Когда я пришёл в мастерскую, счастье и гордость распирали меня. Восторг торчал из меня, как букет из кувшина. Орлов повытаскивал из букета все цветы и бутоны, пообрывал лепестки.
Именно так нужно есть раковую шейку, стыдливо, застенчиво. Мало на земле людей, которые достойны ее.
Воодушевленный, капитан-фотограф хлюпал стыдливо соком, застенчиво прикрывал глаза, вслед за ним и я принялся взламывать раков, высасывать, брызгаться и хрустеть.
В одуванчике есть воздух — оооооооооооооооо...
В нём смешно дует ветер — дууууууууууууу...
В нём кричит лягушка — вввааааааааааа...
А потом пора уж и тормозить — ннннннннннн...
И как ножиком отрезать в самом конце — чик.
Были однажды поздние дни мая.
Отец мой в юности, далеко-далеко, в той деревенской своей юности, когда он и не знал, что такое город, в той юности отец имел лошадей.
Сам он их, конечно, не имел, их имел его отец, то есть мой дед. А мой отец пас этих лошадей и гонял их в ночное. На ночь уводил он их из деревни в лес или в поле и пас их, а на рассвете пригонял в деревню. Он не должен был при этом спать, он должен был пасти лошадей. Но он мечтал поспать.
И он привязывал лошадей за верёвку к собственным рукам и спал, а они паслись и таскали моего отца на этой верёвке по лугам и полям. А он спал. Ему даже нравилось так спать на траве, когда пасущиеся лошади таскают его на верёвке.
«Край глаза, — думал я, — вот важная штука. Вон в краю этом виден художник Орлов. Стоит себе на берегу, усы топорщит. Интересно глядеть краем глаза. Надо как-то научиться ещё и говорить краями. Хватит с нас этих прямых разговоров. Будем говорить краями»
Вообще-то, я люблю смотреть краем глаза. Я нарочно учился видеть всё краем глаза, когда неудобно пялиться впрямую. За долгие годы я, пожалуй, развил края своих глаз неплохо.
Есть на свете такие люди, которые умеют убегать. Сидят-сидят вместе со всеми за дружеским столом, едят, пьют, смеются — и вдруг вскакивают, хлопают дверью и бегут!
За ними гонятся, кричат, извиняются, уговаривают, а они бегут, бегут, убегают. А потом уж падают в траву и плачут.
Мне такие люди не очень нравятся, но я, между прочим, и сам такой человек.
Выход к морю, всю жизнь я искал выход к морю, мечтал о корабле, и построил лодку, и вот наконец уплыл, распрощался. Нет, я не забыл оставленных людей, но всё-таки ушёл от них надолго, а может, и навсегда. Ведь никогда не знаешь, вернёшься ли туда, откуда отплывал. И в душе я всегда прощаюсь навеки, на всякий случай.
Странно, что ты тут появился.
— Чего же странного?
— Очень странно, — повторил капитан и остановился, потоптался на этих словах, поставил знак особенного препинания.
