Приходи, я тебя очень жду.

Уже тысячу лет кряду.

Приходи даже раз в году —

Большего мне не надо.

Приходи, я тебя очень жду.

Перед чашкой несладкого чая.

Веренице безрадостных дум,

Головой временам кивая.

Жду и холодным утром,

И усталым тоскливым вечером.

Быть может, так делать не мудро,

Но терять-то уже — и нечего.

Для тебя здесь найдётся кружка,

Сигаретная пачка, как новая,

А другого тебе и не нужно,

Кроме разве что только — повода.

Мне пора была тихо сгинуть,

Но разбились вдруг все часы —

Бледной Смерти мне вышло минуть,

Избежать длинновострой косы.

Чай иссох; сыр в старой плесени;

За окном всё романс распевают.

Пауки же в похожем на сердце

Чёрством кексе свой век доживают.

Приходи. Я тебя очень жду.

Пусть смыкались тяжёлые веки

Очень резко и очень вдруг…

И остался смолить — бесконечно.

Разрывая порочный круг.

Претворяя дорогу в вечность.

Сложа руки, я буду слушать то, что вы мне говорите.

Вы то сияете от восторга, то в адском пламени горите,

Глотая горечь резкой критики, пить буду данное вино,

Пусть все вы боги аналитики, я прост. Мне всё равно.

Для вас я тот, на кого свалить всё перед небом и не стыдно,

Для вас я чист, а с ваших лиц и языков лишь грязь и видно.

Но перед кем мне править бал? Кто на обманы так и рвется?

Я не могу так, я устал. Мой лоб об стенку бьется.

Горите в пламени, слова. Лишь вам обязан смертью многократной.

Легко убить поверженного льва и шкуру драть с него опрятно.

Пусть я взошел, как недостойный, не вам губить моих идей,

Не вам порушить жестких строев, не вам пытать моих людей.

Для вас я миф, жестокий и порочный, заставляющий молчать.

Но кому еще лукавый и развязный люд заставить трепетать?

Незрим для рук, незрим для глаз, для теплой милой боли.

И рвется дух, и рвется сказ о чудище на волю.

Пусть я не зло, я рву на части всех, кто недоволен мной,

И свет пришедшего со мной добра прокатится волной.

И слушаю я вас, гордо опуская взгляд свой вниз, —

О, Господи, за рай — любой каприз.