Оглавление

1. Алгоритмы, или Ошибка в коде
2. Пролог. 17 мая 1991 года. Загородная резиденция Президента СССР
3. ЧАСТЬ I. Газета из будущего
4. Глава 1. Зазеркалье. 6 августа 1982 года
5. Глава 2. Программисты будущего
   1. Студент
   2. Психолог
   3. Журналист
6. Глава 3. Закон Времени
7. Глава 4. Кое-что об улитках и лягушках
8. Глава 5. Психики
9. Глава 6. Информационный накопитель
10. Глава 7. Камень, ножницы, бумага
11. ЧАСТЬ II. Михалыч
12. Глава 8. Знакомство с магом
13. Глава 9. Рыбный день
14. Глава 10. ГИТИК
15. Глава 11. Ох уж эти сказочки…
16. Глава 12. МИМ — «три в одном»
17. Глава 13. Лабораторка
18. Глава 14. В поисках Золотого ключика
19. Глава 15. Топографический кретинизм
20. ЧАСТЬ III. «По волне моей памяти»
21. Глава 16. Утечка информации
    1. Зеркало треснуло…
    2. В призме калейдоскопа
    3. Полёт «меж небом и Невой»
22. Глава 17. Синдром
23. Глава 18. Телесёрфинг
24. Глава 19. Гироскоп Геворкяна
25. Глава 20. Ох, уж эти сказочники…
26. Глава 21. Грехи Господни
27. Глава 22. «Точприбор»
28. Глава 23. Крушение Зазеркалья
29. Глава 24. Первая капля Мёртвой воды
30. Эпилог. 17 мая 1991 года

Эта книга посвящается Владимиру Михайловичу Зазнобину — человеку, благодаря которому многие люди смогли взглянуть на Мир по-новому

Пролог. 17 мая 1991 года. Загородная резиденция Президента СССР

Предиктор (от англ. predictor «предсказатель») — термин, используемый в различных системах управления для описания процессов прогнозирования.

Зайдя в кабинет загородной резиденции, Горбачёв сразу уселся за свой рабочий стол и снял новые туфли. Откинувшись на спинку эргономичного кресла, которое врачи настоятельно ему рекомендовали, он с облегчением вытянул ноги и пошевелил онемевшими пальцами. В тёмном душном кабинете пахло подвальной сыростью. Встав из-за стола, прямо в носках он проследовал через всю комнату, отодвинул тяжёлую бордовую штору и резким движением распахнул окно. Весенний воздух ворвался в комнату, вытесняя из неё накопившуюся затхлость. Сидевшая на террасе Раиса Максимовна, оторвавшись от книги, подняла голову.

— Ты уже вернулся? Как прошло совещание? — спросила она, улыбнувшись.

— Нормально, потом расскажу. Мне нужно немного поработать. Не возражаешь?

— Ты обедал?

Этот вопрос почему-то вызвал у Горбачёва раздражение.

— Я не голоден. Давай чуть позже попьём чайку, а сейчас я немного поработаю.

Раиса Максимовна кивнула и сделала лёгкое движение рукой, словно отпускала Президента СССР «немного поработать».

Он вернулся к столу и снова сел в кресло. Открытое окно не помогло — в кабинете всё ещё чем-то пахло. Горбачёв покосился на туфли. Нет, запах исходил не от них. Странный запах. Так пахло в старой часовне, переделанной колхозниками под склад пиломатериалов, куда он, будучи ещё пацаном, лазил со своими ставропольскими друганами, играя с ними в войну.

Горбачёв, тяжело вздохнув, взял папку с бумагами, подготовленную его помощником по международным делам, и хотел было углубиться в чтение, но его внимание привлекла другая, довольно объёмная синяя папка-скоросшиватель, лежавшая сбоку на тумбочке. Раньше он этой папки не видел. Или не замечал? Может кто-то забыл? Интересно, когда? И самое главное — КТО? Горбачёв нажал кнопку селектора.

— Илья, кто был в кабинете в моё отсутствие? — спросил он, пригнувшись к микрофону.

В динамике затрещало и голос секретаря взволнованно произнёс:

— Никого, Михаил Сергеевич. Что-то случилось?

— Нет, всё нормально, Илья. Минут через двадцать организуй нам с Раисой Максимовной чай. Мне с лимоном.

— Хорошо, Михаил Сергеевич. Что-нибудь ещё?

— Нет, спасибо, — сухо сказал Горбачёв, отключаясь от селектора. Интересно, откуда в таком случае тут появилась эта папка?

Отложив международные дела в сторону, Михаил Сергеевич снова посмотрел на синюю папку из прессованного картона и вспомнил инструкцию 9-го Управления КГБ, строго запрещающую брать в руки, открывать и даже находиться рядом с любыми папками, неизвестно как попавшими в рабочий кабинет. Секунду поколебавшись, Президент, не удержавшись, всё же взял её в руки.

На ощупь папка была тёплой, но Горбачёва почему-то бросило в озноб. На титульном листе крупным жирным шрифтом в три строчки было написано: «Мёртвая вода. Концепция общественной безопасности. Внутренний Предиктор СССР». И в самом низу помельче: «Державный град Китеж».

Мёртвая вода? Он непроизвольно разжал пальцы, и папка тяжело шлёпнулась на стол. Фу ты, чёрт! Это же надо такое название придумать?! Прямо мурашки по коже. Горбачёв внимательно прислушался к своим ощущениям и почувствовал нарастающее внутреннее напряжение. Что происходит? Этот странный запах, мёртвая вода… Почему ему вдруг стало как-то неуютно в своём собственном кабинете?

— Раиса, — громко окликнул он жену, — ты что-нибудь слышала про мёртвую воду?

— Миша, это же из русских народных сказок, — отозвалась Раиса Максимовна. — Мёртвая вода, вопреки своему названию, якобы способна оживить русского богатыря. Помнишь, у Пушкина некий волхв, то бишь колдун, окропил ею разрубленное тело Руслана? После этого Руслан ожил, потом он спас свою Людмилу и наказал Черномора. А почему ты интересуешься?

— А что обозначает слово «предиктор»? — Горбачёв словно не расслышал её вопроса.

— Предиктор? — на секунду задумалась Раиса Максимовна. — Это существительное, неологизм, образованный от слова «диктор». Приставка «пре», скорей всего, имеет значения «до», «перед началом». Возможно, это суфлёр? А всё-таки, почему ты спрашиваешь, Миша?

«Что за чертовщина? Какое разрубленное тело? Какой суфлёр? Этого мне только не хватало. Мало у меня своих суфлёров?» — раздражённо подумал Президент и, словно испугавшись, что жена прочтёт его мысли, поспешно ответил:

— Да так, ерунда, в одной статье попалось. Спасибо, мой генерал. «Мой генерал» — именно так он иногда называл жену, чтобы подчеркнуть её значимость.

Президент принюхался — запах вроде выветрился. Он снова взял папку в руки и начал перелистывать страницы с распечатанным на матричном принтере текстом.

Вероятнее всего, в его руках был печатный вариант рукописи книги. Он бегло пробежал преамбулу, в которой что-то говорилось о достоянии русской культуры, об авторских правах, о мистике, выходящей за пределы юриспруденции. Всё это было так непривычно, что Горбачёв недовольно поморщился.

В углу комнаты, возле двери что-то щёлкнуло. Он вздрогнул и испуганно уставился на дверь. Там никого не было, но Президенту показалось, что за ним кто-то пристально наблюдает. Тьфу ты, чёрт! Нервы, наверное, шалят…

Один из помощников Президента докладывал ему, что какие-то умники придумали свою «концепцию глобализации», которая, по их мнению, должна объединить все народы мира вне зависимости от их национальной культуры и ошибок исторического прошлого. Кроме того он вспомнил, что гэбэшники недавно докладывали ему про директиву Совета Национальной Безопасности США номер 20/1 от 18 августа 1948 года, якобы направленную на развал СССР. Но мнения специалистов разделились: одни считали, что директива — это информационный вброс, а другие отнеслись к этому вопросу серьёзно.

Разбираться со всем этим, а, тем более, вникать в суть каких-то там «концепций» было совершенно некогда. Ситуация в стране была, мягко говоря, неоднозначная: Союз разваливался на глазах, война в Осетии, война в Карабахе, прибалты отделились, за ними грузины, Борис ещё воду мутил, да поленья подбрасывал со своим референдумом, шахтеры сидели на рельсах…

В этот момент Горбачёву снова показалось, что в том же углу происходит какое-то непонятное шевеление. Положив папку на стол, он хотел было уже подняться, чтобы сходить и проверить, не забралась ли случайно в кабинет кошка, но тут раздался звонок. Президент вздрогнул от неожиданности и нажал кнопку селектора.

— Михаил Сергеевич, к вам академик Яблонский, — донеслось из динамика.

Горбачёв поморщился.

— Раиса, это ты пригласила Яблонского? — спросил он громко, а про себя подумал: «Или этот выскочка сам припёрся?»

— Да, Миша, Терентий только что вернулся из Лондона, и я решила, что тебе будет полезно с ним встретиться.

«Конечно полезно, кто бы сомневался? Никакого вреда, кроме пользы!» — зло подумал Горбачёв.

— Спасибо, Раиса. — Повернувшись к селектору, он снова нажал кнопку. — Передайте Терентию Варфоломеевичу, пускай заходит.

Пошарив под столом ногами, он нашёл свои модные туфли и принялся их натягивать, мысленно чертыхаясь и проклиная всё на свете.

ЧАСТЬ I. Газета из будущего

— И, боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет. 
— Гм… Да ведь других нет? 
— Вот никаких и не читайте. Вы знаете, я произвел тридцать наблюдений у себя в клинике. И что же вы думаете? Пациенты, не читающие газет, чувствовали себя превосходно. Те же, которых я специально заставлял читать «Правду», теряли в весе.
Михаил Булгаков

Глава 1. Зазеркалье. 6 августа 1982 года

Случается, что, желая спрятать вещь, снимают доску со стола или другой подобной мебели, выдалбливают в ножке углубление, прячут туда вещь и помещают доску на старое место. Для той же цели служат иногда ножки кроватей.
Эдгар А. По

Нет, снова не получилось… Отбросив очередную железку, Программист вздохнул и устало закрыл глаза. Битых полчаса он сидел на подоконнике в парадной своего дома, пытаясь вспомнить, куда мог подеваться ключ от его питерской квартиры. Все карманы стареньких джинсов были проверены по несколько раз. На подоконнике лежали пропуск в КБ, мятый рубль и остатки мелочи. Он тщательно исследовал даже кроссовки, заглядывая под стельки. Пару раз, на всякий случай, он вытряхивал носки, но…

Материализовать дубликат ключа по памяти ему тоже не удалось. Там же, на подоконнике, лежала небольшая горстка металлических изделий, напоминавших игрушечный металлолом. Искорёженные кусочки неизвестно какого металла походили на что угодно, но только не на ключ от его квартиры. А ведь ключ-то был самый банальный — обычный «английский», с двумя бороздочками. И расположение зубчиков, и бороздочки Программист помнил до мельчайших подробностей, но нелепые подобия дверных ключей, получившихся в результате материализации, выглядели настолько халтурно, что он даже не пытался вставлять их в скважину.

Прижавшись спиной к прохладным кирпичам оконного проёма, Программист изо всех напрягал память, пытаясь припомнить основные законы объектной материализации, которые он изучал в институте.

С визуализацией у него никогда особых проблем не возникало. Визуальные образы, созданные его юношеской фантазией, частенько пугали молоденьких сотрудниц вычислительного центра своей озорной непредсказуемостью. Но с обматом — объектной материализацией — у него всегда были трудности. В конце концов он научился создавать более или менее пристойные материальные копии вещественных объектов, но с тех пор прошло много времени и многое позабылось.

Да и визуализировал Программист давно, только в первые месяцы после перехода на новую работу, когда возникала необходимость быстренько слепить трёхмерный макет ракеты или самолёта. А после того, как его отца, немолодого уже человека, чуть ли не до инфаркта напугал маленький гномик, которого он визуализировал специально для младшего братишки, Программист клятвенно пообещал родителям пощадить их психику и «ерундой» больше не заниматься. Словом, почти все его и без того не слишком блестящие магические навыки безнадёжно ослабли.

Из открытого окна дома напротив донеслись фортепьянные аккорды. «Похоже, у Фагота снова сейшн, — поглядев на часы, подумал Программист. — Может, и Полуэкт там?»

Долговязый молодой оболтус по прозвищу Фагот, живший по соседству через двор, учился в «бонче», институте связи имени Бонч-Бруевича, вместе с Полуэктом, младшим братом Программиста. Родители Фагота, оставив старую квартиру в центре на попечение любимого отпрыска, переехали в один из ленинградских спальных районов, неосмотрительно решив, что мальчик должен жить самостоятельно. «Мальчик», воспользовавшись предоставленной свободой, первым делом превратил квартиру в общагу. Одну из комнат он стал сдавать студентам консерватории, и «студия Фагота», — так окрестили квартиру соседи, потихоньку сделалась неофициальным филиалом ленинградской консерватории имени Римского-Корсакова.

Старенькая квартира стала к себе притягивать музыкантов — как профессионалов, так и любителей современной музыки, и действительно постепенно превратилась в музыкальную студию, своеобразный клуб по интересам. Её жильцы со своими многочисленными гостями время от времени напоминали соседям, что рок-н-ролл жив.

Соседи, естественно, были против, но несколько лет упорных сражений с общественными, комсомольскими и государственными структурами закончились тем, что молодые ребята получили официальный статус, но с рядом ограничений, среди которых было три обязательных условия. Первое: отсутствие жалоб жильцов, второе: чистота в подъезде и третье: запрет на употребление спиртных напитков во время клубных посиделок, называемых «квартирниками».

Такие концерты, во избежание нарушения первого условия, как правило, проходили по будням и заканчивались ближе к вечеру. К сожалению Программиста, третье условие практически не выполнялось, хотя иногда после таких тусовок младший брат возвращался домой трезвым.

Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил…

Характерный голос исполнителя Программист узнал сразу. Брат ему все уши прожужжал, рассказывая о том, что в начале августа в Ленинград должен приехать сам Андрей Макаревич — руководитель новомодного ВИА «Машина времени». Он обещал посетить их клуб на улице Рубинштейна. Младший брат всячески подчёркивал неординарность предстоящей тусовки, но Программист в своей очередной командировке, конечно же, забыл про такое важное событие. «Полуэкт наверняка там! Иное просто исключено», — решил он, обрадовавшись своей догадке.

И я хотел идти куда попало, закрыть свой дом и не найти ключа…

Программист улыбнулся и пожал плечами. Да, ключ он тоже где-то посеял, но у него есть запасной. Правда, он находится где-то в квартире… Нужно только в эту самую квартиру попасть. Ключ от квартиры, где лежит дубликат ключа от этой же квартиры, был утерян, и оставалась одна надежда — на брата.

Программист стал раскладывать по карманам деньги и пропуск, размышляя, что делать с пригоршней бракованных ключей. Вспомнив простейшее заклинание, он размахнулся и зашвырнул их через окно, щёлкнув при этом пальцами. Кусочки металла, превратившись на лету в разноцветных бабочек, бесшумно разлетелись в разные стороны и исчезли, подхваченные августовским ветерком. «Экологичненько так получилось», — подумал, улыбнувшись, Программист.

Удовлетворённый хоть таким результатом, он накинул на плечо свою дорожную сумку и спустился во двор. Посидев на скамейке рядом с доминошниками и дождавшись, когда стихнут последние аккорды слегка расстроенного рояля, он торопливо проследовал к соседнему дому, зашёл в подъезд и позвонил в дверь.

Дверь приоткрылась, и оттуда высунулся сердитый Фагот. По его решительному виду было понятно, что он готов дать отпор любому, кто посмеет выразить недовольство шумным сборищем.

— Алекс! — румяное лицо Фагота, подёрнутое юношеским пушком, облегчённо растянулось в благодушной улыбке. — Вэлкам! Сегодня сам Макаревич лабает, заходи, — Фагот вежливо посторонился, освобождая проход в квартиру.

— Да нет… Как-то неудобно… Я только с командировки… Как-нибудь в другой раз, — неуверенно сказал Программист. Треньканье гитар, звон стаканов, смех и весёлый шум говорили о том, что гости уже давно нарушили третье условие. — Пол у тебя?

— Здесь, конечно. Да заходи же, тут прикольно!

— Нет, спасибо, — Программист решительно тряхнул головой. — Позови его, пусть выйдет на секунду.

Родители в своё время посчитали, что их младшему сыну вместо музыкальной школы лучше заниматься шахматами, и Полуэкт остался без музыкального образования. Но в старших классах он страстно увлёкся рок-музыкой и даже поигрывал сначала в школьном, а потом и в институтском ВИА.

Как и большинство приличных рок-музыкантов того времени, Полуэкт носил длинные волосы. А ещё он пытался отрастить усы. Усы росли очень плохо, и Пол Ковалёв время от времени их сбривал. Сегодня он был без усов, в шикарной футболке с какой-то англоязычной надписью и в крутых, потёртых особым образом расклешённых джинсах. На выход в мир он обычно надевал круглые, тёмные, как у кота Базилио, солнцезащитные очки.

— Какие люди! Надолго? — взлянув поверх очков на брата, спросил Полуэкт.

— Нет, не волнуйся. Завтра снова укачу. Выручай, брат, не могу попасть в квартиру, ключ где-то посеял…

Получив ключ и унылые уверения младшего брата в том, что тот не будет злоупотреблять пивом, а тем более, смешивать его с портвейном, Программист наконец-то оказался дома. Первым делом он настежь раскрыл все окна, впустив вместе с тёплым летним воздухом ритмичные звуки ударных и электрогитары, доносившиеся из фаготовой студии. Программист улыбнулся, представляя, как сейчас радуется Полуэкт.

В одно из окон гостиной влетела большая муха. Пометавшись по комнате, она вылетела в прихожую и уселась на плакат «Роллинг Стоунз», гордость братовой коллекции. Программисту не очень нравились «Роллинг Стоунз», но ещё больше он не любил мух. Первой же его мыслью было выгнать насекомое из квартиры. Но вспомнив, что со вчерашнего вечера у него во рту не было ни крошки, Программист решил сначала подкрепиться. Пошарив в кухонном шкафу, он обнаружил там полпачки печенья «К чаю». Жуя на ходу, он понёс остатки печенья в свою комнату. Муха последовала за ним. «Фиг тебе, а не печенье!» — раздражённо подумал Программист, отмахиваясь на ходу от мухи.

Беспорядок, царивший на рабочем столе Программиста, только на первый взгляд казался беспорядком. На самом деле каждая вещь, находившаяся там, представляла собой часть понятной только хозяину комнаты Системы. Переставлять с места на место предметы, перекладывать бумажки и прикасаться к проводам, которые длинными, сплетёнными в разноцветные жгуты, гирляндами спускались к столу, было категорически запрещено всем посетителям комнаты. Даже технически грамотному младшему брату позволялось далеко не всё.

На одной из таких гирлянд, на проводе с «крокодильчиком» от осциллографа болталась записка. На бледно-бежевой выцветшей картонке, перфокарте от ЭВМ, чёрным полуисписанным фломастером было нацарапано: «Я у Фагота. Борщ и котлеты в холодильнике. Шутка».

Программист, улыбнувшись, пошарил рукой под столом и щёлкнул тумблером, удовлетворённо про себя отметив ровное гудение стабилизатора напряжения. После этого он включил полуразобранный телевизор «Юность», который тут же зашипел.

— Ну что, малыш? Не знаю, как ты, а я соскучился. Я тут кое-что придумал для разминки твоих мозгов. — Программист обращался вовсе не к телевизору, а к своей маленькой домашней электронно-вычислительной машине, которую он ласково называл «малышом». Малыш был мальчиком, точнее, мужчиной — официально Программист его называл Зэт Икс Синклером. — Но только потом. Сейчас, с твоего разрешения, я посмотрю телик.

Отставив в сторону небольшую клавиатуру с разноцветными надписями, Программист подключил антенну к «Юности», служившей дисплеем для Синклера. Телевизионное шипение прекратилось, но любопытная муха, которая уже успела несколько раз обследовать всю комнату, зажужжала Программисту прямо в ухо.

— Да что же это такое?! Изыди, дрозофила несчастная! — воскликнул Программист, попытавшись смахнуть назойливое насекомое. Мухе снова удалось увернуться, и она уселась на фотографию Полины, его любимой женщины, которой он недавно сделал предложение.

— Ах ты ж сволочь! — вырвалось у Программиста.

Такой наглости он стерпеть не мог. Взяв с полочки газету, он стал гонять обнаглевшую муху, пытаясь выгнать её в окно. Та жужжала, как мультяшный штурмовик, лихо выписывая крутые виражи, но в окно упорно не вылетала. Обезумевшее насекомое умудрялось всё время попадать в закрытую, а не открытую половину оконной рамы и начинало биться о стекло в паническом ужасе.

«Хитрая, зараза, — подумал Программист. — Не может быть муха такой тупой. Чувствует, что я не собираюсь её убивать, вот и притворяется».

В конце концов муха уселась на висевшую на стене старую отцовскую «луначарку», семиструнную гитару фабрики музыкальных инструментов им. Луначарского, переделанную младшим братом в шестиструнку.

«Вот паразитка. Знает, где её не тронут», — вздохнул Программист. С чувством полнейшей неудовлетворённости он отложил газету и уселся в кресло смотреть телевизор.

По первому каналу шло «Международное обозрение». Ведущий рассказывал об очередных опасных ядерных испытаниях, чуть ли не еженедельно проводимых в штате Невада. О наших успешных испытаниях в Семипалатинске он говорил совершенно с другой интонацией.

По второму каналу шёл «Сельский час». Бравый председатель колхоза убеждал корреспондента, что недавно принятая Продовольственная программа позволит решить многие проблемы как в сёлах, так и в городах нашей бескрайней страны. Разработанная по инициативе нового члена Политбюро Михаила Горбачёва программа должна волшебным образом наполнить разнообразной и вкусной едой прилавки магазинов.

«Ещё один программист-визуализатор», — усмехнулся про себя Программист. Он выключил телевизор и взял отложенную газету.

Это был вчерашний номер «Ленинградской правды». Пробежав несколько передовиц, посвящённых трудовым и политическим будням советского народа, он наткнулся на статью, которая была примечательна тем, что её автором являлся школьный друг Программиста Никита Голубев. Он работал в журнале «Звезда Невы» и публиковался в разных изданиях под псевдонимом Ник Голуб. Популярного питерского журналиста многочисленные приятели называли Никитосом.

Ник Голуб написал ответ на очередной антисоветский выпад известного французского славяниста-советолога, своего тёзки Никиты Струве, опубликовавшего в одном из западных журналов статью «Советский человек, 60 лет спустя». В свойственной ему ироничной манере Никитос блестяще развенчивал беспочвенные доказательства бездуховности «хомо советикуса», убедительно доказывая читателям, что наш человек, в отличие от западного обывателя, наоборот, является человеком трезвомыслящим, высоконравственным, словом, всесторонне развитой и гармоничной личностью. А то, что пишут о нас на Западе, — клевета и ложь. В «Ленинградской правде» от 5 августа 1982 года была опубликована первая часть его разгромной статьи, а окончание должно было выйти в сегодняшнем номере.

Программист улыбнулся, представляя веселого балагура и повесу Никитоса в образе гневного обличителя капиталистического строя. Клевета француза на Советский Союз была очевидной, однако и заказной характер ответной статьи не вызывал у Программиста никаких сомнений. Принимающий участие в политических дискуссиях, проходящих здесь, в квартире по улице Рубинштейна, Никитос всегда отличался скептическим отношением к коммунистической идее, несмотря на то, что вырос в семье известного партийного деятеля.

Дотянувшись до телефона, Программист набрал номер Захара, их общего с Никитосом приятеля, психологом по образованию. Он хотел поделиться с ним впечатлением от никитосовских рассуждений о нравственности, этике и о том, кого в принципе можно считать «человеком нормальным». Психолог не брал трубку, и Программист решил, что тот со своей семьёй уже успел уехать на дачу. В отличие от своих школьных приятелей, Псих — такое прозвище дал ему Никитос — был женат

«Интересно, если для холостяков выходные — это выходные, то для людей семейных выходные — это семейные праздники или те же трудовые будни, только ещё более тяжёлые?» — Переосмысливая своё холостяцкое прошлое и примеряя на себя потенциальное семейное будущее, Программист теперь всё чаще задавался подобными вопросами.

Но прямо сейчас его интересовали три насущных вопроса. Во-первых, нужно было что-то поесть. От печенья аппетит разыгрался ещё больше, а в холодильнике наверняка было шаром покати. Во-вторых, Программисту было интересно, как Ник Голуб закончит свои рассуждения. А в-третьих, чтобы сбегать в ближайший гастроном и киоск «Союзпечати», нужно было вспомнить, куда же он всё-таки спрятал дубликат ключа.

Программист знал: чтобы найти правильный алгоритм решения сложной задачи, ему нужно на некоторое время перестать над ней думать и немного расслабиться — и решение придёт само собой. Устроившись поудобней в старом уютном кресле, он стал слушать очередной хит «Машины», который доносил из окна легкий августовский ветерок.

Двадцать лет — немалый срок, и ты за двадцать лет поймёшь,

Что такое тьма и что такое свет.

Через двадцать лет забудут люди, что такое ложь,

Если только с ними что-то будет через двадцать лет…

Программист улыбнулся. Ещё совсем недавно ему тоже казалось, что двадцать лет — огромный срок, но теперь он думал иначе. С тех пор, как он понял, что закон Времени реально работает и никуда от него не деться, годы замелькали с такой быстротой, что он перестал их чувствовать.

Время не просто утекает — оно несётся стремительным потоком, и в круговороте ежедневных дел, нескончаемых командировок, это происходит так незаметно. И самое главное — это только начало новой информационной эпохи… А что будет дальше? Что будет, например, через десять лет? А через двадцать? Пролетят эти двадцать лет, как двадцать дней…

Интересно, когда Полуэкт начнёт об этом задумываться? Ведь по закону Времени мир начнёт меняться с калейдоскопической быстротой. Не возникнет ли у младшего брата информационный калейдоскоп в голове? Ведь информация уже сейчас буквально прёт изо всех щелей, только успевай её черпать. Как убедить парня, что дни, часы и минуты, потраченные сегодня впустую, в будущем уже не вернуть?

Размышления Программиста прервала новая музыкальная композиция «Машины времени».

Я был вчера в огромном городе… городе… городе… городе…

Где совершенно нет людей… людей… людей… людей…

Услышав необычный, похожий на эхо, звуковой эффект, Программист стал прислушиваться внимательней.

И в каждом доме вместо окон… окон… окон… окон… окон…

Я видел только зеркала… зеркала… зеркала… зеркала…

Он уже слышал эту песню раньше, но задумался над её смыслом впервые. Какой-то человек попал в зеркальный город и заблудился, утратив на некоторое время связь с реальностью. Наблюдая миллионы своих отражений, он ошибочно считал их жителями мегаполиса. А после того, как этот человек ушёл из волшебного города, тот моментально опустел. Зеркальное отражение бытия… Интересная мысль. Молодежь потянуло на философию? Ну что же, похвально.

Стоп! Зеркало! Как он мог позабыть о Зазеркалье? Хотя чего тут удивляться? С такой работой забудешь собственное имя.

Программист вспомнил, что давным-давно спрятал дубликат ключа внутри старого магического Зеркала. Это Зеркало досталось ему после расформирования института.

Вот! Что и требовалось доказать! Сел, расслабился — часть задачи решена! Радостно потирая руки, он бросился в соседнюю комнату. Муха, не потерявшая надежду чем-нибудь полакомиться в этой квартирке, тут же устремилась вслед за ним.

Самой большой ценностью в старой трёшке, оставшейся братьям Ковалёвым по наследству от ушедших не так давно родителей, были книги. Книг было так много, что человеку, впервые попавшему в квартиру, поначалу казалось, что он ошибся дверью и зашёл в букинистический магазин.

Книги плотными рядами располагались за стёклами навесных шкафов, высокими рискованными стопками книги топорщились на всех горизонтальных поверхностях. А единичные экземпляры можно было найти в коридоре и прихожей.

Но самая роскошная книжная подборка находилась в бывшей спальне родителей. Там, на полках огромных шкафов, расположенных вдоль стены, многотомные ряды старинных фолиантов стояли в строгом порядке, который братья старались не нарушать.

На противоположной стене висели несколько деревянных полок, заваленных книгами, разнообразными подшивками журналов и газет. На той же стене находилось большое зеркало прямоугольной формы в старинной дубовой раме. На зеркало была наброшена старая серая скатерть с бахромой.

Единственное окно было занавешено выцветшей тюлевой шторой. В углу урчал холодильник. Старый «ЗИЛ» братья недавно перетащили сюда из кухни. В другом углу стояло большое раскладное кресло. На нем можно было не только посидеть с книжкой, но даже вздремнуть. Или полноценно поспать на случай гостей.

После того, как ГИТИК расформировали, старший Геворкян разрешил хозотделу за символическую цену продавать реквизит бывшим сотрудникам, и они тут же растащили по домам всё, что могло пригодиться в хозяйстве. Так в питерской квартире Программиста оказались старое Зеркало и еще кое-какие вещи, в той или иной степени обладающие магическими свойствами. Часть из них после смерти родителей перекочевала сюда, в бывшую их спальню.

В этой комнате, можно было уединиться и спокойно поработать или просто почитать, поэтому братья Ковалёвы обычно называли её «комнатой-читальней».

Программист открыл холодильник. Он нисколько не сомневался в том, что слова Полуэкта про борщ и котлеты являются шуткой — лучшим кулинарным творением младшего Ковалёва были макароны по-флотски, но банка кабачковой икры теоретически там могла заваляться. Увы, кроме двух банок с прозрачной жидкостью и эмалированной ванночки с надписью «мясо», в которой вместо мяса лежал продолговатый, похожий на треснутую дыню булыжник, в холодильной камере ничего не было.

Грустно вздохнув и вспомнив, какой замечательный борщ варит его Полина, Программист извлёк тяжёлый булыжник из ванночки. Осторожно, словно это был не обычный валун, а хрупкое изделие из горного хрусталя, он отнёс камень в угол комнаты и положил его на специальную асбестовую подстилку. Похлопав булыжник по холодной поверхности, он подошёл к Зеркалу и снял с него серую скатерть, подняв при этом кучу пыли. Аккуратно сложив скатерть, Программист подошёл вплотную к Зеркалу и подмигнул своему отражению.

— Женюсь, женюсь, какие могут быть игрушки? — промурлыкал он, решительно взявшись рукой за край массивной дубовой рамы.

Казалось, что зеркальная рама была закреплена на стене неподвижно, но на самом деле Зеркало могло вращаться вокруг центральной оси с помощью скрытых внутри стены шестерёнок. Это было не обычное зеркало, а своеобразный портал в магическое Зазеркалье, доступ к которому получал человек, знающий специальное заклинание — голосовой код для входа.

Главный секрет заключался в том, что все удивительные возможности Зазеркалья в полной мере становились доступны благодаря магическому информационному процессору, тому самому треснутому булыжнику, который Программист называл чипстоуном. Магическую мантру знал только он и пользовался иногда Зазеркальем как сейфом, убирая туда, главным образом, от любознательного младшего брата разные вещи. Где-то там, в глубинах Зазеркалья, на потайном крючке должен висеть дубликат квартирного ключа.

Программист щёлкнул пальцами и произнёс заклинание. За рамой что-то треснуло, и Зеркало, многозначительно выделяя каждое слово, заговорило слегка осипшим голосом: «С точки зрения медицинской кибернетики, влияние на поведение живых организмов осуществляется управляющей системой. Она включает в себя… э-э-э… датчики, воспринимающие информацию на входе и выходе системы, так называемые сенсорные входные рецепторы, а также рецепторы исполнительных структур и каналы связи — жидкие среды организма, нервные проводники и управляющее устройство, то есть центральную нервную систему, частью которого является запоминающее устройство или, попросту говоря, память. Информация… э-э-э… фиксированная в аппаратах памяти, определяет настройку системы управления на переработку определенных сведений, поставляемых через каналы связи».

— Ясно. Скажи мне лучше, куда я ключ спрятал? Да, и напомни, кстати, в какую сторону тебя нужно крутить: вправо или влево?

— Не знаю, — честно призналось Зеркало. — Стимуляция образования глюкозы, при уменьшении её содержания во внешней питательной среде, способствует укреплению биологической памяти, как долговременной, так и оперативной…

— Тогда помолчи, — перебил невидимого лектора Программист и резким движением повернул Зеркало на девяносто градусов против часовой стрелки. Немного подумав, Программист запустил левую руку по плечо прямо в Зеркало и стал шарить где-то внутри, пытаясь нащупать там крючок с ключом. Крючка не было.

— Не может быть… Неужели по часовой?..

Программист уже собирался поворачивать Зеркало обратно, но тут ему под руку попалась какая-то газета.

«Странно. Газету вроде я туда не прятал…» — подумал Программист — и тут же его осенило. Он вспомнил, что в последней версии «Зазеркалья» была зашита специальная программа под названием «Свежая Газета».

Этой полезной функцией, позволяющей материализовать самый свежий номер любой газеты даже до того, как она поступит в розничную продажу, чаще всего пользовались маги-болельщики, которым не терпелось узнать счёт последнего матча любимой команды.

Программист, никогда не отличавшийся спортивным фанатизмом, после возвращения в Ленинград напрочь забыл об этой замечательной возможности Зазеркалья.

«Надо же! — удивился Программист. — На ловца и зверь бежит… Нет ничего более удивительного, чем магия неожиданных случайных совпадений. Особенно, если они приятные», — радостно подумал он, вытаскивая еще пахнущую типографской краской газету. Он взглянул на дату — так и есть! Программист держал в руках «Ленинградскую правду», свежайший номер за шестое августа.

То ли заметив в руках своего преследователя газету, то ли по какой-то другой причине, муха вновь принялась метаться по комнате.

— Как же ты меня достала, — вздохнул Программист и принялся размахивать газетой, пытаясь выгнать муху из комнаты в коридор.

До мухи наконец дошло, что её здесь скорее прихлопнут, чем накормят, и она, прожужжав в ухо Программисту своё мушиное проклятье, вылетела в окно гостиной, навсегда покинув негостеприимную квартиру. В это же самое время раздался телефонный звонок и Программист побежал к телефону в прихожей.

— Алло…

— Привет перфокарточным шулерам!

Звонил Никитос. Однажды он предложил Программисту, такому же любителю преферанса, как и он сам, придумать программу, которая подсказывает игроку правильные ходы. Ради интереса, Программист такую программу придумал, но до реализации дело не довёл. Судя по всему, Никитос этому факту не верил и частенько, главным образом, когда проигрывал, называл приятеля перфокарточным шулером. Программист не обижался.

— Привет. Богатым будешь. Только что прочёл твой ответ проклятым буржуинам, — усмехнулся Программист.

— Ну и как я их, а?

— Шедеврально.

— Знаю. Талант пропадает…

В трубке кто-то захихикал, и Программист догадался, что талант пропадает не в полном одиночестве. Журналист возбуждённо зашептал в трубку:

— Слушай, старик, у меня тут организовался внезапный… эм-м… Короче, у меня в гостях две классные чувихи! Аспирантки… Иду, иду! — крикнул он кому-то вглубь своей квартиры и снова зашептал: — Так! Бери пузырь и дуй сюда!

— Старик, ты совсем сбрендил? Ты что, забыл, что я давным-давно прекратил употреблять в еду спиртное? И вообще, я почти женатый человек, отстань.

— А где наш Студент?

— Полуэкт в гостях у Фагота, у них тусовка по случаю приезда Макаревича. Так что если хочешь, бери своих аспиранток, и сам дуй с ними сюда. Только учти: такого безобразия, как вы устроили последний раз, я не допущу. — Программист, прижав телефонную трубку плечом к уху, листал газету и никак не мог найти окончания статьи. — Слушай, а где вторая часть твоей распрекрасной статьи?

— Как где? В сегодняшней «ленинградке» на третьей полосе вверху.

— Нету.

— Как это — нету? А ты точно трезвый? Ты за какое число газету смотришь?

— За шестое ав…

Программист ещё раз внимательно посмотрел на дату и от неожиданности замер на полуслове. Он держал в руках «Ленинградскую правду» за 6 августа 2012 года — газету из тридцатилетнего будущего.

— Алло… Ковалёв… Алло, ты где?

— В Караганде… — пробормотал Программист, наблюдая, как газета медленно исчезает в его руках, словно растворяясь в воздухе.

Глава 2. Программисты будущего

— Есть «Советская Россия»? 
— Нет, продали. 
— А «Правда» есть? 
— «Правды» тоже нет. Остался «Труд» за три копейки.
Из старого анекдота

— Ты хочешь сказать, что можно заглянуть человеку в душу, как стоматолог заглядывает пациенту в рот, и найти там источник его внутренних страданий?

Студент хоть и был моложе всех собравшихся в комнате, но всегда обращался с ними на «ты». Так повелось с раннего возраста, когда ему было позволено тыкать всем взрослым, а уж близким друзьям старшего брата и подавно. Да, он знал этих людей с детства и относился к ним точно так же, как и к своему брату: запросто, но уважительно и без фамильярностей. Правда, иногда его заносило. Вот и сейчас уже минут двадцать он пытал невозмутимого Психолога всякими каверзными вопросами. Студент пытался доказать, что движущей силой эволюции является научно-технический прогресс, а Психолог утверждал, что в человеческом обществе прогрессом можно считать только то, что идёт на пользу развития человеческих качеств.

— Не всегда, Полуэкт. Большинство людей скрывают свои чувства и эмоции, и не каждому дано их увидеть, — ответил Психолог, улыбнувшись в усы.

Своими шикарными усами, куда можно было прятать улыбку, а также залысиной на полголовы доцент кафедры психологии одного из ленинградских институтов напоминал Владимира Мулявина из «Песняров». Раскинувшись в старом кресле, он листал книгу «Психологические основы религиозного мировоззрения».

Студент всегда старался уложить всё по правильным полочкам, а когда ему это не удавалось, непроизвольно начинал терять терпение.

— Ну, хорошо, с другими понятно. Но от себя-то нечего скрывать? Предположим, что у тебя испортилось настроение. Ты можешь понять причину и быстренько себе настроение исправить?

— Понять причину могу. Исправить — не всегда, — всё так же терпеливо ответил Психолог.

— Ерунда какая-то. Если я знаю, например, как устроен телевизор, то я смогу его починить и тебе, и себе и… короче, любому. Посижу, поковыряюсь — и починю. Выходит, что ты… в смысле, вы, психологи… Ты не обижайся, Захар, но мне иногда кажется, что вся эта психология, все эти чувства, эмоции, глубокий и неизведанный внутренний мир — сплошная болтовня.

Психолог снова улыбнулся.

— Ты прав, Полуэкт. В большинстве случаев всё это — не более чем болтовня.

— Вот, — обрадовался Студент. — Я и говорю, что гуманитарии всё это сами и придумали. Только запутывают нормальных людей.

— А что, по-твоему, значит «нормальный»? — пряча улыбку, поинтересовался Психолог.

— Нормальный?.. — Студент задумался. — По-моему, это… Это обычный человек… Нет уж! Ты лучше сам мне это объясни! Ты ведь чему-то учишь своих студентов?

— Чему-то учу, — усмехнулся Психолог. — Чему-то я их учу, а чему-то сам учусь у них.

Психолог обычно старался избегать тем, связанных с его профессией и отвечал уклончиво. На днях он защитил кандидатскую, но тему своей диссертации упорно не разглашал, искусно увиливая от расспросов. Однако то, что задумал Программист, должно было подтолкнуть его приятеля поделиться своими знаниями. Он незаметно подкинул ему и Студенту тему для дискуссии, а сам вместе с Журналистом уселся за шахматы.

Студент не сдавался.

— Или возьмём, к примеру, духовность. В чём она измеряется? Или вот это странное выражение: «глубокий внутренний мир». В каких единицах измеряется его глубина? По-моему, то, что невозможно подсчитать и сравнить с каким-то эталоном, — бесполезный набор красивых и умных слов. Назови мне, в конце концов, человека, который мог бы служить эталоном нравственности. Я — точно нет. Может, это ты? А может, кто-то из них? — Студент тряхнул своим отросшим за лето хайром в сторону Программиста и Журналиста.

— Стесняюсь спросить, вы что, хотите пересчитать количество косточек у моей нравственности? Или вас интересует вес моей совести в граммах? Ковалёв, как тебе нравятся эти моралисты? — спросил Журналист, краем уха следивший за умным разговором. — Впрочем, не отвлекайся, думай.

— Я и думаю, — Программист давно уже мысленно выиграл эту партию и сейчас просчитывал, как бы похитрее заставить Журналиста сдаться. — Не бери в голову, Никитос, пусть философствуют.

— А философы не подерутся? — Журналист рассмеялся, представив спокойного, как удав, Психолога, который отбивается от петушиных наскоков юного студента-связиста.

Студент

Пол Ковалёв был поздним ребёнком в семье. Имя Полуэкт, в переводе с греческого означающее долгожданный или желанный, дано ему было не случайно. Родители души в нём не чаяли, но при этом особо и не баловали.

С самого раннего возраста Полуэкт отличался от своих сверстников пытливостью ума, любознательностью и, что самое главное, усидчивостью. В детстве он часто болел, и в перерывах между посещениями детсада, вызванных очередной простудой, родители могли смело оставить его дома одного. Программист тогда жил в Китеже, и маленький Полуэкт, оставаясь один в большой трёхкомнатной квартире, сам находил себе развлечения. Еще не умея читать, он мог часами рассматривать картинки, листая многочисленные энциклопедии из родительской библиотеки, возиться с кубиками и всевозможными конструкторами, выстраивая целые города, а также слушать грампластинки со сказками на старом проигрывателе. А после освоения азбуки оттянуть от книг его было невозможно.

Друзья старшего брата, Журналист и Психолог, часто бывавшие у них дома даже в его отсутствие, обращались с младшим Ковалёвым как с равным. Этим фактом маленький Полуэкт очень гордился и всячески старался не выглядеть рядом с ними ребёнком. Общение со своими взрослыми друзьями он зачастую предпочитал тусовке со сверстниками.

Отец братьев Ковалёвых, до самой пенсии работавший инженером-конструктором на приборостроительном, имел золотые руки и светлую голову. Всё свободное время он что-то чинил, паял и строгал. Он постоянно изобретал какие-то интересные штучки-дрючки, и приобщил к этому младшего сына. Еще со школьных лет, с подачи отца, младший Ковалёв стал интересоваться техникой. Они с отцом всё время что-то конструировали: от маленьких ракет, которые на удивление стаям ворон могли взлетать, до больших раздвижных лестниц-стремянок, которые вызывали живой интерес у всех соседских дачников.

Эти полезные навыки, переданные от отца по наследству, потом очень пригодились Полуэкту. Уже после его смерти, продолжая отцовские традиции, Студент мог починить всё что угодно — от радиоприёмника до карбюратора. Переоборудовав их старый кооперативный гараж под мастерскую, он пропадал там часами, ремонтируя чьи-то легковушки, мотоциклы, велосипеды и разнообразную бытовую технику. Одних только стиральных машин в гараже стояло несколько штук. Полученных за ремонт денег хватало, чтобы жить вполне благополучно. Да и старший брат помогал материально, вкладывая в семейный бюджет часть своей средней, по советским меркам, зарплаты.

Но главной особенностью Студента была его способность учиться. Он интересовался всем на свете и быстро впитывал любую полезную (с его точки зрения) информацию. Когда перед началом фильма в кинотеатре вместо «Новостей дня» запускали киножурнал «Хочу всё знать», он радовался этому иногда даже больше, чем самому фильму.

Такой широкий круг интересов не делал Полуэкта замкнутым. Он всё время посещал какие-то кружки во Дворце пионеров, участвовал во всевозможных слётах юных техников и школьных олимпиадах. Поэтому круг его общения был весьма широким — от полулегальных дворовых тусовок до золотой ленинградской молодёжи.

Словом, Студент был любознательным и достаточно эрудированным юношей, но не из тех, кого называют занудами и ботанами. Он вел нормальный студенческий образ жизни, со всеми полагающимися в этот период любовными и другими приключениями.

— Не волнуйтесь, уважаемый, мы не подерёмся, — успокоил приятеля Психолог. — Тем более, что Полуэкт прав. Гуманитарные науки, как говорится, в большом долгу. За последние пару тысяч лет философы в своих бесконечных спорах о смысле бытия так и не продвинулись в понимании того, что есть «человек нормальный», — сказал он, закрыв книгу и отложив её в сторону.

Журналист дотянулся до книги и заглянул под её обложку.

— Богословие, что ли? — насмешливо хмыкнул он. — Из этой книги песок сыплется.

— Напрасно язвите, коллега, — поправив на переносице очки-хамелеоны с большими дымчатыми стёклами, спокойно ответил Психолог. — Реальность такова, что невозможно оценить целесообразность технического прогресса, не разобравшись с динамикой изменения духовной культуры и нравственности. Бог дал людям чувство различения и чувство меры…

— А можно без этих церковных проповедей? — как от зубной боли скривился Журналист.

— … к сожалению, не всем, — закончил Психолог.

Журналист равнодушно отмахнулся.

— А, по-моему, весь этот прогресс, — он раскинул руки, словно очерчивая ими всё мировое пространство, — результат самой обыкновенной человеческой лени. Людям надоело тупо ходить за плугом — они взяли и придумали трактор, надоело писать от руки — придумали печатную машинку, надоело думать — придумали ЭВМ. Кстати, Ковалёв, — Журналист поглядел на Программиста, — ты случайно не запрограммировал в своего малыша «Каиссу»? Может, это она тебе ходы подсказывает?

Программист рассмеялся.

— Нет, в Синклере программа попроще. В шахматы мы с ним, конечно же, играем, но думать я привык сам. — Он передвинул деревянную катушку с остатками белых ниток, служившую ладьёй вместо давным-давно утерянной, и подмигнул Журналисту. Тот мгновенно сделался серьёзным.

— А почему так? — удивился Журналист. — Ты же пешку теряешь?

— Я знаю. Теперь твоя очередь думать.

Программист встал со стула и потянулся.

Неделю назад, после того как он извлёк из Зазеркалья «Ленинградскую правду» за 2012 год, он продолжил эксперименты. Вернувшись к Зеркалу, он стал таскать из него газеты одну за другой, проверяя даты. Программист сразу же определил, что все газеты были изданы 6 августа 2012 года, но информацию при этом содержали абсолютно разную. Мало того, они даже своими названиями различались. Программист пришёл в полнейшее недоумение, когда вместо привычной «Ленинградки» у него в руках неожиданно оказались «Питерские вести» — газета с необычно качественными фотографиями, а потом снова «Ленинградка», но уже цветная.

Список названий газет пополнили несколько чёрно-белых «Петроградских вестников» и красочных «Имперских новостей». Попался даже один необычный экземпляр «Ленинградского коммуниста» — газеты с ярко-красным типографским шрифтом. «Коммунист» растаял, словно марево, продержавшись буквально несколько секунд.

Исчезали газеты тоже совершенно непредсказуемо, как мыльные пузыри: одни растворялись в воздухе быстро, а другие существовали чуть дольше. Иногда они бесследно таяли прямо в руках, а когда Программист быстро вытаскивал газеты из Зеркала одну за другой, как фокусник голубей из цилиндра, они исчезали совершенно в другой последовательности. Помня основные принципы материализации вещественных объектов, Программист немного представлял, как происходит их появление, но уловить закономерность в их непредсказуемых исчезновениях ему никак не удавалось.

Он так увлёкся, что даже не заметил, как домой вернулся младший брат. Застав Программиста за таким необычным занятием, Студент поначалу не слишком удивился — некоторые зазеркальные фокусы брат раньше ему демонстрировал. Но сейчас, наблюдая за его действиями, немного захмелевший юноша долго не мог сообразить, откуда берутся и куда затем пропадают газеты, которые Программист даже не пытается читать.

Когда Студент громко поинтересовался, что за газетную лихорадку устроил старший брат в его отсутствие, Программист моментально определил, что тот снова нарушил третье условие «квартирников». Когда язык у младшенького заплетался, он непроизвольно сокращал слова для удобства их произношения. Оказалось, что в квартире у Фагота сегодня происходила не просто очередная музыкальная тусовка, а репетиция студийной записи новой пластинки «Машины». Ну а после записи, как уверял Студент, музыканты немного расслабились. Программист понимал, что разумней всего было бы сразу отправить братца спать, но тому ужасно хотелось узнать, что же такое происходит в их читальне.

Программисту пришлось выслушать сбивчивый рассказ о том, что Макаревич — это «Пушкин нашего времени», что все его песни имеют глубокий философский смысл, который не всем дано понять. Студент уверял, что пиво с портвейном он вовсе не мешал, а пил по чуть-чуть, как все, и только потому, что отказываться было неудобно.

Старший брат, поворчав для порядка по этому поводу, про себя оценил состояние младшего на удовлетворительно и даже хотел послать Студента в гастроном за какой-нибудь едой. Но тот идти в магазин категорически отказался. Стараясь выговаривать слова быстро, пока брат не передумал, он начал задавать вопросы, да с такой скоростью, что Программист их не успевал даже осмысливать, а не то что на них отвечать. В конце концов, он вытащил из Зеркала очередную газету и сунул её разговорчивому брату, чтобы тот хоть немного помолчал. Пока Студент, клацая от удивления языком, перелистывал газету, соображая, что к чему, — она исчезла у него прямо в руках.

Возбудившись ещё больше, Студент стал уговаривать Программиста не прекращать «газетно-исследовательскую работу».

— Давай так: я буду читать газеты вслух, пока они не дематриализ… де-ма-трели… Нет. Давай лучше ты читай вслух, а я буду быстренько запоминать.

— Нет, лучше записывай, а то забудешь, — пряча улыбку, предложил Журналист. Сунув брату пачку перфокарт и авторучку, он принялся диктовать статью.

Это продолжалось не более минуты. Сообразив, что старший брат просто над ним потешается, он обозвал его «почтальоном Печкиным» и, обидевшись, уселся в кресло.

Обида тоже длилась недолго. Хлопнув себя по лбу, Студент смылся из читальни и появился через пару секунд с фотоаппаратом.

— Будем фиксировать современным способом, — пояснил он.

Программисту идея с фотоаппаратом понравилась, и он сам разложил перед Студентом очередную газету. Тот запыхтел, щёлкая фотокамерой, но в результате всё равно не успел сфотографировать все страницы. Тогда Программист снова подошёл к Зеркалу.

На этот раз он извлёк газету, которая называлась «Санкт-Петербургские Ведомости». Своим форматом «Ведомости» напоминали новогоднюю «Неделю». Крупные заголовки, необычное расположение колонок, чёткие, цветные, как в журнале, фотоснимки: всё было какое-то праздничное, красивое и яркое. «Цена договорная», — прочитал Программист вслух и протянул «Ведомости» брату. Тот схватил необычную газету и, забыв про фотоаппарат, тут же принялся её перелистывать.

Буквально через несколько секунд он издал восторженный вопль и ткнул пальцем в какую-то статью.

— Гляди! Знаешь, что это? Это письмо Макаревича какому-то президенту! — возбуждённо затараторил Студент.

— Какого Макаревича? Того самого? — удивился Программист. — А какому президенту?

— Фиг знает какому. Наверное, президенту Союза композиторов. Читай сам, я ничего не понимаю, — сияя от восторга, сказал Студент. — Но это точно наш Макаревич.

Вчитавшись в статью, Программист понял, что это действительно письмо, суть которого сводилась к тому, что музыкант Макаревич, вернувшись с очередных гастролей, написал открытую жалобу на коррупцию, процветающую в управлении концертами. В статье шла речь о каких-то «откатах».

— Что такое «откаты», Алекс? — спросил Студент, заглядывая брату через плечо.

Программист пожал плечами и снова углубился в чтение. Студент прыгал рядом, мешая дочитать заметку до конца.

— Офигеть! Слушай, давай я сгоняю с газетой к Макаревичу, — перебирая ногами от нетерпения, говорил он. — Он поставит на газете автограф, я её сфоткаю — и будет у меня «автограф из будущего»

Студент выхватил у брата газету и вполне серьёзно уже собрался бежать за автографом, но газета исчезла прямо у него в руках.

— Эх, никто ведь не поверит… Нужно было фоткать даже без автографа, — вздохнул он.

То, что произошло далее, окончательно расстроило Студента. Когда Программист, попытался в очередной раз сунуть руку за газетой, Зеркало отказалось его пускать — рука наткнулся на стекло. Пока Программист, встав на колени, колдовал над «чипстоуном», Студент едва не обрушил тяжёлую дубовую раму. Несколько раз пощёлкав перед Зеркалом пальцами, он попытался самостоятельно сунуть в него руку. Программист не на шутку испугался, но к счастью, всё обошлось.

— Это бесполезно, Полуэкт. Во-первых, кроме щёлканья пальцами, нужно знать голосовые команды, а во-вторых, «чипстоун» просто перегрелся. Иди-ка ты спать.

Когда приунывший Студент поплёлся в свою комнату, Программист убрал камень обратно в холодильник и осторожно занавесил Зеркало старой скатертью.

В командировке, куда он укатил на следующий день, Программист всё время размышлял над результатами экспериментов. Ему не давал покоя вопрос: почему одна и та же, по сути, газета, главный печатный орган городской власти Ленинграда, не только выглядит и называется по-разному, но также содержит совершенно разнообразную, порой противоречащую себе информацию.

Также было непонятно, почему газеты исчезали так быстро. Программист знал принципы М-волновой материализации и очень хорошо помнил, что газеты с результатами спортивных соревнований могли храниться довольно долго, около двух недель. А эти газеты за шестое августа 2012 бесследно исчезали через пару минут. А некоторые вообще таяли в руках почти сразу, через несколько секунд.

Ещё Программисту показалось очень странным, что практически во всех газетах отсутствовали какие-либо упоминания о КПСС. Только в кумачовом издании «Лениградского коммуниста» писалось о новых достижениях советского народа под руководством Коммунистической партии.

Программист понимал, что в одиночку ему трудно будет отыскать научное объяснение этим загадкам, главным образом потому, что он будет подсознательно подстраиваться под тот результат, который ему покажется наиболее правдоподобным. Ему нужен был свежий взгляд со стороны.

Он рассуждал так. Если есть вероятность того, что в будущем могут произойти кровавые события, о которых через 30 лет напишут в газете «Питерский вестник», то нужно попытаться эти события каким-то образом предотвратить. Идея была, конечно, фантастической, но работа в ГИТИКе научила его, что любую, даже самую неожиданную идею, при желании можно реализовать. Почему бы не попробовать перепрограммировать будущее? — размышлял он.

И Программист решил обсудить результаты эксперимента со своими старыми верными друзьями, Журналистом и Психологом. Однако он понимал, что без определённой предварительной подготовки его друзьям будет сложно адекватно воспринять метафизику Зазеркаля.

Вернувшись из командировки, он согласовал свой план с младшим братом, и они договорились, что прежде чем рассказать друзьям о Зазеркалье, они постараются организовать несколько философских квартирников, а затем плавно перейдут на тему газет из будущего.

Подобные домашние семинары проходили в квартире на улице Рубинштейна регулярно. Раньше, когда были живы отец и мать, а Полуэкт был ещё маленьким, друзья собирались за столом исключительно для чаепития и спорили обо всём на свете. А после того, как родителей не стало, вместо чая на столе стало появляться спиртное. Были времена, когда друзья болтали на разные политические темы, просто попивая пивко, а иногда могли под коньячок до утра расписывать пульку, слушая при этом не музыку, а чуждые генеральной линии радиоголоса.

Когда Программист отлучался из Ленинграда в очередную командировку, его приятели брали шефство над Студентом. Психолог подкармливал его вкусной домашней едой, а Журналист просто не давал скучать.

Однажды вернувшись домой после недельного отсутствия, Программист обнаружил в квартире не только гору немытой посуды и пустых пивных бутылок, но и двух незнакомых девиц, которые тут же куда-то свинтили. Журналист на ходу сочинил историю о том, как он пожалел своих редакционных переводчиц, опоздавших на электричку, а гостеприимный Студент просто пустил их переночевать. Программист тогда имел серьёзный разговор с младшим братом, и они решили, что спиртное в их квартире будет появляться только в крайних, исключительных случаях.

Поводом для сегодняшней встречи послужило недавнее назначение Журналиста на должность заместителя редактора журнала и успешная защита Психологом кандидатской. Его жена испекла по такому случаю большой пирог.

Программист вышел на кухню, достал из шкафа небольшую турку и налил в неё воды.

— Кто будет кофе? А может, кому-то ещё чайку налить? — громко спросил он друзей.

— А у тебя коньяк есть? — оторвался от шахмат Журналист.

— Конья-я-як? — донеслось из кухни. — Коньяк чемпиона мира по шахматам, Алёхина, чуть не сгубил, а тебе, Никитос, даже несмотря на все твои безусловные, в том числе и шахматные, таланты, до Александра Алёхина, ой как далеко. Ну и какой тебе коньяк?

— Любой. Мне в кофе, — Журналист не понял или сделал вид, что не понял приятеля. — Мой истощённый организм требует допинга.

— А мне ещё чайку, если можно, — громко сказал Психолог и, добавил, обращаясь к Журналисту: — А ты, коллега, напрасно считаешь, что это твой организм требует коньяка для допинга. Это ты сам ег