Оглавление

⠀

⠀

⠀

⠀

Сюрреалистическая история в двух частях

Швеция, 2024

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

Дисклеймер

История моей героини

является моей стопроцентной выдумкой

и не имеет никакого отношения к реальной жизни.

Любые совпадения с реальными событиями

и людьми считать случайными.

Часть первая.

Хорошо там,
где нас нет

От автора

Первая часть моей истории посвящается всем тем, кто ищет лучшей доли там, где их нет.

Не спешите!

Не спешите туда, где вас нет. Ведь вы все равно, отправляясь в неведомые дали, прихватите с собой самих себя — бесценный груз и невыносимую ношу. Вы не можете и никогда не сможете расстаться с собой, с тем, кто вы есть на самом деле, со своими привычками, хотелками, пыхтелками, характером, амбициями, мечтами и многим-многим другим, что остается с каждым из нас вне зависимости от обстоятельств и ситуаций.

Мы все — каждый в частности и по отдельности — всегда мы! И никогда — кто-то другой. Поэтому очень часто, вне зависимости от ситуаций, получаем то, что получаем. Чтобы начать получать что-то другое, надо начать с самого себя в первую очередь. Перестраивать, перекраивать, лепить заново самого себя, создавать до тех пор, пока не получится то, что начало бы вас устраивать.

А дальние страны? Они действительно дальние. А хорошо вам должно быть там, где вы есть.

И конечно, мы не можем изменить многие обстоятельства: кризис в стране, закрытие завода с последующим увольнением сотрудников, шторм в океане, безрассудность и недальновидность других людей. Но мы можем изменить свое отношение к происходящему. Можем попытаться понять и принять их выбор и действия или встать и уйти, взяв ответственность за последствия на себя.

Хорошо там, где нас нет… Но зачастую нас нет у самих себя.

Просто нет у самих себя.

Предисловие.
Перед Рождеством

В Швеции Рождество отмечается 24 декабря. Даже не 25-го, как в других католическо-протестантских странах. Нет. 24 декабря.

В это время вся Швеция тихо уходит на каникулы, причем не только с 24 по 26 декабря, но и дальше, до Нового года, как правило, никто не работает. Никто, кроме круглосуточно-круглогодичных предприятий с непрерывным циклом производства да работников медицинских учреждений. Такое положение вещей является обыкновенной практикой и сравнимо с нашими новогодними каникулами, когда почти все останавливается с 31 декабря по 8 января. Но вот тот факт, что шведские каникулы не совпадают с российскими, очень сильно усложняет жизнь маленькому шведскому предприятию, находящемуся в стопроцентной зависимости от российского концерна.

В холле административного здания «Нурдметта» столпились работники администрации во главе с генеральным директором. Все очень скромно: раздача незамысловатых подарков в виде коробки конфет, геля для душа и «бомбочки» для ванны с пеной. Сдержанно-пламенные речи директора и других начальников, стандартные поздравления и напутствия.

— Все! Давайте, идите домой! На сегодня все. Увидимся после Рождества! — распинался генеральный директор «Нурдметта». — Всем счастливого Рождества!

— Спасибо. Вам так же. Счастливого Рождества!

— Счастливого Рождества, увидимся во вторник.

— Главное — вернитесь, — напомнил гендиректор. — Мне дирекция концерна велела поздравить всех вас и напомнить, что вы очень важные люди на нашем предприятии.

— Ага… — очень сдержанно бубнили одни сотрудники.

— Главное теперь — проснуться вовремя на работу, — иронизировали другие.

— Счастливого Рождества…

Разношерстная толпа сотрудников поздравляла друг друга с наступающим Рождеством и начинала медленно расходиться.

Разношерстная, потому что наряду со шведами тут работали испанцы — гендиректор, русские — часть экономического отдела, аргентинцы, немцы и еще бог знает кто, всех не упомнишь. И всех их, иностранцев, сюда когда-то, при каких-то загадочных обстоятельствах прислали для выполнения важных дел. И они тут и осели.

— Ну все, увидимся после праздников.

— Пока, пока…

Люди покидали холл административного здания и разбредались по заснеженной парковке предприятия. Администрация пошла на рождественские каникулы, остальные работают двадцать четыре на семь и триста шестьдесят пять дней в году.

Счастливого Рождества…

Глава 1. Как я не встретила Новый год

Этот год выдался очень сложным. Очень.

Сначала бесконечные мытарства с работой. Безденежье. Поиски, безуспешные поиски. Без результата.

И вдруг удачное предложение, просто счастливый билет какой-то! Мне, девчонке двадцати восьми лет от роду, предложили рабочий контракт в Европу. Настоящий контракт по профессии, а не «клубнику собирать». Это просто фантастика!

Отказываться было просто глупо. Неразумно. Это же один шанс на миллион. Второго такого никогда не будет. Вот оно — счастье! Так думала я, когда подписывала контракт в представительстве концерна.

Но вместе с ним, с этим предложением, навалилось много забот, хлопот, оформления документов. Переезд. Да не просто переезд, а в другую страну. Было много обещаний помочь в обустройстве на новом месте, хотя по факту обо всем, буквально обо всем хлопотать приходилось самим или самой. Но это же все равно хорошо! Это же новая жизнь. Это работа, это новые возможности. Это будущее. Которое, правда, надо было еще заработать.

Вот так мы и переехали из средней полосы России в северную Швецию. Предвкушений было много, ожиданий на миллион. На деле все оказалось более прозаично. Город, куда нас, а точнее, меня, как специалиста, направили, был маленьким. Какие-то девяносто тысяч населения не тянули даже на представление о захудалом городишке. А мы-то привыкли к другому… Но, видимо, придется отвыкать.

Придется заново учиться жить. В новой среде, в новой обстановке, если мы хотим здесь остаться. Остаться!

Поначалу выезд на работу за границу действительно был счастливым билетом, но потом все оказалось не совсем так, как мы себе это представляли. А точнее, совсем не так. Поэтому многие сложности пришлось переваривать на бегу, а некоторые и до сих пор перевариванию не подлежат.

Так вот. Переехали мы — я, мой муж Дима и двое детей трех и шести лет от роду — в северную Швецию по приглашению на работу в дочернее предприятие российского концерна «Металл» — «Нурдметт», которое якобы нуждалось в реформировании и систематизации. Потом-то оказалось, что просто никто из шведов не хочет и никогда не захочет тянуть такой административный груз за такие деньги, но это нюансы. Потому что у шведов есть четкие представления о том, что они будут делать, а чего точно не будут. Например, шведы не будут беспрекословно выходить по выходным на работу, если это не указано в контракте или работа не посменная, а мы, русские, жить будем на предприятии, если начальство прикажет. Специфика профессиональных отношений такая.

Но поначалу я ничего этого не видела.

И все вроде было. И квартира. И машину купили. И дети в садик пошли. И Дима пошел на курсы языка. Мне-то некогда. Я работаю и учу язык по свободной схеме, а поскольку производство тесно связано с русскими и иностранными предприятиями, то и шведский-то мне не особо нужен. Все деловое общение либо на русском, либо на английском.

Но вот незадача. Квартира съемная — дороговато. Свой ремонт делать нельзя. Даже обои переклеить нельзя. Машину купили за сущие копейки, она старая, прошлого века, но зато не в кредит и на ходу, потому как машина — это здесь не роскошь, это необходимость. И страховка, и бензин, и техническое обслуживание, и еще ежегодный техосмотр. В целом выходило много для семьи, где работает кто-то один, то есть одна.

Детей отправили в садик. И младшенькой Соне вроде нормально. А Алешке пришлось идти в садик, вместо подготовительного класса школы. В Швеции все дети идут в подготовительный класс школы в тот год, когда им исполняется шесть лет. Алешке шесть лет исполнилось в мае, а отправили его в садик к пятилеткам, язык учить. И понятно, что ему там скучно. Да еще он ничего не понимает. Каждое утро слезы, четыре месяца в таком режиме, и пока легче не становится. А дальше что будет? Он в семь лет пойдет в подготовительный класс с теми же детьми, с кем сейчас в садике? И ему опять будет все это неинтересно? А если язык не выучит?

С Димой вообще все сложно. Эйфория от переезда в Швецию сменилась затяжной депрессией. Ему не нравилось абсолютно все: еда, дома, магазины, люди в школе, люди на улицах, машины, автобусы. Ему не нравился язык, который надо было учить. Сложный он какой-то. Хотя надо сказать, что нет и не было у Димы таланта к языкам. Он и с английским-то разговорным на «вы». Так что тут все оказалось намного сложнее, чем предполагалось.

А я, а что я? Я должна была работать и встраиваться в новый режим работы в полурусском, полушведском предприятии. Быстро заглатывать и переваривать новые правила и привычки. Подстраиваться под всех, включая концерн, который требовал отчет в четыре утра, потому что Красноярск проснулся, а то, что разница во времени, им невдомек. Они проснулись, будьте добры, предоставьте отчет.

Мне приходилось улаживать вопросы в садике и уговаривать не вызывать психолога Алеше. Объяснять, что все у него нормально, просто он никак не подстроится. Вчитываться в правила предоставления мест в детских садах и их организацию. Например, место в садике не может быть предоставлено более чем на три часа в день или на пятнадцать часов в неделю, если один из родителей не работает.

— В смысле?! — возмущался Дима. — Это что, я еще и с детьми сидеть буду?

Тут мы узнали про отцовский декретный отпуск и о том, что отец обязан уделять детям ровно столько же внимания, сколько мать. Да еще и домашние дела делать наравне с женщиной. В общем, культурный шок планетарного размаха.

— Не буду я сидеть с детьми, — орал Дима уже в сентябре, — ты с ума сошла? Решай, как хочешь, иначе домой поедем!

И я решала.

И решила. Поскольку детям необходимо было учить язык, выбила я детям целых тридцать часов в неделю в садике. Тридцать! Учите язык и привыкайте к местной культуре, будьте добры. Только теперь Диме надо было отводить детей в сад и забирать их оттуда, потому что я уезжала на работу рано и возвращалась поздно. Задерживалась практически ежедневно. И Диме надо было накормить детей завтраком, умыть, почистить зубы, надеть то, что я приготовила с вечера, довести до детского сада, который находился в двух кварталах от нас, и дальше идти на свои курсы шведского или куда там еще. А потом, через шесть часов, детей надо было забрать, привести домой, переодеть в чистое — о, шведский детский сад — это приключение Незнайки и Тюбика! — и накормить тем, что стоит в холодильнике. Все всегда было наготовлено, надо было только достать, разложить на порции и погреть в микроволновке. Накормить, помыть посуду. Все.

Но эти героические подвиги вызывали бурю негодования. Как это он, мужчина, занимается бабской ерундой! И его совсем не смущало, что его жена занималась мужским делом — зарабатыванием денег. Это было в порядке вещей. Но каждый день, в прямом смысле каждый день, с того момента, как мы переехали, я слышала одни и те же упреки, что все здесь его не устраивает, что все плохо, все не так. А подстраиваться он ни под кого не будет, он же не мальчик, в самом-то деле! Нет, он подстраиваться не будет.

Он и раньше-то не особо напрягался, пока дома жили. Всегда были какие-то причины уволиться с работы — потому что начальник какой-то не такой, потому что сотрудники не такие, потому что клиент не так сказал — и потом долго искать следующую работу. А в это время мне приходилось прикрывать дырки в семейном бюджете. Даже как-то пришлось продать бабушкину дачу, которая осталась мне после ее смерти, ради того, чтобы выплатить кредит за машину, на которой ездил Дима, но не имел возможности ее оплачивать. Что-то тут было неправильно уже тогда. Но я этого не видела. Я думала, что очередной кризис в стране, мужа уволили — так бывает, надо собраться с силами и пережить. И я собиралась с силами и помогала чем могла.

А недовольство Димы за пять месяцев, что мы живем здесь, только росло и росло. И все мои увещевания о том, что мы же взрослые люди и понимали, что будет сложно, не давали ровным счетом никакого положительного результата. Он скрипел, как несмазанная телега, по поводу и без. Хотя надо отдать должное — повод находился всегда.

Вот и теперь, на носу встреча Нового года, а мы, по мнению Димы, даже стол накрыть нормально не можем. И не потому, что нет денег, а потому, что продукты здесь не такие. Невкусные. Как можно сделать селедку под шубой из шведской маринованной сельди, которая отдает то ли сахаром, то ли горчицей, то ли апельсином? Как можно нарезать оливье без соленых огурцов? Они же здесь все маринованные в каком-то сладковатом рассоле. Они не соленые, они сладкие и уксусные. А колбаса? Где мы возьмем нормальную колбасу на оливье. В общем, все! Новогодний стол коту под хвост.

А если вспомнить, что за три недели до этого мы судорожно собирали детей на новогодний утренник, который проходит непременно числа одиннадцатого-двенадцатого декабря и называется Люсия, то общая картина приобретает оттенки хорошо распланированного хаоса.

А детские костюмчики? Нет, здесь нельзя на утренник привести ребенка в том костюмчике, в котором родитель хочет. Здесь всех детей одевают в ночные рубашки — в прямом смысле слова, только я сама этого на тот момент этого не знала — мальчикам надевают на голову бумажные колпаки со звездами, а девочкам — короны со свечками. Нет, есть еще некоторые варианты, как пряничный мальчик — пижама коричневого цвета с белым нехитрым узором по рукавам и штанинам и такая же коричневая панамка, и помощник Томтена (шведский вариант Деда Мороза) — красная пижамка с красным колпачком, и все! Для девочек верхняя часть такой пижамки заменялась на тунику или платьице. А где же наши зайчики, мишки, волки, снежинки, мальвинки и прочая сказочная нечисть? Я сама помню, что как-то в начальной школе была королевой Луной, и папа мастерил мне корону-месяц, который зажигался, когда я нажимала на кнопочку в рукаве. Да, батарейки были на спине. Ну класс же! А еще я была белочкой… И до переезда мои дети тоже были снежинками, мышками, белочками, трансформерами. А теперь? Всю оставшуюся жизнь в ночнушках?

Кстати, с ночнушками этими тоже неувязочка вышла. Добрые люди отдали мне два платьица: одно — на дочь, другое — на сына. Я даже растерялась сначала, мальчика в платье? Но мне объяснили, что так положено. Ну, положено так положено. Колпак сами делали из куска ватмана, который я выпросила на работе.

И мне показались такие одежки какими-то слишком скучными. Детский утренник, а дети одеты, как с постели встали. А ведь на самом-то деле, как потом оказалось, что дети и должны быть одеты в одежды «как с постели встали». Ну я и обшила за одну ночь оба платьица мишурой елочной да блестками по подолам, рукавам, воротникам. Так, чтоб красиво было! Воспитательницы в садике чуть в обморок не попадали, когда увидели это чудо. Все дети в белых простых хлопчатобумажных ночнушках, с колпаками или коронами на головах и электрическими свечками в руках, а мои… Ну «Голубой огонек» на выезде, что сказать! Воспитательницы удивлялись, смеялись, даже фотографировались с моими детьми. А я смотрела на все это и не понимала, а что я такого сделала? Потом одна воспитательница взяла меня за руку и на английском объяснила, что это ночные рубашки. Когнитивный диссонанс моего восприятия детского утренника только усиливался.

— Зачем? Зачем детский утренник с детьми в ночных рубашках? — думала я, в шоке от услышанного.

Оказывается, что это традиция такая: дети вставали ночью — поэтому они в ночнушках — и шли «задаривать» Томтена чем-нибудь, обычно рисовой кашей. Тут тоже есть вопросы, но я даже не пытаюсь вникнуть в ответы на них. Мне бы с ночнушками разобраться. Так вот, дети в ночнушках как бы служат Томтену, а он одаривает их подарками. А еще приходит Люсия — девочка-подросток в такой же белой длинной ночнушке с длинными волосами и короной из зажженных свечей на голове (свечи, как правило, электрические) — и приносит свет. И дальше идет описание трагической судьбы Люсии, как христианской мученицы. Одним словом, печальное какое-то действо это шведское Рождество оказалось.

На утреннике Дима не выдержал того, что наши дети выглядят не так, как остальные, и убежал. Ему показалось неприемлемым то, что я сделала с ночнушками.

— Ну в самом-то деле? Оставила бы, как было, — орал он на меня у машины. — Домой сама придешь!

Сел и уехал домой.

Мне пришлось оставить детей до трех в садике, хотя многие родители позабирали своих чад, и галопом нестись на работу.

А потом… А потом мне пришлось еще извиняться на работе перед русским начальством за то, что я была на детском утреннике. Видите ли, это неважно. У меня неработающий муж, поэтому он мог бы поприсутствовать там один. Хотя посещение утренника было заранее обговорено и утверждено начальством. Да, не в письменном виде, но мне шведская начальница отдела кадров сказала, что это неважно.

Поэтому я спокойно отправилась на утренник Люсии…

Было как-то странно, что мысли, что мне тоже хотелось увидеть своих детей на утреннике, у русского руководства почему-то не возникло. А вот шведы меня не только поняли, но и поддержали, потому что сами были на таких же утренниках. Эти утренники проходят очень организованно, в одно и то же время. И право у меня, как у работника, тоже было на такое мероприятие, и уведомила я всех заблаговременно, и официально все оформила, но нет, начальству русскому до всего есть дело. Хотя это совсем не их дело.

Итого — год был непростой. Очень непростой. Я была вымотана донельзя. Силы были исчерпаны до самого донышка.

И теперь я пыталась смастерить хоть сколько-нибудь приличный стол для встречи Нового года, чтобы все было ну хотя бы неплохо.

Торт испекла, стоит на балконе.

Селедка под шубой тоже стоит на балконе. Благо добрые русские люди с того же «Нурдметта» подсказали, где можно взять нормальные, привычные для нас, селедку, и огурцы, и колбасу, и гречку, и сырки, и еще много чего, главное было — вспомнить и спросить об этом вовремя.

Как говорится, ларчик просто открывался — есть магазинчик, который торгует продуктами бывшего Советского Союза, и везут их сюда, как ни странно, из Прибалтики или, что еще более странно, из Германии. Раньше из Беларуси возили, но теперь там таможня, пошлины, сборы. Одним словом, дорого и долго. Но Германия… Ах, ну да, там в некоторых районах немецкий учить не надо — все на русском разговаривают.

Сейчас дорежу оливье и тоже отправлю на балкон. А балкон приличный такой — застекленный.

Курочка запекается. Картошка варится.

Шампанское. Ах да, вот с этим оказалось плохо. Совсем плохо. Потому что настоящее французское шампанское стоит дорого. Очень дорого. И как мне сказали, это совсем не то, что наше полусладкое. Французское шампанское сухое и местами кислое. Так что разливать по бокалам мы будем какое-то недорогое игристое вино, но и на том спасибо. Мне и так все хорошо. А Диме — нет. А Диме все не так.

— Вот смотри, что за телевидение здесь? — ворчит Дима с дивана. — 31 декабря, а смотреть ровным счетом ничего. Вот совсем нечего.

— А что ты хочешь увидеть? — не оборачиваясь, отвечаю я.

— Ну, концерт какой-нибудь… Веселый, а не классической музыки и не церковного хора.

— Переключи канал…

— Куда?

— На другой канал.

— Я уже переключал!

— И что?

— Там тоже ничего нет, — ворчал муж, — какая-то юмористическая программа, но непонятно, о чем это…

Оно и понятно, что непонятно. Языка мы еще не знаем, поэтому местных юмористических программ не понимаем. Да и опираясь на небольшой опыт традиционных и культурных отличий, можно смело сказать, что поймем еще нескоро, даже со знанием языка.

— Открой компьютер и найди «Ютуб», введи в поисковик «Голубой огонек», и будет нам счастье.

— Так это же будут огоньки за прошлые годы? — возмущению мужа нет предела.

— А какая разница? — удивляюсь я. Потому что не вижу никакой разницы, от слова совсем.

Слышу, как муж пыхтит у компьютера, набирает, ругается, сбивается. В конце концов находит что-то похожее на «Голубой огонек», и в зале начинает петь наша эстрада. Ну вот, мы почти дома. Почти все так же. Только обои не те, что выбирала и клеила я, и экран компьютера малюсенький. А так все, как дома.

Словно считав мои мысли про маленький экран, Дима взрывается:

— И что? Теперь мы будем смотреть в эту форточку вместо нормального телевизора?

Телевизор у нас и правда нормальный: сорок дюймов, плазма, «Панасоник». Не последняя модель, ну и что. В хорошем состоянии. Купили с рук — так доступней — с квитанцией, пультом и инструкцией. Все как положено. На первое время хватит, а там, глядишь, на новый заработаем… Заработаю… Или как получится.

— Ну получается, что либо смотрим концерт классической музыки или церковного хора, но на большом экране, либо поем вместе с нашими, но на маленьком! За что голосуем?

— Вот сейчас… Еще мы за это не голосовали.

— Дима, я пытаюсь тебе помочь, — я запнулась, — а вообще-то, мог бы и ты мне помочь, меньше бы думал о всякой ерунде.

Настало гнетущее молчание. Потом Дима высунулся в кухонный проем и сказал:

— Знаешь что, я и так тебе помогаю много. Очень много! Я кормлю детей! Я вожу их в сад! Я их оттуда забираю… Я в магазин хожу! Так что, знаешь что, ты прекрасно можешь обойтись без меня сегодня. Я устал.

— Димуль, ну а кто будет это делать?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю.

— Я хотел устроить новогоднее настроение, а ты опять все испортила.

— В смысле?

— Лезешь со своими советами, когда не просят. Куда не просят.

— Ну ты же спросил? — я задохнулась от возмущения.

— Ничего я у тебя не спрашивал. Иди накрывай на стол.

— Вот иди и накрывай на стол, и будет тебе новогоднее настроение. Все на балконе, или в духовке, или в холодильнике. А мне надо прилечь.

И я пошла в спальню, и прилегла. И уснула. Когда ложилась, было девять вечера, и я проспала до утра, так и не проснувшись к бою курантов.

Потом Дима утверждал, что будил меня, но я от него отмахивалась и даже грязно ругалась. Поэтому он решил меня оставить в покое.

Когда я встала утром, то оказалось, что все накануне приготовленные мной яства стоят в зале на столе. Как вчера Дима накрыл все на стол, видимо, так оно и стоит до сих пор. Посуда не помыта. И даже духовка открыта почему-то. Ну это все ерунда. Где люди? А люди, то есть дети и Дима, спали в детской: кто на двухъярусной кровати, кто на полу, кто на матрасе.

«Ну и хорошо», — подумала я и стала разбирать посуду.

Вот это моя история о том, как я не встретила Новый год, а он все равно наступил.

В этом, наверное, вся ирония жизни: хочешь не хочешь, а все наступает однажды, независимо от того, желаешь ты того или нет. Можно ли оттянуть, договориться со Вселенной? Наверное, можно, на время. Или нет, все-таки нельзя. Все наступает ровно в срок. Хотя, как знать.

— Вот ты соня… — пробормотал за спиной Дима. — Светка, ты не встретила Новый год, ты понимаешь!

— Ну и что… — отрешенно произнесла я. — Он что, не наступил, что ли, оттого, что я его не встретила?

А про себя подумала: что, мне надо было с караваем его в дверях встречать, что ли? Ну нет же. Встречала не встречала, все равно он пришел светлый радостный… Зато я выспалась. Вот же, как я устала.

— Я тебя будил… А ты не просыпалась. Ты ругалась, — дальше я уже слушала вполуха, о том, как муж меня будил, а сама думала уже о том, что завтра на работу, потому что лишних выходных в Швеции не положено, и если «красный день календаря» выпал на выходной день, то он никак не компенсируется за счет других рабочих дней.

Мысли о работе роились в голове с удвоенной скоростью.

— Слышь, ты меня слышишь? — Дима стоял в полуметре от меня и почти кричал.

— Димуль, ну что ты кричишь? Я слышу. Я не знаю, что еще я должна тебе сказать, кроме того, что я очень устала.

— А я не устал?

— Конечно, ты тоже устал. И поэтому давай как-то поможем друг другу справиться с навалившимися сложностями. Мы же знали, что будет непросто, правда?

— Я тебе помогаю. А ты мне — нет. Я все, абсолютно все должен тащить на себе! Как будто бы у меня и нет жены… — фыркнул Дима и вышел из кухни.

«Не поняла…» — подумала я.

А что, все-то? С одной стороны, на меня навалились сомнения и чувство вины, что Дима один с детьми целыми днями, а я на работе. А с другой — я же на работе! Я не на танцах. Не у мамы в гостях. Не с подружками на посиделках. Я на работе. На той работе, ради которой мы все бросили и двинулись с места.

В нашем городе средней полосы России не было нормальной работы. Или так, она была, но не оплачивалась так, чтобы нам хватало, чтобы я, как мать двоих детей, досидела бы второй декретный отпуск и только потом вышла на работу, устроив отпрысков в дошкольные учреждения. Нет и не было в нашем городе таких зарплат. Пахать должны были оба. А с учетом того, что Дима менял работу каждый год, при этом хорошенько посидев дома в промежутках, а меня не брали на приличную работу с двумя маленькими детьми, потому что они будут болеть, предложение поехать за границу, поработать на одном из дочерних предприятий русского концерна, представлялось огромной удачей. Оно и сейчас огромная удача! И я прикладываю все усилия, чтобы не просто зацепиться, а стать нужным сотрудником.

Так стоит ли теперь роптать, что что-то тяжело и не так, как мы представляли. Мы же понимали, что будет именно так — сложно и непредсказуемо. Или это осознавала только я?

— Давай, ты оденешь детей и я пойду с ними погулять? — донеслось откуда-то из глубины квартиры.

— Давай…

Я вытерла руки и пошла одевать детей.

Мы, все четверо, сидели на полу маленькой прихожей и смеялись, как дети, когда Соня натянула шапку задом наперед. Вид у нее был очень смешной, очень. Словно гномик! Да, шапка такая интересная, тоже досталась нам от добрых людей, вроде шапочка как шапочка с помпончиком, но с ушками. И если шапку надеть задом наперед, то помпон съезжает назад, и получается в прямом смысле шапка гнома.

— Все, мы пошли…

Дима, Алеша, которого здесь все звали Алекс, и Соня вывалились из квартиры и пошли на горку у детского сада. А мне досталось полтора часа отдыха: как говорится, хочешь — посуду мой, хочешь — комнаты пылесось, хочешь — игрушки собирай. Там еще стирка в бачке лежит, ее не забудь. А так да, полтора часа отдыха.

Глава 2. Везут мазут

— Деньги вперед, — заявил монтер, — утром — деньги, вечером — стулья или вечером — деньги, а на другой день утром — стулья.

— А может быть, сегодня — стулья, а завтра деньги? — пытал Остап.

И. Ильф и Е. Петров «Двенадцать стульев»

⠀

Второе, третье, четвертое, пятое января…

Дни прошли никак: то есть в длинных и совершенно бесполезных переговорах с технической службой поддержки системы, только что установленной на предприятии. Больше-то общаться было особо не с кем, ибо многие из администрации были еще на новогодних каникулах. Хотя… многие, да не все. Предприятие не останавливается, производство продолжается, и поддерживать все это просто жизненно необходимо.

А новая система отказывалась работать, как было задумано.

По замыслу руководителей, новая система должна была сократить рабочее время настолько, что прям вот один человек легким движением руки сможет управлять целым предприятием. Ага… Мне нравятся мечты наших руководителей — что бы ни делать, лишь бы не платить зарплату работникам.

По факту же получалось, что ничего не работало само по себе. Более того, новая система не хотела «общаться» со старыми, и получалось, что огромный пласт информации приходилось заново вносить уже в новую систему вручную. Все вносить заново! Это, конечно, отдельное удовольствие — заниматься мартышкиным трудом по приказу откуда-то сверху, кто и в глаза не видывал, как происходят рабочие процессы и как работают системы. Но зато они все знают.

Откуда такая уверенность?

Как начальство в Красноярске вообще может предполагать, что оно точно знает, что и как работает на местах? При нехитром анализе получалось, что там, наверху, вообще ничего не знают ни о местном законодательстве, ни о местном налогообложении, ни о трудовом законодательстве, ни о законодательстве предпринимательства. Собственно, а зачем им?

Не знаю. Наверное, незачем.

Однако даже я, далеко не юрист по образованию, просто обыкновенный бухгалтер, легким движением мыши нашла много интересного, особенно в области взаимоотношений государства и частного или юридического лица. Ну все же есть. Бери и читай.

Нет, надо же со своим уставом в чужой монастырь. Все надо сделать по-своему. К бабке не ходи — они самые умные! А вы тут типа все не того сорта, поэтому разговаривать с вами никто не будет.

Противодействие среди шведского персонала в принятии новой системы не было огромным, скорее тихо, подпольно вялотекущим возмущением. Потому что новая система предполагала, что каждое маленькое ответственное лицо на местах должно будет теперь уделять гораздо больше времени внесению данных в общую систему. Что, в свою очередь, приведет к отрыву от реального производства. Людей-то больше не станет, а скорее наоборот, только меньше.

Как меньшее количество людей будет справляться с бо́льшим количеством работы? Спросите Красноярск. Они там умные. Больно умные.

Десятого января к проходной у административного корпуса я пришла, видимо, одной из первых. Турникеты были в снегу, снег не чищен, и пройти было очень сложно. Но я не сдаюсь никогда, поэтому, навалившись всем своим телом, я сдвинула турникет и в буквальном смысле просочилась на территорию предприятия. Рухнула в снег, встала, отряхнулась. Хорошо. С Новым годом! С новым счастьем. С Рождеством. Иду на работу.

В холле административного здания меня ждала какая-то женщина, которая бурно разговаривала с работницей на проходной. Вахтером назвать эту работницу язык у меня не поворачивается. Потому что она была точно не вахтер, а скорее, администратор в полном смысле этого слова. Она заведовала всем: от почты и бейджиков до накладных и пропускных листов, и еще много чем, о чем я понятия не имею.

Эта работница остановила меня и спросила на английском, знаю ли я, как обстоят дела с отоплением раздевалок и душевых? На что я совершенно честно ответила, что я ни сном ни духом… Она перевела это все женщине, которая возмущалась, и по ее реакции я поняла, что ответ был неверным. Что я должна была что-то знать или хотя бы подозревать, тогда я спросила, а что, собственно, случилось.

А случилось вот что.

Люди сдали смену и пошли в раздевалку, чтобы переодеться и принять душ, и тут-то выяснилось, что горячей воды нет. И отопления в раздевалках тоже нет. Смена, которая пришла в шесть утра, не успела этого понять до выхода в цеха, потому что они не принимают душ перед вахтой. А то, что было прохладно, так, говорят, что по утрам всегда прохладно. Зато те, кто сменились, во всей красе смогли оценить русское выражение «холодный душ», потому что он был буквальный. Холодный. Душ. И отсутствие отопления.

Медленно, но верно, до меня начинает доходить, что причина отсутствия отопления и горячей воды лежит в отсутствии мазута. А отсутствие мазута говорит о том, что платеж не был утвержден, а значит, не был оплачен, а значит, подрядчик и не собирается привозить мазут сегодня. И завтра тоже. То есть проблема растянется как минимум на ближайшие двое суток.

Пятясь к двери, я судорожно объясняю, что ничего не знаю и знать не могу, но могу узнать. Проскальзываю в дверь в администрацию и несусь что есть сил в кабинет.

«Ну просто прекрасно! — думаю я. — Просто отлично!»

Интересно, платеж не прошел случайно или его не утвердили в Красноярске? И то и другое не получится, потому что, если платеж утвердили, он должен был пройти, если только не технические сложности.

Последние три месяца были постоянные сбои в технической поддержке работы предприятия. Что это такое? Это когда все то, что должно идти незаметно через административный отдел — ордера на сырье, закупки, поставки, оплата и так далее — идет «с барабанным боем» так, что все об этом знают и ощущают на своей шкуре. Как сейчас, в прямом смысле слова.

Вот и теперь я предполагаю худшее: что-то где-то застряло и опять придется пробивать ломом в виде звонков по всему миру и переговоров там, где и так все было обговорено и ясно с самого начала.

За последнее время бо́льшая часть поставщиков перевела «Нурдметт» на предоплату. А все почему? А все потому, что предприятие неоднократно задерживало плату за предоставленные сырье и услуги. И почему? А потому что цепочка согласования оплат такая длинная, что начинать согласовывать оплату надо было еще до оформления заказа. Что в некоторых случаях и делалось. Как, например, с сырьем из Китая. Китайские товарищи ни ложки сырья не отгрузят без предоплаты. Ни за что. И время поставки исчисляется в месяцах, то есть три месяца со дня оплаты. Почувствуйте всю прелесть происходящего.

Однако задержки все равно происходили, и в результате — предоплата по большинству позиций. А это значит, что, скорее всего, мазут не завезли, потому что его не оплатили. Мазут не оплатили, потому что его не согласовали. Почему не согласовали?

Мне навстречу с лестницы кубарем катится Лена Абрамссон — начальница закупочного отдела. Она кричит мне что-то на шведском. Потом, видя, что я остановилась, замерла в оцепенении, смотрю на нее немигающим взглядом, она переключается на английский и кричит мне уже так:

— Что? Что вы опять не согласовали? — Орала Лена.

Мне стало страшно.

— Я подавала ордер и в новую систему, и в старую еще два месяца назад. Как положено — два месяца назад! — Кричала Лена на все административное здание.

— Лена, я не знаю. Если ордер был, значит, его подали на утверждение. Я сейчас все проверю, — лихорадочно отвечала я, понимая, что раз ордер был, значит, его подавали на утверждение. Что же с ним случилось?

Не успела я повернуться у лестницы, как увидела начальницу кадрового отдела — Грету Нурберг. Она неслась мне навстречу или, вернее, сверху лестницы, со второго этажа, и мне показалось, что меня сейчас снесет БТР, но она резко затормозила в метре от меня и нависла надо мной, как грозовая туча.

— Где? Где мазут? — орала Грета на английском, потом она увидела Лену и продолжила на шведском в еще большем возбуждении… Я не понимала, о чем они говорят, если это можно так назвать, однако слово «ордер» проскакивало через слово, и я поняла, что, скорее всего, проблема не в ордере, а в том, что он где-то застрял.

Медленно, на дрожащих ногах я повернулась и пошла по коридору к себе в кабинет. Но тут входная дверь на противоположной стороне холла распахнулась, оттуда вышла наша директриса, в смысле, начальница экономического отдела — Габриэлла Берг — и направилась прямо ко мне.

— У нас проблема! — сказала она мне по-английски.

— Я уже знаю, — ответила я, — но пока я никак не могу дойти до своего кабинета.

— Пошли вместе, — предложила начальница.

— Пошли…

— Я не представляю, что могло случиться, — продолжила начальница, как будто бы она первый день на этом месте.

Нет, она, конечно, новенькая. Она пришла после того, как я вступила в должность в начале августа прошлого года. Но за пару-то месяцев уже можно было понять, что случиться может все, что угодно. Специфика такая.

Компьютер грузился медленно. Так, словно его не волновали проблемы с мазутом. А должны были… Хотя… Это же машина.

Выяснилось, что все было подано на утверждение в Красноярск. Но в Красноярске утвердили только часть платежей за ноябрь. Платеж передавался на утверждение в начале декабря, дважды. Опять же не был подтвержден по причине того, что у поставщика сменился электронный бланк счета-фактуры. Я писала разъяснительное письмо, что бланк не играет роли, пока остальные реквизиты остаются прежними. Остальные реквизиты — это наиболее важная информация: адрес, телефон, электронная почта, организационный номер, налоговый номер в Швеции, поскольку предприятие шведское, номер счета-фактуры, номер заказа, в конце концов. Но, видимо, кто-то что-то где-то как-то понял не так, и счет на мазут до сих пор не согласован, а следовательно, не оплачен. Вот и вся история.

Я и начальница на некоторое время подвисли, как сломанный компьютер. Она — потому что сама утвердила этот платеж на первой ступени цепочки согласования. Я — потому что переподавала его дважды, да еще и с объяснительным письмом.

И стало совсем непонятно, что тут непонятного.

Звоню в концерн. Трубку снимает какая-то девушка.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Нам, таким-то таким-то, не подтвердили платеж на оплату мазута. Номер ордера и счета-фактуры такой-то.

— Сейчас проверю…

Пауза. Я киваю начальнице, мол, дозвонилась, сейчас все уладится. Хотя понимаю, что, даже если сейчас все и наладится с утверждением, платеж пройдет не раньше, чем завтра, а поставщик получит предоплату, а по факту оплату, не раньше, чем послезавтра, и мазут привезут нам еще только дня через два в лучшем случае, а то и через три. И что делать эти тр