Александр Николаевич Островский Светит, да не греет

Авдотья Васильевна. Потому что кому вы нужны? Ведь вы только про себя

что-то воображаете, а уж поверьте, что никто, кроме меня, на вас не

польстится.

Залешин. Понимаю, понимаю.

Авдотья Васильевна. Да, понимать и чувствовать должны. Вот вы похудели

за эти дни; а кто вас пожалеет?

Залешин. Действительно.

Авдотья Васильевна. Кабы не я, так бы и некому.

Авдотья Васильевна. Да коли вы умный!

Залешин. О, я очень, очень великатен и тонок! Вы только постигните,

раскусите меня хорошенько, Авдотья Васильевна!

Авдотья Васильевна. А я разве не раскусила? Ума у вас палата и

характера вы доброго! Вот только, как задурите...

Залешин. Человек - не машина, Авдотья Васильевна, и на грех мастера

нет.

Авдотья Васильевна. А никто уж вас так не пожалеет и не побережет,

окромя как жена!

Залешин. Никто, никто, мое сокровище!

­шин. Образумился, образумился, Авдотья Васильевна, радуйся! Провожу

соседку и буду жить для вашего удовольствия: будем по субботам блины печь,

баню топить...

Авдотья Васильевна. Да, конечно; чего нам не жить, все у нас есть!.. А

блины да баня, что вы смеетесь? Разве это не христианское дело?

Залешин. Выпаримся, выпаримся; весь чад из головы выйдет.