Оглавление

Давным-давно во французском городке Шартре строился огромный собор.

Один мудрец, всю свою жизнь пытавшийся найти ответ на вопрос: «В чём смысл жизни?», во время короткого перекура подошёл к тройке уединившихся в тени рабочих и задал им один вопрос: «Что вы делаете?»

Первый ответил, сквозь плотно стиснутые зубы: «Таскаю тяжёлые тачки с этим проклятым камнем! Вон какие мозоли на руках набил!»

Второй сказал добродушно: «Что делаю? Зарабатываю на кусок хлеба, чтобы прокормить своих жену и двух дочурок.»

А третий распрямился, вытер с лица капельки пота, широко улыбнулся и гордо сказал: «Я строю Шартрский собор!»

Посвящается тем, кто строит соборы…

Пролог

Мои интересы как автора лежат в русле изучения современной мифологии.

Особое внимание привлекала омская городская культура, её общероссийские корни и местные отличия, порождённые особой судьбой города. Для меня естественно было перейти к истории одного из городских районов, в котором, как мне кажется, получил своё наиболее полное воплощение сталинский социальный эксперимент по преобразованию страны, по построению СССР как ведущей мировой державы.

«Нефтяники» — как изолированный городок, возникший якобы на пустом месте, и «нефтяники» — как особая общность людей, строителей и эксплуатационников, стали предметом данного исследования. Я ограничиваю очерк хронологическими рамками, в которые умещается чуть больше десятилетия от 1949 года до 1962. «Там» и «тогда» происходило то, что позволяет увидеть почти в лабораторной чистоте созидание развитого советского общества со всеми его достижениями и провалами.

Данный опус не может относиться к категории мемуаров, так как я не был непосредственным свидетелем нижеописанных событий.

Мои родители прибыли в строящиеся Нефтяники в 1958 году. Я вынужден реконструировать события по воспоминаниям очевидцев и собственным детским впечатлениям, относящимся к 60-м и 70-м. Можно ли всерьёз воспринимать такой источник в качестве свидетельства об эпохе? Только в том случае, если считать, что общность нефтяников действительно была создана в описываемое мною «длинное» десятилетие, что в ней существовали определённые традиции и что они передавались новому поколению. Это подразумевает наличие каналов распространения информации, которые обычно не принимаются во внимание.

Считается, что воздействие на советское общество извне транслировалось только через официальные каналы и имело чёткий формат идеологии. Для развития личности не меньшее значение имело воздействие со стороны семьи и ближайшего окружения. Почему-то молчаливо признаётся, что новая историческая общность «советский народ» вполне соответствовала простой схеме: индивидум был лишён родовых, сословных и территориальных корней, воспитывался в семье — крохотной ячейке, лишённой взаимосвязи с другими семьями-ячейками и находился под тотальным контролем государственной идеологии.

Моё восприятие истории родного района позволяет предполагать, что в советскую эпоху существовали общности, выходившие за рамки семьи, и объединявшие многие тысячи человек схожим мировоззрением. Создание таких общностей было целью советской социальной инженерии, поскольку именно они должны были стать костяком коммунистического государства. Любопытно, что тоталитарное государство на самом деле допускало творчество народных масс в достаточно широких пределах — следовательно, сталинизм был уверен в качестве человеческого материала, допущенного к само-организации, в следовании значительных коллективов руководящей идеологии и в возможности управления процессом.

Нефтяники стали местом сложения одной из таких общностей.

Эксперимент следует признать удачным, если рассматривать события 50-годов: буквально от нуля на пустом месте, в условиях, обеспечивающих разве что физическое выживание, аморфная масса мигрантов в течение нескольких лет действительно сложилась в единый производственный коллектив, способный решать как задачи производственные, так и социальные. Влияние этой общности распространялось далеко за пределы собственно трудящихся нефтезавода, формировало особую атмосферу изолированного района города. Сам город Омск находился в зоне действия перекрещивающихся полей нескольких таких общностей, а страна, в свою очередь — испытывала воздействие от многих сотен и тысяч передовых производств, воспитывающих особого человека. Описываемые годы являются переломными в формировании «советского народа»: если в тридцатые такие предприятия — «школы коммунизма» были скорее единичными явлениями, находились в стадии становления или же отягощались практикой ГУЛАГа, то в 50-е они стали явлением всеобъемлющим. Без них фантастический рывок СССР не мог состояться.

У описанного мною социального эксперимента не нашлось своих идеологов и летописцев. Видимо, потому, что вся советская литература предчувствовала появление нового общества, грезила им, описывала доступным ей языком ход строительства новых заводов и новых людей. Поэтому никому не потребовалось оформить появление новой утопии. Происходившее в Нефтяниках можно описать как утопию нового рода — промышленную утопию.

Мировозрение таких общностей — первичных по отношению к общесоюзному «советскому народу» — находилось в сложных отношениях к официальной советской идеологии. В общих чертах существовала эволюция от безусловного исповедания коммунистических ценностей в 50-х до формальной лояльности 70-х, а потом и полного неприятия конца 80-х. Относительно времени моего повествования следует предварительно отметить, что нефтяники находились в оппозиции ко многим сторонам советской действительности, но, при этом, безусловно разделяли с верхушкой общества конечную цель в виде коммунизма. При этом они доказывали свою верность не речами на партсобраниях, а строем своей жизни.

Мировоззрение нефтяников можно описать как «предания», если понимать это в церковном смысле — как комплекс обычаев, народных представлений и устных свидетельств, существующих параллельно с кодифицированными текстами (в нашем случае с официальным курсом партии и правительства, иначе — идеологией). В последних выражается догматическая составляющая церкви, а в преданиях — то, что сейчас называется практикой. В христианстве «предание» и текст дополняли друг друга, в советском обществе в застой они были в конце концов разъединены, что отрицательным образом сказалось на развитии самого общества. Я считаю, что необходимо восстанавливать «предания» советского строя, его практическую составляющую, потому что невозможно иметь верное представление о Советском Союзе только на основании документов и официальной идеологии.

Не следует с пренебрежением относиться к данному источнику информации. Официальная советская история была фальсифицирована, но параллельно с ней всегда существовала история устная, неофициальная, на уровне семейных преданий, случайных разговоров, анекдотов, устных же комментариев к письменным фактам. Такую историю с трудом можно назвать объективной, но она создавала необходимое противостояние официальной идеологии, чтобы мыслящий человек имел возможность для размышлений и критики. Она никогда не записывалась — во многом из-за страха, что такие записи могут быть приобщены как вещественные доказательства к обвинению к антисоветской деятельности. Впрочем, как будет показано ниже, такая устная история не была антигосударственной. Скорее она выходила за рамки критики, разрешённой государством для рядовых граждан. Но именно эта критичность создавала необходимый стимул для развития общества самим обществом.

Основный источник сведений для данного очерка — те самые предания и нормы поведения, характерные для нефтяников.

В качестве ближайшего аналога моего опуса можно назвать разве что «Империю инков» Гарсиласо де ла Веги. Полукровка, сын конкистадора и женщины из рода царственных инков, знал о своих предках по рассказам старших. Слова имели зримое воплощение в многочисленных руинах и прочих материальных свидетельствах жизни величественной империи, которые всё еще определяли жизнь колониального Перу. Так в его сознании возник комплекс представлений о своём прошлом, в котором слова и артефакты дополняли друг друга и помогали взаимно расшифровывать возникающие неясности и тайны. Судьба его сложилась так, что ему пришлось в молодости уехать в Испанию и провести там бурную, полную превратностей жизнь. Когда в нём заговорили тоска по родине и уязвлённое самолюбие метиса, приниженного испанскими грандами — тогда и родилась величественная эпопея-утопия о могучей империи. Три сотни лет мир не знал другого столь полного источника об Тауантинсуйю и находился под обаянием этого мифа. Археология двадцатого века и дополнительные изыскания в архивах изрядно подкорректировали версию Гарсиласо, лишили образ империи благостности. И всё же, в целом, представленная им версия истории инков не отрицается по существу.

В истории Нефтяников и нефтяников автор поневоле принимает на себя роль Гарсиласо де ла Веги. Автор знает о событиях того времени по рассказам и слухам; он видит перед собой артефакты в виде домов, улиц и промышленных корпусов; ему известна в общих чертах история Омска и СССР. Современная мифология получает подтверждение, без которой она бы осталась в области слухов и мифов. Автор конструирует прошлое, уточняя слухи на основании соответствующих им материальных свидетельств, а также следя за тем, чтобы представленные версии не выбивались из контекста эпохи.

То, что очерк имеет характер апологии, не может вызывать удивление: таков настрой любых воспоминаний о своих предках и о собственном мире. Кроме того, разрыв между прошлым и настоящим настолько разителен, связан с такой деградацией общества, что любое воспоминание о недавнем прошлом вызывает неприятие настоящего.

Ещё одна причина создания данного очерка — попытка рассказать о мироощущении подлинных строителей СССР, то есть научно-технической интеллигенции и квалифицированных рабочих, которые вполне разделяли коммунистические идеалы и строили свою жизнь в соответствии с ними. Очередная странность советской жизни (а в дальнейшем изложении их будет предостаточно) состоит в том, что как раз эта категория населения, причём весьма многочисленная, совершенно не оставила свидетельств «о времени и о себе».

Если статистически представить мемуары того времени, то подавляющее их большинство связано с определённым местом и с определённым слоем общества. Говоря проще, обитателей Москвы и Ленинграда, высших партийных и хозяйственных руководителей, военачальников, учёных и бомонда. Это был достаточно замкнутый мирок, живущий своими интересами и воспринимающий огромную страну как абстрактное пространство. Воспоминания прочих исторических деятелей в других местах существуют только как краткие очерки, посвящённые отдельным эпизодам — из них невозможно ничего почерпнуть о самих людях, об их жизни, духовной эволюции, описании окружения и многом другом. Немногие воспоминания технических руководителей высокого ранга ничем не выделяются среди них, поскольку писались по трафарету жития советских святых и не баловали читателей провинциальными подробностями. Парадокс — но как раз «главный» человек позднего СССР, «дорогой» Леонид Ильич оказался оппортунистом по отношению к своему окружению. Его воспоминания «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина» связаны с деятельностью партийного работника на Кавказе, Украине и в Северном Казахстане, а о своей работе в Москве он умолчал — надо полагать, из скромности. Возможно и потому, что генсек подсознательно осознавал, что только тогда, в провинции, он был в гуще народной жизни, чувствовал биение пульса огромной державы… Увы, немногие исключения подтверждают правило — о том, как строился СССР, на самом деле ничего неизвестно. Я со своей стороны делаю весьма робкую попытку восполнить недостаток, и хотя бы спустя десятилетия, описать нравы и быт настоящих строителей реального социализма.

Наверное, следует уточнить, что я осознаю ограниченность моего повествования и ни в коей мере не представляю его как имеющий всеобъемлющий характер. Я совершенно ничего не могу сказать о нескольких категориях населения нефтяников — коренных захламинцах и нынешних обитателей Николаевки, обитателях ГУЛАГа и последующих «химиках», научных работниках и милиционерах, а также многих других, кто связан с Нефтяниках хронологически и территориально, но никак не общими традициями. А ведь они составляли большинство населения городка и история, рассказанная с их точки зрения, может иметь совсем иной настрой.

Очерк не может рассматриваться как полноценное научное исследование, основанное на обработке архивных документов — это всё таки очерк эволюции общественного сознания, оставившего след в только воспоминаниях и градостроительстве. Воля каждого — принимать или не принимать подобный подход.

Дабы избавить себя себя от привычных воплей: «факты в студию!», я всего-навсего сообщу, что создание подлинной истории Нефтяников хотя в ограниченных мною хронологических рамках, требует нескольких лет напряжённого труда в архивах нескольких городов, знакомства с тысячами документов самого разного свойства. Поскольку я не являюсь профессиональным исследователем, то я не имею возможности посвятить жизнь, заполненную и без того напряжённой борьбой за существование, научным изысканиям.

Почему качественное, методологически верное описание эволюции Нефтяников не было выполнено ранее? Вопрос, естественно, не ко мне. Я только могу предположить, что создание объективной картины той эпохи противоречило бы идеологическим установкам последнего полувека отечественной истории, отчего профессионалы не могли получить на неё добро. А непрофессионалы просто не в состоянии её выполнить.

Впрочем, всегда и везде, объективность — злейший враг истории.

Мне не удалось ограничить повествование и представить свою версию истории ТОЛЬКО омских нефтяников — поневоле пришлось затрагивать всё советское общество, на что я, скорее сего, не имею право. Если описание омских нефтяников имеет под собой хотя бы относительную документальную основу, то экскурсы в общие закономерности развития СССР могут выглядеть не всегда аргументировано. Все же, как мне кажется, на конкретном примере одного заводского посёлка прослеживается переход из одной сталинской модели государственности в другую, который связан с 50-ми годами. Сталинизм вовсе не был сплошным ГУЛАГом, царством всеобщего страха и подозрительности под зорким взором маниакального тирана — это была гибкая, вполне жизнеспособная система управления, многие стороны которой носили объективное обоснование. В разные периоды основные черты и вектор развития общества менялись, причём радикально. Наибольший интерес историков и общественности вызывает вторая половина 30-х годов, то время, когда наиболее ярко проявились все стороны мобилизационного коммунизма, как положительные, так и отрицательные. Почему-то по умолчанию признаётся, что таковы были изначальные замыслы Сталина и такой порядок он хотел установить навечно. Подобные утверждения не подкреплены фактами и скорее относятся к клише. Объективная необходимость 20-х, 30-х, 40-х и 50-х диктовала разные подходы к государственному строительству. На начало-середину 50-х пришёлся один из переломов, связанный с объективной невозможностью функционирования прежней модели власти и появлением совсем другого общества, которое требовало иного подхода. На примере омских Нефтяников слом прежней модели управления и переход к новой фиксируется достаточно чётко.

По мере осмысления материала по неведомым мне психологическим причинам изложение начало приобретать явный религиозный оттенок — что весьма странно, учитывая сугубо утилитарный, производственный и бытовой характер изучаемого явления. К описываемому предмету более всего подходит слово утопия — утопия уникальная, основанная не только на новых идеях, но и на новых экономических отношениях, новом образе жизни. Наверное, подобное явление можно обозначить как промышленную утопию, промутопию. Всё-таки понять воинствующе-материалистическую сталинскую эпоху без сублимированного ветхозаветного и эсхатологического пласта «общественного бессознательного» в советском обществе невозможно. Поэтому заурядная история обычного заводского посёлка — это только стандартная для СССР попытка реализации рая на Земле.

Естественно, неудачная.

Но весьма поучительная.

Часть первая. 1947—1948. Замысел

глава 1.1 Технический замысел

Если судить по дате начала строительства — 1949 год, то первоначальный замысел относился к 1947 — 1948 годам. Предложение плановиков и экономистов должно было пройти необходимые стадии согласования, затем принято на высшем уровне, после чего состояться в качестве предварительных шагов реализации. Под новое строительство необходимо было определить и изыскать «фонды», то есть материалы, ресурсы, механизмы. Год — полтора — достаточный срок для составления и защиты проекта нефтезавода и жилого городка при нём.

О состоянии страны свидетельствует тот факт, что только в 1947 году страны вышла по объему выпускаемой промышленной продукции на предвоенный уровень (кстати, крайне низкий относительно номенклатуры выпускаемых товаров народного потребления). Тот год остался в народной памяти как «голодный», в котором засуха наложилась на послевоенную разруху. Впрочем, засуха и кризис поразили всю Европу, с этим годом связано множество политических и экономических событий, во многом определивших судьбу послевоенного мира. Эти годы в СССР — кульминация «возрождения», то есть послевоенного восстановления разрушенного промышленного потенциала страны. О возрождении быта, каких-то удовлетворительных форм жизни населения, вопрос просто не поднимался. По сути страна продолжала пребывать в состоянии военного положения, на голодном пайке и в обстановке надрывного труда — только без войны как таковой.

Таков был общий фон и настрой, в котором проходило обсуждение проекта.

Если оценивать события семидесятилетней давности с сегодняшней точки зрения, то в глаза бросается объективная невыполнимость замысла при крайней необходимости выполнения. Сделать это было нельзя — но нельзя было и не сделать.

Раздавленная страна едва справлялась с восстановлением разрушенного, но с ужасом понимала, что только выход на предвоенные рубежи, возрождение СССР образца 1940 года на самом деле будет поражением. Великая победа окажется никому не нужной, понесённые жертвы — бесполезными, если не будет одержана ещё одна победа — внутри страны над устаревшей экономикой.

Над Советским Союзом витала и обретала реальные черты тень новой войны, на этот раз с прежними союзниками из Объединённых Наций. Выиграть новую мировую войну с промышленностью 1940 года было бы невозможно. Страна в предельном рывке перескакивала через этапы индустриализации, вырываясь из руин заводов 30-х в передовые производства 50-х, догоняла и перегоняла США, которые не знали ни таких потерь, ни таких разрушений.

Провинциальный Омск, в котором не было ни традиций грандиозных строек, ни ресурсов, ни заделов, принуждён был участвовать в этой сумасшедшей гонке. В городе на пустом месте выросли высокотехнологичные отрасли, выпускавшие одни из лучших образцов тогда вооружения — танков, самолётов, электроники и оборудования связи.

Строительством нефтезавода предстояло взять ещё один непреодолимый барьер.

Пространство, проклятием висевшее над страной, за сотни и тысячи километров отдаляло будущую стройку от источников материалов, от людских ресурсов, от органов управления. Центр располагал завод в месте, неприспособленном для строительства такого масштаба; чем-то это напоминает выброску морского десанта на берег противника. Операция может окончиться или грандиозным успехом, или катастрофическим провалом — третьего исхода быть не может. Но Омск раз за разом на пределе сил подтверждал, что решения партии и правительства будут выполнены.

Стартовые условия строительства нефтезавода были таковы, что вызывают сейчас сомнение в осуществлении замысла. Но тогда сомнений быть не могло. Сомнения в правильности и обоснованности решений партии и правительства были наказуемы.

Я прошу своих читателей держать в памяти эти обстоятельства — без этого подспудного напряжения, ощущения близости какой-то катастрофы, от которой можно спастись только невероятным усилием, без знакомого фронтовикам упорства обороны и ярости наступления — очень многое в описываемых событиях будет непонятно.

С появлением нефтезавода в Омске связана характерная легенда. О её достоверности судить не берусь, но в форме таких слухов-анекдотов можно видеть краткое, до степени притчи и афоризма, изложение реальных фактов с их народной оценкой.

Омским властям (неважно — областным или городским) предложили на выбор: основать в городе центр сибирской науки или же первый за Уралом нефтезавод. Власть сделала политически правильный выбор: «Нахрен нам очкарики, давайте нам рабочий класс!»

Этакий лубок на самом деле вполне адекватно описывает борьбу тенденций, на основании которой нефтезавод действительно обосновался на «седых брегах Иртыша». Маловероятно, что за Омском в данном случае был выбор — наверняка он уже был сделан Новосибирском, пролетарской столицей советской Сибири, никак не штрафником-Омском, на котором ещё висело проклятие столицы Колчакии. Самоотверженный труд в годы войны только-только реабилитировал потенциально опасный город, внедрённый в него эвакуированный пролетарский десант завоевал командные высоты, но ещё не до конца оккупировал город. Военная промышленность в Омске только набирала обороты и её перспективы были не до конца ясны — следовательно, ещё одна штурмовая колонна гегемона был желательна.

С другой стороны, война, только закончившаяся и тем паче война, которая должна была начаться, наглядно продемонстрировала превосходство науки над революционным энтузиазмом масс. Для выполнения намечаемых тов. Сталиным планов необходимо было сращивание самой передовой идеологии с самой передовой наукой. Вполне пролетарский и лояльный Новосибирск более соответствовал представлению о центре сибирской науки, в которой она будет развиваться в тесной смычке с новейшими технологиями.

Итак, чем всё-таки было вызвано появление нефтезавода в Омске, и, шире — за Уралом?

В годы третьей пятилетки в народном хозяйстве Советского Союза проявилась тенденция к перенесению промышленных мощностей вглубь страны — за Урал. Местом действия первых пятилеток, начиная с 1928 года, был центр страны — Украина (Киев и Донбасс), Северо-Запад с Ленинградом, Москва и Поволжье. В какой-то момент концентрация мощностей в пределах досягаемости аэроударов вероятного противника была признана достаточно опасной: следовательно, руководство страны озаботилось созданием дополнительных производственных центров в глубине страны. В обстановке 30-х подобная мысль не могла найти формы прямого приказа и распоряжения, поскольку высказанные вслух сомнения в возможности скорой победы СССР малой кровью и на чужой территории были чреваты болезненными последствиями. Но идея жила и довлела над умонастроением ответственных работников. В конце тридцатых появилась реальная возможность строительства стратегических объектов вдали от Европейской части России — излишки средств, ресурсов, необходимый опыт.

То, что было сделано в последние предвоенные годы в этом направлении СССР фактически спасло страну в Великую Отечественную. БОльшая часть построенного на западе оказалось разрушенным, не могло функционировать или, в лучшем случае, удалось эвакуировать в глубокий тыл. Потери Красной Армии в первый год войны были катастрофическими не только в живой силе, но и в снаряжении. Снабжение и перевооружение воюющей армии производилось предприятиями, которые удалось построить заранее на Урале и в Сибири, а с конца 1941 года в продукцию стали производить эвакуированные заводы, которые по большей части развёртывались на месте местных заводов. «Русское чудо» свершилось — раздавленная страна получила новейшее вооружение, которое обеспечило ей победу.

Урок Второй Мировой и предвидение Третьей заставляло уделять особое внимание промышленным центрам в глубине страны, прорабатывать схемы их снабжения, автономных от уязвимых производств в европейской части.

Проект омского нефтезавода полностью вписывался в эту схему.

Довоенный Омск не имел стратегической промышленности — в первую очередь он рассматривался как транспортный узел и сельскохозяйственный центр. Первым стратегическим объектом общесоюзного масштаба должен был стать автозавод: его строительство началось в 1940 году. Война изменила эти планы — из запланированных заранее мощностей в строй было введено только производство шин, а на стройплощадках автозавода разместились эвакуированные авиазаводы. В годы войны Омск принял, разместил, ввёл в действие, расширил и перепрофилировал десятки крупных производств, превратившись таким образом в один из ведущих промышленных центров страны. После окончания войны значительная часть налаженного производства осталась на месте и наращивала выпуск продукции.

Довоенный Омск вполне мог существовать на гужевых перевозках, железнодорожном и речном транспорте, потребляющим уголь, с незначительным добавлением автотранспорта и тракторной техники. Требуемый объем бензина и дизельного топлива обеспечивался поставками из-за Урала по железной дороге. Омск послевоенный из-за специфики и объема производства превратился в одного из крупнейших потребителей топлива в стране. Транссиб с такими объемами перевозки справиться уже не мог. Кроме того, в Сибири располагались другие мощные промышленные центры — Новосибирск, Красноярск, Иркутск. Их снабжение путём поставок из-за Урала было ещё более проблематичным.

В Сибири, как предполагалось в первой половине двадцатого века, не было месторождений нефти. История изысканий тюменской нефти достаточно запутанна, если о месторождениях в западно-сибирских болотах и знали, то на уровне гипотез, опытных бурений с неоднозначными результатами. В общегосударственных планах освоение сибирской нефти отсутствовало. Ближайший к Сибири район нефтедобычи располагался в Татарстане и Башкирии. Его освоение началось в 30-е и нарастало в военные 40-е. Теперь западному склону Уральских гор предстояло стать нефтяным плацдармом, с которого планировалось снабжение Западной Сибири. Нефтезавод в Омске должен был принять татаро-башкирскую нефть и снабдить топливом Сибирь.

Отрыв на тысячу километров перерабатывающего производства от места добычи предполагалось потом компенсировать строительством нефтепровода — таким образом разгружалась железная дорога и высвобождался подвижной состав для перевозки других грузов.

Были ли дополнительные технико-экономические преимущества в омском варианте размещения нефтезавода, или, скажем, новосибирском или тюменском — сейчас уже сказать трудно. При выборе Омска могло дополнительно учитываться то, что в те времена город был неофициальным центром Северного Казахстана, места действия будущей эпопеи «освоения целины» — разумеется, не в том провальном, «хрущёвском» варианте, а в оптимизированном.

Омск лишён строительных материалов. Из того, что могут дать местные условия, в стройке могли использовать песок и кирпич. Ближайшие леса, способные давать деловую древесину — за сотни километров вниз по течению Иртыша. Всё остальное необходимо завозить, причём издалека. Щебень и камень — с Урала, Алтая или с верховьев Иртыша; металл — с Урала; всё остальное — из Европейской части России. Единственный путь сообщения — перегруженный Транссиб.

Стройка — и производные от неё завод и городок Нефтяников — с самого начала встраивались механистично, насильно, в сложившуюся структуру провинциального города. Не было ничего, что могло бы подготовить местные условия к стройкам такого масштаба, или эволюционным путём привести к появлению нового производства. Омский нефтезавод появлялся по воле и расчёту центра: волевым актом создавалась новая искусственная структура. Этот новый костяк из передовых промышленных объектов и людей, приданных им, должны были изменить страну и создать социалистическое царство науки и техники.

глава 1.2 Отвлечение: роль Л. П. Берия в позднесталинской технократии

Как верно заметил товарищ Каганович: «У каждой аварии есть свое имя, отчество и фамилия» (цитата приблизительная, тем более что представляет собой апокриф). Немного расширяя глубокомысленное замечание Лазаря Моисеевича, следует утвердить: «У каждого достижения в Советском Союзе также есть имя, отчество и фамилия».

То, что омский нефтезавод навечно связан с Малунцевым, сомнению не подлежит. Но должен быть еще один человек, которому нефтезавод обязан самим своим появлением. Возможно, что это Лаврентий Павлович Берия.

Также возможно, что это утверждение нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть таковы были. Особенности управления народным хозяйством СССР, что далеко не все детали обсуждения и принятия решений фиксировались в протоколах заседаний и отражались в документах.

Роль товарища Берия определяется косвенными признаками.

Во-первых, стройка относилась к объектам нефтяной промышленности, которую курировал Берия, во-вторых, решение о начале такого строительства лоббировалось человеком, который был осведомлен о стратегическом положении СССР, мог принимать решение, весьма спорное в тогдашней обстановке, и продавливать его во всех инстанциях (а также иметь иммунитет от обвинения во вредительстве!), а в-третьих, что мне больше всего любопытно, воззрения Лаврентия Павловича вполне соответствовали духу социального эксперимента в омских Нефтяниках.

Нефтяная промышленность СССР в конце 1940-начале 1950-х курировалась заместителем Председателя Совета Министров. С конца войны и до 1953 года Председателем Совмина был И. В. Сталин, его заместителем — Л. П. Берия. В сферу интересов Лаврентия Павловича входили также другие приоритетные отрасли: атомный проект, ракетостроение, стратегическая разведка за рубежом, военная промышленность, черная и цветная металлургия, угольная, нефтяная и лесная промышленность. Как это называлось — он их курировал, то есть влиял на принятие кардинальных решений и, по мере их реализации, помогал выделением ресурсов: людей, материалов, оборудования, денежных средств (последние в советской плановой экономике играли второстепенную роль). Советская экономика всегда была остродефицитной, для выполнения намеченных программ ресурсов не хватало даже теоретически, и за их распределение шла война не на жизнь, а на смерть между министерствами, предприятиями, снабженцами, обкомами и дирекциями строящихся предприятий. Нет ресурсов — нет выполнения, а за срыв государственных программ карали по всей строгости, и не всегда во внимание принималась объективная невозможность их выполнения.

Роль Берии в этой войне сводилась к тому, что он мог своим авторитетом (и под влиянием своей репутации) почти бесконтрольно распоряжаться ресурсами всей страны, перераспределяя их в пользу того, что считал по своему разумению стратегически важным. Высшим арбитром был сам Иосиф Виссарионович, но насколько он активно участвовал в дележе ресурсов и насколько он мог изменить мнение Лаврентия Павловича — история умалчивает.

Руководство заместителя Председателя Совета Министров не всегда имело привычную форму заседаний в кабинетах с составлением протоколов, раздачи циркуляров и приказов, которые бы могли сохраниться в архивах. Советская экономика не была строго централизованной, как это представляется в теоретических построениях — подразумевалось, что управленческие команды спускались строго сверху вниз. Во многом она зависела от факторов, которые находились вне управленческой пирамиды, четкая иерархия искажалась существованием других центров управления — например, партийных органов, которые активно вмешивались в хозяйственную деятельность. Нельзя представлять схему управления так, будто управляющий центр находился строго вверху, и влияние от него равномерно распространялось вниз от уровня к уровню. Реально данная модель выглядела так, как будто импульсы управления в одних секторах имели бОльшую силу, чем в других, в других секторах замедлялись или ослаблялись, а центр управления одновременно находился кроме верха еще в нескольких местах, сопровождая продвижение наиболее важных приказов. Помимо того, что Берия принимал решения стратегического порядка, которые определяли приоритеты и второстепенные направления, он же руководил народным хозяйством в режиме ручного управления (как это называется сейчас), оперативно вмешиваясь в ход событий.

Без одобрения Берии строительство такого сложного и рискованного объекта как первый нефтезавод в Сибири просто не могло состояться. Его убедили в принятии этого решения — или, что мне кажется вернее — он сам, на основании собственных умозаключений пришел к выводу об острейшей необходимости строительства.

В предыдущей главе я упоминал об обстоятельствах, которые составляли непреодолимую преграду для введения в строй омского нефтезавода на рубеже 40-50-х.

К ним относятся: общее состояние советской экономики, доведенное до катастрофы Великой Отечественной — в 1947 году страна только вышла на довоенный уровень производства, но при этом оказалась в полосе жесточайшего неурожая и голода 47 года; отсутствие в районе строительства ресурсов всех видов (людских, материальных) для крупномасштабного строительства современного мощного предприятия; оторванность от месторождений сырой нефти минимум на полторы тысячи километров при перегруженности Транссиба и скромного опыта строительства магистральных нефтепроводов такой длины (и в суровейших климатических условиях!); малой вероятности того, что тонкое производство по разделению нефти на фракции вообще удастся осуществить в сибирские зимы — это был первый проект строительства в условиях резко континентального климата без серьезной научной проработки.

Здравый смысл, финансовые соображения и перегруженность экономики диктовали одно решение — хотя бы отложить проект до лучших времен. Тем не менее строительство началось.

На счету у Берии к тому времени было уже подобное решение, которое повлияло на положение СССР в годы Великой Отечественной.

Его считали автором идеи форсированного освоения месторождений в Башкирской и Татарской АССР в конце 30-х. При этом существовало авторитетное мнение руководителей нефтяной промышленности и ученых о том, что средства, которые могло выделить государство на отрасль (весьма незначительные, несмотря на стратегическую значимость), целесообразнее расходовать на развитие южных нефтеносных районов в Азербайджане и на Северном Кавказе. Безусловно, это дало бы бОльший экономический эффект, но Лаврентий Павлович исходил из своих соображений. Возможно, как человек, обладающий максимально полной информацией о внутреннем состоянии СССР, Красной Армии и промышленности, а также о ресурсах Германии и Европы, он мог предвидеть, что будущая неизбежная война будет отнюдь не короткой и победоносной, и вестись она будет не только на территории противника. А при таком раскладе южные нефтеносные районы не смогут обеспечить долгую напряженную войну или, хуже того, окажутся под угрозой. Это было, безусловно, волюнтаристское решение — но решение правильное. И его мог осуществить только человек уровня Берия, которого в принципе не могли коснуться подозрения во вредительстве.

Спустя полтора десятилетия нефтяная промышленность оказалась в схожей ситуации. В конце сороковых нефтепромыслы и нефтеперерабатывающие предприятия на севере Кавказа только восстанавливались после войны, разоренная страна могла только устранять причиненный ущерб, но не начинать новых грандиозных объектов. И снова — волевое решение, кажущееся очередной авантюрой: начинать нефтепереработку в центре Западной Сибири, в районе, не обеспеченном сырой нефтью. Зачем, когда есть татарская и башкирская нефть?

Но Лаврентий Павлович заодно курировал стратегическую разведку, которая предоставляла сведения одно неутешительнее другого. Вероятный противник располагал атомной бомбой и стратегическими бомбардировщиками: теперь под угрозой и уральская нефть. В предвидении новой большой войны следовало уводить производства как можно дальше вглубь страны. Так начиналась грандиозная эпопея сибирской оборонки, прямо затронувшая Омск — так состоялся и омский нефтезавод, в отношении которого экономические соображения были скорее второстепенными по сравнению со стратегическими. В данном случае просматривается не министерский уровень принятия решений, а волевое решение одного из первых лиц государства, взаимоувязанное с другими распоряжениями и приказами, о которых руководители даже высшего эшелона могли не знать.

Любопытен ответ на вопрос — насколько Лаврентий Павлович, который был в курсе новостей геологоразведки, оценивал перспективы промышленной добычи нефти в Западной Сибири? Отдельные горячие головы говорили об этом ещё в начале 40-х, когда всё ученое сообщество считало это ересью и утопией. Большая нефть в Западной Сибири началась в 60-х, причем она бы не смогла состояться без топлива, которое предоставлял омский нефтезавод. И сырая нефть первых месторождений пошла именно в Омск — можно представить, как бы сложилось развитие Западносибирского нефтегазового района, если бы добытую нефть пришлось бы транспортировать через Урал в Татарстан, а оттуда обратно завозить ГСМ. В характере Берии было умение прислушиваться к специалистам, хотя бы они говорили непривычные вещи

В документах могут отыскаться следы официальной деятельности заместителя Председателя Совмина, но его текущая деятельность состояла из личных бесед, совещаний с доверенными лицами, докладов от специалистов, телефонных звонков и личных поездок, то есть того, от чего следов сохраниться не могло.

Я пессимистично смотрю на перспективу узнать подлинную историю начала строительства нефтезавода. О ней могли поведать разве что сами участники тех событий, но все они умерли в ту пору, когда писать правдивые мемуары не было принято — тем более с упоминанием в положительном ключе Лаврентия Павловича как организатора великих послевоенных строек. Настоящие побудительные причины строительства нефтезавода, скорее всего, лежат в области тех решений, которые принимались узким кругом доверенных лиц и специалистов, находившихся по ряду причин в сложных отношениях с официальными структурами, часто действовавшими полуофициально, с угрозой обращения к своему всесильному патрону, когда они встречали препятствия на своем пути.

Группировка Берии действительно существовала, его соратники по МВД и МГБ были расстреляны и репрессированы одновременно с ним. Более чем вероятно, что такие же группы влияния были во всех отраслях, которые курировал Лаврентий Павлович — от них он получал достоверную информацию и через них, минуя официальные каналы, он управлял «своими» отраслями. После падения Берии судьбы его соратников была различна — кто присоединился к публичному поношению новоявленного «козла отпущения» за культ личности, кто сохранял тайную верность своему патрону и продолжал исполнять порученное дело — в память о Лаврентии Павловиче и ради страны.

Могла ли быть такая группа в наркоматах нефтяной промышленности?

(в 1946 — 48 гг. единый союзный наркомат нефтяной промышленности был разделен на два, соответствующих двум весьма разнородным направлениям: наркомат южной и западной промышленности (то есть давно освоенных районов) и наркомат восточных районов (Татарии и Башкирии, к которому по географическому признаку был причислен проект омского нефтезавода).

Вполне вероятно. Если автором идеи строительства нефтезавода в Западной Сибири был сам Лаврентий Павлович (или кто-то из его мозгового штаба), то ему, безусловно, требовались консультации и сбор частных мнений специалистов — насколько этот проект реален? Сбор подобной информации всегда осуществляется в приватном порядке, поскольку официальная структура как наркомат не склонна к самоубийственному риску и всей тяжестью своего бюрократического авторитета должна тормозить слишком смелые прожекты.

И вот тут всплывает странная история с пожеланием начальника главка «Востокнефтепереработка» наркомата нефтяной промышленности восточных районов СССР возглавить стройку нефтезавода в Сибири. А.М.Малунцев был одним из лучших красных директоров в стране, но он двадцать лет проработал на юге в роли главного инженера и директора бакинского и краснодарского нефтезаводов. То есть он не имел ни малейшего представления о специфике добычи и переработке нефти уральских месторождений, не говоря уже о том, что о реальности получения керосина при минус 40 градусов Цельсия в Сибири можно было только гадать.

Под влиянием каких событий Малунцев покинул весьма престижное кресло начальника главка в Москве и отправился почти в добровольную ссылку в Сибирь, в кошмар ГУЛАГовской стройки? Стройка сверхсложного на тот момент предприятия в незнакомых условиях была для того времени почти невыполнимой задачей. Стройка могла состояться при условии, что кто-то, минуя бюрократическую волокиту наркомата и снабжающих организаций, гарантировал поставку всего необходимого на стройплощадку.

Почему нефтяники не сохранили память о репрессиях за вредительство (неизбежный бич многих строек тех лет) и миновали пик антисемитской борьбы с космополитизмом без потерь, при том, что евреев, начиная с самого Малунцева, на стройке было предостаточно?

Может, это было условием устного соглашения Малунцева с кем-то очень высокопоставленным из свиты Берии, если не с самим Лаврентием Павловичем? Александр Моисеевич соглашался на директорскую должность с условием снабжения по первому разряду и с созданием защиты его подчиненных от МГБ? Это вполне в духе самого Берия.

Лаврентий Павлович «своих» специалистов не сдавал.

Особенность действий «органов» была в том, что на арест подчиненного требовалась, хотя бы формально, виза его руководителя. Так народная власть ставила под контроль действия специальных органов, хотя бы теоретически. Иногда, в случае принципиальности и смелости руководителя, это ставило преграду репрессиям. Известно, что Союз композиторов не сдал ни одного своего члена НКВД (такова была позиция Тихона Хренникова), в то время как в Союзе писателей под руководством Толстого и Фадеева был репрессирован чуть ли не каждый второй. Отрасли, которые курировал Берия, а происходило это в годы войны и послевоенного восстановления, действительно не знали массовых репрессий. Лаврентий Павлович вошел в самую сердцевину сталинизма как раз в качестве человека со стороны, прагматика и лишенного влияний, для того, чтобы ввести в русло «нормального» (в представлениях того времени) функционирования НКВД, вконец распоясавшегося при Ежове. Опыт 1938 года, разбора множества фиктивных дел, подавления ежовщины (возможно — реального путча), убедили его в том, что подавляющее число дел по вредительству специалистов являются следствием «плана по валу» в поисках врагов народа и ненависти партаппарата к людям реального дела. В оставшиеся полтора десятка лет своей деятельности Берия весьма критично относился к обвинениям «органов» и всегда требовал реальных доказательств шпионской деятельности (которую мог перепроверить, так как на него работала внешняя разведка). А на антисоветчину, даже выражаемую открыто, он внимания не обращал, довольствуясь честной работой на благо государства. Это правило распространялось как на мэтров вроде Капицы, так и на фрондирующих юных гениев типа Сахарова.

Наконец, как мог воспринимать Лаврентий Павлович промышленную утопию в Нефтяниках, стихийный эксперимент зарождающейся общности «советский народ»? Насколько это соответствовало или противоречило его взглядам?

О политических воззрениях Лаврентия Павловича известно крайне мало — в оформленном виде «программа Берии» никогда не существовала. Его речи выдержаны по шаблону партийного функционера и хозяйственного руководителя, из них можно извлечь разве что характерные черты стиля и содержания специфических текстов того времени. Мемуаров Лаврентий Павлович, по понятным причинам, не оставил. Воспоминания о нем делятся на две диаметрально различающиеся группы. В одной из них, составленной до 1953 года, перед нами предстаёт персонаж коммунистического жития святых: верный ленинец, интернационалист, умелый хозяйственный руководитель, которому под силу оказались самые трудные задания партия: выбор оригинального пути строительства социализма в Грузии, расцвет Тбилиси, укрощения ежовщины, организация военной и нефтяной промышленности в годы войны, оборона Кавказа, руководство стратегической разведкой, успешное завершения атомного проекта и перестройки оборонки в послевоенные годы. Другая группа, относящаяся к периоду после 1953 года, красочно живописует исчадье ада: организатора ГУЛАГа (реально он был создан в годы, когда Берия занимался только Грузией), раскрутку репрессий (хронологически это неверно), систематическое уничтожение всего свободомыслящего и прогрессивного в СССР, сексуального маньяка, садиста, наконец, человека, принуждавшего Сталина к диктатуре и террору. Апологий и филиппик в адрес этого весьма неоднозначного персонажа существует много, не буду пересказывать их, каждый должен сам определить свое отношение к товарищу Берии, если есть к тому желание.

Лично я склонен рассматривать Лаврентия (тогда еще не Павловича) как человека, написавшего автобиографию — заявление в ЦК РКП (б):

«…За время своей партийной и советской работы, особенно в органах ЧК, я сильно отстал как в смысле общего развития, так равно не закончив свое специальное образование. Имея к этой отрасли знаний призвание, потратив много времени и сил, просил бы ЦК предоставить мне возможность продолжения этого образования для быстрейшего его завершения. Законченное специальное образование даст возможность отдать свой опыт и знания в этой области советскому строительству, а партии — использовать меня так, как она это найдет нужным.

1923 г. 22/Х (подпись)».

Ему тогда исполнилось 24 года, позади большевистское подполье, борьба с контрреволюцией и большевизмом по-грузински (чего ему до сих пор не могут простить интеллигенты из Georgian), высокие чины и заслуженная слава. Молодой человек равнодушно перечислил свои заслуги и регалии с тем, чтобы убедить высокопоставленных читателей: он достаточно отдал революции и утверждению Советской власти, а теперь старшие товарищи должны дать ему возможность завершить настоящее инженерное образование и стать, наконец-то, инженером — строителем светлого будущего без прежних регалий и заслуг. Это довольно распространенное веяние тех лет: многие бойцы Гражданской считали свои воинские должности явлением временным, вынужденным примирением с обстоятельствами, которые требовали беспощадной борьбы, в то время как их идеалом был созидательный труд в свободном и счастливом мире. Рабочий, пахарь, инженер, врач, учитель — таковы были настоящие профессии, к которым отчаянно стремились, преодолевая партийную дисциплину, малограмотность, последствия контузий и ранений.

Автобиографию 1923 года можно считать знаковой: тогда начали проявляться различия между людьми вроде молодого Берия и теми, для кого Гражданская война не должна была заканчиваться, ибо она привела их к власти, почету и богатству (в категориях пуританского советского общества). Из последних сложилась партноменклатура, которая стремилась постоянно возрождать состояние войны, бескомпромиссного деления на белых и красных, пафоса разрушения старого мира и беспрекословного подчинения своим командирам. Можно говорить о вполне сложившемся типе профессиональных политиков, «старых большевиков», «номенклатуры», которые пытались управлять страной, и которых приходилось одёргивать путем партийных проработок, чисток, а то и репрессий. Они не обладали необходимыми знаниями и умениями для подобной роли, но честолюбие и властолюбие приводили их к рычагам управления. Ленин и Сталин были сами из числа таковых, но при этом, в силу прагматичности характера и знания своих соратников, всегда стремились направить их энергию в нужное русло и противопоставлять им людей другого склада — технократов.

Профессиональных политиков и инженеров во власти разделяет разница в мировоззрении, которая усугубляется образованием.

Инженер мыслит категориями материальных ресурсов и придерживается строгой математической бинарной логики. Он четко знает цену каждого усилия, выполненной работы, может прогнозировать сроки и затраты ее выполнения, расчеты приучают его к четкости и определенности: «да» значит «да», «нет» значит «нет». Революционеры, как и современные менеджеры, пытаются управлять информационными потоками, мало задумываясь об их материальной основе. В ходу разнообразные модели человеческого общества, которые, в силу своей умозрительности, допускают разнообразные толкования и прогнозы. Революционер и менеджер не могут управлять, даже если преисполнены самыми благими намерениями — им нужно привести реальность к теории, что абсолютно невозможно. Само существование СССР в 20-30-х годах связано с тем, что Ленин и Сталин смогли собрать команду грамотных плановиков и инженеров, которым оказалось под силу начало социалистического преобразования страны. Их дело в 30—40 и начале 50-х продолжил технократический блок Берии, с которым связаны все значимые прорывы. То, что победы добывались во многом трудом по принуждению, в лагерях и шарашках, не делает их менее значимыми и умаляет роль Лаврентия Павловича как организатора и человека, действительно понимавшего науку и инженерию. А то, что Берия добивался успеха во всех порученных ему делах, во многом объясняется четким инженерным мышлением: умением планировать, изыскивать и распределять ресурсы, бросать их на самые важные участки.

Волею судеб Берии пришлось стать лидером негласной и неоформившейся оппозиции технократов — сперва в Закавказье, потом, после усмирения НКВД — во всесоюзном масштабе. К сожалению, этот блок был разгромлен в 1953 году и партократы окончательно взяли власть в свои руки.

При том объеме информации, которым я располагаю, Лаврентий Павлович действительно мог, если не поддерживать эксперимент в омских Нефтяниках, то хотя бы не препятствовать ему. Он мог видеть в омских нефтяниках самого себя много лет назад: преисполненного энтузиазмом, верящего в созидательный труд ради преобразования общества. Сложение общности омских нефтяников началось позже трагической гибели Берии (неважно, убитого в собственном доме или расстрелянного после странного суда), но всесильный зампредседателя Совмина и рядовой инженер нефтезавода были людьми одного склада. И только им под силу было построить нефтезавод и Нефтяники, придать им неповторимый облик.

Часть вторая. 1948 КАК АНТИ-«1984»

В названии романа Джорджа Оруэлла зашифрована дата написания: 1948 год. 84 — перевернутые 48.

Самая знаменитая антисталинская антиутопия (как она воспринималась до последнего времени) была написана именно в том году, к которому относился технический замысел строительства нефтезавода. Тогда же начала формироваться идеология строительства — точнее, начало внедряться в жизнь давно задуманное.

«1984» изначально не являлся фактом антикоммунистической пропаганды.

При всех своих метаниях, Оруэлл оставался коммунистом, но коммунистом европейским. Понять смысл сталинизма, то есть страх постоянной угрозы и бессилие непреодолимого отставания, ему было не суждено. Ракурс на происходившее в России из демократичной и развитой Европы, сильно отличался от того, что видели сами русские и, скажем, китайцы. А Оруэлл совершенно не знал реальный сталинизм и смутно представлял себе причины, которые привели к нему. К сожалению, для себя самого и для своего произведения, автор почил в скором времени — в 1950 году, и, вследствие этого, никто уже не мог разъяснить смысл романа. Общим мнением стало то, что автор описал суть и будущее сталинизма. В таком качестве роман был популярен среди левой европейской интеллигенции — подчёркнуто антисталинистской, а потом, в годы перестройки в СССР, использовался для антисоветской агитации.

В данном случае для нас интересно то обстоятельство, что в том же 1948 году, в реальном правоверном сталинском обществе намечалось иное будущее. И контуры нового общество можно разглядеть в истории общности нефтяников, даже в особенностях градостроительства.

Был ли конкретный социальный заказ на формирование общности нефтяников, своего рода социальный проект наподобие технического проекта нефтезавода? Однозначно — нет.

Было ли ясное понимание среди самих нефтяников, строителей и эксплуатационников, того общества, в котором они хотят жить? Своей роли в судьбе своей страны? Только в самых общих чертах, в виде интуитивного принятия одних явлений и неприятия других.

То, что я буду описывать ниже, никогда не существовало в виде ясных директив, планов, графиков, статей или рекомендаций. Поэтому я уже делал замечание о том, что описываю не документальную историю, нашедшую отражение в источниках разного рода, а своего рода коммунистическое «предание», аналог предания церковного. Иначе говоря — свода неписанных представлений, можно — традиции, которые дополняли, расширяли кодифицированные источники, а отчасти — и противоречили им… Но, как Церковь не живёт только по Евангелию и трудам Отцов Церкви, так и реальное советское общество не существовало исключительно в строгом соответствии с «Кратким курсом ВКП (б)» и с передовицей в «Правде». Впрочем, святые отцы в случае затруднений, не находя аргументов в Священном Писании, ничтоже сумнящеся, апеллировали к преданию, то есть к существующей народной традиции. Так и коммунистическая власть, несмотря на тоталитарный характер, не могла существовать без постоянного, хотя бы формального, обращения к мнению «народа».

Доказательством моей теории является история общности и сохранившиеся материальные следы в виде самого городка Нефтяников. Подсознательное стремление к одной цели влияло на решение совсем разных специалистов, в разное время и в различных обстоятельствах. Нефтяникам, как району, суждено пребывать в виде кварталов старых зданий с осыпающейся штукатуркой до тех пор, пока мы не предположим, что была идея, вдохновляющая строителей и жителей, и которая воплотилась, пусть с искажениями, в таком виде.

Та совокупность фактов, которой я располагаю, моё воспитание в определённом месте, привитое мне чувство «правильного» и «неправильного», заставляет склоняться к теории о попытке преобразования общества 50-х годов.

Предельно кратко изложу своё представление о гипотетическиом эксперименте, в ходе которого возникли омские Нефтяники.

1. Сталинская модель первых пятилеток была крайне жестоким, но оправданным решением (оправданным не этически, но исторически — это совершенно разные категории).

Во второй половине 40-х эта система, основанная на администрировании и массовом применении принудительного труда с плановым распределением ресурсов, исчерпала свой потенциал и должна была смениться другой. Этот процесс можно наглядно проследить на особенностях строительства в Нефтяниках, которое начиналось в 1949 году в рамках ГУЛАГа, но заканчивалось в в совершенном другом мире.

Настолько ином, что его можно назвать промышленной утопией, промутопией, воплощенной в особенностях планировки городка Нефтяников.

2. Контуры новой системы можно обнаружить в ряде начинаний тех лет, принятых на высшем уровне, но, вместе с ними, вызванных инициативой трудящихся.

Государство передавало социалистическим предприятиям ряд своих функций, в первую очередь — распределения ресурсов.

Формальная диктатура пролетариата (на самом деле — тоталитарная власть партийных функционеров) должна была уступить место технократии соцпредприятий в комплексе с руководящей ролью КПСС и подлинной властью Советов. Управление государством с помощью репрессий и прямого администрования (классический сталинизм 30-х гг) должен был смениться контролем над обществом с помощью воспитания «культурой» и влиянием коллективного труда в системе социалистических предприятий.

Соцпредприятие должно было, в дополнение к функции производства продукции, играть свою вторую роль — организатора трудящихся, воспитателя нового человека коммунистической эпохи. Эти обе функции намечались еще на заре СССР, но в полной мере стали осуществимыми только в 50-х.

3. Следующий фактор, на который полагались строители нового общества — культура. Эта тема требует особого рассмотрения, которое будет сделано в другом месте.

СССР проводил культурную революцию, имея цели как прагматичные — достижение минимальной грамотности населения — так и перспективные: в надежде, что воспитание заменит собой необходимое насилие сверху в формировании нового общества. Культура должна была воспитать в человеке такие моральные установки, при которых преступления против общества не могли иметь места, а человек был бы счас