автордың кітабын онлайн тегін оқу Эльдорадо
Юлия Чернова
Эльдорадо
Первое, что приходит на ум при слове Эльдорадо — это далёкая страна несметного богатства, где золото в буквальном смысле лежит прямо под ногами, как простые камни. Эдакий латиноамериканский Офир, времён Конкисты. Ну, а если, это страна не просто золота и драгоценностей? Вдруг настоящие сокровища — это свобода для всех людей без исключения? Где каждый человек рад видеть другого просто так — без особой на то причины? Где все понимают язык зверей и птиц? Где нет бед, голода, болезней и старости? Где царствует простая любовь?..
Подобные идеи в Испании времён короля Филиппа Второго попахивают изрядным вольнодумием и безбожием. Может ли остаться Святейшая Инквизиция в стороне от подобных явно злонамеренных рассуждений и кривотолков? И как могут братья-иезуиты попробовать остановить подобную крамолу? И сможет ли простая человеческая любовь одержать верх над догматизмом и религиозной одержимостью?
«…Этот путь — самый правильный путь,
Он не к золоту, он не к кладам,
Он — к счастливой земле Эльдорадо».
Екатерина Ачилова, «Эльдорадо».
Донос был краток. «Во имя защиты истинной веры сообщаю, что Тереза д'Альенда повинна в ереси, богопротивных речах, клевете на служителей Церкви и даже на самого святейшего отца нашего — Папу. Также заявляю, что означенная особа вступила в сношения с дьяволом: заключив богомерзкую сделку, обрела голос неслыханной красоты и умение играть на музыкальных инструментах, чтобы поселять смущение в сердцах и ввергать души в геенну огненную».
Человек в белой одежде доминиканца перечел донос, поглядел на подпись и поднял глаза на монаха, ожидавшего распоряжений.
— Пришлите ко мне брата…
Удар колокола заглушил последние слова, но монах, очевидно, догадавшись, кого следует позвать, торопливо покинул комнату.
Седоволосый человек, сидевший за столом, поднялся, заложил руки за спину и несколько раз прошелся по комнате.
Вскоре дверь вновь открылась, и появился невысокий худощавый мужчина, также в церковном облачении.
— Вы звали меня?
— Да, — старший вернулся к столу, — прочтите это.
Тот, к кому он обращался, протянул руку и взял лист. Движения его были плавны и исполнены достоинства. Взгляд скользнул по строчкам. Старший молча наблюдал. Дочитав, младший вернулся к началу, затем внимательно рассмотрел подпись и, наконец, положил лист на стол.
— Прикажете заняться этим?
— Имя д'Альенда хорошо известно в округе. Дон Себастьян пал в битве при Лепанто, защищая своего короля и святую Церковь. Мы не можем обойтись с его вдовой, как с какой-нибудь прачкой… Старший брат доньи Терезы близок к Его Величеству. Что скажут при дворе?
Помолчав, он добавил:
— Если донос ложен, и обвинитель просто рассчитывает получить часть имущества? Нас и так упрекают в излишней непримиримости.
— Простите, но о примирении с врагами Церкви не может быть и речи.
— Надеюсь, сеньора д'Альенда неповинна…
— И все же, мы обязаны проверить.
Старший мгновение разглядывал собеседника.
— Итак, брат, вы готовы взять на себя столь тягостный долг?
— Если вы облечете меня доверием.
Старший еще помедлил и, наконец, положил руку ему на плечо.
— Отрадно видеть подобное рвение, брат.
Младший поклонился и направился к двери, однако на пороге был остановлен новым вопросом.
— У нее и в самом деле чудесный голос?
— Она хорошо поет, но плохо говорит.
— Не понимаю.
— Она заикается, когда говорит.
— А когда поет? — быстро спросил старший.
— Нет.
Старший нахмурился.
— Вы правы, донос нельзя оставлять без внимания. В конце концов, на костер всходили люди и познатнее Терезы д'Альенда.
— Если их уличали.
— В том и состоит наша задача, брат, чтобы уличать еретиков.
Младший наклонил голову.
— В моем сердце нет жалости к врагам веры. Как сказал святой Исидор, кого не излечишь лаской, излечишь болью.
— Надеюсь, Господь отдаст всех проклятых еретиков в наши руки… Как отдал Терезу д'Альенда.
* * *
Ну, да, я заикаюсь с самого детства, так что даже имя свое — Тереза д'Альенда — не могу выговорить толком. Едва мне стоит начать «Т-т-тереза да… да…», как собеседник теряет ко мне всякий интерес.
Мое появление на свет стоило жизни матери, чего отец не простил мне по сию пору и уже вовек не простит. Возможно, будь я ребенком ласковым да веселым, сумела бы завоевать его сердце. Но полюбить слезливое существо, пугавшееся звука собственного голоса — оказалось свыше его сил. Временами мне думалось, что лучше быть немой, чем заикой. Наверное, я бы и вовсе замолчала, но на меня обратил внимание монах-францисканец, обучавший моих братьев чтению и письму. Когда он высказал желание заниматься со мной, отец пожатием плеч выразил согласие. Сознаюсь, я не встречала человека, упорнее этого монаха.
Я и начала говорить лишь потому, что поняла: в противном случае до конца своих дней обречена буду слышать его фразу: «А теперь еще раз, медленнее, нараспев». Я спросила: «Отец мой, почему за столь низкое вознаграждение вы взялись за столь тяжелый труд?» Он ответил: «Я верю в Бога». И, видя, что я не поняла, добавил: «И хочу
...
