сказал, она добавила: – Можете положить подушку и банку. Я все понимаю. И не доставлю хлопот. Дайана, тоже напрягшаяся, казалось, расслабилась. – Ладно, тогда… Я принесу тебе что-нибудь. – Что? Дайана повернулась и вышла из комнаты. – Хлопья, – ответила она через плечо. – Но я не хочу есть одни хлопья! – Другого ты не получишь. Пол тут же снова поднял банку; внутри виднелась тряпка, а его пальцы были на крышке. – Ты на тюремной диете. – Ты… – Барбара замолчала и вздохнула. – Это не сделает меня слабее, Пол. Я стану только голоднее. – И тем не менее. – Он плотно сомкнул губы. Наступила тишина
бумажным мусором, подлежащим сожжению, Дайана потянулась ко рту Барбары и вытащила влажный махровый комок. Та тут же болезненно сглотнула и провела языком по пересохшим губам. – Могу я попросить стакан воды? При звуке ее голоса Джон и Пол слегка напряглись. Это был очевидный сигнал об опасности. – Я не буду кричать, – осторожно произнесла Барбара. Не теряй голову, когда у тебя уберут кляп, – сказала Терри сегодня утром во время их воображаемого разговора. Поговори с ними. Сохраняй спокойствие. – Я принесу, – прожужжала Синди. – Включи телевизор – погромче, – крикнул Джон ей вслед. Он все еще очень нервничал. – Я не буду кричать, – повторила Барбара тихим, уверенным голосом. Когда никто ничего не
– Ты будешь тихо себя вести, если мы вытащим кляп? Барбара с серьезным видом кивнула. Ее принудительно разжатые челюсти болели. Поскольку мальчики не собирались прикасаться к Барбаре без особой на то нужды, снимать лейкопластырь взялась Дайана. Как обычно, Бобби использовал такое количество, что хватило бы склеить сломанную кость, поэтому пришлось постепенно, кусок за куском, отдирать его, что вызывало у Барбары понятное возмущение. Когда скотч наконец был снят, скомкан и выброшен вместе с бу
Дайаной. – А как мы вернем ей кляп в рот, если она этого не захочет? – спросила Синди. – Она же может укусить. – А что, если она начнет кричать? – Это не проблема. – Пол пожал плечами. – Пусть Джон возьмет подушку и, если она закричит, накроет ей лицо. – Она же задохнется, – сказал Бобби. – Это ненадолго, пока мы открываем банку с хлороформом, а потом усыпим ее. – А
Сейчас Барбара понимала, что ее пленение было спланировано еще до вчерашнего солнечного дня. И помешать ее гарантированному унижению могла лишь случайность и ошибка. Возможно, Бобби прятал банку с отцовским хлороформом в полиэтиленовом пакете для сэндвичей, а веревку – в темноте своего стенного шкафа. Даже Синди, вопреки своей болтливой и своенравной натуре, была вынуждена молчать
Волосы были туго стянуты назад – причем все пряди лежали строго параллельно друг другу. Безупречно чистая и приятно пахнущая мылом. Всегда брезгливо держалась чуть в стороне от остальных. И лишь изредка используя свою власть над другими детьми – власть, которой они ее почему-то наделили, – Дайана показывала, что она не жердь, а живой человек
же была натуральной жердью. Не исключено, что одноклассники в школе так ее и называли. Самая старшая из Пятерки, с разницей примерно в полгода, она приблизилась к своему восемнадцатилетию нерасцветшей, непривлекательной и, на данном этапе, совершенно бесперспективной. Даже полная надежд в моменты абсолютного уединения, она наверняка уже начала ощущать на себе холодное дыхание будущего. В то время как у других девушек ее возраста увеличивалась ширина бедер и вырастала грудь, Дайана оставалась худой дылдой с большими белыми ступнями, костлявыми ногами с выступающими коленями, отсутствующими бедрами, плоской грудью, торчащими ключицами и острыми локтями. Высокой – и при этом сутулой. Вероятно, борясь с комплексами, она стала до боли опрятной, тихой, замкнутой, сдержанной и холодной
переминался с ноги на ногу, словно под ним горела земля. Крутил головой и вытягивал шею, когда говорил. Он будто изо всех сил пытался выразить словами и действиями неистовый поток идей, которые нельзя было ни проверить, ни проанализировать. Голос у него срывался на фальцет, глаза бегали по сторонам. Муки этого существа, очевидно, были вызваны метаниями между внешним миром, в котором он был вынужден жить, и внутренним, который был виден только ему. Со временем он вырастет в нечто проворное, яркое, сложное и до смешного уродливое – в профессионального изобретателя ненужных вещей, компьютерного мастера, преподавателя чего-то теоретического и мало понятного. Словом, тоже станет цивилизованным, «нормальным» и полезным, но только после того, как в нем утихнет этот зуд. А пока он оставался этаким дергунчиком. Дайана
что речь шла о подростке. Барбара предполагала, что поскольку Джон уже не ребенок и еще не взрослый (какой она, безусловно, считала себя), то он просто находился в процессе самоутверждения, поиска своего призвания. Это делало его довольно милым, а ее – более доброжелательной по отношению к нему. С Джоном она испытывала ощущение христианского превосходства, вызывавшее у нее желание помогать ему и видеть его успех. Пол – бедняжка – был полным недоразумением. Эта мгновенная оценка основывалась не столько на его худощавой фигурке, тонких губах, каштановых волосах и «гномьих» очках в стальной оправе, сколько на манере поведения. Пол был изворотлив. Как девушка Барбара испытывала легкое отвращение, и при этом по-матерински жалела его. Пол подергивался от нервного тика
