Часть 1

Модель Хилл-Ланге

Глава 1. Дмитрий Волков

Можно было долго привыкать к такому Марсу. Если смотреть на небо, то на расстоянии метров трёхсот были видны всполохи. Купол, являющийся по сути разрывом пространства в четвёртом измерении, не позволял утечь воздуху. Его подходящий для дыхания состав и нормальное давление – всё оказалось чудесным. Только глаза отказывались верить. Ночью, если на небе появлялись звёзды, то, игнорируя низкую силу тяжести, можно было бы представить, что ты где-то на Земле. Но вот днём эта «атмосфера» не давала голубого спектра, слишком уж она была миниатюрная.

Дима стоял возле третьего модуля и щурился от света солнца под рыжевато-серым небом Марса. Интересно, а как фотоны света проходят через купол? И почему не проходит вредный ультрафиолет и радиация? Нужно будет непременно спросить у Мари. А может, она и сама не знает. По её словам, как в последнее время выяснилось, Нойманн была не самой гениальной девушкой на свете. Но самой любимой, это уж точно. В общем, надо спросить сначала у неё, а потом, если она не знает, то у братьев Сташевичей или даже у Мунш-Са Роча. Судя по составу второго рейса, скоро к ним прилетит французский специалист по радиоволнам и оптике, вот ему вопрос явно не даст заснуть!

В небе и днём были звёзды, только, как и на Земле, из-за яркого слепящего света Солнца их совсем не было видно. Ночью появлялся шанс полюбоваться южными и экваториальными созвездиями, которые он немного знал. Например, Орионом, Большим и Малым Псом. В последнем созвездии находилась Гомейса, ближайшая к ним звезда Согласия в целом и Кен-Шо в частности. Её можно разглядеть. А вот чего на ночном небе не увидишь, так это Большой и Малой Медведиц. Наклон оси вращения Марса был почти таким же, как у Земли, а они находились в южном полушарии. Выросшему на Волге Диме оказалось неуютно без Полярной звезды – вечного ориентира человечества.

– Привет, Дима! – голос Мин Жу, китаянки-астрофизика, отвлёк его от мыслей о вечном. – Всё ещё ищешь Полярную звезду? – засмеялась она. Дима повернулся и улыбнулся ей и Мари, стоящей рядом с новой подругой. Но больше всё-таки Мари.

– Жу, тебе не кажется, что ты неприлично хорошо изучила меня за те четыре месяца, что вы находитесь здесь? – ответил он, рассмеялся, подошёл к девушкам и поцеловал немку в щёчку.

– Мне всё рассказывает твоя жена, у неё язык за зубами не держится! – хитро прищурилась китаянка.

– Жена? – широко раскрыл глаза Дима и удивлённо посмотрел на Мари. Это что за новости?

Та смущённо покраснела и ущипнула китаянку за талию. Маленькая коротковолосая Жу была лет на пятнадцать старше Мари и на столько же сантиметров ниже её.

– Я так не говорила, просто у неё слишком строгие нравы, она не хочет признавать, что мы живём вместе и не женаты, – ответила Нойманн, в то время как Мин с кислой миной потирала бок. Удивительно непохожие женщины, тем не менее сдружившиеся на почве физики. По мнению Димы, Жу далеко до Мари, но та с восторгом рассказывала о знаниях и эрудиции китаянки. Кстати, о знаниях.

– Девушки, а вот вы знаете, почему воздух не уходит за поле купола, а фотоны проходят? – спросил он, решив не откладывать в долгий ящик, глядя, конечно же, на Нойманн, потому что хотел, чтобы ответила именно его девушка.

– Всё хитро, Дима, – начала отвечать Мари, видимо, правильно истолковав его взгляд, – но попробую объяснить на пальцах. Защитное поле просто смещает нас в четвёртом измерении. Наш купол – всего на несколько микрон. Это первый параметр, он зависит от мощности, как и радиус поля. Ещё есть скорость движения объекта и его частота. Чем больше сдвиг, тем бо́льшая требуется скорость при бо́льшей частоте. Понятно? – она вопросительно посмотрела на Диму. Тот не понял до конца, но кивнул. Допустим.

– У вещества и у фотонов слишком разная частота, – продолжила девушка под одобрительное кивание Мин. – Частота водорода равна тысяча четыреста двадцать мегагерц, а частота видимого спектра – от четырёхсот до восьмисот терагерц, то есть почти в миллион раз больше. Ну а частота гравитона – ещё в тысячу раз больше. Вопрос прохода через поле – всего лишь вопрос энергии. У фотона, движущегося со скоростью света, хватает энергии преодолеть разрыв. У гравитона, который движется с грави-скоростью, тоже, иначе бы у нас тут невесомость была. А вот атому энергии не хватает. Его нужно разогнать до скорости в один процент скорости света, чтобы он проскочил.

– Хм, а с какой скоростью должен разогнаться человек, чтобы проскочить барьер? – удивился Дима. Надо было чаще ходить на лекции Мунш-Са.

– Около километра в секунду, – заявила Мари. Вот как. Значит убежать отсюда им не удастся. – А корабль Кен-Шо должен иметь скорость всего-навсего сто тридцать метров в секунду, чтобы вылететь. И он, кстати, может развить её с места, – добавила немка, словно прочитав его мысли.

– Вот как? – действительно впечатлился Дима, – а почему тогда не проходят высокочастотные фотоны и частицы радиации?

– Ну, во-первых, не частицы, а всё-таки электромагнитное ионизирующее гамма-излучение ещё большей частоты, как у гравитонов. Но только для неё и скорость нужна больше, а фотоны двигаться быстрее скорости света не могут. Как нам объяснили, чем больше энергии ты вкладываешь в поле, тем более широкий спектр частиц оно не пускает. То есть они разрешили полю лёгкий ультрафиолет пропускать, а дальше – стоп-сигнал. Остальные объекты отражаются, словно от стены. Помнишь, когда мы исследовали зонд Кен-Шо на фотографиях, как я тебе объясняла, что тот объект отражал ультрафиолет?

Дима кивнул. Вот как, значит. Просто настроили сдвиг пространства в четвёртом измерении на такое расстояние, чтобы фотоны избыточной частоты не могли пройти разрыв на скорости света. Он вспомнил, как учил сопромат, и ему стало дико смешно.

– Знаешь, был такой анекдот, – засмеялся он, – сидит студент и читает книгу. Другой его спрашивает: «Что ты учишь?» – «Квантовую физику». – «А почему книгу вверх ногами держишь?» – «А какая разница?»

Мари улыбнулась, а Жу расхохоталась. Видимо, раньше не слышала. Ну что ж, будет знать, как он себя сейчас чувствует со всеми этими «простыми» вещами.

– Дима, но ведь ты это видишь на практике. У нас нет радиосвязи с Землёй. Как ни прискорбно, сейчас мы полностью зависим от ретранслятора Кен-Шо. Зато мгновенная связь, хоть кино смотри онлайн, – пока Мин смеялась, произнесла Мари, взяв его за руку. – Может, тебе стоит сходить с нами на урок к Мунш-Са?

Что ж, в принципе было бы полезно. В конце концов можно сколь угодно долго бежать от будущего, но оно всё равно настигнет тебя. Однако первые две попытки повергли его в уныние. Мунш-Са Роч наверняка способен и ему объяснить многие детали. Просто благодаря таким людям, как Мари, Жу, Андрей и Валя Сташевич, Шан и Роберт, которые сами были учёными и стартовали с гораздо более высокой позиции, он чувствовал себя на уроках как первоклассник на лекции в университете. На втором даже заснул, за что получил втык от Мари и решил, что это отныне не его тема. Моунщш-Са Руошч, разрешивший по примеру Вол-Си Гоша называть себя Мунш-Са Рочем, был первым из трёх учителей – учителем «нежизни», то есть физики, химии, математики. По земным меркам ему было около двухсот пятидесяти лет, но выглядел инопланетянин на пятьдесят от силы. Если вообще старение у Кен-Шо идёт так же, как у людей Земли. В общем, он успел выучить очень много всего. Его лекции пользовались успехом у Мари, Шана, Рашми и Джесс и целой кучи учёных из новой группы.

– Мари, ты же знаешь, как на меня влияют уроки! Я ничегошеньки ровным счётом не могу понять.

– Поверь, мы тоже! – призналась, вмешавшись, Жу. – Кажется, что ты всё понял, но тут он выдаёт что-то запредельное, разрушающее не только твоё понимание, но и все полученные на Земле азы. Ты знал, например, что причинно-следственная связь есть один из возможных вариантов и зависит сугубо от среднего спина ти-нса в четвёртом измерении?

– Каких-каких «нса»? – Дима сел на камень – тот оказался удивительно тёплым – и недоумевающе посмотрел на китаянку.

– Так, – Мин Жу посерьёзнела. – Давай кратко объясню, что я поняла. Ти-нса, или же ти-частицы, – это некая субстанция, являющаяся базисной для строения материи, энергии и гравитации. То есть всё, что мы чувствуем и видим, – и есть ти-частицы. Самые маленькие, которые за миллион лет никто не смог раздробить. У них есть четырёхмерный спин. Три спина задают его ориентацию в пространстве, а тот, что в четвёртом измерении, – положительный или отрицательный. Если ти-частицы в основном имеют положительный спин, то они и влияют друг на друга в положительном направлении течения законов физики. Если в довольно большой окрестности поровну разных спинов – реакция плюс-минус прекращается, ти-частицы связывают друг друга, и время останавливается. А если ти-частиц с отрицательным спином станет больше, то поток времени повернёт назад. Точнее, все процессы – гравитация, свет, жизнь – потекут в обратном направлении. И, соответственно, причинно-следственная связь станет следственно-причинной!

Вот это поворот. То есть учитель нежизни Мунш-Са Роч обучил китаянку путешествовать в прошлое? Или что?

– Дима, не смотри так на неё, хотя бы рот закрой, – Мари протянула ему руку, и он встал, хотя и не собирался. – Это всё пока что красивая сказка. Как Мунш-Са нам объяснил, изменить спин ти-частиц настолько сложно, что на макроуровне потребует чудовищных энергий. Мы живём во Вселенной, где в среднем ти-частиц с положительным спином, по их подсчётам, примерно в два раза больше, чем ти-частиц с отрицательным спином. Вероятность, что в какой-то точке Вселенной их станет существенно меньше, и время потечёт там в обратную сторону, практически равна нулю.

– Да, но ведь есть вакуум! Там нет ничего, – Дима пытался осилить услышанное.

– Ну это, как выяснилось, наша отсталая теория, – снова вступила в разговор Мин. – Ти-частицы в свободном виде наполняют вакуум. Просто до тех пор, пока они не образовали кварки, гравитоны и тому подобное, они совершенно не взаимодействуют с материальным миром. И, кстати, являют собой основу той самой тёмной материи, когда спонтанно формируются гравитоны и распадаются, но успевают немного повлиять на Вселенную вокруг.

– К чему Жу это говорит, Дима? – продолжила Мари. – К тому, что мы тоже как слепые котята. До того как начнём переходить на теоремы и формулы, пройдут месяцы или годы. Лекции звучат как красивые сказки. Гипотезы, в которые мы пока что вынуждены верить за невозможностью понять доказательство. Да мы и сами просим его выдавать информацию в более доступной форме, вот он и носится с нами, как с детьми. Плюс, ему нужно использовать английский язык для того, чтобы рассказать о том, чего у нас отродясь не существовало. Так что порой Мунш-Са срывается на язык Кен-Шо. Вот например, Ти и Нса – их термины, но теперь будут и нашими. А сейчас, после того как он объяснил нам глубокие гипотезы, он начнёт делиться информацией о принципах двигателей и о других вещах. Так что приходи и слушай. И не переживай, что не понимаешь, – мы все не понимаем.

– Ладно, я приду на лекцию. Уболтали, – Дима улыбнулся. – А сейчас планирую обойти и выбрать точки посадки новых модулей. Мы с Вол-Си Гошем договорились, что они разместят их на указанных мной местах. Обидно, что мы – первые и последние люди в истории, которые садились на Марс с помощью двигателей и парашютов. Теперь ты просто говоришь Кен-Шо точку, и туда валится полезный груз. Кстати, Мари, ты составишь мне компанию как геофизик?

Нойманн нахмурилась и виновато пробормотала:

– Дим, ну тут дел-то на полчаса, а я обещала Жу и Шану поработать кое над чем втроём. Ты мог бы вызвать Рашми? Она вроде как раз отдыхает.

Что ж, это нормально. У всех тут работа. У учёных, врачей, даже биологов. А вот когда ты просто военный инженер, тебе ничего не остаётся, кроме как решать вопросы колонии. После его ключевой роли в принятии землян в Согласие, влияние Димы стало расти. Возможно, из-за того, что он выступил молодцом. А может, просто никого больше не интересовал пост руководителя миссии. Айк вспомнил, что он – биолог, и посвятил себя попытке разобраться в ускоренном росте растений и терраформировании. Шан погряз в теориях и гипотезах строения Вселенной. Крис работал с беременной женой в самой важной группе – медицинской. В общем, инженеру было особо нечем заняться, и Дима взял на себя руководство. Серьёзных проблем не возникало, но порядок требовалось соблюдать. Вести учёт. Разбирать вопросы учёных. Коммуницировать с Землёй. Так что пусть Мари займётся интересным и важным делом, а он будет ерундой страдать.

– Ладно, я вызову Раш, – кивнул он и взялся за планшет, чтобы не давать девушке и дальше чувствовать себя неуютно. – Идите по делам. Встретимся за ужином?

– Конечно, – ответила Мари и, поцеловав его в щёку, пошла в сторону блока Б. Да, ужинали они всегда в своём родном блоке А, все вместе, ввосьмером. Так повелось, и никто не вмешивался. Обедать и завтракать каждый был волен в любое время и в любом месте, хоть не есть вовсе. Но ужин – святое.

* * *

…А вот отсюда будет бить пламя. Вуууу. Вот так. Димочка Волков нарисовал красным карандашом огонь, вылетающий из дюз его космического корабля. Посмотрел на своё творение и нахмурился. Чего-то не хватало. Он погрыз карандаш и тщательно заштриховал огонь. Так лучше. Потом взял жёлтый и обвёл красное пламя толстой чертой. Под конец грифель у карандаша стёрся. Не беда, хватило.

Треугольный корпус, позади которого три сопла-прямоугольника, каждый – отдельная ракета. Мощная пушка на носу, она стреляет бластерами. Что это такое – Димочка не знал, но что-то очень мощное и фантастическое. Ещё там были десять иллюминаторов. В самом большом, на носу корабля, можно было разглядеть пилота – самого Диму. И он летит покорять Альфу Центавра и Венеру. Потому что Марс и Луну уже покорил, это вообще для слабаков задачи.

– Лёш, смотри, какой крутой у меня корабль! – он восторженно сунул листок под нос веснушчатому пареньку, сидящему напротив него за тесным кухонным столом. Его другу Лёшке Кузнецову. Тот оторвался от рисования кратеров на луне и критическим взглядом осмотрел корабль. – Ничего ты не понимаешь, Лёшка! Это самый крутой корабль на свете! Ну и ладно! Твоя Луна вообще дурацкая!

Отдёрнув рисунок назад и взяв простой карандаш, он старательно вывел в углу листа: «ДИМА В. 1Г КЛАСС», после чего схватил листок и побежал из кухни в зал, где мама гладила бельё на столе и смотрела телевизор.

– Мама, смотри, я – космонавт и лечу покорять Венеру! – воскликнул он и положил рисунок прямо на отцовы брюки, которые та как раз утюжила. Мама схватила рисунок, пока влажные брюки не испортили его и сами не окрасились от карандашей, и потрепала мальчика по голове.

– Умница, Димочка. А Лёшка, поди, на Марс летит? – спросила она. Вот чего сразу Лёшка? Тот даже не пришёл в восторг от его корабля. Просто завидует, потому что сам ничего такого придумать не может.

– Нет, он там Луну свою рисует, – отмахнулся Дима. – Тут я лечу на Венеру. А на Марс уже слетал, – деловито сообщил он матери. Женщина улыбнулась и с шипением провела горячим утюгом по брюкам, выглаживая стрелки…

* * *

Вот это место определённо подходит. Достаточно ровная площадка, хотя и далековато от их блока А. Если, конечно, Раш, когда придёт, не начнёт петь, что здесь она планировала бурить или что-то в таком роде. В целом, выбор у него небольшой. Купол был радиусом всего полкилометра, и в его центре стоял огромный стометровый корабль Кен-Шо, генератор которого и создавал поле разрыва.

Дима невольно залюбовался кораблём. Впечатлить другие расы можно по-разному. Показать что-то невероятно простое, типа шара или куба. Показать что-то устрашающее, с резкими линиями и пушками во все стороны. Кен-Шо выбрали третий путь: своим огромным кораблём они являли миру нечто прекрасное. Он напоминал цветок лотоса. Пластины из неизвестного металла, заострённые вверх, шли по кругу и перекрывали друг друга, постепенно отклоняясь от центра, как оригами. Корабль был жёлтый, но центральные пластины имели в спектре красные тона, а внешние – зелёные, что ещё больше придавало ему сходство с цветком. Сотня метров в диаметре и около семидесяти в высоту – он бы мог раздавить «Одиссей» как муху. Но не хотелось верить, что цветок Кен-Шо – хищный. Казалось, что его создали для того, чтобы нести в мир красоту. Как-то Дима спросил у Вол-Си, какие функции выполняют эти пластины. Тот, в присущей ему философской манере ответил: «Наступает день, когда ты перестаёшь есть сытную еду и начинаешь пробовать более изысканную. Если в покорении космоса ты уподобляешься голодному, то ты юная или Несогласная раса».

Слева от корабля, почти вплотную к нему, стоял модуль Кен-Шо. Он напоминал перевёрнутый пятилепестковый цветок голубого цвета и гармонировал с кораблём. По сути, каждый из лепестков был отдельным модулем, примерно двадцати метров в длину и метров десяти в высоту и ширину. Все они соединялись в самом центре, над которым как стебель шёл шпиль, заканчивающийся острым флагштоком со знаменем. Да, то, что у Согласия есть знамена, стало откровением для всех. Самым удивительным оказалось то, что на знамени не было ничего. Абсолютно. Просто белое полотно, которое на Земле символизирует собой то, что ты сдаёшься. А развитые расы считали белый единением всех цветов спектра. В этом было что-то философское и немного ироничное.

Блок А, состоящий из четырёх изначальных модулей, находился ещё дальше и левее, всего метрах в ста от границы купола. Блок Б, в котором располагались два технических и четыре жилых модуля, связанных по кругу, как в блоке А, выстроили чуть ближе к месту, где Дима стоял, на таком же расстоянии от центра, но северо-восточнее. Выбранная Димой площадка была в двухстах метрах от блока Б и более чем в трёхстах от блока А. Рашми, направляющаяся как раз оттуда, разводила руками, мол, ты не мог что-то поближе найти?

* * *

Как уже сегодня упоминала Мари, связь с Землёй осуществлялась только с помощью передатчика Кен-Шо. Ретранслятор размещался в их корабле и на орбите Земли. Тут Дима технические моменты понимал сам и даже участвовал в создании этой системы на первых порах. Крутая идея: аналоговый приёмник тока из радиопередатчика был связан кабелем с гравитонным транслятором Кен-Шо. Транслятор работал так же, как и их полёты в космосе, – в четырёхмерном пространстве «склеивал» две точки трёхмерного, каким бы невозможным подобное ни казалось. То есть связь с любой точкой была мгновенной, но чем дальше, как понял Дима, тем затраты энергии выше, – кубически пропорционально расстоянию. На связь с Землёй за минуту можно было потратить около мегаватт-часа энергии. Чудовищно много. Но для Кен-Шо это даже не ёмкость батарейки. Когда спутник на орбите Земли получал сигнал, он транслировал его уже в радиодиапазоне, и на родной планете принимали его так же, как и раньше, только чётче и без временной задержки. Появилась возможность говорить по видеосвязи, но пользоваться этим в личных целях не рекомендовалось. Приходилось отправлять сообщения так же, «по старинке», через «Одиссей». Однако появление купола сделало радиосвязь с кораблём на орбите Марса невозможной – все волны гасила преграда. Так что для «Одиссея» сделали такой же спутник-ретранслятор, кружащий по его орбите с небольшим угловым смещением. Теперь письма с Земли шли по радиоволнам до спутника в лагранжевой точке орбиты Марса, оттуда – на «Одиссей», дальше – на ретранслятор, откуда через четвёртое измерение ныряли внутрь купола, снова преобразовывались в радиоволны и попадали на антенну второго модуля, и уже с помощью Wi-Fi оказывались на планшетах колонистов. Выглядело так же нелепо, как если бы письма сначала везли в тюке на осле, потом короткое расстояние вертолетом, а дальше снова на осле. Тем не менее нельзя было дать понять широкой публике, что за технологии теперь доступны для человечества. Всему своё время.

Планшет завибрировал. Новое сообщение. Дима настроил вибрацию на сообщения Мари, Вол-Си Гоша и письма с Земли. Мари сейчас с Мин Жу, ей не до своего мужчины. Вол-Си Гош редко что-то писал, предпочитая вызывать голосом. Так что там могло быть? Он открыл устройство и обнаружил сообщение от alex_kuznetsov_90. Его школьный друг Лёшка? Откуда у него этот почтовый ящик? Дима открыл с предвкушением и приятными воспоминаниями и начал читать:

«Митяй, привет. Это Лёха Кузнецов, твой друган. Извини, что пишу без спроса, Надежда Петровна дала мне твой ящик с условием, что я никому-никому. Само собой, брат. Я просто много следил за тобой и очень горжусь твоими успехами. Вот заезжал в Саратов к своим и зашёл по-соседски проведать твоих родителей. Они здоровы и передают привет. Хотя Сергей Витальевич, кажется, сильно сдал, ты его береги! В общем, пусть у тебя будет мой адрес, если захочешь пообщаться – буду рад. О себе могу рассказать, если интересно. Ты уехал в училище, а я пошёл в армию, – мы разбежались. Много лет прошло. Я отслужил, работал в милиции в Саратове, потом ушёл, не захотел подстраиваться под новые условия. Женился, свою охранную фирму открыл в Нижнем, работал, крутился-вертелся, вот сейчас в Москву перебрался, крутой новый заказчик, сам на меня вышел. Нормальный торгаш с бизнесом у нас и в Штатах и платит хорошо за собственные склады, логистику и личную охрану. Думаю, что на дипломатию ещё работает. Как раз вот с ним недавно говорили о тебе, он как узнал, что ты мой друг, так просил тебе привет передать. Так что передаю от Захара Ивановича Лукина привет. В общем, у меня всё отлично, скоро первенца ждём, кстати. Думаю, в твою честь назвать Митькой. Пиши, не пропадай!»

Митька. Так его и звал только Леха. Это было личное, так что письмо точно от него. С чего он решил написать? Уже лет пятнадцать не виделись, не слышались. Непонятного Лукина какого-то лешего приплёл. Ну да ладно, всё равно приятно получить весточку от старого друга. Надо бы ответить. Главное, не ляпнуть лишнего. Он поудобнее устроился на стуле в первом модуле, где, скучая, изучал отчёты по упавшим расходам энергии и начал строчить ответ:

«Лёха, привет. Очень рад твоему письму. Как ты знаешь, у меня тут всё хорошо, тружусь на благо будущего нашей планеты. Полгода вахты отсидел, через два с половиной года в обратный путь, как смена придёт…»

Написав и отправив письмо, достаточно длинное для того, чтобы Лёха не счёл его формальным, и достаточно короткое, чтобы не выглядеть слишком радостным от обретения старого друга, он на всякий случай переслал копию в КАС, чтобы там держали ушки на макушке. Хотя наверняка вся почта колонистов так или иначе копируется.

* * *

С тех пор, как прилетела миссия Кен-Шо в составе четырёх человек, быт на Марсе сильно изменился: купол, связь, атмосферное давление, климат-контроль. Но самым невероятным было то, что они организовали доставку припасов. На Земле раз в неделю для колонистов собирали контейнер с продуктами, и Кен-Шо буквально «переносили» его на Марс. Как объяснил Вол-Си Гош, за контейнером летал автоматический доставщик – шарик примерно полметра в диаметре. Однако он как-то приклеивал к себе контейнер, окутывал его защитным полем и перемещался на Марс в несколько прыжков. Буквально считанные полчаса – и свежее мясо, овощи, фрукты, молочные продукты и даже выпечка в лагере. Готовка стала напоминать кулинарные шоу – на Земле их правительства и космические агентства соревновались в том, какие национальные излишества и изыски окажутся вложены в контейнер. Вчера пришёл контейнер, заботливо собранный в Китае, поэтому за ужином Шан, ради такого забросивший занятия на пару часов, цвёл и светился. Кают-компания пропахла свининой по-сычуаньски, рулетиками с овощами и креветками, а также димсамами[3] с мясом, овощами и морепродуктами.

– Шан, ты это точно сам приготовил? – широко раскрыла глаза Джессика, последняя забежавшая в кают-компанию. – Может, готовое привезли?

– Джесс, нельзя так обижать повара! – засмеялась Раш, которая регулярно пыталась соревноваться с китайцем в попытках удивить вкусовые рецепторы друзей. Китаец покраснел.

– Если честно, Раш, – ответил он, улыбнувшись, – соусы и блинчики для рулетиков и димсамов лежали готовые. Так что я только всё собрал. Но это тоже было непросто.

Джессика схватила рукой один пельмешек и отправила его в рот.

– Оже, Шан, как эо кушно! – не переставая жевать, произнесла она. Конечно же, он на неё не обидится, он последнее время вообще ни на что не обижается. И уж точно никогда не обидится на Джесс. Даже если бы та сказала, что пельмень отвратительный. Но тот факт, что мисс Хилл начала есть, дал им всем право поступить так же, и куча рук начала передавать друг другу тарелки и стаканы. Дима заранее принёс из холодильника пиво. А что такого, ведь он не собирается на пост, дежурства не имеют больше никакого смысла, так что почему бы не выпить холодного китайского циндао[4]? Это просто святая обязанность каждого русского в такой ситуации! Тем более под пиво можно было бы обсудить многие интересовавшие его темы.

– Ребята, мы с Раш подготовили площадку для пяти модулей, – сообщил он, когда утихли похвалы Шану и все стали говорить на отвлечённые темы. – Вол Си я её показал. Артуру тоже. Их мы поставим по кругу: технический – технический – жилой – научный – жилой, – ребята молчали, Айк кивнул. Никого это не интересует. Столько классных вещей происходит, а он тут с какими-то житейскими вопросами. Сколько людей на Земле в ближайшее время, как и он, ощутят пустоту от осознания того, что всю свою жизнь занимались ерундой? Что все их потуги, старания – пыль и суета на фоне нового технологического скачка планеты?

– Говорят, сюда летит немецкий физик, Ральф Шмидт, – взяла слово Мари. – Он очень крут в релятивистской механике. Интересно, каково ему будет прыгать, осознавая мелочность и несостоятельность теории относительности? – Нойманн словно ощутила Димино настроение, правда, на свой, научный лад.

– Да что говорить, – вмешался Крис, – вся наука сыпется к чертям. У нас то же самое. Принципы воздействия на клетки организма, наноботы, которые лечат самые сложные болезни и уничтожают любые вирусы… Всё это слишком круто. Хорошо, что мы двигаемся постепенно. Надо не забывать, что технологии – не бумажки, а база, тысячи заводов, которые постепенно налаживают производство чего-то, что в тех самых бумажках написано. Понадобятся десятки лет, чтобы дойти до уровня производства наноботов. Но уже сейчас мы внедряем «Альфу-семнадцать», это спасёт десятки миллионов человек, победит рак. Наверняка, все врачи, которые занимались его профилактикой, сейчас постепенно становятся ненужными. Но им найдётся место в какой-то другой области, более важной и современной. Всей планете предстоит переобучение.

– Кстати, вот у меня вопрос к врачам и биологам, – Дима решил вернуть разговор в нужное ему русло, – я сейчас много думаю о мелочах, принятых нами как должное. Но кое-что не даёт мне покоя. Например, состав атмосферы и давление. Ведь мы с Земли и привыкли к тому, что азота – семьдесят восемь процентов, кислорода – двадцать один процент, и всего один процент прочих газов, включая углекислый. Как получается, что наш воздух и давление в нём одинаково комфортны для нас и для Кен-Шо?

– Вот тебе точно стоит ходить на лекции Натич Аш, – Айк снова улыбнулся и сделал загадочную паузу, словно ожидая от Димы вопроса «Почему?». Н’атичш Ащш – все называли её просто Натич или Натич Аш – была слегка моложе Мунш-Са и Вол-Си Гоша, ей исполнилось около ста пятидесяти лет, а выглядела инопланетянка на тридцать пять. «Девушка» была учителем жизни, то есть преподавала биологию, медицину и ещё ряд наук на грани, таких как биохимия, биофизика, даже социологию и психологию, являвшихся, по мнению Кен-Шо, производными от теории жизни. Той самой, до которой своим умом дошли Уайт и Ланге полгода назад.

– Это удивительно, – продолжил Кинг, так и не дождавшись вопроса, – но атмосферный состав на наших планетах практически идентичен. Точнее, нет ничего удивительного, поскольку именно поэтому Кен-Шо взяли шефство над нами, ведь мы максимально близки к ним физиологически. И причина – в одинаковых условиях. Их домашняя планета Кен Сса очень похожа на Землю. Чуть крупнее, с чуть большей долей водной поверхности, она имеет давление атмосферы в девяносто восемь процентов земного, такую же среднюю температуру и состав воздуха, практически не отличающийся от нашего.

– И ещё ускорение свободного падения там девять и четыре десятых, на пять процентов ниже, чем у нас, – добавил Шан, положив Джессике добавки свинины и риса.

– Вообще, Вол-Си Гош говорил нам, что удивительным образом жизнь возникает и развивается до уровня цивилизаций именно на планетах земного типа, как мы их называем. Они же называют их эталонными, – сказал Крис. – То есть некоторые отличия имеются, и бывают такие расы, у которых доля кислорода сильно ниже или выше. Говоря «сильно», я имею в виду не двадцать один, а пятнадцать или тридцать процентов. Но там нам пришлось бы ходить в специальной маске.

– А есть планеты Согласия, где потребовалось бы ходить в скафандре, выдерживающем полуторакратное давление, – вмешалась Мичико, чей живот на исходе седьмого месяца беременности сильно увеличился. – Но в целом наша Земля попала примерно в центр Эталона.

Вот дела. Нужно и правда почаще посещать лекции. И на чьи же начать ходить? К ним прилетели три учителя, и в их распоряжении была вся научная база Согласия. Однако складывалось впечатление, что это преподаватели «начальной школы», ведущие все предметы сразу. Вол-Си говорил, что через некоторое время прибудет расширенная миссия, где уже будут десятки учёных и инженеров, и сетовал, что пока широкие массы землян не посвящены в условия нового мира, их специалисты не могут вмешиваться в процессы на Земле, не могут помогать с трансформацией промышленности и образования. Об этом тоже предстоит много думать. Предстоящий рывок в технологиях – на самом деле ничто по сравнению с тем, ради чего всё делается – обретение нового морально-этического облика. Уже сейчас на Марсе создавалось некоторое ощущение единения с другими расами. Но здесь собраны избранные – умные, успешные, духовные. А на Земле остались в том числе воры, террористы, радикалы, дураки. Тем не менее этику придётся прививать им всем. Впервые за свою жизнь Дима подумал о том, как в западных странах боролись за толерантность. Сейчас им всем предстоит гораздо более масштабный проект.

За это здесь отвечала Тамуощш Нуучш-Гоошч. Достаточно молодая, около ста лет, и привлекательная Тамош Нуч-Гош, жена Вол-Си Гоша, была «направляющей этики» и разрабатывала методы адаптации земной культуры к Согласию. Её лекции посещали Артур и Генрих, которые очень нравились Диме. Может, стоит посвятить себя именно этой теме? Наверняка ещё не всё потеряно. Что, если попросить у Тамош несколько индивидуальных занятий? Не станет ли ревновать Вол-Си Гош? А Мари? Ох, Дима, что за глупые мысли лезут к тебе в голову!

Междуглавье первое

Тысяча четыреста сороковой год нашей эры.

Вблизи объект казался невероятно огромным. Идеальный шар, который изначально был принят за астероид, в сотню раз больше его корабля в длину и раз в пятьсот в толщину. Когиу Тше смотрел на него через обзорный экран. Стало очевидно, что объект рукотворный, а это значит, что они не одиноки во Вселенной. Откуда тот прибыл? Каковы его намерения? Восторг от созерцания подобного чуда смешивался со жгучим чувством страха. Такие корабли не строят для миссии дружбы. Оставалась надежда, что это реликт, остаток погибшей цивилизации, который поможет им с технологиями, но не представляет угрозы.

– Может это корабль с Нифары? – шёпотом спросил Линна Гвуат, его пилот.

– Да ладно тебе, откуда у Нифары технологии, чтобы создать подобное? – присвистывая, ответила Ноури Гал, прильнувшая к экрану.

– Ноури, вот ты техник и разбираешься в таком, я согласен, – не сдавался Линна, – но с момента, как Нифара объявила о независимости, с ней нет связи. Когда это произошло? Триста лет назад? Четыреста?

– Триста тридцать семь. Но они не могли так развиться. Мы воюем с ними с тех пор за колонии. Ни одного упоминания о превосходящих технологиях. Ноль шансов на то, что это их корабль, – Когиу решил поставить точку в болтовне.

– И он просто так появился из ниоткуда? – обернувшись, уточнила Ноури.

– Да нет! Учёные отследили его, – встряла Зари Коннач, навигатор. – Это сейчас он на гравидвижках, а раньше как-то прыгал сквозь пространство быстрее скорости света. Его видно в телескопы всё дальше и дальше, то есть до нас доходят его изображения из прошлого.

Когиу Тше, капитан «Небесной Лиры», тоже всё видел в отчёте. Он поморщился. Зари – трепло. Зачем разглашать подобные сведения, даже членам экипажа? К ней отчёт попал на правах навигатора, а вот Гвуату и Гал совсем не нужна данная информация. Но что сделано – то сделано. Слова обратно не вернёшь. Тем более Зари, которую в его команду перевели недавно, была прекрасна. Тше посмотрел ей в глаза, а потом, немного стесняясь, бросил косой взор на её формы, совсем не скрытые комбинезоном. Прекрасная женщина. Жаль, что она замужем. Впрочем, может, это и не станет помехой? Её недавно назначили членом экипажа, и шансов пообщаться лично ещё не предоставилось, но вдруг что-то получится?

– Он прилетел из другой галактики, Ноури, – вздохнув то ли от мысли о Зари, то ли от огорчения, что она оказалась болтушкой, добавил Тше. – Мы твёрдо уверены. Из Красного Шара. И вылетел, судя по всему, когда наши предки ещё не изобрели электричества. Если на нём кто-то и был, то, скорее всего, все давно мертвы.

Он сказал это, чтобы успокоить экипаж, а может, чтобы успокоиться самому. Когиу Тше повернул экран обзора, на нём мутно сияла галактика Красный Шар. В глазах Линны, сидящего рядом с ним, читалось благоговение перед масштабом путешествия артефакта. Пожеланием Когиу экран снова переориентировался на неизвестный корабль. Вот уже много дней, как он неспешно плыл недалеко от Виллены, их родины.

– Капитан Тше, – раздался голос командующего адмирала из коммутатора, – ваша роль – прикрытие шаттла. Обратите внимание на сигнатуру, он вышел с «Несокрушимого».

– Так точно, буду держать расстояние и прикрывать шаттл, – рапортовал Когиу Тше, нажав кнопку связи, после чего, отпустив её, добавил уже своей команде: – Всем приготовиться. Гал, займи место с Вышои Ча на инженерной палубе, срочно. Линна, маневрируй за целью, держи дистанцию по протоколу.

Тот кивнул, надел шлем, откинулся в кресле и погрузился в сладкий мир пространственного маневрирования. Гал козырнула и убежала. В воздухе царило напряжение. Капитан Тше снова вздохнул. Протокол! Какой от него толк в такой ситуации? За то время, что они хозяйничают в космосе, заселив пару десятков миров на окрестных звёздах, экипаж никогда не встречал другой жизни. Существовали теории, что инопланетяне существуют, но в центре галактики, где звёзды рассыпаны как из мешка. Дескать, их просто не интересуют жалкие разрозненные крошки света на самом-самом её краю. Но так уж вышло, что первый «гость» прилетел к ним вовсе не из центра этой, а из соседней галактики – малого спутника, где не наберётся и миллиарда звёзд.

На обзорном экране «Небесная Лира» шла за шаттлом. Того не было видно невооружённым глазом, но услужливый телескоп увеличивал его изображение. За шаттлом темнела масса артефакта, закрывая звёзды. Какой же он огромный, боже! И что адмирал планирует делать, если артефакт враждебен к людям? Какие варианты? На «Небесной Лире» есть гравиторпеды и лазер, но подобного рода оружие годилось для защиты от первых переселенцев с независимой Нифары. Здесь у Виллены имелась сотня кораблей, от небольших, на пять-десять человек, вроде его «Лиры», до гигантских, наподобие «Несокрушимого». Однако и тот был как песчинка перед артефактом. Так что они все смогут сделать против такой массы, если она нападёт?

Шаттл приблизился к объекту, когда он внезапно включил освещение. Гигантские лампы, функция которых была не ясна, загорелись по экваториальной линии. Что это? Автоматическая реакция на контакт или признак жизни на борту? Приглашение или предупреждение?

Вспышка. И всё. Шаттл просто исчез, испарился. Что в него попало – непонятно. Скорее всего, лучевое оружие, чей след невозможно отследить, если ты не на его пути. А в данном случае ты – труп. Зазвучала сирена.

– Пилот, готовность атаки по приказу! – скомандовал он, и Линна кивнул, сидя в шлеме. Зари застучала зубами. Когиу машинально отметил, что она в панике. Да тут только дурак не струсит.

– «Небесная Лира», приказываю отступить на полном ходу! – прогремел голос командующего адмирала, слегка запнувшись на слове «полном».

– Выполняю, адмирал! – отозвался по связи Когиу Тше и посмотрел на Линну. Тот снова молча кивнул, и обзорный экран начал резко смещаться. Где-то сзади раздался гул: энергомодули нагнетали мощность в гравидвижки. Ускорение около полного, дальше был риск, что вектор гравитяги сместится, и они коллапсируют в сингулярность. Не лучше, чем быть уничтоженными. Линна держал ровно предельно безопасное ускорение.

Ничего не происходило. Кажется, артефакт дал понять, что просто не надо к нему приближаться. Когиу осознал, что сидит в кресле практически не дыша. Отпустило. Отлично. Они уже практически приблизились к точке, где располагался их флот, скоро нужно будет оттормаживаться, чтобы не пролететь мимо. Пилот стал совершать окружной манёвр, отойдя в сторону, чтобы не рисковать столкновением с флотилией.

Внезапно перед ним, прямо в рубке, возник образ. Это был человек, но в незнакомой одежде и в странном головном уборе из шерсти. Стоп, это не шапка! Это и есть шерсть, которая растет на голове! Как у животных! И зелёные глаза, как же необычно! Явно пришелец.

– Я – Рал Син Ко Шви, командующий авангардом З’уул. Мы прибыли править этим местом. Ваш вид признан слабым и неопасным, мы предлагаем вам сдаться на милость З’уул и работать на наше процветание. В ином случае ваша планета с избытком ртов и недостатком ресурсов подлежит уничтожению.

– Всем кораблям, огонь по противнику! – раздался громкий голос адмирала, и тут же сотни торпед на гравитяге вышли с кораблей флота. Наверняка были и залпы лучевых установок. Образ пришельца исчез. Линна начал пытаться сделать разворот для лучшего угла атаки. Набранная скорость мешала ему.

Первым исчез во вспышке «Несокрушимый». Потом начали взрываться корабли поменьше. Лед сковал мысли и сердце Когиу. Зари схватила Тше за руку, что выдернуло его из состояния оцепенения.

– Линна, не разворачивайся! Полный вперёд по вектору! – крикнул он. Да, это предательство. Только адмирал был уже мёртв, и с ним половина флотилии. Линна превысил рубеж ускорения, и гул стал зашкаливать. В любой миг они могли быть подбиты. Или коллапсировать. Какая разница, как именно умирать? Позади взрывались последние корабли планетарной обороны. Экран оказался направлен назад, потому что впереди было не на что смотреть. А потом всю рубку озарила яркая вспышка. Зари крикнула. Линна вцепился руками в поручни и завыл. На месте Виллены горел плазменный шар. Вся планета. Его семья. Его друзья. Величие их истории и культуры. Всё превратилось в кипящий океан боли.

На палубу выбежала Ноури Гал.

– Что, что случилось, капитан? – истерично прокричала она. – Как такое могло произойти? За что?

За что? Дура, что за вопросы? За что можно уничтожить сто миллиардов человек? И какой, какой ответ правильный? За то, что посмели атаковать? За то, что отправили шаттл? За то, что отвергли жизнь в рабстве? Да сам вопрос лишён смысла! Это невозможный вопрос с невозможными ответами! То есть невозможным он был до сего дня. Когиу Тше смотрел на экран и молча плакал. Далеко позади гигантский астероид-корабль словно размножился – рядом из ниоткуда возникли ещё пара десятков таких же кораблей. Сколько же их всего, чёрт возьми?

Сквозь слёзы в глазах Тше увидел, как снова появился образ того же пришельца:

– Нам не стоит ни малейшего труда добить вас. Но гибель планеты должна стать уроком для вашей расы. Поэтому вам дарована милость остаться живыми, чтобы вы сообщили другим колониям, что отныне они – рабы З’уул, иначе их ждёт та же участь. Летите и передайте, что мы придём. Мы летим дальше, но за нами идут другие. Мы не спешим, у нас впереди – вечность.

Изображение растаяло в воздухе. Линна сбросил ускорение и снял шлем. Его глаза были красными и полными слёз, как и у всех остальных. Зари молча вздрагивала. Гал громко выла в углу. Корабли пришельцев стали исчезать так же внезапно, как и появились, а Виллена, уже визуально уменьшившаяся до размеров зрачка глаза, всё ещё полыхала плазмой. Он может гореть целую вечность, этот погребальный костёр человеческой расы.

Глава 2. Артур Уайт

Артур проснулся засветло. Его организм, проживший длинную жизнь, привык к двадцати четырём часам в сутках и никак не хотел отступать от этого ритма. Сколько раз за последние четыре месяца Уайт заставлял себя сдвигать «утро»! Он переживал джетлаг каждые пару недель, но только привыкнув к новому «часовому поясу», начинал вставать всё раньше и раньше. Поэтому старался порой ложиться попозже, чтобы переключаться на более поздние часы. Вот и сейчас он поднялся часа на два раньше всех. В его комнатушке, больше по размеру похожей на лифт, всю ночь горел небольшой светильник. Всё дело в том, что гениальный «отец Согласия», как его прозвали коллеги, боялся темноты. Миниатюрная лампа, привезённая из дома, создавала уют, отбрасывая маленькие разноцветные звёздочки на стены и потолок. Каприз учёного. Один из многих.

Артур встал. Здесь, в условиях низкой гравитации, перестали болеть суставы. Это было приятно. Давно он так легко не вставал с кровати, обычно это занимало минут десять. Отрицание. Гнев. Торг. Отчаяние. Принятие. По паре минут на каждую из стадий. А на Марсе он мог вскочить словно юноша. Пожалуй, неожиданный плюс в его случае перевешивал множественные недостатки трети «жэ».

Забавно, он посвятил годы изучению звёзд и планет, законов макромира и его потенциального влияния на жизнь. И никогда не думал, что сам выступит испытуемым. Конечно же, всё потенциально вредное влияние низкой гравитации на организм было изучено уже давно, но на практике до сей поры никем не подтверждалось. Как эти молодые ребята выдержали год пути? По словам Айзека Кинга, после посадки первое время казалось, что тут притяжение нормальное. Слегка атрофированные мышцы с радостью восприняли уменьшенный вес. Всем здесь приходилось заниматься спортом, чтобы поддерживать их крепость. Рано или поздно настанет пора вернуться, и нужно быть в форме.

Артур взял зубную щетку и полотенце и прошёл в душ. Все жилые модули были сделаны по одному образцу: четыре спальни, один санузел и одна техническая комнатка, где стояли гладильная доска, стиральная и сушильные камеры, шкаф с чистым постельным бельём и утварью для уборки формировали жилой этаж – третий этаж модуля. На четвёртом этаже располагался склад, в основном заполненный продовольствием и оборудованием. На втором – миниатюрная кухня-столовая и комната отдыха, которая в их модуле скорее напоминала читальный зал. Первый этаж был со шлюзовой камерой в две стороны и с техническим помещением. Биолабораторией в их случае, а в модулях первых колонистов там находились гидропонные фермы. Ещё был нулевой этаж с очень низким потолком – там размещались аккумуляторы, шли разводки труб и кабелей, баки с водой и прочее. В оригинальных модулях вместо баков с водой были топливные баки и верхние части трёх ракетных движков для торможения и маневров. В их модуле ничего подобного не требовалось, он «садился» с помощью техники Кен-Шо.

Умывшись, Артур спустился на шлюзовый этаж и по коридору перешёл в соседний модуль. В нём вместо лаборатории был спортивный зал. Нужно немного размяться. Благо позволяли суставы и время. Как приятно было вновь, после пятнадцатилетнего перерыва, взяться за штангу, пробежаться на беговой дорожке, обвесив тело «утяжелительным» костюмом, подтянуться на перекладине. Какое наслаждение почувствовать себя сильным и способным контролировать собственное тело!

После получасовой тренировки он вернулся в душ, чтобы на этот раз основательно помыться. Переоделся в рабочий костюм и сбросил потную пижаму в бак с грязным бельём. Кто вообще всё это стирает? Он не задумывался, но ведь здесь не было обслуживающего персонала. Явно кто-то из соседей. А кто? Само собой не Генрих Ланге, который громко храпел в своей комнате. Удивительно, как он умудряется храпеть при такой силе тяжести? Как же зычно тогда он делает это дома! Возможно, стиркой занимается Чон Ха Юн, сорокалетняя кореянка, специалист по биологии и генетике. Её культура вполне могла заставить женщину тихо помогать престарелому профессору и аккуратно стопочкой складывать его чистое бельё на полке. Вот только она никогда не упоминала ни о чём подобном. Надо бы не забыть отблагодарить её за помощь. Хотя, может, всё делала Эмма Мартин? Канадка французского происхождения, тридцати пяти лет, всегда была милой, учтивой и очень-очень тихой. Так кого же благодарить? Хмм. Лучше сразу обеих.

* * *

…Артур шёл по базе от своей палатки в сторону центра. Полуденное солнце заставляло его искать тени пальм и прочей растительности. Уайта никак не оставляло беспокойство. Как всё произойдёт? Что это будет за полёт? Какой-то непонятный физический принцип. Люди им ещё никогда не пользовались. Вдруг он приведёт к необратимым последствиям для здоровья? А вдруг они попросту исчезнут? Артур посмотрел на накрытые маскировочными тентами шесть модулей, вокруг которых суетились рабочие, загружая необходимые припасы, оборудование и личные вещи участников экспедиции. Шестнадцать человек из разных стран мира утром отправятся на Марс. И будут там уже к обеду. Звучало невероятно. Впрочем, огромные космические модули, стоящие среди пальм, тоже выглядели фантастически. И быстро отстроенная взлётно-посадочная полоса. Всего за месяц США реанимировали старую базу времён Второй мировой войны. В конце полосы стоял русский гигантский самолёт «Руслан», доставивший сюда последний из модулей. Другие перед этим привезли морем. Удивительно, как быстро при политической воле можно наладить сложную инфраструктуру. Остров не имел известного наименования, хотя и был нанесён на карты. Формально он принадлежал Микронезии, но ООН арендовала его на сто лет. Когда-то давным-давно на нём построили аэродром для разведки и контроля Тихого океана во время войны с Японией. Людей на нём не было, кроме сотрудников ООН, само собой. И ещё здесь оказалось очень жарко.

– Артур, вы не хотите искупаться? Как я понял, моря мы не увидим ещё долго, а тут великолепный пляж! – раздался голос Ланге слева.

Уайт обернулся и увидел немецкого социопсихолога с брюшком, свисающим над плавками. В руках у него была бутылка с водой, а через плечо перекинуто полотенце с надписью Disney. Где он такое взял, интересно. Вообще, мысль искупаться была приятной, но сейчас их ждёт брифинг – дожидаясь его, Артур торчал в палатке, чтобы не получить солнечный удар перед полётом. А ещё тихо приходил в себя после двадцати часов в дороге. Сначала он летел в Лос-Анджелес, потом на Гавайи. Уже оттуда их, собранных вместе с разных концов света, отправили военным самолётом США на райский островок, ставший центром межпланетной коммуникации. Всех, кроме австралийского социолога Итана Мура, которого ВВС Австралии доставили сюда напрямую. Теперь, когда хоть чуть-чуть свечерело, Артур всерьёз подумывал насчёт купания.

– Я направляюсь на брифинг, – ответил он Генриху, – а вот после него пойду на пляж и останусь там уже до заката. И вам советую переодеться и приходить.

– Вот я как раз и бегу к палатке. Ждите меня там, не начинайте!

Артур кивнул и двинулся в сторону большого шатра, служившего «офисом», пока не построено здание миссии. Возле него стояли четыре машины. Две с водой, а две – с дизель-генератором. Последние сильно гудели, обеспечивая шатёр электричеством. Офис, хоть и временный, тем не менее был кондиционируемым.

Тут царила суета, туда-сюда сновали люди в военной форме с нашивками ООН и другие, похожие на дипломатов. Что-то происходило. Артур подошёл к шатру, и один из вооружённых охранников попытался было перекрыть дорогу, но рука товарища остановила его. Тот обернулся, обменялся с напарником взглядами и, безмолвно кивнув Уайту, отошёл в сторону, пропуская внутрь.

В шатре тоже было шумно, ближе к центру, отделённому перегородками от «комнат», собралась небольшая толпа. Кто стоял, а кто и расположился на раскладных стульях вокруг смутно знакомого лысого человека, одиноко сидящего в президиуме. Все о чём-то переговаривались друг с другом, кто-то кричал, а кто-то перешёптывался. «Прилетел только что» – краем уха услышал Артур, пробираясь к эпицентру и протирая запотевшие очки о рубашку.

– Профессор Уайт? – неожиданно с незнакомым акцентом окликнул его человек из президиума, привстав со своего места. Артур нацепил очки на нос и прошёл напрямую к нему, чтобы пожать руку. Возникло неприятное чувство, что он должен знать его имя, а, вот ведь дела, забыл! Сейчас будет конфуз. Странно, что все в шатре затихли, словно наблюдая за ним. Отлично – ещё и публичный конфуз.

– Приятно наконец-то увидеть вас лично, – человек протянул ему руку, и Артур, не глядя, пожал её, почувствовав что-то странное в этом рукопожатии, – меня зовут Вол-Си Гош, я прилетел, чтобы доставить вас на Марс…

* * *

Когда он после душа спустился на кухню позавтракать, там на высоком барном стуле перед узким столом уже сидел Ланге с взлохмаченными вокруг лысины волосами и пил чай. Перед ним стояло блюдо с хлебом и коробочка с разогретой китайской едой. Пахло рисом, курицей и специями. Пачка апельсинового сока дополняла картину. Генрих что-то лениво жевал и при виде Артура поспешно проглотил и еле заметно улыбнулся.

– Доброе утро! – заявил он и жестом пригласил Уайта присоединиться. – Вижу, ты уже при параде. Я так и знал, что душ был занят тобой. Сейчас поем и тоже умоюсь.

Артур и правда был при параде. Годы работы в университете заставили его пристраститься к костюму с галстуком. Аккуратная белая рубашка, вельветовый коричневый пиджак и неизменные очки на носу. Здесь это смотрелось крайне нелепо, но Уайт прилетел на Марс работать и не видел смысла менять свои гардеробные «пристрастия». Ланге же сидел в простых штанах и в водолазке. Как он любил упоминать: практично и легко. Что ж, отсутствие аккуратности в его случае полностью компенсировалось гениальностью и собранностью. По крайней мере, здесь он смолил трубку только вне помещений. Возможно, из уважения к дамам – Эмма негативно реагировала на кислый дым в воздухе. А снаружи очистительная система Кен-Шо фильтровала и восстанавливала его, наполняя запахами неизвестных Артуру цветов.

– Не рановато ли для китайской пищи? – усмехнулся Уайт. – Есть у нас что-то более традиционное?

– Там есть овсянка, – Ланге махнул рукой в сторону шкафчика. Это была хорошая идея. Артур включил чайник, достал тарелку и засыпал в неё мерной ложкой нужный объём хлопьев. Потом в чашку налил апельсинового сока и присел рядом с Генрихом ждать, пока вскипит вода.

– Ты не пойдёшь в спортзал? – спросил он.

– Схожу в обед. На сытый желудок что-то не хочется, – виновато произнёс Ланге. Правильно, чувствуй себя виноватым, это необходимый ежедневный ритуал.

– Какие планы после душа? – уточнил Артур, встав, чтобы наполнить тарелку водой из вскипевшего чайника.

– Через час Тамош ждёт группу. Мистер Волков написал мне, сказал, что пойдёт с нами, – ответил немец, облизывая ложку, которой поглощал китайскую курицу с рисом.

– Мне он звонил вчера вечером, – вспомнил Артур. – Обсудили с ним, к каким занятиям ему лучше присоединиться, чтобы быть более полезным. Этику я ему рекомендовал в первую очередь, да он и сам к этому склонялся.

– Не находите удивительным, что военный инженер оказался столь философски подкованным? – спросил Генрих и отхлебнул чай из чашки.

– Не нахожу. Он – русский. Загадочная душа. Их отношение к жизни всегда было несколько… потусторонним. Кстати, завтра прилетает настоящий русский философ, – тут Генрих закивал, – вот и сравните его с Волковым! – Артур улыбнулся и аккуратно поставил тарелку с горячей кашей на стол.

– Его зовут Пётр Григорьев, да-да, я помню. Я тут почитал некоторые его сочинения. Удивительно, но он ещё десять лет назад предполагал развитие этики именно в направлении Согласия! Думаю, он нас ещё удивит! – восторженно заявил немецкий социо-психолог.

Артур не читал Григорьева. Тот не публиковался на английском, и сейчас, в спешке, его труды, как и труды всех участников миссии, переводились на разные языки для лучшего восприятия друг друга членами группы. Генрих, видимо, читал его на русском. Талантище.

– Вы его на русском читали? – высказал мысли вслух Уайт, подув на ложку с кашей, перед тем как отправить её в рот. Каша была отличной, с орехами и ягодами.

– Нет, что вы. Я не знаю русского. Но Пётр публиковался на немецком, он свободно на нём говорит и пишет. Так что мне попадались кое-какие его работы и раньше, а сейчас я прочитал большинство, у него четыре тома философских текстов. Я, кстати, обратил внимание на один интересный трактат, называется «Ди унфермайдлихкайт дес бёзен», как бы это перевести… – Ланге прищурил глаз и задумчиво потеребил взлохмаченные остатки волос на голове, – «Неизбежность зла», вот. Наверняка он теперь напечатан и на английском, я вам искренне рекомендую его почитать.

Вот дела. Ланге ещё хватает времени изучать труды земных философов, в то время как они здесь напрягают последние извилины в попытке осознать витиеватые приёмы продвижения этики Согласия.

– Генрих, сейчас я, увы, не в состоянии вместить в свою голову что-то ещё. Вы посещаете только уроки Тамош, а я ещё и к Мунш-Са, и к Натич хожу…

– К Натич Аш я тоже забегаю, – перебил его Ланге, – она же считает психологию и социологию частью биологии, так сказать. Но вы тогда выслушайте хотя бы в моём пересказе, о чём говорит Григорьев в своём трактате. Поверьте, это очень важно.

Артур посмотрел на дно чашки. Капельки апельсинового сока. Ну и ладно. Не тратить же воду. И налил чай прямо в неё. После чего поправил очки на носу и внимательно посмотрел на Генриха. Тот чуть не подпрыгивал на стуле от нетерпения, на его лице было написано: «Умоляю, послушай меня!» Ладно. Уайт вздохнул и кивнул. Придётся потратить драгоценное время. Но только пока завтрак не закончился.

– Так вот, в этом трактате Пётр рассуждает о проблемах вечного стремления к добру. На примерах из истории просвещённых держав он сделал вывод, что избыточное добро как бы провоцирует появление избыточного же зла. Не в библейском смысле, он даёт добру и злу другие определения. Добро у него – стремление к человечности, а зло – к животной природе.

– То есть, по сути, Согласие – типичное добро, а Несогласные – зло по его концепции? – уточнил Артур, и Генрих быстро закивал головой.

– Именно, – продолжил он, – однако в концепции теории Согласия, изложенной Лиаром Хош Миссом миллион лет назад, «Добро» навечно воцаряется во Вселенной. Путь Согласия описан как единственный. В то же время у Григорьева постулируется равновесие природы. То есть если верить ему, применительно к нашей общей ситуации, то в ответ на создание Согласия, развивающего мир в сторону абсолютного Добра, где-то возникает сила или идея, которая, вероятно, уничтожит его.

– То есть Вселенная видит, что Рим стал слишком просвещённым, и создаёт варваров, чтобы его разрушить? – скептически спросил Артур. – Действительно, Генрих, это какая-то мистика уже. Да и не может русский доморощенный философ оказаться умнее миллионов лет эволюции философской мысли Согласия.

– Нет, я думаю, в данном контексте всё не совсем так. Вселенная не создаёт варваров. Просто Добро слишком пассивно и человеколюбиво. Варвары захватили Рим потому, что за него никто не хотел умирать. Рим отучил своих граждан бороться. Варвары пришли с численным перевесом в армии, но общее население города было в сотни раз больше орды. Однако оно покорно сдавалось или не было способно организовать достойное сопротивление. Вспомни также исламское вторжение в Византийскую Империю и последующее Монгольское завоевание Китая и Персии.

– Но Китай и Персию трудно назвать Добром. Просто они были более… – начал говорить Уайт, но Ланге его перебил:

– Были более цивилизованными! Именно! Ведь цивилизация и есть путь к Согласию. Люди становятся менее жестокими и меньше сопротивляются злу. А варвары сметают их, занимают троны. Однако Григорьев в трактате описывал это вовсе не только и не столько как борьбу стран. Он показал это как борьбу идей. Среди его примеров было и то, как коммунистическая идеология, которую не смог сокрушить нацизм, рухнула под тяжестью стремления людей вовсе не к политическим свободам, а к личной собственности, то есть от банальной жадности. Добро, некая гуманистическая идея, которая движет нас вперёд, к Согласию, в конечном счёте оказывается беззащитной перед Злом – животными инстинктами, в силу того что сильно опередило своё время. Чем ты добрее в его понимании, тем более подвержен влиянию зла. Отсюда и название трактата «Неизбежность зла». Добро, оставляя нишу насилия незанятой, даёт Злу распространиться настолько, что само гибнет.

– Да, но факт того, что Согласию больше миллиона лет, опровергает это! Будь всё так, оно бы рухнуло давным-давно, – покачал головой Артур, уже допивший чай.

– Когда-то римляне считали, что их город вечный, и ничто никогда не сможет низвергнуть его. Такой ли большой срок – миллион лет, Артур? Они же сами сказали, что цивилизации и расы существовали в нашей галактике задолго до Согласия. Может быть, на протяжении миллиардов лет. И что такое последний миллион лет на этом фоне? Первое ли это Согласие? Последнее ли? И что его погубит: конные варвары или природная жадность людей? И неужели философы Кен-Шо и других рас не задумывались над этим? Какие ответы они дают сами себе? Вот какие мысли у меня вызвал трактат Григорьева.

Артур мысленно представил себе миллиард лет. Вообразил несчётное число уничтоженных миров. Сотни объединений вроде Согласия, которые падают под натиском полчищ Несогласных, в свою очередь канувших в Лету так давно, что от них не осталось даже зондов, бороздящих просторы космоса. Это давило. Так сильно, что хотелось опустить руки. Но нельзя. Надо жить и разобраться во всём. Даже если у человеческой цивилизации в запасе «всего» миллионы лет жизни – это гораздо больше, чем без Согласия.

* * *

…После открытого брифинга на острове, где присутствовали и дипломаты, и даже агенты безопасности, для новых учёных организовали короткое закрытое заседание. Они все столпились вокруг Вол-Си Гоша. Артур слышал неровное дыхание коллег и видел их ошарашенные взгляды. Да, одно дело – знать, что ты будешь работать с инопланетянами, другое дело – стоять рядом с одним из них. Артур раньше видел Вол-Си Гоша на видео. Но это было совсем не то же самое, что сейчас.

Сначала Уайту показалось, что тот был лысым, но волосы на его голове росли только сзади. Сейчас, когда он, переминаясь с ноги на ногу, поворачивался ко всем по очереди, можно было хорошо разглядеть слегка кучерявые рыжие волосы не более дюйма длиной, покрывающие заднюю часть черепа от макушки и ушей до самого низа шеи. Может, на спине они тоже росли, но её не было видно под неким комбинезоном. Ноги Вол-Си Гоша смотрелись непропорционально короткими, казалось, что им не хватает дюймов пять-шесть. На руках было по четыре пальца, из-за чего верхние конечности выглядели длиннее. Вероятно, из-за этого ноги и производили впечатление коротких.

Когда он стоял лицом к Артуру, на лице инопланетянина отчётливо выделялись фиолетовые глаза и скулы. Если у людей с Земли они шли от носа к верху ушей, то у Кен-Шо были практически горизонтальны. Возможно, из-за того, что уши располагались ниже, и форма их была иной. Трудно описать – казалось, будто ушная раковина приплюснута сильнее, чем у людей. Нос имел довольно похожую форму, с небольшой горбинкой, чуть шире снизу и чуть уже сверху. Губы тонкие, ресницы короткие рыжие. Зрительно выделялось отсутствие клыков, но зубов во рту в целом было больше, чем у землян. Однако улыбка Вол-Си Гоша выглядела достаточно приветливо по людским меркам.

– Дамы и господа учёные, – обратился пришелец к присутствующим. – Честно говоря, этот разговор должен был состояться на Марсе, но Айзек Кинг уговорил меня прилететь сюда лично, чтобы вам было не так страшно отправляться на другую планету на нашем корабле. Мне довольно сложно стоять среди людей, глазеющих на меня, словно я какое-то экзотическое животное. Надеюсь, что вы прекратите это делать в скором будущем. Чтобы вы понимали, о чём я говорю, например мисс Райт, вам было бы приятно, если полный зал людей другой расы пялился на вас из-за физических отличий?

О господи, он зацепил Алисию Райт, известного чёрнокожего психолога, специалиста по межрасовым вопросам среди прочего. Однако та отрицательно помотала головой и улыбнулась, поняв аналогию. После чего Артур заметил, как ощутимо спало напряжение, все немного расслабились, поняв, что с инопланетянином нужно вести себя так же, как с представителем другой расы, подчёркнуто не замечая отличий. Вол-Си Гош тоже, видимо, почувствовал, как все успокоились, и поэтому снова заговорил:

– Итак, продолжим. Меня зовут Воулщ-Си Гоошч, но можете называть меня Вол-Си Гошем, или просто Вол-Си. Сейчас мы с вами отправимся на Марс, как я уже объяснил на общем собрании. Все вы присоединитесь ко мне в малом шаттле, а ваши модули мы потащим следом.

– Простите, Вол-Си Гош, а как в итоге они будут крепиться к вашему шаттлу? – спросил один из русских братьев-близнецов, Андрей или Валентин, Артур их ещё не научился различать.

– Андрей Сташевич, – ответил пришелец, который, видимо, видел те самые отличия, – дело в гравитационном резонаторе. На каждый ваш модуль прикреплён такой прибор, который будет соблюдать заданное расстояние от нашего шаттла. Как будто для него центр притяжения будет находиться в конкретной определённой точке.

Да уж. Предстоит много работать, чтобы понять теоретический принцип и технологию, которая стояла за такими простыми словами, как «гравитационный резонатор».

– А каков вообще принцип движения ваших кораблей? Тоже гравитационный? – уточнил его соотечественник Роберт Смит, ведущий мировой специалист по квантовой физике.

Если братья Сташевичи были высокими мужчинами в полном расцвете сил, лет под сорок на вид, со светло-русыми волосами и веснушками на лице, то доктор Смит – лет на пятнадцать старше, очень маленького роста, со слегка смуглой кожей и кучерявыми неаккуратными волосами с проседью. Ещё он носил усы, видимо подражая Эйнштейну, хотя ничем не походил на него. В нём угадывались черты всех национальностей мира, казалось, в его крови – гремучая смесь азиатской, европейской и выходцев с Полинезии. Тем не менее этот коротышка, чуть младше Артура, являлся чёртовым гением, значительно продвинувшим человечество в знаниях о микромире.

– Роберт Смит, Вселенная четырёхмерна, вам уже знакомы такие концепции. Представьте, что это пространство второго порядка, то есть аналог сферы в четырёх измерениях. Одновременно нужно понимать, что сфера не совсем ровная: там, где больше вещества, она продавлена вглубь, – тут ряд присутствующих, включая и Артура, закивали, а часть вытаращила глаза, например Ланге. – То есть от каждой точки до центра Вселенной практически одинаковое расстояние, не считая искажения гравитацией. Микросвязи ти-частиц, образующих всё вещество во Вселенной, не дают ни разорвать пространство, ни сжать его сильнее. В итоге в силу аналога поверхностного натяжения, мы, как и вся материя, находимся на сверхтонком слое четвёртого измерения, который Кен-Шо называют нулевым слоем.

Артур задумался. Идея оказалась действительно не нова, но в подобном изложении казалась достаточно стройной. И настолько интересной, что он практически не обращал внимания на сильный поток охлаждённого воздуха из кондиционера. Раздались торжествующие возгласы. Уайт осознавал, что они значили не только радость от того, что люди смогут улучшить свою жизнь, но и восторги учёных, которые только что поняли, к каким тайнам Вселенной они прикоснулись и куда скоро погрузятся с головой…

* * *

Женщины Кен-Шо отличались от мужчин чуть сильнее, чем на Земле. Во-первых, неожиданно, они были выше за счёт более длинных ног и худощавее. Причёску носили слегка длиннее. Черты лица были вполне женственными, даже милыми, скулы не так сильно выдавались, как у мужчин. Тамош Нуч-Гош, жена Вол-Си, считалась красивой по земным меркам. Волосы она красила в зелёный цвет и носила какое-то подобие серого комбинезона с укороченными брюками, демонстрирующими её ноги. И у неё был очень мягкий голос, который завораживал даже такого старика, как Уайт.

– Что является нормой насилия в обществе? – задала она неожиданный вопрос. Ланге, сидящий рядом с Артуром, крякнул.

– Тамош, вы, наверное, хотели сказать «пределом насилия»? – уточнил Томас Прайс, семидесятилетний британский философ кельтско-ирландского происхождения, с аккуратной короткой стрижкой и столь же короткой бородкой. Он обычно одевался даже более вычурно, чем Артур, но сегодня на нём были просто брюки и свитер поверх рубашки. За манеру носить рубашки Уайт его очень сильно уважал – даже без костюма Прайс выглядел элегантно, особенно, если сравнивать с принципиально игнорирующим дресс-код Генрихом. Одним словом, у Томаса в голове был порядок, и этот вопрос он задал явно для того, чтобы сохранить его и в дальнейшем.

– Томас, – Тамош, до того ходившая вокруг круглого стола, села на своё место за ним, – я не ошиблась в вашем языке. Именно «норма». Дело в том, что мы давно поняли, что полностью лишённое насилия общество теряет индивидуальность, а значит, им становится легко манипулировать. Поэтому в Согласии запрещены медикаменты, подавляющие насилие. Так что бы вы назвали нормой насилия?

– Я бы предположила, что это уровень естественной реакции на раздражители, с учётом индивидуальной культуры общества, – неуверенно высказала мысль Алисия Райт, сложив руки лодочкой у миниатюрного подбородка. Хотя по её глазам было видно, что она предпочла бы, чтобы эта норма была на уровне нуля. Алисия, кстати, как и Артур с Томасом, носила деловую одежду: серую юбку и блузу того же цвета, на которую ниспадала аккуратная причёска под каре.

– Алисия, в какой-то степени вы правы, животная естественная реакция никуда не девается. В нашем мире встречаются убийцы. Даже маньяки, хотя редко. Однако, говоря о норме, я имела в виду не общие слова. Какой уровень насилия, как вы считаете, позволяет называть общество морально здоровым, а какой нет?

М-да, вопрос… Нельзя же количественно задать норму по числу убийц на миллион жителей? Что об этом думает Сунил Кумари? Артур посмотрел на маленького белобородого индийского гуру, одетого в традиционный белый тюрбан и цветную курту[5]. Глаза Сунила, сидящего в позе йога прямо на стуле, были закрыты, и он ничего не говорил. Однако, судя по всему, внимательно слушал. Он вообще больше слушает, чем говорит. К слову о культуре, так сказать.

– Я вот думаю, что нормой является постоянно снижающаяся величина. Понятно, что она не достигнет нуля. Но ноль – это асимптота, – заявил Итан Мур, в меру молодой австралийский социолог. С позиции Артура, если волосы у человека ещё сохранили свой цвет, то он считался молодым. Итан был блондином, в нём угадывалось то ли голландское, то ли скандинавское происхождение. Он носил очки с непомерно толстыми линзами и постоянно крутил головой, будто потеряв собеседника из виду. Может, так оно и было.

– Это тоже можно добавить, Итан, – сказала Тамош, – но вы назвали производную величину. Мне же интересно, какой вы видите норму насилия в каком-то конкретном срезе времени.

– Возможно, уровень должен быть таким, чтобы люди хотели идти служить в армию и полицию, – робко и негромко сказал Дмитрий Волков, пришедший всё-таки на урок. – Если люди совсем перестают верить в насилие, то перестают хотеть защищать свой народ, планету, Согласие и его идеалы. И тогда нам всем скоро наступит конец. Ни одна технология не спасёт тех, кто сам не готов идти и стрелять во врага.

– Дима, всё верно. В вопросах гуманизма нельзя стать беспомощным перед лицом Несогласных. История знала тысячи случаев нападения на Согласие. Их нужно предотвращать. И ради этого приходится терпеть некоторый уровень насилия. Но это не всё. Вторую причину кто-то может назвать? – на лице инопланетянки возникла уважительная улыбка. Артур задумался. Всё же Волков – молодец. Интересный у него ход мыслей.

– Тамош, вам обязательно нужно познакомиться с трактатом «Неизбежность Зла» Петра Григорьева, который прилетает завтра, – уверенно заявил Генрих, – мне бы очень хотелось понять ваше мнение на его счёт!

Учительница этики улыбнулась. Что ж, и правда, весьма интересно узнать её мнение. Может у Кен-Шо уже давно есть ответ на все вопросы, и они зря волнуются. Внезапно Ланге вскочил и начал быстро шагать туда-сюда по комнате. Вскочить тут было непросто, ведь в модулях Кен-Шо гравитация составляла девяносто пять процентов земной, её создавали с помощью грави-резонаторов. Каждый раз, заходя сюда, Артур ощущал, насколько стар. А выходя, порхал как мальчишка. Стоит задуматься над переездом на Марс навсегда.

– Я думаю, – Генрих остановился, прищурил глаз и поднял палец вверх, и посмотрел туда сам, будто привлекая внимание к чему-то, на что указывал, – что лишённое насилия общество станет не только беззащитным, но и состоящим из немотивированных манекенов. Развитие остановится.

– Генрих прав, – кивнула Тамош. – Несмотря на всю гуманность нашей идеи, склонность животного начала к насилию напрямую коррелирует со стремлением к развитию. Межличностная конкуренция людей приводит как к прекрасным творениям и открытиям, так порой и к насилию. Полностью уничтожить вероятность его возникновения можно, лишь превращая нас в существ без воли к жизни.

Вот это да! Артур испытал шок. То есть гуманное Согласие проповедует минимальное насилие во имя развития? Он осмотрелся. На фоне белых, слабо светящихся стен, белого же с голубыми искорками стола, состоящего, как Уайт считал, частично из каких-то полей, а также на фоне мягких серых подобий стульев, их пёстрая компания выглядела несуразно, как и эмоции на лицах людей. Его взгляд остановился на гуру Кумари. У того впервые за урок распахнулись глаза, причём так широко, словно решили покинуть глазницы. Вращая ими, индийский философ перемещал фокус зрения с Тамош на несуществующую точку на потолке, куда всё ещё указывал Ланге – его зрачки двигались то туда, то обратно. А рот был раскрыт, будто он что-то собирался сказать, но внезапно потерял дар речи. Да уж, если слова Генриха смогли смутить даже такого беспристрастного человека, что уж говорить об остальных!

Глава 3. Ральф Шмидт

Самолёт немного трясло. Ральф впервые в жизни летел военным транспортником. На том острове, куда они направлялись, не было хорошего аэродрома, поэтому их везли турбовинтовой машиной. Маршрут долгий, занимает около восьми часов, но такова цена их секретности. Первый час он посвятил беседе с Анной Ван дер Молен, голландкой, которая занималась биоинжинирингом и вполне хорошо говорила по-немецки. Приятная женщина, моложе его лет на десять. И очень переживающая из-за перелёта. Господи, им предстоит лететь на Марс с помощью инопланетных технологий, а она беспокоится из-за надёжной машины. Шмидт был механиком сколько себя помнил. Не в плане починки двигателей, а в плане науки о движении. Но любой механик является и теоретиком, и практиком. Рано или поздно ты получаешь гранты от авиапроизводителей, ищущих способы обезопасить и удешевить перелёты. И он знал, что Си-130 от Локхид-Мартин был самым надёжным турбовинтовым транспортным самолётом в мире. А среди реактивных он бы поставил на русский Ил-76. Так что он успокоил Анну и мило с ней пообщался. Пока та не захотела вздремнуть, и Ральф не отсел на другое кресло.

Там он заскучал. Через два места от него, в отсеке для десанта, где они летели, сидел русский философ, старый и бородатый Пётр Григорьев и улыбался каким-то мыслям. Напротив дремал Ли Пин, китайский математик, достаточно молодой парень, какой-то гений, которых Поднебесная научилась-таки штамповать. Неудивительно, если у тебя полтора миллиарда населения и достаточно жёсткая мотивирующая система образования, то раз в десять лет она почти наверняка выдаст кого-то уровня Эйлера, Пуанкаре или Лагранжа. Лишь бы они встречали подходящие задачи. Например, как та, что им предстояла. Через кресло от китайца сидела Франческа Монти, химик из Италии. Вроде немолодая, но очень красивая, ухаживающая за собой. Она читала что-то в телефоне, параллельно слушая музыку через наушники. У Ральфа из-за детской травмы левого уха наушники-капельки не держались. Поэтому он возил с собой огромные дуговые полноразмерные наушники с потёртыми амбушюрами и страшно завидовал тем, кто мог пользоваться маленькими, влезающими в карман блютус-гаджетами.

Несколько левее, тоже напротив него, о чём-то горячо спорили француз и швед. Мишель Робер – оптик, специалист по радиофизике, – что-то эмоционально доказывал более спокойному Эрику Олссону, получившему лет пять назад Нобелевку за развитие теории струн. Оба учёных были моложе Шмидта, но у высокого блондина Олссона уже проглядывала седина, в то время как несколько опухший Робер был начисто лысым, и его возраст угадывался по морщинам и непропорционально большим ушам. Ральф не слышал, о чём они спорили, но поддерживал шведа. Француз вызывал неприятные ощущения. Примерно как и Юсуф Демир, турецкий химик, расположившийся слева от Шмидта, через пять или шесть кресел. Тот прикрыл глаза и о чём-то бубнил, время от времени незаметно кланяясь. Молитва. Бррр. Ральф Шмидт не понимал, как можно лететь на Марс общаться с пришельцами и при этом верить в бога. А Шмидту, наблюдавшему бурный рост исламской общины в Германии в последние годы и то, к каким последствиям лично для него это привело, мусульмане были неприятны десятикратно. Но не стоит распространять свои фобии и неприятие на коллег. Он задумался и вздохнул.

Повернувшись, Ральф заметил, что русский смотрит на него, продолжая улыбаться. Потом сделал ему знак, мол, не возражаешь, если я подсяду? Шмидт растерянно кивнул. О чём тот, интересно, хотел поговорить?

– Герр Шмидт? – подсев ближе, начал бородатый старик и продолжил, к удивлению Ральфа, на неплохом немецком, – меня зовут Пётр Григорьев, я из Санкт-Петербурга. Вижу, вы скучаете. Я тоже. Может скрасим время общением?

Что ж, почему бы и не пофилософствовать. Русский не производил никакого впечатления. Ни негативного, ни позитивного. Вот, заодно, можно будет составить личное мнение. Ральф кивнул и изобразил улыбку на лице. Дескать, внимательно слушаю.

– Я заметил, – начал русский, – что ваш сосед молится, и вас это, кажется, заинтересовало.

– Меня? – показушно удивился Шмидт, подумав, что надо быть аккуратнее в таких вещах, ещё обвинят в нетолерантности, что, с учётом их миссии, ни в какие ворота не лезет. – Вообще-то нет, я просто обратил внимание на то, что герр Юсуф Демир закрыл глаза и шепчет что-то. Вдруг он напуган или ему плохо?

Пётр кивнул, видимо, удовлетворившись ответом. Хорошо, что турок ничего не слышал, рёв двигателей здесь слабо гасился, и слышно было только того, кто сидит с тобой на соседнем кресле.

– Вы же инженер? – снова спросил Григорьев. Ральф кивнул, решив не вдаваться в подробности того, что в первую очередь он – физик.

– А я вот совсем нет, – кисло улыбнулся собеседник. – Мне все эти науки совсем не давались. Так что я занялся тем, что требует лишь внутреннего созерцания.

– Во-первых, любая наука требует внутреннег