Оглавление

‎Посвящается моему отцу Виктору

ГЛАВА 1

Виктория

Виктория лежала на бледно-желтом песке, усыпанном редкими мелкими ракушками, погрузив ноги в воду. Прохладные волны накатывали с чёткой периодичностью, словно обнимая тело. Место, где суша встречается с морем, — лучшее на всём пляже, по её мнению. Можно даже задремать, прикрыв лицо соломенной шляпой. Ненадолго, конечно. Пока Андрей с Асей плавают. Виктория плавать не умела; она лишь изредка качалась на мелководье, используя надувной круг, как и Ася.

Море, солнце и лошади. После гибели Арсена она не хотела ничего другого. Надо было как-то жить, и она жила. Вот именно, что как-то. Обещанное ей устройство на работу, в очередной раз, сорвалось. Вначале Виктория не могла прийти в себя с той весны, разломившей жизнь надвое. Затем, совершенно без энтузиазма, начала небольшую практику учителем-дефектологом на волонтерской площадке. Но из нее словно вынули внутренний стержень — занималась вяло, на автомате. А вскоре все площадки сократили — невыгодными оказались. А у преподавателей угасло желание трудиться задаром. Жизнь стала прежней, только в Лисовск они больше не ездили.

Виктория не отдавала себе отчета в том, что во всех встреченных лицах, глазах, и тонких мальчишеских силуэтах, одетых в ветровки с капюшонами, — она беспрерывно ищет Арсена. Шли годы, а наваждение продолжалось. Виктория не замечала своей грусти, пока ее не тыкали в нее носом. Тогда она страшно раздражалась — кому какое дело, почему она грустная?! Если она сидит одна с баночкой пива на скамейке, — как и многие другие отдыхающие, — значит ей хочется побыть одной; а грустит она как раз от того, что к ней лезут с идиотскими вопросами. Хотя в глубине души сама понимала, что должен быть предел, что так нельзя.

Однажды в троллейбусе она услышала, как кто-то просит подсказать, на какой остановке лучше сойти. Вопрос прозвучал необычно: слова во фразе были составлены несколько коряво, хрипловатый голос запинался. Виктория судорожно обернулась, но молодой человек обращался не к ней. Встревать в чужой разговор было неудобно. Но как похожи его глаза, боже ты мой! Лицо совсем другое, а волосы чёрные, — но глаза, и голос! Она с трудом удержала себя на месте, пригвоздила к поручню, чтоб не выскочить за ним с криком: «Подожди!»

Ей стало ясно, что это уже больше, чем просто невроз. Люди, город, автобусы, троллейбусы — всё казалось чужим. Лишь эти глаза и голос. Свои дела кажутся ей не важными; её самой словно не существует. Прошлогодний звонок чокнутого «ФСБшника» долго тревожил сердце. И ведь не одной ей померещилось — Виктория Смирнова тоже долго удивлялась. Но все, конечно, объяснялось очень просто. Совпадение. Просто сотрудник ФСБ оказался заикой, оттого речь звучала странно. Внешне он вовсе не напоминал Арсена, судя по описанию второй Виктории. Была еще одна мысль: он знал Арсена, слышал его манеру говорить. И проверял ее реакцию. Но, тогда за этим наверняка последовало бы еще что-то. Виктория Смирнова уверяла, что никогда прежде не видела этого типа — приехал он со своей Москвы, и уехал обратно, не появляясь у них больше… Значит, и впрямь, — совпадение. Просто она, как ненормальная, во всём знаки ищет.

Виктория плескалась в море и грелась на солнышке, в надежде забыться. Это было чудесно, но нисколько не помогало. В растительном времяпрепровождении не было смысла, один лишь физический комфорт. Интернет в далёкой станице работал с перебоями, и это было даже хорошо. Никто не писал, и она никому не писала. Зато могла спокойно читать книги. В «Контакте» просилась в друзья некая «Энжи» с сексапильной аватаркой, немного напоминающей её саму, Викторию.  Она не реагировала. Дома поглядит. А здесь жалко тратить трафик на всяких незнакомок: скорее всего, распространяет девушка очередные курсы, да мало ли… Имя ненастоящее. Ну ее.

Анжела

Компьютер зависал уже полчаса, вызывая справедливое желание расколотить вредную железяку. То ли «Мегафон» плохо ловил сеть, то ли сам агрегат был уже не новый, и выпендривался. Колёсико курсора беспомощно и бессмысленно вращалось; периодически прорывалось: «Подождите, мы пытаемся восстановить соединение… приложение не отвечает…» «Касперский» непрерывно требовал обновления, угрожая, мол, компьютер подвергается чему-то там… Но Анжела знала, что лицензия не закончилась, а базы не устарели… Она уже много раз нажала F1 и F5; перезагрузила…

Ну, не может она вот так — без связи с Ингой, с сестрой! Это же необитаемый остров просто! Александр дежурил, считай, третьи сутки (время отпусков, работать некому, а у него реанимации); в реабилитационном центре — каникулы. Весь день она только с Олесей. Хочется, в конце концов, поговорить с кем-то! Хоть волком вой в этом заброшенном городке!

Вдруг она вспомнила, что у Александра имеется ещё ноутбук, спрятанный в чемоданчике. Сам он давно пользовался более удобным планшетом. И, если ее компьютер решил отдать концы (а, по-видимому, решил: монитор погас, индикатор грустно замигал оранжевым вместо зеленого), то почему бы не попробовать тот ноутбук? Он вполне может оказаться рабочим.

Анжела не умела останавливаться на полпути, и сейчас ее разобрал азарт. Она залезла на стул, сняла со шкафа черный плоский чемоданчик, вроде дипломата; стерла с него пыль. Машинально она протерла всю поверхность шкафа, докуда дотянулась рука.

Замочек открылся легко. Конечно, ноутбук полностью разряжен, но эта беда поправима. «Может, все же не надо?» — мелькнуло в голове. — «Ведь он, кажется, каким-то образом, был связан с прошлым. Прошлым, которое не хотелось ворошить. Да ну, ерунда! Какие тайны?! Все это мне казалось. Навыдумывала себе… Ну, имеются у Саши несколько необычные способности, — так у кого в наше время их нет? Просто он, в отличие от многих, афишировать их не любит. Скорее всего, тогда, — мне, влюбленной, — любая мелочь казалась невесть чем, выдающимся… Да? А как же тогда Новаковский? Как он избежал гибели? Это был сон — или что? Александра ведь теперь не спросишь! Вдруг ничего не было, и Новаковского он не знал… ну, или благополучно забыл, — я же себя подставлю! «Что еще за Новаковский?» — спросит… А руины церкви? Старик с горящими глазами? Это уж точно был сон.»

Нет, смотреть старинную церквушку они и вправду ездили, а после гуляли по городу, ужинали в ресторане… Это было. А затем ей, видимо, приснился сон про старика: то ли странного священника, то ли колдуна. Меньше надо мистики читать на ночь.

Так что… включаем ноутбук и пробуем. Все равно мастера сейчас не вызвать. Когда устройство зарядилось, загрузилась «Виндоуз», а экран, наконец, засветился синим. Но выглядела программа непривычно — это была какая-то другая версия, может быть, более старая. Как работать с ней — было пока не очень понятно, но… как-то же, наверное, можно! Анжела тыкала во все значки по очереди, и остановилась на «Вернуться к первоначальной версии». Как правило, это действие мало помогало, — требовалось определить какую-то «точку восстановления», а что это за точка… фиг ее знает. Но все же Анжела нажала на «вернуться». Да, появилась надпись про точку восстановления, отправившую её в тысяча девятьсот девяносто шестой год. А, была — не была, попробуем! Компьютер отреагировал странно — замигал разноцветными полосами. «Ну всё, «убила» его», — расстроилась Анжела. Но следом за тем на экране возник широкий зеленый прямоугольник. Сверху высветилось единственное слово: «Судьбы». Ошеломленная, Анжела ткнула в него курсором, и ей открылись новые поля: «Люди», «География», «Ближайшие события».

Что вообще это значит?! Может, позвонить Александру и спросить? Нет, не стоит. Скорее всего, он и сам не помнит; скажет: «Закрой пока лучше». Нет уж. Анжела нажала на «Люди». Перед ней возник бесконечный перечень имён и фамилий. Такой бесконечный, что, сколько ни крутила она мышкой, — не хватило терпения добраться даже до буквы «Б». И это еще с подзаголовком: «русскоязычные». Сверху имелось привычное окошко «Поиск». Она набрала в нём «Анжела Решетникова». Появилась ее фотография. Теперешняя. Только вот Анжела почему-то не помнила этого снимка. Она увидела свои паспортные данные, девичью фамилию — Вертинина. Краткую биографию: «родилась, училась, работала, вышла замуж, имеет дочь». Каждое слово было кликабельным, и каждый пункт можно открыть подробнее. Далее шли графы: «Характер», «Сегодняшнее настроение», «Сегодняшние и грядущие события». Трясущимися руками она нажала на «Грядущие события».

Анжела перестала думать о том, что это значит, — все равно ничего не понимала. От волнения пересохло во рту: что-то ей покажут сейчас?! Она боялась, но уже не могла остановиться, и ожидала, чего угодно. Увиденное добило окончательно. В «Грядущих событиях» было пусто! То есть — не совсем пусто. Не было самих событий. Зато сбоку высветилось: «Блокировка. Изменения невозможны. Анжела Решетникова является клоном Виктории Киршанской с 1996 года.»

ГЛАВА 2

Анжела

Она смотрела в монитор невидящим взглядом. Сказать, что её потрясло, — ничего не сказать. «Игры какие-то? Может, это компьютерная игра, про клоны? Александр играл, назвав персонажа моим именем?» — глупо, но что еще могло прийти в голову, чтобы временно защитить мозг? Анжела несколько раз глубоко вздохнула. Вгляделась в экран, перечитала заново, ткнула курсором. Появилась ссылка: «Виктория Киршанская, смотреть».

«Не пройдёт объяснение с играми», — подумалось с тоской. — "Здесь же биография полностью, в подробностях; и фотография, и новая фамилия, и дочь… Если даже Александр когда-то давно развлекался подобным, — то откуда ему знать будущее, да и зачем? Значит, какая-то Виктория заказала кому-то (кому?!) клон самой себя? Как это, зачем?! И этот клон — я?!»

С ощущением страха и обреченности она кликнула ссылку на Викторию.

Открылась страница такого же формата, как и предыдущая. С портрета смотрела очень похожая на неё, но более взрослая женщина; печальная, несмотря на улыбающийся рот. Грустные глаза, обтянутые кожей скулы. Даже в длинных черных ресницах затаилась некая скорбь.

Анжела поглядела в зеркало, сравнила. Похожа, очень. Но, всё же — не она. И не только потому, что у Анжелы — в ее тридцать три — всё еще сохранялись круглые девичьи щечки, которые нравились всем, кроме нее самой. Даже, когда после родов она сильно похудела (живот при беременности был просто огромный, ноги отекали, — но, родив, она сразу сдулась, как воздушный шарик), — щечки оставались прежними. На миг ей стало даже завидно этой незнакомой Виктории, несмотря на её возраст (под картинкой было указано, что Виктории сорок два). Вот ей бы такое тонкое лицо — тогда она была бы идеальной... И тут же устыдилась глупой мелькнувшей мысли.

Дело было не только в этом. Она сравнивала серые глаза Виктории со своими, в обрамлении таких же пушистых ресниц, — и понимала, что разрез отличается. Трудно сказать, чем именно. Может, расстоянием до бровей или до носа… И нос другой, — хотя у обеих он прямой, и скорее длинный, чем короткий. И рот не её, — хотя, — опять-таки: небольшой и пухлый. Изящный вырез верхней губы, более полная нижняя. Волосы Виктории казались светлее, чем у Анжелы, — ну, это вообще не признак, хотя значительно влияет на облик. Анжела сама любила порой слегка экспериментировать с оттенками, — чтобы не надоедало одно и то же, чтобы видеть некую обновленную версию себя. То более светлый оттенок, то густо-шоколадный, то отдельные высветленные прядки...

В общем и целом — почти двойник. Но не идеальный. Отличить можно.

Биографию Виктории она прочла запоем, открывая ссылки на каждую подробность. Ужаснуло, насколько похожи их жизни. История с Арсеном и вовсе потрясла.

Анжела вспомнила Руслана, о котором всегда думала с нежностью. Даже его открыто враждебное отношение к Александру не умаляло ее эмоций. Руслан помогал ей заниматься с Олесей физкультурой, — в одиночку Анжела не справлялась, поскольку уже не могла поднимать довольно увесистую для своего возраста, Олесю. Упражнения по показу Олеся не выполняла — не слушала, и не смотрела на говорящего взрослого; не желала подражать. Тогда Руслан брал ее руки, или ноги, — и прорабатывал за неё необходимые пассивные движения. Помогал перепрыгивать через веревочку, вставать на носочки. Это было трудно, потому что Олеся, находясь в своем мире, не понимала, что от неё хотят, и не старалась понять.

Руслан безнадежно влюбился в Анжелу с первой встречи. Ему было почти шестнадцать; лёгкая хромота, не мешающая ходить, зато сильно заметная внешне, заставляла его комплексовать. Она и являлась причиной его посещений занятий лечебной физкультуры и бесед с психологом. До восемнадцати лет всем полагается реабилитационная терапия, а дальше — кому как придется.

Странные чувства испытывала она к этому парню. Хамоватый, продвинутый подросток, успешный в учёбе, и, в то же время, — застенчивый, страдающий по поводу своей хромоты; добрый ко всем «не таким» людям. А к ней с Олесей — в особенности. За эту черту Анжела была благодарна ему безмерно. Редко встречаются люди, способные понять. Особенно, дети и подростки. Руслан знал, как ранят насмешки; знал, что значит быть изгоем. Даже при столь лёгком дефекте, как у него. Он сочувствовал Анжеле, и всеми силами старался помочь. К тому же он был влюблен. И что было делать с этой его влюбленностью — не знали ни он, ни Анжела. Она позволяла ему некоторые вольности: расчесать ей волосы и заплести в косу, взять за руку, поговорить о жизни. Не больше. Парень совсем взрослый, позволишь поцеловать в щеку — не остановится уже…

«Если я повторяю ее судьбу — что же должно произойти у нас с Русланом?» — ужаснулась Анжела. — «Нет, не может быть… у нас всё иначе. В нашем центре нет никаких охранников Ибрагимов, а Руслан ничего поджигать не будет… но всё же… Арсен погиб. Страшно.»

С трудом оторвавшись от компьютера, на негнущихся ногах (во-первых, они затекли от неподвижной позы, во-вторых, — коленки тряслись от стресса), Анжела дошла до кухни, и выпила стакан воды, а затем вышла на балкон с сигаретой. В темном небе меланхолично и равнодушно светила убывающая луна, мерцали звезды; негромко пищали комары. Ночь, никого вокруг. И слава богу, что никого. Но все же она ощутила какое-то глобальное одиночество. Пока у нее ещё шоковое спокойствие. А что дальше будет? И некому сказать, не с кем поделиться. Спросить некого. Как так, зачем так, почему, для чего она так живёт? Теперь, пока она хоть что-нибудь не поймет, — её жизнь будет бессмысленным фарсом. Она и прежде-то не очень понимала смысл любой человеческой жизни…

Нет, — ей есть, кому рассказать! Инге, конечно. Только и та мало что поймет, конечно. Но она хоть выслушает, не перебивая; не начнет охать и хвататься за сердце; не скажет: «Да забей ты! Не думай, и забудь». Словно такое можно забыть! (Впрочем, это только говорится так: «выслушает, скажет». На самом деле они будут писать сообщения. Но это ведь не важно.) А две головы — уже лучше.

Вздохнув, она вновь направилась к треклятому устройству. Надо вытрясти из него всю информацию; может, тогда она что-нибудь поймет.

Виктория, в отличие от неё, ничьим клоном не была. Её «Грядущие события» открывались — и, первым пунктом там значился «Отдых у моря». Дальше Анжела читать не стала — побоялась. Она вернулась к подробностям биографии, к чувствам и настроению. Порадовал сам факт, что сейчас та живёт в городе Н., да еще и ездит на юг. Быть может, и Анжела не навсегда застряла в этой дыре? Хотя перспектив для переезда пока не наблюдалось. Вот спросить бы… Викторию! Как ей это удалось. Хм. А ведь ее можно найти, наверное. Хотя, пожалуй, неприятно было бы. И, опять-таки!  Как объяснить всё Виктории, если вдруг той ничего не известно?

В «Настроении» она увидела «тоску и субдепрессию», «холод и отчуждение», «раздражение», — в семье. К сожалению, это и ей было близко... Почти машинально нажала она «Изменить», и кнопка сработала. Появилось множество линий, развилок дорожек; каждая вела по своему маршруту, и ни в одном не находила она нужного пункта: чего-то вроде «Абсолютное счастье», или, там, «Сплошная радость.» Анжела долго и задумчиво рассматривала поле, но не посмела ничего трогать.

Вместо этого она набрала в поиске имя — «Арсен Бертынский.»

Как и ожидалось, жизнеописание его было коротким. Зато — до предела насыщенным эмоциями и событиями. Теперь она знала историю Виктории и Арсена лучше, чем кто-либо; наверное, лучше, чем они сами…

С замиранием сердца она набрала: «Александр Решетников». Увидела портрет собственного мужа — такого, каким он был сейчас в свои тридцать девять: симпатичное, почти мальчишеское лицо, слегка взлохмаченные, русые с пепельным оттенком, волосы; обаятельная улыбка, и усталые серые глаза. Биографию можно не читать, наверное… Хотя, нет. Может, как раз она прояснит «белые пятна» в ее воспоминаниях, похожих на сны?

Прочитанное доконало ее с первой же строки: «В настоящий момент является комбинированной душой Александра Решетникова (см. «Предыдущая биография») и Арсена Бертынского, вследствие отказа оного работать в управлении Высших Сил, переведенного в ранг стандартного человека».

Анжела судорожно переводила дыхание. Вот тебе и связь… Но как, почему? Она чувствовала, что близка к разгадке: вот-вот поймет, сейчас сложится пасьянс… Но сердце бешено колотилось, и рассуждать она сейчас не могла. Самое болезненное, что она, — пешка в чьей-то игре. Ужасной игре…

Завтра. Завтра она вызовет мастера, и отремонтирует нормальный компьютер; завтра напишет Инге… и этой самой Виктории, леший бы ее побрал! И будет мучить этот злосчастный ноутбук до тех пор, пока не выяснит всё сама! Ни в коем случае, ничего не говорить Александру! Только сама!

Чисто для успокоения нервов она еще раз включила старый компьютер, — и тот (после отдыха, или с перепугу), — решил заработать, издав визгливое утробное рычание.  «Контакт» загрузился. Но сейчас Анжела, конечно, не смогла рассказать Инге ничего, — она лишь убедилась, что подруга существует, не исчезла в никуда. Этот простой факт согрел душу в момент, когда привычный мир пошатнулся… Там же она легко нашла Викторию. Почти такая же фотография, как только что виденная. Не зная, что написать ей, Анжела просто послала заявку в друзья, хотя сама не любила, когда незнакомцы предлагают «дружбу» без пояснений. Но на пояснения не было сил.

Следующий день прошел как во сне. Они играли с Олесей, гуляли, — но в голове беспрерывно вертелись мысли о клоне, Виктории, Александре... Вечером Анжела села писать Инге. Собственное письмо выглядело безумным бредом. Хорошо еще, что Инга была в курсе давнишних тайн, связанных с возлюбленным подруги: она помнила странные сны, словно она была в них не собой, а кем-то другим, — и эти сны имели какое-то отношение к Анжеле, Александру, и Косте Новаковскому. Возможно, Инга не сочтет, что подруга сошла с ума (что, впрочем, было бы вполне логично при ее жизни в убогом северном городке, загадочным муже, и ещё более странной, живущей в своем мире, маленькой дочке).

Как только у Александра выдался выходной день, Анжела заявила, что устала и хочет развеяться, съездить в «поле». Так они называли конюшню с обширным прилегающим выгоном, граничащим с лесом и деревенскими полями. Хорошо, что в том направлении ходил прямой автобус, без пересадок. Кони были не дешевым удовольствием, но оно того стоило. Ехать всем вместе и катать Олесю — это тоже замечательно; но не сегодня. Сегодня ей остро необходимо побыть одной.

Хозяйка конефермы, Алёна, отпускала Анжелу кататься одну, без сопровождения. Коня Анжела не украдет, и, к тому же, совершеннолетняя — то есть, отвечать за неё не надо.

Скакать рысью или галопом Анжела самостоятельно побоялась бы, но просто ехать шагом могла и одна, благо здесь только луг и поля, а трасса далеко.

— Лазурь моя! Девочка, здравствуй! — Анжела обняла тёплую шею крепкой, коренастой лошади с блестящей шерстью каштаново-красного цвета, настолько яркого, что имя почему-то казалось очень подходящим, хоть и означало ярко-синий цвет.

Лазурь приветственно заржала, забила передним копытом.

— Принесла я тебе угощение, — засмеялась Анжела, вынимая из мешочка морковку и подсоленный хлеб. Лошадь схрумкала принесенное лакомство, и снова застучала копытом. — Остальное позже получишь!

При всей своей массивности Лазурь не отличалась высоким ростом, и Анжела могла взобраться на нее без особого труда, или посторонней помощи: главное, вставить ногу в стремя, и крепко ухватиться за седло, после чего оказаться на широкой лошадиной спине уже просто.

— Вперёд! Пошла, шагом!

Блаженство. Просто блаженство. Анжела почти лежала на лошади, обнимая за шею, а та медленно (Лазурь вообще была ленивой) шла по тропинке, между трав. И пусть здесь нет цветов (разве что редкие одуванчики), и одуряющих запахов, — как, наверное, где-нибудь на юге, или в средней полосе. И поле всего лишь картофельное, унылое. А за ним лес — в основном, все те же темные сосны. Но все же, всё же…

Тропинка была неровной, Лазурь часто сбивалась с ритма, попадая в ямки. Хорошо, что шаг у нее такой медленный. Потихоньку они дошли до леса, а манящая тропинка шла дальше, между сосен, — она выглядела там более ровной и плотной, чем между рыхлыми полями.

— Ну что, пройдемся в лес чуть-чуть? Представляешь, Лазурь, — они говорят, что я всего лишь клон… — кто такие «они», Анжела и сама не знала.

Внезапно Лазурь вздрогнула, повела ушами.

— Что такое? — Анжела крепче ухватила повод, напрягла спину и ноги. И очень вовремя. Лошадь фыркнула, и внезапно пошла рысью. Если бы это был другой конь, порезвее, а деревья не мешали бы разогнаться по полной, — Анжела вполне могла бы свалиться.

— Куда ты! Стой! — девушка натягивала удила безо всякого эффекта. Лошадь, наконец, выскочила на поляну, и затанцевала на месте.

— Стой! Да что с тобой?! Нам обратно надо; заблудимся же! Стой, говорю! — Анжела измучилась удерживать животное.

Лазурь вдруг как-то резко успокоилась, — отдышалась, и стала жевать траву (что было тоже малоприятно для всадницы, потому что по опущенной вниз шее легко скатиться вниз). Анжела заставила лошадь поднять голову, и та, наконец, подчинилась.

— День добрый! Прошу прощения за устроенный переполох; это я виноват, — послышался шелестящий голос откуда-то снизу и сбоку. — Вы прекрасно справились; да и я потом лошадку успокоил; это на меня она среагировала, чудить начала…

Анжела резко обернулась.

ГЛАВА 3

Виктория

«Самое паршивое, что не с кем поделиться», — тоскливо думалось Виктории. — «Вика Смирнова, конечно, догадывается кое о чем, частично, — но она вовсе не подруга мне. Не близкая.» Подругам она пыталась хоть что-то частично рассказать (ту часть, что была относительно приемлема), но в ответ слышала такие банальности, что дальше и говорить не хотелось. Всех интересовали подробности криминальной составляющей истории, даже чересчур интересовали. Но если Виктория пыталась объяснить кому-то свои эмоции, — подруги отмахивались: «Ерунда всё! Тебе-то он никто.» Никто… Так почти про всех можно сказать — если не задуматься чуточку глубже. Все всем никто, в общем-то. Кроме родных. Переживания за родных нормальны, и даже приветствуются, остальное— дурь.

Главный парадокс заключался в том, что ее наверняка понял бы Андрей. Если, конечно, попасть в момент его настроения разговора по душам, когда можно обсуждать все темы, даже те, что на грани. Только все реже теперь случалось, чтобы он был в настроении. Все чаще обижался с полуслова, не успев дослушать, — это стало уже привычным. Он уставал от бесконечной работы на две ставки, раздражался буквально на всё. Поэтому зачастую она вела себя отчужденно, дабы не провоцировать ссоры. Порой она всё же могла обсудить с ним вещи, которые не понял бы ни один друг.

Кроме, конечно, этой темы. Об этом как раз ему нельзя ничего. Ни про Арсена, ни про Ибрагима… Он понимал, что с ней что-то происходит, но не задавал вопросов. Его душа по-прежнему оставалась загадкой для нее; загадкой, которую уже не хотелось разгадывать. Это мучило, отдаляя друг от друга дальше и дальше. Но, спросить: «Что ты знаешь?» — означало, завести разговор, который уже не остановить. Безысходность какая-то…

Однажды, душной летней ночью, ей не спалось (впрочем, ей часто не спалось). Она долго читала, потом лежала с открытыми глазами, и, наконец, не выдержала, — встала, накапала себе корвалола, затем спустилась во двор с сигаретой в руке. И вздрогнула. На скамейке возле подъезда сидел незнакомый подросток с рюкзаком за спиной. Поздоровался, пододвинулся, освобождая место. И продолжал смотреть в ночное небо, на звёзды. У него не было ни пива, ни сигареты; он явно не ждал такси; даже не смотрел в телефон. Виктория не выдержала:

— С тобой всё в порядке?

Кивнул, улыбаясь.

— Ты кого-то ждёшь?

Покачал головой. Затем произнёс задумчиво:

— Здесь еще совсем тепло. А на севере уже осень наступила…

— На севере — это где?

— В Лисовске, конечно.

(«Почему это «конечно»?»)

— Ты из Лисовска?

— Да.

— А здесь… в гости к кому-то?

— Нет; я учусь здесь.

— Мы тоже там жили когда-то. Привет Лисовску…

Усмехнулся.

— Точно всё хорошо?

— Да…

Виктория ушла, недоумевая: «Ну, что это могло быть? Не может быть никакого нормального объяснения!» Хотя нормальных объяснений чего-либо в последние годы не наблюдалось давно; пора привыкать. Тем не менее, она сразу заснула, и ей приснилось что-то доброе и фантастическое.

Парень с рюкзаком поднялся с лавочки, потянулся, звонко зевнул, словно мяукнул, и… исчез.

Анжела

— Что это?! — прошептала Анжела. Она бы взвизгнула, или закричала, но горло сдавило от страха.

Перед её глазами оказалось существо, едва достающее головой до стремени, одетое в какую-то потертую, замшелую, старинную крестьянскую одежонку. На голове непонятного создания, невзирая на летнее тепло, красовалась шапка-ушанка, а лицо, — если это было лицо, — казалось грубо вытесанным из старой деревяшки. На носу, напоминавшем сучок, то ли прилипли, то ли росли березовые листья; рот был похож на трещину в деревяшке. Зато яркие зелёные глаза смотрели совершенно беззлобно, хитро и насмешливо.

— Да не бойтесь вы меня, сударыня! — вновь заговорил загадочный незнакомец. — Ну, леший я, леший. Савелием величают. А вы — Анжела. После того, что вы недавно разузнали, я не думал, что встреча со мной станет большим потрясением…

— Откуда вы… знаете? Меня? Что значит — леший? Что вообще происходит? — голос Анжелы срывался.

— Для того я и пришёл, чтоб объяснить… И лошадь зазвал сюда. Животинки меня слушаются. Правда, при неожиданной встрече, тоже пугаются вначале, шалить начинают... Потому что деваться некуда: больше вам все равно никто ничего не скажет. Да вы бы спешились… Не бойтесь, лошадка никуда не уйдёт, и никто её не съест. А мы с вами прогулялись бы, поговорили.

— Да мне же домой пора! И Лазурь вернуть — хозяйка, небось, уже беспокоится. — То ли леший мог воздействовать и на людей, то ли всплыло что-то в скрытых уголках собственной памяти, — неизвестно. Только встреча с Савелием начинала казаться Анжеле вполне естественной.

— Об этом не беспокойтесь — мы сейчас в безвременье. Вернетесь из леса вы в ту же минуту, когда лошадь начала нервничать.

— Как так?

— Вот так. У вас там время идет, а у нас… тоже, конечно, в каком-то смысле, но гораздо медленнее. В вашем мире пройдут секунды.

«Не думай о секундах свысока», — прозвучали в голове слова известной песни. Да, бывают секунды важнее дней и месяцев... Она улыбнулась лешему, погладила холку стоявшей, словно в глубокой задумчивости, Лазури, и спрыгнула на землю. Савелий протянул было древесные ладони — но, проявить галантность, подхватив даму, не получилось, в силу малого роста.

…

— Пойдёмте… я вас ещё кое с кем познакомлю. Раз уж вышло так… Лучше рассказать все, чем будете додумывать невесть что. Да, кстати, — Александру лучше ничего не говорить.

— Я и сама не собиралась, — вскинула подбородок Анжела.

Тропинка, по которой шли Анжела и ее странный спутник, безбожно петляла. У Анжелы даже голова закружилась, чего с ней никогда не случалось. Лес быстро сгущался, но солнечные лучи проникали сквозь листву. Страха не было. Был интерес. Только вот Анжела заранее предчувствовала свою тоску после… Сейчас она находилась (с ума сойти!) с тем, кто ее понимает, и обещает что-то объяснить; а вот после… Каким бы ни оказалось объяснение, — дальше ей снова жить среди тех, кому ничего нельзя рассказать.

— Куда мы идём?

— К другу. Уже пришли, считай. — Они и впрямь оказались на опушке, где виднелась какая-то маленькая хижина, а за ней… кажется, кладбище?

— Феофан — мой старинный друг. Кладбищенский сторож. Тоже с Александром знаком… Все свои, считай.

— Тоже… леший?

— Нет. Говорю — Сторож.

— Но и не человек?

— Когда-то человеком был… Затем взяли на такую вот службу. Заместо смерти, должно быть. — Савелий пожал узкими плечиками. — Я как-то в подробности и не вдавался. Всегда знал его таким, какой есть…

— Давно?

— Лет двести, а может, больше. Нам этот подсчет…

Савелий легонько поскребся в деревянную дверь, обитую проржавевшими железными полосами. Впрочем, сам домик оказался совсем не сказочным. Обычная, и вполне современная сторожка. Дверь приоткрылась с негромким скрипом; из-за нее высунулась косматая голова.

— Привёл-таки! Ну, здравствуй, красавица! Молодец, не испугалась… — Феофан шире распахнул дверь, и отошёл в сторону, впуская гостей. Ростом он был выше лешего, поэтому общаться с ним, глядеть в чёрные цыганские глаза, было намного удобнее. Одет он был по-летнему — в рубаху из грубой ткани, жилетку и мешковатые штаны. — Проходите, располагайтесь. Я, вот, чайник согрел…

— Здравствуйте, Феофан! — Анжела с любопытством разглядывала дом и хозяина. В домике было тесновато, зато чистенько и уютно, хотя печка сейчас не топилась. Единственное окошко, с белыми, вышитыми красным орнаментом с петухами, занавесками, смотрело на кладбище, но, тем не менее, это обстоятельство почему-то не придавало мрачности.

— Предлагаю перейти на «ты». Как-то с Александром твоим привыкли так…

— Согласна.

Анжела, по примеру друзей, уселась за стол на березовый чурбачок, предварительно оглядев его на предмет сучков, — не хотелось бы джинсы зацепить, — но чурбак был вполне гладким, разве что низковатым для нее. Феофан разлил ароматный, пахнущий малиной, чай по керамическим кружкам, поставил на стол плетёное блюдо с неизменными бубликами, вазочку с вареньем из земляники. Анжела машинально взяла кружку, сделала глоток…

— Ну, с чего начнём? — бодро проговорил Савелий, обхватив кружку обеими тонкими сучковатыми руками.

Анжела думала не долго:

— С клона! Что это значит, как это я могу быть чьим-то клоном?! — выкрикнула она возмущенно. — Затем… что это за ноутбук вообще? Чей он, и как оказался у Саши? И что всё это значит? Затем — сам Саша! Что значит —наполовину душа Александра Решетникова, наполовину Арсена?! Про Арсена я читала. И про Викторию. Потрясающая история, но при чём тут мы… я и Олеся! И даже Руслан, наверное…

Голос ее постепенно затихал, становился спокойнее и печальнее.

Леший сокрушенно вздохнул, и выразительно уставился на друга своими яркими, наивно-детскими глазищами.

— Да-а, сударыня… много сразу. Понимаю… Узнать такое внезапно и случайно. Был бы Астарий сейчас другом, так не согласится он на встречу: «Я стар, я стар…» «Я супер-стар», как в анекдоте, — ухмыльнулся кладбищенский сторож; и даже Анжела хихикнула, не удержавшись. В этой странной компании ей было на удивление легко и спокойно. Кто такой Астарий, она не знала, но сердце уже подсказало: всплыло воспоминание о древней полуразрушенной церквушке и грозном старике-священнике.

— Начнет помощника своего нового предлагать, а тот ни сном, ни духом ведь… Не знает он той истории, перед ним... Да и нам не друг… Ладно! — он хлопнул себя по колену жилистой ладонью. — Как сможем… Постараюсь коротко. Слушай. Астарий, — насколько это известно нам, да и ему, — так сказать, управленец людскими судьбами от Высших Сил. Человек, но почти бессмертный. Но, почти. Направляет, исправляет, подстрекает, искушает, помогает и решает.

— Искушает? Значит, так вот на самом деле выглядит Дьявол? — перебила Анжела.

— В контексте твоего вопроса — да, — улыбнулся Феофан. — Я понял тебя, но всё же уточню, что он не тот самый, из Библии… Он управляет на Земле, и связан с Высшими. Он не один, на Земле таких несколько. Больше не задавай лишних вопросов, ибо тогда мы увязнем в теологии. К тому же я знаю лишь то, что знаю от него, и на многие вопросы точных ответов нет… Так вот, несколько лет назад, когда он решил, что стал слишком стар, — (улыбнувшись), — Астарий нашёл себе преемника, — чтобы тот вначале просто помогал, а после, мог, видимо, заменить. Дело это — длительное. Помощником должен был стать уже небезызвестный тебе Арсен. Не знаю, по какому принципу выбирают; не спрашивай. Но Арсен был духом, ему в любом случае потом нужно было бы тело. Живое. Вот и нашли подходящего человека — Александра Решетникова. Куда делся его дух, или как там они слились в единое — этого я тоже не знаю. Знаю, что так… Ноутбук этот Арсену от Астария достался; это… техническое средство их работы. Кстати, — а ты туда влезла! Ничего хоть не натворила там?

— Нет, кажется… Читала только. Хотела у Виктории поправить настроение в семье, нажала на «изменить», но… выскочило столько путей, что побоялась я выбрать…

— И правильно…

— Погоди-ка! — звонкий голос Савелия, до сих пор внимательно слушавшего обоих, заставил Анжелу вздрогнуть. — Ты нажала на «изменить», и ноут послышался тебя? И вообще… открылся тебе? Он ведь вообще давно должен быть нерабочим, насколько я понимаю…

— Сначала он и был словно закрыт, заменен какой-то непонятной версией обычного компьютера. Я вернула его к «предыдущей версии».

— Значит, он воспринял тебя за свою! Я так понимаю. За наших… Не за человека!

— Ну надо же, какая радость, — буркнула Анжела. — Я бы предпочла, чтоб меня воспринимали за человека, как раз…

— Во-всяком случае, я рад, что зазвал тебя сюда. Раз ты не совсем человек (ну ладно, самую чуточку), — это вполне оправдывает твое присутствие здесь. Нам ведь нельзя людям показываться, да тайны раскрывать, видишь ли…

— Но какого лешего, — смущенный взгляд на Савелия, — я клон? Я же сама вижу, что мы с Викторией отличаемся?

— Видишь ли… конечно, ты не изначально клоном была. — Настал черед смутиться Савелию. — Арсен, как ты помнишь, сходил с ума по Виктории этой; Астарий не знал, как ее из его башки убрать, чтоб тот за дело взялся, оставил прошлое в прошлом… И нашёл для него тебя. Очень похожую. Видимо, изменил что-то чуточку в тебе; ну и судьба стала автоматически повторяться.

— А меня, главное, никто и не спросил! — возмутилась Анжела.

— Знаешь, а нас вообще никого не спрашивают. — Задумчиво проговорил Феофан. — ни вас, ни нас. Ни самого Астария, наверное…

ГЛАВА 4

Астарий

— Нет, нет, и не проси даже! Не буду я встречаться с этой наглой девчонкой! Она еще и ноутбук нашла, разблокировать ухитрилась! Вечно лезет, куда её не зовут…  Пригласи её на встречу с Родионом, да пусть прихватит с собой устройство. Измените ей там что-нибудь, ну и конечно, — заберите вещь из нежных ручек. Только без меня.

— Боишься её? — Савелий глядел на преувеличенно грозного старика с усмешкой. Верный признак, что Астарий чувствует себя неловко, маскируя гневом истинные эмоции.

— Боюсь. Я могу и на поводу пойти, я стал сентиментален к старости. Есть Родион, вот пусть он и разбирается.

— Да ведь Родион твой — чурка с глазами! Робот-технарь! К тому же он ни черта не знает о той истории, — что он может понять и исправить?! Тебе просто стыдно перед ней, так и скажи! — вспылил леший. — Астарий, дорогой! Ну пожалуйста! Нам ты нужен, ты! Ну переступи ты гордыню свою! Что нам с Родионом делать; чужой он нам…

— Он знает законы. Знает, как пользоваться устройством. Этого достаточно… Остальное — на её усмотрение. Что возможно выполнить — сделайте. А ноут заберите. Неровен час, всё же вытворит она что, — старик устало покачал головой. — Не могу я её видеть, пойми…

Плечи лешего поникли, яркие глаза затуманились. Никак не уговорить старого упрямца — а им с Феофаном каково? Считай, просто бросил их — как если бы штурман оставил двух стюардесс самолетом управлять… Родиона они почти не знают, тот к ним и не обращается никогда. Строго следует инструкциям, и всё тут. Бездушный какой-то. Вот ведь интересно: у людей душа есть, у животных якобы нет, у нечисти — искаженная. А на самом деле всё зависит от каждой конкретной твари. Во всём так… Савелий медленно и печально исчез, кувырнувшись в зарослях травы.

Астарий с тоской смотрел ему вслед. Чудовищно стыдно. Но, как только он представлял себе укоризненный взгляд Анжелы и её возмущения по поводу клонирования, — душевные силы покидали его. Девчонка, пигалица! Она еще в ту первую памятную встречу умудрялась права качать, — вместо того, чтобы лежать в глубоком обмороке, после всех потрясений и открытий, как полагалось бы нормальной смертной… Девочка, как же я виноват перед тобой! Использовал твою жизнь в качестве приманки неверного преемника. И, если бы не решение Арсена бросить всё ради человеческой любви и жизни, — твоя судьба вовсе оказалась бы никому не интересна; тебя просто бросили бы, как сломанную игрушку…

Теперь он сам не мог понять, отчего так поступил. Так распалило желание заставить Арсена позабыть Викторию; доказать, что незаменимых нет… Зачем? Ведь сразу было видно: сколько волка ни корми… сейчас-то он сознавал это. А тогда? Так сильно мечтал получить в помощники именно эту неподдающуюся душу? Видимо, да…

С той поры, как внезапно приоткрывшееся окно в собственное прошлое (не без нечаянной помощи Арсена, да двух неразлучных друзей, Савелия с Феофаном), чуть не вышибло из него дух, — Астарий сильно изменился. Замкнулся в себе; с друзьями общался редко и неохотно; обучал нового помощника Родиона, — гладко и холодно, без лишних вопросов и откровений, благо и тот был доволен именно таким способом общения и обучения. Родион был взрослым человеком, достаточно повидавшим от жизни, чтобы не желать её повторения; задания он исполнял чётко и быстро. Власть и новые возможности приводили его в восторг, а выпытывать у старика что-то сверх того ему не хотелось.

Астарий был почти ребенком в ту пору, когда великий Эльбиус призвал его в помощники, и все посчитали это за великую честь; впрочем, так оно и было…

В те далекие времена не возникало необходимости скрывать силу и власть; Эльбиус по праву считался величайшим магом. Верховный жрец друидов мог внезапно исчезать и появляться, когда и где угодно; мог кудесничать, повелевать, творить любые изменения в мире на глазах у своего народа, и, разумеется, — жить сколько угодно. Никто бы и не осмелился спросить, сколько ему лет. Он не был дряхлым стариком — он готовил преемника лишь потому, что численность населения неуклонно росла, а таких, как он, было лишь трое…

Семнадцатилетний Астарий, красивый и неглупый юноша, погибал от смертельной раны, нанесенной ему диким вепрем во время неудачной охоты. Душа его уже стремилась к Небесам, а Эльбиус вернул его, позволив лишь пробную краткую прогулку Туда. Но, возвратившись в своё тело, Астарий оказался уже другим. Никто не заметил того; родители были счастливы чудесным исцелением сына, и вполне довольны тем обстоятельством, что он станет учеником верховного жреца.

Всё шло неплохо: Астарий постепенно изучал законы и жизнь; не торопясь, вкушал и познавал все возможные удовольствия, искушения, доступные для людей. Учитель не торопил его с работой, и, казалось, его жизнь мало чем отличалась от прежней, во-всяком случае, внешне.

А затем случилось это… Кевен, его лучший друг, с которым они играли в детстве, а с двенадцати лет начинали обучаться военному делу и охоте, — всегда был неразлучен с Астарием, до того трагического случая. Стройный и белокурый, нежный, немного похожий на девушку, — столь разительно отличавшийся от Астария внешне, — он нисколько не уступал другу в ловкости и силе… Кевен скучал по товарищу, который теперь поневоле отдалился от него.

Да и самому Астарию порой безумно хотелось возобновить прежнее беззаботное, не омраченное тайнами, общение. Порой ему становилось просто невыносимо в своем одиночестве среди бывших родных и друзей, — его уважали, но относились теперь с трепетом и некоторым страхом, как к ученику мага. Никто ни о чём не смел расспрашивать Астария, никто не беседовал искренне. Казалось, близких у него больше не было. Лишь Кевен порой допускал какие-то прежние шутки, намекая на прежнюю близость, — при этом синие глаза его были печальны, но в них теплилась угасающая надежда.

И однажды Астарий не выдержал. Поддавшись слабости — потребности поделиться сокровенным с живой и теплой, понимающей душой, поведал Кевену подробности своей нынешней жизни. Кевен был не столь уж потрясен услышанным — он и так готов был воспринять нечто совершенно необычное, а в те годы к чудесам вообще относились проще. Он был счастлив, что Астарий — вновь его друг; настоящий друг, который ничего не скрывает. Но всё же его опечалил тот факт, что возраст для Астария, по человеческим меркам, считай, остановился.

— Как же так, — мне будет сорок, а тебе — восемнадцать? Я стану совсем старым — а тебе все еще будет около двадцати?

«Ах, Кевен. Не станешь ты старым… И виноват в этом я…»

Гнев Эльбиуса был страшен.

— Как посмел ты нарушить закон?! Первую заповедь, что смертные не могут знать о нас!

— Учитель, я… Простите! Кевен никому не скажет! Это было важно лишь ему, он мой друг…

— Замолчи. Да, он никому не скажет. Не успеет. Думаю, это будет для тебя уроком на всю оставшуюся жизнь.

— Учитель, прошу…

— Я сказал — ни слова больше. Ты ничего не изменишь.

Это было похоже на страшный сон. Ему пришлось наблюдать, и даже участвовать в жертвоприношении, дабы умилостивить бога Тевтата, зная при этом, что никакого конкретного Тевтата, требующего задушить трёх юных воинов, не существует. Есть лишь воля Эльбиуса, его дьявольские книги, да странный предмет с кнопками и черным прямоугольником посредине, который, засветившись колдовским светом, мог показывать линии отдельных людских судеб и целого народа. Эльбиус мог менять эти линии нажатием кнопок, что он и сделал, прежде чем торжественно объявить список приносимых в жертву, среди которых теперь значился и Кевен…

Как ненавидел Астарий это устройство, за работой которого ему пока позволялось лишь наблюдать; как ненавидел он самого Эльбиуса! До тех самых пор, пока этот кошмар почему-то вдруг не стерся из его памяти. Его безжалостный наставник думал, что это послужит парню хорошим уроком; но он ошибся. Астарий возненавидел и его, и свою миссию; он не желал больше ничего познавать, не читал научные труды об устройстве мира, не слушал наставника, и не собирался смиряться. Только обратного пути не было. Можно было просто уничтожить взбунтовавшегося ученика, и подобрать другого, но Эльбиус предпочел щадящий вариант со стиранием кусочка памяти, в котором находилось все, так или иначе связанное с Кевеном…

Лишь теперь возникли эти воспоминания; эти, и другие… Слова Феофана пробили какую-то брешь в искусственных защитных оболочках памяти старика: вначале перед глазами поплыли разрозненные смутные образы, затем воспоминания хлынули на него безудержным потоком, оглушая, сводя с ума, а после выстроились в ясный печальный ряд… Эльбиуса давно не было на свете; магия, наведенная им, ослабла,  — она продолжала держаться лишь по инерции, потому что никто не пытался ее снять.

Астарий смотрел другие воплощения Кевена. Оказывается, тому нигде не удавалось прожить дольше семнадцати лет. Неужто именно поэтому… он так отчаянно хотел сделать преемником именно Арсена, то есть, тогда уже Александра; искал любые пути, готов был предоставить ему все условия! Но он ушёл. Он вновь оставил его одного! Астарий не отдавал себе отчёта тогда, почему это оказалось настолько больно. Обрести, наконец, — и тут же потерять вновь; преподнести ему на блюдечке клонированную любимую, чтобы только удержать, — и так жестоко ошибиться! Но зато… зато он исправил свою вину хотя бы в одном: сейчас Александру было уже тридцать восемь. Впервые. Вот только… легче ли ему от этого, с такой жизнью? Ни говоря уже про Анжелу… Старик обхватил руками похожую на череп голову, и застонал, медленно раскачиваясь…

ГЛАВА 5

Анжела

— Ты какая-то задумчивая сегодня. — Александр поставил свою огромную чашку (любил такие, даже кофе пил из больших кружек, — много, и крепкого) с чаем на стол, оторвался от созерцания медицинских новостей в телефоне. Взглянул на Анжелу. Простая констатация факта. Можно не отвечать…

Анжела вздохнула. Она вымоталась за день, оказавшийся для нее более длинным, чем для остальных. Вернувшись с прогулки, она приготовила обед. Затем