автордың кітабын онлайн тегін оқу По гаснущей лунной дорожке. Сценарий
Михаил Александров

Кітап туралы Қазір оқып жатыр5 Тегін фрагмент

Михаил Александров

По гаснущей лунной дорожке

Сценарий

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

В 1943 году Новороссийский укрепрайон был южным рубежом немецкой обороны Готенкопф — одной из трёх (вместе с Мажино и линией Маннергейма) знаменитых оборонительных линий.

Наш десант блестяще прорвал ее, сделав это умно, хитро, с минимальными потерями. Мы стали хорошо воевать, однако важно не только это. Главное — тайна того, как человек идёт на смерть, становится солдатом. Что такое героизм? В сюжете совмещены вымышленные и реальные события. Автору удалось достичь их единства.

12+

Конец лета 1943 года. Прифронтовой Геленджик пополняется войсками, ожидающими штурма Новороссийска. Уже более полугода в сорока километрах от Геленджика идут жесточайшие бои на «Малой земле». Благодатный конец лета на Чёрном море: тёплая ласковая погода, фрукты, солнце. Кажется, война остановилась на время, чтобы подарить солдатам радости мирной жизни, но наступление неотвратимо. Неотвратимо многие из тех, кого еще сегодня согревает августовское солнце, вскоре будут покоиться на прибрежных скалах, улицах Новороссийска или на дне Цемесской бухты. Все знают, что Новороссийск укреплен немцами по последним военным законам фортификации. Город и его окрестности являются южным рубежом немецкой обороны Готенкопф (буквально «голова гота»), ставшей впоследствии более известной под названием «Голубая линия» и вошедшей в историю как одна из трёх (вместе с Можино и Маннергеймом) знаменитых оборонительных линий.

Каждый день на «Малую землю» уходят подкрепления, и каждый день оттуда возвращаются катера, переполненные ранеными. В санаториях, переоборудованных под госпиталя не хватает мест. Многие страдальцы умирают прямо на улице, не успев получить медпомощь.

На западном фланге немецких позиций, прикрываемом румынскими горными стрелками после скоротечного боестолкновения с советским разведывательно — диверсионным отрядом взяты в плен три румынских офицера со штабными документами. Катер, доставивший наших разведчиков к Малой земле под командованием старшего лейтенанта Александра Крайнова до начала вылазки был вынужден маскироваться за мысом, до тех пор, пока не закатиться луна. Потом, по ориентирам высвеченным ночным светилом на берегу, разведчики пробирались к румынским позициям. После захвата «языков» бойцам необходимо было до восхода солнца вернуться на катер и отойти от берега на расстояние недосягаемости для немецкой артиллерии.

Напряжение предстоящей битвы охватывает пребывающее в Геленджик пополнение, среди которого только что призвавшийся Костя Соколов из Вологодчины подрабатывавший до войны конюхом на колхозной ферме и уже успевший понюхать пороха при обороне Москвы кубанский ветеринар Мирон Ещенко. Оказавшиеся рядом два разных по характеру и образу человека, как случается на войне, вскоре сближаются. В относительно спокойной обстановке им хватает времени размышлять о «вечном», в том числе о корнях человеческой дружбы. Исподволь к Соколову и Ещенко приходит осознание, что в ряду сблизивших их качеств есть нечто не самое хорошее — всё возрастающий страх перед смертью. Говорить при всех об этом неприлично. Костя и Мирон понимают, что окружающие испытывают те же чувства, но находят способ не поддаться страху, сосредоточиваясь на выполнении своего служебного и воинского долга. Соколову и Ещенко этого сделать не удаётся. Они делятся друг с другом упадническими настроениями. В воображении Константина постоянно возникает картина летящей в десантную баржу бомбы, а страх Мирона связан с возможным тяжёлым ранением и смертью в беспомощности или, что ужаснее с пленением и пытками. В новобранцах возникает неприязнь к настроению самопожертвования. Им начинает казаться, что их сослуживцы окружили себя щитом лицемерной и глупой бравады, притом, что почти всех ждет одно — небытиё и в лучшем случае общая могила.

Ещенко и Соколов работают на разгрузке боеприпасов с пришвартовавшегося к главному причалу Геленджикской бухты грузового судна. Солдаты оживляются, когда замечают приближающийся к берегу катер с бойцами Крайнова. Новобранцам объясняют, что Крайнов и его друг, и командир капитан-лейтенант Василий Болотов, лучшие офицеры Новороссийской ВМБ и любимцы ее командующего — контр-адмирала Георгия Холостякова. Офицеры по очереди, а иногда вместе по нескольку раз в неделю совершают дерзкие, неожиданные и всегда нестандартные рейды по немецким тылам за линией обороны Малой земли. Немцы знают их по именам и всегда отчаянно, но безрезультатно преследуют.

Встречать Крайнова, вместе с его другом Болотовым приезжает сам Холостяков. Солдаты, едва сдерживают любопытство, при виде конвоируемых на берег румын, которые кажутся бойцам потешными в своих беретах и похожих на пожарные касках. Крайнов, тем не менее, выглядит серьезно и озабоченно. Сразу после приветствий адмирала и передачи пленных военной разведке, Крайнов обращается к Холостякову с просьбой о немедленной организации нового рейда для захвата экземпляра немецкой безоткатной пушки LG 42 и автоматов «беретта» с которыми десантники еще не сталкивались. Холостяков встречает просьбу с пониманием и обещает дать распоряжение. Свидетелями этой просьбы случайно оказываются Ещенко и Соколов. По наивности Ещенко громко, вслух высказывает сомнение в необходимости рисковать жизнями ради захвата образцов вражеского оружия, чем привлекает к себе внимание. Мирон и Костя выглядят здоровяками. Болотов зовет их в свой батальон, предупредив, что у него служат лишь добровольцы. На глазах у многих Ещенко и Соколов не решаются отказаться от службы в геройском батальоне.

Крайнов отказывается от положенного после рейда отдыха и тут же вместе с Болотовым приступает к учениям личного состава по десантированию. Василий и Александр не дают передышки ни себе, ни подчиненным — построив на берегу, деревянные макеты катеров они отрабатывают предстоящую высадку с целью добиться десантирования 300 человек за сто секунд. Это означает, что каждый десантник, прежде чем добежать до укрытия будет находиться под огнем лишь мгновения — значит и потери будут минимальны. Пока одна группа бегает по сходням, другая готовясь к ночным действиям, взбирается с завязанными глазами на скалу, третья изучает немецкие мины, четвертая отрабатывает приемы самбо… Тренировки не прекращаются ни на день. Болотов отобрал в свой батальон не только здоровых, но и образованных, умных людей. Недавно он пополнился интеллигенцией, среди которой есть учитель, писатель, журналист, композитор, профессор, студент, адвокат и даже дипкурьер. Разумеется, все они приобрели соответствующие своей профессии прозвища. Ещенко тут же получает прозвище «Казак», а конюха Соколова дабы не обижать перекрещивают в «Джигита».

Проезжающий мимо командующий армией Леселидзе останавливается у тренирующихся, и с улыбкой замечает: «Прямо как в лагере Суворова перед штурмом Измаила!»

Ещенко и Соколов тренируются без усердия. Они отравлены мыслями о бесполезности тренировок, считая своих ровесников офицеров выслуживающимися выскочками. Мирона и Костю смертельным обручем сковывает мысль о том, что лишь немногим более 30 процентов бойцов добираются под огнем до «Малой земли». Ими уже не воспринимаются доводы офицеров о том, что именно эту статистику и ставиться задача переломить. Слова Болотова о том, что «победа приходит раньше сражения» и что «если нет в душе победы, то бессмысленно и сражаться» кажутся им совершенно бессмысленными. Болотов замечает скованность и оцепенение Ещенко и Соколова и, посоветовавшись с Крайновым, принимает решение отправить новобранцев до принятия присяги на работы в госпиталь. Самих же комбата и комроты вызывают в штаб к адмиралу.

На площадь, перед главным причалом заполненную бойцами, высадившимися с пришвартованных судов, выкатывает полуторка с концертной бригадой. Артисты с ходу отваливают борта машины и не дожидаясь объявления о концерте взрываются популярными частушками —

Прибывшие к Холстякову Болотов и Крайнов узнают, что от пленных румын получены важные сведения, опираясь на которые принято решение забросить в немецкий тыл двух снайперов. Адмирал представляет офицерам двух молодых людей — парня и девушку, без знаков различия, и ставит Болотову и Крайнову задачу прикрытия их высадки. Место высадки должна указать снайперша, которая просит называть себя Лиза, а время комбат. По факту офицеры оказываются во временном подчинении 20-ти летней девушки, что слегка обижает их, но Холостяков переводит ситуацию на шутку и в качестве моральной компенсации дает офицерам перед выходом в рейд увольнительные на пол дня. Болотов и Крайнов спешат в госпиталь, где служат их любимые — подруги Тина и Клава.

Отпросившись у госпитального начальства, Тина и Клава с Болотовым и Крайновым прихватывают фляжку с вином и корзинку с виноградом и устремляются к морскому берегу, который в конце августа, кажется райскими кущами среди ада войны. Молодые выбираются на открытое побережье за Толстым мысом и располагаются у кромки воды на скромный пикник. Девушек тянет окунуться в море. Клава и Тина скрываются за мыском, чтобы вдали от мужских глаз обнажиться и почувствовать себя наядами. Едва офицеры наполняют кружки молодым вином, слышатся крики девушек. Схватив автоматы, офицеры бросаются на помощь. Прибежав к месту, где Тина и Клава собирались войти в воду Крайнов и Болотов застают страшное зрелище: вокруг приставшего к берегу баркаса плавает до полутора десятков трупов красноармейцев, а вошедший по пояс в воду пожилой грек вытаскивает покойников и складывает их на палубу. Крайнов и Болотов стоят в замешательстве. Грек поворачивается в сторону офицеров и с укоризной замечает, что «негоже перед усопшими любовными игрищами заниматься» и что «христиан требуется похоронить по христиански — на земле». Крайнов и Болотов извиняются и помогают греку, представившемуся дядей Димитрисом выловить бойцов. Выйдя на берег, офицеры успокаивают девушек и пьют за погибших.

Тем временем Соколов и Ещенко поступают в распоряжение старшины Попова, заведующего службой обеспечения одного из госпиталей. Лишившись еще в начале войны ноги Попов, передвигается на собственноручно сделанном протезе и возглавляет команду из таких же, как он инвалидов, легкораненых и выздоравливающих бойцов. Здоровый вид Соколов и Ещенко наталкивает Попова на подозрения о том, что прибывшие друзья были не на лучшем счету в боевом подразделении. Старшина небезосновательно подозревает новобранцев в малодушии и посылает на самую трудную работу — рыть могилы в скальном грунте. Так они знакомятся с Димитрисом, доставившим свой ужасный груз для предания земле.

Димитрис, которого Ещенко и Соколов приняли поначалу за служащего похоронной команды, разговорившись, поведал Косте и Мирону простую сагу своей жизни. В юности, ещё до революции, он баловался мелкой контрабандой, возя в Одессу из Турции мелкое шмотьё. Позже, во времена НЭПа Димитрис перебрался к родне в Геленджик и попробовал заниматься тем же, но местное население и отдыхающий трудовой люд не отличались большой платежеспособностью, и дело пришлось закрыть. Так он стал рыбаком, обеспечивающим курортный городок рыбой. Когда к Геленджику приблизился фронт, местные солдатки вызвались заменить мужиков на путине и, собрав женскую рыбацкую бригаду, позвали Димитриса капитанить. В немногие дни, когда рыбачки отпрашивались к детям, Димитрис, развезя рыбу госпиталям, выходил на несколько часов в море и подбирал, сколько мог мёртвых бойцов. Об этой его работе никто из женщин не знал.

В ту же ночь, на входе в юго-восточную часть Цемесской бухты укрывшись за мысом Дооб, расположился катер, с диверсантами сопровождающими Лизу и её напарника. Соблюдая правила секретности, снайперы не сообщают десантникам о своей цели в тылу. Молодой напарник Лизы ведёт себя до смешного солидно, как бы находясь в образе атамана детской игры в казаков — разбойников. Молодой человек требует называть себя дублером, и важно объясняет, что должен выполнить задачу «прикрытия». Он отказывается назвать Болотову имя.

— Будем обращаться к тебе «дублёр», — снисходительно соглашается комбат и безмятежно засыпает на корме. Дублёр, ожидавший узнать от Болотова о времени высадки, нервно следит за часами.

Почти полная луна начинает тускнеть, а вместе с ней тускнеет и серебристая дорожка на воде. Как по команде Болотов поднимается, отдаёт приказ мотористу запускать дизель и, развернув карту, просит Лизу указать место высадки. Лиза указывает на ту полосу передовой, где «малоземельцам» противостоит 4-я немецкая горно стрелковая дивизия. Катер на малых оборотах начинает пересекать Цемесскую бухту.

— До «Мыса Любви» десять миль — докладывает рулевой.

— Эта точка за передовой — поясняет Болотов — там немцы.

— Любовь спасёт мир — неожиданно выпаливает дублёр.

— Не любовь, а красота — поправляет Крайнов и добавляет — запомни — разведка воюет по лунным часам.

Несмотря на меры маскировки в эту ночь подойти незамеченными к берегу диверсантам не удаётся. В сполохах взлетающих ракет немцы открывают огонь. В первые секунды дублёр гибнет, даже не сойдя на берег. Болотов приказывает в ответ не стрелять и прыгать в воду под прикрытие борта. Крайнов уговаривает Лизу взять кого-нибудь из бойцов с собой, заменив убитого дублёра, но девушка непреклонна — больше людей — больше шума. Лиза отдает Болотову комсомольский билет, достав из него фотографию немецкого генерала и, задумавшись на мгновение, рвёт её.

— Без надобности, мы знакомы лично — поясняет она и, подняв снайперскую винтовку над головой, бежит по мелководью к берегу. Крайнов комкает куски фотографии и бросает в воду. Офицеры смотрят на тонущую в освещаемой ракетами ночной прозрачной воде бумагу.

— Это генерал-лейтенант Герман Кресс командующий 4-й немецкой горнострелковой дивизией — говорит Болотов.

Герман Кресс и его адъютант — румынский полковник Николаеску расположившись в тени, на склоне горы Колдун рассматривают в бинокль Цемесскую бухту. Кресс рассуждает о красоте гор, которые ему довелось повидать на войне — Балканы, Карпаты, Кавказ. Здесь ему тоже очень нравиться, но было бы ещё лучше, если бы лётчикам удалось разбомбить русскую береговую батарею на противоположном берегу. Она обстреливает немецкие позиции, когда и как захочет. Командующего ею капитана Зубкова обе стороны называют «уличным регулировщиком» Новороссийска.

— Где гарантии, что Зубков не наводит пушку на наш штаб? — риторически вопрошает Николаеску.

— Во время войны мы все время ходим под чьим-то прицелом — философски замечает Кресс и предлагает пообедать, спустившись к кухне, от которой веет запахом баранины. Не успев дойти до стола, где для него выставлено блюдо с бараньим мясом Кресс останавливается и начинает медленно оседать, схватившись за горло. Николаеску поняв, что несколько минут назад генерал предсказал свою гибель, хватается за автомат, но вторая пуля предназначается ему.

Соколов и Ещенко стоят в очереди за пайком в госпитальной столовой. В отличие от Константина Мирон не чувствует себя слишком подавленным положением второсортного солдата. Косые взгляды и пренебрежительное отношение госпитальных служащих и медперсонала он относит исключительно к козням старшины — инвалида. Ещенко уже давно поделился с товарищем мыслью о возможности отсидеться в госпитальной прислуге, когда их часть отправят на штурм. Соколов оценивает себя по другому, признавая в себе труса и не сомневаясь, что люди интуитивно чувствуют его трусость.

Внезапно по очереди проходит шепоток: «Димитрис… баркас… идут…» Один за другим люди выбегают на улицу и всматриваются в море, где со стороны Джанхота в бухту вползает груженый рыбой баркас Димитриса с женским экипажем. Людские голоса становятся все тревожнее. Ещенко и Соколов тоже выбегают из здания и видят, как со стороны Новороссийска вдоль моря со всё нарастающим гулом ползут двенадцать сверкающих фюзеляжами «Хейнкелей». Слышаться тихие проклятия. Наши зенитки тут же открывают по ним огонь, но снаряды не долетают до немецких самолётов, выстраивая заградительную огненную стену по границе бухты. Видя, что к береговым объектам не прорваться, немецкие лётчики разворачиваются на единственно доступную им цель — незащищённый баркас. Деловито, не спеша самолеты выстраиваются в атакующую цепь и, видимо не желая расходовать бомбозапас, открывают огонь из пушек. Работницы и медсестра госпиталя отворачиваются, закрывают глаза. Раненые красноармейцы, забыв обо всём, матерятся. Видно, что султанчики воды тянуться к цели всё ближе, но тут баркас неожиданно останавливается как вкопанный и, подняв бурун за кормой, даёт задний ход. Предназначавшиеся ему снаряды ложатся рядом. Воспользовавшись коротким промежутком на перезаход самолётов, суденышко на всех парах устремляется под защиту сплошного зенитного огня. Немцы успевают развернуться и теперь уже пускают в ход бомбы. Некоторое время из-за столбов воды ничего не видно, а когда водяная пыль рассеивается, баркас предстает перед глазами людей невредимым, идущим зигзагами под защиту зениток. Один из «Хейнкелей», потеряв в злобе ориентировку, забирается в зону зенитного обстрела и, получив в хвост самолёта зенитный снаряд, падает в воду. Остальные не решаясь искушать судьбу, разворачиваются и, побросав, куда придётся бомбы, удаляются.

У госпиталя раненые и медики обнимаются со слезами. Старшина Попов салютует из автомата. Ещенко с доверительной улыбкой делиться с Соколовым пришедшей идеей о том, что опытный моряк Димитрис мог бы перевести их в Турцию. Костя в ужасе от предложения товарища. Несмотря на страх, мысль Мирона дезертировать кажется ему грязной и низкой. Их разговор прерывается — попавшись на глаза Попову, они командируются в порт на разгрузку баркаса.

В лучах встающего солнца бойцы Болотова и Крайнова хоронят дублёра. За двое суток ожидания Лизы «малоземельцы» отодвинули передний край обороны еще на 200 метров в сторону центра Новороссийска и теперь морпехи могут предать тело снайпера земле на отбитом у врага клочке берега. Остается неизвестным его имя. Комбат и комроты рассуждают о том, что имя молодого бойца могла бы подсказать Лиза, но когда она вернётся и вернётся ли вообще… Разведчикам дан приказ ждать девушку трое суток, двое из которых истекли. Опытные морпехи ясно представляют себе, что значит одной незаметно преодолеть три линии обороны и, засветив себя огнём, вернуться через три линии обратно. Шанс один из ста, а может быть из пятиста. Кроме прочего девушка ушла без пайка, а главное с одной маленькой фляжкой воды, которую здесь попросту негде взять. Сейчас восходящее солнце светит врагу в глаза и для выхода у Лизы это самый подходящий момент. Но тишина. За двое суток она могла, в конце концов, просто уснуть. Трое бойцов просят Болотова разрешения проползти вдоль переднего края в том направлении, куда ушла девушка. Едва Болотов скрепя сердце соглашается на это предложение, как в солнечном свете над могилой дублёра, как из-под земли возникает девичья фигурка с цветами. Лиза кладет букет полевых васильков на могилу. Видя, что на могильной табличке нет надписи Лиза поворачивается к бойцам.

— Мойша его звали — произносит тихо и хрипло от усталости и жажды девушка — он стеснялся своего имени.

Бойцы молча слушают.

— Я была с партизанами, которые спасли его от головорезов Кресса, расстреливавших евреев — говорит Лиза и, помолчав, добавляет — больше Кресс никого не расстреляет.

— Цезарь Куников тоже еврей — говорит Крайнов. Болотов подходит к могильной табличке и куском мергеля выскрёбывает: Здесь похоронен снайпер Моисей — освободитель Новороссийска. Над головами свистит мина. Обессиленная двумя бессонными ночами Лиза укрыться не успевает.

На главном причале Геленджика Ещенко и Соколов помогают женской бригаде вёдрами перегружать кефаль из баркаса в большие плетеные корзины и устанавливать их на полуторке. Дядя Димитрис и смотрит в сторону моря, куда улетели немецкие самолёты, как бы ещё не веря, что уцелел он сам и его мужественные рыбачки. Многие солдаты, видевшие с берега воздушный налёт, подходят к Димитрису и душевно трясут пожилому греку руку. Среди взрослых рыбачек выделяется черноглазая совсем юная и нескладная, как подросток девчушка Полина. Она пытается трудиться наравне со всеми, но не выдерживает темпа работы, роняет ведро с драгоценным уловом. Рыба рассыпается по причалу, скользит в воду. Девушка пытается собирать её, поскальзывается и едва не падает с пирса. Костю охватывает внезапная жалость к неудачнице, он пытается помочь Полине, собрать ускользающую кефаль, но делает это еще более неуклюже. Племянница Димитриса, сирота — доверительно шепчет крепкая бригадирша Настасья на ухо Ещенко — уговорил взять…, а толку никакого. Мирон коситься по сторонам и также тихо спрашивает: «Димитрис правда в Турцию ходил?». Настасья отшатывается от Мирона: «Тебе-то что?»

Собрав кое-как остатки рыбы с пирса Костя вдруг начинает ненавидеть ту стену, которая воздвигнута страхом между ним и всеми остальными. Злость на себя клокочет в нем. Соколов решительно подходит к Полине и, едва не срываясь на крик, спрашивает: «Кто тебя гонит в море под бомбы? Ты что не боишься?»

— Все боятся — спокойно отвечает Полина.

Закончив погрузку, Ещенко и Соколов втискиваются в кузов полуторки между корзинами. Костя молчит, отвернувшись от Ещенко.

— Пошутил я на счёт Турции, пошутил — неубедительно оправдывается Мирон, но Соколов уже мыслями далеко, там, где на неуклюжую девочку подростка неслись бомбы. Злость и ненависть к своему страху не покидает Костю: «Для чего я оказался на войне, какой смысл в моих руках, голове, кишках, в конце концов, если сохраняться они, а не хрупкая Полина и не все те женщины — рыбачки, для защиты которых меня призвали и выдали оружие?» Мирон думает о своём.

Прибывшие из рейда Болотов и Крайнов докладывают Холостякову о выполненном снайпершей Лизой задании и о её гибели от шальной мины. Адмиралу уже сообщили об успехе рейда — артиллеристы капитана Зубкова видели днем в стереотрубы на противоположном берегу чьи-то пышные похороны и доложили об этом высшему командованию. Следуя офицерскому кодексу чести «зубковцы» не стали обстреливать траурную процессию, хотя понимали, что там находятся многие высшие немецкие чины.

Едва офицеры успевают закончить доклад, как штаб начинает заполняться офицерами всех родов войск. Командиры занимают места на стульях вдоль стен. Адъютант адмирала раскладывает на столе карту. За окном смолкает урчание трофейного «хорьха» и спустя пару минут, в помещение входит командарм 18-й десантной армии генерал-лейтенант Константин Леселидзе и начальник политотдела полковник Леонид Брежнев.

Леселидзе быстро садиться к столу около карты и обведя командиров взглядом, предлагает всем подвинуться ближе, затем неожиданно встает и минуту молчит, вглядываясь в лицо каждого, затем тихо произносит: — Кто из присутствующих не догадывается о цели совещания? Недогадливые сразу лишаться званий!! В тишине неожиданно раздаётся голос Болотова: — Вопрос один, товарищ командующий. Когда?

— Представьтесь, — требует Леселидзе и, услышав ответ, отрезает: — в конце совещания вы сами ответите мне на этот вопрос, а пока наберитесь терпения. План десантной операции изложит начальник штаба базы, капитан второго ранга Масленников. Начинайте Николай Иванович!

Масленников начинает говорить быстро и в то же время предельно конкретно. В излагаемом начальником штаба плане акцент ставиться именно на взаимодействие. Все хитрости, уловки и военные новшества (размещение «катюш» на катерах, переделка торпед под нанесение ударов по береговым целям) могут оказаться неэффективным блефом, если всё не произойдёт с синхронностью часового механизма. Общая стратегическая картина наступления советских войск в 1943-м году, когда уже произошли такие великие сражения, как Сталинград и Курская дуга не допускает трат времени на длительные обходные маневры. Новороссийский укрепрайон решено брать быстро и дерзко — лобовым ударом в порт — сердце города. Наступление от многострадальной «Малой земли» и с суши от цементных заводов будут фланговыми, поддерживающими основное.

Ближе к завершению доклада Масленникова, когда речь заходит о готовности личного состава Болотов вспоминает о двух непутёвых бойцах своего батальона «прилипших» к госпиталю и посылает за ними вестового.

Мечта Ещенко остаться «забытым» не сбывается. Попов быстро находит его спящим в кочегарке и безжалостно расталкивает пинками. Соколова долго искать не приходиться — он с вечера, проникшись общим настроением предчувствия начала высадки не может уснуть. Едва знакомое лицо вестового появляется в окне из мрака ночи, Ещенко с облегчением берёт собранный вещмешок и идёт к двери.

Совещание в штабе завершается. Слово берёт Брежнев, пытаясь зачитать текст присяги, который сочинён где-то в политотделе, но тут, же Холостяков деликатно, но твердо останавливает Леонида Ильича:

— У нас тут принято чуточку по-своему. В каждом подразделении составили и выучили наизусть свой вариант присяги. Коряво кое-где, наверное, с точки зрения словесности, но от души. Честные слова. Прошу оставить всё как есть.

— Да я же не против, что вы? — быстро ориентируется Брежнев.

Леселидзе встаёт и, как будто повеселев, вспоминает: «Теперь прошу высказаться нетерпеливого капитана о времени. Как вы выразились о том — когда? Болотов подходит к окну и отдергивает занавеску.

— Погода ясная, луна почти полная.

Офицеры с интересом ждут продолжения. Комдив согласно кивает.

— Мы диверсанты любим сами смотреть на врага при лунном свете, оживляется Болотов, — а уж потом, после захода светила, фашист нас разглядывает, если сможет.

— Просто и надёжно — подводит итог Леселидзе. — итак атакуем по заходу луны, а произойдет он сегодня в 2 часа 44 минуты.

Ещенко и Соколов становятся в строй последними, когда командиры уже приготовились отдать приказ о зачтении присяги. От взгляда Крайнова не ускользают различия во внешнем облике помятого сонного Ещенко и подтянутого хотя и не спавшего Соколова.

Леселидзе, Холостяков, Брежнев выходят к строю. Начинают звучать слова присяги роты пулеметчиков, затем автоматчиков, затем остальных. Все клятвы заканчиваются словами: «Вперед, на разгром врага!» и «Смерть фашистам!». Никто не обращает внимание на тихо болтающийся в десяти метров от причала баркас, на котором дядя Димитрис стоит в полный рост и вместе со всеми повторяет вполголоса каждое чеканящееся слово. Всё стихает. Тёплое дыхание ветра доносит с гор запах пицундской сосны. Выглянувшая из-за облаков луна, раскинув по морю золотистую дорожку освещает лесистый склон горы. Где-то в ночи кричит павлин — любимец госпиталя. Неожиданно из строя доноситься громогласный голос: «Разрешите сказать!». Вперёд выдвигается плотный парнишка, перепоясанный, как революционный матрос пулеметными лентами:

— Сегодня мы идем штурмовать Севастополь!

Слышится смешок.

— Я не заблудился и не оговорился — продолжает парень: — очень многие из тех, кто сегодня пойдут в бой год назад со слезами, как и я, покидали Севастополь, а ещё раньше Одессу. Сегодня мы начнем отдавать должок. Мы ударим фрицев так, что под ними задрожит крымский берег. Вышибем мерзавцев из нашей второй черноморской базы и будем гнать до первой. Смерть гадам!

— Смерть! — гулом откликаются тысячи голосов.

Тихо, организовано в соответствии с планом начинается погрузка. Болотов подзывает командиров рот: «К нам вернулись прикомандированные к госпиталю. Какие будут соображения?». «Только не ко мне», «Мест самим нет» — слышаться ответы.

Крайков замечает Димитриса на баркасе и, свистнув в два пальца, подзывает грека. Дядя Димитрис с радостью соглашается с предложением войти со своим тихоходом в арьергард десантной флотилии и принимает на борт новобранцев, получив указание высадить Мирона и Костю не далее, чем в пятидесяти метрах от места десантирования батальона.

В свете луны сотни кораблей, барж десантных судов вытянулись в диковинное стадо от геленджикского пирса до мыса Дооб. Каждый из них несёт на борту, какой либо различимый в темноте опознавательный знак своего отряда — круг, квадрат или треугольник. Где-то вдоль сухумского шоссе стрекочут женские эскадрильи «ночных ведьм» на ПО-2 призванные создать шумовую завесу над немецкими позициями.

На баркасе Димитриса молчание, каждый думает о своём. В открытом море начинает задувать легкий ветерок. Волны шлёпают по бортам. Неожиданно прикрытые брезентом сети на корме начинают двигаться и, перед бойцами предстаёт заспанное личико Полинки: «Я задремала, где мы?»

Дядя Димитрис разражается громом непереводимых греческих ругательств.

Всё идёт по плану. Ближе к третьему часу ночи луна садиться и едва её блики растворяются на воде, восемьсот орудий и «катюш» взрывают небо над Цемесской бухтой. Торпедные катера прорыва, обогнув по большой дуге флотилию десанта, устремляются к невидимым в темноте молам и, уже через несколько минут уши разрывает громовой грохот взрывов торпед. Более полутора десятков вражеских дотов превратившись в глыбы бетона, где-то там впереди в темноте взвились в воздух. Вслед за первым отрядом торпедоносцев десант обгоняет второй — атакующий, поднимая кильватерной волной качку соизмеримую с небольшим штормом.

Дядя Димитрис конечно ничего не знает о высвеченных в Цемесской бухте гидрографами продольных и секущих створах, которые суда десанта должны пересечь в строго определённое время, да и не слишком силен он в тонкостях морской науки. Димитрис всегда ходил по старорежимному компасу и ориентирам на берегу, а сейчас кроме того старается разглядеть время во время вспышек на подаренных кем-то немецких часах. Твёрдо Димитрис запомнил от Крайнова лишь две установки — держаться ему следует судов с треугольниками на борту, а свой куцый «экипаж» высадить не позднее четырех часов у восточной части набережной перед домом моряков. Впереди на фоне грохота разрывов снова слышится громовое уханье торпед. Нарастающий сплошной рёв и грохот разрывает уши. Говорить попросту бессмысленно. Ясно, что немцы, наконец, опомнились и всё чаще бьют по десанту. Димитриса не отпускает мысль о том, как ему поступить с Полинкой после высадки бойцов — не болтаться же с малолеткой у берега под огнём. Настораживает грека и то, что эти двое идущих с ним молодых бойца отцеплены от остальных. Ещенко продолжает пребывать в оцепенении, тупо уставившись во вращаемый Димитрисом штурвал, а Костя, совершенно неожиданно ловит себя на мысли о том, что при таком огне немцы вряд ли поднимут авиацию, а значит, ему не увидеть летящий на них бомбы. Странным образом такая простая логика успокаивает Соколова. Его бесхитростно настроенный на простые философские сентенции разум формулирует до предела простой постулат — приближающаяся смерть убивает всё, даже страх. Удивляясь самому себе, своим совершенно неуместным мыслям следя за ними, как бы со стороны, Соколов неожиданно формулирует еще один принцип: если судьба или рок отвела на сей раз от него эту много раз представляемую смерть, то что-то ему дано познать за пределами личного вместе со всеми, со всеми теми, кто сейчас бежит и стреляет где-то впереди. Значит если он не догонит сейчас атакующих, то и не узнает, что-то чрезвычайно важное то, что возможно важнее жизни.

В это время впереди, слева по борту появляется нечто огненно-багровое, будто сам берег плавится и огненной массой стекает в бухту. Правее этой массы на освещенном ею пространстве набережной перед домом моряков бегут и падают фигурки, исчезая в проемах и окнах здания. У самого моря перед парапетом различим затопленный по самый планшир и наклоненный на борт катер с треугольником на борту. Соколов оглядывается на Димитриса, который кричит что-то и машет рукой в направлении катера с треугольником. Из обрывков фраз Костя понимает, что баркас пристанет именно там. Полинка сидит за Димитрисом сжавшись в комочек возле кожуха дизеля, а Ещенко лежит на животе, прижавшись к сетям. На секунду Соколову приходит в голову мысль, что Мирон убит, но в это мгновение Ещенко поднимает голову и смотрит на Костю со злобно истеричной усмешкой. Костя отворачивается. Когда до подтопленного катера остается сотня метров в свете огненной массы, которая оказалась горящей нефтью вытекающей из разбитой железнодорожной цистерны Ещенко замечает копошащихся на борту матроса с пулеметными лентами, выступившего на присяге и двух человек в камуфляже. Они что-то с усилием тащат и, в конце концов, извлекают на поверхность «максим» по всей видимости, принадлежащий матросу. Двое в камуфляже оказываются Профессором и Студентом. Все трое тут же выбираются на берег, волоча за собой пулемет. Соколов оборачивается к Мирону: — Вставай! Мы успеем за ними! — кричит он товарищу что есть мочи. Ещенко, как орел когтями вцепляется в сети, потом озарившись ещё раз безумной улыбкой, сгибает руку в неприличном жесте:

— Вот вам! Вот вам всем! Не пойду подыхать! Не заставите! Не бросай меня Костя! На секунду Соколова охватывает жалость к Мирону, но Димитрис, пришвартовав баркас, втискивается между бойцами:

— Бес его попутал, беги в атаку я присмотрю. Автомат заберу. Ему без нужды. Костя хватает автомат и, взбежав по ступенькам на набережную бросается за своими:

— Профессор! Студент! Я с вами! — кричит Соколов. Справа огнём пулемёта оживает, казалось подавленный дзот. Матрос, Профессор и Студент залегают, вжимаясь в землю. Соколов бежит охваченный неведомым ранее чувством атакующего, понимая, что совершает, быть может, самый правильный поступок в своей жизни. Матрос, увидев его, машет, приказывая залечь, но Костя только рассудком понимая, что может получить пулю, лишь слегка наклоняется и рывком добегает до товарищей.

— Меня и чемпион по спринту сейчас бы не догнал, — осмелев шутит Соколов, ощущая прилив почти братской нежности к Матросу, Профессору и Студенту.

— Тут пуля чемпион по спринту, — ворчит профессор — ты откуда Джигит?

— Пора его угомонить, — глядя на дзот и доставая лимонку, говорит Матрос — ожили, сволочи. Джигит меня прикроет остальные с пулемётом вперёд.

Ползком, приблизившись к дзоту, Матрос кидает лимонку в амбразуру и точно попадает. Едва различимо среди грохота ухает взрыв. Три немца выбегают на поверхность. Матрос одного скашивает очередью. Двое других расстреливают матроса в упор. Профессор и Студент с пулемётом подбегают к дому моряков. Немцы открывают по ним огонь, не замечая Константина который поднимается в полный рост и выпускает длинную очередь в сторону фашистов.

Болотовцы стекаются в фойе разбитого здания дома моряков. Болотов приказывает подсчитать потери и оценить боезапас. Ему докладывают, что нет Матроса, Студента и Профессора.

— Казак и Джигит высадились? — спрашивает комбат и отвечает сам себе — Ясно, что не ясно. — Здесь он! — слышится, чей-то голос. Из-за стены появляется Костя и докладывает, что Профессор и Студент ранены, а взорвавшего дзот Матроса он прикрыть не сумел.

— Струсил? — спрашивает Болотов. Соколов молчит. Настраивавший до этого рацию Учитель вмешивается: — Не наводи на себя напраслину. Я видел, как ты бежал, потом стрелял по немцам, потом тащил раненых и пулемёт. Болотов пытается выяснить у Соколова судьбу Ещенко, но Костя не знает докладывать ли комбату всё как есть. Чувствуя, что Соколов что-то скрывает, комбат приказывает Соколову доставить раненых Профессора и Студента на баркас и остаться там для приёма остальных раненых и прикрытия их доставки. Учителю, настроившему рацию, приказывает связаться с Крайновым и узнать у него обстановку. Учитель докладывает, что связь только, что установлена, что Крайнов со своей малочисленной ротой прорвался к зданию вокзала и, водрузив на нём советский военно-морской флаг, ведет бой за элеватор.

— Долго ему не продержаться — резюмирует Болотов — вокруг него немцы, да и мы ничем не пособим.

— В соседнем здании целый батальон фрицев — подтверждает Бухгалтер.

— Кому как не тебе их считать — разряжает обстановку комбат.

В расположении батальона немецких горных стрелков командир батальона майор Ганс Гро принимает доклад о взятии русскими железнодорожного вокзала. Он уверен, что это дело рук «бандитов» называющих себя «куниковцами» в честь своего командира погибшего на Малой земле. Ему неимоверно хочется атаковать русских, но за последние сутки от его пятисот солдат в живых осталось лишь триста и эта реальность не позволяет Гро начать действовать, не дождавшись подкрепления.

Прорвавшаяся рота Крайнова тоже обескровлена. Ранен снайпер Рубахо, уничтоживший за войну более двухсот пятидесяти немцев. Его на плаще переносят от окна к окну, откуда, только по одному ему известным признакам Филипп Яковлевич (как его уважительно именуют бойцы) вычисляет и отстреливает фашистов. Его счёт растёт по минутам, но по минутам растут и потери морпехов. Убит Композитор и Адвокат, контужен Журналист. У бойцов Крайнова уже давно кончились боеприпасы, и они бьются только трофейным оружием. Вода на исходе.

Оставшись на баркасе с Димитрисом и Полиной, Ещенко осознаёт, что его за выход из боя, как минимум ждет трибунал, а значит, по всей видимости, расстрел. Мысленно Мирон проклинает догадливого грека, забравшего у него автомат и, выжидает момент, чтобы забрать оружие обратно. Такой случай представляется. Полинка замечает, что топливная бочка на баркасе дала течь и вытекающая солярка ползёт по поверхности моря к горящей нефти. Вместе с дядей Димитрисом она бросается спасать остатки топлива. Мирон хватает автомат, приставляет его к голове копошащегося у бочки Димитриса и требует уходить в Геленджик, а ещё лучше сразу в Турцию. Димитрис соглашается, но просит дать еще пять минут на ремонт.

— Так мы и до Дооба не дотянем — хитрит грек. Ему нужно что-то придумать.

Полина замечает, что к парапету уже приблизился Соколов, волокущий на плечах Профессора и Студента и, подмигивает дядьке, но Мирон замечает это и взводит затвор автомата. Костя на сей раз правильно оценивает ситуацию и кричит, чтобы его подождали. Мирон реагирует на крик Сокол

...