Оглавление

БАШНЯ КОНТИНУУМА

КНИГА ВТОРАЯ
ВЛАДЕТЕЛЬ

ТОМ ВТОРОЙ

Год второй: Преддверия

Version 2.0, исправленная и дополненная

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ДЖЕНТЛЬМЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ

1.

Впервые за тридцать пять лет руководства Синдикатом Крайм-О наследный принц криминальной империи сёгун Садахару Моримото чувствовал страх. Не просто страх. Нечто худшее. Леденящий, сковывающий душу и тело, ужас. Тошнотворную, свернувшуюся шерстяным клубком в желудке, панику, кисло-жгучую, как отрыжка от застарелой язвы желудка.

В своем кабинете, расположенном на двадцать седьмом этаже штаб-квартиры Синдиката, босс Моримото стоял у затененного окна, сложив руки за спиной и переплетя пальцы, и смотрел на улицу. По блекло-зеленому, будто разукрашенному нежнейшей акварелью, выпуклому небосводу, катились два апельсина солнц, и в преддверии ночи зеркальные высотные здания, утопающие в буйной пурпурно-фиолетовой листве, отбрасывали на розовые тротуары двоящиеся, чернильно-синие, распухшие, змеящиеся тени.

Около парадного входа в здание штаб-квартиры Синдиката собралась группа людей, человек четыреста, в белых бахромчатых балахонах, украшенных сверкающими блестками. Через дорогу, у кованых ворот Центрального Парка, собралась еще одна подобная группа. И еще множество подобных групп, насколько хватало взгляда Моримото, рассредоточились вдоль Главной Магистрали, которая вела в Центральный Би-порт Луизитании, ныне закрытый.

Белые бахромчатые люди захватили и перекрыли не только магистраль, а заняли весь город. Белые блестящие бахромчатые люди не размахивали плакатами, не протестовали, не устраивали митингов или пикетов, не выдвигали требований. Они вообще ничего не делали. Просто пели и танцевали. А еще — ждали. Ждали сутками. Ждали неделями. Ждали месяцами. Ждали, пока очередной из них не падал замертво от истощения и недоедания. А остальные продолжали ждать.

Ждать. Ждать!

Ждать возвращения Короля.

Помимо страха, Моримото постоянно испытывал лютую, кипящую, как смола, злобу. Главным образом, на себя самого. Как он мог упустить момент, когда фарс превратился в трагедию, в катастрофу, напрямую затрагивающую жизни сотен тысяч, даже миллионов людей. Что куда важней, в прямую, непосредственную угрозу Синдикату!

А как замечательно начиналось и развивалось сотрудничество Культа и Синдиката. Храмы Короля и закусочные, торгующие религиозными символами Культа, Королевскими Гамбургерами, росли по Луизитании, как галлюциногенные грибы после кислотных дождей. Люди съезжались со всей Империи, чтобы присоединиться к Культу. Вожди Культа обирали несчастных до последней нитки, оставляя нищими и голыми, без средств к существованию, забирали деньги себе и не забывали выплачивать по-королевски щедрую мзду Синдикату за покровительство.

Доколе Культ исправно платил Синдикату, верхушку Крайм-О не волновало положение оболваненных сектантов. С какой, собственно, стати. Синдикат был коммерческой, а не душеспасительной организацией. Вдобавок, Моримото не сомневался, что внезапная и абсурдная популярность Культа скоро сойдет на нет, и оттого всем заинтересованным лицам следовало ковать железо, пока горячо.

Потом вдруг прекратились выплаты со стороны вождей Культа. Следом выяснилось, что так называемые вожди — лишь подставные лица, дутые фигуры, марионетки в чьих-то умелых руках. Имена подлинных вдохновителей и руководителей Культа оставались тайной, и Моримото не сумел добиться ни малейшей ясности в этом вопросе даже использовав всю мощь своей криминальной империи.

Невероятно.

Дела шли хуже и хуже. Вдруг выяснилось, что логово Синдиката, столица Луизитании (в стародавние времена Федерации — Федеральная Тюрьма, в память о чем столица и, собственно, единственный город Луизитании до сих пор носила официальное название ФТ № 1892) оккупирована, по меньшей мере, четырьмя миллионами сектантов. Абсолютное большинство приверженцев Культа были больны, безумны, брошены на произвол судьбы своими страдающими, разоренными семьями. Весьма немногих удалось вернуть домой. Тогда же, после целого ряда неприятных инцидентов, выяснилось, что разозленные культисты быстро превращаются из умственно отсталых, меланхолических зомби с промытыми мозгами в необычайно опасных кровожадных ублюдков, готовых прикончить всякого, кто станет у них на пути.

Во избежание массовых беспорядков с непредставимым результатом, Синдикату пришлось обеспечивать культистов каким-никаким питанием, а также кровом и пристанищем. Роскошные отели были набиты сектантами, казино, бордели и наркопритоны простаивали, неоновые вывески потухли, иссякли золотые фонтаны, изливающиеся розовым шампанским. Синдикат нес катастрофические убытки.

И все же, колоссальный финансовый ущерб был далеко не самым худшим.

Худшим, то есть, по-настоящему плохим, была ожившая статуя Короля в главном храме Культа, в Пятом Секторе, на Рю де Лав. В двести футов высотой, отлитая из чистого золота, высшей пробы, с глазами из сапфиров и рубиновыми губами, статуя смеялась, играла на гитаре, танцевала и пела. Так продолжалось вот уже три стандартных месяца без перерыва. Днем и ночью, круглосуточно, без перерыва, Король исполнял свои Лучшие Хиты.

Во всяком случае, именно так именовали эту разновидность религиозных гимнов сами сектанты. Разобрать, о чем поет статуя, было невозможно, поскольку пела она на старинном наречии, архаичном диалекте, некогда довольно распространенном, но полностью вышедшем из употребления уже в эпоху ранней Федерации, после Последней Мировой Войны. Получивший великолепное образование Моримото угадывал в этом наречии крайне искаженную чеканную латынь. Пришлось постараться, чтобы разыскать специалиста по древним языкам. После перевода выяснилось, что Король, в сущности, исполняет легкие любовные песенки. Ничего зловещего.

Суть наваждения едва ли заключалась в словах песнопений, а, скорее, в ритмах и голосе самого Короля, который пробирался под черепную коробку прямо в мозг и жалил, будто змея. Даже в своем офисе, за три мили от храма Короля, Моримото слышал его пение, пусть и почти полностью приглушенное защитными звуконепроницаемыми экранами. Стены вибрировали, заставляя сёгуна время от времени непроизвольно дергаться и притоптывать ногой в такт пению. Как и его приближенных. Как и преданных солдат на их постах.

Чудовищно. Слуги Моримото давно умоляли его покинуть город и перебраться в столицу, где у него имелись чудесные, роскошные, спокойные апартаменты. Но как он мог оставить любимый город на растерзание странному, безжалостному врагу. Это означало принять поражение и дезертировать, а Моримото не привык сдаваться без боя.

После того, как статуя в начале года ожила во второй раз, Моримото продержался почти месяц, затем собрал приближенных и велел принять немедленные меры.

— Идите туда и взорвите проклятый храм вместе со статуей.

Сама по себе идея была восхитительно проста и великолепна… вот только карательный рейд Синдиката бесславно захлебнулся. Возле храма с танцующей статуей ежедневно дежурили многие тысячи сектантов, и невесть почему разведчики и военные аналитики Синдиката решили, что сломить их сопротивление окажется плевым делом. Бешеные убийцы Синдиката без милосердия и снисхождения прокладывали дорогу через толпу лучевыми винтовками и самурайскими мечами, взрывчаткой и гранатами, водометами и слезоточивым газом. Какое там! Им не удалось подойти даже к воротам храма Короля, не то что пробраться внутрь. Охваченные невероятным гневом, раззадоренные запахом крови, культисты набросились на солдат Синдиката и, безоружные, голыми руками, разорвали их на куски, в ошметки, в клочья.

В результате провальной операции культисты потеряли, по приблизительным оценкам, двадцать тысяч убитыми и примерно столько же тяжело ранеными, изувеченными, обожженными и отравленными. Синдикат потерял две сотни солдат убитыми, триста ранеными и еще сотня пропала без вести! Четверых из пропавшей сотни так и не нашли… а остальные обнаружились позже.

В рядах сектантов. В белых бахромчатых балахонах. Вместе с остальными культистами бывшие элитные солдаты, гордость и слава Синдиката, ждали.

Ждали.

Ждали!

Ждали возвращения Короля.

Тут-то Моримото забеспокоился, по-настоящему забеспокоился.

Ибо к Культу примкнули люди из его личной гвардии, самые что ни на есть высококвалифицированные кадры, воспитанные в духе безоговорочной преданности организации и лично боссу Моримото! Плоть, кровь и душа Крайм-О — их элитные солдаты!

Подготовка одного солдата занимала годы и обходилась в миллионы империалов, уж не говоря о расходе человеческого материала. Кандидатов отбирали еще во младенчестве, причем вербовщики Синдиката вели поиски подходящих детей по всей Империи. Поскольку из ста тысяч детей лишь один в лучшем случае соответствовал строжайшим критериям отбора, эта разветвленная и глубоко законспирированная сеть не прекращала работы ни на мгновение. В основном, детей выкупали у их родителей или государственных учреждений вроде сиротских приютов, но, если дело не ладилось мирным путем, малышей попросту похищали и отвозили на Луизитанию.

Здесь, в необъятных подземных казематах здания штаб-квартиры Синдиката, детей до трех лет держали в специальных яслях; потом переводили в казармы, и начинались бесконечные часы жесточайшей муштры, военной и физической подготовки, психологических тренингов. Будущих элитных якудза кормили особой пищей, пичкали боевыми наркотиками, разрезали вдоль и поперек и начиняли боевыми имплантатами. Из них до капли выкачивали кровь, вливая в вены особенный химический раствор. Лица их заменялись сверхпрочными лицевыми масками, лишая их жалких остатков индивидуальности. Все эти манипуляции были столь жестокими, бесчеловечными и болезненными, что из трех тысяч отобранных детей до совершеннолетия доживал лишь один.

И все же, затраченные усилия окупались с лихвой. Достаточно сказать, что против элитного солдата Синдиката в открытой схватке мог выстоять лишь Отец-Паладин. Да, постные церковники из Священного Трибунала умели превращать воду в вино, а людей из плоти и крови — в непобедимые стальные машины. Но их машины служили печальному христианскому Богу, тогда как для элитных якудза Спасителем, отцом, матерью, вселенной, любовью, сексом и смыслом существования был Синдикат.

Тем не менее, они предали организацию.

Перешли на сторону врага. На сторону Культа!

Оправившись от шока, вызванного тотальным провалом операции и предательством в рядах организации, Моримото начал действовать. Для начала, провел крупномасштабную чистку в рядах Синдиката, избавившись от каждого, кто вызывал малейшее подозрение. Он лично участвовал в пытках и казнях, обставленных с доподлинно восточной изобретательностью.

Когда Моримото несколько утолил жажду крови, его приближенные предложили предпринять новый штурм храма Короля и танцующей статуи, на сей раз с применением тяжелой бронетехники и огневой поддержкой с воздуха. При здравом размышлении Моримото пришлось отвергнуть заманчивую затею. Синдикат пока не был готов к полномасштабной войне, в которую грозило вылиться открытое столкновение с миллионами сектантов, наводнивших Луизитанию.

Официально обратиться к федеральным властям за помощью, опять же, значило позволить вести на своей территории крупномасштабную войну. Притом глава Синдиката ничуть не сомневался, что, покончив с культистами, войска Империи примутся за Синдикат. Никто не даст ему гарантий. А, уничтожив Синдикат, власти впервые за многие столетия получат в единоличное пользование копи услада-плюс, каковая перспектива даже наводила Моримото на мысли, не стоит ли за аферой с Культом старинный соратник и друг, директор Отдела Благонадежности, Блэк Холлис? На словах Холлис якобы сочувствовал свалившемуся на Моримото злосчастью и обещал поддержку, но покуда его участие сводилось к пустым обещаниям.

В поисках выхода из кошмарной ситуации Моримото даже пал настолько низко, что связался с главой Священного Трибунала. Разговор получился крайне тяжелым и неприятным для обоих. И безрезультатным.

— Разумеется, я в курсе вашей проблемы, господин Моримото.

— Было бы в высшей степени прекрасно, если бы вы прислали сюда сотни три-четыре тысячи ваших фанатичных Отцов-Дознавателей, пока моя проблема еще не превратилась в нашу общую проблему, — сказал Моримото, хмуро глядя на экран переговорного устройства. Там во всей красе он мог видеть главу Священного Трибунала в черном монашеском облачении, с распятием на груди. Пальцы одной руки Райта перебирали хрустальные четки, покуда другой рукой он, улыбаясь чему-то сокровенному, поглаживал рыжеватую бороду.

— Под монстрами вы имеете в виду моих мальчиков?

— Ваши мальчики помогут моим мальчикам. Что скажете?

— Вам ведь заранее известен мой ответ.

— Ваши благородные принципы…

— Нет, господин Моримото. Реальная проблема вовсе не в моих принципах. Невероятное количество жертв среди гражданских.

— Под гражданскими вы подразумеваете сектантов? — уточнил глава Синдиката холодно.

— Нет. Я имею в виду несчастных заблудших людей, оболваненных дьявольскими сказками Культа. Так вот, даже при самом благоприятном развитии событий число погибших и пострадавших в результате военной операции на порядки превысит… максимально допустимое. Мои мальчики отказываются работать в подобных условиях и не будут, даже если я отдам прямой приказ.

Солдаты, обсуждающие приказы командира, мало того, отказывающиеся выполнять их! Немыслимая ересь, святотатство, богохульство, если угодно. Однако, именно такова была специфика работы военных подразделений Священного Трибунала – спасать… если не вечные души, так хотя бы бренные тела. И неважно, при каких обстоятельствах. Военные действия, захват заложников, сатанинский культ, — основной задачей подразделений Трибунала была минимизация потерь среди гражданских и лишь во вторую очередь — беспощадная расправа над противником.

— То есть… вы считаете, что здесь уже некого спасать. Совсем, совсем некого.

Глава Священного Трибунала не колебался и не медлил с ответом ни секунды.

— Определенно, господин Моримото. Включая вас. Знаю, вы подготовили деловое предложение, наверняка заманчивое. Но неужели вы всерьез считали, будто я по каким-либо причинам соглашусь торговаться с вами? Увольте. Прежде чем мы расстанемся, надеюсь, навсегда, ответьте на один вопрос.

Моримото молча кивнул, впечатленный уверенностью этого человека в своей безоговорочной правоте. Райт рассмеялся.

— Ваше лицо, Садахару…

Да, верно… его лицо!

— Мне докладывали, что с вами произошел несчастный случай, но, право, не думал, что все настолько серьезно. Как это случилось? Кто-то из ваших соратников окунул вас в чан с пираньями?

— Заткнитесь.

— Судя по всему, вам больно, очень больно.

— Да…

— Вы страдаете?

— Каждое мгновение, каждую секунду…

— Что ж. Я рад. Страдание очищает душу, Садахару.

Беседа закончилась ничем, разве Моримото ясно уразумел, что Святая Единая Церковь крайне своеобразно трактует понятие «христианское милосердие». Ну, хорошо. У Моримото имелись запасные варианты. Например, Народный Трудовой Альянс во главе с губернатором Южной Венеции Винсентом Вольфом. И теперь Моримото с нетерпением ждал визита генерала и впервые за долгое время — хороших новостей.

Би-яхта генерала Вольфа полчаса тому назад приземлилась в частном Би-порту Синдиката, расположенном в закрытой зоне в южной части столицы; учитывая, что сектанты перекрыли основные транспортные магистрали, ехать сюда генералу Вольфу и его свите предстояло кружными путями, а это означало, что они доберутся до штаб-квартиры Синдиката не раньше, чем через сорок минут. Отпрянув от окна, Моримото подумал, что этого времени хватит, чтобы прилечь, перевести дух перед важным разговором и подвергнуть медицинским процедурам свое изувеченное лицо.

Всего-то стандартных полгода тому назад у главы Синдиката было, хмм, почти человеческое лицо, не лишенное, пожалуй, своеобразной привлекательности, каковую придавал его внешности старинный семейный недуг. Как и абсолютно все его предки по мужской линии, Моримото был альбиносом. Сочетание строгих, неулыбчивых, чеканных азиатских черт, белоснежно-белых волос и глаз необычного фиолетового цвета, производило поразительное впечатление. Особенно, что греха таить, на женщин. Бедняжек не отпугивали даже ужасающие слухи о его склонности пытать и разрезать своих любовниц на мелкие кусочки.

Сам Моримото находил свой успех у женского пола фактом забавным, но и только. Он был серьезным человеком и предпочитал производить впечатление на других серьезных людей неимоверной жесткостью, дьявольской хитростью и деловой хваткой. Вдобавок, благороднейший недуг альбинизма, фамильное проклятье их преступной семьи, доставлял Моримото немалые страдания. Он плохо слышал и видел, а, стоило лучу солнца случайно коснуться его кожи, Моримото начинал дымиться, будто вылезший из гроба вампир.

За шестьдесят шесть лет жизни он поневоле смирился с этими неудобствами, и со своим пугающе-привлекательным лицом, и намеревался протянуть еще лет двадцать… или до тех пор, по крайне мере, покуда одна из его девяти дочерей, луноликих сестер несчастного Тэцуо, не произведет на свет странного светловолосого младенца, будущего наследника богатств Крайм-О. Вот только нелепая случайность спутала все карты.

В результате этой случайности Моримото лишился лица. Теперь лица как такового у главы Синдиката больше не было, а был металлический каркас из медицинской разновидности ультра-стали, состоящий из шунтов, пористых пластин, поршней и слоящихся лохмотьев пузырящейся кожи, схожей по консистенции со свернувшимся, прогорклым творогом. В каркас были встроены хитроумные сенсоры, без которых Моримото не мог ни видеть, ни слышать, а в его разорванное, изувеченное горло — сложная система серебряных трубок, без которых он не мог говорить, есть и дышать.

Человек несведущий и неподготовленный, увидев главу Синдиката, наверняка бы без лишних слов свалился в обморок, а, очнувшись, начал бы задавать вопросы. Что? Что это? Крайняя стадия сифилиса, когда у распутника, как на старинных нравоучительных гравюрах, отваливается нос? Проказа? Серная кислота? Последствия радиационного облучения? Пираньи?

Предположения занятные, но ни одно из них не являлось правдой. Моримото потерял лицо в конце прошлого стандартного года, во время поездки на Эпплтон, куда отправился с ревизией в сопровождении директора Отдела Благонадежности Блэка Холлиса.

Трое суток он изучал отчеты, касающиеся добычи драгоценного минерала и, в целом, обстановки в Гетто, осматривал лаборатории Синдиката, где велись постоянные разработки новых видов наркотиков, синтезированных на основе услада-плюс, и даже спускался в шахты. Холлис все это время сопровождал главу Синдиката и все это время отчаянно нервничал. Наконец, когда визит Моримото уже подходил к концу, директор ОБ решился на серьезный разговор.

— Господин Моримото, нам определенно надо поговорить, это важно.

— О чем?

— О будущем наших с вами копей услада-плюс, о чем же еще?

На Эпплтоне, в одном из административных зданий Гетто, у главы Синдиката были свои личные покои. Там-то они с Холлисом и побеседовали. Директор Отдела начал издалека.

— Господин Моримото, пока опасность, скорее, гипотетическая и абстрактная… и все же… не сомневаюсь, однажды наступит момент, когда нам придется убраться с Эпплтона.

— Что вы там бормочете, Холлис, ни черта не разберу.

— Я говорю, убраться с Эпплтона…

Моримото как раз подносил к губам стаканчик с отменным виски тридцатилетней выдержки и расплескал спиртное на полпути ко рту. Убраться с Эпплтона? Нелепо! Смехотворно! Невозможно и представить, какие колоссальные прибыли приносили шахты услада-плюс. Главное, несмотря на проблемы и издержки, с каждым годом эти колоссальные прибыли все росли.

— Убраться? Вы шутите?

— Вы ведь сами знаете, не-существа постоянно бунтуют, и с каждым годом нам становится все трудней держать их под контролем…

Моримото выпил и поморщился. Грязные, вонючие, волосатые, неблагодарные твари! Если подумать, разве такой ужасной была их жизнь в Гетто? Не-существ кормили, лечили, обеспечивали кровом, выпивкой, развлечениями, смотрели сквозь пальцы на их кровавые ритуалы в честь Матери-Богини. Да, работа в шахтах была исключительно тяжелой, но главным образом оттого, что пары услада-плюс на глубинах очень быстро превращали оборудование в ржавое железо. Что станется с не-существами, если, допустим, люди и правда уберутся? Да мутанты в одночасье подохнут с голоду и от болезней.

— Не понимаю, о чем вы, Холлис.

— Помните, я излагал вам концепцию услад-плюсовой эволюции?

— Конечно. Из-за постоянного воздействия услада-плюс вонючие твари застряли на переходной ступени между человеком и каким-то мерзким животным или насекомым, или рыбой… или улиткой.

— Да, но дело в другом. Я считаю, что их эволюция — в действительности, весьма разумный, организованный, контролируемый и направляемый процесс…

Холлис только что сделал себе инъекцию услада-плюс и, крайне утомляя Моримото, излагал свои теории слишком громко, и дергано жестикулировал, и качал ногой в сером ботинке. Моримото, впрочем, уже довелось ознакомиться с его бредовыми измышлениями. Директор ОБ попросту считал, что Мать-Богиня вовсе не выдумки тупоголовых туземцев, что она на самом деле существует, мало того, она — разумная, осязаемая сила, контролирующая ход услад-плюс эволюции.

— Не удивлюсь, если когда-нибудь наши рабы станут нашими господами, — предрекал Холлис, — посмотрите на них, посмотрите внимательней на это чудо эволюции! Не-существа пережили три столетия полной изоляции от всего человечества, два столетия оккупации Черным Триумвиратом и пять столетий рабства при Империи! Все это время не-существа менялись, мутировали, приспосабливались, выживали, и этот процесс не прерывался ни на секунду! Вы говорите, они — лишь жалкая, никчемная пародия на человека? А я отвечаю вам: нет, это и есть люди, Сверхлюди, если угодно, новая, высшая раса. Что для них тысяча лет страданий и унижений, когда впереди у них миллионы, если не миллиарды лет, безоговорочного владычества над Вселенной?

Непонятно, верил ли сам директор Отдела Благонадежности в эту ахинею. Что вообще могло твориться в голове у накачанной наркотиками рептилии.

— Глупости вы несете, Холлис. Ваши обожаемые мутанты — безразличные животные, слишком тупые, медлительные и ленивые даже для работы в шахтах.

— Я уверен, вы передумаете, когда увидите Изменившихся.

— Кого?

— Изменившихся. Новую ступень. Эволюционный скачок. Начало для них и finita la comedia для нас. Во имя нашего всеобщего блага, надеюсь, это лишь случайная мутация, девиация, одно из тысяч отклонений, рожденных усладом-плюс. Вы непременно должны взглянуть на них.

Моримото уже был не слишком молод для подобных поездок. Мрачная атмосфера Эпплтона неприятно воздействовала даже на него. Он выпил и хотел спать. Он даже начал кивать своим самураям, чтобы они вежливо выпроводили директора ОБ восвояси, но Холлис желтыми, когтистыми лапами вцепился главе Синдиката в рукав пиджака.

— Господин Моримото, чтобы понять, о чем я говорю, вы должны увидеть это своими глазами.

Сёгун с трудом подавил вздох. За двадцать лет службы в Гетто, пройдя путь от рядового надсмотрщика до директора, Холлис сделался законченным наркоманом, не подлежащим лечению. Вечное проклятие услада-плюс не щадило никого. В общей сложности Холлис употреблял услад-плюс уже три десятка лет, и его рептильи мозги, должно быть, уже давно сгнили и превратились в труху.

— Кого я должен увидеть, Холлис.

— Изменившихся.

О, священные духи предков! О, Христос! О, Будда! О, Красный Император Мао! Что за темные, зловещие силы подхватили главу Синдиката и понесли по запутанным лабиринтам коридоров, и лестниц, и лифтов, вниз, вниз, в научно-исследовательский комплекс Отдела Благонадежности.

— Подождите, вы сами сейчас увидите, — постоянно бормотал Холлис, будто в забытьи.

Разумеется, страсть как хотелось обвинить его во всем том, что произошло дальше, но это было бы несправедливо. Прежде чем продемонстрировать Моримото и его приближенным монстров, порожденных усладом-плюс, Холлис несколько раз внятно и очень настойчиво предупредил о чрезвычайной опасности и велел своим людям, а также людям Моримото держать ухо востро, а оружие — наготове. Сотрудники сектора биологических исследований принесли громоздкие защитные костюмы. После того, как визитеры оделись, их всех пропустили через специальные камеры, где обрызгали смесью различных химических жидкостей, включая состав, отбивающий человеческие запахи.

— Держаться на расстоянии не менее десяти футов от клетки, — сказал заведующий лабораторией, — не переходить красную черту. Не делать резких движений, не повышать голоса, избегать прямого зрительного контакта с… подопытным образцом. Я не шучу. Изменившиеся чрезвычайно опасны.

Пока заведующий вел делегацию по ослепительно сверкающим хромом и неоном переходам, с молчаливого позволения Холлиса, он поведал господину Моримото историю Изменившихся.

Первый из них был обнаружен случайно восемнадцать стандартных лет тому назад. Симптоматично, что, едва народившись на белый свет, Изменившийся сожрал новорожденных братьев и сестер, и прикончил родную мать. Несчастный отец был настолько напуган плодом собственных чресл, что обратился за помощью к охранникам Гетто. С превеликим трудом отловив и засадив детеныша в клетку, тюремщики передали драгоценный экземпляр в лабораторию, в распоряжение дипломированных специалистов Отдела Благонадежности.

В лаборатории детеныш провел меньше суток. Инстинкты настойчиво вопили ему о том, что следует как можно скорей убраться из странного белого места с пробирками, ретортами и вкрадчивыми людьми, облаченными в подобия космических скафандров. Проведя беспокойную ночь, Изменившийся решился на побег. Он сломал клетку, прикончил десятерых лаборантов и тяжело ранил четверых, убил охранников, прогрыз стальные двери и, выбежав в коридор, устремился навстречу свободе, гигантскими прыжками перемещаясь по потолку.

По дороге Изменившийся встретился с бригадой ремонтников, здоровых, крепких мужчин, в соответствии со спецификой Гетто — военнообязанных, а это означало, что, помимо инструментов, они носили табельное оружие, с которым умели неплохо обращаться. Но оружие не помогло. Изменившийся обрушился на людей с потолка каскадом звериной ненависти, и спустя три минуты от четверых ремонтников осталось лишь влажное пятно на полу, как если бы кто-то прихлопнул гигантского комара.

Тем временем один из выживших лаборантов, истекая кровью, добрался до кнопки экстренной связи, связался с дежурными Дирекции Гетто и передал на мониторы главного терминала изображения, полученные с футур-камер слежения. Душераздирающих видов разгромленной лаборатории, украшенной гирляндами человеческих внутренностей и кусками плоти, хватило, чтобы власти Гетто приняли решение выслать отряд специального назначения. Пока суть да дело, лабораторный сектор изолировали, а через вентиляционные решетки пустили боевой отравляющий газ. Вернуть прежнее качество жизни выжившим ученым с их развороченными кишками и оторванными конечностями едва ли смогли бы самые современные средства медицины. В любом случае, было гораздо важнее нейтрализовать монстра, чем пытаться спасти малозначительные жизни каких-то лаборантов.

Через сорок минут военные, облаченные в тяжелые универсальные бронекостюмы, бесстрашно вошли в горчичные гейзера ядовитого газа, готовые к… собственно, к чему? Никакое живое существо без специальной защиты не смогло бы протянуть в этих отравленных облаках и двух минут… разве Изменившийся.

Живучесть монстра явилась для военных сюрпризом. Надышавшись газа, монстр посинел, покрылся кровоточащими язвами, распух, надрывно кашлял и истерически визжал, но ничуть не утратил боевого задора, и яростно набросился на военных.

— Операцией руководил полковник Кольт, — рассказывал Моримото заведующий лабораторией, — эх, настоящий был мужик, несгибаемой воли, вояка старой закалки, сейчас таких не делают. Так вот, Изменившийся набросился на полковника и вмиг оттяпал ему руку по локоть, нарушив герметизацию бронекостюма. А кругом, понимаете ли, газ. А что, по-вашему, это значит?

— Мгновенная гангрена, — пробормотал Моримото.

Именно так полковник лишился руки. Одна половина исчезла в пасти Изменившегося, другая, от локтя до плеча, моментально превратилась в пузырящееся, обожженное месиво с белеющими обломками костей. Костюм через секунду восстановил герметизацию, намертво запечатав обрубок руки и остановив фонтаны крови, а встроенный медсервер молниеносно впрыснул в кровь полковнику бешеные порции обезболивающего и антишоковых средств. Кольт лишь на мгновение прикрыл глаза и пошатнулся. К несчастью, в это ускользающе мимолетное мгновение Изменившийся успел откусить головы трем солдатам полковника и вознамерился ускользнуть в технический люк, чтобы и дальше использовать лабораторный комплекс в качестве своей игровой площадки.

В самый последний момент невозможным усилием воли Кольт здоровой рукой ухватил Изменившегося за конечность, крутанул высоко над головой и с бешеной силой швырнул об стену. Голова Изменившегося с пульсирующим родничком треснула, будто переспелая дыня. Но и с размозженной головой не-существо продолжало трепыхаться и пыталось убежать, каковой поразительный факт бесстрастно зафиксировали камеры слежения. Тогда Кольт поднял с пола винтовку и расстрелял тварь в упор.

Моримото, выслушав рассказ, поперхнулся.

— Подождите-ка, вы сказали — родничок? — глухо уточнил он через переговорное устройство костюма биологической защиты.

— Так ведь наш первый Изменившийся был совсем маленький, — ответил Холлис, ржаво посмеиваясь, — всего двое суток от роду. В течение последующих лет мы достоверно зафиксировали еще четыре случая рождения Изменившихся, но добраться до них не успевали, так как родители приносили их в жертву Матери-Богине, как они всегда проделывают с неполноценными детенышами. Вам известно об этом обычае, господин Моримото.

Критерии, по каким не-существа избавлялись от детенышей, для людей не всегда отличались кристальной ясностью. Понятно, что, по большей мере, в жертву Матери-Богине приносились уже мертворожденные, чудовищно изувеченные, страшно больные и явно нежизнеспособные особи, хотя, порой, как казалось, по неясным соображениям родителями уничтожались вполне здоровые детеныши. За пять столетий власти Гетто устали бороться с поклонением Матери и церемониями в ее честь, но в интересах науки все же считали необходимым отбирать у родителей особенно выдающиеся в уродстве экземпляры, которые аккуратно помещали в кунсткамеры секретных лабораторий. Такой же чести, наконец, удостоились Изменившиеся.

— Сколько исполнилось тому образцу, который вы собираетесь нам сейчас продемонстрировать? — поинтересовался Холлис у заведующего.

— Две недели, сэр.

— Сколько у нас всего подопытных образцов?

— Пять, сэр. Самка и четыре самца. Девочку и одного мальчика мы используем для экспериментов; остальные находятся в саркофагах с питательной жидкостью в глубоком анабиозе. Всего на сегодняшний день зафиксировано тридцать два случая рождения Изменившихся. Из них нам удалось получить двадцать экземпляров. Всех, кроме тех пяти, мы умертвили при достижении ими критического возраста в один месяц… в связи с их чрезвычайной опасностью.

Запертый внутри костюма биологической защиты, Моримото изнывал от жары и духоты, к тому же, ему уже до смерти блуждать по однотипным, трубчато-стрельчатым, серебристо-стальным переходам исследовательского комплекса. Наконец, Моримото начал испытывать… что-то вроде симпатии к этому… как его? Изменившемуся. Какое живое существо — или не-существо — не захотело бы без оглядки бежать отсюда?

В общей сложности, делегация проделала никак не меньше четырех миль по бесконечным коридорам, пока пред ними не предстала ничем не примечательная стальная дверь без опознавательных знаков. Холлис толкнул дверь, и они вошли.

— За черту не переступать! — дважды, громко и настойчиво предупредил Холлис, кивнув на пол, разделенный толстой красной линией.

Моримото поглядел вперед и увидел куб девять на девять футов из бронестекла со стенками в десять дюймов толщиной, оплетенными мелкоячеистой сиренево-фиолетовой электрической сеткой под высоким напряжением. Сам куб был заключен в пузырь из четырех или пяти слоев сверхпрочного экранирующего пластика.

Существо, находящееся в клетке, не выглядело опасным. Совсем напротив. Оно выглядело очень беззащитным. И… необычайно милым.

Потому что это был ребенок. Самый обычный ребенок, крупный, здоровый, светловолосый, голубоглазый, курносенький, розовый, в младенческих складочках, совсем голенький, не считая подгузников. На вид ему было года два. Сидя в клетке, ребенок возился с разноцветными кубиками, которые интересовали его куда больше посетителей.

Моримото изумленно пригляделся, но не обнаружил у ребенка видимых дефектов, печальных последствий облучения парами услада-плюс. Как и видимых рудиментов и атавизмов, вызываемых тем же постоянным облучением, порой омерзительно карикатурных, вроде хвостов, щупалец, жабр, фасеточных глаз, даже зачатков крыльев. Или третьего глаза во лбу, или пяти сердец, или двенадцати ног. Или хотя бы обычной для здоровых не-существ зеленоватой шерсти, которая предохраняла не только от лютых ночных холодов, но и защищала от разрушительного воздействия услада.

Вот только на Изменившемся не было ни клочка шерсти, ни малейшего намека на шерстяной покров. Выглядел он точь-в-точь как маленький человеческий ребенок. Тут-то глава Синдиката и уразумел с удручающей ясностью, отчего Холлис так громко, и быстро, и взволнованно говорил, и брызгал желтой, отравленной наркотиком, слюной, и размахивал руками.

— Ведь это обычный человеческий ребенок!

— Ни чуточки, оно просто выглядит, как ребенок, — ответил Холлис мрачно.

— Любопытно. Не означает ли схожесть вашего подопытного с человеком, что услад-плюсовая эволюция, о которой вы постоянно твердите, взяла и повернула вспять?

— Вот именно что не повернула, господин Моримото, а, по видимости, вышла на новый виток. Повторяю, пусть вас не обманывает внешний вид объекта. В нем нет ничего человеческого, кроме насквозь фальшивой внешней оболочки. Уже сейчас он в четыре раза физически сильней взрослого тренированного мужчины, невосприимчив к широчайшему спектру излучений и ядовитых веществ, малочувствителен к критическим перепадам давления и температур, превосходно видит в темноте и так далее. В действительности, мы обнаружили у него одну-единственную уязвимость. Как всякое не-существо, он должен дышать воздухом с примесью услада-плюс. Однако, мы полагаем, что…

Холлис продолжать говорить, в такт своим словам размахивая желтой рукой, но Моримото был не в состоянии сосредоточиться на его речи. Главу Синдиката не оставляло ощущение, что он пал жертвой нелепого розыгрыша. Зачем ребенка посадили в клетку? Какой вред мог причинить такой славный малыш? Вдруг Моримото понял, что ребенок перестал играть, а смотрит прямо на него невинным взглядом чистых голубых глаз. Очень хотелось провести ладонью по льняным волосикам, обнять ребенка, успокоить.

— Тэцуо.

Изменившийся улыбнулся.

— Отец.

— Тэцуо…

Что же это такое? Эта жуткая тварь совсем ничем не напоминала его покойного сына. Очнувшись, Моримото рассмеялся. Смех его, больше напоминающий хриплое карканье стервятника, взволновал охранников и заставил замолчать Холлиса.

— Прикончить, — рявкнул Моримо на ниппоне, ткнув пальцем в клетку.

Холлис часто-часто заморгал.

— Что? Что он сказал? Как так — убить? Позвольте, но это бесценный экспериментальный экземпляр! И самый смирный из всех, что у нас до сих пор были…

Охранников Моримото ничуть не тронуло жалкое лепетание Холлиса, они должны были беспрекословно выполнять приказы босса, не спрашивая и не требуя объяснений его царственной воли. Не существовало на земле сил, способных помешать якудза Синдиката исполнить долг перед организацией и своим господином… разве… Изменившийся.

Ребенок не перестал улыбаться невинной улыбкой, когда Моримото подбросило на месте, крутануло, и он полетел вперед подобно выпущенному из пращи камню. Головой он пробил экранирующий купол и дюймы бронированного стекла. Шлем защитного костюма треснул и практически развалился на куски, но смягчил удар, хотя далеко не настолько, чтобы Моримото не почувствовал себя очень плохо, оказавшись лицом к лицу с Изменившимся. Израненный осколками стекла, он дергался, поджариваясь на электрической сетке. Время приобрело консистенцию липкой тянучки. Раздались выстрелы.

— Отключите ток! Отключите ток! — заорал Холлис.

Но Моримото ничего не понимал и не видел, кроме голубых глаз Изменившегося. Таких доверчивых, таких прозрачных. Не-существо вцепилось в него. С виду слабые детские ручонки Изменившегося были налиты невероятной силой, и Моримото лишь сейчас осознал всю меру нечеловеческого, столь вероломно упрятанного в обманчиво человеческую оболочку. Пухлый рот Изменившегося приоткрылся и оказался безразмерным зевом. Внутри дергался длинный, по-змеиному, раздвоенный язык. Изменившийся подтянулся, хватаясь за плечи Моримото. Пасть его, растягиваясь, превратилась в безразмерный зев и плотно облепила лицо Моримото слизистым капюшоном.

Чавк, чавк, чавк.

Изменившийся пожирал его лицо, его лицо, его лицо…

Месяц спустя глава Синдиката вышел из комы. Еще два месяца спустя после череды сложнейших хирургических операций обрел способность слышать, разговаривать и видеть. Когда Моримото разрешили посещения, к нему зашел Холлис. Он был подавлен и нес какую-то белиберду о том, как ему жаль и все такое прочее. Моримото выслушал его равнодушно.

— Где ребенок? — спросил он коротко и холодно.

— Господин Моримото.

— Я спрашиваю вас, где ребенок!

— Ну… после инцидента с вами мы были вынуждены уничтожить всех Изменившихся…

— Врете. Вы ведь их и пальцем не тронули, Холлис. Не стоит лгать и оправдываться, не тратьте наше с вами время.

— Но… позвольте! Это бесценные для науки экземпляры! Я уже не говорю о том, что безмерные страдания и унижения, которым постоянно подвергаются не-существа, это простой, неприкрытый геноцид!

Моримото ничуть не взволновала болтовня о науке… тем более, о геноциде. Его интересовало другое. Именно, возможность использования Изменившихся в военных целях. То есть, в целях Синдиката. Сёгун находил эту идею поистине завораживающей и бредил ею все три месяца своей ужасной болезни. Маленькие дети, невинные существа, убивающие, кромсающие, взрывающие! Моримото видел себя во главе этого кукольного воинства, подобно гамельнскому крысолову.

— Холлис, вы должны передать моим людям всех Изменившихся. И поступать так впредь.

— Что вы собираетесь с ними делать?

— Вы говорили о Сверхлюдях, помните? Так вот, Сверхлюди мне даром не нужны. Я же не помешанный маньяк какой. Мне нужны Сверхсолдаты.

В свете больничных ламп Холлис выглядел желтым, как китаец. Тьфу ты! Моримото на дух не переносил китайцев.

— Господин Моримото, не смею сомневаться в вашей мудрости, но, как вы сами имели несчастье убедиться, Изменившиеся чрезвычайно опасны…

— Это уже не ваша забота, — перебил Моримото, — ваша забота — передать моим сотрудникам ваших смешных зверушек. Я уверен, если мои служащие захотят выжить, то довольно скоро и самым превосходным образом научатся держать Изменившихся под контролем.

Холлис выглядел расстроенным.

— Господин Моримото, поверьте, демонстрируя вам Изменившегося, я не рассчитывал, что вы захотите использовать их в качестве оружия. Я намеревался указать вам на тот очевидный факт, что не-существа разумны не меньше нас с вами, а то и превосходят нас в развитии. Возможно, нам стоит признать наши ошибки и заблуждения, покончить с эпохой подавления и репрессий, и открыть новую эру, прощения, взаимного познания и понимания…

Моримото ощутил сожаление. Долгие годы их с Холлисом сотрудничество было плодотворным и взаимовыгодным для обоих сторон, но, к сожалению, всему хорошему приходит конец.

— Блэк… да поймите, эти благоглупости несете не вы, а услад-плюс, растворенный в вашей крови. Предполагаю, вы в глубине души прекрасно понимаете, что причиной ваших неуместных гуманистических порывов служит наркотик. Припомните, в годы вашего руководства Гетто, порой при вашем непосредственном участии, были уничтожены тысячи бунтующих не-существ. Вы убивали тварей этими самыми руками. Вы стреляли в них.

— Вы даже представить не можете, как я сожалею обо всем.

Моримото выдохся. Несуществующее лицо горело в неземной агонии фантомной боли.

— Что ж, надеюсь, ваши сожаления по любому поводу не помешают вам исполнять ваши обязанности. Доставьте мне Изменившихся. И постарайтесь собраться и взять себя в руки!

Но Холлис уже не мог собраться. Он становился бесполезен, а то и опасен. Его требовалось ликвидировать и заменить здоровым, лояльным человеком, не испытывающим сантиментов в отношении не-существ. И вот еще одна веская причина, по какой глава Синдиката очень хотел встретиться с генералом Вольфом.

Наконец, звуки гонгов возвестили о прибытии генерала. Моримото грузно поднял с кушетки свое немолодое, нездоровое тело и, покинув личные покои, направился в специальный зал для особо важных событий. Малахитово-обсидиановое помещение, украшенное золотом и бронзой, с мраморными изваяниями в нишах, хрустальными люстрами, фресками и алыми коврами мало соответствовало восточным понятиям о простоте и сдержанности, но восхищало краснолицых гайдзинов. К тому же, на кричаще алых коврах были незаметны пятна крови. Здесь, в этом зале, облачаясь в пышные церемониальные одежды, сёгун Моримото вершил суровый, чрезвычайно скорый и совершенно неправедный суд над нерадивыми подданными своей обширной криминальной империи.

Но, поскольку речь шла о встрече с тупым гайдзином, Моримото приберег церемониальные одежды для более подходящего случая и оделся в черный строгий костюм западного образца, как и все его приближенные. Стоя у фонтана, наслаждаясь прохладой, Моримото терпеливо ждал.

Генерал Вольф прибывал, если можно так выразиться, не сразу, а частями. Сперва появилась его многочисленная охрана, потом — секретари, помощники и советники. Начался долгий обмен подарками и поклонами. Сам генерал бушевал где-то в прилегающих к парадному залу коридорах. Его грубый раздраженный глас разносился кругом буквально на мили, заставляя дребезжать стекла в оконных рамах.

— Какого дьявола я просто не могу войти? Долбаные китайцы с их китайскими церемониями!

Кто-то, видимо, поправил генерала, ибо, оправившись от секундного замешательства, Вольф завопил еще отчаянней и громче, и, кажется, даже принялся топать ногами.

— Японцы, китайцы! Что вы мне голову морочите? Как будто вы сами можете отличить одного от другого! Эти узкоглазые все на одно узкоглазое лицо!

Что ж… через пять минут генерал сам увидал это лицо, и был восхищен и поражен одновременно.

— Ух ты! Твою мать!

К этому времени свита генерала, как, собственно, и свита главы Синдиката, находилась в полуобморочном состоянии. Моримото засмеялся бы, но смеяться было больно, как и дышать, и говорить. Он молча протянул Вольфу белую руку, унизанную тяжелыми перстнями, но генералу опять что-то пришлось не по душе.

— Я что, должен эту руку целовать?

По неведомым причинам генерал полагал, будто Моримото не понимает его без переводчика, и напрасно. Глава Синдиката в совершенстве владел двумя официальными наречиями, наречиями Империи, уни-гаэликом и уни-глаголицей, ибо рассчитывать, что гайдзины потратят время, разучивая двадцать тысяч иероглифов его родного языка, ниппона, было сущим безумием.

— Рукопожатия будет достаточно, господин генерал.

— Камрад Моримото…

Вольф схватил руку Моримото и принялся трясти, напоминая огроменного орангутанга, умудрившегося втиснуться в военную форму. На самом деле он был вовсе не орангутангом, а боевым юнитом высшей категории ранга АААА, то есть потенциально чудовищным орудием гибели и разрушения. Вдобавок, невзирая на свою вроде бы простоватую внешность записного громилы, Вольф был умен, блестяще образован, на редкость красноречив и абсолютно лишен сантиментов — как по отношению к врагам, так и к друзьям.

Таковые качества оказались чрезвычайно востребованными, и Вольф в свое время едва-едва не стал министром обороны Империи! Однако Комитет решил, что генерал проявит себя лучше, обслуживая их интересы на посту губернатора Промышленной Зоны Южная Венеция. Тех, кто оказался не согласен с подобным решением, генерал безжалостно истребил.

Вскорости после избрания Вольф организовал Народный Трудовой Альянс, который сам же и возглавил. При этом генерал выказал недюжинные таланты не только в политике, но и в экономике, специальным губернаторским указом передав самому себе полный, абсолютный контроль над всеми промышленными предприятиями Южной Венеции.

И вот, главы крупнейших корпораций Империи вереницей потянулись к Вольфу на поклон, чтобы выкупить у него свои же собственные предприятия. Афера не имела себе равных в новейшей истории Империи ни по наглости, ни по размаху, и невероятно обогатила хозяев Вольфа, Комитет. Однако это был лишь случайный, проходной эпизод в зловещей череде их великих планов, прознав о которых непосвященный содрогнулся бы. Именно, уже много десятилетий Комитет планировал свергнуть Императора, превратить империю в Республику и захватить власть посредством своей марионетки, генерала Вольфа.

Вот такой план они лелеяли. Тривиальный… и чудовищный. Загвоздка заключалась в том, что этот план служил прикрытием для стократ более чудовищного и уже гораздо менее тривиального плана. А именно, тотальному подчинению человечества Скрижали Штатного Расписания. Это факт не мог не огорчать сёгуна Моримото, но в данный момент он должен был сосредоточиться на простых и практических предметах,