Оглавление

1. Тайна потерянной рукописи
2. Глава 1. Мы знакомимся с энтузиастом
3. Глава 2. Загадка цветных стропил
4. Глава 3. Спецназ не выходит из боя
5. Глава 4. Что можно извлечь из школьного курса литературы
6. Глава 5. Письмо из прошлого
7. Глава 6. Неожиданное открытие
8. Глава 7. Мы находим путеводную нить
9. Глава 8. Загадки выпавшей странички
10. Глава 9. Встречный пал
11. Глава 10. Под кровом императорского музея
12. Глава 11. Готовность к смерти
13. Глава 12. В обществе резиновых дубинок
14. Глава 13. Ночные приключения
15. Глава 14. Гражданин с необычным акцентом
16. Глава 15. Что содержалось в папке?
17. Глава 16. След ведет за границу
18. Глава 17. Я становлюсь рецидивистом
19. Глава 18. Цветок в руке Ашшурнацирпала
20. Глава 19. Тайник под знаком цветка
21. Глава 20. Мы в тупике
22. Глава 21. Личность убийцы
23. Глава 22. В больничных коридорах
24. Глава 23. Легенды Сухаревой башни
25. Глава 24. Откровения врага
26. Глава 25. Часы, указывающие на клад
27. Глава 26. Раз пошли на дело
28. Глава 27. Тайна спрятанного конверта
29. Глава 28. Тайны раскрываются
30. Глава 29. Тайны раскрываются (продолжение)
31. Глава 30. Удар, который забыть нельзя
32. Глава 31. Ему было, за что умирать возле Черной речки
33. Приложение. Что может знать человек русской культуры (результаты работы Гуглоидов и Яндексоидов)
    1. Часть 1. «Вечный двигатель» Ивана Кулибина
    2. Часть 2. Изобретения Ломоносова

Да в силах ли вы понять, каково это: вернуться туда, где тебя помнят, чтут и восхваляют, и выяснить вдруг, что при всем том тебя не узнают! Никто. Никаким образом. Никогда. Не узнают до такой степени, что даже принимают за кого-то совсем и чрезвычайно другого. За того, кто презираем тобою и вовсе недостоин узнавания!.. Проклятые годы. Что делают они с нами!..

А. Н. Стругацкий, 
Б. Н. Стругацкий. Отягощенные злом

Если тебе не за что умирать, нет смысла жить.

Глава 1.
Мы знакомимся с энтузиастом

— Итак, задание вы провалили, — устало произнес генерал и пристально посмотрел на меня поверх очков.

Мои подчиненные, старший прапорщик Михаил Мигуля и эксперт-компьютерщик Ваня Зайкин, сидевшие смирным рядком за столом вышестоящего начальника, скромно опускали глазки и корпоративно страдали. Хотя в их сторону не прозвучало ни единого упрека. И это правильно. Раз я числился командиром, то в этом качестве отвечал за все.

— Причем произошло это перед выборами, — продолжал разнос генерал, — когда наша страна особенно нуждается в укреплении международного авторитета…

«Вот, блин, — думал я, сосредоточенно рисуя в блокноте закорючки, внешне похожие на стенографию. — И почему наша страна все время „нуждается“? Как нищие, право. Авторитет — не та штука, которую подают особо нуждающимся»…

— А средства, которые могли быть выручены после реализации предметов старинного клада, который вы не сумели найти, предполагалось направить на социальные пособия. На помощь старикам и малоимущим.

«Можно подумать, что старикам и малоимущим планируется выделять только средства, извлеченные из старинных кладов. И мы, негодяи, лишили бедняг последнего».

— И это важное правительственное задание вы сорвали, — подвел итог наш высокий начальник.

— Но товарищ генерал, — осмелился подать голос Зайкин. — Ведь самое главное, что и американцы, явившиеся за этим кладом, тоже ничего не нашли. Так что статус кво, в принципе, сохраняется. И в дальнейшем, если удастся добыть какие-нибудь дополнительные сведения…

— «В дальнейшем», «если удастся» — сардонически воздел руки начальник. — Уж не думаете ли вы, что до той поры вам будет позволено слоняться без дела?

Мы разом дружно замотали головами и горячо заверили руководство, что подобная безответственная мысль ни к кому из нас даже близко никогда не подходила!

— Ладно-ладно, — произнес генерал, на которого верноподданническая демонстрация не произвела особого впечатления. — Даю вам новое задание.

— Вот это правильно! — не удержался от восклицания старший прапорщик. Я испепелил его взглядом.

— Появился тут у нас один полоум… э-э, нетривиально мыслящий ученый, — продолжил высокий руководитель, не отреагировав на одобрение подчиненного. — Энтузиаст своего дела. И так всех достал, что для проверки его идей решено выделить группу сотрудников. Как вы понимаете, после вашего грандиозного провала вопрос о том, кому именно это дело поручить, даже не обсуждался.

— Кхм, — сказал я. — И что же за идеи у э-э… у энтузиаста?

— Ну-у, — генерал почесал висок кончиком пальца. — Он, видите ли, убежден, что у Александра Сергеевича Пушкина существовала некая тайная рукопись. Она никогда не была опубликована и в настоящее время является потерянной настолько, что даже крупные специалисты просто-таки не подозревают о ее существовании. Но Пушкин, якобы, придавал именно этой своей работе особое значение и перед последней дуэлью поместил ее в тайник, о существовании которого в последние минуты жизни поведал жене.

Наталья Николаевна свято хранила тайну, но частые переезды, второе замужество… В общем, след затерялся.

— Но у энтузиаста-то есть какие-то предположения о том, где искать? — поинтересовался старший прапорщик.

— В том-то и дело, что есть. Так что отправляйтесь к себе, к 10.00 должен прибыть ученый, и я распорядился, чтобы его без промедления направили к вам.

* * *

В нашу каморку, рассчитанную, вообще говоря, на одного человека, было втиснуто три стола, большой шкаф и корявый, советского производства железный ящик, исполняющий роль сейфа. Поэтому в ней трудно было разместиться так, чтобы не задеть соседа плечом или локтем. Так что сегодня, при дурном настроении, мне пришлось проявить чудеса ловкости, чтобы ни с кем из подчиненных не столкнуться и не встретиться взглядом. Не хотелось объясняться.

Поскольку ожидалось, что придет посторонний человек, да еще и охарактеризованный как энтузиаст с нетривиальным мышлением, мы все постарались разложить всюду бумаги и придать обстановке максимально рабочий вид. Чтобы сразу, с порога стало понятно, что люди тут не просто отсиживают положенное время, а глубоко и сосредоточенно трудятся, забывая о личном и постороннем. Чтобы посетитель сразу мог понять, что отвлекать нас пустяками — дело не только неблагодарное, но, по большому счету, даже преступное и наносящее урон безопасности страны.

Пока мы все заняты хозяйственными делами, есть немного времени, чтобы ввести читателя в курс дела и рассказать немного о нашем подразделении.

Итак, мы существуем в рамках Федеральной службы безопасности и числимся в этом солидном ведомстве под номером 22—03/46. Никто не знает, откуда взялся этот ни с чем несообразный цифровой код, но я подозреваю, что это просто дата рождения нашего генерала. По инициативе которого подразделение и было создано.

Полное наименование засекречено, а к документам, в которых оно упоминается, имеет доступ исключительно узкий круг лиц из числа высшего руководства. Но поскольку слухи все равно просачиваются, я приоткрою завесу тайны — мы занимаемся расследованиями сверхъестественных явлений.

Что относится к данной сфере — никто точно определить не способен, так что нас могут бросить на любое задание. Первое дело, в котором мне довелось участвовать, привело к обнаружению средневекового оружия страшной поражающей силы (см. повесть «Тайна разрушенного храма»). Затем мы, наперегонки с американцами искали сокровища короны русских императоров (см. повесть «Тайна имперской короны). И вот теперь начальство решило отдать нам очередное безнадежное дело — общение с пушкиноведом. Ладно, мы не в обиде. Кто-то же должен делать и такую работу…

Старшим в нашей команде (по возрасту и опыту) является товарищ Мигуля (в обиходном обращении — дядя Миша). Родом он из далекого сибирского села и относится к той категории людей, про которых говорят: «Чем дальше за Урал, тем ближе к моральному кодексу».

В столичном регионе подобная приверженность нравственным нормам считается чем-то кондовым, совковым и вообще чуточку нелепо-смешным. Так что хотя в Москве дядя Миша давно, карьеры не сделать не сумел. Должность старшего прапорщика стала для него потолком.

К компьютерам, айфонам и прочим техническим новинкам, включая сотовый телефон, дядя Миша относится недоверчиво и с опаской. Он убежден, что старые вещи, если их вовремя ремонтировать, служат вернее и никогда не подводят. Мнение спорное, но, так или иначе, под рабочим столом нашего ветерана всегда громоздятся какие-то коробки с запчастями, разобранными карбюраторами, подержанными слесарными инструментами и прочим хламом, которые я неоднократно порывался выкинуть.

Второй персоной в нашем подразделении является Ваня Зайкин. В противоположность товарищу Мигуле, он — компьютерный гений, не представляющий жизни без разного рода технических наворотов.

В наше подразделение Ваня угодил за неоднократные и громкие скандалы с выпивкой и женским полом. Потому что несмотря на субтильную внешность пользуется у дам оглушительным успехом. (По крайней мере, если верить его рассказам).

Зайкин невысок, узкоплеч и стрижется наголо. Утверждает, что такая прическа позволяет окружающим разглядеть совершенство формы его головы. Но я лично думаю, что таким образом он просто прячет пробивающуюся лысину.

За успехи в профессиональной деятельности Зайкин получил прозвище «Киборг», которым чрезвычайно гордится. Он вообще считает себя человеком будущего, о чем непременно сообщает всем новым знакомым. Особенно дамам.

И третьим персонажем в нашем необычном подразделении являюсь я, Дмитрий Соболев. Рост 191, вес — 105, срочная служба — в спецназе ГРУ. Не удивительно, что окружающие при знакомстве всегда воспринимают меня, как тупого громилу. Другой бы обижался, а я не спешу опровергать. Подобно Сальвадору Дали, укрывавшемуся за усами, от которых собеседники не могли отвести взгляд, я прячусь за гориллообразной внешностью. А интеллектуальные способности использую, как Засадный полк в Куликовской битве. То есть до поры их не видно, но будучи введенными в дело в решающий момент, они могут стать для неприятеля фатальным сюрпризом.

Подозреваю, что именно брутальная внешность стала причиной моего попадания в нашу секретную команду. А высшее образование способствовало назначению на должность командира.

Последнее, о чем стоит сообщить — результаты. Каждое наше дело по завершению одаряет нас некими новыми знаниями и способностями. В частности, после нахождения одного сакрального клада было обещано, что у меня со временем проявятся некие особые умения, которыми прочие люди не обладают.

Что это за умения и как они будут проявляться не разъяснялось, так что пока хожу в ожидании и старательно прислушиваюсь к себе. Ничего нового пока не заметил.

* * *

К 10.00 мы как раз управились. И тут, практически без опоздания, в дверь постучали.

Полностью войдя в образ (Станиславский кричит «Браво!» и аплодирует стоя), я поднял затуманенный государственными заботами взор и обнаружил, что на пороге стоит крепкий круглоголовый мужчина в джинсовом костюме. Судя по общему контуру фигуры и манере держаться, — явный боец спецназа.

— Могу я поговорить с Дмитрием Соболевым? — вопросил вошедший.

— Извини, брат, — откликнулся я. — Сейчас никак. Вот-вот должен подойти один чудик, помешанный на Пушкине. Нам велели его принять. Так что давай попозже.

— Позже не получится, — вздохнул спецназовец. — Потому что чудик, помешанный на Пушкине, это я.

После короткой суматохи, в течение которой мы усадили новоприбывшего на стул, расчистили перед ним место на столе и угостили чаем с конфетками (запасливый дядя Миша поделился), выяснилось следующее.

Наш гость, как мы правильно определили, действительно до недавнего времени служил в милицейском спецназе. Во время командировок в Чечню неоднократно принимал участие в боевых действиях, что было отмечено несколькими правительственными наградами, включая медаль «За отвагу».

Но в последнем бою он получил серьезную контузию и осколочное ранение в позвоночник.

— На ноги врачи меня поставили, — поделился гость, задумчиво дожевывая очередную конфетку, — но осколок удалять не стали — опасно. Списали на гражданку и посоветовали побыстрее получить какую-нибудь сидячую специальность.

— В смысле?

— В смысле, что если осколок сдвинется, и меня парализует, то я к тому времени должен приспособиться зарабатывать, сидя за столом.

— Угу. А на Пушкине можно что-то заработать?

— Не знаю. Дело не в этом. Просто, когда встал вопрос о гражданской профессии, я сильно задумался. Потому как военная квалификация у меня — гранатометчик.

— Да, — проникся Зайкин. — С такой специальностью в Москве сложно трудоустроиться.

— К счастью, — продолжил рассказ гость (его, как выяснилось, звали Игорь Сикорин), — отцы-командиры не бросили в трудный час и пробили мне по линии МВД возможность бесплатно учиться в вузе. Правда, поскольку учебный год был уже в разгаре, вакансия нашлась только одна — на филологическом факультете.

— Вот так люди приходят в литературу, — глубокомысленно заметил дядя Миша.

— Ну да. А дальше все просто. Узнав о моих обстоятельствах, декан посоветовал написать кандидатскую диссертацию. И тему подсказал, на которой проще всего защититься.

— О Пушкине.

— Да.

— Но как же ты, едва поступив, уже о кандидатской задумался? Торопишься что-то.

— Тороплюсь, — серьезно подтвердил гость. — Осколок мой — штука непредсказуемая, так что курс я окончил за три года, и теперь собираю материалы для диссертации.

— Все ясно, — подвел я итог рассказу. — Но от нас-то ты чего хочешь? Мы, конечно, люди широкого образования, но как раз в литературоведении — ни бель мес. Ну так получилось!

— Да мне, собственно, не в литературоведении помощь нужна, — смутился гость.

— Тогда в чем?

— Видите ли, рукопись Пушкина, которую я пытаюсь найти, не была чисто литературным произведением. Ей придавали настолько огромное значение, что все (ВСЕ!) послы европейских государств, аккредитованные в то время в Петербурге, регулярно сообщали о ходе работы своим правительствам. В частности, сохранились доклады…

Тут он сделал паузу, выложил на стол кожаную офицерскую папку, извлек лист бумаги и громко зачитал:

— Доклады австрийского посла графа Фикельмона, неаполитанского посланника князя ди Бутера, шведко-норвежского поверенного в делах в Петербурге Густава Нордина, баварского посланника графа Лерхенфельда и прусского посланника Либермана.

— Ё-мое, — проникся Зайкин. — И чего же такого важного Пушкин мог в своем труде написать? Это ж прям международный заговор какой-то!

— Но это еще не все, — скромно продолжил литературовед-спецназовец. — Дело в том, что в Петербурге присутствовал еще и голландский дипломат, которого тоже исключительно интересовала рукопись Александра Сергеевича. Звали этого посла Луи-Якоб-Теодор барон ван Геккерн де Беверваард.

Мы зависли, переваривая информацию.

— Э-э, — прорезался наконец Ваня Зайкин, первым сумевший мысленно распутать этот клубок имен. — Вы хотите сказать, что это был тот самый барон Геккерн, приемный отец Жоржа Дантеса?

— Именно. И, похоже, его интерес к рукописи зашел так далеко, что дело закончилось дуэлью со смертельным исходом.

— То есть вы хотите сказать…

— Да, я хочу сказать, что Пушкина убили не из-за каких-то там сцен ревности, а исключительно…

— Ну, это спорно, — отмахнулся Зайкин. — Не может быть!

Ученый спецназовец пожал плечами.

— Ничего не буду утверждать. Дело требует расследования.

— Поэтому вы и обратились к нам за помощью? — спросил я.

— Не только, — ответил литературовед и поднял на меня ясный взор. — Просто с тех пор, как я начал заниматься поисками рукописи, меня уже дважды попытались убить.

Глава 2.
Загадка цветных стропил

Предусмотрительный пушкиновед заранее распечатал для нас три комплекта документов, распределив их в прозрачные канцелярские файлики.

Огорошив нас новостью об опасности литературоведческих занятий, он сообщил, что, прежде всего, нам необходимо войти в курс дела и поинтересовался, сколько времени требуется, чтобы мы смогли прочесть подготовленные им материалы.

Оценив на взгляд тощеватость прозрачных папок, я предложил встретиться после обеда.

Предложение было принято, после чего спецназовец удалился, а мы принялись работать с бумагами.

Первый лист в файликах был вполовину меньше стандартного (А4) размера и содержал хронологию.

Предпослано все было кратким эпиграфом: «Все висит на датах» А. Т. Фоменко.

Кто такой А. Т. Фоменко и какое отношение он имеет к исследованию жизни Пушкина, — не объяснялось.

Ниже, в левой колонке выстраивались даты, в правой — соответствующие им события из жизни Пушкина и названия произведений, написанных в указанный год.

Выглядело это так:

1799 год, 25 мая (6 июня) — рождение.

1811—1817 гг. — Царскосельский лицей. Кружок «Арзамас».

1814 год — первое опубликованное стихотворение.

8 января 1815 г. — «старик Державин нас заметил».

1817—1820 гг. — работа над поэмой «Руслан и Людмила».

1820 год — ссылка на юг России.

1824 год — ссылка в Михайловское.

1825 год — «Борис Годунов», «Граф Нулин»

8 сентября 1826 года аудиенция у Николая I.

1828 год — «Полтава».

1829 год — сватовство к Н. Н. Гончаровой.

1 мая 1829 года — отъезд в действующую армию на Кавказ.

1830 год — Болдинская осень №1.

18 февраля 1831 года — венчание в Москве.

1831 год, октябрь — «Дубровский», «Капитанская дочка», «Пиковая дама», работа над историческим трудом «История Пугачева».

20 августа 1833 года — поездка в Казань и Оренбург для изучения материалов по истории Пугачева.

1833 год — Болдинская осень №2. «Медный всадник»,

«История Пугачева», «Сказка о рыбаке и рыбке»,

«Сказка о мертвой царевне…».

30 декабря 1833 года — произведен в камер-юнкеры.

11 апреля 1836 года — выход первой книги «Современника».

27 января 1837 года — дуэль с Дантесом

29 января (10 февраля) 1837 года, в 2 часа 45 минут пополудни поэт скончался.

— И что это может означать? — спросил я после того, как мы вдосталь поизучали данный лист. — И причем тут многозначительный эпиграф насчет дат?

— Даты вполне стандартные, — сообщил Зайкин, сверившись с компьютером. — Соответствуют общеизвестным.

— Вот и я про то. Зачем переписывать цифры из учебника за восьмой класс? Если для того, чтоб объем нагнать, то жалкие полстранички погоды не сделают.

— Я знаю, — вдохновился Ваня. — Это шифр.

— Да ладно. Набор слишком стандартный: родился, учился, женился… Что тут можно зашифровать? Или ты думаешь, что Пушкин специально подгонял даты, скажем, аудиенции у царя под нужное для шифра число?

— А вот тут интересно, — подал голос дядя Миша, до сей поры вдумчиво изучавший свой листок. — Глядите, в 1820 году молодой поэт завершил работу над поэмой «Руслан и Людмила». И в этом же году его отправляют в ссылку. Типа, царю стихи не понравились?

— Щас глянем, — руки нашего эксперта запорхали над клавиатурой. — Вот. Энциклопедия Кирилла и Мефодия сообщает:

«Окончание работы над „Русланом и Людмилой“ совпало с резким недовольством императора поведением и возмутительными стихами Пушкина: речь пошла о Сибири или покаянии в Соловецком монастыре. Пушкин был вызван к военному губернатору Петербурга графу М. А. Милорадовичу и, сознавшись в том, что загодя уничтожил крамольные стихи, заполнил ими целую тетрадь (не найдена)».

— У, как интересно, — сказал я. — Значит, какие-то тайные тетради все же существуют!

— А я не понял, — вставил свое мнение Зайкин. — «Руслан и Людмила» — это сказка. Царь что, сказок не любил?

— Может, он там намек усмотрел? — предположил старший прапорщик. — Ну, помните: «Моя Наина неверна! Моя Наина охладела!».

— Не Наина, а Земфира, — закатил глаза эксперт. — И это вообще из другой оперы. Ты в школе-то учился? Или тебя, как во времена ликбеза, просто перевели из разряда неграмотных в разряд малограмотных?

— Так, прекратите, — пресек я. — Предлагаю высказываться без перехода на личности.

— Нет, все-таки странно, — гнул свою линию дядя Миша. — Пушкин в молодости был, вообще говоря, не подарок. Пил, кутил, писал оскорбительные эпиграммы. На дуэлях дрался с 17 лет… Все считалось как бы в порядке вещей.

Но стоило ему создать шедевр, вошедший в золотой фонд литературной славы России, как царь высказал резкое недовольство и готовность загнать молодое дарование в Сибирь. Совпадение?

— А знаете, — произнес я, задумчиво потирая ладонью подбородок, — сам Пушкин, похоже, не считал «Руслана и Людмилу» сказкой. Он начинает и заканчивает поэму словами:

Мои соратники переглянулись.

— Нет, стоп, — сказал Ваня. — Если мы так будем по поводу каждой буквы строить широкомасштабные предположения, то никогда не закончим. Давайте дальше.

— А вот тут любопытно, — тут же продолжил старший прапорщик. — Оказывается, «Бориса Годунова» Пушкин написал осенью 1825 года. Я не знал.

— И что тут особенного?

— Ну, 1825 год… Осенью написал, а 14 декабря восстание декабристов.

— Думаешь, это как-то связано?

— Не знаю. По датам — прямая последовательность.

— В огороде бузина, во Киеве дядька. Или ты думаешь, что у царя Бориса и у декабристов политическая программа совпадала?

— Может, и совпадала, — обиделся дядя Миша. — Вы вообще знаете, чего там декабристы хотели? Я лично из школьного курса помню только то, что они разбудили Герцена[1].

— А он спал?

— Кто?

— Герцен.

— Прекратите, — снова был вынужден вмешаться я. — Чувствую, что при нашем уровне образования проблемы не решить.

— Верно, — одобрил старший прапорщик. — Надо Елену подключать. Она ведь не только спортсменка и красавица, но еще и отличница.

Идея подключить к обсуждению мою сестрицу мне самому уже не раз пришла в голову. Но выдергивать ее с уроков я не хотел. Другое дело, если вечером, в свободное время…

— Так. Думаю из первой странички мы больше ничего не выжмем. Давайте продолжим чтение.

Второй листок начинался заголовком: «Общество «Арзамас»

Далее сообщалось:

Кружок литераторов «АРЗАМАС» существовал в Петербурге в 1815—1818 годах.

Возник по предложению Д. Н. Блудова (племянника Г. Р. Державина).

Блудов предложил организовать общество «друзей литературы, забытых фортуною» — некий «ковчег Арзамаса».

Предложены были так же такие варианты названия, как «Арзамасская академия» и «Арзамас». Членов же сообщества полагалось величать, как «их превосходительства гении «Арзамаса».

(Пометка карандашом: «Названия разные, но слово «Арзамас» присутствует во всех)

Справка: ГЕНИЙ (лат. genius, от gens — род), в римской мифологии божество, дух-покровитель рода, семьи, гражданской общины. Первоначально олицетворял мужское начало, жизненную силу. Рассматривался также, как самостоятельное божество, которое рождалось вместе с человеком и определяло его жизненный путь.

Общество имело устав, написанный В. А. Жуковским в соавторстве с племянником Державина.

Русский мемуарист Филипп Вигель информирует:»«Арзамас» сделался пародией в одно время и ученых академий, и масонских лож, и тайных политических обществ».

В общем, шутки шутками, а без политики не обошлось.

В заключительных строках второго листа значилось, что «Дядя поэта, Василий Львович Пушкин, охарактеризовал заседания общества так: „Здесь острое словцо приязни всей дороже. И дружество почти на ненависть похоже“».

Больше на втором листе ничего не было.

— И зачем такая многозначительность? — пожал плечами Ваня, переворачивая страницу и изучая ее пустую обратную сторону. — Ну, «Арзамас». Мало ли сообществ у студиусов, жаждущих попить пивка в компании?

— Сообществ, может быть, и много, — не согласился дядя Миша. — Да уж больно название особенное.

— Да? И чем же?

— У меня племянник читал «Код да Винчи» Дэна Брауна и очень возмущался. Почему, мол, автор все важные исторические реалии переносит в Европу?! «Мы ничем не хуже, — бушевал племянник. — У нас свой Грааль есть».

— Грааль? При чем здесь это?

— А вы посмотрите на герб Арзамаса. По версии наших справочников на нем изображены цветные стропила. А по версии Дэна Брауна, две линии, образующие угол, направленный вверх, это символ мужского начала. Другие две линии, образующие угол с острием вниз — символ женского лона. А все вместе они обозначают чашу Христову, Святой Грааль.

— Ты веришь Дэну Брауну?

— Я верю своим глазам. Во-первых, где ты видел стропила с острием вниз? Во-вторых, мужской и женский символы на гербе выделены разным цветом. Типа цветные стропила. Разве такое бывает? И, в-третьих, эти ломаные линии на гербе совместно образуют букву, с которой начинается имя Христа.

Повисла пауза. Мы с Ваней смотрели на дядю Мишу и просто не знали, что сказать. Вот так ничего себе открытие!

— Да не, — выдавил, наконец, Зайкин, отмахиваясь ладошкой, как от привидения. — Не может быть.

— А я что, — пожал плечами старший прапорщик. — Просто высказал мнение.

— И потом у тебя цвета не совпадают.

— В смысле?

— Ну, Христа всегда изображают в красных одеждах и синем плаще. А на гербе Арзамаса стропила красные и зеленые. Не синие, ясно?

— О цветах я не подумал.

— Вот именно. А строишь глубокомысленные версии.

— Но если уж речь зашла о таких нюансах, то скажу: у герба основной фон — желтый. А на желтом синий цвет всегда превращается в зеленый. То есть цвета все-таки совпадают.

— Стоп. Стоп! — Я решил прекратить дискуссию, пока мы не договорились бог знает до чего. — Думаю, все эти наши рассуждения — пустое. Ну, выбрали лицеисты в качестве названия имя некого провинциального городка. Наугад. Попало на Арзамас. Случайность. Потому что никакого Святого Грааля (Sangraal), или, иначе говоря, Святой крови (San Greal), в Арзамасе никогда не было и быть не могло.

— А пояснения какие-то есть? — не унимался дядя Миша. — Может, там строительство особо широкомасштабное велось, и из-за этого в герб города вынесли стропила?

— Подробного описания символики герба, — зачитал с компьютерного экрана Зайкин, — в законах Российской империи нет, и теперь сложно объяснить ее смысл. Известно только, что герб принят указом Екатерины II в 1781 году, а автором является член конторы Геральдмейстеров Франциск Санти[2]. Итальянец.

— Во как.

— Ну да, кругом засилье иностранцев, — подытожил я, складывая бумаги. — Пойдемте обедать.

— То, что он иностранец, понятно, — ответствовал дядя Миша, вытягивая из-под стула свой неизменный баул. — Неясно другое. Что же все-таки этот геральдический Святой Франциск изобразил на гербе Арзамаса: только ли странные цветные стропила или все-таки Святой Грааль?

[1] «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.
Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями „Народной воли“. Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. „Молодые штурманы будущей бури“ — звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.
Буря — это движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году. Следующий начинает расти на наших глазах». В. И. Ленин. Статья «Памяти Герцена».

[2] Санти — святой.

Глава 3.
Спецназ не выходит из боя

Поскольку на последней страничке в папках нашего нового друга-пушкиноведа обнаружился его контактный телефон, мы решили не обедать в конторской столовке, а вызвонить ученого товарища и пообедать вместе на свободе, в городском кафе.

Погоды в эту осень стояли дивные, левитановские, так что мы шли, подставляя лицо нежаркому золотому солнечному сиянию, и испытывали чувство глубокого внутреннего удовлетворения.