Пролог
Оборотни в Норд-Йорке

Здесь всё чужое и пахнет чужим. Здесь снег грязен и обращается на закованной в камень земле в липкую, смешанную с гарью кашу. Здесь змеятся толстенные трубы, разветвляются, вздымаются, выныривая из-под ног скелетами мёртвых деревьев. Здесь ненавидяще шипит пар, прорываясь из-под вентилей.

Здесь правят Железо и Пар.

Здесь подводят и глаза, и нюх. Инстинкты, выручающие в лесу, тут могут погубить.

Брат и сестра замерли на краю леса, пусть чужого, пусть под властью Короны, но всё-таки леса, не забывшего, кого он укрывал своими ветвями задолго до того, как здесь обосновались подданные Её Величества.

Волк и медведь слились с густым подлеском. Небеса сеяли поздним снегом, зима и не думала уходить на покой; впереди Норд-Йорк светился бледными огнями газовых фонарей, острые глаза оборотней различали кольцо паровичков на самой окраине, где выгружался из вагонов отпахавший долгую смену работный люд.

Они не уходили. Не уходили и не перекидывались, молча укрываясь под снежными завесами, словно ждали какого-то им одним ведомого сигнала.

Волка недвижно застыла, припав к земле, снег запорошил шкуру, обращая оборотня в невидимку. В двух шагах пройдёшь – ничего не заметишь.

Медведь же, напротив, беспокойно мерил мягкой рысцой полянку, то вперёд, то назад. То и дело выглядывал через просвет в подлеске, туда, где темнели мрачные многоэтажные громады окраинных домов, обводил глазами желтеющие окна, где один за другим вспыхивали огни.

Таньша посматривала на брата, но молчала.

Оборотни ждали.

И, хотя именно медведь пялился всё время на поля, отделявшие кромку леса от городской окраины, первой вскочила на лапы Волка.

Опоздав всего на миг, замер, весь подобравшись и словно готовясь к броску, Медведь.

От окраинных домов Норд-Йорка, едва заметная в подступающих сумерках среди падающего снега, торопилась, мчалась, бежала, не щадя роскошной пушистой шубки, крупная бело-палевая кошка.

Таньша оскалилась, глухо зарычала, глаза Волки вспыхнули. Медведь нагнул голову, из пасти вырвалось злобное ворчание.

Кошка словно точно знала, куда бежать. Она не сбавляла скорости, она не глядела по сторонам, мчалась стремительно и к одной ей ведомой цели.

Оборотни встретили её у самой кромки леса. Кошка резко замерла, увидев их, спустя миг – так же резко мяукнула. Закружилась на месте, словно призывая идти за собой. Мяукнула снова, протяжно и горестно, словно заплакав.

Таньша яростно клацнула зубами. Медведь зарычал, размахнулся когтистой лапой – на стволе ближайшей сосны остались длинные царапины.

Кошка ещё раз крутнулась на месте, сделала несколько шажков к краю леса. Остановилась, обернулась, снова вопросительно оглянулась на оборотней.

Они в свою очередь переглянулись, и Медведь первым решительно вышел на открытое место.

До окраины Норд-Йорка они пробирались почти что ползком, какими-то рвами и канавами, пока под лапами кошки, медведя и волка не оказалась сырая брусчатка.

Вечер уже вступил в свои права. Оборотни и кошка остановились на задах высокого кирпичного дома, уродливого и узкооконного, с фасадом, оплетённым трубами паропроводов и железными скрепами пожарных лесниц. Все трое забились в самый глухой угол.

Кошка как ни в чём не бывало выбралась на середину двора. От помойки порскнуло несколько серых крысюков, но Ди не обратила на голохвостых тварей никакого внимания. Огляделась, мяукнула, словно давая добро.

В тёмном углу, где прятались оборотни, сгустился на миг плотный, непроглядный туман. А потом из него вышли двое – крепкий, рослый мальчишка-подросток, шириной плеч не уступавший взрослому, и стройная высокая девушка с тщательно убранными под шляпку волосами.

На них была обычная одежда городских низов Норд-Йорка. Длинные драповые пальто, сапоги и меховые полуботиночки, у девушки на шее висела муфта, мальчишка прятал широкие ладони в карманах.

Кошка Ди критически оглядела их с ног до головы, одобрительно мяукнула.

Таньша коротко взглянула на брата, слегка тронула его за плечо, и они оба двинулись к кольцу паровика. Кошка немедленно свернулась у Медведя за пазухой. На широкой его груди места было вдоволь.

На них не обратили внимания. Рабочий люд как раз проехал, разгружались последние припоздавшие. Усталые обитатели норд-йоркской окраины торопились добраться до своих квартирок, комнат и углов, повернуть краны паровых обогревателей, чтобы хоть ненадолго изгнать липкий и мокрый холод, проникающий, казалось, аж до самой сердцевины костей.

Предусмотрительно захваченная с собой в путь чужая одежда, которую Медведь всё это время таскал в своих сумках, позволила им раствориться в сыром городе. Брат и сестра так и не сели на паровик. Дворами и мусорными аллеями, переходя со «стрита» на «роуд» и обратно, меняя улицы, они медленно углублялись в город, старательно подражая во всём его обитателям. Очень помогало, что в Норд-Йорке жители закрывали низ лица маской или шарфом от вечной угольной гари, потому едва ли кто-то сумел вот так вот, походя, опознать в них обитателей земель, лежащих за Карн Дредом.

Тем не менее чем дальше уходили они от окраин, тем чаще поглядывали на них патрульные бобби. Брат и сестра одеты явно бедно, а направляются в богатые, благополучные, благородные районы Норд-Йорка… того и гляди, кто-то из полицейских мог проявить бдительность.

И Всеслав наконец решил не рисковать.

Он присел на корточки возле железного люка, что-то коротко звякнуло, и тяжеленная крышка откатилась в сторону. Брат и сестра бесшумно скользнули вниз по ржавым шатающимся скобам, не забыв аккуратно прикрыть за собой горловину канализационного колодца.

Вонь шибанула в нос, заставив Таньшу шипеть и ругаться вполголоса. Всеслав остался молчалив, он быстро шагал вперёд, словно точно зная, куда им нужно. Тоннель разветвлялся, в него вливались другие, зловонные потоки нечистот устремлялись к несчастной Мьёр, однако оборотни старались ни на что не обращать внимания. Они шли молча и быстро, Диана порой высовывала усатую мордочку из-за пазухи Медведя и тотчас пряталась обратно.

Всеслав шагал с прежней уверенностью, как и в тот день, когда выводил Молли подземными коридорами к эллингу «Геркулеса». Во всяком случае, сперва.

Таньша же с каждым шагом хмурилась всё больше. Порой останавливалась, принюхивалась совершенно по-волчьи. Потом тронула брата за рукав. Молча качнула головой, указывая на низкий и тёмный боковой ход.

Медведь тоже застыл, с шумом втянул воздух. Покачал головой, что-то негромко и вопросительно проговорил хриплым, едва слышным шёпотом.

Сестра Всеслава пожала плечами. Оба они застыли возле арки, вслушиваясь.

Таньша сделала движение, словно собираясь проделать то самое «локоть-ладонь-пальцы», но Медведь схватил её за предплечье, мол, стой, куда?

Не время.

Но дальше они шли куда осторожнее, часто замирали, прислушиваясь и принюхиваясь у боковых ответвлений, словно ожидая нападения.

Но мало-помалу, видать, встревожившее их ощущалось всё меньше и меньше. И наконец пропало вовсе, осталось где-то там, за тёмными арками, – словно спящий зверь, так и не пробудившийся в тайном логове.

Таньша, в последний раз остановившись, медленно и с укором покачала головой, словно желая сказать: «Как же ты так?»

Медведь чуть виновато пожал плечами. Дескать, «всё же обошлось, не так ли?».

Сестра его фыркнула, и они двинулись дальше.

Наконец после долгого пути, занявшего не один час, Всеслав и Таньша остановились. До этого они шли в кромешной тьме, ни разу не споткнувшись и даже не замедлив шага; а теперь встали. В руке мальчишки родился огонёк, тёплый и желтоватый, словно цветок одуванчика летом.

Выведенная чёрными буквами, выцветшая надпись на цементе гласила:

Pleasant Street.

Оборотни замерли. Ди высунулась вновь, муркнула.

Всеслав медленно двинулся по отходившему боковому тоннелю, где пробираться уже пришлось, согнувшись в три погибели.

Таньша за ним.

На поверхность они выбрались, когда в Норд-Йорке уже властвовала ночь.

Весне уже давно полагалось бы зажигать снега, растапливать скопившиеся за долгую зиму сугробы, но казалось, что вьюги и бураны решили в этом году остаться в городе аж до следующей осени.

Приржавевшая крышка поддалась не сразу, несмотря на всю медвежью силу. Брат и сестра оказались в глухом тупике, зажатом меж грязно-кирпичными стенами; над головами злобно и тонко свистел пар, выбиваясь из-под небрежно наложенной худой заплаты.

Оборотни вывернули на улицу.

Конечно, здесь, на Плэзент-стрит, фонарей было куда больше и горели они куда ярче; несмотря на поздний вечер, светились окна пабов и клубов, неспешно двигались локомобили.

Всеслав и Таньша шли к дому номер 14, сестра держала брата под руку. На них посматривали, следовало торопиться.

…Возле дома досточтимого доктора Джона Каспера Блэкуотера стояло аж четыре локомобиля с красно-бело-чёрными розетками. Особый Департамент не поскупился на людей.

Окна дома ярко освещены. Двери широко распахнуты. Туда-сюда бегают озабоченные люди в форме, глухо заливаются лаем несколько бульдогов на поводках и в шипастых ошейниках.

Всеслав потянул сестру за руку, они быстро перешли на другую сторону улицы. Собаки насторожились, шумно принюхиваясь, но вожатые их были слишком увлечены другим.

Из распахнутых дверей одного за другим выводили домашних Молли. Зарёванного, ничего не понимающего братца. Бледную как смерть, шатающуюся гувернантку Джессику, что всё пыталась что-то пролепетать непослушными губами. Угрюмую и мрачную, но глядящую прямо и твёрдо Фанни. Растерянного доктора Джона Каспера, порывавшегося заговорить с надменным офицером Департамента с тремя розетками на шевронах.

Последней волокли маму Молли. Миссис Анна Николь Блэкуотер шаталась, двое департаментских держали её с обеих сторон; одна щека её носила алый отпечаток чужой пятерни – кто-то влепил ей пощёчину.

Их всех бесцеремонно запихивали в локомобили, с лязгом захлопывая дверцы. Из труб вырывались клубы дыма, машины медленно трогались с места, шипя и выпуская пар. У раскрытого, выпотрошенного дома остался караул – трое полицейских и надутый, спесивый, словно индюк, департаментский, немедленно принявшийся отдавать напуганным бобби одну команду за другой.

Всеслав и Таньша прошли мимо, косясь, как и другие зеваки, но не задерживаясь.

На лице Медведя застыло странное выражение. Он словно окаменел, глядя прямо перед собой, но можно было не сомневаться – видит он сейчас куда больше, чем может показаться.

Таньша держала брата под руку, оживлённо размахивала другой – ни дать ни взять девушка, сходившая на удачное свидание. Она беззаботно крутила головой и даже что-то насвистывала.

Чего ей это стоило, сразу же сказала бы Старшая, не лежи та, вся израненная, в своём собственном доме далеко за Карн Дредом.

Пара миновала дом четы Блэуотеров, поднимаясь вверх по Плэзент-стрит. Всеслав явно знал, что делать и куда направляться; Таньша не задавала вопросов, она цепко и внимательно глядела по сторонам, и можно было не сомневаться – Волка крепко-накрепко запомнила каждый поворот, каждую аллею, каждый тупик и каждый люк у них по пути.

Плэзент-стрит кончилась, влилась в просторную площадь с собором и чахлым сквериком перед ним. Вечер всё сгущался и сгущался, людей на улицах становилось всё меньше, зато прибавлялось полицейских. Скоро бедно одетой парочке будет тут совсем неуютно.

Но Всеслав этого дожидаться не стал. Внезапно свернул с площади в небольшой переулок – чистый, тихий и аккуратный, с дорогими добротными таунхаусами по обе стороны, с парой открытых до сих пор кофеен – и решительно постучал в одну из дверей.

Три раза. Пауза. Два раза. Пауза. Вновь три.

Из-за плотно сдвинутых штор не пробивалось ни лучика, и довольно долго на стук Всеслава никто не отвечал.

Таньша даже нахмурилась и взглядом указала на соседнюю крышу… но тут дверь наконец дрогнула, щёлкнул один замок, другой, прошипел засов в хорошо смазанных петлях, и створка распахнулась.

Кошка Ди мягко соскочила с рук Всеслава и мигом исчезла в темноте.

Держа в мясистой, крупной, но подрагивающей пятерне неяркую свечу, на пороге дома застыл дородный джентльмен в запахнутом парчовом халате, что обтягивал внушительное пузо; по одутловатым щекам к подбородку стекали густые бакенбарды, из-под кустистых бровей пристально глядели маленькие глазки. Щёки хозяина были красны, зубы – жёлты от табака. Он был явно встревожен, в опущенной правой руке подрагивал револьвер с богатой отделкой вдоль ствола.

– Мистер Питтвик, – глядя ему прямо в глаза, негромко проговорил Всеслав. – Мы… есть приходить.

– Входите, живо, живо! – прошипел означенный мистер, поспешно захлопывая дверь у них за спинами. – Что вы себе думаете, совсем с ума сошли?! Вы хоть понимаете, чем рискуете?! Послали б весть обычным порядком, я бы сам пришёл…

По его вискам стекал пот.

– Входите, немедленно!

Он почти втащил брата и сестру внутрь.

– Мистер Питтвик, прошу прощения, но обстоятельства не оставили нам иного выбора, – вздохнула Таньша. – Не сомневайтесь, вы в полной безопасности. Нас никто не преследовал, за это я ручаюсь.

– Моя безопасность моей безопасностью, джентльмен рискует и не требует, чтобы при этом ему бы ничего не угрожало, – хмыкнул мистер Питтвик. – Я множество раз говорил – вас самих могут тут схватить!.. – Он покачал головой.

– Мы бы… хотели… – казалось, Таньша с трудом подбирает слова, – мы бы хотели передать вам снадобье. И… и вознаграждение за ценные сведения. Мы всегда держим данное слово.

– Держите-держите, это я и так знаю, – буркнул мистер Питтвик. – Даже себе во вред. Снадобье, не скрою, это хорошо, это очень хорошо…

– Вознаграждение тоже, мистер Питтвик.

– Пхе! – хозяин отмахнулся. – Гиней у меня хватает и так, а ваши деньги – вы же знаете – идут на стоящие дела. Впрочем, это уже не важно. Прошу вас, проходите, проходите! Прислугу я, хе-хе, как раз отпустил. Очень, очень удачно получилось. – Он поставил подсвечник на массивный комод, потёр волосатые руки. – Снимайте ваши кошмарные пальто! Мисс Таньша, вы, как я успел убедиться, наделены тонким вкусом, почему же вы избираете для прогулок по Норд-Йорку такой ужас? В нём, помимо всего прочего, ещё и небезопасно разгуливать по нашим кварталам!

Таньша с достоинством повела тонким плечом.

– Так было нужно, мистер Питтвик.

– Ну, коль нужно, значит, нужно, – сообразил толстяк. – Проходите, проходите! Мистер Всеслав? Про-хо-ди-те!

Медведь нахмурился, встряхнулся, сбрасывая оцепенение.

За богатой прихожей с тёмными резными панелями морёного дуба на стенах открылась гостиная с уютно потрескивающим камином. Здесь стояли массивные высокие кресла с полосатой обивкой; меж окнами примостился диван с низким кофейным столиком; по стенам горели газовые рожки, давая яркий белый свет.

Висело много портретов и светографий в овальных рамках, высился у дверей, что вели дальше в глубь дома, высоченный, под потолок, книжный шкаф, заставленный увесистыми томами.

Мистер Питтвик небрежно положил револьвер на бюро.

– Присаживайтесь, мисс, и вы, мистер. Я так понимаю, случилось нечто экстраординарное, иначе вы передали бы эликсир обычным способом. Пойду, пожалуй, поставлю кофейник, ничто так не способствует беседе, как чашечка ароматного кофе моей собственной варки. Или вы предпочтёте чай, мисс Таньша? Вы, мистер Всеслав?

– Совершенно неважно, мистер Питтвик. На ваш вкус.

– Тогда кофе, – решил хозяин. – Только что доставили свежую партию зёрен, обжарка особенно хороша! Располагайтесь, располагайтесь! Свежие газеты… ах да, мистер Всеслав ведь не читает…

Мистер Питтвик скрылся в направлении кухни, где немедленно что-то зашипело и забулькало.

Всеслав осторожно, словно боясь что-нибудь сломать, аккуратно уселся на край дивана; казалось, он готов сорваться с места в любой момент. Таньша села тоже, но куда более свободно. Длинное скромное платье до пят и чепец делали её похожей на горничную, но Волку это, похоже, ничуть не смущало.

Вскоре хозяин самолично внёс в гостиную поднос и принялся расставлять на кофейном столике чашки.

– Небось такого-то в ваших лесах не пьёте… – приговаривал он. – Мистер Всеслав! Не смотрите на меня такими голодными глазами, честное слово, мне страшно. Может, чем-нибудь закусить? Что-то мясное? Мисс Таньша! Не могли бы вы перевести вашему спутнику, что я…

– Всё бы вам шутить, мистер Питтвик, – светски улыбнулась верволка. Однако обернулась, кивнула брату.

Всеслав одним движением бросил на стол тяжело звякнувшую кожаную сумочку.

– Ну и зачем это сейчас? – кислым голосом осведомился мистер Питтвик. – Скажите лучше толком, что случилось!

– Дело прежде всего, мистер Питтвик, – непреклонно сказала Таньша. – Здесь золотые гинеи. Разной степени износа, разных годов чеканки. Всё, как вы говорили, как полагается для сохранения конспирации.

– Не сомневаюсь. – Хозяин даже не взглянул на кошелёк. – Спасибо, конечно. Гинеи лишними не бывают, особенно когда сбор сведений требует таких расходов. С нужным человечком пообедай, подарок преподнеси, то да сё…

– Откройте кошелёк, мистер Питтвик, пересчитайте.

– Пересчитывать? Помилуй боже, мисс Таньша, вы и ваши меня никогда не обманывали. В отличие от своих… – Он злобно скривился. – Однако, – Питтвик поднёс к губам чашечку с кофе, – вы пожаловали поистине в странное и неурочное время. Я понимаю, случилось что-то из ряда вон и требуется моя немедленная помощь. Я прав?

– Вы правы, мистер Питтвик, – сокрушённо вздохнула девушка-волк, а Всеслав глухо рыкнул, совершенно по-медвежьи.

– Я так и знал. – Толстяк со стуком поставил чашечку. – Что ж, рассказывайте. Чем я могу помочь?

– Если потребуется повышенное вознаграждение, мистер Питтвик, – начала было Волка, но хозяин резко перебил её:

– Мисс Таньша. Поверьте, не все жители Империи – скаредные сребролюбцы, готовые по сходной цене продать родную мать. Вас я не виню – вы ещё слишком юны, но всё-таки пора бы и понять, что я помогаю вам не за деньги и даже не ради эликсира. Если б мне нужен был только он, я давно бы ушёл к вам, за Карн Дред, как мне предлагала госпожа Средняя.

– Мы знаем, – слегка покраснела Таньша. – И ценим, мистер Питтвик, поверьте…

– Я надеюсь, – негромко и очень серьёзно сказал толстяк, – сделать моё Королевство хоть немного лучше. Помочь исправить его ошибки, если, конечно, это называть ошибками, а не преступлениями. Поэтому давайте перестанем толковать о вознаграждениях и поговорим о деле. Деньги деньгами, они наверняка понадобятся, но что сейчас требуется? Как вы, не сомневаюсь, осведомлены, возможности мои хоть и не безграничны, но достаточно существенны…

– Расскажите нам об Особом Департаменте, мистер Питтвик.

– И только-то? – удивился хозяин. – Это я всегда, это я с удовольствием – об этих-то душегубах, что едва не сцапали меня в своё время. – Толстяк поморщился, словно куснув лимон. – Однако должен заметить, вопрос слишком общий и неконкретный. Что именно вам нужно узнать, мисс?

– Многое. Мы знаем только их штаб, главное здание. Но где они держат пленников? Тех, кто попал им в руки? Или их сразу отправляют на юг?

– Понимаю, понимаю. – Блеск в глазах мистера Питтвика становился всё ярче. – Наши доблестные борцы с чародейством и волшебством схватили кого-то, кто нужен вам. Быть может, расскажете поподробнее? Не волнуйтесь, мисс Таньша, ваша тайна умрёт во мне. Вы же знаете – без эликсира госпожи Средней мне… будет плохо, скажем так.

– Поэтому мы к вам и пришли, мистер Питтвик. Эликсир у меня тоже есть, как я и говорила.

– Я знаю, мисс Таньша. Вы меня никогда не подводите. – Толстяк вновь отхлебнул кофе. Ни Волка, ни Медведь к своему даже не притронулись. – Кроме главной штаб-квартиры, я знаю, Департамент негласно использует здания на Кингс-роуд и Сеймур-плаза; там нет никаких опознавательных знаков, вывесок, ничего, только совершенно невинные банковские конторы, кофейни да пара пекарен. Берегутся… Сейчас достану карту…

…Над картой – подробнейшим, в игольчато-тонких чёрных линиях чертежом Норд-Йорка – они склонились все вместе.

– Здания Особого Департамента, о которых мне известно, – здесь, здесь и здесь. Однако не думаю, дорогая моя мисс Таньша, что это вам как-то поможет. Слишком крепкие ворота, слишком много охраны. Где на виду, где скрытой. С бухты-барахты не взять, не прорваться. У меня, однако, есть предложение получше. – Мистер Питтвик, хитро сощурившись, дождался, пока Таньша не кончила переводить его слова Всеславу. – Нам нужен… скажем так, кто-то осведомлённый. Кто-то, кому… мы сможем задать вопросы. Я знаю джентльменов, которые как раз и сведущи в подобных делах. А самое главное – знаю, где они собираются. Офицерский клуб. Клуб «Пороховая бочка». Пушечный клуб, разумеется. Там проводит время их верхушка. – Он наморщил лоб, задумавшись, потом покачал головой. – Думаю, мисс Таньша, это будет самым правильным. Задам-ка я кому следует соответствующие вопросы. Внутреннего распорядка Особого Департамента не знает, увы, никто, впрямую расспрашивать об этом слишком опасно. Всё, что я могу сказать вот прямо сейчас, – что выявленных магиков, конечно, сразу никуда не отправляют. Но и в штаб-квартире не держат. Я постараюсь выяснить завтра в Пушечном клубе. Да, гинеи ваши будут очень кстати, мне скоро платить туда годовой взнос… Кого вы разыскиваете, понятное дело, мне знать нельзя? Впрочем, простите, кажется, я осведомляюсь об этом уже второй раз, как будто в первый вы промолчали недостаточно красноречиво…

– Вообще говоря, нет, знать вам об этом не стоит, мистер Питтвик. Не потому, что мы вам не доверяем, а потому, что заботимся о вашей безопасности. Но сейчас случай особый. Может, я и расскажу ещё. Никто не знает, как обернётся дело. Но вы правы, Особый Департамент схватил одного человека, который… очень ценен для нас. Не торопитесь спрашивать о нём, мистер Питтвик, лишнее знание в наши дни – штука опасная.

– Боже мой, мисс Таньша, – всплеснул руками толстяк, – можно подумать, вы вышли из лучшего пансиона столицы! Рассуждаете совсем не как… – Он осёкся.

– Не как варвар? – ухмыльнулась Волка.

– Я не это имел в виду, – пробурчал хозяин, опуская глаза.

– Неважно, мистер Питтвик. Достаточно, если вы будете слушать и если вы сообщите нам, где мы сможем найти того, кого… кого разыскиваем. Это очень, очень важный пленник для Департамента. А вы бы лучше пошли поставили ещё кипятка, ваш эликсир надо тщательно взболтать и развести в нужной пропорции…

– Понимаю, мисс, и сразу же этим займусь. Отправлюсь… скорее всего, именно в Пушечный клуб. Или в «Пороховую бочку». Дело ведь в том, мисс Таньша, что головка Департамента, которую знаем мы, джентльмены Норд-Йорка, – это только видимая часть айсберга. Я ведь уже имел честь указывать в своих сообщениях, что куда страшнее и опаснее их незримое руководство. Оно не носит красно-бело-чёрных розеток, не напяливает эту дурацкую форму, но верховодит всем. Это, увы, предел мне известного, и дальнейшие вопросы сопряжены…

– С ненужным риском, мистер Питтвик. Мы понимаем. Вы до сих пор не прибрали свои гинеи.

– Гинеи… – недовольно проворчал толстяк. – Хватит уже о гинеях, мисс Таньша. Разберёмся с ними, никуда они не денутся. Вот что, давайте так. Вы остаётесь здесь. Наверху, в рабочем кабинете. Там есть задняя комната… впрочем, вы знаете. Отдохнёте. Я разберусь с прислугой. Подождите день-два. Завтра вечером я наведаюсь в Пушечный клуб. Разузнаю, что смогу. И надеюсь, завтра же вы сможете… начать действовать.

Ухмылка на красноватом лице мистера Питтвика не сулила тем, против кого ожидались оные «действия» Таньши и Всеслава, ничего хорошего.

– Мы принимаем ваше предложение, мистер Питтвик. И благодарим за него.

– Ах, пустяки, мисс Таньша, – вздохнул хозяин дома. – Я понимаю. Вы спасаете кого-то из своих, необычайно для вас важного. Впрочем, вы бы спасали и не важного – Rooskies своих не бросают, как уверяют все до единого офицеры Горного Корпуса. Я постараюсь. Постараюсь, как только могу. А гинеи… обещаю вам, мисс Таньша, они пойдут на доброе дело, уж об этом я позабочусь.

Часть первая
Подземелья Норд-Йорка

Глава 1

– Имя! – гаркнула прямо в ухо переговорная труба так, что Молли Блэкуотер невольно поморщилась. – Имя, ведьма!

– Моллинэр Эвергрин Блэкуотер, – сказала она в подсунувшийся к самым губам другой рупор.

Здесь не было ничего живого, здесь всё приводил в движение пар. А она, Молли, совершенно одна-одинёшенька, была прикована к жёсткому крутящемуся табурету: ни повернуться, ни плечами подвигать, и в запястья больно врезаются стальные браслеты наручников. Вокруг – стены бронированного стакана, где-то высоко над головой – узкие бойницы. Светят слепящие прожектора, мощностью чуть ли не как на маяке. И, отфыркиваясь паром, словно две металлические змеи, двигаются туда-сюда переговорные трубы. Зачем им это непрерывное движение, Молли понять не могла. Ведь достаточно отрегулировать их один раз для каждого пленника…

– Место жительства!

– Плэзент-стрит, дом 14, Норд-Йорк. – Она устало повторяла никому не нужные слова. Зачем они спрашивают это, если и так всё отлично знают?

– Род занятий!

– Ученица пятого класса частной школы миссис Линдгроув.

– Назовите имена ваших родителей!..

Молли повиновалась.

– Ближайших родственников по материнской линии!.. Ближайших родственников по отцовской!.. Их местожительство!.. Род занятий!..

Вопросы следовали один за другим.

Молли отвечала. Механическим, ничего не выражающим голосом. Всё это не имело уже никакого значения. Особый Департамент знал, конечно же, всё – и о её родителях, и о всей родне, где бы в пределах Королевства – или Империи – она ни проживала. Им нужно от неё что-то иное, но что?

Она не знала. И магия помочь не могла, потому что её, похоже, не осталось совсем, она словно бы умерла. «Локоть-ладонь-пальцы» больше не работало. Тепло не сбегало к кончикам ногтей, и огонь не срывался с рук, словно Молли враз сделалась самой что ни на есть обыкновенной, самой заурядной девочкой во всём Норд-Йорке.

Тишина. Её перестали спрашивать. Зашипев, отодвинулись обе переговорных трубы. Молли сидела, уставившись перед собой, и старалась ни о чём не думать. Вот просто ни о чём, и всё тут. Вытеснить из головы, чтобы ничего не осталось. Чтобы не завизжать от нестерпимого ужаса при одной мысли о том, какая судьба теперь её ожидает. Это очень легко сказать, но попробуй-ка сделай!

Ей, однако, удалось. Причём не то чтобы Молли как-то по-особенному старалась. Нет, просто глядела на серый цемент стакана вокруг себя, на железные скобы, уходившие куда-то под потолок, к люкам. Этого оказалось достаточно.

– Мисс Моллинэр, – заговорил вдруг новый голос, женский. Строгий, но… спокойный. Чем-то похожий на голос госпожи старшего боцмана Барбары Уоллес. – Мисс Моллинэр, у вас есть шанс изменить свою судьбу.

Голос прозвучал, но Молли даже не шелохнулась. Внутри была пустота, огромная, зияющая. Молли и помыслить не могла, что такое вообще бывает. И она, эта пустота, занимала её сейчас больше, чем все и всяческие голоса.

Магия всегда была с ней, теперь она понимала это. Всегда-всегда, только она не замечала, как не замечаешь биения сердца или дыхания.

Всегда была, а теперь её не стало. Наверное, она надорвалась – там, на поле под Мстиславлем, сокрушая бронированных гигантов Королевства…

– Мисс Моллинэр! – настойчивее повторил женский голос. – Вы слышите меня, мисс?

– Я слышу, – едва-едва шевельнула губами девочка.

– Прекрасно, – обрадовались на том конце переговорной трубы, вновь присунувшейся к самому уху Молли. – Мисс Моллинэр, вы можете изменить свою судьбу. Вы спросите, как?..

Голос явно ждал её вопроса, но Молли молчала. Возникла странная пауза.

– Разумеется, чистосердечным раскаянием. – В голосе, вынужденно заговорившем вновь, слышалось раздражение. – Чистосердечным раскаянием и оказанием деятельной помощи следствию…

– У меня нет никакой магии, – негромко сказала Молли. Повела затёкшими плечами и повторила в начищенный раструб, уже громче, увереннее, злее: – У меня нет никакой магии! Отпустите меня! Я хочу домой, к маме и папе!..

«Нет, – вдруг подумала она. – Я хочу не к ним. Вернее, не только к ним. Я хочу… к нему. К Всеславу и к Волке. И к госпоже Старшей тоже хочу; пусть бы она меня выпорола, пусть бы высекла, посадила на хлеб и воду, только б с ней всё было в порядке и она бы снова учила меня…»

Наворачивались слёзы. Горячие и злые, предвестники драки, а не бессильных рыданий.

– Мы, конечно же, отпустим тебя[2] к маме и папе, – немедленно посулил женский голос, сделавшись заметно мягче и даже ласковее.

«Врёт, – зло подумала Молли. – Никуда они меня не отпустят. Никогда и ни за что».

Она сама не знала, откуда взялись в ней эти злость и жёсткость. И ещё решимость. Она не сдастся, она не уступит!..

– Мы отпустим тебя, но и ты должна нам помочь, – увещевала незримая собеседница.

– Я… готова… – выдавила из себя Молли. – Только я не знаю, как… а магии у меня никакой нет… можете проверить… всё равно ничего не найдёте…

Переговорная труба отодвинулась. В ней раздавались приглушённые голоса, но слов Молли уже не разбирала. Потом наверху, над головой, что-то зашипело и заскрипело; прямо перед девочкой опускался знакомый уже аппарат – одна из тех самых камер, перед которыми Особый Департамент сажал проверяемых на наличие чародейских способностей.

Объектив надменно уставился прямо в лицо Молли. Она подняла взгляд. Что-то подсказывало, что корчить злобную гримасу не стоило; не помешали бы сейчас разве что слёзы, но они, как назло, скатываться отказались.

Внутри камеры что-то зажужжало, из отводного патрубка вырвалась тонкая струйка пара.

Молли точно наяву представила, как мелют, движутся там шестерни, как трудятся миниатюрные цилиндры, поршни, золотники и червячные передачи. Как может камера «видеть» магию? Чем она её меряет? И кто придумал этакий аппарат? Мог ли его создатель – вдруг напряглась Молли, – мог ли он сам быть магом? Мог ли он искренне трудиться на благо Королевства или, по крайней мере, верить, что трудится, – или же его заставили?

Камера трещала. Глубоко-глубоко за линзами посвёркивали какие-то огоньки.

Длилось всё это куда дольше, чем обычная проверка в школе. Камера то подплывала, то отплывала, заезжала то справа, то слева, а один раз даже глянула Молли в затылок.

Наконец внутри полированного корпуса прибора что-то хрюкнуло, фыркнуло, крякнуло, наверху вновь зашипело, и камеру утянуло под потолок.

Молли осталась сидеть, изо всех сил стараясь, чтобы на лице ничего не отражалось, кроме плаксивого недоумения.

– Мисс Моллинэр, – после паузы вновь заговорил женский голос, – я уже сказала, мы отпустим вас домой. Но сперва ответьте нам на вопросы…

– У меня ведь нет никакой магии, ведь правда, да?! – выкрикнула Молли. – Нет и никогда не было!..

А вот это оказалось ошибкой.

– Об этом, мисс Моллинэр, мы и собирались с вами поговорить, – не без удовольствия объявил голос. – Начнём с самого начала. Признаёте ли вы, мисс Моллинэр Эвергрин Блэкуотер, что, использовав магию, вы позволили скрыться от правосудия вашему дружку, мелкому воришке Уильяму Стивену Мюррею?

– Не признаю, – мгновенно выпалила Молли. – У меня нет никакой магии!

– Не так быстро, моя дорогая, не так быстро, – холодно бросила незримая собеседница. – У нас к вам очень, очень много вопросов. Больших и поменьше, разных. Имеются показания свидетелей, утверждающих, что рядом с вами и, возможно, в связи с вами имели место события, весьма похожие на вызванные магией. Что вы можете сказать об этом?

– Ничего не знаю! – отпёрлась Молли. – Не было у меня никакой магии никогда! Если б она у меня была, ваша камера бы уже это показала!

– Это уже вас не касается, дорогая, что нам показала наша камера. Ладно. Зайдём с другой стороны. Вы же не станете отрицать, что знаете мистера Мюррея?

– Не стану, – решительно сказала Молли. – Я его знаю… знала. Мы… так, приятели. Были. Раньше. Разве это запрещено?

– Оставим в стороне вопрос, что общего могла иметь девочка из приличной, уважаемой семьи с подобного рода отщепенцем, обитателем дна. – Молли была уверена, что допрашивающая сейчас поджала губы, тонкие, бледные, бескровные. И вообще в воображении Молли она походила на рыбу. – Оставим это в стороне и спросим, когда вы видели мистера Мюррея последний раз?

– Не помню, – нагло соврала Молли. – Давно. Зимой. Ещё до Рождества.

– При каких обстоятельствах?

«Какой глупый вопрос», – подумала Молли.

– Ни при каких, – дерзко ответила она вслух. – Мы… играли. На улице. На Пистон-стрит.

– А при каких обстоятельствах вы познакомились с Сэммиумом Перкинсом?

– Не помню, – немедля выпалила Молли. – Где-то на улице…

– Вот так и начинается дорога вниз, – недовольно прокомментировали наверху. – Сомнительные знакомства, приятели с городского дна… да ещё и мальчишки!

Молли молчала.

– Вам известно, мисс, что означенный Сэммиум Перкинс был идентифицирован как потенциально наделённый магией?

– Нет, – вновь соврала Молли. – Ребята говорили, что всю их семью… увезли на юг, вот и всё. У кого-то из них нашлась магия…

– Именно, мисс Моллинэр. «У кого-то из них нашлась магия», как вы верно сказали. Однако это как раз и делает вышеупомянутого Сэммиума Перкинса, как мы говорим, потенциально наделённым магией. Всё понятно, мисс?..

А теперь мы возвращаемся к вам. Вы признали знакомство с двумя весьма опасными субъектами, мистером Мюрреем и мистером Перкинсом. Расскажите нам, мисс, что случилось с вами двадцать третьего декабря прошедшего года?.. Когда вы исчезли из дома?

– Ничего со мной не случилось, – отрезала Молли. – Вот она я, живая и невредимая!

– Не валяйте дурака, мисс! – заледенел голос. – Двадцать третьего декабря персоналом Особого Департамента был проведён внеплановый досмотр вашей семьи. Вас дома не оказалось. Ваши родители заявили о пропаже в полицию. Где вы находились?

– Пряталась.

– Где?

– В… в Нижнем Норд-Йорке. Канализация, трубы, все дела.

Допрашивающая помолчала.

– Вам, похоже, интересно, что мы сделаем с вами, если вы продолжите беззастенчиво лгать нам в лицо. Мисс Моллинэр, у меня хватает терпения и не на таких наглецов, как двенадцатилетняя соплячка. Мы провели подробное дознание. И установили, что, покинув дом, вы втёрлись в доверие к утратившим бдительность бывшим членам экипажа бронепоезда «Геркулес» Барбаре Уоллес и Реджинальду Картрайту. В своих показаниях они оба утверждают, что приняли вас, потому что увидели на вашей спине следы жестоких побоев. Оставляя пока в стороне тот факт, что на бронепоезде вы назвались вымышленным именем, сосредоточимся на факте якобы перенесённых вами «избиений», о чём есть соответствующий акт…

Голос бубнил что-то ещё, но Молли уже не слушала.

«Бывшие члены экипажа…»

Что, что они сделали с госпожой старшим боцманом?! С коммодором?!

Да, они были солдатами Королевства. Но зла к ним Молли сейчас не испытывала, совсем даже наоборот.

Она прикусила губу, чтобы не вырвалось ненужное.

– …При осмотре вас врачами Департамента, однако, не было выявлено никаких следов, даже большой давности…

– А я-то тут при чём? – дерзко возразила Молли. Злость копилась, грозя прорваться наружу. Отчего-то она перестала бояться. – Мало ли что написать можно!

– Верно, – неожиданно согласился голос. – Однако это ещё одно доказательство ваших способностей, мисс Моллинэр. Ни Уоллес, ни Картрайт до того не были замечены в каких бы то ни было симпатиях к… таким, как вы.

– Какие ещё способности?! У меня нет никакой магии! Вы ведь её не увидели сейчас, не увидели никакой, правда?!

– Вопросы здесь задаю я! – чуть не взвизгнули на том конце переговорной трубы. – Что вы сделали, чтобы Картрайт и Уоллес увидели на вашей спине какие-то следы? Или никаких следов никогда не было, а эти двое просто предатели, вступившие в заговор против Короны?

– Ничего не знаю! – отрезала Молли. – Ни следов, ни заговоров!

– То есть вы отрицаете…

– Я всё отрицаю!

– Вас опознали, – усмехнулся голос. – Те самые Уоллес и Картрайт. Мы можем повторить очную ставку. Они содержатся здесь же, у нас. Под надёжной охраной, – злорадно закончила говорившая.

Молли опустила голову. Конечно, подумала она. Уж тут-то Особый Департамент своего не упустит.

– Мне всё равно, – с неожиданной силой бросила она.

– Едва ли, мисс, едва ли. У нас очень богатые арсеналы. А вы подвергаете свою семью неоправданным опасностям, отказываясь сотрудничать со следствием!..

Семью. «Подвергаете свою семью неоправданным…» О-ох!

Молли ощутила, как из неё словно кто-то вырвал сердце. Шея, плечи, грудь, руки, живот – всё обратилось в одну сплошную глыбу льда.

Они схватили маму. И папу. И братика. И – наверняка! – даже Фанни и бедную Джессику, которые тут ну вообще ни при чём…

Что они смогут с ними сделать?!

«Всё, что угодно», – мрачно сказал Всеслав.

«Хуже, чем что угодно», – подтвердила Волка.

Голоса оборотней раздались близко-близко, настолько близко, что Молли аж дёрнулась. Они тут?.. Они пришли на помощь?!.

Ну конечно же, нет. Она по-прежнему одна в глухом бронированном стакане.

– Очень советуем вам проявить благоразумие, мисс Моллинэр. Впрочем, я уступаю место вашей дорогой матушке. Надеюсь, она сумеет объяснить вам – хотя бы сейчас, – как нужно себя вести.

Молли сжалась. Ледяная глыба, сковавшая её, поднялась до самого подбородка.

И верно – из жерла слуховой трубы раздался мамин голос, слабый, растерянный, напуганный:

– М-молли? Молли, ты… это ты? Да, ты…

– Мама. – Молли крепко зажмурилась. Крепко-крепко, но сейчас слёзы потекли сами и сразу.

– Молли, милочка… девочка моя… – Казалось, мама не знает, что сказать, она будто забыла все до единого ласковые слова. – Молли, я не понимаю, что ты натворила… Но, что бы ни случилось… умоляю тебя, скажи господам из Особого Департамента всё, что ты знаешь… они наши защитники… Прошу, Молли…

– Мама. – Молли по-прежнему не открывала глаз. – Мама, не надо, пожалуйста!..

– Как же «не надо»?! – Мамин голос окреп, в нём послышались прежние властные нотки. – Ты устроила нашей семье бог весть что! Ввергла нас в ужасную беду! Тебя следовало бы примерно высечь и вообще сечь каждую субботу просто для острастки, мисси! Как видно, я была с тобой слишком добра!..

Мама. Просто мама.

Молли не обижалась. Наоборот, она вдруг ощутила себя куда старше, сильнее и мудрее, чем её бедная запуганная мамá, как та любила произносить.

– Вы сейчас же расскажете всё, что знаете, мисси! – Мама обретала почву под ногами. Вернулось привычное «вы». – Вы всё поняли?! Немедленно! Расскажете! Всё!..

– Хорошо, мама, – негромко проговорила Молли, не открывая глаз. – Только не кричите, пожалуйста.

– Давно бы так, – немедленно вмешалась допрашивавшая. – Благодарю вас, миссис Блэкуотер, вы нам очень помогли. Мисс Моллинэр, отвечайте!

– На что? – сдерзила Молли.

– Где вы были после своего исчезновения из родного дома, – терпеливо повторила департаментская дама.

– Но я же ответила, – самым невинным голоском проговорила Молли. – Пряталась в Нижнем Норд-Йорке.

Тишина.

– Вы сами накликали это на себя, мисс Моллинэр, – холодно прозвучало из переговорной трубы. – Поднимайте её!..

В тот же миг внизу что-то зашипело, застучало, и вся платформа с железным табуретом и прикованной к нему Молли поползла вверх.

Проползла несколько футов и вдруг с жутким, рвущим слух скрежетом остановилась. Из переговорной трубы приглушённо донёсся чей-то ядовито-холодный голос:

– Вы с ума сошли, Дженнифер. Вытягивать этакую… – непонятное слово, Молли не удалось ни понять, ни хотя бы разобрать, – из бронеячейки?!

Ответа той самой Дженнифер (судя по всему, именно она допрашивала Молли) девочка уже не услыхала.

Медленно, рывками, сиденье вместе с Молли опустилось обратно.

– Слушайте меня, мисс Моллинэр, – негромко раздалось из трубы, и это был уже мужской голос. – Слушайте меня внимательно. Я отлично знаю, кто вы такая и чем были заняты всю зиму. Более того, мы с вами встречались. Встречались, хоть и не были формально представлены друг другу. Исправляю сию досадную оплошность: лорд Джонатан Эдвард Маурис Спенсер, девятый граф Спенсер и пятый виконт Алтхорп, к вашим услугам, мисс. Да, кстати, вздумаете меня титуловать, запомните – я предпочитаю наше старое доброе «эрл» теотонскому «графу».

Молли сжалась. Голос был силён, отнюдь не груб, но в нём таились и опасно-мягкие нотки. «Нож убийцы, скрытый под чёрным плащом ночного странника» – в какой из книг она это читала?

Лорд Спенсер… Значит, он её видел. Или чувствовал. Значит, он, скорее всего, сам…

Молли похолодела.

Маг Королевства? Тайный маг?

– Если я правильно истолковал ваше молчание, вы меня вспомнили, мисс, – отчеканила ей прямо в ухо переговорная труба. – Очень хорошо, мисс. Может, теперь вы бросите ломать комедию и мы поговорим серьёзно?

Он знал. Они знали. Знали всё время, но хотели, чтобы она начала рассказывать сама. Им было важно, чтобы она созналась.

Но этой радости она им не доставит. Во всяком случае, пока.

Он бы её не одобрил. Волка бы рассмеялась ей в лицо.

– Собственно говоря, свои приключения до гибели «Геркулеса» можете опустить. Они нам известны в деталях. Показания той же Уоллес, Картрайта, других выживших с бронепоезда… Начните с того момента, когда вы оказались на спине медведя. Вот это нас интересует, и весьма. Рассказывайте, мисс, и со всеми подробностями. В противном случае, – прежним ровным голосом продолжал лорд, – нам придётся применить… особые методы. Нет, не к вам, мисс. К вашей семье. Я буду сожалеть об этом, но, как вы понимаете, безопасность Империи – превыше всего.

Молли не знала, как удержалась на круглом железном табурете, как не свалилась с него без чувств – наверное, только благодаря сковывавшим её цепям.

Конечно, что им ещё остается! Только… только пытка. Об этом в её классе не осмеливались даже шептаться, когда с пылающими щеками обсуждали на переменке, какая судьба ожидает раскрытых и арестованных Департаментом малефиков.

Но, в конце концов… если они и так знают, что она была у Rooskies, что изменит её признание? Ровным счётом ничего.

– Что тут рассказывать. – Молли постаралась равнодушно пожать плечами, но они всё равно вздрагивали при одной мысли о том, что может случиться с мамой или братиком. – Они меня похитили.

– И это мы знаем, – хладнокровно сказал лорд. – Что случилось потом?

– Меня утащили за перевал…

– За перевал?.. Как интересно! А вы не пытались бежать, мисс?

– Нет… я не знала дороги… я не знала, как выжить в лесу… зимой…

– Мне представляется, мисс, что вы выжили бы даже на голом льду Северного моря, – ядовито заметил лорд. – Впрочем, неважно. Итак, вас похитили, утащили за перевал, и что же дальше?

– Дальше? Ничего. Держали в каком-то городке… В каком-то доме… не в темнице… Обращались хорошо… не обижали… кормили. Потом отпустили. Когда… когда уже не стреляли. Проводили обратно за перевал… вернули одежду…

– М-м, мисс, то есть пребывание ваше там было совершенно лишено всех и всяческих событий? Вы очаровательно скучали в плену, и только?

– Да. И только!

Молли упрямо врала и выкручивалась. Если они «всё знают» и тем не менее задают вопросы, значит, им нужны мои ответы.

– И вы ничего не знаете о событиях, что имели место там этой зимой?

– Слышала, что Королевство наступало… а потом отступило.

– Прекрасно. Значит, там по крайней мере нашлись говорящие на нашем языке.

– Была… одна девушка… она рассказала… после этого меня и выпустили. Сказали, можешь возвращаться домой… Ну, я и вернулась…

Молчание. Вернее, на другом конце звуковой трубы о чём-то быстро и горячо переговаривались, сильно понизив голос. Слов не разобрать, но спорят ожесточённо. Интересно, почему же они не закрывают раструб?..

– Во мне нет никакой магии! – громко повторила Молли. – Отпустите меня домой, пожалуйста! Я… я плохо поступила, что соврала, я знаю… но я боялась! И боюсь! Боялась говорить о варварах… Но я не злодейка! Не… не магичка!.. Честное-пречестное слово! Мама! Мама, ну скажи им, ну пожалуйста, я ведь не врунья, ведь я же не!..

Это была последняя надежда. Потому что говорить им про магию, конечно, нельзя ни в коем случае.

– Похвально, мисс Моллинэр, что вы наконец-то решили сказать хоть толику правды, – после паузы вновь взял слово лорд Спенсер. – Да, вы провели остаток зимы у варваров… но только ли сидели там взаперти?..

– Ну-у… не только. Гулять меня выпускали тоже…

– Каждый раз, когда вы прикидываетесь дурочкой, мисс Моллинэр, честное слово, мне хочется лично вас выпороть. Что вы делали у варваров, отвечайте! Почему удостоились чести быть отпущенной?! Почему вас сопровождал сюда, к Норд-Йорку, целый отряд?!

– Какие отряды? Никаких отрядов! Нет было их!.. – невольно возмутилась Молли.

– Отрядов не было? – усмехнулся лорд. – А кто же вас довёл до Норд-Йорка? Одна вы бы не добрались, мисс. Эту сказку можете даже и не начинать.

– Меня проводили, – опустила голову Молли. – Двое. Двое варваров.

– Подробностей, мисс Моллинэр, подробностей. Я жажду подробностей! Кто они, как их имена, как вы с ними говорили…

– Они не назвали имён. Двое… двое охотников. Они со мной не говорили. Просто вели, и всё. Кормили. Показывали путь. И… и всё. Я ж не знала их языка… Мы расстались на окраине Норд-Йорка. Они повернули назад, а я… я пошла домой…

И Молли всхлипнула. Она очень надеялась, что вышло это достаточно натурально.

– Ничего-то вы не знаете, мисс Моллинэр. Совсем-совсем ничего… Вы неплохо рисуете, мисс, может, сумеете нам изобразить этих своих спутников?

– Смогу, отчего ж нет? – пожала плечами Молли. – Дайте карандаш с бумагой, и нарисую. А вы меня отпустите ведь?

– Отпустим, отпустим, – нетерпеливо бросил незримый лорд. – Но не ранее вашего рассказа, как же именно – в представлении варваров – случилось так, что наша армия, гм, вынуждена была повернуть назад.

– Н-не знаю. – Молли растерялась. Растерялась по-настоящему. – Мне не говорили… я ведь сказала уже, что их речи не понимаю… ну, кроме там «дай», «есть», «пить», «да», «нет»… – Ох, хоть бы уж получилось так, чтобы поверили!..

– М-да, – задумчиво протянул лорд Спенсер. – История, конечно, невероятная. Варвары захватывают в плен ребёнка, девочку, дочь хоть и не самого высокопоставленного, но всё-таки служащего Империи, доктора, каких мало. И ничего не требуют взамен. У нас есть их пленные, которых можно попытаться выкупить, – но о них ни слова. Можно потребовать пороха, пуль, ружейных патронов, лекарств, ещё чего-то полезного – опять же ни слова. Вместо этого Rooskies зачем-то держат пленницу несколько месяцев, без цели и смысла, а потом, также без цели и смысла, отпускают, да ещё и провожают до Норд-Йорка! Дженнифер, вы верите в подобную чушь?

Бур-быр-бар, что-то неразборчивое в раструбе.

– Вы, мисс Моллинэр, с нами не откровенны. Вы скрываете от правосудия слишком и слишком многое. Да ещё и оскорбляете нас своими нелепыми выдумками, полагая, что мы поверим подобным россказням двенадцатилетней девчонки!..

Молли промолчала. Да и что она могла сейчас сказать?

– Дженнифер, вам и остальным следует удалиться. Нет, нет, за мою личную безопасность вам беспокоиться не стоит. Семейство Блэкуотеров оставьте здесь тоже. Механики! Поднимайте заключённую.

– Но, ваша светлость… – разобрала Молли. – Вы же сами запретили…

– Обстоятельства изменились, а мне одному она вреда не причинит, – с оттенком нетерпения бросил эрл. – Не сомневайтесь, Дженнифер. Эй, вы, там, на лебёдке! Мне что, требуется повторять мои приказы дважды?

И на сей раз табурет со скованной девочкой пополз вверх уже до конца.

Она замерла и сжалась, крепко зажмурилась. Мама… братик… папа…

Глухой плотный щелчок, и подъём прекратился.

– Ну-ну, – услыхала она снисходительный голос лорда Спенсера. – Где же ваши смелость и твёрдость, мисс Моллинэр? Неужто вы даже не рискнёте взглянуть мне в глаза?!

– Спенсер, ей двенадцать лет, – вдруг раздался голос папы. И Молли никогда ещё не слышала у папы такого голоса. – Это не воин Rooskies. Это моя дочка. Подданная Её Величества. Не много чести запугивать её и бахвалиться силой!..

– На вашем месте я бы помолчал, мистер Блэкуотер, – холодно объявил лорд. Молли по-прежнему не могла заставить себя открыть глаза. – На вашем месте я бы прикусил язык и…

– Но вы, к несчастью, не на моём месте, Спенсер.

– К несчастью, Блэкуотер? Вы не оговорились? Умом не помутились от страха?

– К несчастью, Спенсер, именно что к несчастью. Если бы это ваша дочь сидела сейчас прикрученная цепями к стулу, а вы стояли там, где я сейчас, – может, у вас прибавилось бы хоть чуть-чуть человечности.

Ай да папа, смятенно подумала Молли. Никогда она не слышала, чтобы папа говорил бы таким голосом!..

– Когда дело касается безопасности Империи, – отчеканил лорд, – ни о какой человечности речь идти просто не может. Стойте где стоите, Блэкуотер. И воздержитесь от разговоров, мой последний вам добрый совет, что я даю, памятуя о ваших заслугах перед Короной, действительно имевших место быть. Не смогли воспитать достойную дочь, так будьте готовы иметь дело с последствиями.

Молли замерла, ожидая папиного ответа… однако раздалось лишь какое-то гневное, неразборчивое мычание.

Она открыла глаза.

Железный табурет, к которому она была прикована, замер в самой середине обширной круглой комнаты, с голым цементным полом и цементными же стенами. Их, правда, в отличие от пола, покрывало настоящее переплетение труб, толстенных, просто толстых, сре