проводить отъезжающих, собралась вся деревня, некоторые несли баночки, кто мёд, кто варенье, кто мешочек с сушёными травами. Всё распихивалось по уже увязанным узлам-корзинам. Детей усадили на телегу, дедушка взял вожжи, как вдруг, папкина сестра тётка Вера запричитала и заплакала. За ней заплакали другие. Тут Мишкино хорошее, хотя и волнительное настроение, в миг исчезло и он тоже громко завыл. Ему вдруг показалось, что происходит что-то страшное, что он уезжает навсегда и больше никого никогда не увидит, что его деревня, в которой прошла вся жизнь, исчезнет и её больше не будет. Мишка рванул с телеги, но его схватили, усадили на место, мамка крепко прижала к себе и тоже плача крикнула на дедушку:

— Ну, трогай папка, трогай уже.

Мишка отправился в новую, совершенно неизвестную жизнь.

Удивительная штука поезд. Вагон — это вообще, огромный дом, битком набитый людьми, который едет. Едет и стучит, дёргает и качает, просто здорово. По вагону всё время ходят люди, пытаясь найти место, или хотя бы, куда-то пристроить свои вещи. Людей много, места на всех не хватает, некоторые забираются на верхние полки, похожие на полати, в доме у Куликовых, и там лежат, поглядывая на тех, кто места себе не нашёл, или просто спят. Над полками есть ещё полки, там стоят вещи людей, или тоже кто то забрался и спит.

Несмотря на то, что давно уже была ночь, спать Мишке совершенно не хотелось. Да и как тут уснёшь. Вокруг столько интересного, столько людей, движение в вагоне не меньше, чем в большом муравейнике, только там бегают маленькие муравьи, а тут люди.

Да и посадка в вагон, была такой интересной и весёлой, что ко сну совершенно не располагала. После такой посадки, когда толпа народа гналась за вагоном, с узлами, чемоданами, котомками и мешками, а потом все лезли в вагон, пихая вещи через головы, толкая друг друга. Всем было страшно, что поезд уедет, а они не успеют забраться, или закидать вещи. Стоянка поезда всего две минуты. Почему-то, хотя в поезде было много вагонов, билеты всем продавали только в один.

Папка на поезде, в отличии от Мишки, ездил много раз, и знал что нужно делать. Он ещё на ходу уцепился за поручни, а потом принимал многочисленные вещи, котомки, мешки и корзины складывая позади себя в тамбуре вагона. Затем запихнули Мишку с братом Женькой и заволокли бабушку Киру. Папка сразу сунул детям в руки что-то из вещей, и подталкиваемые бабушкой они рванули в вагон. Увидев свободное сиденье, бабушка Кира тут же усадила внуков, разложила пожитки по всей длине сидения, и загородив полным телом вход в купе стала подгонять всех проходивших по вагону:

— Проходите, проходите, здесь всё занято, — и кричала папке, который остался в тамбуре, — Яков, неси вещи, я места заняла!

Вагон моментально заполнился, те, кто не успели пока занять места стояли вместе со своими мешками и котомками в проходе, кто-то пробивался уже назад, перелезая через людей и багаж, полная суматоха.

Папка притащил мешок картошки и вернулся за другими вещами в тамбур, поезд дёрнулся несколько раз и поехал. В купе, которое заняли бабушка Кира с внуками, заметив, что их всего трое, пытались пробраться другие пассажиры, но бабушка стойко держала оборону:

— У нас всё занято, ещё не все подошли, — объясняла она желающим подселиться и стояла, расставив руки, перегораживая вход.

— Яков, Яков, где вы там с вещами, несите всё сюда! — Кричала она папке, так, как будто он там не один.

Наконец все вещи были принесены и распиханы, что на верхние полки, что вниз, под нижние. Мишку с братом тоже загрузили на полки, взрослые сели внизу. Свободные места тут же были заняты другими пассажирами, и суматоха постепенно улеглась.

Братья быстро освоились, начали даже баловаться, перелезая с полки на полку, но на них прикрикнули и они утихомирились. Затем детям под головы дали что-то из вещей и велели спать. Разместили их на одной полке, головами в разные стороны, сначала каждому хотелось к окну, но так как всё равно было темно и ничего не видно, Мишка согласился расположиться головой к проходу, откуда было отлично видно весь вагон в обе стороны. Поглазев немного на едущий народ и потолкавшись ногами с братом, ночь всё-таки взяла своё и через некоторое время он уснул.

***

Проснулся Мишка, когда уже совсем рассвело. В вагоне было тихо и душно, внизу положив голову на стол, спала бабушка Кира, рядом с ней, сидя и закинув назад головы с открытыми ртами, спали два молодых парня. Мишка выглянул в проход, в соседнем купе играли в карты и негромко разговаривали. Потолкал ногой брата, тот тоже толкнул в ответ, но не проснулся. За окном мелькали деревья и столбы, но видно было плохо, окно какое то мутное.

Соседняя полка была пустая, но перелезать туда Мишка не стал, вдруг заругают, спустился вниз и от нечего делать пошёл по вагону, рассматривая пассажиров, которые в основном ещё не проснулись. Когда дошёл почти до конца увидел папку, он заходил в вагон из тамбура:

— В туалет хочешь?

— Хочу, а куда?

— Пойдём, покажу.

Туалет в поезде был смешной, с большим горшком и с умывальником, Мишка такого никогда не видел. Умывальник, правда, почти как в деревне, надо надавить снизу, тогда польётся вода, но торчал кран прямо из стены. Умыться у Мишки получилось, утеревшись подолом рубашки отправился в след за папкой к своему купе. Сесть было некуда, они пристроились на краешки сидений у соседей-картёжников.

— А Ленинград не проедем? — Забеспокоился Мишка.

— Нет, не проедем, там конечная, и все выходят, дальше не увезут. — Засмеялся папка.

Что такое конечная, было не понятно, но раз дальше не повезут беспокоиться нечего.

Потом проснулись бабушка с Женькой, парни забрались на верхние полки, спать дальше, и целое нижнее сиденье оказалось свободным. Мишка с Женькой поспорили за место у окна и чуть не подрались, в итоге было решено, что сидеть у окна они будут по очереди.

Поели варёных яиц с хлебом и огурцами, запили молоком из бутылки и дети стали смотреть на мелькающие столбы, проплывающие поля, деревни и отдельные станционные домики. К обеду въехали в город, Мишка снова забеспокоился, как бы не проехать Ленинград, но ему объяснили, что это станция со смешным названием Мга, на которой поезд будет стоять долго, так как тут меняют паровоз на тепловоз. Поезд несколько раз дёргался, но никуда не ехал.

Наконец поехали дальше. За окном становилось всё интереснее, чаще и чаще появлялись дома большие, в несколько этажей. Мишка смотрел на такое чудо во все глаза и каждый раз, когда видел большой дом, спрашивал:

— Это уже Ленинград?

Но ему говорили, что это ещё не Ленинград, называли какие-то непонятные названия, которых он всё равно не знал.

А вот уже и Ленинград, поезд медленно ползёт между другими поездами, товарными и пассажирскими, вокруг какие-то серые непонятные строения, похожие на огромные сараи. Мишка ничего не понимает, а где же красивые дома, о которых ему рассказывали, неужели весь Ленинград состоит из этих страшных сараев и рельсов? Пассажиры начали доставать свои котомки и выстраиваться в проходе. Папка, с бабушкой Кирой тоже вытаскивают, снимают с полок свои вещи, ставят всё на сидения, все готовятся к выходу.

Остановились. Народ медленно двинулся по проходу. Бабушка Кира взяла Женьку за руку и ушла вперёд, занимать очередь на такси. Мишка с папкой выходят, папка оставляет Мишку на перроне, а сам возвращается в вагон за остальными пожитками. Вокруг бегут и идут множество людей, с мешками, чемоданами, узлами и коробками, Мишка смотрит на них и никого не узнаёт, ни одного знакомого лица, становится страшно, хочется заплакать, он садится на корточки и прижимается к своему мешку с картошкой.

Наконец-то папка вынес все вещи, узлы и корзинки, составил всё на землю и они стали ждать бабушку. Народ пробежал, осталось совсем немного, кто никуда не спешил, или так же кого-то ждал. Бабушка пришла с носильщиком, который вёз большую тележку, на неё папка и загрузили всё имущество. Носильщик предложил и Мишке забраться на тележку, но он отказался:

— Что я маленький, сам пойду.

Бабушка Кира поторапливала:

— Давайте быстрее, Женька там один в очереди, как бы не испугался, я попросила за ним присмотреть, но давайте по быстрее.

Носильщик пошёл так быстро, крича то и дело на ходу: «Поберегись!», что приехавшим пришлось почти бежать, Мишке снова стало страшно, и он вцепился в папкин рукав. На улице, куда они вышли с вокзала, опять было народу видимо — не видимо. Подошли к очереди на такси, нашли Женьку, тот стоял совершенно спокойно и совсем не боялся.

Мишка крутил головой, но рассмотреть всё равно не успевал ничего. Подъезжали и отъезжали красивые машины, дальше по улице несколько раз прозвенел и проехал трамвай, автобусы, троллейбусы, сколько же всего много, и везде люди. Дома, в деревне у Мишки была книжка «Азбука», по которой он научился читать, там все эти трамваи — троллейбусы, конечно, нарисованы, но что их так много, представить он себе не мог. Папкин рукав на всякий случай он всё же не отпускал, так и продвигаясь вместе с ним по очереди.

Таксист, усатый дядька в фуражке, распахнул двери и приказал всем забираться, а сам начал укладывать в багажник, сзади машины, многочисленные вещи. Бабушка уселась вперёд, дети с папкой сзади, машина была шикарная, мягкий диван и большие стёкла, через которые всё видно. Захлопнули двери и машина понеслась.

— Лиговка, — говорила бабушка, — мы здесь жили до тридцать второго, потом переехали на Литейный, а после войны на Стачек.

Таксист кивает головой, а Мишка во все глаза разглядывал Ленинград. Красивых домов, как он их себе представлял, так и не увидел, всё какое-то серое и огромное, что же тут красивого? А где тут гулять, не понятно. Не леса, не пруда за всю дорогу не встретилось. Почему-то стало снова грустно, и уже который раз с отъезда из деревни, захотелось плакать. Грустные мысли накатили волной, Мишка уткнулся папке в бок и заскулил:

— Папка, поехали домой, я не хочу здесь жить.

— А ты немножко поживи, походи в школу и если не понравится, я потом тебя заберу, будешь со мной коров пасти. — Папка погладил Мишку по голове.

— А долго мне тут жить, в этом Ленинграде, когда ты меня заберёшь?

На его вопрос никто не ответил, а бабушка, повернувшись, сказала:

— Надо учиться, ты привыкнешь, здесь хорошо, в выходные мы будем ходить в театры и кино, я свожу вас в зоопарк и планетарий, ты привыкнешь.

Так второй раз за свою жизнь Мишка стал ленинградцем.

Бабушкина квартира находилась на пятом этаже, пятиэтажного дома, на самой окраине Ленинграда. Перед её домом был ещё один, девятиэтажный, а дальше только железная дорога и поле. Это Мишку немного успокоило, возможно здесь и правда не так плохо, как показалось в начале.

Сама квартира тоже показалась хорошей, состояла из большой комнаты, перегороженной шкафом, за которым стояла бабушкина кровать, в комнате был диван, сервант и полнейшее чудо — телевизор. Про телевизор Мишка много слышал и представлял как кино, белый экран — простынь, стулья со зрителями. На самом деле это оказался обычный ящик, но со стеклом. Ещё в квартире были кухня и туалет с ванной. Ванна — это как большой таз, в котором Мишку мыли в детстве, только не круглый, а длинный.

В кухне, кроме стола и стульев находилось ещё одно чудо — холодильник. В нём хранили еду, не смотря на лето, внутри холодильника было холодно и даже настоящий снег.

До вечера приехавшие разбирали вещи и привезённые продукты, которые бабушка убирала, что в кладовку, что в холодильник, что в сервант. Мишка с братом путались под ногами, пытаясь тоже делать что-то полезное, но применения им не находилось. Бабушка достала большие тетради, карандаши и усадила детей за стол рисовать. Потом они все вместе пошли в магазин

Магазин сразил Мишку наповал. Что здесь только не было. Хлеба и булок столько, что глаза разбегались, но бабушка, почему-то из всего этого богатства выбрала один батон, да и то, не самый красивый и отрезанную от каровая половинку чёрного. Папка купил чекушку водки, хотя набрать можно было всего что угодно. Такая неосмотрительность Мишку удивила, он попытался высказать своё мнение:

— Папка, может больше хлеба взять, вдруг завтра не будет, не привезут?

Но тот засмеялся:

— Будет-будет, тут всегда привозят.

Может, можно было ещё привести какие-то аргументы в пользу покупки хлеба про запас, но тут Мишкино с братом внимание привлекли витрины и полки с конфетами. Казалось после такого изобилия булок, булочек и батонов удивить их уже нельзя, но такое… Мишка остолбенел. Конфет, печений, вафель и пряников, халвы и зефира было столько, что даже не возможно себе представить. От разнообразия и разноцветия зарябило в глазах, наверное, именно в этот момент он впервые понял, что Ленинград ему начинает нравиться. Осознав, что быстро всё это не съесть в мозгу созрело решение:

— Пожалуй, здесь придётся пожить некоторое время.

А тут ещё брат Женька поманил Мишку, тыча пальцем в стекло витрины:

— Смотри — это торты, очень вкусные, я ел.

За стеклом было невероятное. В коробочках, квадратных и круглых было что-то похожее на картины, но такие, что даже имея много цветных карандашей нарисовать невозможно. Уйти, или даже силой вытащить детей из этого магазина без такой красоты, как торт, стало не возможно. Мишка кинулся к папке, который всё ещё стоял у витрины с вином и разглядывал красивые бутылки, схватил его за руку и потащил:

— Пойдём, пойдём скорее, что покажу.

Протащив его мимо конфет и пряников, подвёл прямо к тортам.

— Смотри. Давай купим торты.

Папка замялся. И вдруг всё чуть не испортила бабушка:

— Яков, дети, пошли домой, хлеба мы купили, надо ужинать и спать.

Мишка ни чего не понимал, при чём здесь хлеб, она что ослепла, не видит сколько здесь всего много, не видит конфеты и вафли, не говоря уже про такую красоту как торт. Уйти просто так было выше его сил и не обращая внимания на бабушку, он что есть силы задёргал за папкин рукав:

— Давай купим, ну хотя бы один.

Папка сомневался, а бабушка, ну что за человек, отговаривала:

— Дети, торт я вам испеку сама, здесь очень дорого. У нас дома есть конфеты, после ужина я вам дам конфеты, пойдёмте.

Ну, уж нет, Мишка упёрся, даже наклонил голову и затопал ногой, как делал колхозный бык, когда сильно сердился.

— Не хочу твоих конфет, подумаешь конфеты, папка, давай купим торт.

Тот сдался.

— Кира, ладно, давай купим, — и к детям, — ну, выбирайте.

Ещё минут двадцать они выбирали, Женька хотел большой, а Мишка красивый. Сошлись на красивом торте, с зелёными листочками и красными ягодками. Нести драгоценную покупку домой взялась бабушка, так как дети могли споткнуться, упасть и торт раздавить, спорить никто не стал, главное купили.

За ужином пришлось есть яйца, которые остались с поезда и огурцы, иначе, как было сказано бабушкой, торта, установленного на середине стола не получить, пришлось съесть предложенное. Но зато торт, правда, оказался вкуснее всяких конфет, какие Мишка только пробовал, даже подушечек, да и с любимой халвой не сравнить, всё равно вкуснее. Умяв два куска, Мишка второй раз за день, подумал, что жить в Ленинграде не так уж и плохо.

***

На следующее утро папка уезжал. Бабушка Кира, которая упорно называла его при Мишке или Яков, а чаще дедушка Яков, собралась провожать гостя на вокзал:

— Дети, идите, попрощайтесь со своим дедушкой.

Мишка возразил:

— Это мой папка, это Женьке он дедушка.

— Нет, — гнула своё бабушка, — Твой отец — это мой сын, а Яков тебе дедушка, просто ты этого пока не понимаешь.

— Это ты не понимаешь, — Мишка обхватил папку за шею и заплакал.

— Не хочу я у тебя жить! — Кричал он бабушке, — я домой хочу к мамке, а вы с Женькой оставайтесь и ешьте свои торты.

Папка заторопился:

— Ну-ну, ладно, мы же договорились, надо ходить в школу. — Затем быстро подхватил котомку и вышел за дверь.

Мишка с братом остались одни, им было разрешено смотреть телевизор, рисовать или читать. Из квартиры выходить нельзя, да и двери были всё равно закрыты.

Следующие два дня ленинградской жизни были посвящены покупкам. Магазин, в который привела детей бабушка Кира, был не просто огромным, он был величиной, наверное, с Мишкину деревню и занимал целый этаж огромного дома. А людей там было не меньше, чем на вокзале, когда приехал поезд. В основном в магазине были родители с детьми, потому что скоро начинался учебный год, и всем нужно, что-то покупать к школе.

Как можно что-то купить в этой сутолоке, сначала было не понятно. Но бабушка Кира покупателем оказалась опытным, её совершенно не пугали, огромные толпы народа, и она уверенно водила внуков от прилавка к прилавку, из отдела в отдел. Постепенно и они влились в общий покупательский ритм, и стало даже интересно.

Оказалось, покупать детям надо было всего много. Сначала они мерили серые костюмчики, называемые школьными, потом красивые матерчатые курточки синего цвета. Купили кепки, ботинки, кеды и сандалии, рубашки и спортивные костюмы. Всё это добро продавцы заворачивали в большие бумажные листы и перевязывали верёвочкой. Внуки ходили вслед за бабушкой, держа покупки в руках и не смотря на то, что купить можно было ещё всего много, Мишке стало понятно — всего этого богатства не унести. К тому же они с Женькой устали и стали ныть:

— Может уже хватит, набрали всего, не унести. Давай придём в другой раз и ещё понакупаем.

Поняв, что ходить дальше с внуками будет не возможно, бабушка вывела их на улицу и усадила на скамейку, сложив рядом все пакеты с покупками. А что бы сидеть было не скучно, купила вкуснейшее мороженное, под названием «Эскимо». Приказав сидеть, не вставать, ни куда не отходить и не баловаться, мороженное есть, откусывая по не многу, что бы не заболеть, бабушка снова отправилась в магазин.

Съесть мороженное по не многу конечно не получилось, оно съелось как-то всё и сразу. От нечего делать дети решили считать проезжающие машины, но это оказалось не интересно, машин было много, а считать больше чем до ста Мишка не умел. Тогда Женька предложил считать машины отдельно, он будет считать белые, а я чёрные, кто больше насчитает, тот победил. Это занятие оказалось гораздо интересней, и братья начали вслух пересчитывать свои машины. Но и этого хватило им не на долго, из-за вредного Женькиного характера, они поругались, он обвинил Мишку в том, что тот к своим машинам присчитывает зелёные, коричневые и даже синие. Мишка, конечно, попытался справедливо возразить:

— Ну и что, они же не белые.

— Тогда и я буду присчитывать к своим жёлтые, красные и серые.- Заявил Женька, и они попытались продолжить игру.

Как оказалось различать цвета не так-то и просто, когда Мишка присчитал одну синенькую машину себе, брат возмутился, сказав что она не синяя, а серая, значит принадлежит ему. Они снова начали ругаться, и Женька треснул младшего брата по лбу. Вытерпеть оскорбления Мишка, конечно, не мог, и что есть силы, пнул его ногой, тот в свою очередь, не смотря на бабушкин запрет, вскочил со скамейки и попытался на Мишку напасть, но вмешалась проходившая мимо толстая тётка:

— Это что такое, — воскликнула она, — что за драчуны тут? Вот я сейчас милицию позову.

Дети сразу успокоились, что бы звали милицию, им не хотелось.

— Тётенька, не надо милицию, мы больше не будем, наша бабушка пошла в магазин, а нам сказала ждать. Это мой младший брат, — заскулил Женька, — бабушка сказала, что бы он меня слушался, а он не слушается, — безбожно врал старший, Мишка даже хотел возразить, но передумал.

— Вот и сидите смирно, бабушку дожидайтесь, — строго сказала тётка и пошла дальше.

Братья сели смирно, отвернувшись друг от друга, и просидели так, пока бабушка не вышла из магазина с новыми свёртками.

Весь вечер дети мерили обновы, бабушка подворачивала штанины и рукава, размечая, что и на сколько надо ушивать, одежда покупалась как минимум на пару размеров больше, на вырост. Ссора с машинами забылась, Мишка и Женька с удовольствием крутились перед большим зеркалом, надевая то одно, то другое. Особенно им понравились синие спортивные костюмы и кеды, ну и конечно одинаковые синие курточки, которые правда тут же отправились в шкаф:

— Это на осень, на школу — заявила бабушка Кира.

***

На завтра все отправились в тот же магазин, но в другой отдел, в котором продавалось всё для школы. Мишку снова поразило изобилие товаров, что тут только не было. Разные книжки и учебники, тетрадки и альбомы, карандаши и краски, а главное пластилин. В деревне у него был кусок оконной замазки, из которого можно лепить разные фигуры, а пластилин — это как замазка, только разноцветная. Конечно, уйти из магазина без такой нужной вещи было верхом безумия, и Мишка, приложив все свои старания и познания в вежливости, выпросил у бабушки красивую коробочку с пластилином.

Остальные покупки его интересовали мало, разве что ранец, вещь действительно необходимая и полезная в хозяйстве, но вот то, чем его заполнили, Мишке было совсем не понятно. Нет писать он, конечно, умел и даже иногда любил, но десяток тетрадей, да ещё и пропись, наверное, многовато.

— Я что, в школе должен буду исписать все эти тетрадки, — с недоумением спросил он у бабушки, соображая, что быстро это не закончится, и в Ленинграде придётся задержаться надолго.

— И эти, и другие, в школе вам надо будет много чему научиться, — подтвердила Мишкины подозрения бабушка. — А ещё вы там будете рисовать, читать и считать, заниматься физкультурой, будете изучать разные предметы, историю, географию, но это потом, в старших классах.

— И сколько же времени надо учиться в школе? — Задерживаться надолго в Ленинграде Мишка всё же не собирался, у него и в деревне дел полно.

— Ну, восемь лет обязательно, — ответ бабушки ввёл внука в ступор.

— Восемь лет? Это же больше чем я прожил на свете. — Начал соображать Мишка.

— Значит, меня привезли сюда навсегда? И то, что скоро заберут, обманули? Теперь я должен буду всю свою жизнь жить с этой бабушкой Кирой, которая только и делает, что говорит чего нельзя и даже не отпускает гулять? А потом придётся идти в какую-то дурацкую школу, из которой наверняка не выпустят, пока я не испишу все эти тетради.

От такой несправедливости Мишке захотелось не только заплакать, а завыть громко на весь Ленинград. Но кругом были люди, много детей, поэтому выть и даже плакать он пока поостерёгся и просто замолчал. Немного успокоило, что в Женькин ранец накупили тетрадок и книжек ещё больше.

— Наверное, ему придётся учиться дольше, чем мне, — подумал Мишка, хотя утешением это было не большим.

Ни каких вопросов до самого дома он больше не задавал, школу уже не любил, а вместе с ней не любил Ленинград и бабушку Киру.

Прошла первая неделя, как Мишка с Женькой, стали ленинградцами. Все приготовления, покупки к школе были закончены, школьные серые костюмы ушиты по размеру и выглажены, ранцы с книжками, тетрадками и карандашами стояли наготове.

И вот в воскресение бабушка Кира повела внуков в зоопарк и планетарий. Впечатлений от похода было столько, что вечером братья долго-долго не могли заснуть, перешёптывались и смеялись, вспоминая увиденное, и угомонились только после того, как бабушка пообещала одного из них запереть в ванной. Вспомнить было что, зоопарк — это гораздо интереснее, чем деревенская конюшня и даже вся ферма целиком. Там были такие звери, страшнее колхозного быка Митяя и смешнее собаки по прозвищу Такса, с которой как-то в деревне гостил охотник Сашка.

Но сначала было метро. Для того, что бы в него попасть, нужно спускаться под землю, было очень страшно, но Мишка с Женькой крепко держались за руки, а бабушка Кира держала их обоих. Они так и прошли мимо тётки в красной шапке, боясь оторваться, друг от друга и потеряться. Дальше была лестница, да не простая, а едущая сама по себе, ступить на неё было для Мишки подвигом, но брат ступил и ему, ничего не оставалось, как последовать примеру старшего.

Всю дорогу, пока ехали по чудной лестнице у Мишки тряслись ноги, из-за чего он споткнулся, когда лестница вдруг исчезла, и чуть не упал, бабушка поймала внука у самого пола. Дальше было ещё хуже. Они стояли на перроне и глазели по сторонам, вдруг из большой дыры в стене вылетел поезд, с таким грохотом и так быстро, что братья рванулись назад, Мишка упал и что есть мочи заорал от ужаса. Женьку поймал какой-то мужик и отдал бабушке Кире, которая уже поднимала Мишку.

Потом сидели на скамейке, плакали и наотрез отказывались ехать в этом страшилище. Никакие уговоры и обещания мороженного не помогали. Просидев какое-то время и успокоившись, глядя, как поезда время от времени выскакивают из дыры, забирают людей и снова скрываются уже в другой дыре, братья всё же согласились ехать дальше, тем более, что посмотреть живого слона, крокодила и медведя хотелось. В поезде детей усадили на кожаный диван, потом пересаживались в другой поезд, страшно было уже не так сильно, бежать и орать братья больше не пытались, да и бабушка всё время держала их за руку.

Когда проехав по лестнице, уже вверх, и выйдя на улицу, где светило солнце, ездили машины, а под ногами ничего не двигалось и не дёргалось, Мишка вдруг осознал, насколько прекрасна жизнь, как здорово, что они пережили этот ужас, под названием «метро», наверное, теперь им уже ни чего не страшно. А купленное мороженое «эскимо» на палочке, сделало жизнь ещё лучше и веселее. Мишка с братом даже посмеялись над своими страхами, Женька вспомнил, как его поймал мужик, а ещё сказал, что орал Мишка громче поезда и всех перепугал.

В зоопарке было очень интересно, хотя Мишка видел многих животных на картинках, на самом деле они были совсем не такие. Слон конечно понравился, чудной зверь, но Мишка думал, что слон намного больше, а меленький слонёнок, вообще не больше бычка.

Крокодил тоже, не такой уж и страшный, да и ленивый какой-то, еле передвигается и совсем не хочет никого съедать. Вот белые медведи смешные, плавают и просят еды, а когда им что-то бросают, смешно ловят на лету. Маленькие полосатые лошадки — зебры, выглядели грустно, стояли, опустив головы, и ни на кого не смотрели. Мишка подумал, что если такую зебру запрячь в телегу, так она пожалуй и пустую с места не сдвинет, зачем такая лошадь?

Из птиц, самым интересным был павлин. На соседского петуха похоже, но намного красивее, наверное, как жар-птица из сказки. А вот обезьяны, это да. Мишка с Женькой от их клеток не отходили часа два. Особенно смешные маленькие мартышки, они прыгали, дрались, кувыркались и орали, когда им бросали еду, мартышки поднимали такой переполох, хуже, чем в курятнике, если кто-то напугал кур. Большие обезьяны тоже ничего, но уж больно похожи на людей, только без одежды и страшные, одна всё время скалила большие жёлтые зубы и трясла клетку, совсем маленькие дети даже плакали от страха, а братья просто отошли подальше, на всякий случай.

В зоопарке можно было побыть ещё, но бабушка повела внуков в планетарий. И чего они туда попёрлись? Совершенно ни чего интересного, какие-то звёзды, да ещё и не настоящие, как будто их кто-то не видел ночью. В общем, лучше было бы побыть ещё в зоопарке и посмотреть мартышек. Женьке планетарий тоже не понравился, и бабушка сказала, что они ничего не понимают.

Обратно домой поехали на трамвае и на автобусе. Ехать не под землёй намного интереснее, чем в метро, там кроме грохота и мелькающих лампочек ни чего нет, а на поверхности столько всего интересного.

Потом заходили в магазин, за молоком и хлебом, а когда подходили к дому попросились немного погулять во дворе, но бабушка не разрешила, сказав, что уже поздно, а им ещё надо покушать и принять ванну. В общем всё как всегда, этого нельзя, того нельзя, одни запреты,

— Видимо жизнь в Ленинграде нас ожидает, всё таки не простая и не весёлая. — Снова подумал Мишка.

Время неумолимо подвигалось к школе. Идти, почему то туда совсем не хотелось. Мишка никак не мог понять, что там делать, и чему его обязательно должны учить столько лет. Да и брат Женька, отучившийся в школе уже целый год, рассказывал, что хорошего там мало, нужно целый день сидеть за партой, нельзя даже вставать, а тем более уходить. Кроме того, учительница может поставить в угол, или даже треснуть линейкой по голове. Что бы трескали линейкой, не хотелось совершенно, да и сидеть за партой целый день, тоже не хотелось.

С бабушкой Кирой отношения совсем не ладились. Она постоянно придумывала, какие-то глупые правила, одно не понятнее другого. Оказывается, кушать надо не тогда когда хочется, а тогда когда она считает нужным. За столом нужно вести себя прилично, не хватать, например колбасу, а съедать кашу или картошку, и только потом, к чаю, можно взять кусочек колбасы или сыра.

Утром и вечером нужно умываться и чистить зубы маленькой жёсткой щёткой и противным порошком. Одежду нужно аккуратно вешать, в шкаф или на стул, а не разбрасывать где попало. После того, как порисовали, или почитали, все книжки, альбомы, карандаши и тетрадки надо убрать в сервант, в специально отведённый для этого ящик. После каждого завтрака, обеда или ужина нужно мыть за собой посуду, вытирать стол и убирать продукты в холодильник.

Но самое невероятное правило было то, что телевизор смотреть можно опять же, только с разрешения бабушки, и только те передачи, которые она выбрала в газете с программой и отметила карандашом. И получалось, зачем тогда придумали этот телевизор, если смотреть его нельзя. В общем, сплошные запреты, ограничения и всякие неприятные задания.

Гулять братьям, тоже разрешалось очень ограниченное время и только во дворе, выходить за территорию строго запрещено. Правда прогулки радости им всё равно не принесли, даже наоборот, первый, да и последующие выходы в свет были не удачны. Знакомство с дворовой ленинградской жизнью доставили одни неприятности.

Двор был красивый, зелёный и ухоженный, с горкой, двумя песочницами, лазалками, качелями и скамейками. Впервые выйдя гулять и оглядевшись, братья отметили, что в песочницах всякая мелюзга, на качелях девчонки, подходить к ним они конечно не стали.

А в дальнем углу двора, под сиренью, публика собралась серьёзная. Примерно человек восемь ребят, играли в ножички. Братья направились туда. Подойдя, Мишка вежливо поздоровался, чем видимо уже сильно удивил местное население и все внимательно уставились на новеньких. Разглядывая компанию, Мишка тоже удивился, двое мальчиков, лет десяти, были совершенно одинаковые, как лицом, так и одеждой. Один из одинаковых мальчиков встал:

— Вы кто такие?

Женька, как умел, и на правах старшего представился:

— Мы приехали из деревни, будем жить в Ленинграде, учиться и гулять в этом дворе, дальше выходить нам нельзя.

Его речь произвела впечатление, сначала одинаковые мальчики, а потом и все остальные сильно развеселились.

— Во, — засмеялся один из одинаковых, — они приехали из деревни.

— Ага, — подскочил второй, — будут здесь жить, и гулять в нашем дворе. Пацаны, дерёвня приехала, дерёвня приехала!

Наступило всеобщее веселье, дети повскакивали, и со словами:

— Дерёвня, дерёвня! — Начали прыгать вокруг братьев, хохоча и прямо падая со смеху.

Женька решил прояснить ситуацию и снова вступил в разговор:

— Это он с деревни, — и указал на Мишку, — а мы с мамой и Олегом раньше жили в посёлке.

Эти слова развеселили местное население до крайности, некоторые попадали на траву, и валялись, схватившись за животы, а одинаковые мальчики заорали:

— Дерёвня и село, дерёвня и село!

Под общее настроение развеселились и Мишка с Женькой, хотя и не поняли что тут весёлого, так, на всякий случай тоже начали смеяться. Но тут один из одинаковых стал серьёзным, подошёл к Мишке в упор и спросил:

— А ты чего ржёшь, дерёвня? — и, не долго думая, врезал в ухо.

Такого поворота событий Мишка не ожидал, а так как раньше драться ему практически не приходилось — растерялся. Женька, получив в это время пинок от второго одинакового, улетел под куст, и под хохот и улюлюкание местной детворы братья рванули в свой подъезд.

Посидев на ступеньках, и обсудив ситуацию, было решено повторить попытку. Далеко Мишка с Женькой не пошли, присели на ближайшую к своему подъезду скамейку и стали дышать воздухом, что бы если что успеть смыться. Долго сидеть без дела было невыносимо, заметив, что у качелей никого нет, они решили покачаться, и тут же были окружены. Местная группировка, в общем, смотрела незлобно, за исключением одинаковых мальчиков, те братьев невзлюбили почему то сразу. Получив несколько мелких тычков и оплеух, новеньким были поставлены условия.

«Это их двор, а приехавшие — „дерёвня“, по этому, им разрешено выходить, пользоваться горками-качелями, только когда ни кого нет. К местному населению, в лице их компании, приближаться запрещено, разговаривать тем более. За все нарушения, или даже просто так, братья будут биты, так как являются людьми отсталыми, второсортными, неполноценными и не место им в их высоком обществе».

После вопроса:

— Вам понятно? — и кивками братьев в знак согласия, им было выдано по подзатыльнику авансом, после чего местное общество удалилось в свой угол, играть в ножички, а Мишка с Женькой поплелись домой, гулять дальше им расхотелось.

Дома настроение у них не улучшилось, не порадовал даже мультик по телевизору. Что делать дальше братья не знали, сидеть целыми днями дома не хотелось, а то, что во дворе их будут бить, стало уже понятно.

Жаловаться бабушке нельзя, она просто не станет отпускать гулять. Драться с местными детьми тоже не имело смысла, так как их много и они сильнее. Одинаковые мальчики, Мишка с Женькой решили, что это тоже братья, заметно старше, в компании главные, другие их наверняка боятся, значит, шансов завести друзей, совсем нет.

Обсуждая, с Женькой, все эти не радостные новости Мишке в голову вдруг пришла замечательная идея, надо бежать. Он и раньше, сразу после приезда в Ленинград, над этим задумывался, но сейчас, когда жизнь стала практически не выносимой, когда во дворе обещают бить, а дома заставляют чистить зубы и мыть посуду, спасти их мог, только побег из ужасного города.

Побега братьев из Ленинграда, конечно, не получилось. Хотя, идею эту они вынашивали довольно длительное время. Но не судьба. На что были вполне объективные причины. Во первых нехватка, вернее полное отсутствие денежных средств. Во вторых совершенно непонятно куда бежать. Мишка мечтал бежать в деревню, и даже понимая, что буду схвачен и скорее всего, отправлен обратно, всё равно мечтал. Рассуждал, что до зимы можно пересидеть в лесу, а когда станет холодно, можно перебраться в колхозные сараи с сеном, там тепло. Вопросы питания и продуктового обеспечения его не интересовали.

Старший брат больше склонялся к Карелии, они там раньше жили, и воспоминания о Карелии, как о благодатном крае, он сохранил. К тому же, Женька оказался более прагматичным, или просто любитель поесть, вопросы пропитания он ставил на первое место. Его доводы «за», были в основном, что в Карелии много озёр и ламбушек, где рыбы видимо невидимо. А так же он знает заброшенный ничейный дом, где можно спокойно жить, хоть зимой, и объедаться наловленной рыбой. В общем, к единому мнению братья не пришли, да и всё равно не знали в какой стороне деревня, а в какой Карелия. Побег отложили на более поздний срок.

Взаимопонимания и тем более дружбы с местным населением двора так и не получилось. Главными недругами, насмешниками и задирами стали братья Назаровы. Близнецы, как две капли воды похожие друг на друга, они имели непререкаемый авторитет среди детей. Новеньких не приняли. Как только Мишка с Женькой появлялись во дворе, начиналось веселье. Вокруг них водили хороводы с криками:

— Дерёвня пришла!

— Я дерёвня, я село!

— Антошка, Антошка, иди, копай картошку!

При том самые смелые пытались пнуть, толкнуть или щипнуть. Мишка с Женькой огрызались, но сделать ни чего не могли, драться с коренными горожанами не имело смысла, ввиду их численного превосходства.

Спокойно новенькие могли выходить во двор, только когда не было Назаровых. Как на грех те торчали во дворе целыми днями.

Единственный с кем приезжие общались, был Валерка. Он жил на одной площадке, с бабушкиной квартирой, и Мишка с Женькой заходили к нему домой, а он к ним. У Валерки были игрушки, даже железная дорога, Мишка таких чудес не видел, ему дорога очень нравилась.

Но это только дома, во дворе Валерка вёл себя как все, правда не дразнил и не пинал, но участие в хороводах принимал, новенькие понимали, что так надо, но всё равно обидно.

Не заметно, пришло время, идти в школу. Школа находилась недалеко от дома всего в двух кварталах. Мишка с Женькой были одеты в новенькие серые костюмчики и белые рубашки, от чего стали похожи друг на друга, как братья Назаровы.

Отглаженные, в начищенных ботинках, с букетами в руках, в сопровождении бабушки и соседки Анастасии Ивановны прибыли на школьный двор. Здесь Мишку снова поразило огромное скопление народа. Это даже больше чем на вокзале или в магазине. И самое интересное, что они все в этом Ленинграде делают? Чем занимаются? Не полей, не огородов, а тем более скотных дворов, Мишка ни разу так и не видел. Неужели все сидят по квартирам, в своих огромных домах и смотрят телевизоры?

Первые, несколько дней, не сказать, что школа Мишке понравилась, но он её терпел. Но потом, терпение всё же лопнуло. Сидеть за партой часами, не вставая, слушать учительницу, или писать в прописи какие-то непонятные крючки и кружки, невыносимо скучно. Мишка попытался написать слова, большими буквами, как научился ещё в деревне, но учительнице его порыв, почему-то не понравился, и всякий интерес к дальнейшей учёбе Мишка потерял.

Единственный урок, который понравился первокласснику Мишке, был физкультура. Вот это действительно интересно, сидеть не надо, писать не надо, даже слушать не надо. Размахивай себе руками, прыгай и бегай, одно удовольствие. Но физкультура была не каждый день, а сидеть за партой, стало уже просто невыносимо.

Однажды, решив, что хватит заниматься всякими глупостями, Мишка встал во время урока и направился к двери.

— Миша, ты куда? — С удивлением спросила учительница.

— На физкультуру пойду, — как ни в чём не бывало, ответил ученик.

— Но сегодня нет физкультуры, — учительница явно не одобряла желания своего ученика.

— Ну и что, что нет, а я хочу на физкультуру, мне ваши каракули писать надоело, сами тут пишите, я физкультурой буду заниматься.

Учительница усадила Мишку за парту, открыла перед ним тетрадь, и строго сказала:

— Сегодня физкультуры нет, сейчас же пиши в прописи, букву «о» и букву «и».

Писать Мишка ничего не стал, а до конца урока смотрел в окно, после чего решил, что с образованием пора заканчивать, и ходить в школу, где физкультура так редко, не имеет никакого смысла.

Вечером Мишка поделился своими мыслями по поводу школы с братом. Женька полностью поддержал решение младшего, согласился, что ничего хорошего в бестолковых школьных занятиях быть не может, по этому, ходить туда нечего.

На следующий день, Мишка с Женькой в школу не пошли. Они целый день качались на качелях, в каком-то дворе, потом заходили в магазины и рассматривали всякие товары в кондитерском отделе. Потом просто сидели на скамейке, уже в другом дворе, и рассуждали, как здорово не ходить в школу, вот только ранцы мешают, и завтра, когда в школу они снова не пойдут, эти бесполезные приспособления надо, где то спрятать.

Не пойти завтра в школу не получилось. А получилось всё очень плохо. Вечером к бабушке Кире пришла Мишкина учительница и всё рассказала. Что сегодня ученик не был в школе, что на уроках отказывается писать и читать, что вообще, может встать и уйти из класса без разрешения.

Бабушка очень рассердилась. Сначала она долго говорила Мишке о том, что учится необходимо, что быть не грамотным нельзя, что без школьного образования сейчас вообще никого нет. Потом пыталась узнать, почему Мишке не нравится в школе, почему он не хочет учиться и где шлялся целый день. Внук молчал. Просто молчал и ничего не говорил. Тогда бабушка Кира рассердилась ещё сильнее и поставила Мишку в угол. Женька смотрел на брата с сочувствием, но не вмешивался, о том, что он тоже не был в школе, пока никто не знал.

Что за наказание стоять в углу Мишка так и не понял. Стоишь себе и ничего не делаешь, а если немного подвинуться и повернуть голову, то видно сервант с зеркалом, через которое видно телевизор. Совсем непонятное наказание.

Вот в деревне Мишку наказывали по настоящему. Однажды, когда он хотел покурить, взял у дедушки Кулика пачку махорки, газету, и пытался свернуть самокрутку, ему попало. И обидно, что покурить всё равно не получилось, самокрутка никак не сворачивалась, и Мишка рассыпал целую пачку махорки зря. Дедушка, махорки пожалел, потому что был жадный, поймал внука за ухо, да ещё взял прут, для корзинки, которые всё время плёл, и отхлестал Мишку по ногам и заднице. Было очень больно, на ногах даже остались следы от прута, а вырваться никак не возможно, дед держал крепко, и чуть не оторвал ухо.

Правда Мишка в долгу не остался, и на следующий же день, когда Кулик по своей привычку спал на печи с открытым ртом, высыпал деду в рот целую пачку махорки.

— Подавись, старый жадюга, своим табаком.

После этого, конечно, пришлось бежать, потом целый день отсиживаться в старой бане у Спиридоновых, на краю деревни, что бы не нашли. Ну и к Куликовым Мишка долго не ходил, обходя дедов дом стороной, помня, как сильно жгёт прут, даже через штаны.

Ещё Мишку наказывали крапивой, и тоже Кулики, на тот раз бабушка Анна. Мишка хотел налить в лампу керосин, но бутылка с керосином была большая, а отверстие в лампе маленькое. От этого немного керосина, с пол бутылки, пролилось на стол. Мишка взял полотенце, и керосин со стола вытер, в это время в избу и вошла бабушка.

— Ах ты поганец, мазурик! — Закричала бабушка. — Это что же ты наделал, полотенце испортил и стол, теперь хлеба положить некуда!

Мишка по привычке, он всегда так делал, когда его ругали, из избы выскочил. Но совершил ошибку, надо было бежать домой, а он спрятался под крыльцом. Тут то бабушка Анна его и нашла. Сначала просто выманивала:

— Вылезай, поганец, не то выдеру крапивой!

Мишка не вылезал. Тогда бабушка и правда, сорвала крапиву и начала хлестать Мишку по чём зря. Места под крыльцом было так мало, а крапива такая длинная, что досталось всем частям тела, даже лицу и шее.

И после этого случая, Мишка долго не ходил к Куликовым, до самой зимы. Но потом про керосин и крапиву все забыли, про махорку тоже, к тому же настала осень, за ней зима, а большая печка в доме Куликовых была всегда натоплена. Дедушка Кулик, как и прежде, рассказывал Мишке свои были и сказки, про старые раздоры не вспоминали.

Вот правда следующим летом, про крапиву Мишка вспомнил, хотя и случайно. Увидев, какая огромная выросла крапива у них за баней, почти до крыши, вспомнилось, как бабушка Анна доставала его такой крапивой под крыльцом.

— Неужели и Куликовых такая же длиннючая? — Задумался Мишка. И что бы проверить это, да и делать было нечего, побежал на другой край деревни, где жили бабушка с дедушкой. Крапивы было много везде, но такой длинной не было. Мишка обошёл дом, зашёл за двор, со стороны огорода, самая длинная крапива росла в малиннике, но за баней всё равно была больше.

В это время, из хлева, в окошечко, высунула голову кода Дунька, и заблеела, глядя на Мишку.

— Голодная, наверное, надо покормить.

Мишка сорвал несколько листов капусты и скормил Дуньке. Капуста козе явно понравилась. План родился сам собой. В памяти всплыли бабушка с крапивой, волдыри по всему телу, и полосы на ногах, от дедовского прута.

Заскочив в избу к Куликовым, Мишка моментально оценил ситуацию. Бабушки дома не было, видать к соседкам ушла, а дед Кулик спит на печи и ничего не слышит. Выбежав на улицу, в одну минуту, Мишка открыл калитку в огород и дверь в хлев. Дунька не раздумывая пошла на грядки, прямо к капусте. Сам же он бросился бежать домой, но не через деревню, а огородами, что бы никто его не увидел.

— Вот пусть теперь останутся без капусты на зиму, — думал Мишка, — не из чего будет щи варить, узнают, как крапивой да прутьями хлестать.

На утро Мишке не терпелось узнать новости, и он, не позавтракав, сразу как проснулся, побежал к Куликовым. Бабушка Анна была в огороде и приводила в порядок грядки. Капуста была на месте, хотя и поеденная местами.

— Мишка, ты вчера к нам в огород не ходил? — спросила бабушка.

— Не, я вчера у вас не был, дома был целый день, — соврал внук. — А что случилось?

— Да вот, дедушка, наверное, калитку плохо закрыл, Дунька в огород пробралась, грядки потоптала, поела капусту.

Мишка, с деловым видом осмотрел грядки, даже потрогал кочаны.

— Что-то немного и поела, видать, сытая была, — высказал своё мнение.

Бабушка посмотрела на него, с каким-то недоверием, или просто так показалось, но Мишка решил, на всякий случай, тему не продолжать и побежал по своим делам.

Стоя в углу, в квартире ленинградской бабушки Киры, Мишка вспоминал недавние свои деревенские события, и не мог понять, ну что за наказание, стоять в углу.

На слудующий день, бабушка Кира повела Мишку с Женькой в школу сама, да не просто отвела, а осталась в школе на все занятия, разместившись в раздевалке. Так и повелось, пока внуки учились, бабушка сидела в раздевалке, вязала, или разговаривала с гардеробщицей, такой же пенсионеркой, а потом вела детей домой. Ни о каких прогулах занятий речи больше быть не могло, Мишка с женькой попали под полный контроль.

Так продолжалось всю осень и зиму. Мишка постепенно к школе привык, на уроках уже не пытался вставать и уходить, да и учёба стала интереснее. Кружки и крючки закончились, первоклассники стали писать прописные буквы и целые слова. А так как Мишка уже умел читать, причём вполне прилично, учительница его даже хвалила.

С наступлением весны, бабушка Кира приболела, в школу с внуками ходить перестала, но братья уже и сами втянулись в учёбу и прогуливать не пытались. К тому же, после уроков и в воскресенье особенно, Мишка с Женькой стали много гулять. Но ввиду неприятия их местными дворовыми детьми, они начали исследовать близлежащие окрестности.

И тут братьев ждала удача. Оказывается, живут они на самой окраине города. За бабушкиным домом всего одна девятиэтажка, а дальше железная дорога, поле, речка и лес. Для братьев это было полное счастье.

До леса всего-то с киллометр, нужно пройти поле и перейти по мостику речку. Женька оказался заядлый рыбак, сделал удочку и мог часами сидеть и ловить рыбу. Иногда попадались пара-тройка уклеек, а бывало и окунёк или плотвичка.

Мишке рыбалка тоже нравилась. Но высиживать часами на берегу, он всё же не хотел. По этому, пока брат удил, Мишка бежал к лесу. Снег сошёл ещё не весь, но в лесу было так хорошо и просторно, что он мог просто бродить среди деревьев, ничем не занимаясь.

Бабушка Кира, узнав, что внуки ходили за железку, сначала рассердилась, но после того, как они с жаром рассказали какие открываются перспективы, что они будут приносить грибы и рыбу, бабушка подумала и согласилась, что дело в общем, хорошее и к столу прибавка.

Однажды, когда уже наступили совсем тёплые дни, Мишка с Женькой решили обследовать дачный посёлок, который находился сразу за речкой. На дачи они не заходили, а пошли по периметру посёлка. Он оказался не таким уж и маленьким, как кажется с той стороны речки. Одна его граница проходила по берегу, другая упиралась в лес.

Наверное, не пройдя и половины, братья подустали и решили плюнуть на эту затею, тем более что ничего интересного они не обнаружили. Так как немного отклонились в сторону от маршрута, где обычно ходили, они решили не возвращаться, а немного срезать путь через болотце и выйти уже в знакомый лес, куда Мишка ходил много раз.

Отойдя от дачного посёлка каких-то сотню метров и углубившись в высокую траву братья вдруг наткнулись на непонятное сооружение из досок, веток, камыша, кусков рубероида и ещё невесть чего. Сразу было видно, что это постройка людей опытных, знающих толк в строительстве, обосновавшихся здесь не вчера.

Пока Мишка с Женькой стояли разинув рты, рядом с ними оказались трое пацанов. Двое были нормального возраста, ну как братья примерно, третий полная мелюзга, лет пяти-шести на вид, не больше. Вот этот мелюзга и заорал пронзительным писком:

— Толян, чужих поймали! — Можно было подумать, что он братьев держит, а они вырываемся.

Из строения вылез парень, совсем взрослый, ну лет двенадцати точно, который смотрел на Мишку с Женькой так, что те сразу поняли, сейчас побьют. Но ничего страшного не произошло, Взрослый Толян расспросил братьев, кто такие и откуда. А когда узнал, что они не ленинградцы, что живут с бабушкой, которая их всё время ругает и заставляет ходить в школу, даже повеселел и пригласил в строение.

Так произошла встреча Мишки с Женькой, а потом началась и дружба с ленинградскими беспризорниками, или беглецами. В отличии от дворовых, они братьев приняли, не смеялись и не дразнились. В их лице братья нашли первые родственные души, в этом большом и непонятном городе. С этой встречи началось знакомство Мишки и Женьки с изнанкой детской ленинградской жизни, отсюда они начали приобретать свой первый жизненный опыт, зачастую криминальный. Но вместе с этим, отсюда же начались новые испытания для бабушки Киры, хотя ей и так было с ними нелегко.

Беспризорников было пятеро. Они назывались ватагой, и жили своей, свойственной для их ватаги жизнью. Мишке с Женькой ватажники понравились сразу. Они были самостоятельны, и совершенно независимы.

Старший был Толян, ему стукнуло одиннацать лет, но выглядел ещё старше, был гораздо выше всех и крепкого сложения, практически никогда не улыбался, всегда деловит и рассудителен. В ватаге Толян имел непререкаемый авторитет и уважение. Слово старшего — закон, с ним никто не только не спорил, а даже не помышлял об этом.

Ещё двоим было по десять лет, Шурка и Молчун. Шурка — конопатый, полноватый, всегда улыбающийся и всегда голодный. Он умел расположить к себе так, что ему всегда что-нибудь давали. Он даже не просил, просто подходил и смотрел, например, на овощной лоток. В итоге продавщица протягивала ему яблоко, или ещё что. Всё добытое приносилось в ватагу.

Молчун. Крикливый, нервный, лохматый, неопрятный и весь какой-то как на шарнирах, к тому-же сильно косоглазый. Молчун всегда спорил, всегда был готов ринуться в драку, вечно в синяках и царапинах. Он всегда всем не доволен, он не мог усидеть на месте ни секунды, не мог говорить тихо и спокойно, при разговоре размахивал руками, при том было непонятно куда он смотрит.

Младшая часть ватаги состояла из Фили и Гнома. Гному, которому при первой встрече Мишка не дал больше пяти лет, оказалось уже семь. Он имел необычайно пискливый голос, умел заплакать в любое время, причём очень естественно. Гном зарабатывал этим деньги. Например, на остановке автобуса, или в метро поднимал вой, что потерял пятачёк. Всегда находились добрые люди, которые давали ребёнку на проезд, и заработок был совсем неплохой. Правда, иногда вызывались желающие отвезти малыша домой, тут Гному приходилось выкручиваться. Несмотря на маленький рост и в общем то юный возраст Гном был умён и хитёр, кроме того хорошо и быстро бегал, что ему всегда помогало.

Филя ни чем примечательным не выделялся. Разве что в нём была какая-то аккуратность. Он был похож на отличника. Скромный, молчаливый и застенчивый. Филя выполнял роль адьютанта Толяна, всегда уходил и приходил вместе с ним. Они часто уезжали в город, там Толян знался со старшаками. Так же на них с Толяном была обязанность одевать ватагу. Одежду доставали, как правило снимая с верёвок, Толян снимал, Филя стоял на шухере. В общем в понимании Мишки и Женьки, ватага жила отлично, и о такой жизни можно только мечтать.

Все пацаны в ватаге были ленинградцы, или с области, сбежавшие из интернатов и детдомов, за исключением Молчуна. Молчун был с Кронштадта, и сбежал от матери. Толян с Филей сбежали в разное время из Пушкина. У всех были родственники, но выбор был сделан в пользу ватаги. Толян бегал третий год.

Так получилось, что Мишка с братом привязались к ватаге, получилось, как-то само-собой. Всё свободное время они теперь проводили с кем-то из ватаги, понемногу втягиваясь в их жизнь, их дела. Они выполняли поручения Толяна, причём, не испытывая какого-то ущемления своих прав. Толян никогда не приказывал, он говорил надо сделать то-то и то-то, кто пойдёт?

Однажды понадобились гвозди. Гном предложил украсть в универмаге «Нарвский», Мишка с Женькой тоже вызвались. Всё было просто, гвозди лежали на стелажах, любых размеров. Прогуливаясь по магазину, берёшь гвозди и по карманам, но немного, что бы незаметно. Несколько заходов и дело сделано.

Так же Толян научил братьев проверять телефоны-автоматы. В автоматы бросали двушки, когда звонили. Если кто-то не дозвонился, двушка должна вернуться. Но откуда монетка выкатывается, ставился кусочек губки. Когда двушка не выпадала, как правило стучали по телефону, и говорили, что проглотил. Но был специальный крючок из тонкой проволоки, губка подцеплялась, и вываливалась горсть двушек. Братья обходили автоматы на своей территории, деньги конечно в ватагу. Так же делалось в метро, где пятаки меняли. Но это было опасно, требовало определённых навыков и проворности, правда и деньги приносило большие.

Вот так прошёл первый год Мишкиной городской, ленинградской жизни, и наступило лето.

Лето в деревне, дома, где всё привычное, всё родное. Дома, где Мишка знает каждый сучок на потолке, знает, как какая половица скрипит. Дома, это такое счастье, когда хочется кричать от радости, и плакать одновременно. Как Мишка соскучился по своей деревне, по запаху сена, по кислым яблокам и недозревшему крыжовнику. А ещё по своему лесу, он его знал, сколько помнил себя, знал каждое дерево, и под каким деревом, какой гриб должен расти, это его лес, там так хорошо и уютно. Это его дом, а ленинградская квартира, бабушки Киры, так и не стала родной.

Но в тот год лето промелькнуло, как день, как миг. Конец августа, и Мишка с Женькой снова едут в Ленинград. Как не хочется, ужас как не хочется. Но нет выбора, совсем нет. Мамка плакала, вместе с Мишкой, она понимала, понимала как ему плохо в городе, жалела, но что поделать, детям надо учиться.

От деревни ехать до Ленинграда четырнадцать часов, ночь и полдня. Мишка с братом не спали, они разрабатывали новый план побега из города, ещё туда не приехав. Они были на всех обижены, им казалось, что их все бросили, они никому не нужны, и все мечтают от них избавиться. А раз так, то и они никому ничего не должны и не обязаны. И прямой им путь в ватагу, к вольной жизни, только-бы найти пацанов и все проблемы решены. Братья уже не маленькие, Мишке скоро девять, брату Женьке десять, можно жить самостоятельно и ни от кого не зависеть.

В Ленинграде внуков встретила бабушка Кира. Она была радостная, говорила, что очень скучала, что купила им много обнов, и большой торт. Мишка с Женькой решили, что бабушка подлизывается, и от мысли сбежать в ватагу не отказались.

В квартире братьев и правда ждал торт, настоящий, купленный в магазине, а не испечённый бабушкой. Ещё были куплены книги, тетради, карандаши, пеналы, новые рубашки и кепки. Но самое главное, бабушка купила железную дорогу, целую коробку рельсов, вагончиков, домиков-вокзалов и паровоз. Железная дорога была шикарная, много лучше, чем у соседа Валерки, потому что новая.

Весь следующий день Мишка с Женькой играли в поезда, даже на улицу не выходили. Ещё день прошёл в хождении в магазин, за покупками недостающего к школе и новой обуви. А дальше началась школа. Только через две недели, в воскресенье с утра, братья собрались к друзьям в ватагу.

Мишка с Женькой бежали бегом, через железку, по мостику через речку, мимо дачных домиков и через болотце. Они представляли, как им сейчас обрадуются ребята, как братья им расскажем про лето в деревне, а главное, что они теперь решили жить с ними вместе, в ватаге.

Но их ждало разочарование, в жилье никого не было. Строение не выглядело разрушенным или заброшенным, даже на оборот, были видны следы ремонта, появились две сетки от кроватей и несколько новых ящиков, вместо стульев. Но пацанов не было.

Мишка и Женька походили вокруг, от нечего делать сходили в лес, набрали грибов, снова вернулись к жилищу, никого. И на следующий день, и через день, и через три никого не было. Только через неделю братья застали в жилище Толяна и Молчуна. Они рассказали, что пацаны все в интернатах, Молчун тоже был, но сразу сбежал.

А до этого, Молчун навсегда сбежал от матери. Она привела в их комнату чужого, толстого дядьку и каждый вечер пила с ним водку. Потом, дядька решил выдрать Молчуна ремнём, но тот не растерялся и саданул толстяка вилкой в ногу. После этого, конечно, пришлось бежать, потому что дядька орал на весь Кронштадт, что Молчуна придушит.

Теперь Толян и Молчун занимаются фарцовкой на Невском, а здесь бывают редко. В центре жить лучше, всё лето можно спокойно на чердаках, а зимой уйдут в подвал. Старшаки, с которыми они знаются, обещали договорится с дворником, и если всё тихо, то их никто не тронет.

Для Мишки с Женькой перспектива оказалась не радужная, ватаги нет, а значит и бежать некуда. Но Толян пообещал взять их на Невский и научить фарцовке, правда не в этот раз, а как ни будь после, сначала нужно посоветоваться со старшаками. Друзья договорились встретиться через неделю и братья стали ждать.

А пацаны изменились за этот год. Толян стал ещё более серьёзен и здорово подрос. Да и Молчун уже меньше кричал и размахивал руками, даже выглядел не таким лохматым и неряшливым, а вполне прилично, видимо жизнь в центре повлияла на его внешний вид и поведение.

Всю следующую неделю братья никуда не ходили после школы. Сидели дома, перешёптывались, а при бабушке замолкали. Она попыталась выведать, что у них за секреты, но Мишка с Женькой, конечно, ничего не рассказывали. Они обсуждали, как сбегут с Толяном в центр, как будут жить вольными людьми, а бабушка пусть живёт одна, в своей квартире, вяжет своё вязание и смотрит свой телевизор. В поведении бабушки внуки находили одни минусы и ущемление своих прав, всё то ей не так, всё пытается их воспитывать и заставлять что то делать. То мусор выноси, то посуду вымой, одежду складывай, обувь почисти, уроки делай, никакой жизни, одни ограничения и запреты.

Толян не обманул. Через неделю после первой встречи он пришёл в жилище. Мишка с Женькой рассказывали Толяну о своих планах, о том что дома жизнь для них невыносима и мы хотят уйти от бабушки навсегда. Толян был бродяга со стажем, беспризорничал третий год, и знал о вольной жизни всё. К тому же имел большие знакомства со старшаками, которые как-то контролировали деятельность младших. Для него в этом был видимо определённый смысл, романтика, воля, независимость. Братья же в этом пока понимали мало, для них главное было, раз они никому не нужны, уйдут, тоже будут ни от кого независимы, как Толян. Как это отразится на их дальнейшей жизни, им было всё равно. Об этом мы не думали, главное свобода. И Мишка с Женькой пошли к свободе, огромными детскими шагами.

Интересы ленинградских беспризорников распространялись ближе к центру города. Там было легче жить, выжить, пропитаться и просто спрятаться. В большие ватаги пацаны не собирались, кучковались по два-четыре человека. Как правило, это были группы по интересам, ну или по сфере деятельности. Были пацаны вокзальные, которые промышляли мелкими кражами, попрошайничеством и обманом: " Я от поезда отстал». Их часто ловили, отправляли в детский приёмник, затем отдавали родственникам или оформляли в интернат. Но как правило через месяц-другой они появлялись снова.

Были уличные, эти крали всё, что попадало под руку, обирали пьяных и выпрашивали пятачки на проезд домой.

Тогда же появилось новое течение — фарцовщики. Пацаны этой группировки занимались выпрашиванием всякой мелочёвки у иностранцев. Жевачка, значки, открытки и как большая удача сигареты. Так же развивался мен. Менять можно было те же значки, открытки, юбилейные монеты, это был следующий уровень, после выпрашивания. Конечно, попутно промышляли и мелкими кражами. Всё выпрошенное и выменянное отдавалось Толяну, дальше шло к старшакам. Фарцовщиков ловили нещадно, в этой профессии нужно было обладать чутьём, смекалкой и невероятной шустростью, иначе долго не протянешь.

Толян с Молчуном жили в подвале, в районе Литейки. Жили по царски, у них был вполне приличный диван, сетка от кровати, одеяла и даже подушки. Раньше здесь жили двое старшаков, но их поймали, жильё перешло к Толяну. Подвалы больших домов — это целые лабиринты, с множеством закутков и отсеков, а так же входов — выходов в виде дверей и вентиляционных окон. Поймать кого либо в подвале было практически невозможно, только если спящими, или при облаве милиции, дружинников и дворников. Жители подвалов знали каждую щель, где можно просто спрятаться, забившись за какую ни будь трубу. Вытащить оттуда пацана нельзя никаким способом, да и найти трудно.

Прожили в подвале Мишка с Женькой не долго, меньше недели. Далеко не уходили, страшно одним ходить в незнакомом месте, да ещё в самом центре большого города. Это не окраина с лесом и речкой, где можно носиться, никого не боясь. Братья облазили весь подвал, все подвальные закоулки и уголки. Наверх выходили совсем редко, только вечером, когда стемнеет, что бы встретить друзей с промысла.

Толян с Молчуном уходили каждый день, возвращались с продуктами, хлеб, колбаса, а то и сладости с фруктами. Прибыль приносили телефоны-автоматы, иногда удавалось что то выменять у иностранцев и продать или обменять на продукты у старшаков. Ещё они ходили к школам и отбирали мелочь у школьников, это занятие называлось «трясти».

Молчун любил ездить на трамвае, или другом транспорте. Становился у кассы, и когда передавали за проезд, отрывал билетик, а деньги незаметно прятал в карман. У него это получалось здорово и ловко, иногда таким образом Молчун мог собрать рубль и больше.

В тот день Толян пришёл раньше обычного, когда было ещё светло.

— Надо поехать на окраину, — сказал он. — Поедем в ваш район, поснимаем одежды. Я буду на шухере, если что, свистну. Вы снимаете одежду с верёвок и быстро сматываетесь. Брать нужно рубашки, брюки, хорошо, если будут свитера и куртки, больше одной-двух вещей снимать в одном месте не надо. Если свистну, разбегаться в разные стороны, встретимся потом в заранее обговоренном месте.

Идея братьям понравилась, да и в подвале сидеть надоело, а тут настоящее дело, весёлое и интересное.

— Я знаю, где одежды видимо не видимо вывешивают, — заявил Женька. — Мы когда с Мишкой по дворам ходили, видели. Там всегда, что то висит, можно спокойно поснимать.

— Толян, а можно мы потом, когда поснимаем одежду, домой сходим. Просто через дверь послушаем, что там у бабушки в квартире.

— Идите, кто вас держит, — Толян как всегда был спокоен и невозмутим.

— Да мы только послушаем, — поддержал брата Женька.

Они уже несколько раз говорили о том, что надо бы сходить домой, как то узнать, что там происходит. Если бабушка Кира их не ищет, можно спокойно уходить снова. А вот что делать если ищет, Мишка с Женькой решить не могли, но наверное, всё равно надо уходить, потому что иначе, больше им свободы не видать. Да и попадёт наверняка здорово. И всё же домой хотелось. Вспоминались бабушкины пирожки, жареная картошка, а каша по утрам не казалась уже такой противной.

Одежду поснимали хорошо, всё делали быстро и ловко. Толян набил целый рюкзак рубашками и брюками, после чего решил:

— Ладно, хватит на сегодня. Я домой. А вы идите, проведайте свою бабушку, захотите вернуться, адрес знаете.

Мишка с Женькой пошли к своему двору. Там никого не было, время позднее, в доме горели редкие окна, город спал. Присели на скамейку, под облетевшей сиренью, обдумывая, что делать дальше.

— Ты, вот что, — решил Женька, — иди пока один. Я пока тут останусь, спрячусь под горкой. Послушай через дверь, если всё тихо, возвращайся. А если нас ищут и тебя поймают, скажи, что за мной пойдёшь, что я тебя жду, и мы убежим.

— Почему я? — Идти одному Мишке совсем не хотелось. — Пойдём вместе, или ты иди, а я под горку спрячусь.

— Как ты не понимаешь? — старший брат начал приводить аргументы. — Если нас поймают двоих, то в жисть больше никуда не выпустят, даже во двор. Знаю я, как бабушка сделает, будем под замком сидеть. Если меня одного поймают, то ты как? Тебе и ребят то не найти.

— Найду, — возразил Мишка, — что я маленький.

— Нет, тебе надо идти. Ты, если что, убежишь. А у меня нога болит, видел, как я упал, когда бежал со штанами? Мне не убежать, попадусь, всё — прощай вольная жизнь. Да и так, ты бегаешь быстрее меня.

Слова о том, что Мишка бегает быстрее, произвели впечатление, он действительно часто бегал быстрее старшего брата, тот быстро задыхался, а Мишка мог бежать сколько хочешь.

— Ладно, пойду. Только ты смотри внимательно. Если увидишь, что я побежал, тоже беги, к железке, где мы поле переходим.

По лестнице Мишка поднимался осторожно и медленно, останавливаясь на каждом этаже. Особенно долго стоял, прислушиваясь, перед своим пятым. Сердце бешено колотилось, готовое выпрыгнуть. Даже возникла мысль вернуться, сказать Женьке, что тихо всё, а не верит пусть сам идёт и проверяет. Но любопытство пересилило, и он медлен, на цыпочках, подкрался к двери бабушкиной квартиры.

Мишка прислушался, за дверью была полная тишина. Что бы удобнее было слушать, он опустился на четвереньки и прижал ухо к самой двери. Под руку, под ковриком, что-то попало, и Мишка с удивлением вытащил ключ от квартиры. Ключ обычно оставляли, когда дома никого не было.

— А где же бабушка? — Ничего не понимая, Мишка вертел в руках ключ, не зная, что делать.

В это время, дверь напротив, распахнулась и на площадку вышла тётя Катя, в халате и тапочках на босу ногу, бабушкина соседка и подруга.

— Миша! — Тётя Катя всплеснула руками и прислонилась к стенке. По её лицу вдруг ручьями побежали слёзы.

— Миша, — повторила она, — а Женя где? Где вы пропадали? Вас все ищут… от школы… милиция. Мы подали телеграмму в деревню, завтра приедет ваш дедушка Яков.

— Папка? — Мишка округлил глаза. К такому повороту событий он был совершенно не готов.

— Да, да… Яков Иванович, утром приезжает… Миша, проходи, что случилось, Женя где? — тараторила тетя Катя, не переставая плакать.

— А где бабушка? — Мысли в Мишкиной голове начали скакать и прыгать, он ничего не понимал, почему приезжает папка, почему ключ под ковриком?

Тётя Катя медленно опустилась на корточки:

— В больнице Кира… бабушка. Инфаркт у неё, увезли в понедельник ещё… на скорой. Миша, где вы пропадали, что случилось, Женя где? — Повторяла соседка.

Неожиданно для себя, Мишка тоже заплакал, вернее у него из глаз, так же как у тёти Кати потекли слёзы, к горлу подступил и сдавил дыхание, огромный комок.

— Мы, это… — завсхлипывал Мишка, — мы заблудились… — он совсем не знал, что сказать, — мы в подвале были.

— А Женя где? — Не отставала тётя Катя.

— Он здесь… он здесь… внизу. Он идти боится, я сейчас. — Мишка понял, что нужно делать. Надо бежать, куда угодно, подальше отсюда, подальше от всех, бежать надо немедленно. Он вскочил и рванул вниз по лестнице.

— Миша, Миша! — Кричала вслед тётя Катя, — ты куда, подожди!

Но Мишка уже ничего не слышал и не соображал, он бежал, перепрыгивая ступеньки, в голове билась мысль:

— Бежать, бежать, бежать!

Мишка выскочил из подъезда и побежал сломя голову. Он совсем забыл, куда они договорились бежать с Женькой, и бежал совсем в другую сторону от подъезда, прямо по улице. Бежал и не слышал, как сзади бежит Женька и кричит:

— Мишка, Мишка! Стой, ты куда?!

Бежал, пока не выбился из сил, пока не перехватило совсем дыхание, тогда Мишка упал, прямо у какого-то дома и завыл в голос. Слёзы душили, ужас заполнил всё тело и сковал движения.

Подбежал Женька, затряс Мишку за плечи:

— Ты чего? Ты куда? Что там? Ты чего бежишь?

Младший ревел, хлопал глазами, всхлипывал и не мог сказать не слова. Потом они шли, по улицам, дворами и опять по улицам. Сидели в каком то дворе, в детском домике, плакали уже вместе, размазывая слёзы, и никак не могли понять, что происходит. Почему приезжает папка? Почему бабушка в больнице, и их, Мишку с Женькой ищет милиция.

Только к утру, когда начало светать, а в окнах загораться огни, братья немного успокоились. Но что делать дальше, было всё ещё не понятно. Ясно одно, домой им возвращаться нельзя, там будет милиция, и их обязательно посадят в тюрьму. Значит надо добираться до центра и идти к ребятам, Толяну и Молчуну. Друзья обязательно что ни будь посоветуют, они наверняка знают, что делать.

10.

Что делать, ребята не знали. Молчун как всегда начал махать руками, и глядя, своими косыми глазами, не понятно на кого из братьев, кричать:

— А чего вы туда попёрлись? По бабушкиной каше соскучились? В школу захотели? По углам не настоялись? Эти взрослые только и думают, как над нами издеваться, пусть живут, как хотят! Попёрлись они!

Толян был более рассудителен, и как всегда, спокойно и веско заявил:

— Раз приезжает дед, значит, вас заберут в деревню.

— Не, — не согласился Мишка, — в деревню нас не заберут, там школы нет. Мы просились летом, не оставили, там мы тоже не нужны.

— Значит, сдадут в интернат, — подвёл итог Толян.

— А может нам лучше в Карелию, а Женька? Ты говорил, там дом есть, где можно жить? — Посмотрел с надеждой, на старшего брата Мишка.

— Не знаю. — Женька замялся. — Дом давно был, может, заняли.

— Не доедете вы до Карелии, в поезде поймают. Да и жрать там нечего, зима скоро. Уж лучше оставайтесь с нами, здесь проживём, подвал тёплый, места хватит, прокормимся сообща, старшаки поддержат. — Подвёл итог Толян.

И братья остались в тёплом подвале.

Целую неделю Мишка с Женькой опять просидели в подвале, никуда не выходя. Толян приволок электрическую плитку, и подключил её к проводам. На плитке можно было варить картошку, макароны или суп. Женька увлёкся новым интересным делом и стал в компании за повара.

А потом их пойм

...