автордың кітабынан сөз тіркестері  Все желанное со мной: Нарцисс и нарциссизм

Жаннет Фишер

Овидий, в третьей книге его «Метаморфоз» великолепным поэтическим слогом. Это миф о юноше, который увидел в пруду свое отражение и влюбился в него

когда мы смотрим на мир из этой тесноты, он кажется нам угрожающим и опасным: все живое становится пугающим и враждебным, и мы с трудом можем отличить реальную опасность от мнимой. Защитные стратегии нарциссов исходят из таких рамок — это всегда попытки вырваться из замкнутости. Эти попытки можно сравнить с бегом белки в колесе: они столь же безрезультатны, как и попытка взять под контроль людей и мир, чтобы сделать их менее угрожающими. Стремление контролировать других возникает у нарцисса потому, что он утратил свою врожденную способность защищаться. Нарцисс не знает, что такое расширение «я», не чувствует, что имеет право быть собой, и тем более не считает, что имеет право защищать свое «я», бороться за него.

Связь, не основанная на неравенстве, власти, зависимости
и подавлении, не основанная на эксплуатации и обмане —
будь то на индивидуальном или общественном уровне‚ — называется межсубъектностью. Ее характерная черта в том, что люди признают друг в друге инаковость: один человек признает, что другие — это не он, что они отличаются от него,
и воспринимает их как «не-я».

Эта замкнутость в чувстве вины, во внутреннем конфликте: либо удовлетворять желания, нужды и ожидания других, либо остаться в одиночестве, заточенным в себе, — душераздирающая

Анализируя образ Нарцисса — как в греческой, так и в латинской версии‚ — я изучаю вину, которую на него возложили: а именно — обязанность бескорыстно удовлетворять желания тех, кто его вожделеет. И поскольку он не соответствует этим требованиям, ему приходится расплачиваться.

напротив, для людей, обладающих хорошо развитой «мускулатурой», власть над другими оказывается излишней и ненужной.

осознание может помочь нам измениться: научиться вновь брать агрессии, служащие «я», в собственные руки. Тогда мы смогли бы превратить наше чувство бессилия в самостоятельность — не в деструктивное всемогущество, а в человечность в конструктивном смысле, которая больше не стремится контролировать других, а хочет спорить, обсуждать и договариваться в межсубъектном пространстве.

Разве идея свободы не заключается в том, что мы не навязываем другим свои истины и не принимаем навязанные чужие? Такая позиция освобождает нас от симбиотической зависимости: позиция, согласно которой между моим «я» и другим «ты» существуют границы и нас связывает только взаимное признание различий. Напротив, отношения, основанные на зависимости, лишают свободы. Их единственное «преимущество» заключается в том, что мы считаем их «надежными». Они безопасны, по крайней мере до тех пор, пока сохраняется зависимость.

Точно так же человек в роли жертвы играет роль, только здесь речь идет не о горе, а скорее об агрессии, которая щедро делегируется другим. Жертва клевещет на другого человека, говорит о нем неправду. Ведь с позицией жертвы собеседник попадает в позицию проштрафившегося, хотя он им не является. Ребенок, желающий мороженого, в действительности не сделал ничего плохого, но обвиняется в этом. Человек в позиции жертвы клевещет на ребенка, не воспринимая его как индивидуальность, отдельное «я». Кроме того, желание ребенка искажается, а центром внимания оказывается вред, который он тем самым причиняет. Таким образом, сила желания в этом ребенке уничтожается, кастрируется.

нам всем не хватает подлинности в отношениях. Мы играем роли, берем их на себя, подстраиваясь под различные ситуации, чтобы поддержать социальный консенсус. Существующий «порядок» не должен нарушаться индивидуальностью или эмоциями.