Оглавление

Оглавление

Глава 1

20 августа 1985 г.

7:30 утра, теплоход «Комарно». Камское устье.

Матрос Сашка пулей влетел в рулевую рубку, в тот момент, когда до конца вахты второго штурмана — Радецкого Кирилла Антоновича — оставалось всего полчаса.

Теплоход уже прошел самое широкое место на Волге — Камское устье, где голубая вода Волги сливается с мутно-желтоватыми водами Камы. Обе эти реки мощные, величествнные и очень широкие, поэтому их слияние представляет собой настоящее маленькое море, так как расстояние здесь от берега до берега сорок один километр.

В этой местности судовой ход всегда спокойный, не надо отвлекаться на бакены, следить за створами… Красота, да и только. По этой причине Кирилл Антонович, второй штурман, безмятежно сидел в кресле, медленно заполняя судовой журнал, и думал о том, как сдаст вахту, зайдет в каюту и осторожно разбудит ещё спящую Любашу. Она в ответ сладко потянется и улыбнется ему. Как же хорошо, когда жена не где-то далеко, на берегу, а здесь, рядышком с тобой, как верная боевая подруга. За десять лет совместной жизни, Кирилл Антонович, ни на минуту не стал меньше любить свою супругу. И вдруг его мечтательные размышления были грубо прерваны влетевшим матросом. Глаза второго штурмана зло сузились, лоб нахмурился, он развернулся было, чтобы отчитать за неподобающее поведение мальчишку, но тут же замер, увидев белое, как полотно, лицо парня.

Сашка тяжело дышал, глаза были выпучены, тело его било мелкой дрожью, и он, заикаясь, твердил одно и то же:

— Там… Там… — а дальше ничего не мог сказать.

Кирилл Антонович кинулся к нему, резко отбросив судовой журнал и опрокинув по дороге табурет. Длинный беловолосый паренек всегда улыбчивый и уверенный в себе обладал недюжинной силой и потому пугливостью не отличался. Сашка всегда первый ввязывался в драки, особенно из-за девушек, но работу свою всегда выполнял быстро и качественно. Второму штурману нравился этот простой и честный парень, поэтому он и назначил его на свою вахту.

— Сашка, что случилось? Ну-ну, полноте, успокойся, — Славик, — обратился он к рулевому, — быстрее налей воды парню.

Рулевой тут же налил полный стакан воды из стеклянного графина и передал матросу. Стакан в руках Сашка удержать не смог, и он с глухим стуком упал на ковер. Глаза мальчишки, казалось, округлились еще больше, и вот-вот вылезут из орбит.

— Присядь, Сашка, присядь, — второй штурман медленно, придерживая его, усадил парня на диван и сам опустился рядом с ним.

— Ч-чч-чело-вв-век, тт-там, — наконец смог проговорить испуганный матрос.

— Человек? Где? Что ты такое говоришь? — Кирилл Антонович напрягся.

— Мм-м-мёртвый, — выдохнул Сашка.

— Что? Мёртвый? — у бравого штурмана сердце споткнулось и слегка кольнуло, но самообладания он не потерял. — Так, Славик, срочно беги к капитану, буди. Доктору сообщили? Потом зови Гаврилыча в рубку. Старпом уже встал, он сейчас должен прийти сюда, я его дождусь. Сейчас надо узнать, где труп.

— Да, — только и смог сказать рулевой и тут же побежал исполнять команды.

— Ну, Сашка, успокойся, всё уже позади. Скажи мне, где ты его видел?

— На г-гг-главной п-пп-палубе.

— Так, молодец, — Кирилл Антонович по-отечески гладил парня по спине, как бы успокаивая. — С левого или правого борта?

— П-пп-пр… — ну успел матрос договорить, как штурман кинулся к принудиловке [1] и объявил:

— Судовому врачу и боцману срочно пройти на главную палубу по правому борту.

В этот момент в рубку ворвался старший помощник капитана. Он уже было собирался идти в рубку, чтобы принять вахту, но резкий щелчок принудительной связи заставил его затормозить и напрячься. Когда он услышал суть сообщения, то бегом рванул в рубку, чтобы выяснить, что произошло.

— Что тут у вас случилось? — резко спросил старпом.

— Николай, кажется, у нас труп.

Глаза старпома округлились, в его голове за одну секунду вихрем пролетела целая сотня мыслей.

— Так, Кирилл, оставайся в рубке. За капитаном послали? — кивок. — Отлично. Я пойду туда, нужно оградить палубу от зевак. Вызови вахтенных матросов, пусть все закроют выходы на палубы.

И быстрым шагом вышел из рубки. Мысли Николая судорожно метались. Он уже представил какие проблемы их ждут по приходу в следующий город. Скорая… Милиция… КГБ, возможно… Разведут огромное расследование.

А если это кто-то из посольских? — мысли его вернулись к доктору. — Хорошо, что Гаврилыч будет рядом, даже представить не могу, какое там сейчас зрелище.

Он практически бежал вниз по трапам, вокруг были пассажиры, и он, как мог, старался не привлекать внимание. Потому что паника никому не нужна.

Доктор — Корнеева Ольга Борисовна — сидела на коленях, низко склонившись над телом. Полы её белого халата расстилались по палубе, рядом раскрытым стоял небольшой чемоданчик. Она легким движением откинула растрепанную рыжую косу за спину и продолжила свои манипуляции. Справа от неё на корточках сидел хмурый боцман.

__________________________________________________

[1] Принудиловка — громкая связь, звук которой выходит из динамиков радио. Включается в каждой каюте не зависимо от того, работает ли радио или нет.

Глава 2

05 августа 1985 г.

Утро, город Горький, кремль.

За две недели до происшествия.

— Да-а, денёк сегодня непогожий выдался, — задумчиво выдохнул капитан «Комарно» — Гурьянов Петр Филиппович.

Он был уже далеко не молод, глубокие морщины избороздили его лицо, взгляд его серых глаз был усталый и грустный, видно, что в жизни своей повидал капитан немало.

Отечественная война изменила судьбы каждого и на всех оставила свой отпечаток.

В сорок втором году Пётр сбежал на фронт. Будучи семнадцатилетним мальчишкой, подделал свой возраст и ушел воевать. В сорок пятом был ранен в плечо и отправлен на лечение в госпиталь в родной Горький, откуда, к счастью, на фронт он уже не вернулся — ведь советские войска победили.

После войны Петру было тяжело восстановиться, ужасы, пережитые на фронте, не давали ему спокойно жить дальше. Семьи и дома у него не осталось, достойной работы тоже не было, а учебу он бросил, когда сбежал на войну.

Ничего не держало его в этом мире, и он совершенно не видел смысла в своём существовании.

На счастье, в город приехал фронтовой друг Петра — Максим Авдеев, которого он вытащил из горящего танка.

Максим приехал работать на грузовом тягаче и позвал Гурьянова с собой, у них как раз не хватало одного матроса, а Пётр, недолго думая, согласился. И эта новая интересная жизнь на реке подарила ему смысл жизни. Так, год за годом, он поднимался по карьерной лестнице и, наконец, дослужился до должности капитана, получив в управление новенький трехпалубный теплоход «Комарно».

Теперь Петр Филиппович стоял и смотрел вдаль с высоты горьковского кремля. Панорама оттуда открывалась потрясающая: слева виднелась знаменитая «Стрелка» — место встречи величественной Матушки-Волги с молодой Дочкой-Окой, прямо, за речным вокзалом, гордые белоснежные пассажирские суда, плоские темные груженые баржи, ведомые маленькими, но шустрыми толкачами, грузные медлительные паромы и шустрые рыбацкие лодчонки сновали по реке туда-сюда, создавая непрерывную толкотню.

Дальше, за рекой и зеленеющими заливными лугами, открывался вид на небольшой город Бор, который славился на весь Союз своим крепкими и добротными изделиями из стекла.

Деревянные дома окраин города плавно перетекали в лесополосу, которой, казалось, не было видно конца. Тёмно-зеленые верхушки уходили в неведомые дали и в конце сливались с горизонтом.

Небо сегодня было хмурое. Свинцовые облака плотно нависали над городом, того и гляди, пойдет дождь. Весь день хмурился и капитан «Комарно» — совсем не радовал его непредвиденный ремонт теплохода в самом разгаре летней навигации, который ещё, ко всему прочему, затянулся на целую неделю.

Он сцепил руки за спиной, снова недовольно поморщился и развернулся к стоящему за спиной старшему помощнику.

— Знаешь, Николай, не нравится мне этот внезапный ремонт. Мы с главным механиком лично проверяли двигатель перед выходом. Всё работало как часы. — Он сжал губы так, что его широкие с проседью усы полностью их закрыли. — И вот ещё, посмотри, — Пётр Филиппович протянул старшему помощнику сложенный вчетверо листок бумаги.

Судя по его изношенным краям и сгибам, капитан успел перечитать его уже сотню раз.

Старпом развернул листок и стал читать:

«Петр Филиппович зпт завтра шестого числа срочно отправиться в Москву для посадки пассажиров тчк Следующий рейс в Комарно тчк Теплоходу требуется ремонт на судоверфи тчк»

— Нас отправляют в заграничный рейс? — Салаев был крайне удивлен такому странному решению Министерства речного транспорта. — Разве нельзя найти в Москве необходимые детали для ремонта?

Казалось, вопросы он задавал самому себе. Капитан, глубоко погруженный в свои мысли, несколько раз кивнул, как бы отвечая Николаю.

Старший помощник капитана был его правой рукой. Николай Александрович Салаев буквально вырос на глазах Петра Филипповича. Сначала он ходил при капитане ещё мальчишкой-матросом, бесконечно влюбленным в свою работу, потом рулевым, а после окончания речного училища был повышен до третьего штурмана, тогда и начался его небывалый рост по карьерной лестнице.

Многие десятилетиями добиваются должности старшего помощника, или так и ходят до пенсии «вторыми». Но Салаев сумел не раз проявить себя в работе, поэтому и получил быстрое повышение до старпома.

Николай был надёжным и рассудительным мужчиной, его живой ум не раз выручал первого штурмана, да и весь теплоход в аварийных ситуациях. Команда его уважала, не только за физическую силу, хотя иногда приходилось прибегать и к ней, когда кто-то из команды затевал драку, но и за высокие моральные качества. К нему всегда приходили за помощью и советом. Он был хорошим руководителем, достойным вскоре стать капитаном.

Петр Филиппович уже подумывал о пенсии и видел Николая своим преемником. Он бы уже ушел на покой, будь Николай постарше — тридцать лет для капитана маловато, могут в министерстве не одобрить, тем более он не был женат. Поэтому Петр Филиппович хотел немного подождать, ещё пару лет подучить Салаева, дождаться пока он женится, остепенится, и тогда уже со спокойной душой передать ему в управление «Комарно».

— Да, Николай, какое-то темное дело затевается. Где это видано, чтоб пассажиры [1] за границу ходили.

Он достал из кармана ещё одну бумагу и показал её Николаю.

— А вторая — от Гаврилыча, он говорит, что ремонт в сухом доке [2] закончен. Нас ждут в затоне [3], нужно принимать теплоход. Так что иди в гостиницу, предупреди остальной экипаж, вечером нам дадут автобус, поедем домой.

Петр Филиппович нежно любил этот небольшой трёхпалубный теплоход, за годы работы он прикипел к этому судну, это немудрено, ведь капитан управлял им с самого спуска на воду в Чехословакии на верфи в Комарно, и поэтому всегда называл его своим домом.

— Ещё, Николай, после телеграммы я позвонил в министерство, там сказали, что с нами за границу поедут какие-то важные иностранцы. Скажи Вере, чтобы проводницы сразу для них готовили люксы. И собери всех в девять вечера в кают-компании, я хочу сделать объявление.

Старпом коротко кивнул, бросаться словами он не любил, это был настоящий человек дела. Говорил он всегда коротко, самую суть, и сейчас, получив важные указания, он отдал честь капитану, развернулся и широким шагом направился в сторону гостиницы.

__________________________________________________________

[1] Пассажиры — так, между собой, те, кто работал на флоте, называли суда скоростной линии Москва-Астрахань, которые, в основном, перевозили пассажиров, но многие катались на них, как туристы, из года в год.

[2] Сухой док — водонепроницаемый котлован, который возвышается над акваторией, в него помещают судно для ремонта, чтобы добраться до деталей, находящихся под водой (аналог подъемника для автомобиля).

[3] Затон — вытянутый залив в реке, отделившийся косой от проточной части русла или образованный из старицы, протоки и имеющий слепой конец. Обычно, в таких затонах устраивали зимовки теплоходов или строили судоремонтные заводы. Петр Филиппович имеет в виду затон Память Парижской Коммуны (свои по-простому называют его затоном или «Парижем»).

Глава 3

05 августа 1985 г.

Полдень, город Горький, гостиница «Центральная».

Команда, в отличие от капитана, обрадовалась неожиданному недельному отпуску среди лета, так как все хотели навестить родных и отдохнуть от пассажиров.

Бо́льшая часть команды была из Горького и области, но всё равно всех разместили в гостинице, чтобы никто надолго не пропадал из виду.

Но некоторых капитан всё-таки отпустил к родным на пару дней. Остались только капитан, старпом, судовой врач и несколько проводниц и матросов.

— Хорошо, что сегодня вечером все должны были вернуться обратно, не придется рассылать телеграммы, или что ещё хуже, собирать их всех по деревням, — подумал старший помощник.

В гостинице было тихо и пусто, Горький — закрытый город, поэтому туристов здесь быть не могло, в основном тут жили откомандированные служащие из других городов, но и такие летом сюда заглядывали редко.

Николай сидел в холле и читал свежую газету, когда входная дверь резко открылась и в гостиницу с порывом ветра влетела невысокая стройная девушка в белом платье в цветочек. Её рыжая непослушная копна волос рассыпалась по плечам мелкими барашками.

Крупные капли воды скатывались по её волосам, лицу и рукам, старпом сразу взглянул в окно, там бушевала гроза, и стеной лил дождь.

Девушка стряхнула с себя капли, переложила полосатую объёмную сумку по удобнее в другую руку и собралась было идти в сторону лестницы, как вдруг сидящий в углу старпом окликнул её:

— Товарищ доктор, подождите.

Девушка вздрогнула и резко развернулась на голос. Её зелёные глаза сверкнули в ярком свете люстры, и на лице появилась легкая улыбка.

— Мне нужно с вами поговорить, — продолжил Салаев.

— Здравствуйте, Николай Александрович, — она подошла чуть поближе. — Сегодня ужасная погода, я еле успела забежать в гостиницу, как полил дождь.

Николай завороженно смотрел, как переливаются капельки воды на её кудрявых волосах. Он первый раз видел обычно строгого судового врача в таком лёгком платье и с распущенными волосами. Вмиг он перенёсся на полгода назад в их первый день встречи холодной зимой, тогда он грубо рассмеялся, услышав от хрупкой маленькой девушки, что она будет их новым врачом. Вспомнил, как издевался над ней, вызывая ночью по тревоге. Как всегда старался задеть её, чтобы она, наконец, сдалась и ушла домой прочь от суровой теплоходской жизни. Но упрямая девчонка стойко переносила все тяготы и лишения судовой жизни, и своими смелыми поступками, профессионализмом и мягким характером она заставила всю команду любить и уважать её.

— Николай Александрович, вы о чём-то хотели поговорить со мной? — Ольга вернула старпома из бездны воспоминаний.

— Да, Пётр Филиппович получил сегодня телеграмму, в восемь мы возвращаемся на «Комарно». Вы успеете собрать вещи?

— Да, я брала с собой совсем немного. Наконец-то мы возвращаемся, — она мечтательно улыбнулась.

Ольга любила теплоходы с самого детства, ей всегда нравился размеренный шум двигателя, плеск воды за кормой, постоянная смена пейзажа и стоянки в разных городах. А ещё ей нравилось то, что команда за время навигации становилась настоящей семьёй, где каждый был тебе родным, близким, своим.

Бывали, конечно, и разногласия, и без выяснения отношений не обходилось, особенно в середине навигации, когда накапливалась усталость. Но это были короткие вспышки, и после них уже никто «не держал камень за пазухой»: поспорили, выяснили и закончили. Те, кто из года в год работал на судах, проводили большую часть жизни на реке. За годы на борту они привыкали к этому специфическому образу жизни и уже не мыслили себя без теплоходов.

— Я рада, что ремонт окончен. Вы ведь знаете, какой у нас следующий рейс? — Ольга в мыслях уже была на теплоходе.

Старпом вздохнул, он-то, конечно, знал, но до сих пор не мог понять, почему им придется идти в этот необычный рейс, и разговор с капитаном, все это время, вертелся у него в голове.

— Капитан всё скажет сегодня вечером в кают-компании.

Озабоченность всегда уверенного старпома, его короткий вздох, — все это не укрылось от внимательно взора молодого доктора.

— Идите, собирайтесь, и постарайтесь не опаздывать, — отстраненно продолжил Николай.

Что же могло его так обеспокоить? — задала Ольга вопрос сама себе, а вслух сказала:

— Конечно, ровно в восемь в холле, я буду готова, — спокойно ответила доктор, стараясь не обращать внимание на холодный тон старпома, и направилась к лифту. Ей не терпелось поскорее собрать вещи и вернуться на теплоход, в свою каюту, к размеренному и четкому регламентированному рабочему дню и белому форменному халату.

На теплоходе работа судового врача была круглосуточной, там не было выходных, праздников, перерывов. Врач всегда, в любое время дня или ночи, должен быть в полной «боевой» готовности и оказать необходимую и всю возможную помощь, когда это потребуется. Ольге нравилась эта собранность и высокое чувство ответственности, но более того, её искренне радовало то, что она может своими силами помочь другому человеку, а зачастую не только помочь, но и спасти жизнь.

Восторг от новости о возвращении «домой» в душе девушки перемешался с озабоченностью старпома, Ольга невольно не могла отделаться от странного беспокойства, которое вдруг появилось внутри и стянуло живот тугим узлом.

Глава 4

05 августа 1985 г.

20:00, поселок П. П. К., теплоход «Комарно».

Капитан поехал вперед команды и уже за час до их прибытия стоял у трапа. Петр Филиппович ждал доклада ответственного за ремонт «Комарно» в сухом доке — Митрича. Его настоящего имени и фамилии он не знал, только это прозвище, каким представился старый работяга при первой встрече.

Уже начинало смеркаться, и злые оголодавшие комары стали набрасываться на капитана. Он старательно отмахивался от них и переминался с ноги на ногу. Петр Филиппович начинал нервничать.

Что-то тут неладное, — думал он.

Вдруг вдалеке появился знакомый силуэт, который слегка покачивался из стороны в сторону. То был боцман теплохода «Комарно» — Гаврилыч. Его походку капитан узнавал сразу, прихрамывающий на правую ногу бывалый речной волк большую часть своей жизни проводил на судне, из-за чего теперь всегда ходил враскачку. Гаврилыч, иначе его никто не называл, едва завидев кэпа, ускорил шаг, и уже через минуту стоял рядом с ним, готовый отрапортовать о прошедшем ремонте.

Боцмана специально оставили здесь, в поселке, для помощи главному механику, и для того, чтобы он следил за тем, как проходит ремонт, и обо всём докладывал капитану в телеграммах.

— Ну и где тебя носит, Гаврилыч?

— Товарищ капитан, искал начальника по ремонту, его нигде нет. Хочу вам сказать, что судно готово к посадке. Воду в цистерны залили, двигатель тоже запускали. Мы с Володей всё проверили — работает, как часы, — отрапортовал боцман, и затем с сомнением добавил, — не знаю, зачем нам еще этот ремонт на верфи. С теплоходом и так всё в полном поряде.

— Это не нам с тобой решать… — сказал капитан. — И где же это главный по ремонту? Митрич, так кажется, да?

— Вот, говорю ж, нигде нет. Ходил даже к нему в общежитие. Его вообще с утра никто из мужиков не видел. Поспрошал там… Ну, подумали — запил. Вчера они вечером в магазине видели, как он водку покупал…, пошёл в комнату — нет там его. И жены тоже — Глашки. Соседки сказали, что на первом автобусе уехала она. Одна. Странное дело, никому ничего не сказала, на работу не вышла, фикстульнула и уехала.

— М-да-а, Гаврилыч… — протянул капитан. — Ну, значится, без него выходить будем. Сходи-ка ты в главный корпус, пусть там подпишут бумаги о ремонте и выходе. Если там никого нет, сходишь утром еще раз. Без них нам выйти не дадут.

— Будет сделано, Петр Филипыч. А когда вся команда приедет? — Гаврилыч, почесал затылок и сдвинул на лоб кепку, обильно испачканную в мазуте… — Мне б мальчишек наших надо — палубы помыть, да и вообще, подготовить бы теплоход. А то забугорные сядут — нехорошо будет. Мы, это, так сказать, лицом их встретить должны.

— Да-да, дело говоришь. К девяти приедут. Я сразу сбор назначил в кают-компании. Тебе тоже надо быть. А после уже нашим «Комарно» займетесь.

— Понято, — ответил боцман и, раскачиваясь, зашагал в сторону главного корпуса завода.

* * *

21:00, Кают-компания «Комарно».

Кают-компания была переполнена, народ толпился, многие даже стояли в пролете [1], так как не смогли протиснуться внутрь. Капитан стоял в центре и ждал, пока затихнет шум и галдеж. Почти весь экипаж не видел друга целую неделю, за это время все успели соскучиться и наперебой делились новостями.

— Кх-кхм, — в мгновение стало тихо. Команда беспрекословно повиновалась своему капитану.

— Знаю, что у вас у всех полно известий и есть, чем поделиться, но давайте перейдем к делу, чтобы побыстрее закончить, — Петр Филиппович стал серьезным.

— Итак, теплоход подлатали, но не полностью. В затоне нет подходящих деталей, из Москвы их тоже не пришлют, поэтому Министерство приняло решение отправить нас на верфь в Комарно, чтобы там закончить ремонт. Предупреждая ваши вопросы, скажу: да, мы идём за границу, и нет, не пустые. Начальство решило не пускать теплоход порожняком, а заработать на этом перегоне.

— Сейчас план таков: мы идем ходом [2] до Москвы. Там сажаем туристов, среди них, внимание, Вера Васильевна, будут высокопоставленные иностранцы и посольские работники, для них нужно подготовить люксы. Дмитрий, — третьему штурману, — другим пассажирам люксы не продаем, листок с фамилиями тех, кто поедет за границу, нам выдадут на причале.

— Далее… из Москвы идем через Астрахань в Чёрное море. Все будьте предельно внимательны, мне думается, что этот рейс будет самым сложным за все мои годы на флоте. Лишний раз под ноги иностранцам не лезьте. Никаких драк, игр, никакой водки, это вы и так знаете. На палубах старайтесь попусту не светиться, в личные разговоры с пассажирами не вступать, — повернувшись к старпому, сказал, — Николай, проследишь за этим. Ещё… На теплоходе могут быть проверяющие, кабинетные писаки могут придраться к любому мало-мальски заметному происшествию на борту, так что будьте аккуратнее.

— Так… В общем, я всё сказал, если есть вопросы — задавайте.

Первым задал вопрос пассажирский помощник, у него их было больше всего. Шутка ли, иностранцы на борту.

— Как нам с ними общаться? Нужен ли переводчик или обойдемся своими силами? Я в аспирантуре изучал английский язык.

Выяснилось, что это — иностранные пассажиры из Чехословацкой Социалистической Республики, и они прекрасно понимают по-русски, это значительно облегчало дело всем.

Доктор тоже внесла свою лепту в вопросы к капитану: «как быть с лекарствами, нужна ли дополнительная аптечка?»

Ведь некоторое время мы будем идти по морю, и рассчитывать на помощь береговых служб не придется, вся ответственность ляжет на мои плечи, тут надо основательно подготовится.

Эти мысли плыли в голове Ольги параллельно с задаваемыми вопросами.

Да, теперь понятно, почему старпом был такой пасмурный в гостинице, — не к месту вспомнила доктор.

Команда продолжала осыпать капитана вопросами, и он отвечал как всегда четко и спокойно, представляя собой островок безопасности в возбужденном людском водовороте.

— Да, на теплоходе будут иностранные туристы.

— Да, не вся команда пойдет за границу, часть останется в Астрахани, там же выйдет большая часть туристов. Основные списки утвердят в Министерстве Речного флота РСФСР в Москве, оттуда же пришлют инструкции, а пока у нас с вами полноценный и ответственный рейс. Только на обратном пути стоянки в Горьком не будет, так как на борту иностранцы, а город у нас, сами знаете, закрытый и секретный, поэтому скажите, чтоб родные не встречали, пройдем тихо и ночью.

Озабоченность капитана не укрылась от Николая.

Ещё быть, как тут не переживать. В Москве будет не одна комиссия, тайные проверки… Осмотр теплохода, поднимут все документы. Конечно, кто-то будет в «штатском» с Петровки, как же без этого. Могут заставить и показательную тревогу провести. Принесло же на нашу голову этих посольских. — Думал Салаев.

— С двенадцати часов все заступают в свои вахты, а в восемь утра запускаем двигатель, поднимаем якорь и отправляемся в рейс, — сказал Петр Филиппович и развернулся к старпому, пассажирскому помощнику и главному механику, — а вас попрошу пройти в рубку для решения некоторых технических вопросов.

На том и закончилось официальное вводное собрание, но об этой новости продолжали судачить в кулуарах — на камбузе [3], в кубриках [4] по каютам, и только доктору не с кем было посоветоваться и обсудить свои тревоги.

В рубке же состоялся серьезный разговор.

— Готовьтесь, что нас наизнанку вывернут в Москве перед посадкой. Николай, на тебе вся милиция и проверяющие, покажи всё, расскажи, своди их в рубку, в машину. Там, тебе Владимир Игнатьевич поможет.

Капитан продолжил, повернувшись к главному механику:

— Володя, ты уж покажи Цэ-пэ-у и машинку с лучшей стороны. Из министерства будут люди. Им еще нужно показать, где поломка была.

— Не подведу, — ответил главный механик — Лисянский-Перекопов Владимир Игнатьевич. Он понимал, как сейчас волнуется Пётр, какую огромную ответственность возложили на его плечи, и, по старой дружбе, надеялся помочь ему, чем сможет.

— И ты, Григорий Александрович, — обратился капитан к пассажирскому помощнику, — на тебе все иностранцы. Найди подход к этим посольским, как ты умеешь. Главное, смотри, чтобы они нос не совали, куда не надо. Пусть едут, смотрят города, за рекой наблюдают. Организуй для них развлекательную программу. Посадим музыкантов, пусть концерты дают в музыкальном салоне…

Тут в дверь рубки тихо постучали, поворачиваемая ручка легонько скрипнула, и на пороге появилась аккуратная женщина средних лет. То была радистка — Любовь Иммануиловна Радецкая.

Она продолжала дело своего отца. С детства проводя время в радиорубке с папой, Люба прикипела к этой работе и уже не видела себя в какой-либо другой профессии. Иммануил Гидеонович Радецкий — отец Любы, был давним другом капитана. Петр при нем с первых своих рейсах на пассажирах работал. Поэтому проблем с трудоустройством у Любаши после окончания института не было. Пётр Филиппович с удовольствием согласился взять на работу дочку давнего друга и бывшего наставника. А заодно с радисткой к ним пришел и её муж — второй штурман — Кирилл Антонович. Так всем было сподручнее, никому не хотелось разъединять молодую семью. Да и Люба так всегда была под присмотром.

— Петр Филиппович, спокойной вахты [5], — сказала радистка, — тут столько телефонограмм сыпется из пароходства. Я уже не успеваю принимать, пришла, вот, вам доложить. Посмотрите?

Капитан усмехнулся.

Ну, началось. Э-эх-х, ладно, где наша не пропадала, справимся.

А вслух сказал:

— Пойдемте Люба, посмотрим, что они там от нас хотят, — и, повернувшись к старшему помощнику, добавил, — Николай, сходи к нашей Ольге Борисовне, узнай, как она там. Пусть составит список лекарств и в Москве в Судовой отдел отнесет, там посодействуют. Ну, и, подбодри её, что ли. Чует сердце, нелегко нашей девочке придется на этом рейсе.

__________________________________________________________

[1] «Пролет» = проход

[2] «Идти ходом» — без каких-либо остановок вплоть до пункта назначения.

[3] Камбуз = столовая для экипажа.

[4] Кубрик — помещение под Главной палубой, где находятся каюты младшего экипажа.

[5] Пожелание «спокойной вахты» принято говорить при входе в рулевую рубку.

Глава 5

04 августа 1985 г.

Вечер, судоремонтный завод, поселок Память Парижской Коммуны (П.П.К.)

Митрич тыльной стороной натруженной и черной от работы руки стер капли пота со лба. Такое дело было для него ново, и он опасался, как бы всё не сорвалось.

В правой руке работяга осторожно, стараясь не уронить, держал небольшой чёрный мешочек. Ему пора было заканчивать свою работу и уходить, но он все медлил: когда ещё в жизни удастся подержать в руках такое сокровище.

Он аккуратно раздвинул тесемки, перевернул мешочек на ладонь, и через секунду на сухой мозолистой руке засверкали старинные украшения: браслет, ожерелье и серьги, все с огромными кроваво-красными рубинами. Камни сияли и переливались, мгновенно выдавая их баснословную стоимость, а темно-золотой блеск червонной, давно нечищеной, оправы только подчеркивал возраст и ценность украшений. И даже в тусклом освещении жёлтых аварийных ламп они выглядели восхитительно.

На минуту в его голове промелькнула крамольная мысль присвоить все сокровища себе, но он тут же отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

— Ну и куда я их дену? Да и всё равно этот упырь меня за такое из-под земли достанет, да ещё и Глашку мою сюда притянет, — он почесал затылок, сдвинув кепку набекрень.

— Э-э нет, Ваше высокоблагородие, мучайтесь с вашими камешками сами, — и одним уверенным движением загнал украшения обратно в мешочек и, затянув тесемки потуже, сложил в небольшой тайник, который он подготовил пару дней назад специально для этого дела, где уже лежали две старинные, писанные маслом, родовые иконы Пресвятой Богородицы в золотых, богато инкрустированных драгоценными камнями, окладах.

Затем он быстро приладил толстый потёртый пластик переборки ванной комнаты каюты люкс на её законное место и уверенным движением закрутил три последних шурупа, полностью скрывая результат своей тайной деятельности. После этого Митрич удовлетворённо окинул взглядом проделанную работу, вышел на палубу и с наслаждением закурил цигарку.

Закатные лучи ласкового летнего солнца окрасили небо над Волгой в яркие сочные цвета расплавленного золота. Розовые облака с фиолетовыми сполохами и всеми оттенками красного разливались по небу и отражались в воде, перемешиваясь и создавая причудливую иллюзию живого света. Трудно было различить то, где заканчивается река и начинается небосвод.

Невероятная красота, — подумает любой, кто увидит эти причудливые узоры самой матушки-природы.

Что и говорить, закаты в посёлке с необычным названием, связанным с важными для столицы Франции историческими событиями — Память Парижской Коммуны, а по-простому: в «Париже», где на судоремонтном заводе, уже несколько дней стоял трехпалубный красавец-теплоход. Золотые буквы его романтичного имени — «Комарно», данного в честь верфи в Чехословакии, где он и был построен, живо отражались в темной воде реки и загадочно поблескивали в лучах заходящего солнца.

Все работы этим вечером были закончены. Завтра на теплоход вернется его команда, и он снова отправится в путь, выполнять свое важное дело — перевозить пассажиров. Только теперь рейс будет не совсем обычным, ведь на его борту поселился особо ценный груз, который может причинить простому судну и его верному экипажу немало забот.

Митрич стоял на палубе, выпуская колечки дыма и задумчиво оглядывая затон, берег реки и небо. Он совершенно не замечал всей этой красоты вокруг, потому что все его мысли занимала опасная авантюра, в которую простого рабочего впутал бывший сокамерник.

— Да-а… Зуб… Среди наших ты уже легенда… Эх, и подведешь ты меня под монастырь, — хрипло сказал Митрич сам себе, шумно сделал последнюю затяжку и, выбросив сигарету за борт, раскачивающейся походкой направился к трапу.

В доке вечером почти никого не было, так как рабочий день давно закончился. Гудок, знаменующий окончание труда, уже час как прогудел, и Митрич в полном одиночестве покинул территорию судоремонтного завода. На проходной он отсалютовал знакомому дежурному и направился в центр поселка. Ему должно было отрапортовать о проделанной работе.

По дороге в свое временное пристанище — местное общежитие, которое предоставляли работникам «парижского» завода, он заглянул на почту и отправил одну короткую телеграмму в Москву, в которой было всего два слова: «Все готово», а за ней — и вторую, еще более непонятную: «Номер два».

С чувством выполненного долга он направился к общежитию, купив по дороге в ларьке бутылку самогонки, для «сугреву», как любил он говорить, и пачку «Беломора». О еде он не переживал, Глашка сегодня освободилась раньше и должна была уже приготовить ужин. Единственное, что его беспокоило — Зуб. Он никогда не был человеком слова, и об участи, постигшей его подельников, было известно многим.

Конечно, у Митрича был свой козырь в рукаве, но будет ли его достаточно для того, чтоб остаться в живых — это было большим вопросом.

— Надо подстраховаться… Сперва спрячу Глашку, пусть поедет к матери в Мордовию, там он ее искать не будет, — так решил Митрич и, прямо на ходу, глотнул самогонки.

Этот самый момент запомнили мужики с завода, которые, прежде чем разойтись по домам после тяжелой работы, небольшой компанией жевали семечки и распивали пиво, шумно о чем-то беседуя. И, видя, как Митрич на ходу заливал в себя самогон, на следующий день судачили о его внезапном «исчезновении» даже больше, чем их жены.