Глава первая

Первую свою книгу я закончил тем, что приехал в конце декабря 2022 года в Йошкар-Олу. Приехал раненый, обдумывая следующий свой поход, который по моим планам должен состояться после того, как я вылечу рану… И события этой книги будут уже событиями второй моей командировки… Однако не хочу однобоко рассматривать ситуацию этой войны и несколько разбавлю свой рассказ о тех событиях историями других людей, фактами из других направлений работы нашей Конторы. А потому начну я этот труд не с марта 2023 года, когда я и отправился после ранения во вторую свою командировку, а отмотаю время немного назад, к середине 2022-го… Битва, в которой снова проверялся русский характер на прочность, как это было и чуть ранее, и в другие века, шла под Бахмутом на многих направлениях…

Итак, 2022 год, 12 сентября. Группа из четырех человек, старшим которой был Болотник, продвигалась к «Перекрестку». Задача группе была поставлена командиром батальона 3-го штурмового отряда Уорлоком такая: «Прибыть в район Перекрестка и влиться в состав основных сил, которые должны будут начать штурм объекта на Перекрестке». Перекресток? Это условное обозначение оборонительных сооружений вэсэушников, которые находились прямо на слиянии дорог. Перекресток представлял собой как бы букву «Т» – дорога, ведущая из Курдюмовки, упиралась в дорогу, поворот которой налево шел в Майорск, а направо если повернуть, то дорога шла в Бахмут. Вот это и есть тот самый известный перекресток, похожий на букву «Т». Важно было отобрать у ВСУ это слияние дорог, чтобы их группировки оставить без боекомплекта и продуктов, которые и шли подразделениям через этот перекресток из тыловых районов украинской армии.

Группа шла со стороны дачных поселков и зайти должна была к Перекрестку со стороны дороги, ведущей к Бахмуту. Передвигались по лесополосам, меж кустарников и деревьев. Группа состояла из командира с позывным «Болотник», двух пулеметчиков и бойца с позывным «Корнеплод». Корнеплод с самого начала сентября воевал и был уже, как говорится, обстрелянным бойцом, успевшим за это время поработать и на Сапоге, и раненых с двухсотыми потаскать. Спешили, бежали бегом, отдыхать было некогда, на себе несли боекомплект, гранатомет и две одноразовые «стрелы». Сам Корнеплод нес на себе боекомплект с морковками для РПГ.

Группа спрыгнула в овраг и пошла вдоль него… Разрыв, еще один и еще один за ним раздались по краю оврага где-то сзади, метрах в пятнадцати от группы.

«Минометы, нет… верно работает Сапог…» – пронеслось молнией в голове Корнеплода, однако было не до раздумий, и все, что происходило вокруг, Корнеплод воспринимал как данное, как обычное природное явление, так как организм за эти девять дней, что он был на войне, уже смирился со всем и заблокировал в голове его что-то очень важное, что должно воспринимать краски этого мира или выражать по поводу чего-то эмоции… Нет уже эмоций, а есть констатация факта: дождь – это бесполезная вода, солнце и зеленая листва деревьев – это только яркий шар в небе и определенный окрас растений, разрыв мины – это громкий звук и где-то там земля с пылью. Все на этом, и яркое восприятие этого мира отрублено – это тоже называется войной.

Группа, продвинувшись метров восемнадцать, попала на развилку, один проход в овраге вел прямо, а другой чуть правей вперед по диагонали. Куда идти? Командир группы Болотник повернул в правый овражек, и группа двинулась за ним. Два бойца, лежащие тут же, попадаются по пути. Это двухсотые, и лица их еще не почернели, но понятно сразу, что это мертвые… Их там по лицам определяешь сразу. Корнеплод перешагивает тела мертвых своих боевых товарищей и вместе со всеми пробирается все дальше по овражку. Здесь тупик, – констатирует факт Корнеплод, – бойцы уперлись в деревянный блиндаж и дальше прохода уже нет.

– Возвращаемся… – командует спокойным тоном Болотник, и группа поворачивает назад.

Наконец добрались до этой же развилки в овраге, но теперь уже завернули направо и пошли прямо, выйдя затем в траншею.

– Нам необходимо туда, – показывает Болотник рукой в сторону леса, находившегося за полем. – Только вот там открытка… а переходить поле все равно придется, – объясняет командир группе задачу.

Закурили.

– Готовы? – спрашивает Болотник группу.

Один из пулеметчиков чуть заметно кивнул головой.

– Попробуем, чего же… – резюмировал пулеметчик ситуацию.

А ситуация складывалась очень серьезная, ведь преодолеть открытку, это еще какая игра с судьбой. С этого поля можно уже не вернуться живым.

Однако, конечно, все готовы к броску.

Корнеплод, поправив ремень своего рюкзака, в котором содержалось пять боезарядов к гранатомету, понимал, что любой осколок теперь, если попадет в его боекомплект, может поставить крест на его жизни в секунду. Однако Корнеплод не сомневался, ведь он пришел сюда добровольно, пришел в том числе и рисковать. «А какая же война без риска», – подумал без всякого оттенка иронии этот боец из Ярославля. Да, Корнеплод был ярославским русским мужиком, и звали его Виктор, Виктор Иванович. «Надо так надо!» – пронеслось в его голове, и когда группа рванула вперед из траншеи в поле, Корнеплод, помогая себе левой ногой и упершись правым коленом в край траншеи, рывком поднял себя, встал на ноги и, немного пригибаясь, побежал к лесополосе. Уже когда добегал до края лесополосы, благо поле было не широким, начало разрывами поднимать землю вверх где-то сзади, сбоку, слева… Начались прилеты мин.

Болотник и один из пулеметчиков уже вбежали в кустарники, что были на краю леса, оставалось несколько шагов Корнеплоду и другому бойцу. «Бежать!» – неслось в голове Виктора, и вот уже деревья… У кромки лесополосы лежал совсем почерневший убитый боец, верно не успевший когда-то добежать до деревьев и получивший осколок или пулю, оставшись здесь лежать… «Здесь так не в первый раз переходят поле», – подумалось Виктору.

Кстати, сказать, если ты близко не знаком с человеком, то такой человек, скажем так, погибший боец, не воспринимается остро твоим организмом, он часть природного ландшафта. Бойцы, вбежав в лесополосу, сразу засели за деревьями, чтобы перевести дух от бешеного бега. А в поле, ближе к его центральной части, раздавались еще разрывы от прилетов украинской арты, пока все не успокоилось. Затем, собравшись вместе, снова продолжили движение. Быстрым шагом продвигались по тропе.

Шли, казалось, долго, пока не наткнулись на достаточно большую группу наших бойцов, в которых Корнеплод узнал тех, с кем еще проходили вместе спецподготовку в Молькино, а затем ехали на Донбасс. Абзай, Борцоне и тот маленького роста человек, похожий на якута, Тирасполь, Мальчик – вот все позывные тех, кого Корнеплод узнал. Командовал этой группой Абзай, он и должен был здесь на месте осуществить штурм. Затем, влившись в группу Абзая, продолжили движение и, перескочив дорогу, оказались в лесополосе.

Немного объясню читателю, как это выглядело… Если стоять лицом к Т-образному перекрестку, то справа будет дорога из Курдюмовки, которая и упиралась в этот украинский укреп, называемый «Перекресток». По правую и левую стороны дороги из Курдюмовки, прямо у пересечения дороги из Бахмута и Майорска, в сторону самой Курдюмовки находились украинские укрепления, что-то вроде блиндажей… или дотов. Сама дорога в этом месте была перекрыта в нескольких местах бетонными блоками, заваленными метровым слоем земли, и намотанной на эти все сооружения колючей проволокой. Потому, если кто-то хотел проехать этот участок дороги и завернуть затем направо к Бахмуту или налево к Майорску, то должен был ехать зигзагами, объезжая эти бетонные блоки с землей и колючей проволокой.

По дороге в сторону укрепа промчался старый советский «Москвич» зеленого цвета. По команде Абзая два пулеметчика, Корнеплод и еще несколько бойцов перебежали на другую сторону дороги и заняли там позицию среди кустарников, а остальная группа заняла позиции здесь же у края лесополосы, готовились к штурму и ждали по рации команды комбата. В этом месте наших было одиннадцать человек и плюс бойцы на другой стороне дороги. После команды по рации группа начала штурм. Корнеплод, пригнувшись, держа автомат в боевом положении, двинулся вперед по лесополосе в сторону укрепа…

Украинцы не ожидали нашего удара, и пять их бойцов, ничего не подозревая, у края лесополосы ломали молодые деревья, верно нужные им для хозяйственных нужд на объекте.

Один из бойцов, бежавших чуть впереди и справа от Корнеплода, заняв позицию у дерева, открыл огонь в сторону вэсэушников, с той стороны открыли ответный огонь. Корнеплод, кинувшись к дереву, также с ходу открыл огонь по отстреливающимся укровоякам… Очередь, еще длинная очередь, еще очередь… Корнеплод поменял магазин и снова начал бить очередями по кустарникам, из-за которых огрызались автоматы украинцев. Вэсэушники начали отходить назад к блокпосту от края лесополосы, и один из них, встав на правое колено, затем резко рухнул на правый бок, «Готов!» – пронеслось в голове Корнеплода. Двое других же, не поворачивая своих спин к штурмовой нашей группе, отстреливаясь, продолжали отходить. Рядом не унимался автомат соседа, а Корнеплод крыл очередями и менял магазины, ведя огонь и по кустарникам и перенося его на отходивших вэсэушников… Еще короткая очередь и еще – огонь автоматов за кустарниками стих, но со стороны блокпоста украинцы вели огонь теперь уже из пулемета… Где-то сверху пулеметная очередь над головой Корнеплода обломала ветки, и потому думать о прямом накате на блокпост с этой стороны уже не представлялось возможным.

С той стороны дороги шел также бешеный бой, где-то возле украинского укрепа разорвалась граната, заставив замолчать автоматы с обеих сторон буквально на три секунды, но не более, и бешеная перестрелка возобновилась. На этой стороне крыл из блиндажа украинский пулемет. Наш пулеметчик был тяжело ранен, ему прошило горло с правой стороны и ногу, и, оттащив его в глубь лесополосы, один из бойцов начал оказывать ему помощь. Однако Абзай, взяв с собой одиннадцать человек, смог обойти по лесополосе блиндаж, из которого велся огонь по нашим бойцам, и начать непосредственно штурм траншей и блиндажей за дорогой, идущей из Майорска в Бахмут. Теперь перекресток был взят в клещи, и противник, не ожидавший такого напора с нашей стороны, в панике просто оставлял свои позиции, уходя в ближайшие лесополки.

Еще какое-то время шла перестрелка с противником, но перестрелка уже не оборонительного характера, если бы вэсэушники пытались удержать этот Перекресток, а более для того, чтобы только прикрыться огнем, который поможет украинцам уйти с самого объекта. Перекресток был взят. У края лесополосы, где Корнеплод и еще один боец бились из автоматов, лежали два вэсэушника, мертвые, и далее между лесополосой и блиндажом еще один украинский двухсотый. Совсем рядом с украинским блиндажом валялись тела еще двух вэсэушников, которых уничтожили другие бойцы своим огнем из этой же лесополосы, в самом же блиндаже никого не было… Пулеметчик ушел. Там и здесь, и в других местах лежали трупы врагов.

За дорогой, ведущей из Майорска в Бахмут, шли зигзагами траншеи противника, и там же штурмовики обнаружили пять блиндажей. Блиндажи около самой дороги также имели бетонные перекрытия, и тот блиндаж, что справа, был сделан из железобетона и покрыт толстым слоем земли. Внезапный и уверенный удар по объекту принес свои плоды. Замечу, что если в районе девяти утра начали штурм, то закончился он уже только к вечеру. Придет время, и все бойцы, участвовавшие в этом военном деле, будут опрошены…

Необходимо будет узнать потом все моменты штурма, опросить всех его участников, а это уже работа специалистов-историков[1]. Штурм и удержание Перекрестка – это история героизма, и с этой победой, описанной мной выше, сама история Перекрестка еще не закончилась – объект потом придется отдать и снова забирать у противника. Но это будет потом, а сейчас…

К вечеру Корнеплода и других бойцов, принимавших участие в штурме, заменило другое подразделение «Вагнера» на захваченном объекте, а участников штурма отвели в лесополосу, что шла вдоль дороги по правую руку, если стоять спиной к Курдюмовке и лицом к Перекрестку. В этой лесополосе распределили бойцов по два человека на расстоянии в десять метров друг от друга, то есть выставили посты. Старшим был назначен здесь Борцоне. Бойцы начали окапываться. Однако Корнеплоду нормально окопаться не удавалось, так как то «птичка» в воздухе, то прилет мин украинских мешал это делать.

Через два часа с украинской стороны был выпущен боезаряд, поразивший Перекресток и убивший нескольких штурмовиков, заменивших Корнеплода и его товарищей на объекте. Были и раненые, одному оторвало ногу, и он истек кровью, а один из командиров отделения, которому осколок так вдавил грудь, что создавал для раненого особые мучения, выбил его из строя. Позывной этого старшего был Пожарник. Когда-то на гражданке он и правда работал пожарным, потому у него и был такой позывной. Потом уже, вечером, когда стемнело, этот командир, чтобы медленно не умирать здесь и чтобы с ним не возились его товарищи, и понимая, что эвакуационная группа просто физически не сможет дойти до Перекрестка, достал тихо… гранату и подорвал себя. Вечная память тебе!

Уже когда стемнело, ко всему этому начался еще и ливень, заливавший все вокруг… Разрывы мин и снарядов, сильный дождь и грязь – это все, что пришлось выдержать тем, кто был тогда там… Корнеплод просто во всей этой ситуации накрылся спальником от дождя и ждал утра. Настало утро, и уже часам к одиннадцати наконец-то в лесополосу к бойцам пришел Абзай и предложил сварить кашу. Начали варить, найдя чан и поставив его на огонь вместе с водой. Однако лживую тишину нарушил шум моторов и тот звук техники, который невозможно перепутать. Где-то ползла техника.

«Это БМП или БТР, а может быть и танк…» – пришло на ум Виктору. То есть, судя по доносящемуся шуму, что-то предстояло… Но все же сильно хотелось есть, так как пайки досюда не доходили еще, слишком уж далеко группа врезалась в оборону противника, и кругом стояло немало украинских точек. В этом случае не до пайков, и штурмовики пользуются тем, что добывают на позициях врага, – это боекомплект, еда, спальники, чай, сигареты, одежда… «Каши сейчас хоть поедим, согреемся», – думал так Виктор, с позывным Корнеплод. Но не удалось поесть сегодня… Начался бешеный удар украинской арты – шквал огня обрушился по занятым вагнеровцами позициям и по лесополосе, в которой они расставили цепь из постов. Работало по лесополосе все – сапог, АГС, полька, рвались снаряды и крупного калибра.

Корнеплод лежал в своем окопе, а осколки с тупым звуком впивались в толстые деревья, и мины рвались недалеко от его окопа. Разрыв снаряда засыпал Корнеплода землей… В этой ситуации приходилось только ждать окончания обстрела и надеяться лишь на провидение и на волю всех богов и демонов мира. Казалось, что обстрел идет уже час и более, но это только казалось, – удар украинской арты по времени продолжался с полчаса. Затем звук техники стал доноситься все сильней. По дороге со стороны Майорска к Перекрестку продвигались танк Т-72 и БТР. Заехав на объект, танк обстрелял блиндажи и лесополосу, подходящую к Перекрестку…

Начали рваться снаряды, и один из них, выпущенный из украинского Т-72, разорвался за сто метров от окопа Корнеплода… Украинский БТР, заехав на Перекресток, также начал бить по всему, что только сопротивляется. С БТР высадился украинский десант, как высадилась и с брони танка группа бойцов. Силы уже были не равны, явно. Штурмовики начали отходить, речи об обороне не могло и быть – не готовы были увидеть здесь технику такую. Штурмовики-вагнеровцы покинули блиндаж, или дот, называемый потом «норой», отойдя в лесополосу; то же самое делали и те подразделения, что заняли позиции в украинских траншеях. Начали уходить к старым своим позициям. Однако отступление остановил приказ Зомби, командира 3-го штурмового отряда, который приказал во что бы то ни стало собрать силы в кулак и отбить потерянный Перекресток.

– Помощь с воздуха будет, – пообещал Зомби.

Абзай начал организовывать людей. Отступление было прекращено, и группы, усиленные еще людьми, вскоре готовы были к новому штурму. Однако снова штурмовать Перекресток Корнеплоду не пришлось…

Необходимо было доставить на точку эвакуации раненых. Один раненый лежал на носилках, другого решили нести на плече и поддерживать сзади за ноги, и еще один, раненный в ногу, опираясь на свой автомат как на костыль, мог идти сам. Итого четыре здоровых и три раненых, два из которых идти не могут. Так и поплелись, взяв по дороге спальник из окопа Корнеплода и использовав его как средство для переноски раненого. Кстати, Перекресток все-таки отбили… Удар по танку и БТР нанесли с вагнеровского самолета.

Точно не знаю, и, наверное, еще были применены какие-либо для этого системы огня, но Перекресток был отбит. Затем, насколько я знаю, он снова будет потерян, и потом снова его отберут у врага. И еще отмечу кое-что важное… Здесь я писал о Борцоне, который принимал участие в штурме Перекрестка, а потом и был тем старшим той группы, которая стояла в лесополосе рядом с Перекрестком. Так вот, этот самый Борцоне был не простым человеком. На гражданке, до «Вагнера», он занимался бизнесом, был достаточно состоятельным человеком и пошел на войну по соображениям, так скажем, мировоззренческим. Я сам этого человека, Борцоне, помню еще с Молькино, а потом помню в эти же дни сентябрьские, как Борцоне и его друг Мальчик сидели вместе на корточках на «Велосипеде»[2], куда оружие и пайки свозили. Я на этом «Велосипеде» тогда гранатометы забирал.

– Вы откуда здесь? – спросил тогда я их.

А они так, с еле заметной улыбкой, просто очень, смотрят на меня, кивают мне оба, и Мальчик говорит:

– Так всю ночь на Перекрестке от танков уходили, они там блиндажи, которые мы заняли у украинцев, гусеницами разворачивали. Перекресток-то мы взяли, – продолжил он рассказывать, – но они ночью на танках явились к нам.

Этот момент я хорошо помню в том сентябре 2022-го. Так вот, Борцоне потом ранен был два раза и оба раза возвращался обратно на передовую штурмом, хоть ему и должность другую поближе к тылу и в самом тылу предлагали, но Борцоне все время отказывался. Так и погиб героем на передовой, в бою. Хорошо помню его лицо, спокойный очень был, волевой человек.

Далее Корнеплод продолжил свою работу уже в эвакуационной команде. Эвакуационная команда? Другими словами, эвакуационная команда – это сверхнапряжение сил, это высокая мораль и высокий дух, это когда надо через не могу больше даже, чем это бывает у штурмовика-стрелка, это когда очень много вокруг крови и оторванных конечностей, это когда мертвого надо дотащить до точки эвакуации, чтобы потом его тело могли получить родственники, или раненого дотащить во что бы то ни стало, чтобы вернуть его жене, матери, детям. Группа эвакуации – это надежда (!) на жизнь у того, кто истекает кровью. Эвакуация, медики, военврачи – это та неотъемлемая часть войны, которая постоянно находится на ногах, которой некогда приложить голову для сна, которая всегда под ударом противника наравне с командирами, пулеметчиками и кордистами, это та часть воинского сообщества, которая только по одному своему названию «военмедики» уже являются героями. И выражение на войне – группа эвакуации – обозначает надежду. Это как ангелы, только они не в белых халатах и не с крыльями.

Теперь Корнеплод жил в бывшем дачном поселке, который находился относительно близко к тому самому Перекрестку.

Я неоднократно проходил по этому поселку и могу вам описать его в двух словах только для понимания того окружающего мира, в котором все это действо происходило.

Дачный поселок… Этот поселок состоял не из каких-либо больших дач или там коттеджей – нет, совершенно нет, это были обычные совсем маленькие и побольше садовые домики. Садовые домики были разными: от деревянных будок три на три метра в длину и ширину, покрытые скатными крышами, до кирпичных домиков, четыре на шесть метров в длину и ширину. Двухэтажных домов лично я там не видел. Из белого кирпича и редко из красного там были дома. Были домики, собранные вообще из всякой шелухи и замазанные глиной, а потом оштукатуренные, имевшие белый цвет. Рядом с домиками находились очень небольшие сады, садики даже, сказал бы так. А вот дома, где имелись хорошие подвалы, и такие были, использовались нашими подразделениями для устройства там штабов, перевалочных пунктов для бойцов и складов.

В одном таком домике в подвале, помню, жил тыловик с позывным «Лобзик», и из этого же подвала он руководил своими людьми, доставлявшими пайки, генераторы и другое на позиции или перемещавшими все это по необходимости с места на место. Помню его подвал в кирпичном доме, по-моему, из красного кирпича, и помню подвальное просторное помещение, с бетонными перекрытиями в виде потолка. Лестница туда еще вела вниз обычная деревенская, какие к сеновалам в сараях обычно приставляют. Стол там у входа стоял у Лобзика и рация на столе… Как сейчас помню… вот ходит с деловым видом Лобзик около стола, курит сигареты, слушает рацию, что стоит у него на этом столе, и командует по этой рации, а еще выражает очень заумные мысли… А там же, помнится, в подвале, что еще использовался как перевалочная база для бойцов, сидят сами бойцы, продвигающиеся к передовой, на контактный бой с ВСУ… Сидят вдоль стен и в центре, молча сидят, ждут, автоматы у кого в руках, а кто-то положил перед собой свой АК, курят сигареты, а на улице, там вверху… слышны разрывы от украинской арты. И только у стола движения какие-то, где Лобзик со старшими подразделений что-то обсуждает временами, и рация работает, а в помещении, в котором человек сорок – тишина, все молчат, тихо курят, не хочется разговаривать. Это я помню. Это я для тебя, читатель, пишу о тех днях 2022 года, чтобы ты атмосферу саму тех дней уловил, как бы схватил эту атмосферу за хвост, а затем уже и представлял то, о чем рассказываю здесь…

Корнеплод теперь был в эвакуационной команде, которая и проживала в этом дачном поселке, и уходила отсюда за ранеными и убитыми. В эвакуационной группе, в которую входил Виктор, было четыре бойца, если считать вместе со старшим группы. А старшим был человек с позывным «Пастор». Жил Пастор в подвальном помещении, где и работал с рацией и своими бумагами, двое других бойцов жили в блиндаже, в глубокой земляной яме, накрытой бревнышками и поверх их черным пакетом, в которые пакуют двухсотых, и поверх этого пакета еще была накидана земля и лежало три старых бронежилета марки «Модуль-Монолит». Корнеплод, то есть Виктор Иванович, жил недалеко от блиндажа своих коллег и «офиса» Пастора в подвальном помещении…

Так рассказывал потом после войны сам Виктор Иванович о тех суровых военных днях:

– Утром ранним, в пять часов утра просыпаешься, и вставать не хочется, а надо. Если дождь, то с потолка капает вода, сыро же в подвале. В те дни я мало спал. И если весь день я работал на эвакуации, то и ночью покоя тоже ведь не было. Могли и ночью поднять. Временами вообще не спали. Тогда в эвакуационной команде я вытащил в составе группы более пятидесяти человек с позиций. Точное число раненых сейчас и не упомню. Бывали очень необычные случаи. Так вот один раз вдвоем несли раненого с позиции на носилках, несли долго очень. Вышли с раненым к Велосипеду, потом вышли с Велосипеда на дорогу и пошли направо к точке эвакуации. Должна была машина уже ждать нас. У раненого была сильно задета осколком нога. Глядим, медицинская машина, УАЗ наш, навстречу нам едет по дороге, и водитель показывает знаками мне, что он сейчас «за ранеными съездит, заберет и вернется скоро», чтобы нашего раненого погрузить. Тогда остановились мы у дома двухэтажного из красного кирпича, чтобы подождать машину, когда она возвращаться назад будет. Носилки около кустов поставили подальше от дороги, а я лично сел около стены дома. Хоть отдохнуть, думаю. С ночи не спал и днем с носилками все время. Сижу. Ждем машину назад. Через какое-то время едет наш УАЗ санитарный, «буханка», назад. Я смотрю на него и думаю, что вот-вот сейчас что-то произойдет. Вот через мгновение, но что-то опасное будет с этой «буханкой». И только она к нам подъезжать начала, как прилетело от украинцев что-то и разорвалось с той стороны у дороги. Осколками никого не задело, машина, разумеется, не остановилась и проскочила мимо нас, а мы просто в укрытие кто куда. Там еще один прилет и разрыв дальше от нас на метров двадцать. Я встаю и бегу к раненому, а мой напарник, с кем носилки несли, тоже туда к носилкам уже несется. Забегаем за кусты, а носилки пустые, раненого на носилках нет! Нашли его тут же у стены гаража, подхватили и в подвал дома закинули, пинком его с лестницы вниз спустили и сами за ним. Переждали, пока прилеты арты украинской не закончились… Он и правда сильно ранен в ногу был и не мог стоять, но в такой ситуации ускакать смог и на одной ноге за гараж, метров пять-шесть точно скакал. За семь месяцев, что я был там, историй много разных.

Вот так. И как ты понимаешь, читатель, работать приходилось Корнеплоду в совершенно разных условиях и в постоянном режиме, без продыху. Представь себе, что позиций много, и потому эвакуационная группа бывает на совершенно разных участках войны, и если здесь от дачного поселка до первых позиций на передовой, грубо говоря, было километра два, то от дачного поселка до первой точки эвакуации тоже два километра. Это грубо и по прямой, если линию так провести. А в реальности все еще сложней. К примеру, вот вам тяжелораненый, и значит, группу вызывают на определенную точку, и приходят они на точку, а там не один раненый тяжелый, а два или даже три. Или бегут на позицию за раненым, а на другой уже точке та же самая ситуация с ранеными, и те тоже ждут группу эвакуации. И людей для эвакуации раненых не хватает, и бойцов с передовой снимать нельзя, так как они там на передовой позиции держать должны.

«Несешь его, а он бывает так, что еще и стонет, и просит, требует ослабить или снять жгут», – рассказывал о тех днях Корнеплод. Часто ругался Корнеплод и со своим прямым начальником, старшим группы Пастором, и требовал его работать, работать и работать так же, как это делал сам Корнеплод, Виктор Иванович, так как Пастор бывало любил из себя «строить» и генерала, который бумажки только подписывает.

– Ругались с Пастором бывало, я его все заставить хотел, чтобы он на всех операциях бывал, исключительно на всех, так как троим нести раненого издалека руки устают и меняться надо, а бумаги подписывать каждый может, и я могу, а ты с нами носилки марш таскать, – объяснял свое недовольство Корнеплод.

О взаимоотношениях старшего группы эвакуации Пастора и Корнеплода сам Корнеплод так говорил:

– Он, Пастор, так рассердится на меня, что закричит мне, что «все, ты уволен, я увольняю тебя с этой работы». Мне часто странно или смешно даже было это от Пастора слышать… куда с войны уволить человека можно? Так что увольнял меня там несколько раз мой начальник, – с улыбкой о тех днях вспоминал Виктор Иванович.

Как-то эвакуационную группу Пастора вызвали на Галину-29.

Точку под кодовым названием «Галина-29» я, автор этой книги, хорошо помню. Я там стоял в передовом окопе когда-то. Так вот… вызвали их на эту точку. Это, видимо, было в районе 25-го или 26 октября 2022 года, так как с этой точки мы ушли на штурм Галины-30, под руководством командиров Бекера и Вамбы[3], именно примерно в это время. Могу плюс или минус на день ошибаться. И вот через сутки после нашего ухода наш окоп, который когда-то там был передовым окопом и контролировал и участок справа за полем, и последний кусочек лесополосы у поля, куда загнали подразделение ВСУ, и лесополосу за небольшой открыткой впереди, был уничтожен украинским гранатометчиком. Этот окоп и раньше хохлам мешал и крови у них много попил, и после даже нашего продвижения дальше окоп мог угрожать тем, кто был в лесополосе слева через поле, и мешал эвакуации вэсэушников, загнанных в остаток лесополосы.

Так вот, мы ушли тогда вперед, а нас на этом участке другое подразделение заменило, и вот уже через сутки вечером, когда стемнело, у этого окопа из нового состава прибывших бойцов шесть человек собралось. Подробности, почему собрались (?), не знаю, и придумывать не буду. Передвижения на Галине-29 были комбатом запрещены. Однако именно ночью по ним и ударили, предположительно из гранатомета. Попали точно (!) в окоп. Пять человек – двести, и один – триста. Вот за этим трехсотым и пришла группа эвакуации из двух человек, один из которых был Корнеплод. Сразу скажу, что это очень далеко от дачного поселка. Чтобы добраться от дачного поселка до Галины-29, нужно преодолевать и дороги, где-то открытые места, не защищенные кронами деревьев, и долго идти кабаньими тропами по лесополосам. А эти двое из эвакуации пришли туда ночью. То есть дошли ночью по всему этому бездорожью!

В этих местах бойцов-то с проводниками водили. Так вот нести трехсотого пришлось с трудностями. И только по моим расчетам, наверное, они несли его, если это была ночь, часа четыре. Мало того что многочисленные ранения, так еще и в спину опасное ранение, класть его на носилки на спину нельзя, так и несли его, положив на бок и проверяя всю дорогу его, на боку ли он лежит… А несли в темень, по тропам, по завалам черт знает каким, и непонятно, как они ориентировались. А теперь, читатель, представь себе, что они за сутки могли в подобных местах, эти бойцы эвакуации и медики, бывать в разных… И всем оказать помощь надо медицинскую, и вынести по бездорожью в темноте. Ладно, что Корнеплод, как он потом мне объяснил, ориентировался в пространстве хорошо, так как в прошлом своем проработал долго водителем профессиональным. Да еще, на этом же примере с Галиной-29… И этот пример говорит тоже, что доходили группы эвакуации до самого передка, до чуть ли не зоны прямого контакта с противником, ведь на Галина-30 уже прямо к противнику «лицом к лицу» стояли, можно сказать. Если же это день, то те, кто нес раненого, часто открытые места преодолевали бегом. А перевалы? Перевалы, эти холмы с трехэтажку, а то и с пятиэтажку… Крутые перевалы, спуски и подъемы, и нельзя уронить или протащить по склону или подъему раненого, его необходимо удерживать руками.

Бывает часто и так, что эвакуационные группы попадают и под огонь противника, под прилеты его арты. И, кстати, при любой критической ситуации, буквально любой ситуации, раненого медики не бросают. В эвакуационных командах такие люди работают, что и представить себе даже не могу, чтобы они бойца бросили – в случае чего, отбивать его будут до конца, хотя профессиональному медику, то есть человеку с медицинским образованием или с особой медицинской спецподготовкой, позволяется инструкцией прикрывать себя раненым в критической ситуации. Хотя насчет раненых и вообще насчет взаимоотношений в «Вагнере», скажу, что там никто никого не бросал. Кстати, медик, попавший в поле зрения противника, – противником уничтожается. Это я тебе, читатель, пытаюсь объяснить, что такое война, что такое атмосфера войны и как это бывает… работать на войне.

Однако в этой книге вы еще найдете и настоящие интервью, которые я брал лично у военных медиков, бойцов эвакуационных групп.

Сам Корнеплод, Виктор Иванович, за ленточкой, на этой спецоперации пробыл целых семь месяцев безвылазно. Отпусков у него не было.

Но прежде чем перейти к очередной истории, предлагаю читателю посмотреть еще на судьбы людей. Я понимаю! Знаю (!), что описать все то, что там происходило, просто не смогу физически, так как здесь необходима будет работа целых многочисленных групп специалистов, которые когда-нибудь займутся историей группы «Вагнер», в том числе и ее действий на Донбассе. Однако мы начнем писать о вагнеровцах, о тех днях, и пусть другие подхватят и напишут еще больше. Нужно с чего-то начать рассказывать о судьбах на войне. Да, возьмите любое направление работы вагнеровцев тогда на Донбассе, любое время, ткните пальцем в карту и назовите временной отрезок, и вы получите бои, бои, бои и мужественные поступки настоящих людей, людей с большой буквы. Вы получите настоящие характеры.

Вот рассказ от первого лица бойца-вагнеровца о тех днях… Рассказ сухой и не киношный, но наполненный правдой, той военной реальностью, которую не показывают сегодня в широких СМИ. Штурмовик-вагнеровец Антон Михайлович Ряпасов, с позывным «Чиновник», дал мне интервью. Он рассказывал о тех днях так:

– 18 сентября 2022 года группа добровольцев из Марий Эл в составе компании «Вагнер» прибыла на аэродром Миллерово, что находится в Ростовской области. Садясь на борт, мы были тепло одеты, ведь в Марий Эл уже было похолодание в это время. В Ростовской же области, когда спустились с трапа самолета, погода была еще летняя, солнце светило, еще можно было загорать. Нас встретил сотрудник компании, провел краткий инструктаж по дальнейшим действиям. Специально были подготовлены автобусы, в которых нас отвезли в ангар для получения обмундирования. У всех настроение было на подъеме. До ангара колонной двигались минут десять, и ждали у ангара каждый своей очереди, так как до нашего приезда прибыла другая группа добровольцев из другой области нашей Родины. Пока ждали, на аэродроме взлетали «грачи», на боевую работу. Многие с интересом смотрели, как и я. Не каждый день такое увидишь. Подошла наша очередь, мы подошли к ангару. Там стояли столики и сотрудники компании. Нам дали заполнить первичные документы о согласии в участии в Специальной военной операции. После заполнения документов мы продвинулись дальше по ангару, получать обмундирование. В ангаре царила суматоха и ажиотаж, так сказать. Ангар был забит военным обмундированием: одеждой, обувью, сумками и другим. Получив новое обмундирование, старые вещи, в которых прибыли, скидывали в огромную кучу. Только с нашей группы образовался целый курган из старого шмотья.

– А что выдали вам в ангаре, на этой перевалочной базе группы «Вагнер»? – спрашиваю я у Чиновника.

– Что я получил тогда? Получил два комплекта военной формы, ботинки, нательное белье, носки, сумку, коврик, спальник, панаму, бутылку воды и сухой паек. Принцип выдачи был «иди туда, где свободно, и получай все кардинально быстро». Двигались мы от начала ангара к концу, к выходу. Там стояли сотрудники компании, проводили инструктаж, требовали всех оставлять мобильные телефоны, сим-карты, иные технические средства, письма, фотографии, блокноты и тому подобное. На выходе нас ждал автобус, который вез до вертолета, доставляющего в учебный лагерь, я успел на самый крайний рейс. Другие же добирались на КамАЗах. Вылетели мы с аэродрома и полетели на Донбасс. Летели очень низко, в иллюминатор смотреть было страшновато, так как я первый раз на вертолете летел, тем более на малых высотах. Высадили нас в центре поля, откуда бегом перемещались к КамАЗам. Перед тем как загружаться в машину, нас пересчитали, далее мы быстро закидывали свой «шмурдяк»[4] в КамАЗ и сами занимали место, кто где мог. В самой машине мы сидели как килька в банке. После загрузки мы двинулись в учебный лагерь. Вечером этого же дня мы приехали к заброшенному пионерскому лагерю, заброшенному не от попадания снарядов, пожаров, а просто от времени. Находился он в глуши. Мы оперативно выпрыгнули из машин, построились, и сотрудники компании повели нас в летний актовый зал для заполнения контракта. Разместились под крышей, уже было темно, так что все достали фонарики. Сотрудники раздали всем бланки для заполнения и проинструктировали перед началом заполнения. Они всем все разжевывали, как и что заполнять. Тех, кто путался, как написать, они звали к себе, и их помощник под диктовку заполнял им бланки. После заполнения бланков нас отвели в столовую, там мы подкрепились сухпайками. В ангаре раздавали один сухпаек на троих. Но были те, кому не хватило, так как кто-то не стал делиться, и один из сотрудников высказался всем по этому поводу в нехорошем тоне.

После столовой нас отвели в «жилые» дома, старые бараки, где размещался личный состав. В каждый дом селили примерно по восемьдесят человек. Для размещения в домах были сколочены двухъярусные нары, было немножко тесновато. Пока размещались, сотрудники выбрали старших из наших групп, старшие выбирали желающих встать на «фишку»[5]. Потом всех проинструктировали, чтобы никто в темное время суток не отходил от своего дома, если в туалет, то только по двое. Когда вся суета завершилась, мы легли отдыхать. Ночь прошла спокойно, хотя было слышно где-то вдалеке разрывы. Рано утром всех подняли, кто-то пошел сразу в туалет, кто-то умываться, кто-то чай пить. Все ждали сотрудников и дальнейшего плана действий. В этом лагере мы находились четыре дня. За эти четыре дня мы толком ничего не делали, только получили оружие, бронезащиту, разгрузку и некоторые вещи по мелочи. Кого-то забрали на обучение по специальностям – на минометы, на ПТУР и на другое.

22 или 23 сентября нас поделили на группы, часть людей из Марий Эл и Костромы, и отвезли на пункт временной дислокации, откуда мы будем ездить на полигон для занятий. Нашим ПВД были автосервис и кафе, все на одной территории. Вечером как обычно кто чем занимался. Время на сон у нас было от двух до четырех часов. Кто как успеет. Рано утром мы вставали, грузились на КамАЗы и отправлялись на полигон. В КамАЗах было очень тесно, иногда даже не двинуться, а если кто-то еще на твою ногу присел, то приходилось терпеть до полигона, подвинуться было проблемой для всех. Везло только тем, кто сидел у выхода. На полигоне нас ждала муштра, различные виды боевой подготовки. Настолько там уставали, что день за днем пролетали быстро. В один из моментов муштры уже была мысль: «Поскорей бы на передок, а не вот это вот все…», причем не у меня одного. Нас обучали огневой подготовке из АК-74, ПКМ, «Корда». Так как я отлично отстрелялся из пулемета, то меня и назначили на специальность пулеметчика. Те, кто изъявил желание стать гранатометчиком, тот обучался стрельбе из РПГ-7. Гранаты метали один раз. Помимо огневой подготовки, проводили занятия по топографической, медицинской, тактической подготовке. На тактической подготовке была самая жара. Проходя полосу препятствий, инструкторы стреляли в землю рядом с бойцами, особенно когда ползешь. Таким образом за все время на полигоне был только один трехсотый, ему попал рикошет в спину и его увезли в госпиталь. Также нам показывали принцип действия БПЛА, кому-то удалось лично поуправлять «птичкой». А в основном на полигоне была муштра, муштра и еще раз муштра.

В конце сентября, когда мы были на полигоне, нас резко собрали, погрузили в КамАЗы, и мы поехали в автосервис, где временно размещались. По приезде те, кто оставался на фишке, получили БК, нас тоже отправили получать. Я пошел сразу получать ПКМ и БК к нему. Получив, пошел в расположение и начал забивать ленту патронами. Зарядил половину ленты, и здесь один из бойцов прибежал и сказал, что уже надо грузиться в машину. Пришлось попросить помочь добить ленту. Добив ленту и взяв вещи, я побежал к машине – наши уже грузились. Я закинул свой рюкзак за борт кузова и стал ждать своей очереди запрыгнуть в кузов. И вот я в кузове. Мы отправились ближе к ленте. Ехали около трех часов, стало уже темно. Прибыли в агломерацию Лисичанска. Насколько понял, это был частный сектор. Точно разузнать, где находимся, не могли, так как от машин не отходили, а вокруг были кусты, деревья, пруд, а вдали виднелись здания, в которых мерцал свет. Там мы ждали сотрудников, инструкторы должны были нас им передать. Там же мы подкрепились, сделали свои дела. Когда пришли сотрудники, они переписали наши позывные, номера жетонов, проинструктировали, и мы загрузились в машины и отправились на ПВД. Приехали мы на ПВД, это был один из цехов Лисичанского НПЗ. Там мы доукомплектовались боекомплектом, познакомились с командиром направления.

Еще на полигоне мы поделились на свои группы, кто с кем хотел, но командир перемешал все группы. Я попал в группу, в которой было четверо наших из Марий Эл и трое бойцов из Костромы. На ПВД мы пробыли до вечера и начали грузиться на машины. Поехали не все сразу, только первые три группы. Ехали мы в сопровождении БТР, до н. п. Золотаревка. Времени это заняло минут десять. Прибыв на место, мы выгрузились, и наша группа, состоящая из восьми бойцов, пошла в один из домов н. п. Золотаревка. Подождав около часа в одном из домов, мы выдвинулись на точку эвакуации, что располагалась недалеко от н. п. Золотаревка. Идти было очень тяжело, так как на себе несешь бронежилет, каску, пулемет, боекомплект, рюкзак с пристегнутым к нему спальником. Дойдя до точки эвакуации, которая раньше была ремонтным цехом местного «колхоза», расположились в гараже и стали ждать дальнейших приказов. Поздно вечером приехал командир, рассказал, что да как, показал карту боевых действий, позиции врага, наши позиции и точку, которую нам нужно было занять. После краткого инструктажа командир поставил задачу занять позицию в лесополосе, окапываться, маскироваться и работать. Проводник и наша группа выдвинулись в сторону лесополосы. Рядом со зданием стоял подбитый танк Т-80. Путь наш прокладывался в основном через «открытку», по полю. Шли быстро, тихо. Было тяжело, так как ноша была тяжела. Проходя по одной тропе, проводник показал, где располагаются мины, мы аккуратно их обошли и прибыли в лесополосу. Командир группы рассредоточил нас, поставил одного бойца на «фишку», и мы начали окапываться. На фишке стояли по очереди. Окапывался я быстро, так как это не первый был мой окоп. Вообще, я был больше подготовлен, чем мои товарищи, так как в прошлом я окончил военную академию.

– А кстати, – останавливаю я рассказчика, – речь о какой академии идет? Где вы учились до войны? – уточняю я у Антона Михайловича.

– Я учился в Военно-космической академии имени А. Ф. Можайского, в Санкт-Петербурге. Но продолжу… Окапывались мы всю ночь, утром, когда рассвело, в один момент услышали жужжание, сразу стало ясно, что это беспилотник. Благо была осень, листва еще не опала, и «птичка» нас не заметила. Рядом с нашей позицией находилась группа подразделения «Ахмат». Целый день занимались оборудованием позиции, каждый своим окопом. Совет нам дали: чем глубже, тем лучше. Вечером командир группы и два бойца отправлялись на точку эвакуации за боекомплектом и провизией. Эта точка была под кодовым названием «Ноль». На данной позиции мы находились два дня. За это время ничего интересного не происходило. Все было спокойно. Вскоре командиру по рации передали, чтобы мы собирали вещи и двигались на Ноль. Мы оперативно собрались и выдвинулись. На Ноле мы загрузились в пикап, взяли дополнительный БК и провизию и двинулись на другую позицию. Приехали на Ноль около МПЗ, выгрузились и пошли пешком до позиции. Шли около часа, все уставшие. Пришли на позицию, это оказалась высота, около железнодорожных путей и автомобильной дороги. С высоты виднелась часть укрепрайона ВСУ. На новую позицию мы прибыли ночью. Не теряя времени, начали окапываться. Я, как пулеметчик, выбрал самую крайнюю позицию с хорошо просматриваемым сектором обстрела. В первый минометный обстрел мы попали дня через два-три. Адреналин и инстинкт выживания сделали свое дело. Окапывались, маскировались постоянно. Естественно, не забывая стоять на фишке, наблюдать. На этой позиции мы пробыли около месяца до конца октября 2022 года. Все так же днем занимались наблюдением по фронту. Так как я пулеметчик, моя задача была держать оборону на своей огневой точке, следить за сектором обстрела. Как и все остальные бойцы. По очереди отдыхали. Самое сложное стало с начинанием дождей, особенно когда окоп не закрыт пленкой. Тяжеловато стоять, когда ты до нитки вымок, грязный, холодный и голодный. Но стремление выжить помогало преодолевать все тяжести. На Ноль за боекомплектом, заряженными батареями для рации и провизией ходили по очереди. К середине октября командира группы сняли с должности и меня поставили вместо него. Я получил рацию, гаджет и азбуку – шифровку для общения по рации. Весь октябрь выравнивался фронт, поэтому мы никуда и не двигались.

К концу октября прибыло пополнение, в частности, нашу группу поделили на две отдельные. Командиром группы я также остался, только в группе числилось теперь пять человек. Вечером 31 октября 2022 года на Ноле командир направления поставил задачу утром продвигаться по заданным координатам и занять позиции. Как поняли, фронт выровнялся, начали двигаться. После Ноля мы двинулись на позицию и начали готовиться. Никому в тот день не спалось, все были на мандраже. Ночью по лесополосе отработал наш танк, разминировал лесополосы, а мы экипировались. Я своим бойцам сказал брать самое необходимое и побольше боекомплекта. Наступило утро, по рации прозвучала команда к продвижению. Мы начали двигаться. С нашей позиции двигались две группы. Моя группа была замыкающей. На Ноле командир наказал: «Командир группы всегда двигается последним», и изначально я следовал этому. Пройдя метров сто от позиции, необходимо было перебежать по открытке метров триста, – сначала спуск, переход через железнодорожный путь, подъем и по полю до следующей полосы. Первая группа выдвинулась, мы через пять минут после них. Дождались, когда они перейдут открытку, и начали сами перебегать по одному. Все было хорошо, но в небе появилась «птичка». Начал работать АГС по этой открытке, через которую нам нужно было перебегать. Но приказ есть приказ, заднюю не дашь. Я дал команду направляющему по последнему разрыву быстро бежать до плит, на подъеме лежали плиты, это походу был строящийся когда-то автомобильный мост, и там переждать до следующего прилета, и перебегать дальше. И так по очереди. Увидели и услышали последний разрыв снаряда, первый боец побежал… Сначала бежал нормально, но на подъеме пошел пешком, и один из снарядов залетел прямо ему под ноги. Сразу крик, стон и одна фраза: «Помогите, помогите…»

Я, понимая, что сейчас его закидают, так как «птичка» в небе и наверняка корректирует, принял решение вытягивать его и заодно всем перебежать в другую лесополосу. За нами как раз шла группа эвакуации. Я с группой бойцов рванулся к трехсотому, и мы начали оттягивать его в канаву – там на подъеме была небольшая канава. Оттянули, и я сразу же начал оказывать первую помощь раненому. У бойца была разорвана кисть правой руки, посечено лицо и ноги. На руку наложил жгут, перевязал бинтом кисть. Все это происходило лежа, под прилеты снарядов АГС. Кричал я там так, как никогда в жизни еще не кричал, а группа эвакуации просто встала как вкопанная в лесополосе, откуда мы и начали перебежку. В этой канаве мы пережили четыре или пять прилетов, только тогда группа эвакуации побежала, но АГС не умолкал. Двое из группы эвакуации начали оттягивать трехсотого в сторону лесополосы, где располагались ополченцы, расстояние до которых было метров пятьдесят. Как только они начали оттягивать раненого, мы переждали последний прилет[6] и, резко встав, побежали по назначенному маршруту. За все это время, пока оказывали помощь бойцу, больше никому не досталось. Потом я этому очень сильно удивлялся и до сих пор удивляюсь.

Подбежав к лесополосе, мы начали двигаться пешком, все выдохлись. В небе был слышан беспилотник. Идти до позиции оставалось еще метров семьсот. Вдруг резко услышали жужжание. Над нами зависла «птичка», мы остановились и не двигались. Ждали, когда она улетит. До этого дня это срабатывало. Висела она минут пять, и мы услышали «выходы» снарядов АГС, и сразу все разбежались и упали на землю, прикрыли головы и ждали прилетов. Противник стрелял три раза по пять снарядов. Первый залп прошел удачно, никого не зацепило, снаряды ушли дальше нас. Вслед за первым залпом, с разрывом в пять или шесть секунд, пошел второй залп. Я прокричал, чтобы никто не поднимался, так как было опасно, а ведь в нас, как я подсчитал, прилетело в общей сложности тридцать снарядов. Их было очень хорошо слышно, когда они приближались все ближе и ближе. Я каждый разрыв считал про себя, чтобы дать команду на подъем и начать передвигаться к позиции. Двадцать восьмой, двадцать девятый и тридцатый – разрыв. Я прямо почувствовал, как тридцатый снаряд разорвался позади меня, осколок пробил РД-шку[7] и попал в затылок. Сразу потемнело, звон в ушах и боль была такая, как будто очень сильно ударили палкой по затылку. Я сразу ладонью схватился за затылок, почувствовал, как хлынула кровь. Думал, все: «Приехал…», давай сразу доставать перевязочный пакет. Одной рукой держу затылок, другой достаю пакет перевязочный, разгрызаю зубами и начинаю перематывать голову. Один ПП использовал, достал просто бинт, начал и им перематывать. Лег на спину и ждал, ждал с мыслью, если все плохо, то засну. Но проходит пять минут, я в сознании, слышу в радейке свой позывной. Беру рацию, отвечаю. Командир спрашивает, как у моей группы состоят дела с продвижением. Я доложил, как полагается, добавил, что получил осколочное в затылок. На что мне передали, что придется ждать до темноты, рисковать отправлять группу эвакуации не станут. Я ответил, что понял. Полежав еще с минуту, решил, что мне не требуется эвакуация. Я встал, АГС по нам уже не работал. Начал собирать своих бойцов, благо никто из них не пострадал, все находились в радиусе десяти метров. Собрав всю группу, мы продолжили продвижение. Вскоре мы догнали первую группу, аккуратно начали подходить к ним. Метров за пятнадцать вдруг командир этой группы подал сигнал остановиться и не двигаться. Я сначала подумал мины, но оказалось, в небе над ними зависла птичка. Они находились в роще, под открытом небом. Моя же группа была незаметна для птички, поэтому мы чуть отошли в сторону и стали ждать, когда «птичка» улетит. Но «птичка» не улетала, а корректировала. И тут начались прилеты АГС, 82-го и 120-го минометов.

После прилета одной мины от 120-го миномета двоих бойцов из первой группы сильно зацепило, и это было слышно по их крикам. Они начали звать меня по позывному, чтобы я помог им. Командиры нас инструктировали, что если группа попадает под обстрел и там есть трехсотые, то не надо сразу туда бежать и оказывать помощь, так как с большой вероятностью тебя тоже ранит. Я прождал тридцать секунд и не выдержал, своим сказал оставаться на месте, окапываться… Я не мог просто слушать крики о помощи и бездействовать. Я подбежал к раненым, одному осколок залетел прямо под броник и, как я понял перебило позвонок, он не мог двигаться. Я быстро осмотрел его на предмет кровотечения, его не было. Он лежал недалеко от большого поваленного дерева, куда я его оттащил и сказал, чтобы он те