Дорога из Никольского в Володарское

Степь, донбасская степь лёгкими холмами спускается с донецкого кряжа к Азову. Ближе к морю рваного снежного одеяла уже не хватает, чтобы укрыть всю землю, снежный покров всё больше истлевает и испаряется, обнажая жухлую, уложенную беспорядочными волнами прошлогоднюю траву. Это новое утро, настал новый день в помолодевшей весной донбасской степи. Уже несколько часов, как мартовское солнце, разогнав предутреннюю серость, поднялось в бледное, как мрамор, небо и подтапливает мёрзлую землю, медленно освобождая от снега расчерченные лесополками степные квадраты.

И едет по донбасской степи караван – колонна из нескольких легковых и грузовых машин вытянулась в упругую гибкую стрелу на дороге. Едет караван по аллеям, по обе стороны от дороги вытянулись во фрунт продолговатые голые деревья. Едет сквозь тусклые поля и соломенные пустоши, едет по солнечной жёлтой равнине через серые пыльные посёлки. На бортах грузовиков и фур яркие сине-оранжевые полоски и алеют буквы МЧС, а возглавляет колонну представительский бронированный джип. Это джип министра по чрезвычайным ситуациям.

Ситуаций, и очень чрезвычайных, действительно, много возникает в последние дни. Они сыпятся, как из рога изобилия. На то есть причины и обстоятельства – уже вторую неделю идёт наступление, и территория ответственности для министра быстро увеличивается – народная республика расширяется и под его юрисдикцию поступает всё больше и больше населённых пунктов.

– Раньше населённый пункт назывался Володарское, – объясняет он в машине ехавшему с ним на заднем сиденье журналисту куда едет колонна, – это районный центр, Володарский район был. Украина переименовала его в Никольское… Ничего, вернём старое название. Которое мы знали.

Журналист, лысый парень с перебитым носом, одетый в солдатскую горку, согласно кивает головой. Прошло только шесть дней, как освободили от Украины Никольское, но вопрос возвращения к советскому названию возник сразу же. Живший более ста лет назад Володарский, при рождении – Моисей Маркович Гольштейн, молодой худощавый большевик, убитый эсерами, партнёрами большевиков по революции, надевая круглые и тонкие очки на свой мясистый еврейский нос, удивился бы, почему тут суровые русские мужики с автоматами так рьяно отстаивают его имя. Впрочем, его удивление вряд ли было бы сильным – сто лет назад в подобное время, время больших и тревожных перемен, он сагитировал тысячи таких русских солдат и рабочих.

– …Улицы, которые мы знали, точно вернём. Вернём те названия, которые были. Мы же здесь родились, здесь выросли, здесь жили. Мы вернём всё назад. Мы ждали восемь лет, и мы вернулись…

Министр говорит без эмоций, спокойно, но уверенно. Голос у него немного осипший, потому что говорить приходилось в последнее время много.

Потом министр замолчал, пригладил остриженную по-пацански прямо на лоб короткую русую чёлку, сжал тонкие губы, и, размышляя о чём-то своём, долго и пристально смотрел в окно. Возможно, он оценивал масштабы будущей работы. В череде домов, проплывающих за окном, иногда появлялись разрушенные дома, на обочинах у дорог попадались скелеты сожжённой бронетехники, а некоторые столбы электропередач стояли с разорванными проводами, опущенными, как беспомощные рукава. Несколько раз колонна объехала взорванные на её пути мосты, асфальтовые дороги перелопачены гусеницами бронетранспортёров и танков. Всё это придётся восстанавливать. И многое предстоит, чтобы построить мир на этой освобождённой земле, это только начало пути.

Вскоре появился указатель «Нiкольске», и караван из машин въехал в посёлок. Среди частных домов появились двух- и трёхэтажные кирпичные здания, строения с вывесками, аккуратные заборчики, кустарники и газоны, палисадники с высаженными деревьями.

Министр посещал каждый крупный населённый пункт, освобождённый войсками, чтобы лично ознакомится с положением на месте. Но в этот раз была ещё одна причина его личного присутствия – несмотря на то, что вся украинская администрация заблаговременно и благополучно для себя самих сбежала, часть спасателей из местной пожарной части не прекратила работу, они остались на смене, приняв решение перейти в подчинение новым властями.

– Смотри, уже флаг России над зданием, – министр указал журналисту на триколор, который развевался над местной администрацией. Триколор был именно российский, с белой полоской, не чёрной, как у ДНР, хотя официально республика в состав России не входила. Пока не входила – сомнений уже не оставалось, что скоро войдёт и что жизнь народной республики наладится. Что эти восемь лет, которые прожили люди в неизвестности своего будущего, закончились.

– Вот, воду раздают людям, – за окном проплыла площадь, где к грузовику, с которого выдавали баклажки воды, выстроилась очередь из местных.

– Жизнь всё равно возвращается. Когда наступает мир, всё становится по-другому, – объяснил министр.

Так-то посёлок, где до войны проживало около восьми тысяч жителей, избежал разрушений, которые всегда сопровождают войну, потому что боевых действий в нём не происходило.

– А вот пожарная башня. Наша часть. – «Наша» министр произнёс даже не акцентируя, как само собой разумеющееся.

Министерский автомобиль свернул и заехал на площадку перед ангаром с тремя красными воротами. Слева у ворот стояли люди в форме, и из приоткрытой двери выходили бывшие украинские пожарные. Министр надел фуражку и, выйдя из машины, в сопровождении охраны и журналистов направился к ним. Подойдя, стал с каждым здороваться за руку.

– Как дела? Работаете? Молодцы!

Череда рукопожатий продолжилась и в гараже. Министра из бывших украинских пожарных вряд ли кто знал, но все сразу почувствовали, что этот подтянутый мужик с двумя большими звёздами на погонах, с фуражкой, украшенной сплетёнными золотыми ветвями на околыше и козырьке наделён властью, и немалой.

– Здравия желаю! Техника на месте? Люди на месте? Это самое главное. Молодцы!

В гараже урчал генератор. В боксах стояли два новеньких пожарных МАЗа и один старенький ЗИЛ, все автомобили помытые, чистые. Министр прошёлся, вскользь оглядел технику и остался доволен.

– Отлично! Отлично! Молодцы. Молодцы. Кто старший у вас?

Среди «рятувальников» – надпись на куртках бывших украинских пожарных переводилась как «спасатель» – появился молодой парень в шапке, с озабоченным углом бровей на круглом лице и ямочкой на подбородке. Министр поздоровался и крепко пожал его руку.

– Служить будем?

– Так точно…

– Спасать людей будем?

– Так точно…

– Значит будешь начальником! Готов?

– Так точно…

Видно, что парень немного опешил, слишком уж много изменений в его жизни случилось за последние дни, поэтому он отвечал тихо и с настороженностью принимал заманчивые предложения, которые предлагала ему судьба.

– Молодец. Звание?

– Старший лейтенант…

– Молодец!

Таким образом, двадцатипятилетний офицер, прослуживший здесь пять лет, всего лишь за несколько дней проделал головокружительную карьеру от замначальника отряда до начальника пожарно-спасательной части.

Обстоятельства, предшествующие такому стремительному карьерному восхождению, были следующими. 24 февраля в 5 утра всех «рятувальников» подняли по тревоге. На построении начальник раздал личному составу инструкции и наряды, возникшие в связи с последними событиями. А уже вечером он позвонил старшему лейтенанту и известил, что уехал, что находится далеко, а точнее, в Запорожье, и назад не вернётся. И до начальника отряда, чьим замом был молодой офицер, уже не было возможным дозвониться, тот тоже внезапно пропал. Вскоре в посёлке пропала уже вся связь, а также свет, вода и газ. Последними пропали украинские военные. Всё будет хорошо – заверили они жителей, и очень хорошо разбросали мины на дорогах. Прежде чем уйти, они также хорошо взорвали склад оружия, которое не смогли забрать с собой. От взрыва пострадал один человек и возник пожар – его и тушили оставшиеся в посёлке спасатели. Потом пришли дэнээры, дороги разминировали. Прошла бронетехника в направлении Мариуполя, несколько танков и бронетранспортёров. Жители с испугом и с любопытством осторожно выглядывали из окон. Это приезжали в посёлок перемены.

Когда начальство сбежало, старший лейтенант собрал тех, кто остался, и они приняли решение не останавливать работу. Они продолжали выезжать на обстрелы, тушили пожары. По рации они держали связь с коллегами из Мангуша – это ещё один ближайший крупный к Мариуполю посёлок, только расположенный южнее. Пожарные Мангуша оказались в такой же ситуации безвластия. И вот, наконец, новая власть приехала.

– …Вам звонят те, кто вас бросили? Вот мой приказ: никаких разговоров с ними не вести. Они же вас бросили, предали. А начальника мы вашего найдём. И спросим, он ответит за свои действия и поступки.

Выяснилось, что сбежавший начальник не первый раз обеспечивает такую стремительную карьеру своим бывшим подчинённым. Фарс повторился дважды. В 2014 году, когда на Донбассе началась Русская весна, он таким же образом, только тогда сбежав из Тельманово, освободил свою должность для молодого офицера, который сейчас тоже присутствовал в окружении министра.

– …Правильно я говорю, Иваныч? – требовал подтверждения от своего подчинённого министр. – Так же было? Ну ничего, найдём его, за яйца подвесим. А ты станешь нормальным руководителем. Научим, поможем. Ну, давай, показывай своё хозяйство.

Молодой офицер показал министру всю технику, дежурку, кухню, комнату отдыха – они переходили из помещения в помещение вместе с сопровождающими. Зашли в кабинет бывшего начальника. На стене в кабинете висел большой крест из оранжевых треугольников и с трезубцем посередине, и растяжка с девизом украинских спасателей «Запобігти, Врятувати, Допомогти», то есть «Предотвратить, Спасти, Помочь» – три заповеди, которые, собственно, и нарушил прежний владелец кабинета.

– Вот сюда и перебирайся. Это теперь твоё рабочее место. Мы сейчас тарелку установим. Прямую связь с Донецком дадим. Будет возможность получать все данные и указания напрямую. Установим конференцсвязь, электронную почту настроим, – министр стал перечислять все блага цивилизации, с которыми они приехали, – мы привезли уголь, генератор, запитаем всю часть, привезли топливо и дизель, и бензин, продуктовые наборы, сейчас всё выдадим. Мы даже форму уже привезли, переоденем вас. Только пожары тушите и людей спасайте. Готовы?

– Да, готовы, – с несменяемой озадаченной миной на лице ответил молодой начальник.

– Молодец! – министр не преминул снова подбодрить парня.

Привезли не только уголь и продуктовые наборы. Но и символы новой власти. На столбе перед пожарной частью уже трепыхался на лёгком ветерке флаг ДНР. Висевшая снаружи на кирпичной стене ангара дощечка с украинским оранжевым крестом, обозначавшая «пожежно-рятувальную частину», полетела, зазвенев, на землю, и её сменила табличка с двуглавым орлом, под которым уже на русском было написано «пожарно-спасательная часть». Менял таблички местный, с надписью на куртке «рятувальник», его попросил сделать новый начальник. Но остальные украинские пожарные, собравшись у дверей, пока безучастно смотрели на происходящие перемены.

– Так, ребята, – обратился министр к ним на улице, – вот что нужно сделать. Сейчас подвезут уголь, его надо разгрузить. В газели ещё есть дизтопливо, ставьте тоже его на склад. Также нужно разгрузить гуманитарную помощь. В том числе и на вас, чтобы у вас она у каждого была. А мы будем заниматься вашей штатной численностью. Работать будете, служить все будете. Ведь служить хотите?

– Так точно! – после небольшой паузы кто-то бодро выкрикнул из строя.

– Ну вот видите, а то какие-то грустные стоите, – министр разулыбался, стараясь общаться по-свойски, чтобы снять возможное недоверие, – всё будет нормально, пацаны. Зарплата будет нормальная, достойная, всё будет хорошо, – министр многообещающе и ласково кивнул.

Так, абсолютно бескровно и бесконфликтно прошло переподчинение всего личного состава пожарной части. Подъехал задом грузовой фургон, местные рятувальники и приезжие эмчээсовцы символично перемешавшись в случайном порядке, выстроились в живую цепь и стали разгружать содержимое фургона – до ворот ангара по конвейеру из рук пошли коробки с литерами Z и упаковки с водой.

Журналист, который ехал в министерском джипе, сняв эти кадры, отделился от группы, повертел головой, выискивая нужную локацию, и вышел за границы пожарной части. Он подошёл к дорожному указателю, встал перед ним, направив на себя айфон и стал громко выкрикивать в окошко мобильного.

– Всем привет! Это русский Донбасс! Новороссия! И сейчас я нахожусь в посёлке Володарское…

– Вот это правильно! Не Никольское, а Володарское! – вдруг сзади перебил журналиста хриплый голос.

Небритый дедок в ушанке, ведя «под уздцы» свой велосипед, спокойно зашёл в кадр. Журналист обернулся, но прерывать свой стендап не стал, посчитав, что этот живой момент мог украсить его эфир.

– Да! И как подсказывают мне местные жители, Володарское – правильное название! Украина, оккупировав в 2014 году этот населённый пункт, переименовала его в Никольское, но прямо сейчас, в этот момент, мы присутствуем при восстановлении исторической справедливости. Этот посёлок освобождён войсками народной милиции, и к нему возвращается прежнее название. Сегодня в Володарское приехала команда МЧС во главе с министром и привезла гуманитарку в местную пожарно-спасательную часть. Дело в том…

Пока журналист вёл свой репортаж, на заднем плане министр продолжал знакомится с новыми подчинёнными. Он беседовал, расспрашивал, знакомился, щедро награждая всех «молодцами».

– Служить же будешь? Молодец! – министр пожал руку ещё одному молодому спасателю. – Сам откуда?

– Из Николь… Володарского, – парень запнулся, но тут же поправился.

– Во-от, правильно! Название Никольского уже не будет, будет Володарское, – заверил министр, хлопнув спасателя по плечу.

– …следующая наша остановка, надеюсь, очень скоро, – освобождённый Мариуполь! – журналист за оградой закончил свой репортаж и отжал пальцем на экране кнопку записи.

Держа мобильник в одной руке, он уверенным шагом пошёл брать интервью у группы местных жителей, которые увидев, что привезли гуманитарку, собрались на площадке перед спасательной частью.

Солнце уже плыло высоко в своём зените и пригревало. Медленно шли по небу редкие, разрежённые и белые, как думы о чём-то лёгком, облачка. Нагретые комья земли источали сырой аромат, сверкали раскованные ото льда лужи, распевались птицы, природа оживала под солнечными лучами. Оживал и посёлок. На улице появились люди, некоторые из них подходили, спрашивали, что дают, интересовались новостями.

Спасатели разгрузили продуктовые и хозяйственные наборы. Потом настал черёд привезённого угля и топлива – уголь высыпали на задней площадке за ангаром, канистры с дизелем и бензином также перенесли на склад. На стену пожарки прикрутили вогнутый блин спутниковой тарелки – в части появилась связь. Сделав все эти дела, караван с министром разделился. Опорожнённые грузовики поехали назад в Донецк, а министр с сопровождением отправился дальше на юг, в Мангуш, чтобы установить личный контакт с другой спасательной частью.

Вскоре в посёлке появился свет, газ, заработал водопровод. Казалось, что восстановилась мирная жизнь. Но после появления электричества через несколько дней посёлок наводнили беженцы из Мариуполя. Они шли из города пешком, их подвозили на попутках. Они приходили в посёлок в грязной одежде, чумазые, пропахшие дымом пожарищ. Они тащили свой скарб в сумках, пакетах, рюкзаках, кто смог собрать чемодан – катил его по грунтовой дороге. Стоя у здания пожарной части в очереди за продуктовыми наборами, с ошарашенным видом они утверждали, что Мариуполя больше нет.

Ахмат – сила

Впервые познакомились с «чехами» на их располаге под Мариуполем, когда штурм города уже шёл вовсю. Увидев нас, русских журналистов, чеченские солдаты подошли к нам, и стали осторожно интересоваться, типа, а как там идут в Мариуполе дела. Сразу стало понятно, что это бойцы свежие и их ещё не бросали в бой. Эти чеченцы ещё не знали, что «дела» идут тяжело, и что, как и Народная Милиция Донецкой Республики, так и Вооружённые Силы России, включая и чеченские подразделения, несут потери.

Потом некоторые из бойцов попросили позвонить. Такую возможность мы им по-братски предоставили. Чеченцы, один за одним брали у нас мобильники, отходили и долго разговаривали со своими родными на своём отрывистом языке. Перед тем как вернуть телефон, они предусмотрительно удаляли номера.

Следующая просьба была: «а есть симка?» – «нет», «а можешь отдать свою?» – «нет, братан, я журналист, у меня там все контакты записаны».

«Чехи» подходили близко, говорили вкрадчиво, и эту свою спокойную, но настойчивую просьбу сопровождали мягкими касаниями кулака по животу собеседника. Внешне всё очень походило на попытку отжима. Но отжать наши симки им не удалось. В конце концов чеченцы удовлетворились пополняшками местной связи «Феникс» и обещаниями при случае пару симок привезти.

Потом мы встретили «чехов» уже непосредственно в Мариуполе. Мы ехали по направлению к Азовстали и увидели впереди – ох, нихуя ж себе! – разрыв. Это ударил танк. Мы решили свернуть от греха подальше во дворы и зашли в девятиэтажку, где в магазине на первом этаже расположилось чеченское подразделение.

– В следующем квартале идёт бой, – объяснил нам бородатый чеченский командир, – ехать туда опасно. Все пополняшки отдайте мне, я сам ими распоряжусь, – сказал, он когда мы предложили свой подгон. Ещё он добавил: – А сигарет никому не давайте. (Курить для правоверного чеченца – харам.)

Я отдал ему десяток карт оплаты мобильной связи на сто и двести рублей.

Но как только я отошёл, ко мне подошёл один чеченский боец в разгрузке и с автоматом. Он спокойно, но пристально посмотрел мне в глаза, потом перевёл взгляд на пачку пополняшек, которые я ещё сжимал в руках, и коротко кивнул. Его молчаливый жест настолько был выразителен и убедителен, что я протянул ему две карты. А потом ещё две.

Я не смог ему отказать. Ахмат – сила.

MOLOKO – магазины, насилие и литература

Конечно, всем жителям Донецкой Республики знакома сеть универсамов MOLOKO. Магазины этой сети есть, по-моему, в каждом городе ДНР.

Не рекламы ради их упоминаю – я даже не посмотрел, кому принадлежит эта сеть. Может, каким-нибудь вездесущим армянам, не суть. Мне это не важно. У меня, как человека начитанного (не хвастаюсь, констатирую), с названием этих универсамов возникают, возможно, странные, но устойчивые литературные ассоциации. Причём, связанные с насилием. Moloko – пил главный герой романа-антиутопии «Заводной апельсин» Энтони Бёрджесса.

В своей книге английский писатель использовал несколько русских слов, написанных на латинице – в годы написания романа он посещал Советский Союз. 1965-й, что ли, это был год, не важно. Около того. Не думаю, что Бёрджесс имел какие-то особые цели использовать русские слова в транслитерации. Нет. Просто это было стильно, необычно, молодёжно во время холодной войны использовать в английском романе русские слова. И вот спустя 60 лет после издания книги я читаю MOLOKO на вывеске донецкого магазина в моём районе. Я там покупаю продукты.

О чём книга? Роман Бёрджеса футуристичный и заумный, но если попытаться вкратце объяснить, о чём он, то это роман о насилии, причём рафинированном. Банда злых британских подростков ведёт криминальный образ жизни. Они дерутся с другими бандами, бьют первых встречных, убивают, насильничают, грабят. Причём делают всё это не ради наживы, а забавы ради. Отморозки, короче. Без царя и категорического императива Канта в голове. В итоге, главного героя, предводителя шайки, сажают в тюрьму. Там он уже сам подвергается насилию со стороны государства. Его влечение к насилию изучают, над ним ставятся эксперименты.

В своё время роман стал культовым. Я познакомился с ним в трёх ипостасях: помимо книги Бёрджесса, я посмотрел фильм Кубрика и сходил на театральную постановку Виктюка. В конце 90-х, когда я тусил с питерскими хулиганами (правда, хулиганами весьма начитанными), мы все цитировали героя Бёрджесса – well-well-well! – так говорил его персонаж, – и повторяя за ним, мы пили алкоголь, дрались и били чужие дорогие иномарки. Время было шальное, мы были молоды, и кого-то тюрьма прошла по касательной, а кого-то государственная машина насилия зацепила на несколько лет.

И теперь MOLOKO здесь, в Донецке, когда город терроризируют в ежедневном режиме, видится вполне уместно. И вспоминается язвительное английское well-well-well – без англосаксов в войне на Украине, понятное дело, не обошлось. Как, впрочем, и в любом вооружённом конфликте последних веков – везде англосаксы суют свой нос, будь они бриттами или пиндосами. В Донецке ощущается их присутствие – город обстреливают из американских РСЗО Himers и английских гаубиц М777. Недавно артиллерийский снаряд ударил рядом с тем Molokoм, где я закупал продукты. В магазине вылетели окна, но в целом он не пострадал, повезло. Каламбур – английские снаряды попали в молоко рядом с molokoм.

Воюют зачастую на Донбассе и хулиганистые подростки. Головы бритые, пацаны-дворняги, готовы на всё. Я часто встречал таких в штурмовых подразделениях. Отморозки, короче. Они носят на шлемах и рукавах, взятую у англосаксов из их латиницы букву Z. Эта буква стала символом для обозначения операции по освобождению Украины. Z – буква злая. Но мы долго терпели – разозлили, короче, вы нас. Теперь пеняйте на себя.

Но после Z, после Победы, надеюсь в истории Донбасса и России пойдут русские буквы. Добрые. Аз, Буки, Веди… Истину Глаголю.

Заручившись русским алфавитом, перейду к следующему «литературному» магазину. Вот это можно считать за рекламу – недалеко от «Донбасс Паласа» в подземном переходе на площадь Ленина, в ряду магазинов с сувенирами, есть магазин горных камней. И с ним у меня тоже литературные ассоциации. А именно со сказками Бажова, русского писателя, где много сюжетов были связаны с камнями. На полке в моём детстве у родителей стоял его трёхтомник, который я весь прочитал. Владелицу этого магазина, женщину со светлыми волосами и в бежевом пальто, про себя я прозвал «Хозяйкой медной горы». Где она пополняет и закупает свой ассортимент – остаётся загадкой.

У неё за очень небольшие деньги – в Москве такие камни стоят в разы дороже – я купил гагат, висмут, халькопирит, цитрин, горный хрусталь, турмалин, раухтопаз, лазурит, цоизит, ангелит, сапфирин, арагонит, гематит, кальцит, гранат, селенит, чароит, риолит, пирит, джеспилит, моховый агат, изумруд.

Владельцем некоторых из этих камней обещана защита от порчи, воздействия злых чар, энергетических нападений, стихийных бедствий и квартирных краж.

Другие или эти же избавляют от тревожных мыслей, страхов и тревог, вспышек меланхолии, тоски и гнева. Многие помогают найти вторую половинку, разжигают страстную любовь, укрепляют семейные взаимоотношения, примиряют супругов, родителей и детей.

Одни из камней сулят процветание и мудрость, избавление от депрессий, привнесение в душу мира и покоя. Эти камни от «Хозяйки медной горы» положительно влияют на память в целом и укрепляют в ней только приятные воспоминания. Ещё одними обещано развитие красноречия и концентрация внимания. Многие из них пробуждают творческие способности, приносят крепкие вещие сны, создают надёжную ауру, просто улучшают настроение и поднимают тонус.

Камни облагораживают стремления, расширяют кругозор, развивают интуицию, притягивают богатство и удачу в бизнесе. Помогают воплотить все планы и проекты, найти удовольствие в работе (что порой кажется невозможным) и успешно делать несколько дел одновременно – о, это неоценимое свойство! Также какие-то из камней помогают завести неординарные знакомства, чтобы найти выход из трудной ситуации. Например, они обеспечивают надёжную связь между человеком и его ангелом-хранителем. Помимо очищения от негативных энергий внешнего мира, некоторые камни непосредственно влияют на тело человека. Они укрепляют иммунную систему и кости, улучшают зрение, лечат сердце и кровеносную систему, стабилизируют давление.

Короче, чтобы противостоять хаосу и анархии, камни придают веру в разумное устройство мира и позволяют с оптимизмом смотреть в будущее – все эти обещания я прочитал на маленьких рекламных проспектиках, прилагающихся к каждому виду.

Купленные в лавке драгоценности я отвёз в подарок своему сынишке в Москву. Но такие артефакты, обладающие такими волшебными свойствами и возможностями, безусловно пригодились бы всем дончанам, живущим в городе под обстрелами.

Английские снаряды ведь тоже рвались возле подземного закутка хозяйки медной горы. Я помню тот день. Как-то благородные украинские артиллеристы решили обстрелять проходящие неподалёку похороны Корсы, погибшей женщины-полковника армии ДНР, и один из выпущенных ими снарядов ударил рядом с тем самым подземным переходом. Сбежавшие вниз к магазину случайные прохожие остались живы. А вот девушке, ожидавшей кого-то возле «Донбасс Паласа» не повезло. У неё не оказалось каменного талисмана, чтобы украинские артиллеристы, стреляя, промахнулись. Они убили её…

Да… MO-LO-KO… Помимо этого магазина, вывеска ещё одного гастронома меня заинтриговала. Магазин «Седой Граф» на проспекте Ильича – обычный продуктовый магазин, но вывеска привлекла меня вычурным названием. Я даже селфи сделал, так как сам cтал седеть. При чём здесь литература и война? При том.

«Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Всё любопытствуете?» – Глядя на вывеску, вспоминаю я строчки из «Войны и мира». Пьер Безухов в белом фраке и белоснежном цилиндре прибыл на Бородино, и адъютант генерала Раевского с улыбкой интересуется, какого чёрта его сюда принесло. И скоро сражение докатится сюда, и батарея Раевского будет бить по французам, пока её не разметут чужие ядра, и Пьер Безухов чуть не попадёт в плен.

Кстати. По Донецку бьют не только английские, но и французские орудия – гаубицы «Цезарь». Спасибо, французы. И вас мы не забудем. И не простим.

– Ну да, любопытствую, – вступаю я в диалог с тем персонажем Толстого.

Я чем-то смахиваю на Пьера Безухова. Стрелять не умею, оружие держал в руках только в тире. Я филолог, приехал с белым цилиндром знаний, бесполезных здесь. И да, да, я любопытствую.

«Простите, я гуманитарий, зачем мы штурмуем эту высоту, неужели её нельзя заебашить бомбами?» – спрашиваю я, склонившись вместе с военными над экраном беспилотника. И военные мне, гуманитарию, объясняют, что нет, нельзя, пытались, но лётчики боятся близко подлетать, и промахиваются (попадают в moloko).

Русской литературы я прочитал немало. «Война и мир» – великое произведение. Не сомневаюсь, что молодой Лев Толстой, ещё не заражённый ересью непротивления злу, не задумываясь, запрыгнул бы к нам на танк.

И Пушкин был бы с нами против всех клеветников России – не зря украинские дегенераты его памятники сносят. Пушкин, Лермонтов… Достоевский? Конечно же! Томиком «Дневников писателя» всех сомневающихся в этом сам автор жахнул бы по голове.

Гоголь хорошо знал, какие на Украине ведьмы и бесы водятся, молился бы за нас. Не верите, что Гоголь с нами? «Тараса Бульбу» вам в руки.

А знаете, что. Я думаю, что и Солженицын был бы на нашей стороне. Пусть как и декоммунизатор, но как сторонник Союза трёх славянских государств.

Про Бродского я, вообще, молчу. Его стих про Украину читали?

Рокот классики – война, Моцарт, птицы и ЧВК «Филармония»

Я иногда останавливаюсь возле этого здания в Донецке и с сожалением рассматриваю афишу. Это здание Донецкой Филармонии. Оно расположено возле площади Ленина по левую его руку, ближе к колоннам Народного Совета – я прохожу Филармонию, когда возвращаюсь домой в съёмную квартиру, расположенную неподалёку.

Удивительно – но в Донецке, после- и предвоенном, когда миллионный город, опустошённый наполовину из-за обстрелов, находился между двумя военными кампаниями в состоянии «ни мира, ни войны», когда только недавно он являлся столицей непризнанной нигде, даже в России, народной республики – осколка бывшей Донецкой области Украины – в этом городе давали концерты классический музыки.

Да ещё какие! На старой афише можно прочитать весьма насыщенный репертуар. Тут и советский Свиридов, и русский мистик Скрябин, и болезненный немец Шуман… Верди, Бетховен, Россини – читаю я знакомые со школьных уроков музыки фамилии. Также в Донецкой Филармонии пели романсы и народные песни. Симфонический оркестр обыгрывал рок-хиты и саундтреки. И наоборот: «Рокот классики» – так называлась программа, где классические произведения исполнялись в рок-обработке.

Но нарастающий рокот войны заглушил всё – тут же на стекле массивной двери вывешено объявление, гласящее о том, что «в связи с обострившейся военной ситуацией с 18 февраля 2022 года все концерты приостанавливаются до особого распоряжения». 18 февраля 2022 года была объявлена тотальная эвакуация и мобилизация.

Заехал я в Донецк на следующий день после объявления мобилизации, и первый раз проходя мимо, исходя из своей привычки всё проверять, дёрнул запертые двери, ведущие в мир музыки. Огорчился, ещё раз прочитав афишу. Больше всего из-за Моцарта, его должны были играть 26 февраля. В программе Моцарт был со своим антагонистом Сальери – неплохим, но не гениальным музыкантом, который на самом деле был покровителем австрийского композитора при дворе, а не его убийцей. С лёгкой руки Пушкина сплетня об отравлении Моцарта Сальери стала в России мифом, миф получил мировое воплощение в гениальном фильме Милоша Формана «Амадей» – в мирной жизни я был кинокритиком, знаю о чём говорю.

А теперь я военкор. Но Моцарта слушаю даже в военных условиях. Кстати, не только я – он считается самым популярным из композиторов, мелодии которых используются на мобильных.

Моё же самое любое произведение – это опера «Волшебная флейта».

Сюжет такой. Принц Тамино влюбляется в Памину – дочку Царицы Ночи. Влюбляется, можно сказать, «по интернету» – в руки ему попадает её портрет. Сама Памина в плену у злого волшебника Зарастро – тот, в противовес Царице Ночи олицетворяет беспощадный свет. Мать просит вызволить дочь, kill’em all! – взвывает она, и Тамино отправляется освобождать девушку.

Но, как и на войне, выходит не всё так однозначно. Не всё оказалась так, как эта царица науськивала. И кто тут злодей, надо ещё разбираться.

Опера, флейта, Царица, Тамино-Памино – ты о чём, не до Моцарта сейчас, Донецк бомбят оглянись, война на дворе! – скажете вы.

Ну да, я рефлексирую, отвечу. Имею полное право, это защитная реакция интеллигента. В разных обстоятельствах «Волшебную флейту» я прослушал в наушниках бесчисленное количество раз. В последней раз на войне слушал я эту оперу в Нагорном Карабахе. Кстати, есть интересная экранизация «Волшебной флейты» в жанре мюзикла. Действие происходит в интерьерах и декорациях Первой мировой войны, где войска Царицы Ночи и Зарастро сражаются между собой. Эта экранизация мне запомнилась и теперь опера ложится в моём сознании на текущую обстановку.

– Убей! Убей! – вопит сопрано Царицы Ночи в моих наушниках. А потом играет флейта. Волшебная. Именно она вела Тамино по царству мрака и ужаса.

Есть ещё один интересный персонаж в этом музыкальном произведении. Это Папагено, птицелов. Спутник Тамино, волшебный помощник, согласно морфологии сказки по Проппу. Помощник из Папагено нелепый и смешной – это странный, но весёлый персонаж. Хвастун, болтун и трусишка – есть и такие «герои» на войне.

Папагено вроде как птицелов, но и сам полуптица, не поймёшь. Его изображают в ярком оперении с шапкой-клювом, таков его сценический образ. В конце концов он находит себе подружку – тоже полуптицу-получеловека, только женского рода.

Вот и я что-то типа этого пересмешника – чудо в перьях. Чудак, который слушает Моцарта на войне. Но не только я. Как мне стало известно, почти всех музыкантов из Донецкой Филармонии призвали на фронт.

Целесообразно ли использовать такие «нежные» создания на войне – вопрос открытый. Гумилёв как-то сказал своей жене Ахматовой, что посылать таких, как Блок, на войну, все равно, что жарить соловьев (снова птицы!). Но и Блоку военная форма подошла – она, раз уж на то, всем к лицу, будь ты работяга, или вшивый интеллигент. И Гумилёв, и Блок были поэтами Серебряного века, что не помешало им примерить тяжёлую солдатскую долю и надеть кирзовые сапоги. Гумилёв успешно воевал, несмотря на свой астигматизм – посмотрите на его фото, у него глаза, как у воробушка. Но несмотря на своё косоглазие, а также на леворукость, плоскостопие и сжатие черепа, Гумилёв ходил в разведку, и получил «Георгия». «Соловей» Блок же служил в стройбате, строил фортификационные укрепления. Правда, у Гумилёва получалось писать стихи на войне, а у более «нежного» Блока – нет. Кстати, коли отвлёкся, из всех популярных поэтов Серебряного века только они пошли на фронт. Гумилёв, как доброволец, Блок – по мобилизации. Маяковский ещё рвался, но его не взяли из-за неблагонадёжности.

Донецких филармонистов мобилизовали и кинули на Мариуполь. Ломая пальцы, руки, ноги, получая сотрясения и контузии, погибая в боях – поступали сведения о гибели нескольких донецких музыкантов – филармонисты участвовали в штурме города. Я узнал про них по материалам от коллег – к сожалению, самого меня судьба с музыкантами из Донецкой Филармонии не свела. Но зато я познакомился с артистами Филармонии Луганска.

Их тоже кинули на Мариуполь – очевидно, что одной филармонии для того, чтобы взять Мариуполь, напичканный нацистами и западным оружием, было недостаточно, и к штурму города привлекли два музыкальных подразделения. Луганским филармонистам не сказали, куда их везут, и они несколько удивились, когда поняли, что находятся в другой народной республике, в ДНР.

Мобики, стальные каски, фиксики, миньоны – так ласково называют профессиональные военные мобилизованных. И зачастую неласково ругаются на них, потому что те делать толком ничего не умеют на войне и плохо организованы в военных обстоятельствах. Но филармонисты из Луганска показали себя слаженным подразделением. Что неудивительно – музыка не терпит фальшивых нот и предполагает согласованную работу в общем оркестре. Правда, луганским оркестрантам и артистам пришлось сменить музыкальные инструменты на стрекочущие автоматы Калашникова. Но при штурме мариупольских девятиэтажек и с новыми инструментами музыканты с полуслова понимали друг друга. Перефразируя Окуджаву, это был надежды маленький оркестрик под управлением войны.

Филармонисты – редкие, диковинные птицы на фронте. Некоторых из них вообще следовало в Красную книгу занести. Вот, например, в подразделении, служит гобоист – он остался единственным гобоистом в Луганской Республике. Его коллега ушла в декрет и теперь временно не в строю. Вот убьют его, и некому в республике будет играть на гобое.

Лично с филармонистами я познакомился на 9 Мая. Мариуполь на тот момент стоял освобождённый, весь в руинах. Артистов после штурма передислоцировали в Волновахский район, село Златоустовка. Получив журналистское задание снять праздничный концерт, я взял с собой жену, приехавшую ко мне в Донецк, и на пути в это село мы весело и легко переименовали Златоустовку в Заратустровку. На то у нас имелся соответствующий тезаурус – жена, как кандидат философский наук, вспомнила Ницше с его «Так говорил Заратустра», а я же, как фанат «Волшебной флейты» вспомнил волшебника Зарастро. Все эти персонажи мировой культуры брали истоки из зороастризма – древнеперсидской религии огнепоклонников.

Мы съехали с трассы, ведущей на Мариуполь, и немного поплутали по плохим дорогам, останавливаясь у блокпостов с дэнээровцами и спрашивая нужный путь.

В конце концов, проехав очередную «лунную» поверхность с кратерами – война здесь не при чём, дорога в Заратустровку явно не ремонтировалась со времён СССР, – мы въехали в посёлок. Нас встретил выцветший плакат с украинкой в венке и караваем в руках и деревянный макет мельницы. Мельница была цела, это село война пощадила – видимых разрушений я не заметил. Очевидно, фронт быстро прокатился через Заратустровку, не причинив ей особого вреда. Когда мы подъехали в центр, где располагалась администрация и ДК, дорогу нам перегородил шлагбаум.

У шлагбаума стоял усатый постовой в солдатской каске советских времён, Вроде, постовой – как постовой, но сразу что-то необыкновенное в нём бросалось в глаза. Слишком уж вид у него был опрятный. А лицо его слишком было интеллигентным для войны. В отличие от суровых дэнээровцев, по лицам которых прошли русла морщин, и годы пролетарской, а потом и военной жизни наложили на них неизгладимый отпечаток, этот боец был аккуратно побрит, опрятен и свеж. Я словил его живой, умный и, в то же время, радушный взгляд. Я догадался, что мы приехали по адресу. Постовой был из мира искусства и состоял в ЧВК «Филармония».

Он тоже догадался, кто мы – нас ждали уже почти целый час, до последнего оттягивая начало.

– Вы журналисты? Концерт только начался, паркуйтесь вот там, – отодвинув шлагбаум, он показал рукой на Дом культуры, где проходило праздничное мероприятие.

Зал был битком. Нечасто, наверное, в сельском ДК услышишь артистов республиканской филармонии. И без худа нет добра – война предоставила такую возможность. Как мы узнали потом, артисты выступали здесь уже повторно. На первом концерте собралось лишь треть зала из любопытствующих селян. После выступления по Заратустровке быстро распространились слухи, какие райские и диковинные птицы завелись у них в огороде, и на 9 Мая уже состоялся аншлаг. Филармонисты повторно завоевали село, только уже не силой оружия, а привычным для них способом, силой своего искусства.

 

– Мы-ы не погибли, мы про-осто ушли!

Про-осто ушли в небеса-а!

На-а безымянных высо-отах земли

Наши. Слышны. Голоса.

 

Звучало, когда мы вошли в зал.

По бокам сцены ниспадали бархатные шторы, а на стене были развешаны экраны, на которые проецировались кадры документальной хроники с той, далёкой и в то же время близкой войны, которая выпала на долю наших дедов и прадедов. Чёрный задник был усеян лампочками, и смотрелось, как будто артисты поют на фоне звёздного неба. Они выступали в военной форме, с белыми повязками на руках и ногах – это был отличительный маркер «свой», который использовали наши солдаты в бою.

На протяжении всего концерта зал прорезали чистые академические голоса. Ни одной фальшивой ноты, ни малейшего неправильного колебания гортани! Голоса филармонистов были чисты, как языки пламени в древних зороастрийских храмах – огонь в них не должен был коптить.

От чистого огня горели и души. Алхимия! Это был алхимический процесс! Души присутствующих очищались от копоти дней. Я тоже прослезился. Пронять меня, обваренного, как рак, в цинизме прожитых лет уже сложно, но я не смог сдержаться, и слёзы текли из глаз. Ведь через искусство с нами разговаривает Господь, наш Бог, всеблагой и вездесущий.

На праздничном концерте ЧВК «Филармония» исполнила казачьи «Когда мы были на войне», «Ой что-то мы засиделись, братцы», «Не для меня Дон разольётся», песни про Великую Отечественную войну «Бухенвальдский набат», «Весна 45-го года», мои любимые «Журавли» и много других военных песен.

Справедливости ради отмечу, что певец, который исполнял «Смуглянку-молдаванку» в самом начале малость не вытягивал, но потом он разогрелся и допел её под ритмичные хлопки зала. Следующую, сложную для исполнения песню «Как плачут березы» он уже исполнил идеально.

Закончился концерт предсказуемо «Днём Победы» – вышли дети с фотопортретами наших предков, которые уже побеждали нацизм.

Во время концерта я несколько раз подрывался с места и, снимая для своего репортажа, прыгал, как Папагено, перед сценой. Для меня филармонисты были главными героями сегодняшнего дня, на остальных присутствующих я не обращал внимания. А зря – в зале находился их командир, и он сидел на первом ряду.

По правилам военного этикета я должен был соблюсти субординацию и прежде всего установить контакт с ним, и, как старшему по должности и званию, засвидетельствовать своё почтение. Мол, такой-то, такой-то, военкор проекта «Варвар Гонзо», приехал снимать праздничное мероприятие. Разрешите?

Но мало того, что я опоздал и заставил всех ждать, я ещё, как оказалось, мешал командиру смотреть концерт.

У меня было неприемлемое оправдание – я был настолько впечатлён выступлением, что забыл о его присутствии.

О себе командир напомнил, когда после концерта музыканты выстроились в два ряда на плацу. Военный выступил перед артистами, разбавляя свою речь недосказанным междометием.

– Так, б. Спасибо всем за проведённое мероприятие. И выступающим, и охраняющим общественный порядок, б. Всё прошло без происшествий, благодарю за службу. Все хорошо пели, б. Особенно мне понравилась «Смуглянка-молдаванка», б.

Командир был суровый и крутой, по нему было видно, что он найдёт подход к любому солдату, не важно, слесарь тот или водитель, артист или гитарист.

Пообщавшись немного с филармонистами и сфотографировавшись с ними напоследок, мы тепло попрощались, и потом, в дороге, и после, уже дома в Донецке, мы ещё долго находились под впечатлением от концерта ЧВК «Филармония».

* * *

Я по привычке дёрнул ещё раз дверь. Так, на всякий случай. Вдруг открыли уже филармонию, и артисты, кто живой, вернулись с фронта? Нет, заперто. Война продолжается. Донецк бомбят. Флейта, волшебная флейта ведёт принца Тамино. Та-дан!.. Та-дан! – слышу я в наушниках начало увертюры последней оперы Моцарта.

Вода

Воду в Донецке дают раз в три дня, вечером с 18:00. Ну кому дают, а кому вообще не дают – я не ропщу. Мне повезло – живу в доме, где она появляется по вечерам. А в других районах и домах её люди баклажками таскают. Коммунальщики подвозят цистерны, ставят во дворах, и стар и млад выстраиваются в очереди к ним. Железные, терпеливые и несокрушимые дончане.

Обстрелы ВСУ нарушили инженерную механику Донецка, в прошлом города-миллионника, и сейчас воды в нём не хватает.

С её отсутствием связано множество неудобств. Прежде всего, отправление естественных нужд. Есть такой донецкий синдром. Когда выезжаешь на «Большую землю», то в туалете на секунду задумываешься, прежде чем нажать кнопку сливного бачка. Ведь его может хватить на два раза. Если ты их уже использовал, тебе придётся смывать из ведёрка.

Для этой цели, в вечера, когда подают воду, я делаю запас, набираю ванну воды. А если быть точнее, то джакузи – мне досталась квартира с этим бесполезным и ненужным в текущей обстановке излишеством.

Все в Донецке приноровились обходиться без воды. Даже в роскошных донецких ресторанах у умывальников стоят для мытья рук вёдра с ковшиками. Есть приятные исключения – например, плавучий ресторан на Кальмиусе, они забирают воду прямо из реки. Ещё я слышал, на другом берегу есть спортивный комплекс с бассейном, тоже с автономным водоснабжением. Можно купить билет и поплавать, и помыться. Всё хочу сходить проверить.

А пока, чтобы освежиться с утра и помыться, я приноровился обходится одним чайником и одним ведром. Питьевую воду жителям дома, в котором живу, завозят централизованно, и когда у меня кончается бутыль, то я покупаю новую за 150 рублей у вахтёра.

Мне вообще с квартирой повезло. До этого мы с товарищем-журналистом снимали апартаменты на двоих посуточно. Стоило это в два раза дороже. Наш дом стоял возле Дома Советов, через дорогу – опасное соседство. Всё ждали, когда туда что-нибудь прилетит. Что-то типа «Точки-У». Но «Точки-У» у укров в одно время внезапно закончились. И прилетело, так, терпимо – пару снарядов 155-го калибра жмахнуло перед зданием.

Но к тому моменту мы уже разъехались. Мой товарищ, пригласив меня в гости, хвастался, показывая свою новую хату. Я, имея уже в кармане ключи от квартиры площадью 100 кв. м, только снисходительно ухмылялся:

– Да-да, Кирилл, квартира хорошая. Чисто, опрятно. Только тесновато, тесновато, – мне повезло, я снял квартиру в три раза больше и стоила она дешевле.

На следующий день я писал Кириллу смски:

«Братан, прикинь, уже час не могу выйти из квартиры. Заблудился)) В итоге решил никуда не ехать. Лежу в ГОРЯЧЕЙ ванне))»

«У тебя есть вода?» – с завистью вопрошал он.

Да, вода одно время, несмотря на все принятые городские графики, у меня в кранах текла постоянно и круглосуточно. Видимо, это издержки элитного жилья – мой дом строился для богатых и преуспевающих людей. Но война сломала все прежние социальные конструкции, не для богатых сложились условия в Донецке, и они все разбежались, разъехались, разлетелись, кто куда. Опустевшие квартиры пошли в аренду таким, как я – чего добру пропадать.

Один недостаток моих апартаментов – это одиннадцатый этаж. В тех неспокойных обстоятельствах, в которых я оказался, идеально было бы жить на этаже втором, чтобы чуть что спокойно выпрыгнуть из окна.

Но учитывая, что мой дом находится хоть и в центральном районе, зато в отдалении от административных зданий, которые могли бы стать военной целью, одиннадцатый этаж становится больше преимуществом, чем недостатком. По дому шальные снаряды не попадают, зато можно лицезреть последствия прилётов и делать репортажи, не выходя из квартиры. Так в один из летних дней раздался страшный грохот, и я увидел в окно, как в нескольких кварталах от меня растёт за домами большой гриб дыма – это злые укры ударили по Администрации ДНР американскими «хаймарсами».

Но потом мой дом уравняли со всеми в правах и водоснабжение сделалось по графику. Осталась только одна привилегия – вода у меня горячая, так как нагревается автономно. И я могу набрать горячую ванну – о, в мирной жизни ванная комната служит мне и кельей, и рабочим кабинетом, из ванны я не вылезаю, работая в ней часами. Это целая история, у меня своя техника творческого процесса. Разгорячённая кровь обмывает мозг, стимулируя воображение и рождение образов.

В Донецке я, правда, тоже приноровился к новым условиям. В те дни, когда водоснабжение отключено, я кипячу пару чайников, и работаю, сидя с ногами в тазу с горячей водой. Что, кстати, и сейчас в данный момент происходит.

Но и раз в три дня не всегда получается понежиться. Вот недавно дали по графику воду, и я поздним вечером набрал ванну. Только забрался в неё, а через пятнадцать минут услышал мощные прилёты – это снова украинское РСЗО ударило по центру города.

Вылез из ванны, пошёл, матерясь, одеваться. Пора на работу, на выезд. Вот, блядь, уроды.

Рукопожатие и приветствие

На войне люди постоянно пребывают в состоянии экзальтации. Что неудивительно. Вот вам метафизическая картина для понимания: война прорвала плёнку бытия, разверзлась чёрная дыра смерти, которая всасывает души, и в любую секунду туда может затянуть любого поблизости. В том числе и тебя. Может прилететь ракета, снаряд, граната, мина, пуля. Тебя может пронзить осколками и кассетами от разрыва рядом. На тебя может обрушится перекрытие, потолок, всё что угодно. Тебя может придавить куском бетона, изрезать лопающимся от взрывной волны стеклом. Недавно я залезал под свой бронированный фургон, когда попал в Донецке под повторный обстрел украинского града. Ракеты рвались в сотне метров, и я испытал экзистенциальный ужас, граничащий с восторгом. С приближением линии фронта, каждый человек, находясь в зоне боевых действий, ощущает на себе чудовищную гравитацию смерти, её чёрной дыры. Такое близкое соседство с небытиём заставляет наши души трепетать. Ведь никто не знает, что будет с тобой по ту сторону, каким будет наш переход. И наши души, листья на древе жизни, трепещут на сильном ветру.

Всё лицемерие, статусы, должности, все социальные положения, заработанные, полученные или достигнутые в мирной жизни, на войне опадают с человека как ненужная шелуха. Человек перед лицом смерти всегда обнажён, его чувства обострены. Он предстаёт в первозданном виде – видимо, таким нелживым, открытым, откровенным задумывал нас Господь. Человек на войне сразу становится открыт. Преград между людьми на войне гораздо меньше, чем в миру. Ты без проблем устанавливаешь контакт с незнакомым тебе человеком. Если он, конечно, не враг. Хотя и с врагами всё предельно просто. Врагов на войне убивают. Увидел «немца» – убей!

«Братан, помоги» – вот у тебя, например, сломалась машина, и ты обращаешься к человеку, которого видишь впервые. И тебе всегда помогают. Всегда. Поначалу резало слух это фамильярное «братан». В мирной время из-за багажа ненужных на войне знаний, мне, как интеллигенту, высокопарному и утончённому петербуржцу, было свойственно высокомерие. Но потом я привык, освоился здесь, на Донбассе. Я маргинализовался, и сам вполне успешно овладел приёмами панибратства. И теперь я обращаюсь к первому встречному не иначе, как земляк, брат, братан. «Братец», – ещё слышал такую панибратскую производную от Ахры «Абхаза», командира интернационального батальона «Пятнашка». Так этот кавказец, приехавший из субтропиков воевать, ласково обращается к собеседнику. Сказал «братец» или «братан», и двери открываются. Братан, помоги. Что нужно, братан?

Ещё одной отличительной особенностью и свидетельством человеческой открытости на войне является рукопожатие. В мирной жизни рукопожатие потеряло смысл, стало вежливой привычкой, доведённой до автоматизма. Как известно, первоначально протянутой рукой показывали, что у тебя нет оружия, ты безоружен и открыт. На Донбассе же рукопожатие приобретает ещё дополнительное значение. Ты не только проявляешь открытость, но и как бы поддерживаешь своего визави. Просто рукопожатия, пусть даже и крепкого, зачастую недостаточно. Порой свершённое рукопожатие ты дополнительно накрываешь другой рукой, закрепляешь его узлом. Или при рукопожатии дружески похлопываешь по плечу, или притягиваешь(ся) и стукаешься плечом, или приобнимаешь «братка». Причём этот ритуал ты можешь проделать с абсолютно незнакомыми тебе людьми. На Донбассе «правило шести рукопожатий», через которое один человек связан с другим, становится правилом двух-трёх, не больше.

Брат, братец, братан.

Ты такой же крови, как и я. Ты, как и я, можешь пролить эту кровь. Все мы ходим под смертью, не упади – здороваясь, крепким рукопожатием ты поддерживаешь своего товарища, чтобы он не соскользнул в чёрную дыру смерти.

Вялое рукопожатие недопустимо, – оно может быть воспринято, как оскорбление. Хотя бывают исключения.

– Не трясите вы так, – попросила меня женщина, стоявшая рядом с замом 9-го полка. Мы встретились с ним возле торгового центра, чтобы передать гуманитарку в виде нескольких раций, одного тепловизора и труб разведчика. Они подъехали на старой копейке. Только после того как мне сделали замечание, я обратил внимание на его болезненный вид. Его только забрали с больничной койки, он попал в госпиталь со штурма Мариуполя. Замполка стоял перед нами в спортивном костюме, весь бледный. Он и его бойцы впереди всех заходили в город и первыми принимали удары неонацистов. Фактически, по ним вычисляли огневые точки азовцев. После взятия Мариуполя из всего 9-го полка лишь 20 % осталось в строю.

Брат, браток, братан. Военных принято приветствовать и на расстоянии. Обгоняя военные колонны, проезжая танки, бронемашины и уралы, ты видишь в кузове и на броне солдат и поднимаешь руку с открытой ладонью, таким образом приветствуя их. И тебе бойцы, порой усталые и чумазые, отвечают тем же жестом. Братья, братцы, братишки. На своих плечах они несут тяжёлое бремя войны.

Открытая ладонь при условии, что ты и твоя машина выглядите военными, может стать пропуском на блокпосту. Тебя пропустят без очереди. Ты обгоняешь очередь из гражданских автомобилей у блокпоста и рукой приветствуешь дежурного солдата, или (и) пару раз коротко давишь на клаксон. Тебя приветствуют в ответ, и ты спокойно, не останавливаясь проезжаешь.

Военных приветствуют и местные жители. Помню, когда с боем мы зашли в Талаковку, из ворот одного дома вышла бабушка и перекрестила идущих на Мариуполь солдат. Ну а дети, машущие военным грузовикам, – это повсеместное явление.

Они выбегают гурьбой на обочины дорог и весело машут военным. Дети войны. Наши дети.

Как мы убили Малыша

Французский писатель Франсуа де Ларошфуко писал: «У нас всегда достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего». Но вот хватит ли нас, чтобы смотреть на несчастье лошади? Знаете, это то ещё испытание. Однако всё по порядку.

Донецк. Вечер нетрудного дня. Не трудного для нас, военных журналистов, так как особой работы для таких как мы, шакалов войны, не было. Подумаешь, ВСУ обстреливает окраины Донецка – рутина! Кого можно этим удивить! Каждое утро Донецка начинается с громыхания шагов вражеской артиллерии. Однако к центру эти шаги сегодня не приближались. Вот если б куда-нибудь в центральный район шибануло, например, в гостиницу с иностранными журналистами – это другое дело. Вот, недавно укропы-затейники рассыпали над городом лепестки, чтобы обычным гражданам ноги поотрывало – это был информационный повод. Или пакет града прямо в жилой квартал прилетел – бери камеру и беги.

Позавчера ВСУ обстреляли пивоваренный завод – лучшего для убийства мирных дончан украинские военные пока не придумали! Тут присутствовала определённая фантазия, выдумка с огоньком – украинские снаряды щупали магистраль с аммиаком, необходимым для производства пенного напитка, и в конце концов её пробили – ядовитое облако на несколько часов накрыло прилегающие кварталы.

Поэтому, когда я узнал из чатов, что обстреляли химический завод «Стирол» в Горловке, я немедленно позвонил Владу – нашему оператору.

– Куда ехать? В Горловку? На ночь глядя? – Он как чувствовал, что именно ему в Горловку ехать не стоит. Тем более с бодуна.

– А разве не так поступают настоящие военкоры? – парирую. Мы ведь настоящее военкоры, настоящие независимые журналисты. Не опрятные зомби с госканалов.

Так. Быстро собрались и поехали. Быстро нёсся наш уазик-патриотик по извилистым и ухабистым дорогам. На донбасских дорогах нужно быстро передвигаться – таким образом, статистическая вероятность, что именно в тебя попадёт украинский снаряд или осколок, уменьшается. Ещё нужно быстро ездить, чтобы попасть первым на место события и успеть сделать новость раньше всех. Согласно выложенным местными жителями в инет фото, дым с завода был густой, и резонно было предполагать, что на этот дым слетится куча наших коллег, поэтому мы и гнали изо всех сил.

Так что мчимся, мчимся, мчимся! Закованы в бронежилеты, в руках камеры и мобильные телефоны, на заднем сиденье автомат Калашникова, в бардачке пару лимонок для врага имеется – романтика! Автомобиль трясёт и трясутся в нём наши камеры и наши вестибулярные аппараты. Дымом дымится под машиной дорога, гремят мосты и переезды, все отстает и остается позади.

«Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах?» – так бы Гоголь о нас написал. Да, вихри сидят в наших головах. Да ещё какие.

На подъезде к Ясиноватой видим через поле как три огонька-светляка устремились в вечернее небо – это ПВО наша работает. У-ух! Красота, красотища! Да любоваться некогда, едем-мчим дальше.

Уже через сорок минут мы въехали в город.

Горловка. Стоят пыльные заборы, облезлые дома. Людей немного, дорог нет, перспектив никаких – так с 2014 года на Донбассе все живут. Центральный проспект Ленина в ямах и ухабах – лунная поверхность, которую каждый день с железным упорством преодолевают ржавые маршрутки и автомобили. Горловка – старый шахтёрский город, сталинский ампир вперемешку с хрущёвскими коробками. Время здесь остановилось, краски все выцвели. Город примыкает к линии фронта и нещадно обстреливается украинской артиллерией.

Мы ищем глазами дым, осторожно принюхиваемся. Не пахнет ли в воздухе… ммм… хлором, например? Что тут на заводе производят? От украинских националистов всего можно ожидать. Лепестки и аммиак уже были. Но вроде пахнет только костром… В конце концов, замечаем пламя – справа мелькает между деревьями дымок с огнём. Мы едем туда.

Вдоль бетонного забора завода «Стирол» нашли въезд со сломанным шлагбаумом и нагло, по-нашему, по-журналистски, туда заехали. Выгрузились, достали мобильные телефоны с камерами и пошли на дым. Дым уже не был таким насыщенным, густым и чёрным, как на фото. Он уже был слишком серым для сенсации, пожар догорал. Но мы идём дальше, что мы, зря сюда примчались?

Тут повсюду какие-то клетки… бараны… чёрные козлы какие-то… лошади… ревут ослы… Да тут целый зоопарк! Что все эти животные делают на территории химзавода в военное время?

Оказалось, что это заводской зооуголок – на пути мы встретили местных работников. Они нам всё как на духу рассказали. Было несколько прилётов – чего – сами не поняли. Один попал в шиферный склад, он и догорал за забором. Другой прилёт был в искусственный бассейн с лебедями и утками. Жертв, слава Богу, нет, люди не пострадали. Но среди животных есть раненые – посекло осколками лошадь.

Я поначалу не понял, что с ней. Вижу, стоит в загоне обычный белый пони, чёлка-хохолок. Ведёт себя как и обычно для лошади, хвостом машет, правда, мелированным в крови. Но приглядевшись я заметил, что с морды у него что-то свисает. Я подошёл поближе… Ну, блин…

Вот вам одно из лиц войны: пони, измазанная кровью морда, нижней челюсти нет, язык свисает кровавым галстуком.

Животное в шоке, но заорать по-лошадиному не может – нечем, вырван куском железа аппарат для подачи отчаянных голосовых сигналов. Пони нервно вертит хвостом, пытается подобрать привычными движениями язык с кровавыми ошмётками. Но ничего у бедняги не получается.

Возле клетки стоит женщина, скорбно молчит, глаза заплаканные. Видно, что для неё этот пони намного ближе многих людей.

Козлы бекают, сочувствуют. Ослы ревут. Горе, животное горе! За что им прилетело? Животные ведь не виноваты в людских разборках. Не виноваты, но на войне всем достаётся. Особенно невинным.

Подошла фельдшер-ветеринар – девушка-пышка в джинсах, жёлтых кроссовках и зелёной футболке. Зовут Аня.

Ещё из сторожки вышел интеллигентного вида человек – щуплый полуголый мужичок в очках, грязные брюки с мятыми стрелками в растоптанные сапоги заправлены. Наш, русский тип, сразу видно. Зовут Александр Иванович.

Все собрались, собрался консилиум. Решаем, что делать.

– Так, мужики, признавайтесь, у кого аптечка есть? – спрашивает у нас Александр Иванович.

Аптечки у нас у всех есть. Правда, тьфу-тьфу-тьфу, пока ни одна ещё ни разу не пригодилась. Лично у меня два жгута, два индивидуально-перевязочных пакета, то есть два бинта с накладкой. Что ещё. Шприц… Ещё мне каких-то ампул надарили, я, гуманитарий, в этом не разбираюсь, если честно… Знаю точно, что жгут чуть что надо сразу наложить, но пока, это чуть что ещё не наступило, и дай Бог, не наступит. Хорошо бы, конечно, антишок заиметь. Говорят, мощная вещь! Тебе, например, руку оторвало, а ты другой стреляешь и как терминатор на врага прёшь. Та-да-да-да-да!!

Кроме ампул с обезболивающим у меня есть ещё тромал в таблетках. Но, как мне сказали, таблетки могут стать бесполезными, так как при ранении очень часто люди блюют. Но я на всякий случай беру. А ещё я валерьянку пью, утром и вечером, чтобы всё увиденное днём пережить. Помимо обезболивающих и успокоительных, также беру в командировку мельдоний для поднятия тонуса, противовирусные стимулирующие препараты, жиры для укрепления иммунитета, витамины для работы мозга, спазган от головных болей, ношпу для желудка, глазные таблетки пропиваю – человек я пусть не старый, но и не молодой уже жеребец, износился немного, поистрепали меня годы.

В общем, военкоровская аптечка – это отдельная тема, поэтому вернёмся к нашим баранам. Точнее, к нашей раненой лошади.

Вернулись мы к лошадке уже вооружённые шприцем с обезболивающим. Влад нежно обхватил пони за шею – умилительная картина получилась, если бы у пони остальная половина морды на месте была.

Александр Иванович подошёл к пони и уколол – пони вздрогнул. Потом Александр Иванович ещё раз набрал обезболивающей жидкости, и уже с другой лошадиной стороны сделал инъекцию.

Всё это не в коня корм, конечно, но нужно же хоть немного унять лошадиные боли, о которых, сам пони, ввиду отсутствия у него челюсти, никому рассказать не мог.

Укололи, обезболили. Стали решать лошадиную судьбу – убивать пони или нет. Мужчины склонялись к тому, чтобы прекратить мучения, завалить лошадку. Но фельдшер заупрямилась. Нет, давайте попробуем спасти, убить-то всегда успеем. У лошадки будет, конечно, трудная жизнь, кормить придётся её с ложечки. Но зато жить будет, надо бы за лошадиную жизнь побороться.

Надо – так надо. Согласились с авторитетным мнением. Фельдшер раскрыла свой чемоданчик, разложила возле загона хирургические инструменты. Всякие коробочки железные, зажимы, бинты, ножницы, бутыльки достала. Мы пошли в клетку. Пони загнали в угол и, несмотря на её сопротивление, придавили к решётке. Влад, будучи мужчиной в расцвете сил и не в меру упитанным, прижал лошадку к забору и навалился на круп. Полуголый Александр Иванович встал с другой стороны, схватил остатки лошадиной морды сверху.

Фельдшер начала оперировать.

– Скальпель!

– Ножницы!

– Нитку!

– Марлю!

– Да помолчи ты, Александр Иваныч!

Ах, как фельдшер Аня быстро делает свою работу. Ох, упрямая! По ней видно сразу, что такая не только лошадь зашьёт, но и коня на скаку остановит. Уверенно работает скальпелем. Подрезала один ошмёток, зашила, принялась за другой. Вышла из клетки, взяла очередной инструмент, зашла.

Я же снимаю эксклюзив на телефон, с мобилой не расстаюсь. Операция над лошадью в полевых условиях – такого ещё никто не видел! Александр Иванович вдруг заметил съёмку:

– Что ты делаешь? Снимаешь? Не снимай! Выключи камеру!

Вот ещё.

– Вы свою работу делаете, я – свою – уверенно отвечаю заготовленным шаблоном. Страна должна увидеть своих героев.

– Не снимай! Выключи! Сотри! Примета, примета плохая! Я точно тебе говорю, – учит меня.

Но я учёный и в приметы не верю. Братан, думаю, да я такого уже наснимал и выложил на публику, что уже жду, когда все проклятья разом падут на меня.

Влад, типа, подмахивает: «Ну что ты там всё снимаешь, успокойся», – говорит, а сам подмигивает – снимай, снимай. Это игра у нас, журналистов, такая – одни отвлекают внимание, пока другие собирают материал. Сам-то Влад лошадь прижал и снимать со стороны не может. А так бы сделал это непременно.

Фельдшер Аня работает. Подрезает, подшивает, снова режет кровавые лохмотья. Руки все в крови. Аня сейчас корректирует божий замысел, божье творение, которое подпортили люди. Аня ваяет, сшивает из оставшегося материала лошадь заново.

Удивительно, конечно, устроен мир. Вот устроил Бог всех тварей цельными и совершенными. Взял материю, придал ей разные формы, вдохнул в формы жизнь. Плодитесь и размножайтесь. Но нет, слишком уж всё идеально, сразу пошло всё не так. Оформленная материя стремится саму себя порвать, потому что уже в ней самой насилие заложено. Один вид животных убивает другой, зверь – зверя, брат идёт на брата. Нарушается цельность. И сейчас нарушение этой цельности Аня пытается устранить.

Зажим. Нитка. Скальпель… Уф! Темнеет уже. Пожар, ради которого мы приехали, стих уже. А фельдшер всё усердствует, корпит над кровавой лошадиной мордой. Фонарь на вспотевший лоб повесила. Джинсы, футболка, кроссовки – все в лошадиной крови. Овцы недоуменно блеют в соседнем загоне – что там люди с пони вытворяют?

А пони вдруг стал сопротивляться. Ноги у него как будто ослабевают, как будто подкашиваются, тело опадает. Но это ложный манёвр перед рывком. Раз! – пони чуть не скаканул, два! Тут я уже камеру выключил, подбежал, навалился. Эх, ухнем…

– Так, отпустите его. Дайте ему отдохнуть, – Аня локтем утирает пот со лба.

Мы отпускаем. Бедное животное пытается встать на ноги. И тут мы замечаем…

– Да у него лапа сломана! – Александр Иванович подсветил под пузо.

У, блин… У животного задняя левая нога неестественно вывернулась. Лошадь похрамывая, отошла от сетки. Все устало и молча на неё уставились. Дышат все тяжело, фельдшер Аня в прострации перебирает в руках инструменты, её лоб блестит от пота. Пони держался на шоке, но теперь шок проходит, и скоро стоять он не сможет. Лошади со сломанной ногой долго не живут, их пристреливают. Наш пони обречён. Все наши полуторачасовые усилия