Оглавление

1. Маковые поля
2. Пролог
3. Часть первая. Уильям Дэвис
   1. Глава I. Поле
   2. Глава II. Двадцать шестое мая
   3. Глава III. Многим раньше
   4. Глава IV. «Черный кактус»
   5. Глава V. Знакомый незнакомец
   6. Глава VI. «Дымящая Королева»
   7. Глава VII. Неизбежность
   8. Глава VIII. Нежданный гость
4. Часть вторая. Джудит Давенпорт
   1. Глава I. Семья
   2. Глава II. Работа
   3. Глава III. Дуган
   4. Глава IV. Убийство
   5. Глава V. Предостережение
   6. Глава VI. Ранчо Дель-Пантано
   7. Глава VII. Странности
5. Часть третья. Самуил Сандерс
   1. Глава I. Святое и грешное
   2. Глава II. Пепе Гуталин
   3. Глава III. Болезнь
   4. Глава IV. Покаяние Джудит Давенпорт
   5. Глава V. Страсть под черной рясой
6. Часть четвертая. Девятый крестовый поход
   1. Глава I. Назад в Пекло
   2. Глава II. Колдовство
   3. Глава III. Оружие
   4. Глава IV. Жить, а не закапывать себя заживо
   5. Глава V. На юго-запад
   6. Глава VI. Преисподняя
7. Часть пятая. Новое время
   1. Глава I. Договор
   2. Глава II. Фатальный каламбур
   3. Глава III. Жизнь и смерть Джо Габи Харриса
   4. Глава IV. Святилище
   5. Глава V. Под носом у льва
   6. Глава VI. Разлука есть спасение
   7. Глава VII. Заговор
   8. Глава VIII. Наследство
   9. Глава IX. Последний рывок
   10. Эпилог

Пролог

Сегодняшнее утро для Дэвиса началось раньше обычного. Он только проснулся, а сестра его, Элли Эрп, девушка двадцати с лишком лет, курчавоволосая и в шляпе уже во всю бодрствовала, наблюдая за трагопанами в курятнике, коих прекрасно было видно из окон особняка. Прямо рядом с курятником распростерлось огромных размеров поле, усеянное маками самых различных оттенков. Оно было единственным доходом Дэвиса за последние пять лет, на нем Дэвис сделал свое состояние и достиг того, что имеет сейчас.

Его сестра прибыла в этот захолустный городишко, Стартаун, из крупного Эль-Пасо после смерти ее мужа, теперь уже бывшего, и почти полного разорения их совместно нажитого ранчо, что было, в конце концов, нещадно продано вместе со всеми животными. Всеми, кроме глазчатых трагопанов — прелестнейших фазанов азиатского происхождения, привезенных отцом Элли из Китая в подарок на ее свадьбу. Коренастые птицы вальяжно вышагивали по вольеру, периодически издавая своеобразные звуки, чем-то напоминающие кудахтанье привычных техасских кур. Вот самец, красное оперение которого блестело на солнце черно-белыми пятнами. Его бесперое голубое лицо обрамлено черным цветом, шея и грудь оранжевые. У свисающих подобных лацканам мешков гортани узор состоит из оттенков синего и контрастных красных пятен. От похожего трагопана-сатира он отличался, прежде всего, более светлым синим цветом лица и красной верхней стороной. Прекраснейшие птицы не могли не заставить ахнуть любого, кто их видел.

Уильям тем временем успел лишь подняться с кровати и вновь потянуться, издавая смачный зевок, а после переводя его в нечто, похожее скорее на глухой и протяжный полурык-полустон. Отойдя от окна, он двинулся к гардеробу, где его ожидал вполне себе приличный костюм за два с половиной десятка долларов, какой в этих местах мог себе позволить далеко не каждый. Будучи, впрочем, отнюдь не самовлюбленным человеком, Уильям, даже не застегнув жилет, двинулся прочь из своей комнаты и спустился вниз по богатой лестнице, выполненной из дорогой породы дерева. Он любил эту лестницу. Любил, как собственную дочь, коей у него, к счастью или к сожалению, не было. И любил ей наслаждаться. Всякий раз, когда Дэвис по ней проходил, он очень аккуратно касался перил — сначала кончики пальцев едва достигали поверхности дерева, но уже через пару секунд они скользили по гладкому поручню. Еще некоторое время, и Уильям наконец брался за перила всей своей ладонью, а после, смакуя каждый момент этих прикосновений, шел вперед, порой с закрытыми глазами и приоткрытым ртом.

Затем он, наконец, ставил ногу на твердый пол. Уильям всегда умел отличить этот момент, когда шел с закрытыми глазами — момент окончания лестницы и начала первого этажа его дома. Вероятно, это как-то связано было с его особенным ощущением. Его знакомые частенько говорили, что у Уильяма и этого дома особая ментальная связь. Впрочем, чего у мужчины точно не было — так это постоянной информации о количестве ступеней этой лестницы. Он вечно забывал о том, сколько их все-таки — пятнадцать или шестнадцать? И всякий раз, спускаясь и не ошибаясь при подсчете ступеней у себя в голове, он будто ругался про себя, а когда возвращался назад, поднимаясь на второй этаж, он снова пересчитывал ступени. Так проходило множество минут его жизни, особенно в моменты, когда горечи утрат еще оставались слишком сильны. Сначала Уильям потерял отца, затем глаз, затем и мать. Все эти события яркими воспоминаниями регулярно проносились у него в голове, подобно свечам, горящим в ночи на пустой улице. И сейчас было также.

Этим утром, увидев в окне сестру, Дэвис неожиданно вспомнил, что она тут делает. Приехала с ответом на письмо, посланное им на ранчо в Эль-Пасо. Письмо, извещающее о смерти матери. Уильям боялся потерять и ее, Элли, а потому всякий раз утром, когда она выходила во двор, он долго стоял у окна и разглядывал ее, наблюдающую за фазанами. Ее смерть стала бы для Уильяма гораздо большей утратой, чем потеря одной ступеньки при счете. А их он сегодня, к слову, вновь не досчитался. «Пятнадцать! Пятнадцать, а не шестнадцать, старый ты болван!» — ворчал вполголоса Уильям, движущийся по красному ковру в сторону кухни, где уже стоял прекрасно пахнущий, готовый завтрак — яичница из яиц гуляющих прямо сейчас в курятнике трагопанов была сделана Элли этим утром. Стойкий запах специй доносился от блюда — девушка любила заправлять яичницу чем попало. Всем, что могла найти в доме.

— Тпру-у… Ну все, тормози… — неподалеку от входа отчетливо послышался мужской басистый голос, когда Уильям уже почти доел свой завтрак.

Он тут же поднялся из-за стола и, выглянув в окно, застал лишь Элли убегающую куда-то в сторону главных ворот.

— Томас! Ха-ха… — через пару минут и сам Дэвис, хозяин дома, показался на пороге, встречая гостей, — Черт тебя дери, простите мне мой внешний вид! Уже закончил все свои дела в Остине, полагаю?

— И тебе не хворать, Билли… — Томас Грант, давний друг и военный товарищ Уильяма, пожал ему руку, приняв дружественные хлопки по плечу, — Да, как видишь, наконец, вернулся. Без цента в кармане и с единственной кроватью в доме. Мерзкие ублюдки все вынесли! Подчистую, черт их побери! Даже комод! Ох, черт, тот прекрасный комод! Он ведь был самой настоящей реликвией, а какие-то сволочи просто взяли и вынули его из моего дома!..

В ответ на эмоциональные выкрики Гранта Уильям лишь улыбнулся и выпустил смешок, после чего, еще раз хлопнув товарища по спине, проводил его в дом. Элли тем временем приказала сторожу отвести лошадь Томаса в конюшню, а затем и сама присоединилась к мужчинам, устроившимся за кухонным столом и открывшим бутылку виски. Уильям выставил на тот же стол пару стаканов — Элли не пила. Она давненько отказалась от сего неблагодарного занятия, отдав предпочтение прогулкам. Дэвис, впрочем, с ней был солидарен — прогулки ему тоже нравились, однако и выпить он любил. Тем более со старым другом, коего не видал уже больше двух месяцев. Мужчины сидели друг напротив друга и травили байки, вспоминая военные времена. Томас рассказывал о состоянии дел в Остине, а Элли их внимательно слушала. Пока, наконец, речь не зашла о деньгах.

— Черт, Томас. Ты, кажется мне, говорил только вот сейчас о какой-то невероятной нужде в деньгах? — последние четыре слова Уильям намеренно подчеркнул интонацией, закатив глаза и скорчив гримасу на лице, для придания фразе комичного эффекта, — Знаешь, у меня, думаю, нашлась бы работа для тебя, хотя и не уверен, много ли мы на этом заработаем.

— Выкладывай… — проговорил Грант, изначально посмеявшись, но очень скоро перейдя на привычный и весьма внимательный тон.

И Уильям выложил…

Часть первая. Уильям Дэвис

Запомните, дети. Если незнакомец на улице предлагает вам наркотики — скажите ему спасибо, потому что наркотики дорогие.

Глава I. Поле

— Видишь ли, Томас… — продолжил, было, Дэвис, сидя все на том же месте и периодически по присущей ему осторожности озираясь вокруг, хотя и понимая, что здесь, в его доме, быть никого, кроме троих сидящих на кухне, не могло, — Мак, разумеется, прекрасный цветок, из которого получается не менее прекрасный продукт. На приготовление опиума мой отец потратил последние несколько лет своей жизни. И он на этом разбогател. Он сумел поднять нашу семью, вытащить из бедности, но так и не успел сделать того, чего желал всем сердцем. Он не сумел возродить свою компанию. Не сумел довести ее до прежнего величия. И знаешь ли ты, почему? Потому что он не желал развиваться в различных сферах! Опиум был всем, в чем он хотел преуспеть, и он преуспел, но нужно двигаться дальше, если мы хотим заработать больше.

— К чему ты клонишь, Уильям?.. — решил, наконец, поинтересоваться Томас, доселе внимательно слушавший своего приятеля. Очевидно, особенным умом он не блистал, да и не нужен он был ему, в целом. Зато Томас прекрасно умел стрелять из любого вида оружия и силен был, как бык.

— Клоню я к тому, дорогой Том, что сферу нашего производства необходимо расширять стремительно. Стремительно и как можно скорее. — Дэвис поднялся из-за стола и подошел к окну, из которого открывался вид на бескрайние техасские степи, усеянные агавой и полынью на множество миль вперед, прочь от взглядов зевак Стартауна, — Приглядитесь, мистер Грант. Вы видите это?

Томас вслед за Уильямом приблизился к окну и устремил свой взор вдаль, к линии горизонта.

— Что «это»?.. — с некоторой робостью в голосе произнес он, не до конца понимая, о чем говорит Дэвис.

— Возможности… Возможности, столь же бескрайние в этом месте, как и эта степь. Представь только, ты можешь отправиться куда угодно лишь твоей душе. Можешь делать все, что только пожелаешь. И твоя судьба все еще будет лишь в твоих руках. Никакого правительства! Никаких законов! Всю эту землю может в одночасье прибрать к рукам какой-нибудь предприимчивый молодой человек. А в следующий уже час он может ее продать или выменять на какое-нибудь имение в районе Цейлона… ах, каким же болваном был мой отец, когда не желал торговать ничем, кроме опиума!.. — после этих слов некоторые секунды молчания повисли в доме Дэвиса, но вскоре он вновь продолжил, — Сдается мне, я припоминаю некоторую вашу историю, мистер Грант, еще военных лет, о том, как вы сражались бок о бок с индейцами против злосчастных янки до нашей встречи в одном полку, не так ли?

— Все так. — Томас отвечал кратко, ибо по-другому не умел, а, быть может, и не хотел, — Припоминаю я те времена, будто это было вчера… Отличный солнечный денек стоял на дворе, мы были на привале, поедали солонину этих самых чероков или как их там звать, это племя-то, и пили какое-то отвратное пойло, тоже приготовленное краснокожими. Честно сказать, запах у того напитка был не то что дурной, его слишком мягко будет назвать убивающим. Словом, отвратительные обеды у этих индейцев…

— Глубоко соболезную твоим разочарованиям по поводу местных угощений, Томас. — будто в шутку произнес Уильям и, не дав другу ответить, продолжил, — А, скажи мне, говорили ли тебе эти чероки о каких-нибудь, скажем, изысках в их кухне? Или, может, о шаманских обрядах рассказывали?

— Да, кажется… нет, ничего подобного не припомню.

— Что же, в таком случае, полагаю, тебе будет интересно узнать, что местные коренные народы используют некий кактус, который зовут пейотом, для общения с духами умерших предков и, впрочем, не только ими. Чтобы ты понимал, это не просто растение, это самая настоящая золотая жила, черт возьми! Только представь, какую рекламу можно дать веществу, содержащемуся внутри одного небольшого кусочка этого кактуса! Ведь с его помощью всякий наркоман этого захудалого городка сможет перекинуться парочкой слов со своими мертвыми родственниками… твою мать, было бы это действительно правдой, я бы и сам с удовольствием стал мескалиновым наркоманом…

Мескалин — вещество, содержащееся в кактусе пейот, как его называли северо-американские индейцы, употреблявшие кусочки этого растения во время шаманских обрядов, да и в целом, порой лечившиеся подобными средствами. Поистине сильнейший галлюциноген, который можно беспрепятственно создать в природных условиях Северной Америки и Соединенных Штатов, в частности. Техас же, как известно всякому, изобиловал самых различных видов кактусами. Среди них был и пейот, а также еще ряд растений, включаемых ныне в один с ним род — Lophophora.

Через некоторое количество минут пара мужчин на своих скакунах уже двигалась в сторону выезда из города — там их ждала огромных масштабов прерия, вглубь которой честным людям заходить не рекомендовалось. Впрочем, Дэвис и не планировал свой маршрут дальше, чем на пять-семь километров от города — был весьма осторожным человеком по своей натуре и нарваться на группу вооруженных лихих бандитов не слишком желал, ведь там, за пределами городской округи, шерифу на вряд ли удастся найти даже тело Уильяма, что уж говорить об угнанных конях, украденных деньгах и сделавших все это ублюдках. Однако, несмотря на совсем недальний план прогулки, Дэвис не смел забывать три своих револьвера дома. Два висело на ремне, под обе руки, а третий, на всякий случай, прятался под пиджаком, находясь в кобуре, прикрепленной к жилету.

Помимо кактусов, Уильям также искал и еще одно растение — посевную коноплю. По всей Америке уже давненько ходили слухи о чудном веществе, употребляемом во Франции. Гашиш был весьма распространен в континентальной Европе с начала девятнадцатого века, а особенное распространение он получил в уже упоминаемой Франции, в то время как в прочих странах на первое место выходил опиум, а затем и морфий.

Такие рассказы сопровождали путников на протяжении всех поисков, ровно до тех пор, пока они не находили какой-либо их объект — кактус то был, или дикий конопляный куст — Уильям спрыгивал с коня, следом за ним слезал и Томас, придерживая скакуна друга за поводья. Затем Дэвис доставал нож и срезал найденный объект, аккуратно заворачивая срезанное в бумажку и укладывая в седельную сумку своей лошади. Стоит заметить, что точное описание нужного растения Уильям знал только в отношении конопли. Подробной же речи о пейоте он ни в одной из прочтенных книг ни разу не видел — всюду кактус упоминался как-то вскользь, и гораздо больше внимания уделялось процессу его употребления, варке из него блюд национальной индейской кухни, а также, собственно, эффектам после.

В конечном итоге, парой было набрано несколько десятков образцов кактусов, которые в скором времени было необходимо перебрать и попытаться найти нужный. А сейчас поиски приостановились по весьма, впрочем, весомой причине…

— Какого черта… — сквозь зубы процедил Уильям, глядя на обнесенное веревкой, натянутой между колышками, поле конопли.

— Частная собственность. Не сметь. — прочитал Томас надпись с прибитой к одному из колышков таблички.

— Частная собственность мистера Смита. — проговорил Дэвис, глядя на кусок доски с выведенными на ней краской буквами, висящий на другом столбе, — Знаешь его?..

— Дай-ка подумать… — Грант на пару мгновений замолк, поднимая глаза к небу, будто ища там поддержки и озарения, — Да, кажется, знаю. Старичок из Янкитауна, если мне не изменяет память, думаю, он не обидится, если мы заберем что-нибудь с этого поля.

С этими словами Томас спрыгнул с коня, привязав его к столбу, пролез между веревками и принялся ножом срезать свежие кустики конопли с висящими на них семенами…

***

— Да-да, тащи его сюда, Том! — кричал Уильям из своего кабинета, что находился на втором этаже его особняка, — Да какого черта ты там бурчишь? Я же просто попросил поднять сумки на второй этаж! — через несколько мгновений Дэвис уже вновь спускался по лестнице, к слову, довольно резво, без присущей ему в этом деле необходимости наслаждаться каждым шагом, и, наконец, оказался в холле первого этажа, прямо перед Томасом, стоящим в кругу рассыпанных кактусов и конопляных семян. — Твою мать. Ладно, подними хотя бы эту сумку в мой кабинет пока что. Элли! Приберись тут, пожалуйста. — Эрп тотчас же прибежала к брату, — Все семена и кактусы собери по отдельным корзинам, да принеси мне, когда закончишь.

Порою Уильям был грубоват. Не только с сестрой. Со всеми. Он являлся весьма вспыльчивым человеком и в свои молодые годы, бывало, мог даже начать стрелять, заслышав какое-то обидное или неосторожное выражение в свой адрес. С годами бунтарский дух его поумерился. Вернее сказать, Уильям научился скрывать его на людях, внутри себя оставаясь же все таким же, каким был лет пятнадцать назад. Но он любил свою сестру, как уже говорилось, и старался всегда быть с ней столько нежным и ласковым, сколько это было возможно.

Тем временем, первая сумка с растениями уже была аккуратно установлена на стол в кабинете Дэвиса.

— Итак, Томас. Что же, самое время взяться за работу. Полагаю, с кактусами я тут возиться буду еще долго, а потому у тебя есть некоторое время, чтобы, когда мы закончим отделять траву от колючек, рассадить коноплю на заднем дворе вместе с Элли. Я уже выделил небольшой участок под посевы, сестра тебе его покажет.

Молчаливый кивок Гранта последовал в ответ на довольно протяжное сообщение Дэвиса о дальнейших планах, и они приступили к работе. Первоначально было необходимо отделить коноплю от кактусов, ведь все образцы были аккуратно завернуты в бумажки поштучно, на это, впрочем, ушло не так много времени. Элли к тому моменту как раз-таки закончила уборку в нижнем холле и принесла на верх уже поделенные на две корзины стебли конопли и кактусы самых различных форм.

Через некоторое количество мгновений Уильям повторил ту же речь своей сестре и выпроводил их с Томасом из своего кабинета, сунув напоследок каждому в руки по охапке конопляных стеблей. Они удалились на задний двор, куда выходило окно кабинета Дэвиса также, как и окно его спальни. Он, сидя за столом и рассматривая кактусы, краем глаза мог наблюдать, как парочка его «подельников» уже высаживает второе растение на необходимом куске земли. Впрочем, на рассаду ушла лишь малая часть семян — гораздо больше Уильям хотел отправить на продажу, предварительно обработав ингредиенты и изготовив из стеблей, листьев и, собственно, самих семян курительную смесь.

Тем временем сам Дэвис принялся готовить оборудование — в основном химико-биологическую посуду — всяческие стекла, колбы и стаканы, микроскоп. Все это было необходимо для анализа сока кактусов, в котором, по знаниям мужчины, и содержался мескалин. Для начала всякий кактус надрезался, после чего из него выдавливался сок на какое-либо предметное стекло. Дабы читатель понимал суть вышеописанных действий, стоит заметить, что далеко не всякое растение обладает млечным соком — и уж точно, не всякое колючее растение — потому, каждый кактус, из которого тек прозрачный сок, зеленый сок или не тек никакой сок вообще, откидывался Уильямом в сторону. Так он делал довольно долго, повторяя процедуру снова и снова, пока не нашел, наконец, необходимый ему так сильно млечный сок в нескольких растениях.

— Теперь, Томас, — начинал свой рассказ Уильям, когда перед ним вдруг оказался его бывший сослуживец, уже закончивший работу в саду, — Мы займемся самым интересным! Видишь ли, млечный сок, иначе говоря, опий, любого растения может быть двух видов: опьяняющий или смертельный. И, дабы не умереть, когда мы будем пробовать эти кактусы, прямо сейчас нам лучше лишний раз провести одну процедуру…

Закончив фразу, Дэвис потянулся за колбой и придвинул ее к себе. Затем залез на стул и, достав с верхней полки какую-то склянку с прозрачной жидкостью.

— Водка?.. Что же, полагаю, отличный способ побороть смертельные кактусовые яды. — произнес Томас, глядя на едва не ползающего по потолку Уильяма, на что тот лишь усмехнулся.

— Реактив Драгендорфа, Томас. Погляди-ка, — Уильям рукой подозвал приятеля ближе к столу, после чего налил немного жидкости в большую колбу, следом он взял пипетку и, наполнив ее небольшим количеством сока одного из кактусов, вылил туда же, — Черт… Не то. Если бы мы или кто-то из наших клиентов решился попробовать этот кактус, он бы наверняка сдох через пару дней…

Алкалоиды, к которым принадлежал и морфин, составляющий наибольший процент наркотических веществ опиума, при реакции с некоторым раствором должны выпадать в мутно-белый осадок на дне колбы. Уильям произвел определенные манипуляции, используя различные химические вещества и приспособления, о которых подробнее автор рассказать не способен ввиду цензуры законодательства. Эти действия были проведены с несколькими кактусами — и, наконец, два из них показали, на что способны. Осадок выпал, когда Уильям вылил в колбу сок Лофофоры Уильямси — именно этот кактус и окажется впоследствии пейотом.

Этой ночью Дэвис не сумел заснуть — все мысли его были заняты размышлениями на тему предстоящих расширений. А сделать он желал многое — во-первых, разумеется, завтра же было необходимо начать сбор большего числа этих кактусов; во-вторых, требовалось создать отдельное поле, где они бы росли, и как следует его обустроить; в-третьих, стоило уже, наконец, решить вопрос конопли (Уильям планировал выкупить весь урожай мистера Смита), затем требовалось ее рассадить, обустроив новое поле, потому что в пределах участка, который уже принадлежал Дэвису, места явно не хватало, а значит, новые земли нужно было приобрести. Что уж говорить о том, что уже давненько было в планах мужчины — создание ландаумной фабрики и приватизированной курильни, первой в городе, между прочим. Однако, для всего этого требовались гораздо более крупные затраты. Следующим утром был сколочен заборчик для посева кактусов, а также набраны люди в команду для поисков пейота. Этими людьми оказались все те же работники, которым Уильям регулярно поручал сбор и посев мака, а также его отправку к месту переработки. Такие рабочие обходились Дэвису не так уж и дорого, да и выполняли дела довольно скоро. Так или иначе, через несколько дней у Дэвиса должно было появиться пейотное поле, а сейчас было самое время заняться коноплей, которую мужчина еще прошлым вечером оставил сушиться на солнце — через пару дней ее можно будет перемолоть в порошок и выставить на прилавок первую партию техасского гашиша.

Глава II. Двадцать шестое мая

Тем утром Уильям, будучи не в силах более валяться в кровати, так и не сумев ни разу заснуть, поднялся также рано, как и вчера, однако день у него начался весьма активно и гораздо более перспективно, чем предыдущий. Томас, отправленный на важное задание вчерашним вечером, уже сегодня прибыл с его результатами — пятеро работников, которые привыкли обрабатывать землю Дэвиса и заниматься сбором урожая на ней, были вызваны в его особняк по особому поводу. Им предстояло заняться поисками как можно более весомого количества кактусов, определенных Уильямом вчера, как пейот. За работы в день Дэвис планировал отдавать достопочтенным чернокожим господам по пять десятков центов, что вкупе было не столь уж и большой цифрой, чтобы ударить по его карману. Помимо того, работникам было необходимо высадить кактусы и обустроить для них небольшой участок близ псарни хозяина особняка.

Сам же он, мистер Дэвис, желал, как можно скорее, направиться к мистеру Смиту этим утром, а потом, прихватив с собой компаньона в лице Томаса Гранта, он прыгнул на коня и вмиг доскакал до главной городской части, где, пусть и не без труда, сумел найти домик старика — неказистый и кое-где уже значительно обветшавший, он напоминал чем-то дом Гранта. Ступени его порога давно поломались и, по-видимому, Смит уже потерял надежду на то, что новая починка каким-то образом эту ситуацию исправит. Гниль и плесень разъедала деревянный фундамент дома, отчего тот крошился и осыпался щепками на горячий каменистый песчаник техасской полупустыни. Уильям постучал в дверь.

— Кого еще там принесли черти в такую рань?! — раздался грубый мужской голос из глубины здания, последующие мгновения тишины разразил громкий сухой кашель и скрип открывающейся двери, — О, вы, кажется, мистер Дэвис, не так ли? Убирайтесь подобру-поздорову, людям Чивалдори в этом доме не рады! — старичок, было, хотел захлопнуть дверь прямо перед носом Уильяма, однако нога того в твердом сапоге ему помешала.

— Чивалдори мне не хозяин, и уж тем более не мой босс, мистер Смит. Будьте так добры, откройте дверь и, быть может, я смогу вас чем-нибудь заинтересовать. — голос Уильяма дрожал. Но не от робости, а от желания накричать и обругать этого человека. Еще бы, как какой-то старик-прихвостень Флетчера может так разговаривать с весьма уважаемым в городе другом сеньора Чивалдори? Дверь, наконец, распахнулась полностью, и старичок, отвернувшись, поковылял в заднюю часть комнаты, устраиваясь поудобнее на стуле за обеденным столом.

— Ну. Говорите, раз уж настаиваете на нашем диалоге. — тон его голоса переменился, было заметно, что, когда речь зашла о «чем-то», что может его заинтересовать, он действительно заинтересовался.

— Мистер Смит, — начал Дэвис, — Видите ли, до меня дошли слухи, что вы являетесь владельцем некоторого поля, засеянного коноплей, размером в полтора десятка акров. Для начала я хотел бы знать, верна ли эта информация? — Уильям говорил так, чтобы, в случае, если договориться о покупке урожая не удастся, подозрения по уже похищенным им посадкам не сразу же пали на него, как «пришедшего к Смиту не так давно человека, желавшего выкупить коноплю».

— Быть может, ваш информатор и не врет, но и что с того? — старик, казалось, сразу же почуял ту самую возможность, о которых так долго вчера говорил Гранту Уильям.

— А дело в том, что я бы хотел купить у вас весь урожай с этого поля. По вашей цене, разумеется, если она будет разумной.

— О, надо же, господа! — глаза Смита засияли, было видно, как он оживился, — Чего же вы сразу-то не сказали, что пришли с целью покупки! Разумеется, я продам вам урожай, однако, и цена, как вы понимаете, будет разумной. — последнее слово старик выделил интонацией, пытаясь подчеркнуть свою готовность пойти на сделку, — Двадцать долларов за акр. Так будет честно, я считаю.

— Разумной, мистер Смит, — Томас, стоявший все это время у входной двери, наблюдая за сидящими за столом переговорщиками, услышав цифру, чуть было не поперхнулся собственной слюной и издал отчетливый кашель, — Мой коллега сказал, что цена должна быть разумной.

— Именно так, мистер Смит, полагаю, честно будет сбросить вашу цену до десяти долларов за акр. — поддержал Дэвис своего напарника, неожиданно вмешавшегося в диалог.

— Двадцать — значит двадцать, господа! И ни центом меньше! Я не собираюсь продавать то, что вырастил своим собственным, и, кстати, довольно большим трудом за бесценок!

— Что же, мистер Смит, полагаю, в данном случае наш диалог может быть закончен.

Дэвис не терпел отказов, а потому последние слова произносил сквозь зубы, стараясь не сорваться и не набить старику морду прямо в его собственном доме. Он не хотел его запугивать или ему угрожать, а если и хотел, то не стал — это точно. У него были дела поважнее, да и вражда между главами двух крупнейших банд Стартауна — Флетчером и Чивалдори — постепенно усиливалась, отношения накалялись и обе стороны понимали, что еще немного и начнется война. Вот тогда-то и можно надавить на прихвостня Флетчера или выкрасть весь урожай его конопли… Сейчас же Уильям просто удалился из дома Смита, не сказав ни слова на прощание.

Следующей остановкой для Дэвиса стало здание городской администрации, на первом этаже которой располагалась контора шерифа и парочка камер для заключенных, которые обыкновенно здесь не задерживались, а сами же камеры чаще использовались в качестве вытрезвителей для завсегдатаев местного салуна. Второй этаж был как раз тем, что представляло для Уильяма какую-то ценность — там находился офис мэра. Самого мэра, разумеется, в этом офисе никогда не бывало, по крайней мере, по памяти Дэвиса, но зато его секретарь, господин Фицерман, был здесь постоянно. Именно он в тот день должен был помочь Уильяму.

— Мистер Фицерман. Полагаю, вы не заняты? — Дэвис постучался в кабинет секретаря.

— О, мистер Дэвис! Прошу, входите. — Уильяма в Стартауне знали если не все, то многие. Именно он был поставщиком главного продукта в жизни большей части чернокожего населения этого города после отмены рабства. Кроме того, он был весьма богат и влиятелен, что, разумеется, не могло не оказать какого-либо влияния на мнение граждан о нем. — Вы что-то хотели?..

Далее завязался не самый интересный разговор о деньгах и их подсчет, в результате которого Уильямом было выкуплено десять акров земли позади его особняка. Вскоре этот участок также будет обнесен забором, а потом там покажутся прекраснейшие конопляные ростки, что будут плодоносить целый год и, наверняка, принесут Уильяму немалую прибыль.

***

— Коннор! — через небольшое количество минут после встречи с секретарем, Уильям, наконец, оказался в своей лавке, где человек, по имени Коннор Порт, продавал опиум господина Дэвиса, а также все принадлежности для его курения.

— Доброе утро, мистер Дэвис. — натянув улыбку на свою, будем честны, не слишком лицеприятную рожу, произнес Порт, — Вы здесь, полагаю, с какой-то важной целью на сей раз? Или вновь пришли просто проведать?

Порт не слишком любил Уильяма, но старался этого не показывать, пусть зачастую это и не получалось. Как, например, и в этот раз.

— Да, мистер Порт. — лицо Дэвиса вмиг переменилось, — На сей раз я здесь с важной целью. — Он прекрасно осознавал, что нужно было это сделать, однако столь же прекрасно Уильям понимал и то, что этому человеку пойти больше некуда. Вероятно, только из-за этого факта Коннор Порт до сих пор не высказал Дэвису в лицо все, что он о нем думает. — Видите ли, мистер Порт. У нашей компании в настоящее время не самый прибыльный период, а потому я решил провести некоторое сокращение. Под него попадаете и вы. Коннор Порт, вы уволены. Я дам вам несколько минут, чтобы собрать вещи, а после вы покинете это заведение. Удачи в поисках новой работы.

Уильяму доставляло некоторое удовольствие смотреть на взгляд Порта в этот момент: вся горечь и боль, все сожаление о своих ранее совершенных поступках — все это прямо сейчас клеймом было выжжено на лице Коннора. Он подумывал даже о том, что никакого сокращения не было. Подумывал, что изначально Уильям вовсе пришел сюда просто так, из-за присущего ему любопытства, узнать, как поживает бизнес его семьи, а та самая неосторожная и невежливая фраза, произнесенная Портом в конце, вывела начальника из себя, отчего тот и решил выкинуть мужчину за порог. Впрочем, была в этом и некоторая доля правды.

Неожиданно дверь в здание распахнулась, и в него вошел мужчина лет двадцати пяти. Коротко стриженный, с легкой чернеющей щетиной на щеках и подбородке. Дэвис сразу узнал его — это был доктор Дональд МакГроу, бывший, пожалуй, единственным сносным лекарем в этом городе и давно прослывший в глазах владельца этой лавки человеком, имеющим, скажем, некоего рода пристрастие к наркотикам опиумной группы. Дон частенько наведывался в лавку с самого того момента, как узнал о ее существовании здесь, а Дэвис при виде его всякий раз вспоминал трагичную историю их первого знакомства…

— Доктор Макгроу. — произнес Уильям, заметив стоящего на пороге лавки мужчину, что казался едва ли не на пару десятилетий его младше, — Приветствую, приветствую… а мистер Порт, кажется, уже уходит. Верно, мистер Порт? — с ухмылкой на лице произнес Дэвис, получив в ответ от Коннора лишь злобное «угу» и бормотание каких-то ругательств себе под нос. — Ну что же, рассказывайте, сэр, — продолжил Уильям, устраиваясь поудобнее на стуле, где некогда располагалась задница Коннора Порта, — Какими судьбами вас в очередной раз занесло в мое скромное заведение?

Доку был нужен опиум, о чем тот сразу же поведал Дэвису. «Обезболить пациента? Если он действительно считает, что для обезболивания маленькой девочке необходимо шесть опиумных доз, то он явно отвратный врач…» — пронеслось в голове у мужчины в тот момент. Впрочем, Уильям прекрасно понимал, что Дон — всего лишь очередной его клиент, а ему, как продавцу, важно было лишь получить свои деньги за продаваемый товар.

— С вас шесть долларов, мистер МакГроу. — бросил Дэвис, выкладывая на стол перед собой шесть аккуратных свертков, по которым был расфасован весь опиум, продаваемый в лавке. — Шесть долларов, а также несколько минут вашего драгоценного времени сегодня вечером в салуне. Что скажете?

Дону ничего не оставалось, как сесть на предложенный Дэвисом стул, хотя он сейчас меньше всего был расположен к трате времени на болтовню. Он нервно расчесал свою трехдневную щетину, механически утер губы ладонью. Его начинало колотить.

— Фермерская дочка распорола ногу… — тихий голос его, будто чужой. Глухой и безжизненный. «Да дай ты мне уже этот гребаный опий и позволь мне уйти!» — Надо резать рану и чистить ее, пока не стало слишком поздно. Она не вытерпит это все без дозы опия, издеваться над ней я не собираюсь. Это первый ребенок в моем доме за прошедшие полгода, и все должно пройти безукоризненно для ее ноги и моей репутации. — Дон быстро протер свои сухие красные глаза, пытаясь уловить суть обращенного на него проницательного наркоторговческого взгляда. «Да, дьявол тебя побери, остальные пять доз мне, ты все верно понял. И это не твое собачье дело». Это чертовски придавало сил. — Чем он провинился? Неужто попался на воровстве? — Вопросительно поднял бровь ирландец, кивнув в сторону уходящего продавца. — Вот, — шесть шуршащих долларов были отсчитаны из портмоне и придвинуты к сидящему напротив Дэвису, а шесть пакетиков с драгоценным содержимым собраны и расфасованы по карманам докторской куртки. Дона в очередной раз захлестнуло чувство отвращения. К себе, к этому месту, к опию. Как и всякий до этого раз. Его мозг отчаянно старался сфокусировать образ измученной бедняжки Элис, которой он очень скоро вынужден будет причинить боль, которой она не заслуживала. — Благодарю, мистер Дэвис, — кивнул парень, застегивая куртку на все пуговицы в этот теплый майский день, — я постараюсь заглянуть в салун, если девочке к вечеру не станет хуже после… вмешательства. Если же не приду, не обессудьте. Загляну к вам как-нибудь потом.

На молчаливый вопрос дока Уильям не ответил. Да он, очевидно, и сам на него ответа не ждал, поскольку довольно скоро продолжил свою речь, выкладывая на прилавок деньги.

— Спасибо, мистер МакГроу. Надеюсь, девочка поправится. Вы, я уверен, отличный врач. — Уильям, довершая сказанное, кивнул, провожая взглядом дока, а когда тот, наконец, скрылся за массивными деревянными дверьми, продолжил, — Дуглас! Мистер Браун, я, кажется, видел вас здесь, да не поздоровался.

Дэвис устремился в узенький дверной проем у дальней стенки здания — за этой, буквально, щелкой скрывалась еще пара комнат: одна из них, склад, находилась по левую руку от Уильяма и закрывалась весьма толстой дверью с висящим на ней не менее массивным замком; вторая же именовалась всяким по-разному — здесь и место работы мастера, и сортировочная, и цех производства, и даже весьма странное и режущее слух «производильня». Тут работал человек, носивший средней длины кудрявые каштанового цвета волосы, очки и имя Дуглас Браун. Он последние несколько лет работал на компанию «Davis & Co», производя в этой небольшой комнатушке то, что и зовется курительной опиумной смесью, а также сортируя ее по сверткам.

По обыкновению своему Уильям лишь поинтересовался, как у господина Брауна дела и как, собственно, продвигается производство. Затем уведомил его о повышении до главного продавца, кроме должности главного производителя, и, кивнув, выражая свои поздравления, очень скоро удалился из торговой лавки, направившись прямиком в салун, дожидаться доктора Дональда МакГроу…

Глава III. Многим раньше

Дону МакГроу было всего двадцать три, а он успел повидать так много смертей, и мог бы с уверенностью сказать, что в глубине души своей зачерствел. Очередной мертвец — застреленный, задушенный, зарезанный, повешенный, распухший за месяц, проведенный в реке, или полусгнивший — не вызывал у него ни страха, ни тошноты, ни даже брезгливости. Одну лишь досаду, что придется вновь помогать шерифу искать убийцу и заниматься бумажной волокитой. Но то, что ему пришлось увидеть полупьяному уже с утра доктору за городом, на городском кладбище, отрезвило его буквально вмиг.

Дон подался в окружные коронеры вовсе не из интереса и жажды расследований смертей. Совсем еще новичку в городе, янки к тому же, люди не очень-то доверяли ему поначалу, и приемы его были редкими, и заработок скудным. Появлялась ли от этого сама по себе еда на столе в его доме, или крепкий виски в стакане наливался сам? Дополнительный источник заработка ему предложил шериф, и Дон это предложение принял.

Но сейчас, глядя на бездыханное женское тело, распростертое меж каменной гряды на востоке в миле от города, он об этом жалел. Воздух вокруг пах ее кровью… Мухи уже облепили слипшиеся волосы, некогда русые с проседью, но теперь киноварно-алые от крови. Края огромной дыры в правом виске, там, где пуля Ремингтона вышла навылет, были образованы валом из мозгов и развороченных черепных костей. Пальцы сжимали оружие так крепко, будто женщина сомневалась до самого конца и боялась струсить. Зрелище было печальное… Запекшаяся кровь была повсюду — на земле, растущих рядом колючках, камнях. Дон осматривал покойную чисто механически, стараясь не осознавать то, что видел, и то, к чему прикасались его пальцы — иначе мог прямо здесь распрощаться с собственной крышей и пожелать ей приятного полета. Потому что на пару мгновений ему показалось, что перед ним лежит его собственная мать. Но это не могло быть правдой — Сирша МакГроу Ирландию не покидала, и, по последним письмам, была жива-здорова. Пора было прекращать колоться и пить так часто…

Рабочие, обнаружившие тело по дороге на угольный разрез, шушукались и суетились рядом. Это бесило Дона. Он выругался, встал и выпрямился в рост.

— Что, в первый раз жизни труп увидели? Ваше дело здесь окончено, говорю вам, вы здесь больше не нужны, — обратился раздраженный доктор к группе зевак, которые расступались перед кем-то и шептали о каком-то Дэвисе. Судя по всему, этот кто-то, рослый мужчина в шляпе и с густой бородой, с повязкой на глазу, Дэвисом и был. У него был довольно бравый и солидный вид. Кто это? Еще один любопытный горожанин?

— Сэр, я окружной коронер, — Дон показал мрачно надвигавшемуся на него мужчине полицейский жетон, — вам сюда нельзя, это место преступления.

Тот день был особенным для Уильяма Дэвиса. Он стал, можно сказать, решающим моментом в его жизни, разделившим ее на «до» и «после». Вчера вечером он поздно заснул, столь же поздно вернувшись домой после встречи в доме сеньора Чивалдори, который покупал у Дэвиса очередную оптовую партию опиума для дальнейшей отправки его в Финикс, Эль-Пасо и Хьюстон. Дома было тихо, только лишь сторож несколько нарушал этот покой своим храпом у себя в домике. Не заподозрив ничего необычного, Уильям отправился прямиком в кровать, завернув, впрочем, по дороге к сейфу и выложив все полученные от Чивалдори деньги в него. Только утром он понял, как сильно ошибался в этой, вскоре ставшей гробовой, тишине…

— Мистер Дэвис? Вы дома? Мистер Дэвис, откройте!

Грубый мужской голос, раздавшийся ранним утром заставил мужчину продрать глаза и, укутавшись в одеяло, выглянуть в окно, выходившее на главный вход его особняка.

— Чего там, черт побери, еще?! — Уильям был явно недоволен столь ранним пробуждением.

— О, мистер Дэвис, прошу, спуститесь вниз. Нам необходимо с вами поговорить на тему кое-чего… — человек замешкал, — Кое-чего, скажем, случившегося сегодня ночью.

Внизу стояла парочка, на ремне одного из них красиво блестел металлический значок звезды — шериф Стартауна. Второй, очевидно, был его помощником, правой рукой, так скажем. Именно он сейчас говорил с Дэвисом и, пожалуй, потому был столько вежлив. Уильям же тем временем принялся собираться. Он с присущей ему проворностью накинул на себя пиджак, рубашку и штаны, сунул в кобуры три своих револьвера, без которых не выходил, буквально, даже на задний двор собственного дома, и направился вниз, к парадным дверям, кои вскоре распахнулись и впустили на порог шерифа и его молодого протеже.

— Приветствую, господа. — вымолвил, наконец, Дэвис, изначально желая все же не ронять слов попусту, — Какие-то проблемы?

Услышав вопрос, стоящие напротив Уильяма представители закона переглянулись, будто спрашивая себя, как и кто будет ему об этом рассказывать. А когда они, все же определившись, поведали ему о случившемся…

Он опешил. Уильям в действительности не знал, как реагировать на такие слова. Рассудок его помутился, разум заплыл горькими мыслями и представлениями, фантазиями о произошедшем этой ночью. На глазах, точнее, глазе, явно читались страх, сожаление, горечь утраты, ведь та женщина, что прямо сейчас лежала на городском кладбище под одним из надгробий, была его матерью. Уильям неожиданно вскочил, сначала медленно опустившись на дощатый пол порога и закрывая лицо руками. Он ринулся в конюшню, по пути встретив сторожа и приказав ему открывать ворота. Оседлав лучшего из своих скакунов, он мигом оказался за забором его усадьбы, а затем устремился в Стартаун, находившийся в нескольких милях от особняка Дэвиса.

— Сэр, я окружной коронер… — перед Дэвисом будто из ниоткуда возник мужчина, на деле же все это время стоявший рядом с трупом. Следующие его слова Уильям не услышал, да и на эти, казалось, не обратил внимания. Он лишь отпихнул стоящего перед ним врача, продолжив двигаться в направлении бездыханного тела.

— Эй, аккуратнее, черт вас подери, — глухо прорычал МакГроу, отлетая в сторону с дороги и падая на одним на мелкие камни. В голове заметались оскорбления, их было так много, что на мгновение Дон растерялся, и лишь молча вскочил на ноги вновь. Он обернулся к мужчине, склонившемуся над телом, и на него внезапно обрушилось осознание очевидного факта. Он знал эту бедную женщину, этот мужчина, теперь Дон отчетливо это видел. Произошло банальное недоразумение, с кем не бывало. Сзади наконец повисла тишина. Звенящая тишина.

— Кем она приходилась вам, сэр? — Негромко спросил смущенный доктор, подходя ближе к Дэвису. По правилам никто не допускался к телу до процедуры опознания, но сегодняшним днем все правила катились в пекло. Что-то подсказывало доктору, что этого мужика на его пути не остановили бы и десять Дональдов МакГроу. Оставалось лишь попробовать вытянуть из него что-нибудь о покойной.

— Судя по состоянию тела и запаху крови, — Дон удивился будничности своего тона, присев на колено около покойной, — смерть наступила около восьми-десяти часов назад. — Его пальцы коснулись ее окровавленных и испачканных мозгами волос и повернули голову, повернутую рефлекторно от выстрела влево, прямо к ним. Остекленевшие, подернутые матовой дымкой красивые зеленые глаза теперь смотрели на Дэвиса.

Такое состояние Уильям помнил лишь единожды в своей жизни — в момент, когда потерял отца. Когда он видел, как шальная пуля, выскочившая из винтовки проклятого янки ранила Карла Дэвиса в голову, отстрелив правое ухо. Он сжался. Упал на землю. Кровь ярко-алым цветом раскрасила траву вокруг его головы. Она продолжала литься, но Карл встал. Он поднялся и ринулся в бой, выцеливая того ублюдка, который только что оставил его безухим калекой. Выстрел. Но стрелял не Карл. Янки выпустил еще одну пулю, свалившую, наконец, старого конфедерата с ног. Карл упал и на последнем издыхании стал бормотать про себя. Он не молился. Он ругался, кричал. Всей своей душой отец Уильяма ненавидел янки и в тот момент ненависть эта достигла своего апофеоза… А сейчас один из янки стоял рядом с Дэвисом младшим и вместе с ним смотрел на мертвое и уже поледеневшее тело.

— Не могу сказать, что мне приятно познакомиться, мистер МакГроу. Уильям Дэвис. — мужчина протянул руку, на мгновение отвернувшись от трупа, — Эта женщина была мне матерью.

Уильям был в ярости. В ярости и растерянности. Он не представлял, что будет делать дальше, сейчас же оставшись в полном одиночестве. Его большой дом будет постоянно напоминать мужчине о родителях, постоянно говорить о том, что кто-то здесь был. Дом с привидениями… надо же, казалось, такое бывает лишь в сказках для детей… Нет, не дом. Целый город. Город, полный призраков. Черт возьми, это звучало бы весьма неплохо, будь Дэвис в парке аттракционов где-нибудь в Европе. Но он находился в гораздо менее жизнерадостном месте.

— И что теперь, Док? — вполголоса произнес Уильям, не отрывая взгляда от повернутой в его сторону головы женщины, — Что будет теперь, когда она пролежала здесь целую чертову ночь?

Дон лишь молча кивнул и пожал протянутую руку, сглотнув накативший к горлу комок. Что он мог сказать сыну, потерявшему мать? Какие-то ненужные слова сочувствия вертелись на языке, но и те показались Дональду фальшиво-приторными. Молчание показалось ему лучшим способом выражения своего соболезнования. По протоколу, он должен был допросить мужчину и указать на него шерифу как на первого подозреваемого, но что-то подсказывало ему, что это было лишним. Дон вообще предпочитал не лезть в эти уголовные юридические тяжбы, лишь исправно выполняя осмотр тел и вскрытие тех, чьи останки не несли на себе признаков насильственной смерти. Однако, без формальностей обойтись не вышло.

— Я заберу ее в участок и произведу там подробный досмотр, и отдам честь бюрократическому маховику… Заполню свой отчет и передам шерифу. Если у него не возникнет вопросов, тело отдадут вам, и вы спокойно воздадите ему все положенные почести. — Ему вдруг сильно захотелось поскорее сделать отчет и отдать бедную мать скорбящему сыну поскорее. Дон был так далек от своей, и от одной мысли, что он не сможет бросить горсть земли на крышку ее гроба, ему стало тошно. И еще тошнотворнее было бы, если перед тем, как упокоиться, ее бренные останки трогали чьи-то, пусть и умелые, руки. Нужно было перестать об этом думать. Голубые глаза Дона зацепились за ремингтон, зажатый жертвой в предсмертной судороге. Док прищурился, смотря уже на сына, наклонив голову набок. — Когда вы видели мать в последний раз, мистер Дэвис? Откуда у нее этот ремингтон? — «Что терзало ее так сильно, что она взяла на душу такой грех?» — Какие у вас были отношения? Она говорила вам о том, что беспокоило ее в последнее время? — МакГроу вдруг показалось, что он вскрыл какой-то больной нарыв по тому, как неуловимо изменилось лицо Дэвиса при этом вопросе. — Ей не угрожали?

— Вчерашним днем, полагаю. Вечером я вернулся домой поздно и, решив, что все уже спят, сам тоже направился в кровать. — заметив револьвер, сжимаемый ледяной рукой трупа, Уильям дрогнул лицом, — Черт, понятия не имею! — Дэвис едва не надорвался, в очередной раз пытаясь не вспылить и не заехать по лицу МакГроу, — Последние несколько лет она сильно болела. После смерти отца на войне. Она очень тяжело перенесла эту новость…

Уильям вспоминал, как, приехав домой в 1864-ом с единственным оставшимся глазом, впервые за несколько лет увидел мать. Он вспоминал, как та бросилась к нему на шею, начала плакать, как она обливалась слезами. Он вспоминал, как рассказывал матери об отце, о совместных сражениях, проведенных под командованием прекрасных командиров Юга, о великой храбрости и отваге, о трагичной смерти своего отца в том, казалось, еще не слишком далеком 1863-ем году. Сейчас же, стоя на стартаунском кладбище через два года после своего возвращения с войны, Уильям испытывал лишь отвращение к той жестокости, которая творилась на территории Штатов столь недавно. Тошнотворное отвращение, подобное тому, когда человек впервые видит обезображенный до неузнаваемости труп, лежащий в какой-нибудь богом забытой канаве на задворках Чарльстона, поросшей мхом и уже тонущей в заболачивающейся воде с нечистотами, стекающей сюда откуда-то сверху, с более важных городских улиц и канав.

— Позвольте, мистер МакГроу. Я бы хотел покинуть это место как можно скорее. Если вас не затруднит, оповестите меня об окончании своих работ, как только сумеете, или, что более вероятно, я сам зайду к вам позже. А сейчас, думаю, стоит направиться к гробовщику.

Печаль подкатила к глазам Уильяма, отчасти они даже покраснели, но мужчина поспешил кивнуть в знак признательности доку и столь же скоро ретироваться с места происшествия.

Дональд долго смотрел вслед уходящему мужчине, и шлейф уныния его и боли, порожденный сегодняшним утром, окутал и его самого. Отчего так сжалось его нутро от одного взгляда на опущенные плечи Дэвиса, будто придавленные тяжкой, не посильной для него ношей? Одно дело потерять родного и любимого на войне, и познать всю горькую сладость ненависти к сгубившему его и мести за его незабвенную память. Но как ненавидеть любимого, если он покинул эту землю по своей воле? Как заставить ее страдать?

Вечером, когда заполненный с чувством холодного профессионализма протокол осмотра и вскрытия был заполнен, Дон долго смотрел на женщину, покоющуюся на его столе. Шериф подробно изучил документ, опросил Дэвиса и решил не открывать дела, к великому облегчению доктора. Теперь все встало на свои места. Война оставила несчастную миссис Дэвис с разбитым сердцем и обрушила ее надежды на новый, свободный мир и спокойную старость с любимым мужем. Отчаяние и боль утянули ее на дно, и всплыть на поверхность ей уже не было суждено… Дону отчаянно хотелось, чтобы гробовщик забрал тело поскорее. Чтобы ее сын мог оплакать мать в одиночестве и проститься с ней навсегда так, как сам того пожелает. Чтобы оно не напоминало ему о бессмысленности той мясорубки, из которой ему удалось выйти живым и вытащить из ее тисков десятки других, и которую он так отчаянно пытался забыть. Залить бурбоном и успокоить морфием. Он твердо решил для себя, что это дело станет для него последним.