Крестьяне создавали семьи, их право на это никто никогда не оспаривал. Супругов крестьяне, как правило, выбирали по собственной воле. Помещики, бывало, вмешивались, но обычно из собственного интереса. «Права первой ночи» в России никогда не было, а помещиков-сластолюбцев, вводивших его по своему произволу или создававших «гаремы» наложниц, само дворянское общество осуждало. Крестьяне доживали до естественно возможной старости. Их берегли. Помещик должен был заботиться о крестьянах в голодные годы, страховать от неурожая едой и семенами. Они обладали орудиями труда, сельскохозяйственными животными, имели семейное жильё. Хотя как раз его права в отношении этого имущества защищены не были. Хозяева не покушались на него за ненадобностью, но, например, при продаже крестьянина он большей его части лишался. Поэтому стяжательство в крестьянской среде распространено не было. Но всё равно крестьяне были не расходным материалом, а человеческим капиталом поместья, частью общего капитала помещика, наряду и совместно с землёй.
Классическая ситуация «раб — господин» (Гегель называл её «диалектикой») основана на отказе становящегося рабом от своей личности (в случае военного пленения этот отказ был ценой избежания смерти на поле боя).
Начался период русской государственности, когда дворянство освобождалось от службы, а крестьяне продолжали закрепощаться. Эта крестьянская «крепость земле» перестала быть «крестьянской службой» и превратилась в личную зависимость. Последняя политически интерпретировалась как власть помещика, хотя властью не являлась.
Этот «противоход» естественных политических процессов и есть «золотой век» русских дворянских мечтаний о «полноценном», «как на Западе», феодализме, дворянской утопии.
Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора — меня раздражают, как человек с предрассудками — я оскорблён, — но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог её дал.
А ведь и миф, и историческое знание развиваются на пути к истине. Миф — не выдумка, а устное предание, тогда как история — письменное. Миф описывает повторяющееся, история — уникальное и единичное. Народ, отказавшийся знать свою историю, быть преемственным по отношению к ней, обречён на уход с исторической сцены.
Европейские государства столкнулись с капиталом — новым видом элиты, основанной на экономическом использовании научного знания Нового времени и на эксплуатации труда, как непосредственной власти над пролетарием — человеком, лишённым всего и даже собственного тела (над крестьянином такой власти не было, он во многом сам решал, что, как и когда будет делать). Капитал осуществил мечту аристократической элиты — встал над государством и снял с себя ответственность за него. Традиционную ксенократическую европейскую элиту сменила буржуазная.
Поэтому русское государство строилось на прямых отношениях народа и власти в обход элит (за исключением времени крепостного права и доморощенной элиты этого периода), которым отводилась только служилая роль. А вот элиты как раз и стремились к демократии и конституции, чтобы занять место посредников в осуществлении власти, поставить в зависимость от себя и народ, и государя, избавиться от долга служения.
Политика народного государства в целом должна обеспечить устойчивое (иногда квалифицированное) большинство, которое всегда есть эффект признания политического авторитета народа его народным государством.
Русская элита, отказавшаяся служить государству и противопоставившая себя народу, погибла. Многие из её состава пошли служить народному государству. Попытка подменить вопросом о демократии вопрос о народовластии и его историческом значении, то есть о его значении как ресурса государственности, есть основное направление идеологической диверсии и агрессии против нас. Для буржуазной (цензовой или управляемой) демократии народ — это «чудовище, которое требуется обуздать».
Управляемая демократия Запада работает принципиально иначе. При формальной «всеобщности» она представляет собой механизм манипулирования со стороны элит хаосом борющихся меньшинств. Согласно западному демократическому идеалу, большинства не должно быть вообще, а если оно всё же складывается, меньшˆинства должны держать его в страхе и под прессом. Управляемая демократия не признаёт народ как таковой. Большинство должно быть терроризировано меньшˆинствами и нейтрализовано.