СЧАСТЛИВЫЙ И БЕЗМЯТЕЖНЫЙ

«Не плачь, это был просто мир», —

так послышались мне слова из песни

Вокруг меня благоухали цветы. Я шел по полю, раскинув широко руки, задрав голову, и щурился от солнца. Слева росли разносортные тюльпаны, справа — краснощекие маки, хаотично — розовые кусты. Все это было так неправильно, так противоестественно, что я проснулся, замотал головой, потер глаза и с отвращением сказал:

— Бр-р-р!

Я протянул руку и защелкал будильником. Ведь точно помнил, что установил режим сна «Кошмары»! Но таймер светился надписью «Легкий и радостный сон». Что такое! Я покосился на дверь. Она была приоткрыта — значит, кто-то заходил. И этот кто-то — наверняка мама! Сложно представить папу, как он заходит на цыпочках в мою комнату и коварно меняет режимы… Хотя нет, легко представить! Он еще потирает ладони, злобно и противно приговаривая:

— Хе-хе-хе-хе…

Но гораздо проще представить маму. Как она смотрит на будильник и шепчет:

— Маленький мой, ну зачем же тебе кошмары? Ты потом кушать плохо будешь. Вот тебе легкий и радостный сон, лапочка моя.

И неистово жмет, жмет на кнопки, а потом целует меня в макушку и с удовольствием смотрит, как я от ее поцелуя морщусь во сне.

Я зарычал, вылез из теплой постели, закрыл дверь и сменил режим будильника на «Ужасный кошмар». Спокойно выдохнул и закрыл глаза.

А справа от меня разросся розовый куст, и аромат роз мягко обволакивал меня, а сверху летели лепестки сакуры… Пели соловьи.

Я проснулся в холодном поту. Сразу посмотрел на дверь. Она еще предательски покачивалась. Мама, наверное, даже в макушку меня не стала целовать, а выбежала из комнаты, как антилопа.

— Скорее, скорее! — поторапливала она себя, теряя на ходу тапочки.

Ага, вон одна тапочка в углу валяется.

Я ударил по будильнику кулаком, яростно переставляя режимы со «Счастливого и безмятежного сна» на «Леденящий душу кошмар». Сцепил зубы и свалился на кровать. И упал прямо в одуванчики — почему-то мягкие и пружинящие. Засмеялся, раскинул руки и вдохнул запах сирени. Мохнатые сиреневые кусты простирались на километры вокруг, спускались вниз с горы, и вид открывался такой, будто это палитра художника. Звенели колокольчики.

Я проснулся и закричал. Мама громко затопала, убегая из моей комнаты. Я, завывая, набросился на дверь. Чтобы она плотнее закрылась, подставил мамину тапочку, придвинул стул, комод. Переставил на будильнике режимы с «До краев наполненного счастьем сна» на «Наистрашнейший кошмар».

Запрыгнул в кровать, зажмурился и в каком-то оцепеняющем ужасе думал: «Только бы снова не цветочки…»

 

…Утром солнце било мне в глаза. Первым делом я вспомнил, сколько кю у меня осталось, — полтора. Все равно что ноль — за полтора кю ничего не сделаешь. Поэтому вставать не хотелось. Я ворочался, прятался под одеяло, прикрывался подушкой, но уснуть уже не мог. Я сполз на пол, потер глаза и огляделся. Дверь была закрыта, но стул и комод стояли на своих привычных местах. Маминой тапочки не было. Будильник мигал режимом «Кошмары». Я в своей синей клетчатой пижаме по-пластунски дополз до двери, открыл ее, просунув под низ пальцы, и пополз на кухню, где бушевала мама. Она на меня взглянула сверху вниз и заботливо спросила:

— Что снилось?

— Мой любимый кошмар, — похвастался я, вскарабкиваясь на диванчик у стола. — Про цветочки. А тебе?

Мама отмахнулась:

— Я режимами не пользуюсь, ты же знаешь. Зачем тратить кю на бесполезные вещи? Но если тебе интересно, то мне тоже снились цветочки.

Я поперхнулся сухариком, который уже успел сунуть в рот:

— Ничего себе! Без режима — и цветочки. Ну даешь.

— Учись, кроха, — весело сказала мама и поцеловала меня в макушку. Я замотал головой.

Мама поставила передо мной первое, второе и третье. Я справился с супом за секунду, перешел ко второму, попросил добавки, намазал хлеб маслом, попросил еще добавки, а потом посмотрел на маму умоляюще.

— Что такое? — удивилась она. — Невкусно?

— Да вот… — с трудом сказал я, показывая на тарелку. — Уже совсем не лезет, а есть все еще хочется, — и, морщась, потащил вилку в рот.

Мама тут же схватилась за тарелку, и я схватился за тарелку. Но одной рукой. В другой я держал ложку и продолжал есть. Мама тянула тарелку.

— Что ты там установила? — спросил я и завертел головой в поисках устройства с режимами. — Какой-нибудь «Волчий аппетит»?

Мама спохватилась, отпустила тарелку, достала из кармана таймер и быстро защелкала.

Я вздохнул и откинулся на спинку дивана.

— Что там было? — уставшим голосом спросил я.

Мама отмахнулась, нервно зашагала по кухне, погладила меня по голове, переставила тарелки, убрала кастрюли, схватилась за веник и стала усердно мести и без того чистый пол.

— Новый режим, — пробубнила она. — «Слона бы съел» называется.

— Очень подходящее название, — издевательски сказал я. — Самое то для завтрака. Ты же не тратишь кю на бесполезные вещи!

— На эксперименты трачу, — буркнула мама.

Она наверняка полночи просидела, описывая новый режим, чтобы к утру порадовать меня или посмотреть, как я лопну. И я бы лопнул, разлетелся на осколки, и не было бы меня, такого замечательного.

Хорошо, что устанавливать режимы можно только на себя и на близких родственников. И только с их согласия. А то в мире творилось бы непонятно что. Я часто об этом думаю. Вот, например, два врага. Враждуют себе испокон веков, никто им не мешает. И тут враг как возьмет, да как поставит на соперника режим «Обожание врагов». И вот уже бывшему врагу несут цветочки, обнимают крепко-крепко, только все это кажется немного странным…

Или какой-то ненормальный установит на меня режим «Хочу биться головой о стену», и буду я биться головой о стену — день, другой, неделю, месяц, год, всю жизнь. А ненормальный будет смотреть на меня в бинокль и посмеиваться.

На улице все горело красным — как всегда в первый день недели. Я тоже шел в красных брюках, незастегнутой длинной красной рубашке, из-под которой виднелась красная майка. И, конечно же, на мне были красные носки с красными ботинками. Этот день я люблю больше всех остальных. Даже больше трех выходных, когда можно ходить в каком угодно цвете. В выходные все старались выделиться, одежда пестрела разноцветьем, и поэтому все казались больше похожими друг на друга, чем в остальные дни.

В выходные я тоже ходил в красном. Даже был членом Клуба любителей красного — но только потому, что за одно посещение клуба давали два кю. Совсем немного, но лучше, чем ничего. Еще я состоял в клубах любителей оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего, фиолетового, а также в Клубе любителей неофициальных цветов. Как любой нормальный человек, я вступил еще и в клубы ненавистников красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего, фиолетового. Из Клуба ненавистников неофициальных цветов меня исключили, потому что узнали о членстве в других клубах — очень там дотошные организаторы. Все это приносило мне тридцать два кю в месяц и было неплохим подспорьем.

Я знаю, что многим моим сверстникам лень ходить в клубы, но я не из ленивых. К тому же всегда интересно, что там будут говорить. Иногда я выступаю с докладами — долго и тщательно готовлю их дома. За доклад не дают ни одного кю, но зато все участники клуба смотрят на тебя другими глазами. Жаль только, Фет не ходит со мной в клубы — считает это ерундой и бесполезной тратой времени. Мне без него скучно. Он мой лучший друг.

ОТСТУПЛЕНИЕ 1

Текст доклада Ностика для Клуба любителей синего (мой самый короткий доклад)

Синий. О, синий. Синий цвет — как синее небо. Синева воды. Я люблю синий цвет. Я люблю синий цвет! Люблю синий цвет!!! Меня не обманешь блеклостью желтого, не обрадуешь сиянием красного, теплые цвета холодны. Синий — вот мое тепло. В синем я узнаю себя. В синем я узнаю других. Синие глаза смотрят честно и прямо. Яркий синий, насыщенный синий, официальный синий.

Я бы мог говорить вечно, но синяя пучина поглощает меня, и я, сраженный, замолкаю.

(Аплодисменты.)

Школа сегодня выглядела, словно красный парус. В красный ночью выкрашены быстросохнущей краской стены. Красные шторы задувает в форточки, и они приветственно машут нам. Не знаю, почему за посещение школы не дают ни одного кю. Давали хотя бы полкю — и мы бы ходили как миленькие. А так приходится сидеть на уроках, зная, что в это время ты можешь искать, где бы заработать.

Некоторые ученики не шли, а летели к школе. Не думайте, что они такие энтузиасты и я выражаюсь образно. Они не энтузиасты, а выпендрежники. Тратят кю на полеты, чтобы все видели, какие они крутые. Чтобы казалось, будто у них кю куры не клюют. А на самом деле все баллы расходуют на этот полет — от угла школы до крыльца. Ну, может, не от угла… Может, чуть подальше…

— Привет, Ностик!!! — что есть мочи кричит мальчишка и приземляется.

— Привет, Фет!!! — так же безумно кричу я.

Да, мой друг — из выпендрежников. Но я очень надеюсь его перевоспитать. Уже много лет надеюсь. Я вообще стараюсь не терять надежды, когда дело касается людей. А вот почему мы орем друг на друга — понять не могу. Мы разговариваем так, будто нас разделяют километры. Даже шепот у нас настолько громогласен, что сбивает с ног первоклассников и девчонок разных возрастов. Кстати, о девчонках. Среди них больше показушниц, чем среди мальчишек. Только они не летают — они, понимаете ли, плывут. Ну, знаете, голову чуть набок, на голове кокошник красный… то есть бант… руки в стороны развели, и в такой полудреме в пяти сантиметрах над землей проплывают. На этом и хватит о девчонках. Что о них говорить, с ними и так все ясно.

— Сколько у тебя сегодня?! — крикнул Фет, хлопая меня по плечу.

Вообще, мы так громко кричим друг на друга, что я лучше буду передавать вам, будто мы просто говорим. А то столько крика будет… Главное — знайте, что на улицах все оборачиваются, когда мы идем, а в общественном транспорте люди выходят на ближайших остановках. Ну и про первоклассников и девчонок вы тоже не забывайте.

— Полтора, — говорю.

— Что-то негусто!

— А ты все жалеешь, что полетами в минус нельзя уйти? — спросил я, и Фет сразу сник.

Он каждое утро на нуле — долетает за последние кю. Что возьмешь с этого ребеночка! То ли дело тратить кю на кошмары, чтение мыслей и силу ума.

На уроке я почти не слушал, что там рассказывала учительница. Как всегда, сначала она объясняла нам, как здорово может пригодиться в жизни то, что мы сегодня будем проходить. Я обвел глазами класс. Кто-то сидел с ополоумевшим взглядом, жадно ловя каждое учительское слово. Это те, кто тратит кю на внимательность и усердие. Кто-то делал записи в тетрадь. Это те, что подсчитывают, сколько кю у них осталось. Кто-то рисовал в тетради. Это те, кто мечтает, как бы заработать побольше кю. Кто-то боролся с зевотой и старался слушать учительницу. Это читеры.

— Ност, смотри! — зашептал с последней парты Фет.

Я повернулся к нему: тот на мгновение задрал красную рубаху — из-под нее виднелась полоска синих трусов. Фет гордо запрокинул голову и показал язык. Я хмыкнул и отвернулся.

— …И весь этот материал мы должны успеть пройти до конца света! — донесся до меня голос учительницы.

Вечно нас пугают этим концом света. И зря — он, похоже, еще не очень скоро.

— Так что открываем тетради и записываем, — сказала учительница, решив, что здорово нас убедила.

 

Из школы мы выбежали праздничной и шумящей алой толпой.

Экономные девчонки грациозно плыли.

— Ностик, слушай, Ностик, — тараторил Фет. — Слышал я, есть тут одно местечко, можно заработать сто кю минут за десять.

— Вранье, — сказал я.

— Говорят, верный способ! — возмутился Фет.

Я перекинул на другое плечо свой красный рюкзак.

— Ну и кто получил сотню? Хоть одного знаешь? — тяжело вздохнув, спросил я.

— Один парень… — неуверенно сказал Фет.

— Получил сотню?

— Ну не совсем… его друг…

— Его друг говорил, что другой его друг получил эту сотню и еще пойдет.

— Ну да, — кивнул Фет. — Говорил, что пойдет.

Тут меня что-то смех разобрал. Я смеялся и смеялся, я хохотал до коликов, так расхохотался, что Фет умудрился обидеться.

— Дурень! — сказал он. — Я же о тебе забочусь! Мне они, что ли, нужны, эти сто кю! Я же знаю, что ты копишь!

— Ничего я не коплю, — надулся я.

— Ладно, будем считать, что не копишь.

— Будем считать, — пробубнил я и зашагал быстрее.

— Ты куда? — догнал меня Фет.

— В прыгалку, — хмуро сказал я.

— В прыгалку так в прыгалку, — обрадовался Фет.

Мы шагали по улицам, нас пригревало летнее солнце, чирикали какие-то птицы.

— Ты зря синие трусы надел, — заметил я.

— Почему это?

— За нижнюю одежду другого цвета уже неделю как полкю в день снимают.

— Да? Я-то думал, куда они деваются! — испугался Фет. — Что же раньше не сказал?

— Я с такими вещами не экспериментирую, — улыбнулся я.

ПРЫГАЛКА

Тысяча чертей, две тысячи чертей, три тысячи чертей на хвостиках.

Я читер, я почти не использую кю, я дошла до конца леса.

Я долетела до края Вселенной.

И спустилась на дно океана.

И выкачала весь воздух из земли, и тогда настал конец света.

Прыгалка — удивительное место. Она считается единственным официальным способом добычи кю. Дает десять кю в день — для многих это основной доход. Сама прыгалка — это что-то вроде спортивного зала. Большое, просто огромное здание, которое всегда контрастирует с сегодняшним цветом (кроме выходных, конечно). Сегодня прыгалка возвышалась над городом — ярко-зеленая, многоуровневая, радостная. Мы с Фетом забежали в мужскую раздевалку, переоделись, а потом посидели в кафе на четвертом этаже — слопали по две сосиски в тесте и запили чаем. Кафе находилось в стеклянном шаре над залами, так что можно было видеть прыгающих. Всегда здорово отдыхать, когда другие работают.

— Перед прыганьем не очень полезно наедаться, — заметил Фет.

— Да, мне мама то же самое говорит, — сказал я.

Фет покрутился туда-сюда, рассматривая прыгающих. Сколько их здесь, в здании? В нашем городе живет сто тысяч человек, и почти каждый приходит сюда каждый день. Здесь можно было встретить кого угодно. Взрослые прыгали рядом с детьми, женщины — рядом с мужчинами, толстые и худенькие, старые и молодые, да почти все!

— А знаешь, — сказал Фет, — говорят, есть такие, которые тратят десять кю в день, чтобы быстрее допрыгать, — и захохотал.

— Бородатый анекдот! — отмахнулся я. — Эту бороду от анекдота можно вокруг прыгалки раз десять намотать.

Фет сразу заторопился:

— Пойдем уже.

Мы зашли в один из залов в поисках свободных площадок. Но все места были заняты прыгающими.

— Давай в другой, — предложил Фет.

— Да ладно, подождем, — решил я, и мы встали к стеночке.

Кроме нас там стояли еще человека три — очередь. Она быстро продвигалась, и скоро мы с Фетом уже были на своих площадках.

Площадка — это просто небольшой очерченный круг на полу с бортиками на уровне пояса. Круг мягкий, слегка пружинящий. Открываешь дверцу, заходишь — автоматически щелкает «старт», и ты просто прыгаешь. Чтобы заработать десять кю в день, нужно прыгать примерно сорок минут. Но можно управиться и за полчаса — это если прыгать побыстрее. В одной из соседних кабинок прыгал толстый дядька, и я старался на него не смотреть. Прыгает и прыгает, что такого. Всем нужны кю. В другой кабинке прыгала симпатичная девушка в короткой юбке и в туфлях на высоких каблуках. Так она все полтора часа пропрыгает. Я стал ей подмигивать каждый раз, как поднимался в воздух. Она недовольно отвернулась. Ну и ладно, ну и подумаешь. Мне стало скучно просто так прыгать, и я запел песню. Фет с другого конца зала подхватил.

Это была песня об отважных воинах, храбрых сердцем, добрых душой, и еще в этой песне был громкий припев, потому что в припеве события творились самые ужасные. Одного воина ранили, и он, падая, кричал, как будет всех спасать и защищать, а его друзья кричали ему, чтобы он вставал и шел с ними. Но это они кричали несерьезно, пото

...