Оглавление

«Здесь нужно, чтоб душа была тверда;

Здесь страх не должен подавать совета.

Я обещал, что мы придем туда,

Где ты увидишь, как томятся тени,

Свет разума утратив навсегда».

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Глава 1

Память у восемнадцатилетней Вероники Мейер довольно своеобразная. Она часто вспоминает то, чего не было или было, но с кем-то другим, а о своем собственном, настоящем прошлом помнит очень мало. Одно из самых ранних ее воспоминаний связано с матерью. Более того, это единственное воспоминание о ней. Мать Вероники была больна, кажется, психически. Впрочем, кто знал ее лично, категорически это отрицал. Но что, как не психическая болезнь, могло заставить женщину считать мужа дьяволом, а свою очаровательную четырехлетнюю дочку — порождением ада? Сегодня Веронике почему-то вспомнился в деталях один день из прошлого: мать лежала на кровати, а она стояла рядом с куклой в руках. Испуганный взгляд матери застыл на крохе. Ее страх странно действовал на девочку: она чувствовала невероятный прилив сил и радости. Вероника перехватила куклу и, резко повернув, оторвала ей голову. Женщина в кровати истерично закричала, а девочка залилась смехом. Тут же прибежала няня, подхватила малютку и передала ее отцу, который тоже пришел на крик. Он отнес девочку в гостиную и, погладив ее волосы, сказал:

— Вера, мы с тобой станем лучшими друзьями.

Друзьями они так и не стали. Сейчас Вероника уже не в состоянии вспомнить первопричину их вечных разногласий и ссор, тем более, ее возвращает к реальности звук телефонного звонка. В настоящее время она сидит полуобнаженной перед мольбертом. Отложив кусок художественного угля, молодой художник снимает трубку и тут же кладет обратно. Он устало потирает глаза и говорит:

— Освещение уже не то. На сегодня хватит. Ты куришь?

— Да, — отвечает девушка, соврав, ведь она никогда даже не пробовала курить.

Парень достает из пачки две сигареты, передает одну Веронике, и подносит ей горящую зажигалку. Она неуверенно затягивается и кашляет, подавившись едким дымом. Тихонько посмеявшись, молодой человек тянется к фотоаппарату и, пользуясь тем, что Веронике сейчас не до него, фотографирует ее.

— Зигфрид! — Возмущенно вскрикивает она.

— Вера Мейер одетая только в мою простыню, еще и с сигаретой. Это фото станет сенсацией! — смеется он.

— Только попробуй!!!

— Пока я не соберусь сделать фотовыставку, тебе не о чем беспокоиться. А тогда я всем буду говорить, что это постановочный снимок. А ты не умеешь курить.

— У тебя сигареты очень крепкие.

— Это да. До конкурса осталось четыре дня. Надеюсь, ты принесешь мне победу. Иначе, в следующий раз придется выставлять на суд жюри фото.

— Не смей!

— Если не планируешь одеваться, то я могу проводить тебя до кровати.

— Какой ты отвратительный пошляк! — Вероника, передав сигарету художнику, отправляется за ширму. Она в первый раз позирует по-настоящему. Раньше ее только фотографировали, а иногда с фотографий перерисовывали на рекламные плакаты и вывески. А началось все года два назад, когда ее заметил художник из редакции еженедельной газеты, неплохой друг ее отца. С тех пор, Вероника Мейер стала частым гостем в студиях художников рекламы в Берлине.

Подающий большие надежды портретист Зигфрид Дох еле уговорил ее позировать для художественного конкурса. Сам он всего на два года ее старше, чем отчасти и объясняется его фамильярное отношение к девушке, кроме того, эти двое нашли нечто общее, объединяющее их стихийные натуры, что позволяет им общаться как старым добрым друзьям.

— Расслабься, ты не в моем вкусе, — равнодушно бросает парень.

— Я тебе не нравлюсь? — Вероника удивленно выглядывает из-за ширмы. Вместо ответа Зигфрид с безразличием вертит ладонью, давая ей понять, что она может быть и симпатичная, но далеко не предел мечтаний. — Да ладно! — продолжает девушка. — Я еще не встречала никого, кому бы я не нравилась!

— Значит я первый. Приятно быть для тебя хоть в чем-то первым.

— Это ты на что сейчас намекаешь?! Думаешь, я сплю с кем попало?!

— Откуда мне знать? Главное, не спишь со мной, что радует.

Внезапно девушкой овладевает какое-то странное наваждение: в ушах слышится навязчивый звон, голова наливается тяжестью, а тело обдает холодом. Полностью утратив волю, в нижнем белье Вероника выходит к нему. Парень с прежним показным равнодушием рассматривает ее точеную фигуру.

— Ах, значит, я тебе не нравлюсь? Даже так? — Шепчет она и приспускает бретельку, как вдруг замирает. — Стоп! Что я делаю?! — Опомнившись, возмущается она.

Зигфрид заливается смехом, а девушка спешно возвращается за ширму.

— Так ты это все специально!..

— Стал бы я писать твой портрет, если бы ты мне совсем не нравилась?! Я почувствовал твое слабое место — страх не понравиться. Я просто пошутил, не переживай. Но, вообще, не стоит слишком доверять мужчинам, Вера.

— Я учту.

Одевшись, она выходит. Со второй попытки ей удается докурить сигарету. Зигфрид предлагает кофе, но Вероника, взглянув на часы, которые показывают уже восьмой час, отказывается и, наскоро попрощавшись, выбегает на вечерню улицу.

Она должна была появиться дома еще два часа назад. Поймав такси, девушка довольно быстро добирается до пригорода — прямо к калитке уютного двухэтажного особняка. Переступив порог дома, Вероника радостно улыбается, заметив, что отец еще не появлялся, а значит, никаких скандалов связанных с ее поздним приходом не ожидается. Александр Мейер обычно потакает любым капризам дочери, но взамен требует от нее полного подчинения. Ее, разумеется, такие условия не устраивают. Их отношения сложно назвать родственными, больше похоже, что чужих людей без актерского таланта некто заставил играть роли отца и дочери в любительском театре.

Прислушавшись, Вероника различает звук радио из комнаты горничной. Все-таки она везучий человек: горничная не видела, как она пришла, следовательно, не сможет с полной уверенностью утверждать, что она задержалась. Девушка осторожно поднимается в свою комнату, переодевается в скромное платьице и, расслабившись на софе, погружается в чтение. Интуиция подсказывает, что ее покой будет нарушен очень скоро. И, действительно, вскоре раздается стук в дверь.

Вероника поднимается и, немного растрепав волосы, открывает. На пороге стоит ее отец, на удивление, в хорошем расположении духа.

— Птичка моя, чем ты занимаешься? — обняв ее в знак приветствия, интересуется он.

— Читаю.

— Приведи себя в порядок, и я жду тебя внизу! И оденься посимпатичней.

— Зачем? Ты собираешься меня продать?

— Что за глупая мысль?! У нас гости, дорогая. Мой хороший друг желает с тобой познакомиться.

Вздохнув, Вероника выполняет просьбу отца. Их гостем оказывается ухоженный мужчина лет тридцати. Он много и громко говорит о себе, о том что скоро уедет во Францию, зачем-то вернется через неделю, много разглагольствует о политике, об обстановке в мире и о прочей чепухе. Не выдержав, девушка поднимается, чтобы уйти.

— Вера?! — одергивает ее Александр.

— Вероника, я чем-то вас обидел? — удивляется гость.

— Нет, господин Шнайдер, ничем, кроме того, что вы сейчас бесцеремонно украли мое время.

— Она иногда неудачно шутит, — поясняет Мейер.

— Неужели вам неинтересно, что я рассказываю?

— Если я захочу послушать нашу интерпретацию мировых событий, я включу радио.

— Надеюсь, наша следующая встреча пройдет в более приятной атмосфере, — расстроено выдыхает гость.

— Я не собираюсь во Францию в ближайшие пятьдесят лет.

— Вера, в следующий понедельник я уеду на две недели в командировку, а во вторник господин Шнайдер приедет, и вы вместе отправитесь в Париж. Когда я закончу дела, мы встретимся там, — объясняет ей отец.

Такой план приводит Веронику в ярость. Она убегает в свою комнату, запирает дверь и, упав на кровать, утыкается лицом в подушку. Слезы душат ее, от злости и обиды, девушка, что есть силы, зажимает зубами край одеяла. Этот аморальный тип, которого судьба назначила ее отцом, желает подарить ее во временное пользование другому еще более аморальному типу! Как тут не реветь?

Не проходит и четверти часа, как в дверь ее комнаты снова стучат, но Вероника не открывает.

— Он ушел, — слышится голос Александра. Девушка же продолжает молчать. — Вера, ты ему нравишься, у него блестящие перспективы, он очень далеко пойдет, и он хочет на тебе жениться.

— На мне полгорода хочет жениться, у трети из них возможны блестящие перспективы, и что с того?! А ты работорговец! — Отзывается она.

— Прости, я желаю тебе счастья. Поверь, эта поездка тебя ни к чему не обязывает, он все время будет проводить в посольстве, а ты гуляй по городу, по музеям, я уже забронировал тебе номер. Я уверен, что тебе стоит обратить на него внимание. Наставник несколько раз говорил мне, что если мы хотим и дальше жить в мире и согласии, тебе необходимо поехать со Шнайдером, — умоляюще произносит он.

— Рабы не имеют права возражать.

— Покорность, моя птичка, это не рабство, а благодетель.

— Оставь меня. Я уже согласилась.

Александр уходит с отвратительным чувством вины. Это чувство терзает его всю жизнь, но, с появлением Вероники, оно перестало быть абстрактным, а оформилось в чувство вины перед ней. Большинство психоаналитиков назвали бы это надуманным комплексом, поэтому к психоаналитикам Алекс Мейер не обращался. Когда-то в качестве ответа на его душевные терзания ему приснился сон о событии далекого прошлого, которое положило начало долгой и непримиримой вражды между ними.

В той другой, давно забытой, жизни он был умелым охотником и промышлял в северных лесах, богатых дичью. В своем селении он был известен как подкидыш и Алок, ведьмин сын. Какого рода он был — неизвестно, но все знали, что у него была сестра Вари, которую забрал с собой на воспитание лесной волхв. С тех пор ни ее, ни волхва никто не видел. Однако знали, что живут они где-то в непроходимой чаще леса. Повзрослев, Алок мечтал встретиться с сестрой, и часто заходил в лес очень далеко без страха перед дикими зверями. В тот злополучный день он снова зашел вглубь и добрался до идеально круглой поляны, где раньше не бывал. В центре стояла хрупкая девушка с длинными светлыми волосами, которые украшал только скромный кожаный ободок, а ее грубая одежда больше походила на лохмотья. Ошибиться Алок не мог, это была его сестра. Он окликнул ее, но она не отреагировала на его голос, а только продолжала слегка раскачиваться в глубоком трансе. Внезапно послышался треск кустов и чье-то хищное дыхание. Охотник натянул тетиву лука, прицелившись в сторону шума. Но сам обомлел, когда из чащи выскочил огромный волк и помчался на его сестру. Первая стрела вонзилась волку в ногу, он заскулил и припал, но не оставил намерения добраться до девушки. Она же в этот момент тоже как-то неестественно дернулась. Теперь Алок почувствовал власть над этим волком, он всаживал в него стрелы одну за одной, пока зверь с хрипом не повалился на землю. В пылу расправы над хищником он не заметил, что происходило с его сестрой, поэтому был поражен, увидев, что она, упав, корчится от боли. Он тут же подскочил к ней.

— Ты ответишь!.. Ненавижу!.. — Только и успела прохрипеть та, которую он знал под именем Вари, прежде чем ее дыхание навсегда стихло.

Александр не помнит того момента, когда решилась его судьба, когда определялась его роль на эту жизнь, но он уверен, что сам просил Высших Сил сделать его отцом Веры, чтобы, наконец, помириться с ней. Ведь уже несколько столетий из жизни в жизнь они только и делали что ненавидели, хотя природа создала их самыми близкими друг другу душами. Однако в планы Вероники перемирие явно не входило.

Ночь застает ее в слезах. Она плачет, сидя на полу, от отчаяния, несогласия и злости. Девушка не помнит того древнего случая в лесу, но интуитивно ощущает обиду на Алекса. Когда в комнате становится совсем темно, она немного успокаивается, и теперь, достав из тумбочки пять белых свечей, аккуратно и сосредоточенно связывает их между собой белой нитью. Затем извлекает из-под кровати квадратную темную дощечку с нарисованной пятиконечной звездой в круге, завешивает зеркало покрывалом. Положив дощечку на туалетный столик, она устанавливает пять связанных свечей в центр пентаграммы и зажигает их. Когда пламя разгорается, Вероника прокалывает себе палец перочинным ножом. Капнув несколько капель крови в огонь, она тяжело вздыхает и произносит:

— Мама, защити меня! Мама, я не хочу ни дня проводить с этим снобом Альбертом Шнайдером, я не хочу такой жизни. Спаси меня или разреши закончить эту жизнь…

Ее своеобразная молитва, в которой она исступленно повторяет одну и ту же мысль, порой заменяя слова, длится больше часа. Усталость постепенно берет верх, и Вероника перебирается на кровать. Тяжелый сон не радует ее сновидениями, но утро вносит некоторую ясность в проблему. Все очень просто: необходимо затаиться и переждать у кого-нибудь, когда всё и все успокоятся, а потом вернуться домой как ни в чем не бывало. Беда только в том, что надежных друзей у Вероники совсем не много, а способных помочь и того меньше.

Художник ждет ее через час. По его словам, работа должна быть закончена сегодня. Девушка приводит себя в порядок и покидает комнату, чтобы не спеша дойти до квартиры Доха.

На лестнице ее останавливает горничная, надменно спросив:

— Вероника Мейер, потрудитесь объяснить, почему у меня пропал ключ от вашей комнаты?!

— Ты не притронешься к моим вещам! — грубо оттолкнув ее, отвечает девушка. — А еще раз заговоришь с такой интонацией, я тебя с этой лестницы спущу!

Выбежав из дома и покинув тихий пригород, она окунается в утреннюю городскую суету, которая как поток выносит ее к старинному, но еще не обветшалому, зданию, где на третьем этаже ей предстоит снова раздеться, закутаться в простыню, сесть на табуретку, положить руку на белую призму, на которой стоит статуэтка орла, и застыть с одним выражением лица.

— Сегодня можешь разговаривать, только головой сильно не верти, — говорит ей художник. — Лицо уже полностью готово. Осталось подправить тени на руках и теле, и кое-что из обстановки доделать.

— Покажешь, что получилось?

— Когда закончу.

Несмотря на разрешение говорить, Вероника все больше молчит, и только ко второму часу позирования спрашивает:

— Можно пожить у тебя две недели?

Художник с недоумением задерживает на ней взгляд.

— Нет. А откуда у тебя возникло такое желание? — Он возвращается к рисунку, а девушка, услышав ответ, всхлипывает и пытается остановить набежавшие слезы. — Вера, сейчас еще немного подправлю, и ты мне все расскажешь. А сейчас перестань плакать! Ты должна выглядеть сильной, очень сильной, иначе тебя сожрут. Кто бы и чем тебя ни обидел, не плачь, а то будут обижать снова и снова.

— А как же то, что сила женщины в ее слабости?

— Глупое оправдание. В слабости нет ни силы, ни красоты. Хотя, возможно, это я не люблю плакс. Поэтому сейчас закончим, ты успокоишься и расскажешь, что случилось.

Проходит еще чуть больше получаса, когда Зигфрид заворожено обращается к ней:

— Иди сюда, смотри!

Придерживая простыню, Вероника подходит к нему и не сдерживает удивления при виде рисунка. Конечно, ее в первую очередь восхищает детализация, но затем она обращает внимание на сюжет. На рисунке нет ни табуреток, ни белых призм. Художник изобразил ее сидящей на камне в тени деревьев, а на вытянутой руке ее вместо гипсового орла сидит, расправляя крылья, большой ворон.

Пока она разглядывает работу, художник наполняет два стакана виски со льдом.

— Что скажешь? — интересуется он, передавая ей один стакан.

— А почему ты нарисовал меня с вороном и на природе? Это как-то необычно, но мне нравится.

— У меня есть редкий дар: угадывать натуру и прошлое людей. — Он делает небольшой глоток. — Бывает, присмотришься к одному — и видишь не грозного мужика, а тщедушную девушку в кружевах, кринолине и накладных волосах. И становится понятно, почему он… короче, нехороший товарищ: потому что в нем сидит и им управляет личность какой-то дуры в кружевах. Посмотришь на другого — видишь османского янычара, катарского священника, английского пирата… Пей, пока лед не растаял.

Вероника делает глоток и морщится.

— Что только заставляет людей добровольно пить такую мерзость?! — ворчит она.

— К большинству удовольствий надо привыкать.

— Так что ты видишь во мне?

— Почти то же, что и в себе, — усмехается он. Ты потустороннее существо, а ворон — это твой проводник. Хм… Вера, ворон, ворона, Вероника — в русском языке твое имя немного созвучно со словом «ворон» или «ворона».

— Ты знаешь русский?

— Недостаточно, чтобы говорить на нем. Иди, переодевайся. — Когда Вероника, отставив стакан, скрывается за ширмой, Зигфрид продолжает: — Ты ветер, воздух, атмосфера. Хотя, как человека я тебя тоже представляю, но нимфа из тебя лучше, чем человек. Это все Сансара. Каким-то чудом мне дано увидеть некоторые элементы ее колеса.

— А кто же ты?

— Я наблюдатель, в свободное время — художник, а официально — штурмшарфюрер роты почетного караула, и хватит обо мне.

Девушка переодевается, допивает сильно разбавленный растаявшим льдом виски и рассказывает историю, вынудившую ее обратиться к нему в поисках убежища на две недели. Зигфрид закуривает, о чем-то задумывается, как будто подбирает слова, и произносит:

— Может быть, он прав, и эта поездка ни к чему тебя не обязывает, и не стоит так драматизировать? Или ты бунтуешь из-за того, что ты уже не ребенок, а он боится оставить тебя одну?

— Глупо было обратиться за советом к тебе, — вздыхает она.

— Нет, ну что плохого в том, что он хочет пристроить тебя под чье-то надежное крыло?

— То, что у меня тоже есть крылья, и я хочу научиться летать сама! Тем более этот Шнайдер такой мерзкий, ограниченный… точно — девушка в кружевах! Зигфрид, это всего на две недели. Я могу спать на диване, даже на полу, буду делать всю домашнюю работу. Мне не к кому больше пойти: все остальные живут с родителями, которые дружат с моим отцом. Ну, можно, я поживу у тебя?

— Я же сказал — нет! — Он проходит к каминной полке, ставшей алтарем полного беспорядка, который образовали старые, уже негодные, кисти вперемешку с новыми, карандаши, бумажки, зарисовки, давно пустые или засохшие тюбики масляной и темперной краски, галстук, металлический шпатель, часы и прочий мелкий хлам. Покопавшись среди всех этих, безусловно, нужных вещей Зигфрид достает черно-белую открытку с изображением дома на фоне гор. — Вот очень тихий отель, где никто не будет интересоваться, кто ты и зачем приехала.

— Отель мне еще не по карману.

— Ты же вольная птица, которая хочет сама научиться летать? — усмехается парень.

— Какой же ты!.. — Вероника бросает открытку и уже поворачивается к двери, как молодой человек задерживает ее, схватив за руку.

— Успокойся! Этот отель принадлежит моим дальним родственникам, я попробую договориться с ними, чтобы поселить тебя там бесплатно или со скидкой. У нас же еще есть время до вторника?

— Да, время есть. Что это за отель?

— Вообще, он не из дешевых. Находится в Альпах. Там временами даже знаменитости останавливаются, но сейчас не сезон, поэтому не жди кинозвезд и, вообще, толп народа.

Вероника улыбается. Ее ночная молитва оказалась услышанной. Неспроста у нее возникло желание рассказать все Зигфриду — он с удивительной легкостью нашел решение ее проблемы. Просто чудо какое-то! Но все-таки сомнения не отпускают ее душу.

— Наверное, это лучший вариант, но ты уверен, что отель это не слишком? — произносит она.

— Я считаю, что отель — это то, что надо, а вот жить у мужчины, которого ты знаешь без года неделю — это уже слишком. Придешь на выставку?

— Вряд ли, я должна позировать для рекламы минеральной воды для спортсменов.

— Хм… А не спортсменам ее можно пить?

— Для тебя она слабовата, — кивнув на пустой стакан в руке Зигфрида, шутит Вероника. — Слушай, а разве в условиях конкурса не оговаривается, что работа должна нести идею величия и превосходства?

— Это неосновное условие, — сухо отвечает художник. — А даже если и так, то я назову ее «Отдых Валькирии» и пусть ломают голову над тем, какой в этом смысл. Символизма здесь хоть отбавляй, поэтому этот рисунок к абсолютно любой идеологии можно приписать. Идея превосходства? Пожалуйста: у Валькирии есть время отдыхать, значит, она превосходит всех остальных. Идея величия? Пожалуйста: ворон расправляет крылья и несет… несет величие! Отстань!

— Надо было нарисовать орла, — с интонацией знатока произносит девушка.

Не отвечая, молодой человек прощается с ней, и напоминает зайти на днях по поводу ее дела.

Этот день больше не балует ее встречами и интересными событиями, следующий — тоже. Только в субботу ей предстоит съемка.

Она сначала обрадовалась, узнав, что это мероприятие переносится на час раньше. Казалось, ничто не помешает ей посетить выставку, но все сразу пошло не по плану. Всего то и требовалось, сфотографировать с разных ракурсов Веронику в спортивных шортах и майке с бутылкой воды в руке напротив большого вентилятора, чтобы закрепленная булавкой на ее поясе ленточка красиво развивалась, символизируя финишную ленту. Но сначала пришлось ждать, когда освободится помещение, потом оказалось, что вентилятор из-за поломки сдувает не только ленточку, но и грозит свалить с ног саму модель. Пришлось ремонтировать, а потом восстанавливать прическу девушки. Потом, она случайно проливает воду на себя, и приходится срочно сушить ее костюм. Конечно, ни на какую выставку она уже не попала.

Увидеться с Зигфридом ей удается только на следующий день. Парень выглядит расстроенным и раздраженным. Вместо ответа на ее вопросы он молча протягивает ей воскресную газету. Она пробегает глазами объемную статью, задерживает взгляд на фотографиях работ победителей, и, перевернув страницу, к собственному удивлению, обнаруживает фотографию рисунка Доха.

— А здесь ты читал? — интересуется она. Зигфрид кивает, выпустив изо рта облако табачного дыма. Он полулежит, покачиваясь, в гамаке, который приобрел вчера с расстройства, что не занял призовое место. Как в некоторых старых домах, в этом сохранились на стенах кованые крюки для канделябров. На них Зигфрид и закрепил гамак. — «Было бы ошибкой не упомянуть о мистической работе молодого художника Зигфрида Доха „Отдых Валькирии“, — зачитывает Вероника и присаживается рядом с ним. — Зрители подолгу задерживались у этого рисунка, восхищаясь его энергией, силой и динамикой. „Валькирия“ Доха — это не исполин, ее сила не в мускулах, а в сердце, в силе воли. Она словно переносит зрителя в мир волшебства и магии. По версии нашей редакции, это одно из достойнейших представленных произведений. Сам автор уверяет, что ему просто повезло с натурщицей, некой Верой Мейер. Скромность украшает таланты! Как свидетельство зрительского признания, стоит упомянуть тот факт, что рисунок Зигфрида Доха был приобретен сразу же после оглашения результатов конкурса неким ценителем искусства, который пожелал сохранить свое имя в тайне». — Закончив читать, девушка складывает газету. — И ты еще не доволен?! — удивляется она.

— Я шел за победой, а не за зрительскими симпатиями.

— А кто купил рисунок? И почему тебе не дали призового места, если все были в таком восторге?

— Продал, скорее всего, какому-то арт-дилеру. Лауреатов выбирало жюри, а не зрители. Между прочим, критики из жюри меня очень развеселили, — парень улыбается и приобнимает Веронику. — Один знаток сказал, что вороны не могут сидеть на руках у Валькирий, так как вороны — это спутники Одина, а Валькирии — свита Фрейи. Другой разглядел чрезмерный эротизм, а когда я напомнил, что на работах некоторых других конкурсантов люди изображены полностью обнаженными, сменил тему и сослался на невыраженность идеи. Третий, наоборот, говорил, что ткани на тебе слишком много, а это воспринимается как аристократическая изнеженность, и для выражения идеи борьбы надо было обнажить тебе грудь. И дальше все в таком духе.

— Старые извращенцы! Надо было рисовать орла, а не ворона, тогда никто не смотрел бы на простыню.

— Наверное. Еще придрались к искаженной перспективе. Вот неужели не понятно, что я специально искажаю перспективу фона, чтобы акцентировать внимание зрителя на персонаже?! Придурки! Можно подумать, у меня получился бы мистический эффект и такая глубина без искаженной перспективы! У них, видишь ли, в почете художники-чертежники, у которых не поймешь: человек изображен или схема строения тела типичного землянина! Надеюсь, когда-нибудь их места займут компетентные люди, а им я бы и улицы мести не доверил! — Теряя контроль над собой, Зигфрид сам не замечает, как переходит на крик. Тросы гамака угрожающе поскрипывают от чрезмерно активной жестикуляции парня.

— Но многих великих художников критики сначала не принимали. Тебе только двадцать! Успеешь еще стать знаменитым и почитаемым.

— Нет, не успею… Я яркий метеор, сияющий пока горю…

— Чьи это слова?

— Мои. — Парень потягивается. От бури эмоций, разразившейся при воспоминании об общении с критиками, не осталось и следа. — А почему ты не спрашиваешь о своем деле? Передумала сбегать от перспективного жениха?

— Нет, что ты! Я боялась, что тебе сейчас не до меня.

— Глупости! У меня для тебя есть новости. Я договорился на счет номера, но поселить тебя там бесплатно они отказались, зато предложили хорошую скидку.

— Я подозреваю, что отец даст мне совсем немного денег, чтобы я оказалась в финансовой зависимости от Шнайдера, — грустно вздыхает Вероника.

Зигфрид нехотя встает с гамака, не говоря ни слова, проходит в другую комнату, а вернувшись, протягивает девушке несколько крупных купюр.

— Это тебе за позирование, — поясняет он.

— Мы договаривались на меньшую сумму.

— Вера, я же не рассчитывал, что продам работу. На рисунке была ты, поэтому это твоя доля. Вполне справедливо. Считай компенсацией за моральные страдания. Не возьмешь — я обижусь!

Последний аргумент действует, и девушка принимает деньги. Дох объясняет, как добраться до отеля, который, как оказалось, находится совсем недалеко от Франции, куда Вероника так противится ехать. По прибытии ей всего-то и надо предупредить, что она от Зигфрида и ей выделят скромный номер без излишеств за полцены. Он советует ей взять любимую книгу или что-нибудь из женских развлечений, вроде вышивки, так как по его словам девушке стоит готовиться к двум неделям скуки.

Сам же он скучать не собирался. Не успели они с Вероникой договорить, как со стороны входной двери раздался даже не стук, а грохот и нервный трезвон звонка. Чуть не сметая их на своем пути, в квартиру вваливается шумная компания друзей художника. С громким хлопком открывается шампанское, и среди общего гама слышится чей-то уверенный и не терпящий ни малейших возражений вопрос:

— Та-ак, где у него тут гитара?

— Я, пожалуй, пойду, — обращается к Зигфриду Вероника.

— Ты что?! Сейчас начнется веселье! — радостно восклицает он.

— Нет, мне пора идти. Веселитесь.

— По тебе и не скажешь, что ты такая тихоня. Ну, пора, так пора. Пока.

— Чем будешь заниматься через две недели?

— Вернусь на службу, а в свободное время — тем же, чем обычно. Заходи, когда вернешься.

— Зайду. Пока.

Девушка чувствует себя крайне неуютно среди чересчур шумной компании молодых людей и девушек. Слова Зигфрида о том, что веселье у них еще только начнется, всерьез напугали ее. У нее уже голова идет кругом, что же будет, когда толпа начнет веселиться?

Теплый весенний воскресный вечер Вероника проводит в глубине парка на скамье. Это последний вечер той жизни, которую она вела до сих пор. С завтрашнего дня все изменится. Завтра ей придется окончательно повзрослеть, забыть жалость к себе и выживать в одиночку. От этой мысли девушке становится очень больно, и она чувствует, как на глаза наворачиваются горячие слезы. Однако почти в тот же момент память отчетливо повторяет слова Зигфрида Доха:

«Кто бы и чем тебя ни обидел, не плачь, а то будут обижать снова и снова».

Больше не будет никаких слез! Хватит! В наказание за слабость она крепко сжимает кулак, вонзая острые ногти себе в ладонь. Так и надо! Заслужила! Больше никакой слабости! После запрета на жалость и слабость установленного самой себе и в отношении себя самой, Вероника ощущает непривычный душевный подъем. В ней пробуждается и уверенно занимает главенствующую позицию некая другая личность. И вроде бы девушка остается самой собой, но, в то же время, ощущает силу, опыт и знания, которых раньше не было. Лишь на секунду перед ее внутренним взором возникает рисунок Зигфрида, но в тот же момент поднимается сильный ветер. Девушка продолжает сидеть в легкой прострации. Очередной порыв приносит прямо на ее колени черное перо с отливом, и в ту же секунду ветер полностью стихает. Вероника с удивлением рассматривает перо, поднимаясь. Произошедшее кажется ей забавным, и она начинает тихо, но как-то необычно смеяться. Странность смеха усиливается, когда он точь-в-точь повторяется кем-то, но доносится откуда-то сверху. Девушка поднимает голову и среди ветвей ближайшего дерева замечает крупного иссиня-черного ворона.

— Кр-кру, кр-кро, — косясь на нее, негромко ворчит птица. Веронику все это не пугает, она радостно улыбается, а ворон, не спуская с нее глаз, продолжает: — Кр-кр, кр-кра, — и, неожиданно, отчетливо: — Врана! Врана! Кр-р. Врана!

С каждым его криком «Врана!» девушка чувствует, что приходит в себя. Ее прострация, с чем бы она ни была связана, исчезает, а на ее место приходит бодрость и спокойствие. Она ощущает себя словно отдохнувшей после здорового, крепкого сна.

Глава 2

Домой Вероника возвращается в том же благоприятном расположении духа, с чувством, что может горы свернуть. В дверях она сталкивается с домработницей Луизой. Их отношения всегда были тяжелыми, но сейчас, при встрече с молодой Мейер, горничная в ужасе шарахнулась в сторону. Она не могла себе объяснить ни сразу, ни впоследствии, что в облике девушки ее так напугало. Разве что глаза… Конечно, глаза! Из серых или серо-зеленых они превратились в обжигающе черные. Поведение ее тоже стало другим: в движениях появилась небывалая ранее грация и уверенность, во всем ее облике теперь ощущалась торжественная строгость.

Не обращая внимания на испуг горничной, Вероника заговаривает с ней. Голос девушки тоже немного изменился, как будто стал чуть ниже. Манера речи теперь кажется необычной: она говорит негромко, но отчетливо и словно немного нараспев.

— Завтра с утра я уеду на молодежную конференцию в Копенгаген… — Не сводя черных глаз с Луизы, произносит она. — Отец уже в курсе, не говори ему. Он, кстати, не желает, чтобы кто-то еще об этом знал, поэтому не стоит сообщать об этом господину Шнайдеру.

— Да… Да… — иступлено повторяет горничная, и Вероника поднимается в свою комнату.

Какой Копенгаген?! Какая конференция?! Девушка совершенно не думала о том, что говорит. Слова лились сами и сплетались в зыбкий мираж, который домработница приняла за чистую монету.

Легкий шум в голове напоминает Веронике о том, что с ней сегодня произошло что-то необычное. В небольшой саквояж она укладывает кое-что из одежды и белья, почти доверху заполняет его косметикой и украшениями, и последними кладет две довольно редкие книги.

Эта ночь дарит ей сон, каких она не видела уже давно. Во сне она находится в своей комнате, но за окном ярко светит солнце. Девушка сидит на полу перед пером ворона, как вдруг напротив нее появляется высокий мужчина в черном. Он тоже присаживается рядом. Она чувствует себя очень неловко, ведь из одежды на ней оказывается только простыня, как на рисунке.

— Приятно встретить тебя снова, Вера. — Девушка не отвечает, а гость продолжает: — Тебя не испугало сегодняшнее явление?

Она отрицательно качает головой, и тихонько интересуется:

— Вы ворон?

— Нет. А с чего ты взяла, что видела ворона? Я пришел нарушить правила и вернуть тебя прежнюю.

Вероника удивленно поднимает глаза. В воздухе появляется легкое мерцание, а со стороны двери формируется едва заметное белое облако. Из него, как будто издалека, выходит прозрачная фигура. С каждым шагом она становится плотнее и плотнее, и вот уже принимает вид стройной женщины в сером грубо сшитом платье, с длинными прямыми светлыми волосами, которые украшает кожаный обруч с металлическими подвесками на висках. Присмотревшись, девушка замечает свое сходство с пришелицей. Она выглядит немного старше, но в остальном она почти полностью идентична Веронике.

— Не бойся, это не призрак, — говорит мужчина, когда гостья тоже присаживается на пол рядом с ними. — В моей власти устроить встречу тебя-прошлой и тебя-настоящей. — Затем он произносит что-то на другом языке.

Пришелица слегка кивает или кланяется, привстает с грацией богини и приближается к Веронике. Она протягивает девушке руку, предлагая встать. Затем, нахмурив брови, осматривает простыню и произносит что-то, что девушка воспринимает, как невнятное шипение.

— Вера, — обращается к ней мужчина в черном, — сними это!

— Что?!

Пришелица молча проводит ладонью по своему животу, пытается что-то показать жестами, протягивает руку к животу Вероники, но та вскрикнув отскакивает в сторону. Гостья злится, судя по интонации, высказывает какие-то проклятья, и с неженской силой срывает с нее простыню. Дальше в глаза девушке бросается большой нож, который незнакомка достает из сумы, перекинутой через плечо. Она трижды обходит вокруг перепуганной Вероники с неясным бормотанием, размахивая ножом. Затем, жестом приказывает девушке лечь на край кровати, и, склонившись над ней, начинает чертить ножом на ее животе различные символы, сопровождая все это ритмичной песней. Слов, как догадалась Мейер, в песне нет, она полностью состоит из определенных сочетаний звуков. Женщина едва касается ножом ее кожи, не причиняя боли. Страх Вероники вскоре проходит и она даже замечает, как ее голова начинает раскачиваться в такт песне. Наконец, пришелица выпрямляется, поднимает нож над головой и выкрикивает нечто-то неразборчивое. После она заботливо накрывает Веронику простыней и, положив ладонь на ее солнечное сплетение, склоняется к ее уху. Она начинает что-то шептать немного охрипшим голосом. Девушка не понимает ее слов, но они формируют образы в ее сознании, подобные воспоминаниям. Они настолько яркие, что она переживает такие ощущения, как будто сама участвует во всем, что видит. Гостья смолкает, и образы пропадают. Она кланяется мужчине в черном и уходит так же, как пришла.

Все это время он продолжал сидеть на полу, но теперь подошел к кровати.

— Просыпайся! — только и произносит он на прощание. Теперь все вокруг Вероники окутывает тьма, но только на мгновение.

Она открывает глаза и видит привычную картину своей комнаты. Лежит она в постели не обнаженной, а в пижаме, а значит сон, который она в первые секунды приняла за реальность, был только сном.

Стук в дверь окончательно приводит ее в себя.

— Вера, Птичка, я уезжаю!

Девушка вскакивает с постели и подбегает к двери. Открыв, она обнимает отца, чего не делала уже много лет.

— Родная! Увидимся через две недели. Я буду скучать.

— Длинные волосы, кожаный ободок, — неожиданно для самой себя произносит она.

— Что ты задумала? — Он встревожено отстраняет ее.

— Ничего. Просто вспомнилось.

Александр снова прижимает ее к себе и шепчет на ухо:

— А не вспомнилось, что мне тоже есть за что тебе мстить?

— Я тоже буду скучать! — с беспечной улыбкой говорит она. — До встречи через две недели!

После такого странного прощания с отцом, Вероника возвращается в свою комнату. Она не спеша одевается, делает макияж, укладывает волосы, и когда Мейера уже и след простыл, отправляется на вокзал.

Дорога обещает быть долгой. В купе поезда она почти все время дремлет, временами наблюдая короткие сновидения.

Прибывает в город она поздней ночью, но следуя рекомендациям Зигфрида, успешно добирается до отеля. Однако в самом отеле все сразу начинает идти не по плану. Войдя в пустой холл, Вероника осматривается в надежде увидеть кого-нибудь из персонала. Как же наивно с ее стороны было рассчитывать, что кто-то будет ее здесь ждать с нетерпением. В данный момент она самый бесперспективный клиент. Вот она замечает стойку администратора и уверенно направляется к ней. Вообще, отель производит на нее не лучшее впечатление. За стойкой не оказывается никого, и, перед тем как позвонить в звонок, девушка снова осматривается. На стене возле шкафчика с ключами Вероника замечает черно-белую фотографию Марлен Дитрих с синим автографом.

«Останавливалась здесь и подписала им фотографию», — предполагает девушка. Наконец, она решается позвонить. На звук выходит сонный человек и, зевая, интересуется, не Зигфрид ли ее прислал. Получив утвердительный ответ, он произносит:

— Комната для обслуги. В холле не шатайся, с гостями не разговаривай. Выходить и заходить будешь через черный ход, обед в час дня в столовой для персонала…

— Может, мне еще и комнаты убирать прикажете?! — возмущается Вероника, которую такие условия совершенно не устраивают.

— …и оплата вперед.

Девушка чувствует, что ее негодование скоро перейдет все границы. Она через всю страну ехала ради того, чтобы какой-то хам разговаривал с ней как с человеком третьего сорта?! Вот уж, действительно, лучше бы ей отправиться в Париж на попечение Шнайдера! Однако внезапно ею овладевает спокойствие и сила, те самые ощущения, что и в воскресение, после встречи с вороном. Ее глаза снова покрывает черная пелена, в движениях появляется грация и плавность.

— Как вы себе позволяете так говорить со мной?! Вы не видите, кто стоит перед вами?! — Голос ее тоже меняется, но теперь она узнает знакомые интонации шаманки из ее сна.

При всем при этом в ее сознании прочно засел образ увиденной на фото актрисы. Мысль о том, что к Дитрих здесь относились, однозначно, лучше, не позволяет Мейер выбросить ее из головы.

— Простите!.. Нас не предупредили… — забормотал испуганный мужчина.

— Вы и Марлен Дитрих селили к прислуге?! — со злостью продолжает Вероника, чувствуя, как укрепляются ее силы.

— Мадам Дитрих, мы не ожидали, что вы прибудете без предупреждения…

Такого поворота девушка предположить никак не могла, но раз уж ее приняли за Дитрих, то этим можно воспользоваться, чтобы получить нормальную комнату, например.

— Вы предоставите мне комнату или мне лучше уехать?! Но тогда завтра же все газеты напишут о качестве вашего обслуживания! — Вероника вошла во вкус. Она и раньше иногда в стрессовой ситуации могла впадать в подобное состояние, но теперь в ее сознании укрепилась мысль, что после пройденного посвящения во сне, она способна в любой момент пугать людей, дурить им голову и подпитываться чужими силами.

Девушка не стала наглеть и остановила свой выбор на скромном номере на втором этаже. Кроме администратора, ее внушению легко поддались еще несколько сотрудников. Теперь, пока ее считают здесь знаменитой актрисой, не стоит ни о чем беспокоиться. Лишь бы персонал не слишком распространялся о том, что такая звезда отдыхает у них в данный момент. Времяпрепровождение обещает быть приятным. Из уважения к «ее» таланту ей даже предоставили кредит, естественно, на имя Дитрих.

В эту ночь во сне к ней снова явилась шаманка. Она вошла в номер, поклонилась и присела за стол. Прислонив ладонь к груди, она произнесла:

— Врана. — Дальше она говорила много и непонятно, но Веронике стало ясно главное: Врана довольна ее преображением, и пришла подбодрить.

Утро кажется довольно мрачным. За окном все белым-бело из-за тумана, спустившегося с гор. Как объяснила горничная, приносившая завтрак, туманы здесь часто бывают, а в это время еще и дожди не редкость. Горничная, как и ожидалось, не сразу поверила, что перед ней сама Марлен Дитрих, а только после того, как ощутила на себе «ее» неестественно черный взгляд.

Веронике теперь кажется, что личность шаманки Враны подавляет ее собственное я, но она не видит смысла этому сопротивляться, ведь Врана и Вероника — это прошлое и настоящее одной души. А что есть личность, если не душа?

Глава 3

Спустившись в холл, девушка увидела и других постояльцев — пожилую пару. Она не считает нужным прикрываться чужим образом перед ними, как и вообще знакомиться. Присев на мягкий диван, она только наблюдает, как они обсуждают пользу горного воздуха, местную кухню и то, что с момента их приезда не было ни одного солнечного дня. К их скучному диалогу присоединяется коридорный, и теперь они втроем начинают говорить о предстоящей в этом году Олимпиаде, а затем с видом экспертов заговаривают о политике. Теперь уже Вероника не выдерживает. Ей подобные пустые разговоры сегодня особенно неинтересны. В ее системе идеального мира важны только люди, а их взгляды — это вопрос моды, такой же моды, как мода на одежду. Конечно, бывает, что костюм обязывает своего хозяина вести себя определенным образом, но он не меняет суть человека: благородство или подлость, сочувствие или жестокость — это те качества личности, которые не скрыть ни одеждой, ни идеей. Она готова поклясться, что считала так всегда, из жизни в жизнь, с начала времен, и свидетели тому Врана и незнакомец, который привел ее. Если бы Вероника могла понимать Врану!.. Она бы обязательно спросила ее, кто он: Бог, дьявол или кто-то еще.

Как бы там ни было, слушать их дальше, становится невыносимо. Вероника встает, узнает у администратора можно ли пройти в горы, и как это сделать. Далее она, поднявшись в номер, переодевается в более удобную одежду, и до вечера покидает сонный отель.

Девушка ходит по безопасным тропам, но все равно ощущает почти родственную связь с горами. Ей нравится воздух, легкий ветер и для полного счастья не хватает только солнца и моря: голубой бескрайней дали с бликами и белыми барашками на волнах. Погода стоит прохладная. Ближе к пяти вечера, она, совершенно продрогнув, спускается в город. В шоколаднице она согревается чашкой горячего шоколада с корицей. Изучив ассортимент ближайших магазинов одежды и парфюмерии, она возвращается в номер, где погружается в чтение.

На следующий день, Вероника облюбовала крытую террасу отеля, где расположилась за столиком с книгой. Увлекшись сложным, но интересным текстом, она не замечает, как темнеет небо и начинает моросить дождь.

Приблизительно в то же самое время напротив входа в отель останавливается черный, блестящий от безупречной полировки автомобиль. Вокруг прибывшего постояльца служащие суетятся с небывалым ажиотажем. Сам гость с презрением поглядывает на свинцовое небо, и проходит в помещение.

Дождь идет редкий и мелкий, но поднявшийся ветер без спросу переворачивает страницы книги и окропляет Веронику холодной дождевой пылью. После очередного порыва, она решает вернуться в отель. Пока она не спеша идет через большой холл, прижимая к груди книгу, администратор с услужливостью, граничащей со страхом, беседует с новым гостем:

— У нас, конечно, сейчас не сезон, погода… сами видите…

— Я приехал поработать в тишине и спокойствии, — отвечает он, не отрываясь от заполнения карточки.

— У нас тишины и спокойствия сколько душе угодно. Отель почти пуст: здесь только в противоположном крыле — супружеская пара, тишайшие старички, днем их и не бывает, а этажом ниже вас актриса Марлен Дитрих, но и она хлопот вам не доставит…

Услышав имя Дитрих, мужчина поднял на администратора удивленный взгляд. Вероника не раз корила себя за невнимательность. Вот и сейчас, она бы ни за что не подошла к стойке, если бы обратила хоть какое-нибудь внимание на происходящий разговор. Ни на кого и ни на что не глядя, она приближается и, протянув руку, требует:

— Ключ!

Администратор поворачивается к шкафчику с ключами, продолжая говорить с мужчиной:

— Я немедленно распоряжусь, насчет печатной машинки и бумаги, как вы просили. — Он прячет заполненную гостем карточку и протягивает Веронике ключ. — Пожалуйста, мадам Дитрих!

Повернув голову, мужчина внимательно изучает ее, а когда она зажимает ключ в руке, произносит:

— Вы не похожи на Марлен Дитрих.

Его голос застает ее врасплох, она медленно оборачивается и, узнав важную персону, вскрикивает, всплеснув руками, роняет книгу на пол и прижимает ладони ко рту. Применить уже привычный метод обмана, она не успевает, упуская момент. Гость, желая развеять иллюзии администратора, поворачивается к стойке, но того уже не оказывается на месте: как и обещал, он побежал хлопотать на счет бумаги и машинки. Мужчина поднимает с пола книгу и продолжает:

— До окончания всей этой комедии у вас есть шанс рассказать мне, что здесь происходит. — Он жестом приглашает ее пройти к дивану для гостей. Затем, устроившись рядом, снова обращается к ней: — Ну?

— Меня арестуют? — дрожащим голосом чуть слышно произносит девушка.

— Арест — это справедливый финал карьеры мошенников. Вы не согласны?

— Но… но я же не сделала ничего плохого! Это они почему-то стали считать меня Дитрих, а я… просто не стала с ними спорить.

— «Почему-то»… Интересно, почему? — Вероника нервно подергивает плечами, тогда ее собеседник обращает внимание на книгу. — И что же читают в наше время мошенники? — Он присматривается к названию, и девушка замечает, как в его лице что-то меняется: — De medicina magnetica libri tres, in quibus tam theoria quam Praxis continetur. Максвелл, тысяча шестьсот семьдесят девятый год?

— Это репринт, — робко поясняет она. — А вы хорошо читаете латынь, я, вот, постоянно запинаюсь.

— Комплименты вас вряд ли спасут. Но вопрос, как вам удалось обдурить персонал, снимается.

Как из-под земли появляется коридорный.

— Господин!.. — только и успевает выкрикнуть он, как мужчина повелительным жестом требует его замолчать.

— Я сам найду комнату, а вы вызовите лучше…

— Нет! Пожалуйста! — перебивая его, неистово кричит Вероника и впивается пальцами ему в руку.

— Почему же нет?

— Послушайте, это была просто шутка! Совершенно невинная шутка, от которой никто не пострадал и не пострадает! Они все просто легко поддаются внушению!

— Идите, — приказывает гость коридорному. — Скажите, чтобы номер проветрили. — Когда служащий удаляется, он обращается к Веронике: — Можете меня отпустить. До вас доходили слухи о моей чрезмерной доброте?

— Интеллигентные люди не доверяют слухам, — не подумав, бросает девушка.

— А вот дерзить не обязательно.

— Извините.

— Значит, практикуете магнетизм по Максвеллу?

Она отрицательно качает головой и объясняет:

— Там мало полезной практической информации, и я не все понимаю. Читаю как роман.

— Давайте познакомимся. Меня вы знаете, а о вас мне известно только то, что вы не Марлен Дитрих.

— Вера, то есть Вероника Мейер.

— Вера или Вероника?

— Вероника, но обычно сокращаю до «Вера».

— Вы произнесли слово «внушение». То, что вы делаете, — разновидность гипноза?

— Я сама не знаю, как это делаю, и что это, но оно похоже, наверное, на гипноз.

— Почему же вы меня не попытались загипнотизировать?

— Побоялась, — признается девушка. — Если бы что-то пошло не так, мне б тогда не сносить головы.

— Вам бы и так ее не сносить, будь на моем месте кое-кто другой… Кто вы, Вероника Мейер?

Она рассказывает о себе то, что его интересует: где живет, как попала в этот отель, давно ли у нее эти способности; демонстрирует свое внушение в действии, убеждая одного сотрудника отеля в том, что на улице выпал синий снег, а другого — в том, что он украл из шоколадницы двенадцать живых устриц.

— А что у вас с глазами в этот момент? — спрашивает он по окончании представления. Ему был виден только профиль девушки, но все-таки он заметил темную пелену, закрывающую роговицу ее глаз.

— Не знаю, я ничего необычного не чувствую… в глазах.

— Те двое могли быть вашими сообщниками. Попробуйте для чистоты эксперимента загипнотизировать меня. Только, знайте, если примените внушение и сбежите, я вас из-под земли достану!

— Вы хотите, чтобы я снова вошла в то состояние и посмотрела на вас?

— Да, именно.

— Хорошо.

Вероника выполняет просьбу. Она открывает душу своему внутреннему торнадо. Внезапно все ей начинает казаться мелким и незначительным, а грозный господин — всего лишь заинтересовавшимся человеком при власти. Он думает о том, можно ли извлечь из ее способностей пользу, но он даже не подозревает, что никто из людей не сможет управлять такой силой, тем более справиться с ней. Даже если он не поверит ей и передаст в жесткие руки правосудия, чего ей бояться? Людей? Шепот Враны в ее голове становится все понятней, хотя она по-прежнему не разбирает слов.

Девушка медленно поворачивает голову в сторону своего собеседника. Он отстраняется от нее и требует:

— Хватит!

— Ваше желание, — напевно произносит девушка и отводит глаза.

— Кто вы, Вероника? Вы точно человек? — спрашивает мужчина. От его повелительного тона не остается и следа. Похоже, ей удалось произвести впечатление.

— Смотря, кого считать человеком.

— Как долго вы пробудете здесь?

— Могу уехать завтра же, если вы настаиваете.

— Нет, останьтесь! Нам с вами предстоит еще не одна встреча. — Он удаляется, оставляя Веронике ее книгу на столике для газет.

Ощущение силы у нее постепенно проходит, сменяясь паникой по поводу того, в какую историю она влипла. Девушка поднимается к себе, и, первым делом, пересчитывает наличные деньги. Воспользоваться кредитом на имя актрисы теперь стало бы равносильно самоубийству! Уехать ни сейчас, ни с утра она не сможет, понимая, что тогда ее найдут, и разговор будет гораздо жестче. К счастью, денег оказывается достаточно, чтобы прожить в номере оговоренный срок: Дох дал немало, да и Мейер не поскупился для любимой дочери. А если вспомнить, что комнату ей обещали за полцены, то, может быть, средств хватит и на то, чтобы утешить себя какой-нибудь покупкой.

Вечером девушка не спускается на ужин, тяжелый день начисто лишил ее аппетита. Чтобы успокоиться и немного забыть пережитый стресс, она идет в душ.

В то время, когда теплые струи воды скользят по коже Вероники, этажом выше в правительственном номере новый постоялец, закончив что-то писать, совершает звонок по выделенной линии. Он нервно постукивает карандашом по открытому блокноту, на желтоватом листе которого отчетливо видна надпись «Вероника Мейер».

Спит девушка очень беспокойно. Вероятно, она поспешила считать себя способной справляться с любыми трудностями. Как бы там ни было, переживания мешают спать всю ночь. Только задремав под утро, она просыпается от настойчивого телефонного звонка.

— Доброе утро, госпожа Дитрих! — приветствует ее женский голос в трубке. — Вас просили подняться в триста седьмой номер.

Девушка что-то бормочет в ответ и встает с постели. Вчерашняя история не думает заканчиваться с новым днем. На то, чтобы привести себя в порядок она тратит около получаса. Затем, девушка выполняет просьбу, которую уместней считать требованием, и поднимается на третий этаж. На стук ей открывает ее вчерашний собеседник и приглашает войти.

— Я вчера много думал о вас, Вера Мейер, — говорит он, провожая ее до кресла. — При всей бессовестности вашего поступка, вы не вызываете у меня впечатления злоумышленницы. Вы молоды, красивы, почему бы вам не подшутить над нерасторопным персоналом? Как я узнал, вреда гостинице вы никакого не причинили. А в целом, если учесть, что ни вы, ни ваш отец Александр Мейер, не замечены ни в каких серьезных правонарушениях, имеете прекрасные характеристики, то мне только и остается признать, что я был неправ, когда хотел передать вас полиции. Вы, Вера Мейер, ценнейший представитель рода людского. У вас есть талант, который при бережном к нему отношении, изучении и правильном использовании очень пригодится и вам, и стране. Вы ведь любите Германию?

Сжимая руками подлокотники кресла, девушка молча слушает и следит глазами за тем, как он прохаживается по комнате. Она не удивляется тому, что этому человеку известно столь многое из ее жизни, это только укрепляет ее в мысли, что сбежать она не сможет. Когда он задает вопрос, Вероника чуть заметно кивает.

— Я предлагаю вам сделку: я беру вас под свою защиту, а вы позволяете изучить ваши способности и делитесь всеми вашими знаниями, особенно, в части манипулирования чужим сознанием. И не пытайтесь врать, что ничего не знаете! Когда восемнадцатилетняя девушка читает Максвелла в оригинале — это уже подразумевает, что она знает больше, чем положено! Итак, у вас есть возражения? — Она слегка качает головой. — Нет, — продолжает мужчина. — Выбора у вас тоже нет.

— Только не препарируйте меня, внутри у меня ничего интересного нет, — наконец, бормочет она.

— Думаю, желающие исследовать ваш мозг нашлись бы быстро, но меня не интересует его строение.

— Мне повезло, — девушка немного смелеет. — Но мои знания — это предчувствия, воспоминания и сны. Иногда они приходят внезапно, как вспышки. Я не могу сказать, что у меня есть какая-то система знаний.

— Это то, что нужно! Начнем с того, что вы будете рассказывать мне все о ваших снах, предчувствиях, «вспышках» и воспоминаниях. Это ведь не сложно?

— Хорошо. Это, правда, не сложно.

— Отлично. Вы мне уже нравитесь, Вера, — говорит он, присаживаясь на соседнее кресло, рядом со столиком. — Давайте, начнем наше сотрудничество с одного эксперимента. Попробуйте снова войти в то состояние, в котором вы гипнотизируете людей, как вчера со мной. Только смотрите… вон на ту картину на стене. — Мужчина указывает направление, и Вероника выполняет его просьбу. — Получилось? — интересуется он, видя, как изменяется, становясь более частым и глубоким, ее дыхание.

— Да-а.

Получив ответ, он осторожно берет со столика зеркало и поднимает его к лицу девушки так, чтобы ее взгляд встретился со своим отражением. Как только это происходит, она с криком закрывает глаза ладонями. Он быстро убирает зеркало, но Вероника продолжает кричать, закрывая глаза, и извиваться на кресле. Мужчина вряд ли ожидал такой бурной реакции. Не зная, что и предпринять, он наливает воды в стакан и выплескивает на нее. Девушка успокаивается, перестает кричать и постепенно убирает руки от глаз.

— Что с вами произошло?

— Не знаю, но это было очень больно.

— Мне вчера больно не было, неприятно — да, но не больно. А где вы почувствовали боль?

— В голове. Как будто огромную раскаленную иглу воткнули, — она касается точки на лбу между бровей, где, видимо, почувствовала боль.

— Вы, прям, Медуза Горгона, — с трудом сдерживая удивление, ухмыляется он.

— А вы, прям, Персей, — немного обиженно бросает девушка.

— Вы вообще не переносите зеркала?

— Нет. Наверное, только в этом состоянии.

Мужчина поднимает зеркало, и к своему удивлению обнаруживает, что его амальгама потемнела и местами отошла.

— Ничего себе! Вы уже в человеческом состоянии? Можете взглянуть на это?

Вероника протягивает руку и берет у него зеркало.

— Ого! — удивляется она. — Это я сделала?

— Похоже. До вас оно было в полном порядке. Я не планировал причинять вам боли, надеюсь, вы это понимаете. Вы меня извините, если я угощу вас завтраком?

— Спасибо, я не голодна.

— Не отказывайтесь, заодно расскажете что-нибудь. — Он выкатывает из соседней комнаты столик на колесиках, на котором накрыт скромный завтрак на двоих, и возвращается на свое кресло.

— О чем вам рассказать?

— Ну, не знаю, скажем, расскажите о ваших, так называемых, воспоминаниях? Какое самое первое?

— Из этой жизни?

— А сколько их у вас?

— Много, не знаю. Ну, если, вообще, самое первое, то я помню высокие скалы, теплое море… И я очень быстро лечу над волнами…

— Как птица?

— Как ветер.

— Ладно, с вашими воспоминаниями мы поработаем позднее, но если в ближайшее время вспомните что-то интересное, то обязательно расскажите, — он намазывает маслом тост и передает девушке. Она по-прежнему робко принимает угощение. — А что последнее вам снилось и когда?

— Позавчера. — Вероника осторожно откусывает кусок тоста. — Мне снилась женщина по имени Врана, она ведьма и она — это я в одной из прошлых жизней. — Ее собеседник записывает в блокнот названное имя.

— Она вам что-то говорила?

— Да, но я ничего не поняла. Она говорит на совершенно непонятном языке.

— Однако вы уверены, что она — это вы из прошлой жизни?

— Она выглядит точь-в-точь, как я. Первый раз я увидела ее в ночь с воскресенья на понедельник, и с тех пор я могу управлять тем состоянием, которое вы видели. — Она кивает на испорченное зеркало. — До этого оно возникало спонтанно, когда я бывала в бешенстве.

— Вы все еще слишком скованны, это мешает пониманию. Не буду сегодня больше терзать вас расспросами. — Он разливает по чашкам кофе из кофейника. — Вы успокоитесь, и вам самой будет легче вспомнить и рассказать все важное. Не бойтесь меня.

— Мне пока тяжело… не бояться.

— Это я должен вас бояться: один ваш взгляд — и я совершенно беспомощен.

— Звучит, как фраза из любовного романа, — робко усмехается Вероника.

Мужчина сдержано смеется и говорит:

— Точно! Вот вы уже и шутите, значит, не все так безнадежно. Чем вы здесь обычно занимаетесь?

— Хожу в горы, читаю.

— Максвелла? Неужели интересно?

— Интересно, но слишком сложно, — отвечает она, допивая кофе. — Спасибо за завтрак.

— Не стоит благодарности. В течение какого времени вы будете оставаться здесь?

— Еще десять дней, вместе с этим.

— Прекрасно! Значит, времени у нас достаточно. Сегодня я вас больше не побеспокою. Удачного вам дня!

— Вам также. До свидания!

— До свидания, Вера Мейер!

Вероника возвращается в свой номер в странных чувствах, она даже не может выразить, в каких. Все ее тело сковывает мелкая дрожь, сознание путается. Только подойдя к зеркалу, она замечает, что ее волосы и блузка все еще мокрые, после того, как на нее вылили стакан воды. Она снимает ее и причесывается. Дрожь и страх все еще не проходят, изводя ее. Эти ощущения хочется заглушить хоть чем-нибудь! Она вспоминает, что почувствовала в гостях у Зигфрида, когда впервые в жизни попробовала виски: сначала было отвратительно и обжигающе, но потом пришло чувство успокоения. Сейчас бы это не помешало. Наверное, актриса Дитрих могла бы в любое время дня заказать себе в номер алкоголь, не вызывая никаких подозрений. Но мысль о том, что министр из 307-го номера мог бы об этом узнать, ее почему-то пугает и останавливает.

Вероника одевается для похода в горы. Спустившись вниз, она останавливает носильщика и что-то говорит ему, глядя в глаза. Через минуту парень молча отходит от нее, скрывается за некой дверью, а, вернувшись, передает ей нечто в бумажном свертке. Девушка выбегает из гостиницы.

По пути она несколько раз замечает за собой слежку. Это еще больше ее угнетает. Ломая голову над тем, как избавиться от «хвоста», она делает большой крюк по пути к тропе, ведущей в горы. Внезапно в ее сознании всплывает фрагмент песни Враны, и настолько отчетливо, что она тихо повторяет непонятные звуки. По совпадению, после этого она замечает тропу, которой раньше не видела, и ноги сами идут туда.

Девушка оказывается в горах, но не там, где бродила в прошлый раз. Пройти на это место той тропой, которой она ходила раньше, невозможно. Здесь, кажется, уже давно не ступала нога человека. Веронике это место нравится своей изолированностью. Главное, что здесь никто ее не увидит и не найдет, в этом она уверена.

Слежка за ней, действительно, велась. Молодой человек лет двадцати пяти в неприметной одежде, более всего пригодной для того, чтобы смешаться с толпой, следовал за Вероникой на некотором расстоянии. Он видел, как девушка свернула с тротуара, но когда повернул следом за ней, то наткнулся на глухой кирпичный забор. Он осмотрел все, но так и не нашел, ни единой лазейки, куда могла бы улизнуть Вероника. Зная, что она собиралась в горы, он исследует единственную доступную для нее тропу, но не находит ее следов.

А Вероника, тем временем, полулежа на камнях, отпивает виски прямо из бутылки. Первый глоток дается ей тяжело.

— К удовольствиям надо привыкать, — поморщившись, повторяет она слова Зигфрида и делает еще один глоток, но он дается ей ни чуть не легче. — Никогда не привыкну! — прокашлявшись, шепчет девушка.

Глава 4

Среди серых туч временами проглядывает солнце, но теплее от этого не становится. Отказавшись от алкоголя после второго же глотка, девушка снова возвращается к нему, ближе к вечеру, продрогнув до костей. Теперь «огненная вода» пьется легче, и неплохо согревает. Постепенно начинает темнеть, виски в бутылке еще чуть больше половины. Вероника физически не осилила бы всю бутылку. Уже сейчас она слишком пьяна.

Наутро, проснувшись в своем номере, девушка чувствует себя неплохо. Похмелья, как такового, нет, поскольку молодой организм смог сам и без последствий справиться с первой алкогольной интоксикацией. Однако рядом с кроватью Вероники сейчас оказывается столик с минеральной водой в ведерке со льдом и записка.

«Больше так не делайте», — написал ей постоялец из 307-го номера.

Девушка, лежа в постели, вспоминает вчерашний день, но ни разговор, которому больше подойдет название «вербовка», ни слежка не вызывают в ней столько отвращения, как состояние опьянения, и, особенно, обратный путь в отель, который вообще вспоминается фрагментами.

Одевшись, она остается в номере, где планирует провести весь день. Время близится к четырем, когда снова раздается телефонный звонок, и снова ее приглашают в правительственный номер.

— Как ваше самочувствие? — интересуется политик.

— Я в порядке.

— Как же можно приличной девушке так напиваться? Конечно, вы добавляете весьма яркие штрихи к образу Дитрих, но вы не она все-таки, и страдает при этом не ее здоровье, а ваше. Вы в курсе, что алкоголь убивает клетки мозга?

— Какая разница, вы же обещали его не извлекать.

Мужчина смеется и приглашает ее присесть в то же кресло, что и в прошлый раз.

— Я ожидал, — говорит он, — что вы можете натворить глупостей.

— Поэтому вы установили за мной слежку? Как, по-вашему, может ли человек расслабиться, перестать вас бояться и доверять вам, когда вы за ним следите?

— Ну, вообще-то, я тоже хотел бы доверять вам. Итак, чтобы я доверял вам, необходимо, чтобы вы доверяли мне, — замкнутый круг. По-другому нельзя никак. Как оказалось, следить за вами бывает бесполезно. Как вам удалось пройти сквозь стену?

— Я не ходила сквозь стену, — честно признается девушка, немало удивившись такому нелепому вопросу.

— Я же просил вас не врать! Человек, шедший за вами по пятам, утверждает, что вы прошли сквозь стену и, тем самым, скрылись от преследования. Или алкоголь лишил вас памяти?!

Строгость его тона раздражает Веронику. Чего ему только надо?! Зачем пристает с какими-то глупостями?! Она, вздохнув, рассказывает, как шла, услышала песню Враны, потом свернула на тропу, которой раньше не замечала, и оказалась в уединенном месте в горах.

— Можете сейчас повторить эту песню?

— Нет. В ней только непонятные звуки, которые я не запомнила. Если я услышу ее снова, то смогу повторить, а сейчас — нет.

— Было ли что-то необычное в том месте в горах?

— Там не было следов пребывания людей, не было слышно города, и временами светило солнце, что наиболее необычно.

— Вот что находится на том месте, куда вы свернули, — он протягивает ей фотографии старого кирпичного забора, за которым видны большие валуны, примыкающие к нему вплотную. — На обратном пути вы тоже повторяли ту песню?

— Нет, вернулась так же, как и зашла туда — по тропинке.

— Может быть, вы заметили или почувствовали что-то необычное? Хотя, о чем я?! Вас ведь еле ноги несли! Вы понимаете, что загубили такой важный эксперимент?! И почему вы пили виски, вы разве не в курсе, что существует менее крепкий алкоголь?! — Девушка сидит, виновато потупив взгляд, и он продолжает: — Например, здесь отличное вино. Вам бы оно, наверняка, понравилось больше, чем виски.

— Я не специалист по алкоголю, — скромно признается она.

— Хоть это радует. Кстати, возможно, у нас есть ключ к разгадке этих ваших песен Враны. «Врана» — это русское устаревшее название вороны. Могу предположить, что ваша ведьма говорит на древнерусском. Специалистов по нему немало. При первой же возможности мы попробуем ввести вас в гипноз и пообщаться с Враной. Она живет где-то в ваших воспоминаниях, попробуем ее извлечь.

— И вы с ней справитесь? — почему-то спрашивает девушка, совершенно изменив свою манеру поведения: теперь она не сутулится, не выглядит провинившейся девочкой, а выпрямившись, говорит с королевским величием, от чего ее собеседнику даже становится не по себе.

— Что вы имеете в виду?

— Это буду не я, — продолжает она в том же духе, — а русская шаманка, которой уже давно нет в живых, которой совершенно нечего терять. Думаете, она пожалеет меня — временное и бестолковое пристанище своей души? Я не знаю, чего она хочет, но я не хочу, чтобы от нее кто-то пострадал. Более того, я не уверена, что гипнотизер сможет загнать ее обратно после того, как она придет.

— В любом случае, это будет не скоро. Сначала мы вернемся домой, потом и вас, и меня ждут дела, а потом будет видно. Все это будет не раньше осени. Поэтому, не переживайте, все еще успеет много раз перемениться.

Девушка приветливо улыбается, когда ее собеседник меняет свой тон на более дружественный. По его просьбе она рассказывает о некоторых своих воспоминаниях и снах. Он время от времени что-то записывает в блокнот. Больше всего его, однако, заинтриговала личность Враны, он то и дело спрашивает Веронику о деталях ее первого сна о ней.

— Постарайтесь вспомнить, что за знаки она чертила, — говорит он, когда речь уже, казалось, идет совсем о другом.

— Спирали, кресты, квадрат или треугольник, но больше все-таки спирали.

— По часовой стрелке или против?

Девушка задумывается, вспоминая, а собеседник уже собрался что-то записать.

— Я не помню! — сдается она. — Разве это важно?

— Может быть, и нет. — Он откладывает блокнот в сторону. — Я вас не сильно утомил?

— Нет, но вы были правы, вспомнить все и сразу тяжело.

— Так, а все-таки, зачем вы вчера так напились? Чтобы лучше понимать Максвелла? — шутит мужчина.

— Нет. Просто пыталась снять напряжение, и это было первое, о чем я подумала. Все-таки мне было из-за чего нервничать.

— Вы драматизируйте. Если я вас сейчас отпущу, вы опять напьетесь?

— Нет.

— Проверять как-то не хочется. Вы играете в шахматы?

— Немного.

— Прекрасно! Вот и повод продолжить наш сегодняшний разговор. Заодно угощу вас местным вином. — Подав ей руку, он провожает ее до шахматного столика, а сам заказывает в номер вино, фрукты и сыр.

Вино пьется легко и почти не опьяняет, но приятно расслабляет и согревает. Первую же партию Вероника проигрывает, чем вызывает снисходительную улыбку своего соперника. Она не уточняла, что под термином «немного», подразумевает, что до этого она лишь дважды играла в шахматы, и оба раза проявила себя как никудышный шахматист.

— Вера, — обращается он к ней после первой партии, наполняя бокалы вином, — я очень хочу, чтобы между нами исчезли все недоразумения, и предлагаю, в знак особого моего отношения к вам, перейти на «ты». — Они сплетают руки, делают по глотку вина и соединяются в долгом, далеко не братском поцелуе. — Видишь, я совсем не страшный злодей, — шепчет он отстраняясь. — Еще партию? Я тебя не утомил?

— Нет, не утомили. Давайте сыграем еще.

— Мы же только что выпили на брудершафт!

— Мне комфортней обращаться к вам на «вы», и знать, что, при желании, в любой момент смогу перейти на «ты».

— Хорошо, к комфорту в общении мы и стремимся.

В новой партии Вероника снова проявляет себя не лучшим образом. В комнате темнеет, и мужчина поднимается включить свет. Перед тем, как снова сесть, он задерживается возле Вероники. Присев на подлокотник ее кресла, он говорит:

— Вера, ты оставила без защиты своего короля. На следующем моем ходу ты снова проиграешь. — Она поднимает на него немного утомленный взгляд, а он чуть наклоняется в ее сторону. — Шахматы — это психология. Смотри: ты защитила королеву, но полностью раскрыла короля.

— Я думала, королева важнее…

— Королева сильная и способная, она — это ты. Даже в игре ты стараешься защитить себя от меня, но я не там, — он показывает на противоположные фигуры, — я здесь, — он ставит палец на ее короля. — Вера, пока ты видишь во мне противника, мы оба в опасности, но если мы будем действовать сообща… смотри, что получится. — Играя ее фигурами против своих, он быстро выигрывает партию сам у себя. — Мы победим любого противника.

— И королева не пострадала, — комментирует она.

— Да, и королева не пострадала, — сдержано смеется он и добавляет шепотом: — Я не дам ей пострадать.

Дальнейшее происходит как в тумане: поцелуи, прикосновения, ласки. Вероника сама не понимает, как и почему оказывается полностью раздетой в его постели. Чем дальше, тем больше путается ее сознание, но в этой путанице есть свой, пока непонятный ей порядок. Мир ее рассыпается в прах, но вместе с тем появляется именно та ясность, которой так не доставало в последние дни. Все происходящее уже было в ее воспоминаниях, но не в этой жизни, а в образах переданных ей Враной; это было как раз тем, что должно было произойти, чтобы завершить ее посвящение. Теперь, Вероника изменялась раз и навсегда, бесповоротно.

— Я снова причинил тебе боль, — говорит он, поглаживая низ ее живота.

— Так странно, я раньше представляла себе все это по-другому, — произносит Вероника, глядя в потолок. Слегка усмехнувшись, мужчина целует ее плечо. Она улыбается и переводит взгляд на него.

— У тебя красивое тело, Вера. Не стоит ограничиваться съемками для рекламы. У меня на тебя большие планы, Вера Мейер, очень большие. — Он нежно целует ее. — Надеюсь, ты не ненавидишь меня за то, что произошло?

— Конечно, нет. Я же знала, к чему все идет.

— Ты умница!

Он не настаивает, но Вероника решает вернуться в свой номер. Допив вино, они тепло прощаются на пороге его номера. Перед тем, как отпустить ее он произносит:

— Только не делай никаких глупостей! Я надеюсь увидеть тебя завтра в полном порядке.

Вместо ответа она целует его, затем, отстранившись, повторяет:

— Никаких глупостей, — и с улыбкой уходит.

Однако эта улыбка держится на ее губах недолго. Она не корит себя за произошедшее, не винит его. Вероника уверена, что все идет так, как и должно, в соответствии с планом некоего разума, сочинившего ее судьбу. По ее убеждению, если все правильно, то не позднее, чем завтра она получит знак.

Ночь не приносит ей никаких сновидений. Утром снова раздается звонок, на этот раз министр общается с ней без посредников. Убедившись, что она в порядке, он предупреждает, что сегодня они, скорее всего, не увидятся, но это не значит, что она может забыть об их общем деле.

С самого утра происходит чудо: впервые за все время выглядывает солнце! Вероника, все-таки ощущает внутреннюю пустоту после вчерашнего. Ее обновленная личность еще не успела оформиться и утвердиться. В поисках моральной поддержки извне, девушка пытается дозвониться знакомым в Берлин, но чей номер она ни набирает, звонок постоянно срывается. Еще не понимая, в чем дело она спускается в холл, но администратор, испуганно косясь на нее, уверяет, что телефон не работает и позвонить за пределы гостиницы нельзя. Возможно, она поверила бы, но, на беду администратора, раздается звонок. На данный момент в гостинице четверо постояльцев, один из которых отбыл по делам, двое других, радуясь первому солнечному дню, отправились на прогулку, и Вероника. Никто из них сейчас звонить не может. Злость вспыхивает в душе девушки, она едва сдерживается, чтобы не разнести весь отель. От переживаний ли или по какой-то другой неведомой ей причине, но когда ее негодование достигает своего пика, она чувствует, как ее сердце сначала сжалось, а потом болезненно сократилось. Однако плохо от этого становится не ей, а администратору, который, едва отступив от нее назад, падает без чувств. Вероника же подходит к телефону. Сняв трубку, она ударяет по рычагу и задумывается о том, кому лучше позвонить. В первую очередь, ей почему-то хочется пообщаться с Зигфридом, но не скомпрометирует ли его такой звонок, вдруг он скажет что-то лишнее; еще хочется поговорить с отцом, он осторожен и точно будет взвешивать каждое слово, но она не знает его номера, ведь он в командировке. Так перебрав в голове всех знакомых, она расстраивается из-за того, что в сложной ситуации ей некому позвонить. От обиды она сильно пинает носком туфельки пухлую ногу администратора. Чувство ответственности не дает ей оставить его безо всякой помощи. Порывшись в записях, она находит номер доктора. Вызвав специалиста, Вероника со злости сбрасывает телефонный аппарат на пол.

В ярости она выходит на улицу, но прогулка быстро ее успокаивает. Решив поменять маршрут, девушка углубляется в город. Она почти не смотрит по сторонам, но внезапно обращает внимание на скромную вывеску антикварного салона.

Вероника оказывается единственной посетительницей. Она как в музее рассматривает товар. Продавец, сначала пытавшийся рассказать ей историю тех или иных вещей, уже не обращает на нее внимания, поняв, что она ничего не собирается покупать ни сейчас, ни в перспективе. Девушка замечает в одной из витрин довольно дорогой перстень с крупным красным камнем. Она отчетливо вспоминает его на своей руке, и даже сжав ладонь, чувствует дискомфорт, не ощутив его.

— А что это за кольцо? — интересуется она.

— Пятнадцатый век, серебро и рубин, принадлежало, предположительно маркизе Веронике де Руж, фаворитке Карла VII.

— Во-первых, де ля Руж, — уверенно заявляет девушка, вдруг осознав, что знает историю этого кольца лучше всякого профессионала. — А, во-вторых, побойтесь Бога, какой рубин?! Это горный хрусталь красного цвета!

— Вы, я вижу, большой специалист по камням, — скептически усмехается продавец.

— Это горный хрусталь! На обороте кольца есть гравировка: oro te pro arte — a te spero! Я знаю это кольцо!

— Вы, наверное, изучаете историю дома Валуа?

— Наверное, — шепотом произносит она.

— Не желаете померить?

— Конечно, я же тоже Вероника, — улыбается она, протягивая руку. Кольцо смотрится именно так, как в ее воспоминании, девушка с трудом отводит от него глаза.

— Не-ет, — говорит продавец, — вы не похожи на Веронику де ля Руж, она была очень властной и жестокой женщиной, как гласит летопись, а вы очень милая.

— Спасибо, — улыбается Вероника. — Почему-то у меня чувство, что она умерла не своей смертью.

— Какие-то у вас избирательные знания о ней. Но вы правы, ее отравил собственный муж…

— Маркиз Александр де ля Руж, я полагаю? — прищурившись, говорит девушка.

— Точно. Но самое забавное, что он отравил ее, а она его — выпили вино, в которое подсыпали друг другу яд. Но, надеюсь, от этого ваш интерес к кольцу не угас.

— Только возрос! — отвечает Вероника, нехотя возвращая перстень. — Оно давно у вас.

— Уже около года.

— Если продержится до конца месяца, я возьму его, несмотря на то, что вы, наверняка, накрутили цену за якобы рубин.

— Скорее всего, продержится, но я бы мог придержать его, если вы внесете часть суммы.

— Меня это не совсем устраивает.

Вероника записывает номер антикварного салона, обещая позвонить им сразу же, как у нее появится возможность приобрести перстень, и уточнить, не продали ли его еще.

Девушка уходит. Прислушиваясь к новым ощущениям и воспоминаниям, она отрешенно бредет вдоль незнакомой улицы. Продавец салона только убрал кольцо обратно в витрину, как в помещение вошел некий гражданин. Предъявив весьма убедительный документ, он подробно расспрашивает его о том, чем интересовалась девушка, и не было ли с ней каких-нибудь странностей?

Вероника бродит до вечера по курортному городу и возвращается в отель уже в глубоких сумерках. Перед уходом ей некому было сдавать ключ, поэтому он все время ее долгой прогулки оставался в сумочке. Она поднимается, открывает дверь номера и вскрикивает, увидев в комнате своего покровителя.

— Знаешь, Вера, у меня сложилось мнение, что Дитрих больше не пустят в этот отель. Потрудись объяснить, почему администратор оказался в больнице.

— Легко. Я вызвала ему врача. Странно, он убеждал меня, что телефон сломан.

— Ладно, черт с ним. Ты же понимаешь, о нашем сотрудничестве никому нельзя знать, поэтому мне пришлось подстраховаться и временно ограничить твое общение. Не сердись.

— Но вы могли мне просто сказать, чтобы я никому не звонила за пределы отеля.

— Хорошо. Не звони пока никому. Хотя, наверное, можешь позвонить отцу, чтобы он не волновался.

— О-о! Это последний человек, кто будет за меня волноваться, — присаживаясь на стул, выдыхает Вероника. — Тем более, его нет в городе, он где-то в разъездах.

— Захочешь поговорить с ним, только скажи.

— Не захочу, пусть он и дальше думает, что я в Париже.

— Как скажешь. Сегодня были какие-нибудь воспоминания или что-нибудь еще?

Девушка рассказывает о случае в антикварном салоне, о том, как вспомнила себя таинственной маркизой Вероникой де ля Руж.

— «Молю тебя о действии — надеюсь на тебя», — произносит он, доставая из кармана кольцо. — Вот какие украшения были у любимой женщины Карла Победоносного. Думаю, я должен его ей вернуть, — он протягивает перстень удивленной Веронике.

— Может быть, и не любимой, мы об этом не знаем, — шепчет девушка.

— Она была его фавориткой до самой своей смерти, а умерла она в тридцать два года. Ее смерть короля сильно расстроила, а значит, скорее всего, он ее любил. — Мужчина кладет перстень на ее ладонь.

— Вы знаете такие подробности из личной жизни французских королей?

— А я тебе не говорил? Я и есть Карл седьмой Победоносный Валуа, — шутки ради говорит он, и Вероника заливается звонким смехом. — Не веришь?

— Нет, — смеясь, отвечает она. — Оставайтесь лучше собой.

— Хорошо, уговорила. Что-то я не слышу жалоб на слежку сегодня?

— Знаете, это кольцо волшебное: один его вид сейчас развеял все мои мысли о слежке. Мы с мадам де ля Руж вам очень благодарны.

Он садится напротив и, поглаживая ее щеку тыльной стороной ладони, говорит вполголоса:

— Ты полна тайн, Вера Мейер. Тебе ведь ничего не стоило обдурить продавца или устроить ему такой же удар, как администратору, забрать все, что понравилось, но ты этого не сделала.

— Любой дар дается ради цели, — отвечает она, касаясь пальцами его руки, — и если его использовать не по назначению, он может уничтожить. Неужели, вы думаете, что только вы за мной следите? Не-ет, за мной еще следит тот, кто наделил меня такими способностями, и его я боюсь больше, чем кого бы то ни было из людей.

— Но Бог ведь милосерден?

— Не этот Бог. Есть и другие.

— Очередная тайна?

— Я вам расскажу обо всем, как только сама хоть немного разберусь.

— Не к нему ли мольба: oro te pro arte — a te spero?

— Скорее всего. Я мало что вспомнила о Веронике де ля Руж.

— О ней вообще мало известно: сведения есть только в одном источнике. Эта дама вместе со своим мужем, вроде бы практиковали алхимию… У меня все никак твой Максвелл из головы не идет! Неспроста же ты его читаешь! История умалчивает, что они с ним не поделили, но, в конечном итоге, Вероника оказалась при дворе Карла Победоносного. Она оставалась его фавориткой тринадцать лет. А ее муж старался всячески вредить и ей, и королю: строил заговоры, но как-то умудрялся не попадаться на этом. Потом, якобы решил помириться с женой, но на самом деле — отравить. Вероника тоже имела такое намерение. Вышло так, что они подсыпали яд друг другу и оба умерли. Период, когда Вероника была при дворе, можно считать лучшим временем правления этого короля, — как будто по секрету сообщает он и целует ее руку. — Хорошо, что я не передал тебя полиции.

Девушка не сводит с него глаз. У нее до сего момента еще оставалась наивная надежда, что, когда она все расскажет, ее оставят в покое, но теперь-то это вряд ли. Если маркиза де ля Руж была хоть сколько-нибудь полезна для своего государства, от нее уже не отстанут. То, что происходит сейчас, возможно, покажется ей отдыхом, временем абсолютной свободы, по сравнению с предстоящим. И, как в подтверждение этой ее мысли, мужчина продолжает:

— Когда вернешься в Берлин, пойдешь учиться. Вот лекции обязательные к посещению. Я записал фамилии преподавателей, которые ведут эти курсы, если произойдет какая-нибудь замена — скажешь мне, будем разбираться. — Он протягивает ей список.

— История общий курс, история средневековой Европы, история… история… опять история… история…, философия, антропология, психология, — зачитывает она вслух, — обществознание, археология, востоковедение, английский углубленный, древнегерманский, русский… Вы, наверное, весь день потратили на составление списка одних только исторических дисциплин.

— Я же говорил, что у меня на твой счет большие планы. Во-первых, хорошее образование тебе не повредит; во-вторых, никто лучше тебя не понимает твою природу, для ее исследования проще обучить тебя, чем нанимать целый исследовательский институт; в-третьих, хорошие знания помогут тебе эффективней использовать свои способности. Ты сейчас редчайший, но неграненый алмаз. Я тебя нашел, и я займусь твоей огранкой.

Возражать ему не имеет смысла. Даже если Вероника, желая все вернуть, как было до встречи с ним, применит свой гипноз и убедит его, что он никогда ее не видел, от этого будет только хуже. Не надо быть ясновидящей, чтобы знать наверняка, что все данные о ней уже изучаются в соответствующих отделах, и что пока министр лично занимается ею, она находится в относительной безопасности. Он говорил, что желающие препарировать ее мозг нашлись бы быстро, и девушка полностью осознает, что это не преувеличение.

Поцеловав ее в лоб и пожелав спокойной ночи, он удаляется в свой 307-й номер. У входа его встречает человек, посетивший антикварный салон сразу же после Мейер. Вручив министру конверт из плотной бумаги, незнакомец немедленно покидает этаж. Сегодняшний незваный гость Вероники устало заходит в свой номер. Распечатав конверт, он внимательно рассматривает фотографии перстня маркизы де ля Руж, и, открыв сейф, помещает их в папку с надписью «Проект «Горгона».

Глава 5

Этой ночью во сне девушки снова появляется Врана. Веронике снится, что она идет сквозь лесную чащу на чье-то очень мелодичное пение. Вскоре она выходит к едва заметному низкому дому, и, войдя в него, видит Врану. Она сидит на скамье и что-то мастерит из ниток, ткани и перьев. Еще она поет песню, но не такую как раньше, а грустную и красивую, хотя слов Вероника все равно не разбирает. Чуть поодаль на столе лежит бубен из грубой кожи. Присмотревшись, девушка догадывается, что шаманка мастерит маску ворона. До самого окончания песни, она не обращает внимания на гостью, но допев последний звук, поднимает на нее глаза.

Врана протягивает Веронике одно из черных перьев, которое попав на ее ладонь, моментально растворяется в воздухе. В голове Мейер тотчас звучит приятный, знакомый женский голос:

— Ты думала, мы никогда не сможем поговорить? — Она с удивлением смотрит на шаманку, которая даже не раскрывала рта. — Время, Вера, не такая простая вещь, как ты считаешь: твое тело сейчас где-то спит, а твой разум здесь, у меня в лесу. — По губам Враны временами пробегает легкая улыбка, и все выглядит так, как будто она действительно говорит. — Ты удивлена, почему понимаешь меня? Это даже смешно: я — это ты, и я в тебе; я говорю свои мысли твоими словами. Мне не обязательно издавать звуки, чтобы говорить с тобой. Это не сложнее, чем говорить с животным. Представь, я тоже не знаю их языка, но мы часто разговариваем вот так. Ты тоже, наверное, сможешь так со временем.

— У меня чувство, что меня поймали в ловушку, из которой не выбраться! — жалуется девушка.

— Неправда, — отвечает Врана, — ты, наоборот, нашла выход из ловушки, вот только выбираться будешь долго. В конце, ты не заметишь, как освободишься, но это произойдет в тот момент, когда ты снова придешь в этот лес, только меня здесь не будет, и ты станешь другой. Не пытайся приблизить этот момент, он произойдет вовремя.

— Да я и не знаю, где это место, — вздыхает Вероника. Ее мысли снова и снова возвращаются к разоблачившему ее человеку. — Что он хочет от меня, Врана?

— Глупая! Он хочет знаний, чего и не скрывает. Зачем вообще искать сложные объяснения простому? Он открыто говорит, что хочет от тебя. Не лучше ли подумать, что тебе нужно от него?

— Ничего.

— Ты еще не думала. Подумаешь после. Не зря ведь тебе его послали?

— Это была случайность!

— Мне еще рано с тобой говорить, у тебя в голове пусто.

— Не груби мне!

— А то что?

— Мы извлечем тебя из моей головы и, с помощью переводчика, узнаем все, что ты скрываешь! — стараясь выглядеть убедительной и грозной, кричит Вероника.

Врана же тихонько смеется в кулак, а в голове девушки продолжает звучать ее голос:

— Скорей бы! Не за тем ли привели меня к тебе?

— Ты хочешь этого? — удивляется девушка.

— А какой иначе в этом смысл? — Врана выглядывает в маленькое окно. — Скоро лететь… Уходи!

Вероника просыпается среди ночи. В душе не проходит неприятный осадок после общения с шаманкой. Что такого глупого в том, что она не знает, как ей быть, ведь она сейчас ходит по очень опасному краю?!

Утром ее снова вызывают в 307-й. Она рассказывает о своем сне, но, правда, не все.

— Она сказала, что ты тоже сможешь так общаться? Передавая мысли? — интересуется мужчина, но без особого энтузиазма.

Ни о чем больше не расспрашивая девушку, он предлагает ей снова сыграть. На этот раз он старается подсказать и объяснить ходы, и вскоре Вероника начинает играть довольно сносно.

Ближе к обеду игру оканчивают. Мужчина предупреждает, что уедет на несколько дней, и выражает надежду, что Вероника будет хорошо себя вести до его возвращения. Она обещает. Еще обещает записать все интересное, что увидит или вспомнит. Это вызывает у него одобрительную улыбку. Чтобы девушка не тратила свою энергию на глупости, и не практиковала гипноз на случайных людях от скуки, он оставляет ей некоторые средства на развлечения.

Вечером девушка, все еще не веря, что осталась почти без надзора, не выходит из номера. Но со следующего утра ее досуг разнообразят магазины, парикмахерские, театр и рестораны. Как ни странно, но на третий день ей уже не хватает общения с человеком, по сути, лишившим ее свободы. Она все еще замечает за собой слежку. Теперь она придумывает себе безумное развлечение: следить за теми, кто следит за ней. Это оказывается весело и вполне невинно. Следят за ней двое: один, тот, что посолиднее, чаще наблюдает за ней из машины, а его молодой коллега ходит по ее следам. Держа обещание, она не прибегает к гипнозу, но ее проворность доставляет им немало хлопот. Вроде бы она идет впереди, но внезапно куда-то исчезает, и спустя минуту обгоняет своего преследователя, нарочно задевая его плечом. Несмотря на то, что идея слежки полностью провалилась, приказа снять наблюдение за девушкой не поступает. Это позволяет ей вволю наиграться в шпионов, пользуясь их временной беспомощностью.

Вечером четвертого дня она возвращается в отель после прогулки. В холле ее останавливает горничная и уже знакомым по телефонному общению голосом сообщает, что ее ждут в 307-м. Вероника покорно поднимается в номер на третьем этаже.

Мужчина кажется раздраженным и взвинченным, но на девушку его агрессия не проецируется. Наоборот, без всяких слов он заключает ее в теплые объятия. Они перемещаются в спальню. Вероника легко смиряется с ролью наложницы. Она сама не может объяснить, почему считает все происходящее нормальным. Возможно, ответ дала бы маркиза де ля Руж или даже Врана. Девушка интуитивно чувствует, что делает то, что должна.

— В тебе есть что-то наркотическое, — говорит он, обнимая ее в постели, когда буря страстей стихает. — Тебя хотели забрать у меня, но я тебя так просто не отдам. Ты мой проект! А я ведь ехал сюда поработать… А тут ты… Марлен Дитрих.

— А как же ваша работа? — интересуется она.

— Часть пришлось отложить, а часть поручить другим. — Он встает и одевается. Его примеру следует и девушка. — Тебе придется завтра уехать. Если не можешь пока вернуться домой до срока, я найду тебе жилье на эти дни.

— Я могу вернуться домой, это не проблема.

— Я свяжусь с тобой, ну а ты… — Он касается пальцем кончика ее носа.

— Не делать глупостей? — догадывается она.

— Именно, будь умницей. — Подойдя к столику, он наливает вино в два тонких бокала и передает один Веронике. — За тебя! — произносит он перед тем, как выпить самому. — Мне доложили, как ты изводила приставленных к тебе людей. Еще раз убеждаюсь, что не ошибся в тебе! Ты смелая, хитрая — такие качества нам очень пригодятся. Ты неплохо изучила, причем на практике, основы слежки и способы скрыться от преследования. Продолжай и дальше проявлять осторожность, ведь мало ли кто еще захочет за тобой следить в Берлине? Многие мечтают тебя заполучить. Будь очень осторожна, Вера Мейер!

За легким вином они непринужденно обсуждают детали дальнейшего сотрудничества и систематизируют то, что уже удалось узнать из снов, ощущений и воспоминаний Вероники. Новой информации девушка не добавляет, но ее собеседник и не настаивает на ней. Разговор продолжается до четырех утра. К этому времени язык заплетается уже у обоих.

— Ладно, Вера, — помассировав виски, говорит он. — Иди, собирайся и отдохни хотя бы часок. Не забудь, что со следующей недели ты студентка. В крайнем, в самом крайнем случае позвонишь по телефону, который я тебе дал. Вроде бы все.

— Хорошо. Если мне не удастся встретиться со связным, это будет достаточно крайний случай? — поднимаясь, произносит Вероника.

— Зависит от причины. — Мужчина тоже встает, чтобы проводить ее.

— Тогда, до встречи?

— До встречи. — На прощание он целует ее. Закрыв за девушкой дверь, он, несмотря на сильную усталость, еще долго что-то пишет и проверяет. Пролистав и проверив содержимое папки «проект «Горгона», он помещает ее в кейс, и подняв глаза наблюдает, как за окном всходит желтое утреннее солнце, такое редкое в это время в горах.

Поезд Вероники, отходит в 07:15. Боясь опоздать, она не смыкает глаз. Зато, оказавшись в купе, спит почти всю дорогу. Дома девушку встречает удивленная ее ранним появлением Луиза. Ничего не объясняя горничной, она поднимается к себе. Сон в дороге ее ничуть не взбодрил, и, оказавшись под вечер дома, Вероника чувствует себя утомленной.

Лежа в теплой ванне, она долго и внимательно рассматривает перстень с красным камнем на своей руке. Намокнув, хрусталь кажется сияющим, светящимся изнутри. От него как будто исходит тепло, которое проходит через ладонь, струится по руке, обволакивает плечи и голову и спускается вниз к кончикам пальцев ног. Это ощущение расслабляет, успокаивает и заметно придает силы. Наслаждаясь им, Вероника блаженно закрывает глаза.

Хорошо выспавшись в любимой постели, девушка просыпается довольно рано. Не найдя себе занятия, через пару часов она спускается в кабинет к телефону. Зигфрид предупреждал, что к ее приезду он вернется на службу, но девушка все равно надеется поговорить с ним в это утро. Она набирает номер, слышит гудок, еще один, но затем соединение срывается. Она повторяет попытку, но звонок сбрасывается уже после первого гудка. Неужели, спецслужбы оставили без связи и ее дом? Нет, это слишком даже для них. Все-таки Вероника не преступница, чтобы идти на такие меры. Она и в третий раз набирает его номер, но на этот раз почти сразу слышит шорох и полный негодования голос:

— Что?!!

— Зигфрид, это Вера.

— А! Уже приехала? Извини, я спал. Ого! Десять часов!

— Зигфрид, мы можем встретиться?

— Ну, да. Приходи.

— Когда?

— Хоть сейчас.

Вероника кладет трубку, и покидает кабинет. Захватив свою сумочку из комнаты, она запирает дверь на ключ.

До дома Зигфрида она идет пешком, заодно пытаясь определить, есть ли за ней слежка. С этим у нее возникают сложности: то ли слежение на себя взяли более компетентные люди, то ли большее количество народа не дает ей определить преследователей.

Несмотря на абсолютную уверенность в правильности своих действий, девушка все чаще чувствует себя довольно неприятно и даже мерзко. Кто бы ей что ни говорил, а она действительно в ловушке, выхода из которой не предвидится. Зачем между ней и политиком произошла та близость? Неужели он хотел этим продемонстрировать свою безграничную власть над ней? Мало ему что ли ее добровольного согласия на сотрудничество? И, главное, как бы изменились их отношения, если бы она сразу сказала «нет»? А еще, неужели, всем мужчинам нужно только ее тело, и она так и будет чьей-то игрушкой? Вероника ловит себя на мысли, что многое отдала бы за того человека рядом с собой, который вернет ей уверенность в себе. У нее возникает желание разорвать тот замкнутый круг, в который ее втянули, отдать себя без остатка, но кому-нибудь другому. Через новый опыт разорвать оковы связавшие ее.

Зигфрид встречает ее с прежним безразличием, как, обычно, всех своих друзей. Он не выпускает из рук стакан с водой, который временами прижимает ко лбу. Девушка выглядит растерянной. После приветствия почти с самого порога, она сражает его вопросом:

— Ты меня хочешь?

Парень удивленно задерживает на ней взгляд, а затем трясет головой, как бы желая избавиться от наваждения.

— Я тебе нравлюсь? Ты меня хочешь?

— Мне говорили вчера не пить пиво после шнапса, — бормочет он, отходя к дивану, а девушка, боясь не сдержать слез, поворачивается к двери. — Стой, Вера! Что с тобой случилось? В прошлый раз ты была совершенно нормальной. Ты, конечно, красивая, сексуальная, но это как-то… неожиданно.

— Прости… — выдыхает она.

— Уже простил, но все-таки? Ты всем себя предлагаешь?

— Нет. — Веронике вдруг становится смешно от своего поступка. Это было очень глупо с ее стороны, но ей повезло, что рядом с ней сейчас оказался именно Зигфрид, а не кто-то другой. — Это была неудачная шутка, — улыбается она. — Решила подколоть тебя. Помнишь, как ты шутил, когда я тебе позировала? Это был мой ответ. Немного неудачный.

— Немного неудачный — это мягко сказано. Ладно, забыто. Как тебе отель?

— Нормальный.

— Я не смог до тебя дозвониться. Мне сказали, что не знают никакую Мейер.

— Странно, — грустно и как-то отрешенно произносит девушка.

— История на этом не заканчивается! Те мои родственники, почему-то решили, что я лично знаком с Марлен Дитрих, но считают неэтичным сообщать мне, как у нее дела. Ради бога, объясни, что там происходило? Там что Дитрих была?

— Да-а, — неуверенно отвечает она. — Она там такое творила, что неудивительно, что меня там никто не заметил! Я вела себя очень скромно, жила в комнате для прислуги…

— Подожди, а почему в комнате для прислуги? Я договаривался с ними на номер.

— Не знаю, наверное, они отдали тот номер Дитрих.

— Скоты!

Вероника обращает внимание на стопку фотографий на его столе. Заметив ее интерес, Дох покопавшись, передает ей снимок с предпоследнего позирования, где запечатлел ее с сигаретой.

— Удачно получилось. — Комментирует он.

Вероника берет всю стопку и просматривает остальные фотографии. Ее удивляет то, что на большинстве снимков запечатлена симпатичная брюнетка. До ее отъезда Зигфрид несколько раз в разговоре подчеркивал, что подруги у него нет. Пройдясь по комнате, Вероника подходит к мольберту, где с холста на нее смотрит та же девушка в ярких полевых цветах.

— Это из-за нее мне не удалось тебя соблазнить? — немного уязвлено произносит она.

— Отойди от холста, краска еще сырая.

— Ты знаешь, что она красит волосы? На фотографиях видно, что они у нее очень тонкие, так не бывает у настоящих брюнеток. Кожа бледная, глаза светлые — она не брюнетка.

— Эта истина разрывает мне сердце! — иронизирует он. — Ты ревнуешь?

— Нет. Я просто думала, что ты такой же как я, потустороннее сверхъестественное существо, стихия, атмосфера…

— Может быть.

— Тогда зачем тебе такая простушка?

— Она не простушка. В ней столько жизни, авантюризма… Она летчица.

— А у тебя слабость к летчикам?

Зигфрид слегка щелкает пальцами ее по носу. Замолчав, девушка теперь потирает ладонью нос.

— Еще раз скажешь подобное — вылетишь в окно. Думаю, наш разговор наглядно демонстрирует, почему у нас с тобой ничего не может быть?

— Наглядно, — повторяет Вероника. — Как хоть ее зовут?

— Элена.

— Прости меня, — одумавшись, наконец, говорит она. — Твоя летчица, правда, красивая. И цвет волос ей идет. Она даже в летном шлеме будет красивой. Я рада за тебя.

В знак примирения, Дох, по-дружески, обнимает девушку. Легкая ссора полностью стихает, не переходя в скандал. Зигфрид угощает ее кофе, и Вероника пытается поделится тем, что ее беспокоит, и что послужило причиной ее такого странного поведения утром.

— Мне пришлось приехать раньше, — говорит она, взвешивая каждое слово. — У меня есть подруга, она попала в беду.

— Эту подругу тоже зовут Вероника? — догадывается проницательный художник.

— Нет! Я не о себе говорю, дурак!

— Не угадал. Обычно я легко угадываю имена друзей своих друзей, попадающих во всякие сложные ситуации, о которых не с каждым можно поделиться.

— Ее зовут не Вероника! — Девушка вдруг осекается, поняв, что о произошедшем с нею лучше не говорить ни с кем. — Хотя, что я забиваю себе голову чужими проблемами? А ты тут, наверное, все две недели развлекался?

— Смеешься? После того отпуска я вернулся на службу. У меня и минуты свободной не было. Вчера просто повод хороший был у моего товарища — повышение. Сегодня выходной, поэтому я и расслабился вечером. — Внезапно раздается телефонный звонок. Зигфрид подходит к аппарату, снимает трубку и тут же кладет ее на рычаг. Веронике теперь становится ясно, почему с утра ее звонки срывались.

— А почему бы не снять трубку вообще? — интересуется она.

— Если что-то важное случится, то мне перезвонят или приедут. Ведь если я сбрасываю звонок, значит я дома.

Говорить с ним больше не имеет смысла, ему плевать на ее проблемы. Дох кажется отстраненным и далеким. Возможно, причиной тому служит девушка Элена, которая теперь прочно заняла место в его сердце.

Сославшись на несуществующие дела, Вероника уходит. Она долго бродит по городу. Отыскав, она надолго задерживается у здания университета, где уже завтра ей предстоит начать учебу.