Чтоб не слышна была тишина...» Чтоб не слышна была тишина от половины восьмого и до десьти, швейные машинки придумал Бог, к винограду пристрачивающие лозу. Но если сломается хотя бы одна, других без механика не завести — на иголку накручивается клубок, гроздь на грозди громоздится внизу. Раз на пятнадцать лет рвется, бывает, нить (что-нибудь в августе или в первые дни сентября, пропахшие виноградным дымом и дождевым серебром). Свеча не шевeлится, свет затекает за обшлага. Тучнеют и распускаются облака. Это Его тишина. А за нею негромкий гром. Это Он говорит, собственно говоря
На глубоко-синем небе треугольные круги...» На глубо́ко-синем небе треугольные круги. Из-за лиственного блеска не по-русский говоръят. Тишина и нега мира – вот вам главные враги, Отрядившие дозором голубят и воробьят. Сколько будет еще длиться этот вечер-до-войны, Сколько еще будут литься щебетанья и щелчки, Сколько виться еще будут ангелочки сатаны — Наконечники без копий и воздушные волчки? Я – веревка в вашем доме, я – шкилет у вас в шкафу, Я – неношенная шуба в шкапе запертом у вас, Тишину и негу мира вам не кинуть на фуфу, Тишина и нега мира дотлевает, как фугас
А вернемся – в ртутный город, без мгновенья золотой...» …а вернемся – в ртутный город, без мгновенья золотой, как перчатка наизнанку, шевелящий пустотой, где с ладони краснопалой на дворцы и на дворы леденеющего жара разбегаются шары; …будет тихо на причале – ни огня, ни корабля, лодочник культю протянет в направлении рубля и польет волна косая, золотея с-под винта, от причала до причала, от моста и до моста; …или будто бы случайно я тряхну из кошелька три текучие крупинки дорогого порошка, и польет волна косая через Зингера и Ко, заливая в шар крылатый золотое молоко; …или я такое слово на три такта просвищу, что польет волна косая по обводному свищу, золотя и золотея, догоняя ртуть-свинец, чтобы море на рассвете стало морем наконец
