И ее радостное беспокойство мне нравилось. Кажется, она больше любила сами приготовления и долгие обсуждения формы нарезки вареной картошки, чем застолье
В полудреме я смотрела на его лицо, мать говорила когда-то, что нельзя смотреть на спящего человека в упор. Если смотреть на него пристально, он почувствует силу твоего взгляда и проснется.
А мать однажды рассказала, что в пять лет нечаянно выпила стакан уксуса. Прибежала с жаркой улицы и схватила стоящий на столе стакан. Когда она сделала большой глоток, рот, горло и живот загорелись. Ее сразу повезли в больницу и велели глотать, как тогда это называлось, кишку. Мать сказала, что испугалась так сильно, что у нее поседели правая бровь и висок
Мы оба ждали, когда она проснется. Ее пробуждение означало, что какой-никакой, но праздник будет. И ее радостное беспокойство мне нравилось. Кажется, она больше любила сами приготовления и долгие обсуждения формы нарезки вареной картошки, чем застолье.
Измаявшись от лежания, я начинала слоняться по квартире. Раскладывала свои игрушки, листала прописи с корявыми чередующимися заглавными и маленькими, к концу каждой строки, я видела, буквы расшатывались и совсем не были похожи на образец. А проголодавшись, резала хлеб и ела его с майонезом, запивала сладким чаем. Суп, оставленный нам на день, оказывался нетронутым, нам лень было порционно наливать его в маленькую кастрюлю и греть на электрической плите. Мы кусочничали и ели всухомятку.
Ткань майки ранила мне живот, все было неудобным, раздражало и жалило. Я просыпалась и видела теплый свет из кухни, мать курила и, я слышала, шинковала капусту.
Время дышало на слайд серого снимка, и мы выступали на нем, и Новый год выступал из неясного будущего. Мне было непонятно — если мы летим на Земле, вращающейся в космосе, то почему нам кажется, что будущий год наступает?
