Оглавление

Предисловие автора

Дорогие друзья, уважаемые коллеги, читатели этой книги!

Этим предисловием я бы хотел предварить ваше путешествие по разделам Общей теории психотерапии. И вот эти несколько слов, я надеюсь, помогут вам получить общее представление и сориентироваться в излагаемом здесь обширном материале.

Все, что представлено вашему вниманию в этой книге — плод более чем 30-летнего исследования, объединяющего множество отдельных фрагментов в общий контент Базисной научно-исследовательской программы (полный список тематических исследовательских проектов — всего 26 — представлен в разделе «Приложения»). Важно сказать и о том, что научный статус этих проектов, реализуемых по общему профилю профессиональной психотерапии, был весьма высок, а их методология — строго соответствовала критериям доказательной исследовательской практики. Как автор и основной исполнитель этой исследовательской программы я несу полную ответственность за научную обоснованность каждого из выдвигаемых здесь основных тезисов, гипотез, выводов и положений.

Но, какими бы обширными ни были наши собственные материалы, объем привлекаемых источников, перечень которых вы найдете в заключительном разделе монографии, на порядок выше. Все эти данные прошли через жесткое сито эпистемологического анализа и встроены в каркас общей теории психотерапии, научное обоснование которой и было главной целью проведенного исследования.

И далее следуя тексту основных разделов, вы сможете убедиться в том, что аргументируемая здесь общая теории психотерапии представляет собой не какую-то отдельную доктрину или концепцию, но множество особым образом организованных теорий, концепций и концептов. И в том, что подлинный системный стержень общей теории психотерапии в нашей версии — это проработанная Базисная научно-исследовательская программа и дисциплинарная матрица психотерапии, на дифференцированных уровнях которой и располагаются разработанные компоненты общей теории. В этом, собственно, и заключается новизна концептуальной «архитектуры» предлагаемого подхода.

Психотерапия, в том числе и в связи с результатами проведенного нами исследования, приобретает аргументированный статус самостоятельного и состоятельного научно-практического направления. И один только этот факт много что меняет и в социальном рейтинге, и профессиональном сознании специалистов, действующих в общем поле этого направления.

Другой, существенно более прагматичной задачей, решаемой за счет подготовки настоящего издания, было стремление обеспечить организаторов и специалистов-психотерапевтов выверенным инструментарием управления качеством оказываемой психотерапевтической помощи. Это касается и вопросов адекватного нормативного регулирования профессиональной психотерапевтической деятельности, а также и важнейшей темы подготовки специалистов-психотерапевтов в части универсальных блоков такой многоуровневой подготовки.

Все обсуждаемые в книге теоретические, организационные и практические вопросы (а многие из обсуждаемых здесь аспектов теории психотерапии относятся к категории «сложных» даже и в секторе авангардной науки) излагаются максимально ясно, последовательно и понятно — насколько это вообще возможно — без абсолютно неуместного в данном случае упрощения. При этом постоянно подчеркивается тесная взаимозависимость и преемственность концептов, лежащих в основе этих трех направлений активности профессиональной психотерапии.

Общая структура текста, основные разделы, соответственно, ориентированы на выделяемые уровни дисциплинарной матрицы профессиональной психотерапии. Первые два уровня отражают фундаментальные теоретические построения. Третий уровень — собственно теоретический блок профессиональной психотерапии. А следующие два — актуальные аспекты организационной и профессиональной практики, и более чем актуальную проблематику профессиональной этики.

Кроме того, следует иметь в виду, что эвристические фрагменты каждого матричного уровня подробно описываются или в одноименном разделе (в случае если речь идет о базисных концептах обсуждаемого матричного уровня), или же в следующих разделах монографии, где эти эвристические находки выполняют функцию базисных концептов. Общий объем эвристических следствий общей теории психотерапии, таким образом, представляет существенную часть книги и дает некоторые представления, во-первых, о масштабах проделанной работы, а во-вторых — о перспективах форсированного развития внешнего вектора интеграции психотерапии с авангардным крылом современной науки. И конечно, здесь было учтено такое важнейшее обстоятельство, что состоятельность каких-либо теоретических построений, в нашем случае — общей теории психотерапии, в первую очередь соотносится с эвристическим потенциалом разрабатываемых здесь концепций и концептов.

Несколько слов нужно сказать об освещении исторического контекста формирования психотерапевтической традиции и становления психотерапии как отдельной профессии. Подробное изложение истории развития психотерапии с охватом всех исторических эпох в связи со значительным объемом имеющейся здесь информации в рамках настоящей монографии попросту невозможно и нецелесообразно. Это, безусловно, задача отдельной публикации. Тем не менее в тексте нашей книге специально выделяется фрагмент Пролога с описанием ключевых эпистемологических контекстов, оказавших существенное влияние на формирование психотерапевтической традиции, практики и науки. И далее тема актуальных исторических (эпистемологических) контекстов так или иначе представлена в эвристических следствиях по каждому разделу монографии.

В завершении этого краткого «путеводителя» — еще об одной авторской сверхзадаче, решаемой в этой книге. Все сорок с лишним лет, которые я занимаюсь профессиональной психотерапией (десять лет интенсивной учебы и практики, и еще более тридцати лет не менее интенсивной исследовательской и преподавательской деятельности, совмещаемой с психотерапевтической практикой) меня буквально преследовало ощущение, которое можно обозначить как «ускользающий профессиональный фундамент». Вот это «плотное» и постоянное, хотя и с разной степенью интенсивности, чувство, естественно, нуждалось в интерпретации. Не вдаваясь в подробности этого сложного процесса, хочу сказать лишь о его результате. Совершенно другое, безусловно ресурсное и даже радостное ощущение «несущего профессионального фундамента», появилось у меня с завершением данного труда. И мне остается надеяться, что с его прочтением у вас также появится подобное чувство ресурсного профессионального фундамента и ясной перспективы развития нашей профессии — психотерапии.

И теперь еще одно приятно-обязательное. Конечно же, я благодарен коллегам и друзьям — с кем, по счастью, мне довелось путешествовать по извилистым дорогам нашей профессии, не теряя при этом оптимизма и веры в грандиозное будущее психотерапии. Я всегда помню о вас. И эта книга — еще одно свидетельство, что мы с вами были правы. А значит, наше совместное и полное удивительных открытий путешествие продолжается!

Вот, собственно, и все, что нужно было сказать в этом кратком напутствии.

Безусловно, я буду признателен за любые отзывы и реплики по тезисам, изложенным в Общей теории психотерапии. И я обязательно отвечу. Ибо все, что здесь сказано, лишено какой-либо претензии на истину в конечной инстанции — это, скорее, стартовая площадка для заинтересованного диалога о будущем психотерапевтической науки и практики.

Пролог

Прежде чем мы перейдем к главной теме — изложению основных компонентов общей теории психотерапии — попробуем разобраться в некоторых вводных вопросах, которые здесь неизбежно возникают.

Итак, зачем вообще нужна общая теория психотерапии, что она дает профессионалам, клиентам, всем другим людям в конце концов?

Психотерапевтическая наука — зона заблуждения (нечто вроде никому не нужной «игры в бисер»), или это область профессионального роста; и что реально дает такая наука — ограничения, как считают многие специалисты-психотерапевты, или, наоборот, возможности?

Что по сути означают такие термины, как «основополагающая» и «всеобъемлющая», приложимые к общей теории психотерапии, и как именно такая теория может менять представления о психотерапии и само содержание понятия «профессиональная психотерапия»?

Но далее, если мы все же получаем понятные, позитивные ответы на все эти вопросы, то следом возникают и другие, возможно еще более трудные и специфические вопросы.

В чем, собственно, заключаются главные сложности в разработке общей теории психотерапии, которые внятно объясняют, почему же при очевидной необходимости появления такой теории до настоящего времени ничего подобного создано не было, и каким именно образом эти сложности могут быть преодолены?

Существует ли какой-либо глубинный смысл в абсолютно беспрецедентном разнообразии психотерапевтических подходов и методов, который не сводится к откровенно слабой проработанности интегративного вектора профессии и который может выступать в качестве объективного обоснования необходимости именно такого разнообразия? А если такой глубинный смысл все же присутствует, то каким именно образом возможно совмещение всех имеющихся здесь противоречий в теории и главным образом — на практике; и чему, собственно, нужно учить специалистов-психотерапевтов?

Сущностные ответы на все эти непростые вопросы нам важно получить в самом начале предпринятого эпистемологического путешествия. Ибо только в этом случае у нас появляются реальные шансы осилить этот непростой маршрут и получить реальные дивиденды, в том числе и в области повышения эффективности психотерапевтической практики.

Главная идея

Психотерапия — прежде всего помогающая и развивающая практика, и с этим никто не спорит. И все же чем психотерапия отличается от множества других сходных практик и почему в случае психотерапии достижимы такие эффекты и результаты, которые в сопредельных гуманитарных практиках встречаются крайне редко?

Самое интересное и существенное в фундаментальных основах психотерапии — можно сказать, «соль соли» содержания этой удивительной традиции — то, что психотерапевтический процесс, помимо всего прочего, есть реальная практика управления темпоральными характеристиками реальности, проще говоря — управления феноменом времени (не путать с тайм-менеджментом). Сам же феномен психического здесь понимается не только как вообще информационный уровень реальности (в своем «статичном» состоянии психика воспроизводит вполне определенный план «объектной» реальности, и с этим также никто не спорит), но как возможность форматирования множества темпоральных планов теперь уже объемной реальности. Но если функциональная активность психического по репрезентации, или, как нам долгие годы говорили, «отражению» неких пространственных объектов в хорошо знакомой, уплощенной модели реальности, более или менее изучена, то исследование функции по генерации и управлению феноменом времени — это, вне всяких сомнений, настоящее и, главным образом, будущее подлинной науки о психике. А сама эта возможность осмысленного управления темпоральными характеристиками информационных планов реальности, разворачиваемая в пользу гипотетических клиентов — настоящее и будущее психотерапии.

Чуть забегая вперед, скажем, что подобная постановка вопроса разворачивает фокус нашего внимания к генеративным функциям психического, в частности к следующему базисному алгоритму, идентифицированному по результатам наших исследований: генеративная активность психического — фиксируемый импульс активности сознания (ФИАС) — феномен субъективного времени — первичная информация — память — личность — актуальные планы «объективной» и «субъективной» реальности (вторичная информация) — модификация ФИАС — генерируемые атрибуты «объемной» реальности. Из чего следует, что импульсными параметрами категории времени — продукта генеративной активности психического — можно и нужно управлять за счет использования идентифицированного в этих же исследованиях феномена психопластичности.

Психотерапия по своему «корневому» признаку обращения к феномену психопластичности, отслеживаемому на всех исторических этапах становления данной традиции, как раз и является идеальной моделью для проведения полномасштабного, и в первую очередь углубленного эпистемологического исследования. Что, собственно, и было сделано в ходе прохождения первых и последующих этапов Базисной научно-исследовательской программы, реализуемой по профилю психотерапии. Таким образом, весь изложенный здесь материал есть результат именно такого полномасштабного научного проекта.

Темпоральная пластика «гнозиса»

Проведенные нами исследования ясно показали, что поиск и нахождения сущностных ответов на непростые вопросы, касающиеся становления психотерапевтической науки, следует вести в направлении углубленного эпистемологического анализа первородной духовной или гностической традиции. И что основу этой величайшей традиции как раз и представляет уникальная способность психики человека к темпоральной пластике и генерации таких актуальных планов реальности, которые не сводятся только лишь к моноплану так называемой «объективной реальности».

Духовные лидеры первородного мира одухотворили и сам этот мир. Ими была оформлена идея души и психической реальности как подлинной основы бытия человека, стоящего перед лицом хаотического, часто зловещего потока явлений, возникающих и исчезающих случайно и бессмысленно. Вот эти совершенно особенные привнесенные качества бытия были отмечены выдающимся исследователем истории веры и религиозных идей Мирча Элиаде следующим образом: «Трудно представить, что как бы мог действовать человеческий разум без убеждения, что в мире есть нечто бесспорно настоящее. Осознание же настоящего и полного смысла мира тесно связано с открытием священного. Через опыт священного человеческий разум постигает разницу между тем, что проявляется как настоящее, мощное, обильное и имеющее смысл, и тем, что лишено этих качеств… На самых архаических уровнях культуры жить, как подобает человеку, — само по себе есть священное действие» (М. Элиаде, 2008). Отсюда, собственно, и выводится метафора этого одухотворенного мира — как особого пространства, где человек жил с ощущением цельности, целостности и подлинности бытия, или рая, который был утерян с началом вхождения в следующую эпистемологическую эпоху.

В постижении сложной структуры этого одухотворенного мира лидеры рассматриваемой эпохи достигли небывалых высот, подлинное понимание которых еще только формируется в подходах и установках авангардной науки. Так, например, в наиболее древних, дошедших до нас ведических текстах центральной проблемой человека называется охват разумом Первой Сущности вообще всего, или Единого/Целого, являющегося к тому же Одним и Всем, условно говоря, единовременно. Таков всеохватывающий Брахман, который «больше чем все миры», но в то же время он и «мой Атман в сердце, меньше чем ячменное зерно, меньше, чем горчичное зерно… Умерев, войду я в него». В полной мере осознают эту сложную, парадоксальным образом устроенную реальность только лишь Риши — мудрецы, выбирающие путь познания и медитации (Чхандогья-упанишады, III 14.2—4).

Еще более интересные и глубокие суждения об интересующем нас предмете высказывали авторы, имена которых история сохранила. Так, величайший философ античного мира Платон (V век до н.э.) в своем знаменитом диалоге «Парменид» устами своих героев говорит следующее: «Если есть единое, то может ли это единое быть многим? Да как же это возможно? … Единое не причастно времени и не существует ни в каком времени… А если что не существует, то может ли что-либо принадлежать ему или исходить от него? И каким же образом?.. Ведь не существует времени, в течение которого что-либо могло бы сразу и не двигаться, и не покоиться… Однако это и есть „Вдруг“… Это странное по своей природе „вдруг“ лежит между движением и покоем, находясь совершенно вне времени, но в направлении к нему» (Платон. Собрание сочинений, т. 2, 1993). Мы бы сказали, что вот эти последние рассуждения в сущности и представляют собой логическую основу темпорального принципа организации модели объемной реальности, в которой потрясающий гений Платона разглядел ключевую позицию «момента настоящего».

Другой несравненный гений — Гераклит Эфесский, живший примерно в ту же эпоху, создал еще более сложную и не менее парадоксальную модель реальности. В частности, он утверждал, что все вообще, или космос «один и тот же для всех… вечно-живой огонь, мерно вспыхивающий и мерно угасающий». И в то же время — весьма любопытная и знаковая деталь — вот эта космическая реальность одна и та же для всех лишь тогда, когда «эти все» находятся в бодрствующем состоянии, «а из уснувших каждый в свой личный мир отворачивается». Здесь можно было бы предположить, что эти высказывания — прямой намек на то, что «мера», о которой говорит Гераклит, существенно разнится в зависимости от импульсных характеристик сознания человека, взаимодействующего с «космосом» реальности. И, конечно, эта мера так или иначе связана с феноменом времени, которое, как играющий ребенок, «расставляет предметы». О малой «длительности» такой меры можно судить по наиболее известному, дошедшему до нас тезису учения Гераклита, в котором он утверждал, что мир — это вообще не статика, а динамика «…и дважды ты не войдешь в одну и ту же реку». И далее Гераклит усматривает признаки особого диалектического единства вот в этом, будто бы расщепленном, противоборствующем мире. Он говорит о том, что нужно внимать высшему разуму-логосу и «должно согласиться: мудрость в том, чтобы знать все как одно» (Ф. Кессиди, 2004; Гераклит Эфесский: Все наследие, 2012; А. В. Лебедев, 2014). Еще один блистательный философ близкой к нам по времени эпохи Мартин Хайдеггер говорил об этой важнейшей линии в учении Гераклита: «…внимать логосу, открывающему подлинный, парадоксальный облик реальности» — в том смысле, что это есть единственная возможность достойного существования человека, развернутого к истинному бытию (М. Хайдеггер, 2011).

Вот этот потрясающий своим совершенно особым резонансом рефрен о подлинности, «объемности» бытия, присутствует и в основе гностической философии (магической религии, магической философии) — учения, истоки которого прослеживаются в первом тысячелетии до н. э. Гностики говорили о том, что Спасение есть осознание бесконечного разнообразия космоса как Единого. Об этом же сообщают и такие глубочайшие и обращенные в будущее строки из гностического учения: «Мы не знали нашего дома, пока не покинули его. Затем мы обнаружили, что бесконечность — наш дом и вечность — наша судьба». Гностики полагали, что «Мертвые — т. е. не пробудившиеся и не осознавшие в полной мере таинства целостного бытия (авт.) — не живы, а живые не умрут». Эти и другие гностические логии представляют основу unus mundus, или подлинной, «единой жизни» с постоянным присутствием чувства покоя и полной уверенности (Т. Чертон, 2008). Процесс постижения таких пронзительных, нетривиальных истин у гностиков также заслуживает особого внимания. Сам по себе термин gnosis употреблялся носителями этого учения для обозначения глубинных знаний, которые обретаются не через рассудочные открытия, а через личный опыт «озарения», интуитивного постижения, приобщения к таинству (Г. Йонас, 1998; С. Бернард, 2016). Обретение такого опыта во все времена было делом непростым. И вот рецепт таких поисков от, пожалуй, наиболее известного носителя гностических истин — персонажа по имени Иисус: «Пусть тот, кто ищет, не перестанет искать до тех пор, пока не найдет, и когда он найдет, то будет потрясен, и если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем».

Упомянутые здесь и многие другие великие умы, творившие концепты реальности в так называемую до-научную эпоху (или же в эпистемологическую эпоху, которую мы обозначили как «не дифференцированную»), сходились в одном: предметная сфера того, что принято обозначать Вселенной, космосом, миром, реальностью — ни при каких обстоятельствах не может быть разделена с тем, что принято обозначать термином «психическое» (дух, бог, душа, разум). Они, как это следует из процитированных здесь ключевых утверждений, практически нащупали главный принцип как разделения, так и объединения «всего», и это, конечно, темпоральный принцип. Отсюда оставался только шаг до выведения вот этого сакрального gnosis из теневой области «тайного» в свет «явного», но этот шаг ими так и не был сделан.

Способ получения знаний о подлинном устройстве «всего», практикуемый духовными лидерами уходящей эпохи, оказался не востребованным наукой, в первую очередь, по причине непереводимости получаемого трансперсонального опыта на универсальный язык первичной информации — «вавилонской башни» объектного плана реальности. Требовался абсолютно новый принцип и, соответственно, новые методы получения «объективных» знаний — ясные и понятные для всех. А генерируемые таким образом знания должны были быть проверяемыми и воспроизводимыми в заданных экспериментальных и реальных условиях. Цивилизационный процесс был развернут именно в этом направлении. И этот разворот в конечном итоге положил начало следующей диссоциированной эпистемологической эпохе.

Конфликт архетипов гнозиса и логоса на старте диссоциированной эпистемологической эпохи

Нельзя сказать, чтобы этот драматический период размежевания живой ткани единой первородной традиции на две конфронтирующие и практически не пересекающиеся магистрали гуманитарного опыта — науки (логоса) и религии («теневого» варианта гнозиса, обозначаемого как «вера») — проходил так уж гладко. К примеру, римско-католическая церковь сражалась за идеалы разделённого мира на многих фронтах: призывала к «порядку» учёных-диссидентов; искореняла любые попытки и намеки на возможность взаимодействия с не проявленными в осязаемой реальности сущностями, объявляя их колдовством, противным Богу. Об этих огненных эпопеях почти всё известно. Однако главным всё же был второй фронт, на котором с гораздо большим ожесточением искоренялась гностическая философия — то есть именно та аргументируемая в соответствии с возможностями своего времени метапозиция и её носители, которые настаивали на возможности и даже необходимости активного познания сферы духа. Об эффективности этого последнего фронта борьбы за «истинную веру» свидетельствует тот факт, что о гностической философии мир мог никогда и не узнать — то есть вообще не сохранилось ни одного сколько-нибудь значимого источника или исторического свидетельства, если бы не случайная находка замурованных гностических текстов в местечке Наг-Хамадди (Г. Йонас, 1970; Т. Чертон, 2008, С. Бернард, 2016).

Не менее, если только не более ретивыми искоренителями «антинаучной ереси» оказались ортодоксальные приверженцы естественно-научного полюса в общем корпусе науки, предававшими анафеме любые попытки рассмотрения гностического опыта как предмета научных исследований.

Победители этих явных и тайных войн хорошо известны так же, как и результат: предметная сфера чудес, творимых при посредничестве духа — как раз то, что наиболее близко к сущностному содержанию психотерапии — в ходе и особенно после этого исторического раздела полностью отошла в сферу компетенции церковных институций. Соответственно, сакральный процесс генерации феномена сознания — времени и объемной реальности в целом с началом доминирования диссоциированной эпистемологической эпохи перестал быть предметом познания, а стал лишь вопросом веры.

Достижения и проблемы эпохи доминанты научного логоса

Начиная с XVII века, респектабельная наука прочно обосновалась в полюсе объективной реальности, в котором феномен времени понимался как такой же объективный атрибут этой «единственно возможной» модели реальности, не имеющей никакого отношения к феномену психического.

Апологетами твердой научно-рациональной метапозиции отторгаются даже и компромиссные и сверхосторожные заявления некоторых колеблющихся субъектов, сформулированные в духе того, что «отсутствие объективности в теологии — недостаток познания вообще, а не этой дисциплины» (цит. по А. Панчину, 2019). Сам же Александр Панчин комментирует предлагаемый с теологической стороны компромисс следующим образом: «Конечно же, аргумент теолога ошибочен. Люди не воспринимают своими органами чувств нейтрино, однако как-то умудряются добывать достоверные факты об этих частицах. Существует множество иллюзий, но ведь мы выясняем, что зрение нас обманывает». Или вот еще: «Я был бы рад ошибиться, но, скорее всего, не существует и никакой нематериальной души. И не только потому, что эта идея плохо согласуется с физическими представлениями о мире. Даже если бы призраки или духи существовали, они не могли бы видеть, не имея зрительной коры, помнить, не имея гиппокампа, или испытывать эмоции без миндалевидного тела». В этих и во всех других подобных утверждениях прослеживается все та же «железобетонная» уверенность их авторов в том, что реальность — это ее единственно возможный актуальный план. И, следовательно, у нас никаким образом и вообще никогда так и не появится способ добывать достоверные факты обо всех других планах этой сложнейшей категории, актуализируемых с использованием пластичных параметров сознания — времени. Но всерьез утверждать такое — это означает отрицать и тот факт, например, что информацию о тех же нейтрино и других элементарных частицах, время жизни которых исчисляется в миллионных долях секунды, мы получаем как раз за счет сложного моделирования в информационном пространстве психического, изначально предполагающего пластичность параметров сознания — времени.

В качестве аргумента своей правоты апологеты «объективного» естественно-научного подхода обычно приводят список действительно впечатляющих достижений фундаментальной и прикладной науки (например, в публикации В. В. Логвинова (2015), которая так и называется «Открытия и достижения науки и техники за последние 570 лет. Летопись: 1440—2010» перечисляется свыше двенадцати тысяч таких открытий).

Между тем даже и в этой впечатляющей динамике поистине революционных преобразований технологической реальности, творимой на наших глазах, обращает на себя внимание нечто неизменное, присутствующее на каждом таком витке научно-технического прогресса. Речь здесь идет о сверхинтенсивной концентрации прежде всего интеллектуальных, а затем и технологических, информационных, финансовых и других ресурсов на взаимодействии только лишь с одним компонентом сложной категории объемной реальности — его пространственными характеристиками или, другими словами, объектным статусом. Который, разумеется, наиболее очевиден, т. е. доступен наблюдению, измерению, рациональному объяснению и, следовательно, предсказательной эвристике. Что, собственно, и требуется от корпуса науки согласно системе фундаментальных допущений доминирующей эпистемологической платформы.

Такого рода установки чем дальше, тем больше сказываются в том числе и на концептуальном видении проблемы сохранения такого важного адаптационного качества, как популяционное здоровье и, в конце концов, феномена жизни человека в условиях прогрессирующей утраты адаптивных механизмов естественного отбора и роста степени агрессивности среды. Все, что здесь предлагается в последние десятилетия, так или иначе представляет собой идею протезирования прогрессивно утрачиваемых компонентов «телесного» здоровья.

Так, например, весьма уважаемый ученый, эксперт-футуролог Югваль Ной Харири констатирует наличие следующих тенденций в сфере высоких технологий: «Биоинженеры теперь умеют выращивать новые органы и обновлять старые, вмешиваться в организм на генетическом уровне и т. д. Есть и более радикальные подходы, по сути, они предполагают слияние человека и компьютера. В кровеносную систему можно запускать нанороботов, чтобы те могли чистить сосуды и доставлять куда надо лекарст­ва, а заодно уничтожать опухоли и вирусы. В США создан чип, который при вживлении в мозг пересылает сигналы из одной здоровой его клетки в другую, обходя при этом повреждённые участки. Есть мозговой имплант, который отправляет нервные импульсы на персональный компьютер, а тот, в свою очередь, отдаёт команды всевозможным электронным устройствам в доме» (Ю. Н. Харири, 2015). То есть и здесь мы не видим никаких исключений, а только лишь подтверждение нашего главного тезиса. Ибо тело человека, его органы, клеточная и молекулярная структура — это, конечно, компоненты объектного статуса категории объемной реальности, которые доступны наблюдению, измерению и исследованию в общем контексте методологии доминирующего естественно-научного полюса.

А вот и другой, весьма показательный пример видения перспективы такого технологического усовершенствования человеческого организма. Пожалуй, наиболее известный новатор-футуролог современности Рэй Курцвейл комментирует ситуацию следующим образом. В 2030-х годах — когда, по прогнозу Курцвейла, нанороботы с сенсорным зарядом смогут проникнуть в нервную систему — виртуальная или дополненная реальность станет исключительно реалистичной, что позволит нам «быть кем-то другим и получить другой опыт». И далее — весьма показательная выдержка из высказываний Курцвейла относительно гуманитарного, ценностного и морального аспекта этого предлагаемого способа цивилизационного прогресса: «Люди говорят: „А хочу ли я стать частью машины?“ Но вы даже не заметите этого, — говорит Рэй Курцвейл, — потому что это будет естественная вещь с любой точки зрения». И здесь нелишне напомнить, что согласно футурологическим прогнозам цитируемого автора, имеющим отчетливую тенденцию сбываться, уже в следующем столетии известная нам Вселенная превратится в гигантский компьютер с возможностью подключения к этому мегакомпьютеру каждого живущего в ней человека. Ибо, как утверждает Курцвейл: «На базовом уровне технологии — это способ изменения окружающей среды и самих себя. И этот процесс будет продолжаться» (из интервью с Рэем Курцвейлом, 2015).

Заметим, что во всех этих прогнозах нет и намека на возможность осознанного управления человеком феноменом времени с использованием пластических параметров импульсных характеристик сознания — времени. Вследствие чего как раз и возможна ускоренная перестройка биологической фактуры человеческого организма в нужном направлении (что, например, убедительно показано в исследовании Kaliman P., Álvarez-López M.J., Cosín-Tomás M., et al., 2014). Но зато здесь присутствует отчетливая перспектива линейного моделирования параметров объектной реальности уже не посредством уникального дара темпоральной пластики, но за счет внедряемых программ такой искусственной реальности. Что именно в таком варианте ограничивает (а не увеличивает, как нам пытаются представить) степень свободы человека и подтверждает худшие «матричные» футурологические прогнозы. И здесь уже совсем не до шуток.

Такого рода «перекосы» в эпистемологической метапозиции идеологов рассматриваемой диссоциированной эпохи послужили и отправной точкой для формирования бинарной, «не стыкующейся» в своих стержневых установках системы репрезентации реальности. Речь здесь идет о следующих, ставших уже классическими оппозиционных парах: 1) дифференцируемые категории адаптивного опыта: универсального — уникального; объективного — субъективного; 2) выделяемые ареалы адаптивного опыта: наука — искусство, ремесло и пр.; 3) системы знаний, выводимые из категорий адаптивного опыта: кодифицированная система знаний, с установленными критериями принадлежности к естественно-научному полюсу — любые другие системы знаний без четких идентификационных критериев; 4) дифференцируемые полюсы общего корпуса науки: естественно-научный полюс — гуманитарный, социальный, исторический полюсы; 5) «неразрешимые параллелизмы» в сфере наук о психике: психофизические; психобиологические; психофизиологические.

Мы бы сказали, что само по себе наличие таких оппозиционных пар свидетельствует о недопонимании фундаментальных основ взаимодействия дифференцируемых статусов сложной категории объемной реальности, в частности — тесной взаимозависимости категорий первичной информации (статус объекта) и вторичной информации (статус субъекта). В результате чего из сферы науки оказались вытесненными, либо низведенными до положения «науки второго сорта», «ненастоящей науки», «плохой науки» все направления, так или иначе касающиеся субъективного опыта. И в том числе, и в первую очередь это касается наук о психике, как бы они ни назывались. Доминирующий естественно-научный методологический архетип и одноименный полюс научного мировоззрения не оставляли никаких шансов на глубокую проработку подлинной проблематики психического. А основной предмет этих наук — целостная идея психики, организованной и функционирующей по темпоральному принципу — оказался в положении ребенка, выплеснутого из поля респектабельной науки вместе с «водой» архаического опыта и религиозных верований.

Двойственная реакция научного мира

Выдающийся американский ученый-астрофизик Карл Саган в своей книге «Мир, полный демонов. Наука — как свеча во тьме», к слову, выдержавшей уже пять переизданий, высказывает следующие, весьма интересные и в чем-то симптоматичные тезисы. «В каждом обществе складывается драгоценный для человека запас мифов и метафор, которые каким-то образом сосуществуют с повседневной реальностью. Прилагаются усилия, чтобы объединить эти два мира, а расхождения, торчащие углы, обычно оставляют вне поля зрения, словно их и нет. Мы умеем делить свое сознание на герметически отсеки. Это получается даже у некоторых ученых: не сбиваясь с шага, они переходят от скептического научного мировоззрения к религии и вере, и обратно. Разумеется, чем больше несоответствия этих миров, тем труднее человеку жить в обоих, не напрягая сознание и совесть».

Но — позволим себе дополнить это высказываете Сагана — может быть, все же есть способ избежать эпохального конфликта гнозиса и логоса? И не делить реальность на герметические отсеки, организуя некий вселенский схизис прежде всего в умах ученых, а вслед за ними и в психической жизни наших сограждан?

И далее К. Саган пишет следующее: «Возможно, в одном случае из ста идея, с виду не отличимая от обычных „закидонов“ псевдонауки, окажется верной. В данный момент три идеи из области экстрасенсорики кажутся мне наиболее заслуживающими серьезного исследования: 1) будто люди могут силой мысли воздействовать на компьютерный генератор случайных чисел; 2) что в ситуации сенсорного голодания человек может воспринимать „проецируемые“ мысли или образы; 3) что маленькие дети порой вспоминают подробности прежнего своего существования, причем приметы иной эпохи они передают с большой точностью, а получить эти сведения иначе, как путем перевоплощения, никак не могли».

То есть если дети, как и некий персонаж по имени Сиддхартха Шакьямуни, могут путешествовать по времени за пределы своей биологической жизни, то почему этот факт не может быть предметом науки?

И еще такой прекрасный иллюстративный пример из этой же книги: «Рассмотрим утверждение: я иду, и время — и на моих часах, и биологическое — замедляется. К тому же я съеживаюсь вдоль оси движения, а весу во мне прибавляется. А вот еще: повсюду во Вселенной ежесекундно из ничего творится материя и антиматерия. А вот и третья глупость: однажды за большой промежуток времени ваша машина сможет сама собой проникнуть сквозь кирпичную стену гаража, и поутру вы обнаружите ее на улице. Три абсурднейших утверждения. Но первое есть частная теория относительности, а две другие идеи вытекают из законов квантовой механики… И если вы будете смеяться над „чушью“, не вникая в нее, то никогда не познакомитесь с великими открытиями, разъясняющими нам законы, которые управляют Вселенной» (К. Саган, 2017)

Приходится констатировать, что двойственность цитируемых здесь высказываний, будто бы призванных «очистить поле науки от демонов», на самом деле подтверждает простую истину в отношении того, что «демоны» — или персонифицированные планы темпоральной реальности — пугают только лишь персон, законсервированных в своей собственной ограниченной матрице убеждений, имеющих мало общего с подлинной наукой. Что, конечно, не в последнюю очередь обусловлено сложностью обсуждаемой здесь предметной сферы, осмыслить которую не всегда получается даже и у таких заметных представителей современной науки, как Карл Саган.

Бытие наук о психике в «доме» научного логоса

Наукам о психике в этом доме живется неуютно. У них здесь нет своей квартиры (обособленного научного ареала), своей комнаты (выделяемого сектора) и даже своего угла — какой-то приемлемой классификации наук о психике. Здесь их за глаза называют «науками второго сорта», «ненастоящими науками», «плохими науками» и даже «пустышками», или так называемыми плацебарными науками (последнее мы чаще всего слышим в отношении психотерапии).

Что же касается собственно психологии, позиционируемой как общей науки о психике еще со времен Рудольфа Гоклениуса (1590) и Оттона Касмана (1594) — авторов данного термина, и попыток создания такой общей науки в относительно близкие нам исторические периоды, то все такие попытки в итоге оказались несостоятельными. Так или иначе, новации такого рода разбивались о жесткую ограничительную систему фундаментальных допущений диссоциированной эпистемологической платформы и ее флагмана в лице доминирующего естественно-научного подхода.

Две последние доминанты в свете проведенного нами эпистемологического анализа, собственно, и выступают в качестве подлинного инициатора и катализатора процесса воспроизводства все более расширяющегося системного кризиса не только в сфере психологии, но и в общем корпусе наук о психике. При этом сами по себе проявления такого системного кризиса, описанные Уильямом Джеймсом еще в средине XIX столетия, Рихардом Авенариусом в конце этого же столетия, Николаем Николаевичем Ланге и Львом Семеновичем Выготским в начале XX века, остаются практически неизменными в последующий за этим столетний период.

Кто живет в «тереме» логоса на правах хозяина

В отсутствие идеи о функциональной сути психического, в условиях скудного методологического оформления наук о психике ученый мир развернулся в хорошо знакомую ему сторону. И разумеется, это вектор исследования нейробиологических объектов, которые будто бы являются носителями неких психических функций по «отражению» свойств объективной же реальности.

Пожалуй, наиболее ярким свидетельством в пользу данного тезиса является история открытия и последующей интерпретации феномена так называемых зеркальных нейронов (Д. Ризолатти и соавторы, 1998, 2001, 2004). Первые определения функций зеркальных нейронов были весьма скромными — они активны во время подражания. Но позднее стали появляться интерпретации, связывающие данное открытие с рядом проблем современных гуманитарных и психологических дисциплин. Так, через механизмы нейронной активности, связанной с функцией подражания, были попытки интерпретации следующих весьма сложных явлений и проблем: эмпатии — как способности понимать эмоции других путём сопереживания; способности понимать язык и речь человека, сигналы других животных; попытка обоснования theory of mind (или понимание чужого сознания, или модель психического, или теория намерений, или макиавеллиевский интеллект) — конструкта, описывающего способность понимать психическое содержание других индивидуумов; понимания основ актёрского мастерства; метода вчувствования; общих механизмов развития культуры и цивилизации через подражание (В. Косоногов, 2009).

Критики такого предельного упрощенного способа интерпретации механизмов индивидуального и социального развития справедливо указывали на следующие «нестыковки»: если зеркальные нейроны активируются только тогда, когда наблюдаемое действие направлено на цель, то как они «знают», что определенное действие направлено на достижение цели? На каком этапе их активации они обнаруживают цель движения или его отсутствие? Не правильнее ли тогда полагать, что активность этих и других нейронов стимулируется опережающей и целенаправленной активностью других высоко интегрированных систем? И далее лидер оппозиционной нейрофилософии Патриция Чарчленд заявляет, что «Нейрон, хотя и сложный в вычислительном отношении, является просто нейроном. Это не интеллектуальный гомункулус» (P. Churchland, 2011).

Однако ни такие аргументированные возражения, ни даже высказываемые мнения о том, что факты, описанные в статьях авторов и приверженцев теории зеркальных нейронов, можно интерпретировать в русле известных психологических школ — в расчет не принимаются. С позиции представителей «сильного» полюса науки, «факты остаются фактами — в некоторых отделах нервной системы высших животных есть нейроны, которые активны и при движении, и при наблюдении этого же движения, выполняемого другой особью», и этим все сказано. А вся «дополняемая реальность» вокруг этих установленных фактов, выстраиваемая за счет сложных интерпретаций поведения человека, — не более чем «измышляемые гипотезы».

Ответы на стартовые вопросы

Итак, в свете всего сказанного, общая теория психотерапии необходима для того, чтобы существенно повышать адаптационные кондиции и качество жизни многих, если только не всех живущих в эпоху перманентного цивилизационного кризиса людей.

Очень возможно, что альтернативный подход к сохранению и развитию индивидуального и социального здоровья, предлагаемый обновленной психотерапевтической наукой и практикой — через сверхэффективную самоорганизацию человека и общества — окажется именно той чудесной «палочкой-выручалочкой», которая и выведет население планеты из крутого и опасного пике стагнации эволюционно-биологических способов обеспечения здоровья. Тогда как инновационные способы управления таким интереснейшим аспектом объемной реальности, как время, идентифицируемые с помощью фундаментальных концептов общей теории психотерапии, окажутся сущностным способом решения огромного количества накопившихся цивилизационных и экологических проблем.

Общая теория психотерапии, безусловно, необходима специалистам психотерапевтического профиля, ибо в нашем случае это и есть самый главный инструмент, обеспечивающий повышение эффективности и качества оказываемой психотерапевтической помощи, но также и всем другим специалистам, действующим в секторе наук о психике, сфере психического и психологического здоровья, поскольку данная теория, с одной стороны, раскрывает фундаментальные основы функционирования психики человека, а с другой — обеспечивает поистине беспредельные возможности синтеза наиболее эффективных и экологически выверенных психотехнологий.

Термины «основополагающая» и «всеобъемлющая», приложимые к общей теории психотерапии, это отнюдь не «игра в бисер», но точная характеристика масштабов охватываемого научного горизонта и беспрецедентных эвристических возможностей концепций и концептов этой теории, распределяемых по уровням дисциплинарной матрицы авангардной науки новейшего времени — психотерапии. Весьма вероятно, что вот эти экспрессивные термины в итоге «выйдут» за пределы только психотерапевтической науки и окажутся вполне приемлемыми для сектора наук о психике. Прогнозируемая функция интеллектуального донорства общей теории психотерапии по отношению к наукам о психике и корпусу науки в целом делает такой поворот событий вполне вероятным.

Приведенные и, конечно, предварительные ответы на стартовые вопросы, безусловно, будут подкрепляться содержанием каждого следующего раздела излагаемого здесь материала. В то время как сами эти ответы, надеемся, поддержат решимость наших читателей продолжить путешествие по интереснейшему пространству общей теории психотерапии.

Раздел I.

Требования к общей теории психотерапии

Критерии состоятельности общей теории психотерапии

Критерии состоятельности общей теории психотерапии являются важной составляющей «внешнего» блока такой теории. Данные критерии не могут фокусироваться на каком-либо отдельном фрагменте теории и ограничиваться, например, лишь сектором психотехнических параметров соответствия рассматриваемой концепции, как это было представлено во многих традиционных руководствах по психотерапии. В этом случае такая будто бы общая теория психотерапии не многим отличается от любого психотерапевтического метода.

В нашем случае разработанные критерии состоятельности общей теории представлены двенадцатью основными группами таких критериев, охватывающих все наиболее существенные компоненты предметной сферы психотерапии.

1. Первая группа критериев оценивает соответствие общей теории психотерапии эпистемологическим принципам построения научной теории, допущениям и принципам ассоциированной эпистемологической платформы (данная эпистемологическая концепция обосновывает принципы авангардной науки, в ареале которой предметная сфера и методология исследований не ограничиваются только атрибутами объектной сферой, а наоборот, нацелены на темпоральную тематику), а также принципам Страсбургской декларации по психотерапии 1990 г., прописывающей научный статус психотерапии. В данной группе представлены следующие основные критерии:

• возможность сущностного решения — с использование концептуальных блоков оцениваемой теории — наиболее сложных теоретических проблем сектора наук о психике. Данная позиция как раз и демонстрирует тот факт, насколько «камень преткновения» эпистемологических подходов к репрезентации феномена психического в рассматриваемой теории трансформируется в «философский камень» адекватного решения сложнейших научных задач;

• наличие проработанной Базисной исследовательской программы, реализуемой по профилю психотерапии (здесь в том числе должны быть использованы специальные технологии доказательной исследовательской практики, адекватные для специфики рассматриваемого направления деятельности), по результатам которой была выведена и обоснована общая теория психотерапии;

• критерий соответствия установкам Страсбургской декларации по психотерапии 1990 г. относительно возможности выведения психотерапии в статус самостоятельной научной специальности;

• наличие развернутого, обоснованного и отвечающего содержанию общей теории определения психотерапии (либо системы таких определений, разработанных для разных целевых аудиторий);

• наличие установленного факта, что все признаки состоятельности такой теории четко расписаны и систематизированы (что, собственно, и является целью настоящего фрагмента), ибо именно с использованием такой системы учитываемых признаков и выводится важнейший общий критерий принципиальной фальсифицируемости представляемых здесь теоретических построений.

2. Следующий «большой» критерий, из которого выводится целый ряд других, более дифференцированных критериев, — это свидетельства принадлежности общей теории психотерапии к системе кодифицированных научных знаний:

• проработанность, наблюдаемость и измеряемость предметной сферы (предметная сфера психотерапии разработана именно таким образом, что все ее основные ряды переводятся в параметрический ряд с разработанной методологией наблюдения, измерения и интерпретации получаемых результатов);

• принципы верификации и симметрии (должно быть найдено удовлетворительное объяснение фактам получения схожих результатов при использовании различных методов и разных результатов при использовании одного и того же метода в идентичных клиентских группах);

• наличие проработанных принципов фальсификации (в отношении рабочих гипотез общей теории психотерапии должна быть разработана методология установления истинности — фальсификации основных концептов, исследуемых в рамках Базисной научно-исследовательской программы, реализуемой по профилю психотерапии);

• принцип простоты, ясности (общая теория психотерапии должна удовлетворительно объяснять главный и наиболее востребованный психотерапевтический эффект — возможности достижения максимальных конструктивных и устойчивых терапевтических результатов в минимальные периоды времени — и далее в своих концептуальных построениях отталкивается именно от этой вполне понятной и ясной позиции);

• принцип системности (все компоненты общей теории и выводимой отсюда психотерапевтической практики должны быть полностью согласованы и скреплены конструкцией дисциплинарной матрицы профессиональной психотерапии; должны быть идентифицированы и проработаны все наиболее существенные векторы дифференциации — интеграции профессиональной психотерапии);

• соответствие всем вышеназванным критериям (должно быть обосновано соответствие общей теории психотерапии всем выше обозначенным критериям научного знания; а по тем позициям, по которым такое обоснование невозможно, должно быть предоставлено удовлетворительное объяснений данного факта).

3. Третья группа критериев касается характеристик предметной сферы, уточняющих содержание некоторых позиций по предыдущей важнейшей группе критериев:

• функциональная дееспособность (т.е. предметная сфера психотерапии должна адекватно представлять функциональную суть наиболее востребованных психотерапевтических феноменов, в частности феномена психопластичности);

• концептуальная состоятельность, эвристичность (основа предметной сферы — базисные и прикладные концепты психотерапии, распределяемые по основным уровням дисциплинарной матрицы, должны в итоге составлять единый системообразующий стержень профессии, чётко демонстрировать перспективу развития психотерапии);

• параметрическая определённость (в предметной сфере рассматриваемой дисциплины должны быть чётко установлены наиболее существенные параметры наблюдения, измерения и оценки эффективности психотерапии; определена методология данного исследовательского процесса);

• научно-методологическая проработанность, стройность, эвристичность (предметная сфера должна быть представлена научно обоснованными моделями психотерапевтического процесса с его основными универсалиями, поддающимися измерению и исследованию, и показывающими возможность продвижения к полноценной внутренней интеграции профессии);

• практическая (технологическая) проработанность и эвристичность (в предметной сфере профессиональной психотерапии должны находить отражение возможности как универсального, так и уникального технического синтеза; возможности выведения универсальных и специальных терапевтических мишеней);

• возможность выведения основных профессиональных установок и институций (в предметной сфере профессиональной психотерапии должна быть представлена вся необходимая информация, обеспечивающая возможность выведения полного набора функций, а также миссии рассматриваемого научно-практического направления; адекватного нормативного и этического оформления профессиональной — практической, образовательной, научной, организационной, экспертной — деятельности).

4. Следующий «большой» критерий касается необходимости присутствия в концептах общей теории психотерапии вариантов сущностного решения сложностей, которые, по мнению многочисленных авторов, затрудняют или даже «ставят крест» на любых попытках причисления психотерапии к корпусу научных дисциплин:

• отсутствие единой теории психики, личности, что делает невозможным разработку соответствующей психотехнической теории (Ф. Е. Василюк, 1992; А. В. Юревич, 1999, 2006; А. Н. Ждан, 2006; В. А. Мазилов, 2006; В. А. Кольцова, 2008; Б. Д. Карвасарский, 2012, и др.);

• неразрешимое противоречие между уникальным (субъективным) полюсом опыта психотерапевтического взаимодействия клиента с психотерапевтом — с универсальным (объективным) полюсом кодифицированных научных знаний. Отсюда психотерапия, по определению, не может быть наукой, а только лишь психотехническими «джунглями», неуправляемым либо частично управляемым «хаосом» и пр. (цит. по И. А. Погодину, 2010, С. Р. Динабург, 2011);

• сложность и даже «невозможность» научного изучения психотерапии; в связи с известным тезисом С. Patterson: «Прежде чем какая-либо модель, подвергаемая исследованию, может быть применена, нам необходимы: 1) таксономия проблем или психологических расстройств пациента, 2) таксономия личностей пациентов, 3) таксономия психотерапевтических техник, 4) таксономия психотерапевтов, 5) таксономия обстоятельств. Если бы мы создали такие системы классификации, то практические проблемы были бы непреодолимы» (С. Паттерсон, Э. Уоткинс Э. 2003);

• сложность прикладной проблемы переноса традиционных для сферы медицины подходов доказательной исследовательской практики в область профессиональной психотерапии (R. Russee, D. Orlinsky, 1996);

• наличие того факта, что психотерапевтическая практика не имеет универсального оценочного инструмента, в том числе и такого инструмента, применение которого было бы уместно и оправдано и в медицинской, и в психологической моделях психотерапии (Р. Д. Тукаев, 2004).

5. Далее следует большая группа критериев, традиционно относимых к психотехническим характеристикам психотерапевтического процесса. Данные критерии «охраняют» достижения многочисленных методов психотерапии. Некоторые из представленных здесь критериев в чем-то дублируют отдельные компоненты вышеприведенных «больших» критериев. Однако это не повод для исключения этих признаков из списка, разработанного уважаемыми в мире психотерапии авторами:

• критерий Розенцвейга (1936) — заключается в том, что в результате интеграции все направления и методы профессиональной психотерапии «должны выиграть и получить призы»;

• критерий Ламберта-Бегина (1994, 2007) — заключается в том, что интеграция должна обеспечивать возможность объединения силы общих факторов с прагматизмом специфических;

• система критериев Д. Прохазки и Дж. Норкросса (2001) — содержит признаки соответствия интеграционной модели психотерапии следующим положениям: 1) ценностный и порой уникальный вклад основных систем психотерапии должен быть защищён; 2) фундаментальные переменные процесса и компонентов терапии должны быть чётко идентифицированы; 3) должна быть обеспечена возможность измерения и валидизации фундаментальных переменных; 4) рассматриваемая интегративная модель должна объяснять, как люди изменяются без терапии и при терапии, поскольку большинство людей, даже и с клиническим уровнем расстройств, не обращаются за профессиональной помощью; 5) модель должна доказать свою состоятельность при генерализации её с охватом широкого круга человеческих проблем, включая проблемы физического, психического и психологического здоровья; 6) интеграционная модель должна побуждать психотерапевтов становиться новаторами.

6. Данная группа критериев содержит характеристики традиционно выводимых модусов интеграции психотерапии, которые безусловно должны быть проработаны с позиций соответствующих концепций и концептов общей теории психотерапии:

• ассимиляция — данный интегративный модус характеризуется тем, что вокруг и «внутри» общепризнанной психотерапевтической модальности ассимилируются известные и генерируются новые технологические подходы, расширяющие поле применения и — в явной или неявной форме — теоретическую конструкцию метода;

• технический эклектизм — данный интегративный модус ориентирован на возможность использования множества технических подходов из различных психотерапевтических школ и методов применительно к тем проблемам, которые заявляет клиент. При этом основными принципами являются, во-первых, отсутствие вреда, а, во-вторых — существенная польза, которую извлекает клиент за счёт использования нескольких технических подходов, а не только какого-либо одного из них. Соответственно, основными полюсами такой интеграции являются характеристики статуса и запрос клиента, а также профессиональные кондиции психотерапевта в смысле широты его технического репертуара;

• поиск общих факторов — данный модус ориентирован на возможность идентификации общих для всех направлений, моделей и методов психотерапии переменных — клиента, терапевта, процесса и др.;

• теоретическая интеграция — сущностной характеристикой данного модуса является стремление выйти за рамки теоретических подходов отдельных школ и обосновать возможность метатеоретического синтеза.

7. Следующая группа критериев адресована к степени проработанности векторов дифференциации-интеграции психотерапии, которые, во-первых, должны обосновывать самостоятельность и принципиальные отличия психотерапии от научных дисциплин, претендующих на статус «материнских» по отношению к психотерапии, а во-вторых — давать ясные представления о возможности конструктивного взаимодействия психотерапии с сектором наук о психике, корпусов науки в целом, и другими помогающими и развивающими практиками. Здесь представлены следующие векторы дифференциации-интеграции, которые, соответственно, являются основными критериями в данной группе:

• культурно-исторический — проясняющий подлинную информационную «генетику» психотерапии, обосновывающий уникальность предметной сферы и эпистемологических оснований данной научно-практической дисциплины;

• внутренний — между различными направлениями и модальностями психотерапии; данный вектор с одной стороны должен давать исчерпывающие представления об универсальных теоретических и технологических составляющих психотерапевтического процесса, а с другой — обосновывать возможность сохранения уникальности каждого метода психотерапии;

• междисциплинарный — с другими помогающими и развивающими практиками (консультативными, тренинговыми, образованием, воспитанием и пр.);

• внешний — с современным корпусом науки, сопредельными научно-практическими направлениями — философии (раздел эпистемологии), психологии, медицины, педагогики и другими.

8. Еще одна группа критериев, оценивающих степень проработанности организационных концептов общей теории психотерапии:

• наличие проработанной концепции и действенных инструментов по управлению качеством психотерапевтической деятельности;

• наличие концепции конструктивного взаимодействия с основными социальным и государственными институтами, имеющими прямое или косвенное отношение к проблемам качества индивидуального и социального психического здоровья;

• наличие продуманной системы кластерного взаимодействия основных агентов, реализующих практику оказания психотерапевтической помощи;

• наличие возможностей мониторинга эффективности оказываемой психотерапевтической помощи (в том числе возможности рутинной экспресс-оценки эффективности психотерапевтического цикла; масштабного скрининга эффективности используемых психотерапевтических технологий; углубленного комплексного исследования эффективности инновационных психотерапевтических технологий).

9. Группа критериев, оценивающих состоятельность интегративной модели психотерапии (в нашем случае общей теории психотерапии) по принципу соответствия концепции парадигмы Т. С. Куна. Данные критерии, обозначенные в схеме известного чилийского специалиста Роберто Опазо (2006), включают:

• наличие свода общих базовых допущений, формирующих ту методологию, которая применяется в дальнейших исследованиях;

• наличие сути (основной идеи, системообразующего стрежня) определённой теории, направляющей исследовательские поиски, указывающей виды проблем, достойных изучения, предлагающей методы их изучения;

• наличие общих правил, обеспечивающих теоретический каркас, помогающих определить важнейшие проблемы исследования, подобрать методы исследования, направить процесс исследования и определить, какие данные стоит, а какие не стоит считать ценными;

• эти базовые допущения, соответствующие теоретические положения и правила должны разделяться теми, кто работает в рассматриваемой научной области и чьи исследования базируются на выводимых из этих конструктов общих стандартах и методологии научной деятельности;

• принятые базовые допущения, теоретические положения и общие правила должны облегчить взаимодействие, вносить упорядоченность в эпистемологическую, методологическую и этиологическую основу, что в свою очередь задает направление исследованиям и практической работе;

• наличие единой парадигмы таким образом позволяет стабилизировать научную сферу с нестабильными, непроработанными основаниями и хаотичной динамикой — такая современная парадигмальная модель рассматриваемой дисциплины, помимо того что она опирается на ясную эпистемологию, всесторонние теоретические основы, чёткую методологию, должна обеспечивать доступ к надпарадигмальному теоретическому синтезу, т. е. иметь установку на открытость и восприимчивость мышления; а также наличие: 1) общего поля для дискуссий (можно достичь большего, если не будет необходимости каждый раз объяснять базовые допущения); 2) открытости знаниям различных подходов, способствующих диалогу и обмену информацией между различными теориями; 3) ясных методологических правил; 4) руководства, позволяющего правильно задавать вопросы и выбирать цели исследования; 5) единых правил оценки знаний и эффективности, которые позволяют создать единое знание; 6) общего понятийного аппарата; 7) возможности оградить исследование фундаментальных и значимых процессов от подходов, уводящих от работы с этими важными концептами; 8) возможности создания всеобъемлющего, неидеологизированного подхода; 9) основы для развития более эффективной интегративной психотерапии.

10. Важнейший общий критерий, который выводится на основании главного эвристического правила Карла Поппера, признанного авторитета в мире науки: «Выдвигай гипотезы, имеющие большее эвристическое содержание, чем у предшествующих». То есть общая теория психотерапия и, соответственно, каждый матричный уровень этой «большой» теории оценивается по объему и качеству эвристических следствий, генерируемых за счет концептуальных построений, представляющих данные уровни.

11. Итоговый критерий, устанавливающий факт состоявшегося перехода психотерапевтического знания от эмпирического к теоретическому уровню и позволяющий претендовать на статус самостоятельного научного направления.

12. Даже беглое знакомство с вышеприведенным перечнем критериев состоятельности общей теории психотерапии не оставляет никаких сомнений в том, что теоретические, практические (технологические) и организационные проблемы, решаемые с использованием соответствующих концепций и концептов, дают полное право использовать по отношению к такой теории термины «основополагающая» и «всеобъемлющая». Этот последний признак мы также расцениваем как важнейший итоговый критерий состоятельности общей теории психотерапии.

Предшествующие достижения (краткий перечень)

В настоящем подразделе приводится итоговое заключение и краткие комментарии к проведенному эпистемологическому анализу предметной сферы психотерапевтической традиции, науки и практики по отношению к используемым здесь интегративным подходам.

Оценка предшествующих достижений в сфере выстраивания общей теории психотерапии — не просто долг вежливости и признание заслуг энтузиастов-исследователей данной сложнейшей области. Это еще и попытка понять, что же и почему именно у них не получилось, с тем чтобы уже далее понимать, с какими проблемными узлами придется иметь дело. И здесь по необходимости мы приводим лишь краткий перечень достижений в сфере психотерапии, имеющих непосредственное отношение к процессу интеграции данного направления деятельности в единую теоретическую и практическую дисциплину.

Проведенный нами предварительный эпистемологический анализ в части формирования общей теории психотерапии показывает, что проводимые здесь исследования позволили продвинуть психотерапию до второго институционального уровня развития (всего таких уровней, согласно У. Бауманну, М. Перье, по изд. 2012 г., четыре) — попыток сконструировать из множества психотерапевтических подходов некий единый психотехнический подход. Именно этот психотехнический уровень — со всеми его очевидными издержками и менее очевидными дивидендами — представлял доминирующую идеологию интегративного вектора психотерапии до самых последних лет (А. Л. Катков, 2012).

К традиционно отмечаемым достижениям этой психотехнической эпохи развития профессии следует отнести идентификацию следующих модусов интеграции:

• ассимиляция — данный интегративный модус характеризуется тем, что вокруг и «внутри» общепризнанной психотерапевтической модальности ассимилируются известные и генерируются новые технологические подходы, расширяющие поле применения и — в явной или неявной форме — теоретическую конструкцию метода;

• технический эклектизм — данный интегративный модус ориентирован на возможность использования множества технических подходов из различных психотерапевтических школ и методов применительно к тем проблемам, которые заявляет клиент. При этом основными принципами являются, во-первых, отсутствие вреда, а во-вторых — существенная польза, которую извлекает клиент за счёт использования нескольких технических подходов, а не только какого-либо одного из них. Соответственно, основными полюсами такой интеграции являются характеристики статуса и запрос клиента, а также профессиональные кондиции психотерапевта в смысле широты его технического репертуара;

• поиск общих факторов — данный модус ориентирован на возможность идентификации общих для всех направлений, моделей и методов психотерапии переменных — клиента, терапевта, процесса и др.;

• теоретическая интеграция — сущностной характеристикой данного модуса является стремление выйти за рамки теоретических подходов отдельных школ и обосновать возможность метатеоретического синтеза.

К традиционно отмечаемым недостаткам такого рода психотехнической идеологии следует отнести факт в целом невысокой востребованности идентифицированных модусов интеграции даже и «толерантными» профессионалами, не говоря уже об апологетах школьных подходов в психотерапии. В частности нами было показано, что разработанные в последние десятилетия интегративные модели создавались в основном по образу и подобию сложившихся психотерапевтических систем, каждая из которых, безусловно, представляет апробированный и устоявшийся способ интеграции объёмного массива полученных в психотерапевтической практике сведений и опыта. При отсутствии очевидных и доказанных преимуществ таких интегративных моделей перед незаявленными в данном качестве сложившимися системами психотерапии — никакие умозрительные аргументы в пользу необходимости поступиться хотя бы частью своего «суверенитета» ради «общего психотерапевтического дела» не действуют. Что, собственно, и иллюстрирует хорошо известный факт, что практически все разработанные таким образом профессиональные модели, открыто претендующие на статус интегративных, в лучшем случае занимают место общепризнанных психотерапевтических модальностей.

Что же касается оценки попыток продвижения профессиональной психотерапии к признанию статуса самостоятельного научного направления, то здесь следует констатировать существенную и достаточно оптимистичную динамику (R. Russee, D. Оrlinsky,1996; Х. Кэхле, 2000; У. Бауманн, К. Рейнекерт-Хехт, 2012). Но также следует отметить и отсутствие консенсуса по таким главным вопросам, как, например, может ли психотерапия с учетом специфики своей предметной деятельности считаться наукой в принципе, а если может — то что это за наука и каким образом она преодолевает многочисленные сложности процесса отнесения своих достижений к системе кодифицированных научных знаний (А. Притц, Х. Тойфельхарт, 1999; В. Датлер, У. Фельт, 1999; М. Штайнлехер, 1999; Р. Гуттерер, 1999; Г. Шипек, 1999; Э. Вагнер, 1999; Л. Рейтер, Э. Штейнер, 1999; В. В. Макаров, 2013; Е. А. Ромек, 2013; А. Я. Варга, 2013; Н. Ю. Хусаинова, 2013).

Выявленные ограничения

Проведенный нами эпистемологический анализ предметного поля психотерапии в части изучения разработанных интегративных моделей психотерапии, психотехнических концептов и общепризнанных психотерапевтических методов и подходов, так или иначе претендующих на статус общей теории психотерапии, позволил в итоге выделить три уровня ограничений, препятствующих реальной интеграции профессии.

Среди ограничений психотехнического уровня, присущих собственно идеологии изучаемых психотерапевтических моделей, можно было отметить следующие варианты:

• системообразующая идея не идёт дальше ассоциированных «школьных» идеологий;

• системообразующая идея ограничивается базисными установками заимствованного внешнего концепта;

• системообразующая идея учитывает лишь близлежащие практические цели;

• системообразующая идея концентрируется лишь на вопросах формирования психотехнической теории;

• системообразующая идея как таковая несостоятельна (т.е. имеет место псевдоинтеграция, а не поиск каких-либо универсальных механизмов терапевтических изменений).

Среди ограничений научно-методологического уровня были определены следующие варианты:

• отсутствие ясного понимания того, как могут и должны соотноситься и взаимодействовать универсальные, и уникальные составляющие общего поля профессиональной психотерапии;

• отсутствие адекватной концепции, проясняющей суть универсального компонента психотерапии (то, что подлежит переводу на универсальный язык науки), а также содержание уникального компонента психотерапии (то, что не подлежит универсализации и является креативной областью психотерапевтического процесса);

• отсутствие необходимого в данном случае предварительного допущения того, что сущностная интеграция психотерапии может быть реализована лишь в ареале науки, так как любые другие конструкции, лишённые возможности апробации и фальсификации с помощью доказательной исследовательской практики, являются произвольными и стоят одна другой;

• отсутствие абсолютно необходимой в данном случае Базисной научно-исследовательской программы, с использованием которой уточняются специфика предметной сферы и эпистемологических оснований психотерапии, оценивается степень схождения-расхождения различных психотерапевтических методов, а также «весовые» соотношения универсальных и уникальных компонентов психотерапии в структуре общего результата.

Еще один уровень ограничений, присущих уже собственно корпусу науки и современной системе кодифицированных научных знаний в целом, заключается в следующем:

• отсутствие углубленного эпистемологического анализа рассматриваемой сферы деятельности, сопредельного сектора наук о психике, ареалов традиционной и авангардной науки;

• дефицит эпистемологического обоснования инновационных подходов, в рамках которых выявленные фундаментальные ограничения сектора наук о психике могут быть преодолены;

• отсутствие понимания фундаментальных научных принципов, на основании которых может быть разработана общая теория психотерапии с такими характеристиками, как «основополагающая» и «всеобъемлющая».

Таким образом, проясняется и вся сложность задачи по разработке общей теории психотерапии. Понятно, что никакие облегченные варианты выведения такой теории из имеющегося «дрожжевого поля» психотехнических достижений к искомому результату не приведут, и что здесь будут востребованы лишь подлинные методологические (эпистемологические) прорывы, выполненные на самом высоком научном уровне.

Системные компоненты общей теории психотерапии

Итак, профессиональная психотерапия, в соответствии с современной рамочной концепцией, это:

• единая профессия (согласно Страсбургской декларации Европейской психотерапевтической ассоциации от 21 октября 1990 г.);

• самостоятельное научно-практическое направление, способное аргументировать собственную принадлежность к системе кодифицированных научных знаний;

• масштабная и наиболее востребованная социальная практика, отвечающая вызовам Новейшего времени.

При этом каждая из вышеприведенных позиций обосновывается основополагающей и всеобъемлющей общей теорией психотерапии, которая таким образом выступает в качестве подлинного полюса интеграции, способного преодолевать любые центростремительные тенденции в развитии профессии.

Общая, состоятельная во всех отношениях теория психотерапии — это многоуровневая сложная система, стержень которой представлен следующими проработанными компонентами:

• принципы построения современной науки и организации научных исследований, отвечающие современному уровню развития фундаментальной и прикладной науки, а также сложности предмета исследования в сфере профессиональной психотерапии;

• полноценная Базисная научно-исследовательская программа, в которой представлена и аргументирована научная методология исследования фундаментальных и прикладных проблем психотерапии и смежных областей;

• концепт предметной сферы профессиональной психотерапии, в котором представлены основные требования к выведению сущностных характеристик и собственно содержание предметной сферы психотерапии;

• концепт основных векторов дифференциации-интеграции профессиональной психотерапии, демонстрирующих как сущностное отличие психотерапии от так называемых материнских дисциплин (психологии, медицины, педагогики и пр.), так и «донорский» информационный потенциал данного научно-практического направления;

• концепт дисциплинарной матрицы профессиональной психотерапии, демонстрирующий иерархию структурных уровней рассматриваемого научно-практического направления;

• разработанные теоретические, психотехнические и инструментальные концепты — компоненты общей теории профессиональной психотерапии, распределяемые по соответствующим уровням дисциплинарной матрицы, агрегированные в искомую общую теорию психотерапии;

• выводы о состоятельности разработанной общей теории психотерапии делаются на основании устанавливаемого в рамках реализации корректных исследовательских проектов соответствия системе критериев, адекватных для рассматриваемой сферы деятельности, согласованных и принятых научным и профессиональным психотерапевтическим сообществом.

Краткая характеристика системных компонентов общей теории психотерапии

Принципы построения современной науки и организации научных исследований

Наличие данного проработанного системного компонента аргументирует использование термина «основополагающая» применительно к общей теории психотерапии, поскольку именно здесь закладываются основы обновленной рамочной концепции современной психотерапии как состоятельного научно-практического направления. Здесь же обосновывается принадлежность психотерапии к ареалу авангардной науки.

Настоящим принципом утверждается тот факт, что проводимые в сфере психотерапии научные исследования опираются, во-первых, на современные эпистемологические установки, адаптированные к специфике предметной сферы психотерапии. И далее имеют значение те обстоятельства, что в случае психотерапии эпистемологические установки авангардной науки еще и обогащаются за счет концепций и концептов первого матричного уровня общей теории психотерапии.

Более детальное изложение принципов построения современной науки и достижений в области авангардной эпистемологии приведено в следующих разделах.

Полноценная Базисная научно-исследовательская\ программа, реализуемая по профилю психотерапии

Настоящий системный компонент общей теории психотерапии является необходимой методологической основой организации научных исследований в сфере психотерапии, обеспечивающей углубленную проработку актуальной проблематики сложно организованной предметной сферы психотерапевтической науки и практики.

Базисная НИП, реализуемая по профилю психотерапии, воплощает один из важнейших принципов современной науки в той части, что целостность и системность какого-либо научного направления обеспечивается не только и не столько общей принимаемой научным сообществом теорией, сколько наличием аргументированной и методологически проработанной исследовательской программы в понимании И. Лакатос (2003).

Именно в ходе реализации Базисной НИП находят решение так называемые сложные проблемы психотерапии, которые, по мнению многочисленных авторов, затрудняют или даже «ставят крест» на любых попытках причисления психотерапии к корпусу научных дисциплин.

Более подробное описание Базисной НИП приводится в разделе общей методологии научных исследований в психотерапии.

Концепт предметной сферы профессиональной психотерапии

Данный концепт был разработан нами в ходе реализации общего раздела Базисной НИП. Предварительно — с учетом разработанных установочных позиций Базисной НИП — были сформулированы следующие требования, предъявляемые к оформлению предметной сферы профессиональной психотерапии: функциональная дееспособность; адекватность векторов идентификации (дифференциации-интеграции) профессиональной психотерапии; концептуальная состоятельность, эвристичность; параметрическая определённость; научно-методологическая проработанность основных универсалий, интегративная эвристика; практическая (технологическая) проработанность и эвристичность; возможность выведения основных профессиональных установок и институций.

Все перечисленные требования к оформлению предметной сферы психотерапии вошли в систему критериев дееспособности общей теории психотерапии (группа критериев 2), где приводится более развернутая уточняющая характеристика по каждой из вышеприведенных позиций. В частности было показано, что дифференцированные содержательные характеристики предметной сферы профессиональной психотерапии могут быть представлены следующими функциональными рядами:

• феноменологическим;

• концептуально-методологическим;

• параметрическим;

• технологическим;

• нормативно-профессиональным;

• нормативно-этическим.

Содержательные концепты и компоненты данных функциональных рядов выводятся на основании результатов реализации основных разделов Базисной научно-исследовательской программы, в ходе чего полученные таким образом эмерджентные или более дифференцированные характеристики предметной сферы распределяются уже по соответствующим уровням дисциплинарной матрицы профессиональной психотерапии.

Таким образом, достигается соответствие предметной сферы психотерапии разработанным системным требованиям по ее оформлению.

Концепт векторов дифференциации-интеграции профессиональной психотерапии

Проведенный нами эпистемологический анализ, помимо прочего, продемонстрировал и то важное обстоятельство, что при разработке темы единства профессиональной психотерапии речь должна вестись не только о подходах и способах интеграции, но и о дееспособных векторах дифференциации психотерапии от так называемых материнских дисциплин — психологии, психиатрии, педагогики, философии. Т. е. именно от тех, сложившихся научно-практических направлений, к которым многие исследователи склонны причислять психотерапию (последняя выводится здесь в качестве некоего обособленного психотехнического фрагмента соответствующих практик).

В данной связи в ходе реализации соответствующих фрагментов эпистемологического анализа нами была аргументирована целесообразность разработки следующих векторов дифференциации-интеграции, обеспечивающих целостность и признание статуса психотерапии как самостоятельного научно-практического направления:

• культурно-исторического, проясняющего подлинную информационную «генетику» профессиональной психотерапии;

• внутреннего — между различными направлениями, методами и модальностями психотерапии;

• междисциплинарного — с другими помогающими и развивающими практиками (консультативными, тренинговыми, образованием, воспитанием и пр.);

• внешнего — с современным корпусом науки; сопредельными научно-практическими направлениями — философии (раздел эпистемологии), психологии, медицины, педагогики.

Углубленная проработка вышеприведенных векторов дифференциации — интеграции показала, что исторические рубежи появления, оформления и реализации ключевой для психотерапии (как бы эта практика ни обозначалась в разные эпохи) идеи психопластичности на несколько столетий предвосхищают первые попытки оформления видов деятельности, претендующих на статус «материнских» по отношению к психотерапии. Но кроме того, выведение и апробация такой обновленной векторной системы показали верность исходной позиции относительно интеграции психотерапии на научных, а не только на психотехнических принципах. На основании полученных здесь результатов вышеприведенные требования к оформлению векторной системы идентификации психотерапии были включены в систему критериев оценки состоятельности общей теории психотерапии (группа критериев 7).

Далее было показано, что раскрытие беспрецедентного потенциала эвристики, заложенного в фундаментальных идеях психотерапии, с одной стороны, способствует формированию подлинных психотерапевтических универсалий, а с другой — выстраивает именно такую систему отношений с сопредельными научно-практическими направлениями и корпусом науки в целом, в которых статус психотерапии как самостоятельного и авангардного научного направления не подвергается сомнению.

При этом обязательное условие дееспособности вышеприведенной системы векторов дифференциации-интеграции в части реализации их специфических функций и общей миссии — это углубленная проработка основных позиций Базисной НИП с адекватным распределением получаемых инновационных концептов по уровням дисциплинарной матрицы профессиональной психотерапии.

Концепт дисциплинарной матрицы профессиональной психотерапии

Понятие дисциплинарной матрицы было сформулировано выдающимся методологом науки Томасом Сэмуэлем Куном в 1962 году для уточнения содержательных характеристик базисного эпистемологического понятия «парадигма». Данное понятие учитывает, во-первых, принадлежность ученых к определенной дисциплине и, во-вторых, систему правил исследовательской деятельности в определенном секторе науки, которые состоят из символических обобщений (законов и определений основных понятий теории); метафизических положений, задающих способ видения универсума и его онтологию; ценностных установок, влияющих на выбор направлений исследования; «общепринятых образцов» — схем решения конкретных задач, дающих ученым методику разрешения проблем в их исследовательской практике. В свою очередь эпистемологический концепт парадигмы генерирует несущие параметры порядка в такой нестабильной и быстро развивающейся сфере, как сфера производства научных знаний, и, по мнению автора данного термина, в существенной степени уберегает как научное, так и мировое сообщество от непредсказуемого хаоса.

Для сферы профессиональной психотерапии, в которой такого хаоса («джунглей») более чем достаточно, уточнение и содержательное наполнение этих базисных эпистемологических понятий — дисциплинарной матрицы и парадигмы — является важнейшей методологической задачей. Такая задача была решена в ходе реализации исследовательских фрагментов общего раздела Базисной НИП.

Проведенный нами углубленный эпистемологический анализ предметной сферы психотерапии позволил обосновать ту позицию, что под дисциплинарной матрицей здесь следует понимать наличие проработанной общей схемы и аргументированного содержания дифференцированных уровней исследуемого научно-практического направления с пониманием того, что детальная проработка такой иерархическая структуры, «раскладывающей» предметную сферу на соответствующие уровни, есть важнейший шаг к формированию подлинной методологической парадигмы в профессиональной психотерапии.

В ключе сказанного наличие проработанной дисциплинарной матрицы следует интерпретировать как базисный признак «зрелости» общей теории психотерапии, и в то же время — как свидетельство состоятельности основополагающей парадигмы, являющейся методологической основой разработанной теории. Что, собственно, и является итоговым критерием, по которому можно судить о правомерности претензий профессиональной психотерапии на статус самостоятельного и состоятельного научно-практического направления.

По результатам реализованных исследовательских фрагментов Базисной НИП было обосновано выделение следующих иерархических уровней дисциплинарной матрицы профессиональной психотерапии:

• уровень фундаментальных допущений — обосновывает самостоятельность профессиональной психотерапии, ее принадлежность к ареалу науки в целом и в частности — к авангардному фронту науки;

• уровень базисных научных дисциплин, теорий и концепций — представляет именно те научные дисциплины с их основополагающими теориями и концепциями, с учетом которых формируются исходные установки профессиональной психотерапии как состоятельного научно-практического направления;

• уровень собственно дисциплинарных теорий и концепций, — на котором представлены обоснованные доктринальные установки, теоретические концепты, разрабатываемые в рамках собственно психотерапевтической дисциплины, а также принципы их реализации в системе действующих профессиональных институтов;

• уровень актуального профессионального поля, — представленный регулярно обновляемым, четко структурированным набором именно таких актуальных знаний-умений-навыков, которые являются основным функциональным инструментом специалистов, действующих в сфере профессиональной психотерапии;

• нормативно-этический уровень, — представленный разработанными концептами и инструментами управления качеством профессиональной психотерапевтической деятельности (включая научную, образовательную, практическую, организационную (в том числе нормативно-творческую) экспертную деятельность).

Все вышеприведенные уровни дисциплинарной матрицы психотерапии являются взаимодополняющими, взаимодействующим и взаимозависимыми информационными конгломератами, демонстрирующими, с одной стороны, специфику анализируемого направления науки и практики, а с другой — его общность с ареалом науки в целом.

Номинация теоретических концепций, психотехнических и инструментальных компонентов общей теории психотерапии

Данные структурные компоненты, разработанные в ходе реализации соответствующих фрагментов Базисной НИП, распределяются по иерархическим уровням дисциплинарной матрицы следующим образом.

На первом уровне дисциплинарной матрицы — фундаментальных допущений — методологический стержень профессиональной психотерапии представлен следующими базисными концептами и выводимыми отсюда эвристическими следствиями:

• концептом объёмной реальности, обоснующем в том числе пластичность категории времени, обусловленность данной категории генеративной активностью феномена психического, неустранимость феномена психического из любых моделей реальности;

• концептом обновленного понимания структуры и функций психического, выводимого из идеи объемной реальности;

• концепт информационной (темпоральной) генетики или рамочный концепт методологии эпистемологического анализа;

• концепт диалогизированного когнитивного стиля;

• концепт кольцевого научного архетипа;

• концепт ассоциированной эпистемологической платформы.

С учетом особой важности вышеприведенных базисных концептов для понимания подлинных научных основ психотерапии, а также и всей сложности данных теоретических положений, в настоящем материале их описанию и интерпретации уделено повышенное внимание. Здесь же представлена аргументированная и расписанная для корпуса науки и сопредельных научных дисциплин эвристика, выводимая из теоретических концептов первого матричного уровня профессиональной психотерапии. Такого рода эвристика оформлена в виде соответствующих гипотетических тезисов и положений, истинность которых устанавливается в ходе реализации Базисной НИП.

Второй уровень дисциплинарной матрицы — базисных научных дисциплин, теорий и концепций, формирующих установочные позиции нижележащего матричного уровня профессиональной психотерапии — представлен следующими базисными концептами:

• теорией адаптации, выстраиваемой в соответствии с проработанным концептом пластического потенциала психики человека;

• универсальной моделью адаптивно-креативного цикла с проработанным алгоритмом и вариантами (нормативным, кризисным, сверхнормативным) прохождения данного цикла;

• концептом качественных характеристик психического здоровья индивидуального, семейного, группового (организованные группы) — формирующих кластер универсальных мишеней современной психотерапии;

• концепцией деструктивных социальных эпидемий, обосновывающей необходимость существенного обновления общего рамочного концепта профессиональной психотерапии.

По сути, обновленное содержание вышеприведенных теорий, концептов, моделей выводится за счет углубленной проработки соответствующих позиций вышележащего матричного уровня в реализуемых фрагментах Базисной НИП. Использование устоявшихся терминов, обозначающих представленные здесь идеи и понятия — адаптации, эпидемии, психического здоровья (в большей степени характерных для биологических, психологических и социологических дисциплин) — в нашем случае означает также и возможность эвристического обогащения этих рамочных идей и понятий. Такого рода ответственная констатация отсутствия слепого некритического заимствования есть важная характеристика общей теории психотерапии, которая вполне адекватна именно для рассматриваемого второго уровня дисциплинарной матрицы профессиональной психотерапии. В данной связи эвристика, генерируемая на уровне базисных теорий и концепций, всесторонне аргументированная и расписанная для сопредельных научно-практических дисциплин, является реальным обоснованием «донорского» информационного потенциала профессиональной психотерапии по отношению к данным дисциплинам.

Третий уровень дисциплинарной матрицы — собственно дисциплинарных теорий и концепций профессиональной психотерапии — представлен следующими концептами, системами и моделями, демонстрирующими возможность достижения подлинного технологического и методологического единства, и проясняющими способы неконфликтного сосуществования множества признаваемых направлений и методов профессиональной психотерапии:

• концепция психопластичности;

• концепция трёхуровневой психотерапевтической коммуникации;

• систематика, классификация мишеней, техник и технологий профессиональной психотерапии

• взаимодействие техник и технологий профессиональной психотерапии в модели трехуровневой психотерапевтической коммуникации;

• систематика и функциональная модель общетерапевтических факторов в психотерапии;

• систематика и объяснительная модель негативных эффектов в психотерапии;

• общая и специальная методология, инструментарий научных исследований, проводимых в сфере профессиональной психотерапии;

• систематика и классификация современной психотерапии;

• рамочная концепция современной психотерапии.

Эвристика вышеприведенных фрагментов общей теории психотерапии, проявляющаяся в том числе и в обосновании беспрецедентного расширения возможностей технического синтеза, подкрепляется доказательной исследовательской практикой, демонстрирующей преимущества используемых интегративных подходов. Эвристика в отношении методологии тематических научных исследований здесь не ограничивается только лишь обоснованием возможности «доказательной психотерапевтической практики», адекватной для любых психотерапевтических методов и методик, но также включает проработанный кластер инновационных методов исследования, используемых в ключевых разделах Базисной НИП. В частности речь идет о методе эпистемологического анализа, используемого при обосновании наиболее сложных концептуальных построений первого матричного уровня общей теории психотерапии.

Четвертый уровень дисциплинарной матрицы — уровень актуального профессионального поля — представлен следующими функциональными концепциями, концептами и технологиями:

• функциональные (т. е. приложимые непосредственно к психотерапевтической практике) аспекты концептуальных построений 1—3 уровней дисциплинарной матрицы профессиональной психотерапии;

• концепция качества психотерапевтической деятельности;

• профессиональный стандарт психотерапевтической практики (модельные блоки);

• образование в психотерапии; общие принципы подготовки специалистов в сфере психотерапевтической деятельности.

Эвристика данного дисциплинарного уровня, ориентированного прежде всего на запросы психотерапевтической практики, должна четко аргументировать возможность повышения эффективности используемых психотерапевтических технологий. И далее специфика технологической эвристики здесь состоит в обосновании того, что принятие «дополняемой психотехнической реальности» в виде проработанных инновационных концептов универсальных уровней психотерапевтической коммуникации не содержит какой-либо реальной угрозы для идентичности используемых психотерапевтических методов. Психотехническое дополнение в данном случае оформляется именно с учетом того обстоятельства, что последнее выполняет функцию вполне приемлемого и «безопасного» катализатора эффективности психотерапевтического процесса.

Пятый уровень дисциплинарной матрицы — нормативно-этический — представлен следующими концепциями, концептами и дифференцированными группами инструментов управления качеством психотерапевтической деятельности:

• концепция психоэтики;

• этическое содержание и правила оформления психотерапевтической коммуникации;

• нормативно-этическое регулирование психотерапевтической деятельности;

• правила профессиональной психотерапевтической деятельности (модель);

• стратегия развития психотерапии на среднесрочную и долгосрочную перспективу.

Необходимо иметь в виду, что все обозначенные здесь позиции есть главные компоненты концепции управления качеством психотерапевтической деятельности. И что выделение такого специального (в большей степени инструментального) уровня дисциплинарной матрицы, во-первых, существенно повышает шансы на приверженность профессионального сообщества к идее обеспечения высокого и постоянно растущего качества психотерапевтической деятельности. Во-вторых — а это и есть самое главное — обеспечивает реальный разворот населения к сектору высококачественной психотерапевтической помощи, оказываемой на понятных условиях и как раз теми специалистами, которые наилучшим образом подготовлены к оказанию профильной помощи. В-третьих, как следствие, существенно повышает конкурентоспособность психотерапии на агрессивном и быстро растущем рынке психотехнологий. Ну а в-четвертых — и это тоже весьма важное обстоятельство — повышает шансы на оплату такого рода деятельности со стороны государственных, страховых и иных финансовых структур и фондов, требующих полной ясности в оформлении оплачиваемых ими видов профессиональной деятельности. В чем, собственно, и заключается практическая и в высшей степени востребованная эвристика функциональных концептов настоящего уровня дисциплинарной матрицы профессиональной психотерапии. Наличие «в руках» профессионального психотерапевтического сообщества должным образом разработанных и используемых концептов и инструментов регулирования психотерапевтической деятельности существенно повышает шансы на реализацию подлинной миссии психотерапии, выстроенной в соответствии с реалиями Новейшего времени.

Общая эвристика совокупной содержательной части дисциплинарной матрицы профессиональной психотерапии заключается в первую очередь в том, что рассматриваемые компоненты общей теория психотерапии здесь представлены в виде систематизированного — по понятным функциональным принципам — конгломерата фундаментальных и прикладных теорий, концепций, концептов, моделей, технологических подходов, профессиональных стандартов и правил, а также выводимого отсюда поистине беспрецедентного набора эвристических гипотез и следствий. То есть в данном случае речь идет не о какой-то «отдельной» теории, но о сложным образом организованной системе, в которой эвристика каждого вышележащего уровня генерирует инновационное содержание всех последующих матричных уровней профессиональной психотерапии. И в то же время такая эвристика как минимум востребована в сопредельных научно-практических направлениях, а как максимум — в эпистемологических построениях авангардного фронта современной науки. Что, собственно, и является главным свидетельством состоятельности и самостоятельности научно-практического направления «Психотерапия».

И далее генерируемая таким образом эвристика здесь, безусловно, заключается еще и в том, что содержание концептов каждого матричного уровня никоим образом не конфронтирует с оформленным и устоявшимся содержанием признанных психотерапевтических направлений и методов. Речь, следовательно, идет только лишь о дополняемой концептуальной и психотехнической реальности современной психотерапии, разворачивающейся в «параллельном» — по отношению к устоявшимся методологическим идиомам — универсальном пространстве.

Заключение по первому разделу

Настоящий раздел выполняет крайне важную функцию презентации главной идеи общей теории психотерапии, ее системообразующих компонентов; выявления сущностных отличий предлагаемого здесь подхода к формированию общей теории психотерапии от предшествующих вариантов построения такой теории (с критическим разбором эпистемологического дефицита таких попыток). Здесь была продемонстрирована возможность выведения дисциплинарной матрицы психотерапевтической науки и практики, системной организации множества концептуальных, психотехнических и инструментальных построений современной психотерапии, в совокупности представляющих общую теорию психотерапии (ОТП) с такими характеристиками, как «основополагающая» и «всеобъемлющая».

Безусловно, одним из главных компонентов ОТП, представленных в настоящем разделе, являются разработанные критерии состоятельности общей теории психотерапии. Правильнее даже говорить о системе таких критериев, которая включает 12 обособленных групп — каждая такая группа ориентирована на существенный признак состоятельности ОТП — и 52 оценочных критерия. И сам факт наличия инструмента определения фальсификации обоснуемых здесь теоретических конструкций является еще одним критерием состоятельности ОТП.

Что же касается изложенных в настоящем разделе общих принципов построения и главных системообразующих компонентов, представляющих необходимую стартовую панораму ОТП, то приведенные здесь характеристики обосновывают состоятельность общей теории психотерапии по следующим позициям разработанных критериев.

По первой группе критериев, оценивающих соответствие общей теории психотерапии эпистемологическим принципам построения научной теории (пятая оценочная позиция): наличие установленного факта, что все признаки дееспособности такой теории четко расписаны и систематизированы. Именно с использованием такой системы учитываемых признаков и выводится важнейший общий критерий принципиальной фальсифицируемости представляемых здесь теоретических построений.

По девятой группе критериев, оценивающих состоятельность ОТП по схеме Р. Опазо (первая, вторая, третья и пятая позиции): в содержании настоящего раздела определяется наличие свода общих базовых допущений, формирующих методологию, которая применяется в дальнейших исследованиях; представлена суть (основная идея, системообразующий стрежень) ОТП, направляющая исследовательские поиски и указывающая виды проблем, достойных изучения, предлагающая общую методологию их изучения; также определяется и наличие общих правил, обеспечивающих теоретический каркас, помогающих определить важнейшие проблемы исследования, подобрать методы исследования; принятые базовые допущения, теоретические положения и общие правила облегчают взаимодействие, вносят упорядоченность в эпистемологическую, методологическую и этиологическую основу, что, в свою очередь, задает направление исследованиям и практической работе.

По десятому общему критерию эвристического содержания — эвристика содержания настоящего раздела никаких сомнений не вызывает.

И конечно, настоящий раздел демонстрирует соответствие панорамы концепций и концептов ОТП наиболее важному итоговому (одиннадцатому) критерию, оценивающему факт перехода психотерапевтического знания от эмпирического к теоретическому уровню.

Раздел II.

Компоненты общей теории психотерапии первого матричного уровня — фундаментальных допущений

Вводные замечания

В настоящем раздел описываются особо важные для понимания сути нашего подхода в формировании общей теории психотерапии базисные концепты двух первых матричных уровней данной теории — фундаментальных допущений (первый матричный уровень) и базисных научных дисциплин, теорий и концепций (второй матричный уровень). В совокупности теоретические построения, концепции и концепты рассматриваемых здесь матричных уровней представляют эпистемологические основания общей теории психотерапии, а следовательно — один из главных аргументов к утверждению психотерапии в статусе авангардной науки. При раскрытии содержания базисных компонентов общей теории психотерапии акцент делается на следующих позициях: уточнении главной функциональной задачи, решаемой на каждом матричном уровне; уточнении методологии исследования, используемой для обоснования представленных здесь концептов; описании наиболее существенных аспектов данных концептов; обосновании эвристических следствий. Фундаментальная и прикладная эвристика рассматриваемых концептов по возможности соотносится с нижележащими уровнями дисциплинарной матрицы, сопредельными научно-практическими направлениями и корпусом науки в целом. Такое структурирование подразделов, раскрывающих концептуальное содержание соответствующих матричных уровней, только лишь подчеркивает системную организацию базисных компонентов общей теории психотерапии. Главная задача, решаемая при описании базисных концептов настоящего матричного уровня — это прежде всего выявление стержневых характеристик предметной сферы психотерапии, присутствующих и обеспечивающих востребованность данной практики на всех ключевых этапах ее развития, но также и сущностная идентификация данных исторических этапов с обоснованием эпистемологических ограничений и препятствий для развития профессиональной психотерапии на каждом из них, обоснование возможности преодоления этих ограничений и препятствий с использованием современных научных подходов.

Общая методология решения этой главной задачи так или иначе выстраивалась вокруг современной версии метода эпистемологического анализа со всеми его дифференцируемыми компонентами. Таким образом, оправданной здесь является последовательность выстраивания основных информационных блоков (концептов), соответствующая этапам проведенного эпистемологического анализа.

Концепция (модель) объемной реальности

По результатам проведенной на начальном этапе реализации Базисной НИП культурно-исторической реконструкцией предметной сферы профессиональной психотерапии было показано, что наиболее востребованным эффектом психотерапевтической практики — как бы она не именовалась в разные исторические эпохи — была возможность достижения желаемых изменений в состоянии человека с использованием пластического потенциала его психики. Такие особые психопластические возможности раскрывались при использовании специальных средств и методов, обычно непонятных и недоступных современникам (М. Элиаде, 2008, 2014; Н. Г. Сафронов, 2008).

Между тем с учетом проведенного нами комплексного исследования есть все основания полагать, что стержневой для психотерапии феномен психопластичности (см. описание концептов третьего уровня) имеет гораздо более глубокое уровни репрезентативного содержания — не только собственно феноменологические и психотехнические, но и фундаментальные. И что речь в последнем случае идет о сложнейшем алгоритме генерации структурируемых параметров реальности, включающем следующие взаимозависимые и взаимодействующие компоненты: генеративная активность психического — фиксируемый импульс активности сознания (ФИАС) — феномен субъективного времени — первичная информация — память — личность — актуальные планы «объективной» и «субъективной» реальности (вторичная информация) — модификация ФИАС — генерируемые атрибуты «объемной» реальности (далее по тексту данный алгоритм обозначается сокращенным термином «сознание-время»). Отсюда становится понятно, что психика в самом первом приближении есть инструмент генерации и форматирования категорий пространства, времени. И что именно психика формирует информационный, главный для всего живого уровень реальности. Но еще боле интересными в данном фундаментальном алгоритме представляются две последние позиции, которые — ни много ни мало — обосновывают возможность управления временем и, соответственно, гибкими пространственными форматами генерируемой реальности. Отсюда, собственно, и выводится ключевой для рассматриваемого матричного уровня тезис о том, что именно эти фундаментальные свойства и их эмерджентная функция — процесс управления временем — лежат в основе феномена психопластичности. Таким образом проясняется и то, что вся непростая история становления профессиональной психотерапии — особенно в аспекте взаимоотношения данного направления с корпусом науки и устоявшимися религиозными институтами — может быть адекватно интерпретирована лишь с позиций сложностей в осмыслении и понимании сущностного содержания этого стержневого для психотерапии феномена, отмечаемых во все минувшие эпохи вплоть до настоящего времени

Как следует из всего сказанного, фундаментальный аспект феномена психопластичности на первом матричном уровне в первую очередь представлен моделью объемной реальности, динамическая структура которого приведена в идентифицированном нами (А. Л. Катков, 2001, 2006) общем алгоритме генерации этого сложнейшего феномена. Функциональное содержание основных выделяемых компонентов данного алгоритма раскрываются в нижеследующих тезисах.

Модель «объемной» реальности, выводимая в том числе на основе множества прорывных идей и высказываний признанных лидеров в сфере науки, философии, эпистемологии (см. цитирование в нижеследующих подразделах), основывается на аргументируемой необходимости: 1) выделения категории информационного в понятии реального; 2) сущностного растождествления этих двух слитных в парадигме классической науки понятий; 3) выведения чёткой зависимости параметров первичной информации о реальности от такой переменной, как скорость нервных (психических) процессов (на зависимость картины мира от скорости «нервных процессов» у субъекта указывали, в частности, Альберт Эйнштейн и Вернер Гейзенберг).

Детальный анализ и качественное уточнение последнего, ключевого в данном случае понятия показали, что под «скоростью нервных (психических) процессов» следует понимать содержательно-временные характеристики момента настоящего, формируемые ритмическими импульсами активного сознания. При этом длительность такого стандартного импульса бодрствующего сознания — темпорального кванта форматируемой реальности — колеблется, по данным многочисленных исследований, вокруг параметра в 25—30 миллисекунд, а содержательные характеристики представляют ту пространственную структуру реальности, которая формируется посредством первичной дифференциации общего поля реальности на объекты — предметы — среду — события.

Важнейшей особенностью такой первичной дифференциации является сопоставимость устойчивости всех поименованных компонентов с характеристиками импульсной активности сознания. Так, например, можно утверждать, что вероятность актуализации тех объектов и событий, параметры устойчивости которых не вписываются в обозначенные характеристики импульсной активности бодрствующего сознания, в «стандартной» картине мира будет стремиться к нулю.

С учетом сказанного, полный спектр функциональной активности фиксируемого импульса активности сознания человека (ФИАС), в смысле вклада в генерацию сложнейшей категории объемной реальности, включает следующие позиции:

• ФИАС генерирует основные темпоральные единицы — моменты настоящего — ритмическое и постоянное воспроизведение которых и есть способ первичного форматирования реальности, в чем, собственно говоря, и заключается неразрывная связь категорий времени и пространства;

• ФИАС, кроме того, является генерирующим импульсом формирования моментальной или иконической памяти — первичных единиц информации о реальности, складывающихся в итоге в эпифеномен осознаваемой личности субъекта (механизм интеграции первичной и вторичной информации в эпифеномен «Я» заслуживает особого внимания и рассматривается нами как еще одно фундаментальное проявление феномена психопластичности);

• ФИАС, кроме того, обеспечивает эффект присутствия «Я» в актуальных планах реальности и возможность синхронного опознания получаемого среза моментальной информации как картины «объективной» реальности (такой план реальности всегда отстает от оригинала на момент настоящего; при этом параметры ФИАС субъектом никак не фиксируются и не осознаются, что, собственно, и лежит в основе эпохальной иллюзии «объективного», т. е. независимого от субъекта времени и пространства);

• таким образом, ФИАС выступает в роли важнейшего творческого импульса, дифференцирующего вполне понятным теперь образом общую категорию реального до трех основных статусов: статус объекта; статус субъекта; статус потенциального, не проявленного в заданных характеристиках «объективного» времени поля реальности. При этом два первых статуса образуют собственно информационный полюс объемной реальности, который может быть исследован с использованием, прежде всего, инструментария первичной и вторичной информации, так или иначе представленного в общем корпусе науки. Потенциальный, непроявленный статус образует недифференцированный и, соответственно, не попадающий под категорию «информация» полюс реальности, исследование которого возможно лишь с использованием инструментария авангардной науки, оперирующей пластичными категориями ФИАС, времени-пространства (данный интереснейший аспект рассматривается в подразделе эвристики концептов первого матричного уровня);

• пластичные параметры ФИАС в свете сказанного представляют собой основу глубинного взаимодействия и трансформации дифференцируемых полюсов и статусов объемной реальности. Данный процесс, следовательно, может быть представлен как модификация параметров ФИАС и синхронная трансформацию статусов и полюсов реальности за счет «открываемой» таким образом обновленной информации. Что, собственно, и демонстрирует возможность осмысленного управления пластичными категориями времени-пространства.

Уточнение сущностного содержания и функциональных характеристик ключевого в концепции объемной реальности понятия «скорости нервных (психических) процессов» позволяет представить развернутые характеристики общего алгоритма генерации дифференцированных компонентов суперсистемы объемной реальности следующим образом.

Общая генеративная активность психического-бессознательного обеспечивает старт ритмических импульсов активного сознания. Действуя в коридоре заданных параметров, ФИАС растождествляет недифференцированное поле реальности на статусы объекта и субъекта, статус потенциального, не проявляемого в заданных параметрах поля реальности. В качестве первородных «кирпичей» такого строительства выступают универсальные единицы первичной информации (информационные эквиваленты темпорального кванта форматируемой таким образом реальности), которые в равной степени соотносятся как с объектом, так и субъектом, образуя общий для них информационный полюс объемной реальности.

Параллельно разворачиваются важнейшие процессы моментального (синхронного, симультанного) опознания первичной информации субъектом и моментального же форматирования первичной (или «объективной») структуры пространства-времени с выделением соответствующих объектов, предметов, среды, событий. При этом должно быть предельно понятно, что в отсутствии постоянного взаимодействия механизмов ФИАС, памяти и её носителя — осознаваемой личности субъекта — ни о какой генерации пространственно-временных параметров реальности речи быть не может. И что всякая попытка удаления субъекта из данной схемы заканчивается автоматическим свёртыванием получаемой картины мира в недифференцированный полюс объёмной реальности. Статус некой «объективности» реальности, таким образом, поддерживается лишь консенсусом популяционного сознания, действующего в режиме бодрствования, и прозорливые философы прошлого века (С. А. Аскольдов, 1922) это хорошо понимали.

Процесс «достраивания» реальности в непрерывную цепь событий, или протяженные во времени актуальные планы «объективной» и «субъективной» реальности, осуществляется за счёт того, что содержательные характеристики момента настоящего — такие, например, как «размеры» моментальной мнемонической единицы — не осознаются субъектом и не воспринимаются как дискретные. Соответственно, процесс фиксации и утилизации моментальной памяти интерпретируется субъектом как непрерывное восприятие объективно-автономной реальности с такой неотъемлемой характеристикой, как объективное линейное время. Отсюда понятно, что эпистемологические корни этих эпохальных иллюзий следует усматривать в том, что темпоральная дистанция между первичным недифференцированным полюсом реальности и свершившимся «фактом» получаемой таким образом картины мира если и фиксировалась, то не осмысливалась в рамках целостной концепции, обоснованной с позиций авангардной науки. И чуть позже мы еще вернемся к обсуждению этого крайне важного вопроса.

Дифференцируемые статусы и полюсы объемной реальности, следовательно, разделяются дистанцией в один темпоральный шаг, параметры которого, как понятно из всего сказанного, могут существенно отличаться от стандартных, задаваемых «объективным» временем. И далее пластичные параметры ФИАС открывают возможность выведения по крайней мере «части» потенциального непроявленного статуса в принципиально познаваемый информационный полюс объемной реальности. На что, собственно, и должна опираться авангардная методология исследования фундаментальных категорий, образующих суперсистему объемной реальности. Такого рода методология может быть представлена в том числе и технологиями сверхсложного моделирования, разработанными на основании принципов подвижной когнитивной оптики и кольцевого научного архетипа. Что, собственно, и является сущностным способом решения кране важной проблемы глубинного эпистемологического конфликта двух полярных способов познания реальности — «гнозиса» и «логоса», препятствующего развитию авангардного фронта науки.

Что касается более развернутых характеристик основных компонентов — дифференцируемых статусов и полюсов объёмной реальности, выводимых из темпорального принципа организации этой сложной системы, то здесь можно говорить о следующем.

Статус так называемой объективной реальности, или статус объекта, выстраивается из блоков первичной информации, формируемых в процессе моментального взаимодействия недифференцированного полюса реальности с психикой субъекта, но не ранее того. Получаемая таким путём первичная информация характеризует отнюдь не всю картину мира, а только лишь определённый срез — актуальный план, открываемый либо с использованием стандартных параметров (в этом случае мы имеем дело с хорошо знакомой нам картиной «объективной» реальности), либо — произвольно заданных параметров ФИАС. Непростой нюанс этого последнего способа форматирования пространственных характеристик категории объемной реальности заключается в том, что с в случае спонтанного опыта изменения стандартных параметров ФИАС получаемые таким образом эффекты, хоть и воспринимаются — согласно многочисленным свидетельствам — с потрясающей убедительностью, но никаким образом не находят и, конечно, не могут находить подтверждения в привычных и регулярно воспроизводимых форматах «объективной» реальности. Отсюда, собственно, и берет начало эпохальный конфликт «логоса» и «гнозиса». И только лишь с использованием инструментов авангардной науки, в частности — упомянутого сверхсложного моделирования процесса взаимодействия дифференцируемых статусов и полюсов объемной реальности, открывается возможность устойчивой репрезентации ее актуальных планов с иными пространственно-временными характеристиками, не менее «легальными», чем стандартные планы «объективной» реальности. И очень возможно, что о перспективах создания именно такого универсального способа репрезентации реальности писал Вильгельм Готфрид Лейбниц в своих знаменитых эпистемологических этюдах о грядущей «универсальной науке», или «универсальном — философском исчислении».

Далее необходимо иметь в виду, что блоки первичной информации являются базисом для формирования понятий и классов информации второго уровня (или вторичной информации), включая любые произвольные когнитивные построения и пережитый опыт субъекта, которые могут быть адекватно поняты лишь при наличии скрытого или явного перевода на язык первичной информации. В метафорическом смысле первичная информация — это проект некой Вавилонской башни, обитатели которой говорят на едином, понятном для всех первоязыке, и которая, конечно же, никогда не разрушалась. Эта «башня» стояла, и будет стоять, пока известная всем нам картина мира будет форматироваться стандартными форматами ФИАС. И в этом, безусловно, присутствует грандиозный смысл, «приватизированный» классической наукой. Другой вопрос, что, возможно, вокруг такой «малогабаритной» башни в это самое время выстраивается и другая конструкция, не менее легальная в смысле строгости принципов научной архитектуры, но при всём том — гораздо более просторная, понятная и удобная для пользования. А обновлённый, универсальный язык, предлагаемый обитателям этой новой конструкции, будет существенно более гибким и совершенным. Последний тезис особенно важен для понимания того, на каких основаниях выстраиваются принципы конструирования новой эпистемологической платформы, преодолевающей ограничения всех предшествующих этапов формирования научного мировоззрения — от классики до постнеклассики и постмодерна.

Далее безусловно важным аспектом исследования ключевых характеристик дифференцированных статусов сверхсложной категории объемной реальности является поиск сущностных закономерностей взаимодействия данных статусов в процессе информационного кругооборота, а также определение степени пластичности-ригидности в генерации стержневых форматов и характеристик объемной реальности.

В связи со всем сказанным, представляется абсолютно оправданным тот факт, что статус «объективной» реальности в общей комбинации рассматриваемых основных компонентов модели объёмной реальности обладает наименьшей степенью свободы. Это достаточно жёсткая система координат, ориентирующая субъекта в той нише возможностей, которую он пока что занимает, и придающая ему необходимое ресурсное ощущение определенности и уверенности. Но также следует признать и такой очевидный факт, что одного только «стандартно» оформляемого ресурса «объективной» реальности уже явно недостаточно для поиска и нахождения адекватных ответов на беспрецедентные вызовы Новейшего времени.

Статус субъекта выстраивается из тех же эквивалентных блоков первичной информации, блоков вторичной информации переживаемого индивидуального опыта, складывающихся в эпифеномен осознаваемой личности. При этом мы обосновываем смысл выделения нормативного вектора рассматриваемого статуса, который «примыкает» к полюсу так называемой объективной реальности, и креативного вектора, который взаимодействует с потенциальным, непроявленным субстатусом объективной реальности. В этом достаточно широком диапазоне и располагаются степени свободы данного важнейшего компонента объёмной реальности.

Осмысленное управление креативной активностью статуса субъекта — например, за счет использования навыков так называемого диалогизированного сознания в психотерапевтической практике, или использования процесса множественного моделирования актуальных планов реальности при помощи инструмента подвижной когнитивной оптики, определяемой пластическими параметрами ФИАС — существенно повышает степень свободы статуса субъекта. А понимание того, что полный цикл генерации научных знаний о функционировании объектного плана реальности должен включать абсолютно необходимое в данном случае взаимодействие блоков вторичной, или «субъективной» информации с первичной информационной матрицей объектной реальности (подробнее об этом см. в нижеследующих подразделах) только лишь подчеркивает значимость данного статуса в модели объемной реальности.

Специально здесь следует отметить то обстоятельство, что согласно логике построения модели объёмной реальности, таинство творческого процесса формирования статуса субъекта из отдельных информационных блоков первичной и вторичной информации как раз и должно происходить в «недрах» потенциального, непроявленного статуса объёмной реальности, для которого неадекватны линейные пространственно-временные закономерности, и даже сами понятия времени и пространства. И наоборот, для этого недифференцированного полюса реальности вполне адекватны такие понятия, как вечность (понимаемое как отсутствие самого факта импульсного форматирования поля реальности и, соответственно, факта линейного времени) и бесконечность (отсутствие какой-либо пространственной протяженности, выводимое из факта отсутствия генерации актуальных планов реальности). Иначе сложно или даже невозможно объяснить возможность сверхскоростного «сворачивания» множественной, разнокалиберной и разнопрофильной информации в целостный феномен «Я», как и возможность «разворачивания» данного феномена в такие конструкции, как «Я — мышление», «Я — память», «Я — поведение» и пр. с сохранением при том всех характеристик целостного «Я»; возможность произвольных (ментальных) путешествий во времени и множество других парадоксов психического.

Полноценное осознание того факта, что в метафорическом смысле мы — как личности, а не биологические субстраты — по крайней мере «одной ногой» пребываем в полюсе вечности-бесконечности и по большому счёту никогда из него выходили; и что «рукописи» — сконденсированные письмена памяти — в таком случае действительно «не горят», способно многое поменять в нашей жизни. И, конечно, в нашем отношении к тому, что мы называем смертью.

Понимание всей сложности генеза статуса субъекта, его беспрецедентной «посреднической миссии» во взаимодействии двух других дифференцируемых статусов объемной реальности (в ходе чего, собственно, и генерируется такое понятие как «информация»), безусловно, должно учитываться во всех авангардных научных построениях. Особенно в тех разделах авангардной науки, которые разрабатывают философское обоснование ассоциированной эпистемологической платформы, теории «всего», а также инновационные подходы к созданию искусственного интеллекта.

Потенциальный, непроявленный статус объемной реальности, как следует из всего сказанного, не предполагает возможности его форматирования механизмами стандартного времени. Следовательно, говорить о его пространственной локализации не приходится. В этой относительной, как теперь понятно, «не-бытийности» и кроется основная сложность легализации обсуждаемой категории в идиомах, координирующих бытие живущих ныне людей. Здесь надо понимать, что личный опыт переживания состояния измененного сознания и «открытия» измененной картины объектного и субъектного мира доступен немногим, и к тому же не сводим в некую общую модель мироустройства с обновленными ресурсными функциями. Концепт же «слепой», то есть не подкрепляемой личным и регулярно возобновляемым трансперсональным опытом веры, также не в состоянии существенно расширить горизонты бытия современного человека и адаптировать его к беспрецедентным вызовам Новейшего времен. Что, конечно же, является еще одним напоминанием об эпистемологическом конфликте «гнозиса» и «логоса» и необходимости поиска сущностного решения этого эпохального конфликта.

По этим же обстоятельствам затруднена легализация обсуждаемого компонента модели объемной реальности в корпусе науки, опирающегося на тот постулат, что все исследуемые феномены должны быть измеряемы. А значит, это должны быть в какой-то степени наблюдаемые феномены, так или иначе соотносимые с понятием «объективной реальности» (поэтому, например, «серьезные» науки о психике вплоть до настоящего времени представлены в основном нейронауками и близкими к этому сектору дискурсами).

Между тем все эти сложности легко преодолеваются с использованием инструментария авангардной науки, опирающейся на тот факт, что активность не проявленного в стандартных форматах ФИАС статуса реальности как минимум может быть измерена за счёт: 1) фиксации изменения параметров ФИАС; 2) определения степени смещения получаемой таким образом картины мира от стандартных характеристик так называемой объективной реальности; 3) определение степени изменения сущностных характеристик субъекта (т.е. качественных, рефлективных характеристик личности, а не только констатации признаков измененного сознания). Как максимум — исследуемые параметры недифференцированного полюса реальности могут быть доступны для наблюдения и измерения за счет разработки сверхсложных программ моделирования объемной реальности и динамики взаимодействия всех ее компонентов. Последняя констатация чрезвычайно важна для полноценной легализации рассматриваемого статуса сверхсложной категории объемной реальности в системе кодифицированных научных знаний и, соответственно, признания профессиональной психотерапии — опирающейся во многом на беспрецедентные пластические возможности данного статуса — в качестве состоятельного научно-практического направления.

Вопрос об основной функции рассматриваемого статуса объемной реальности не является таким уж простым. На поверхности — функция некоего вместилища потенциальных, не проявляемых в условиях форматирования стандартным временем планов бытия. И далее приходится признать, что стандартные «размеры» бытия, чётко ограничиваемые форматами стандартных же значений ФИАС, могут серьёзно уступать практически необозримому и не проявленному в знакомых нам горизонтах реальности её «небытийному» потенциалу. И если принимать во внимание идентифицированную динамику взаимодействия рассматриваемых компонентов объемной реальности, то полный цикл функциональной активности исследуемого статуса должен включать весь алгоритм генерации данного сложнейшего феномена, начиная с инициации ФИАС и заканчивая возможностью раскрытия потрясающего многообразия возможных планов реальности. Таким образом, перед нами — истинный творец континуума сознания-времени-пространства, создатель уникального феномена жизни, архитектор самоорганизованной информации, парадоксальным образом сфокусированной в «точке Я», но также и сверхнадежный хранитель всей поступающей сюда информации, начиная от «сотворения мира» до сегодняшнего дня.

В метафорическом ключе рассматриваемый перманентный акт творения можно представить как выстраивание общего информационного лика реальности перед зеркальным полем её актуального плана — что не является таким уж новым сюжетом в древнеиндийской и восточной философии. Другой вопрос, что основные коллизии данного во всех отношениях интересного процесса выводятся из абсолютно понятного и доказуемого факта — протяжённости момента настоящего и уточнения понятия «скорость нервных (психических) процессов». Здесь же необходимо принимать во внимание и очевидную сложность темпоральной организации процесса «кругооборота» информационных программ с этапом их реализации в актуальных планах реальности. Что, в свою очередь, позволяет предполагать, что функциональная активность рассматриваемого статуса объемной реальности сосредоточена не столько на «обналичивании» определенного темпорального плана данного статуса, сколько на развитии его беспрецедентного информационного потенциала.

Специфическая функциональная активность потенциального, непроявленного статуса объемной реальности (обозначаемого в классических философских, психологических и психотерапевтических дискурсах анонимным термином «бессознательное»), определяемая при соответствующем взаимодействии со статусом субъекта, собственно, и обеспечивает высокую скорость терапевтической трансформации дезадаптивных информационных программ субъекта, притом что последние являются мишенями профессиональной психотерапии. Более подробно данный прагматический аспект функциональной активности бессознательного будет рассматриваться нами в нижеследующих подразделах.

В связи со всем сказанным следует констатировать, что степень свободы данного сверхважного статуса реальности представляется, во-первых, наивысшей, а во-вторых — необходимой для обеспечения неисчерпаемого многообразия планов объёмной реальности, так же и как для формирования обновленных модусов бытия современного человека в эпоху Новейшего времен.

Обновленное понимание сущности и основных функций психического

В самых кратких тезисах выводимое из концепта объемной реальности понимание сущности и основных функций психики следующее. Исходя из логики разрабатываемого нами авангардного научного подхода, психика, в первую очередь, есть инструмент генерации сверхсложной системы объемной реальности. Данный подход в понимании психического кардинальным образом отличается от сведения функций психики к отражению и познанию неких «объективных» характеристик стандартного — единственно возможного в классических концептуальных построениях — плана реальности, а также регуляции адаптивной активности индивида (У. Джеймс, 1890), выстраиванию коммуникаций и системы отношений с субъектами и объектами окружающего мира (Б. Ф. Ломов, 1984) с допущением того обстоятельства, что сам человек может в доступных ему границах изменять конфигурации объектной реальности с использованием креативной функции психики (Я. А. Пономарев, 1976). В контексте такого предельно упрощенного понимания функций психики само по себе существование феномена психического представляется совершенно не обязательным и во многом случайным в картине мироздания, рисуемой адептами естественно-научной классики (Ф. Т. Михайлов, 2001). В то время как известнейшие представители естественных наук — например, такие как химик, лауреат Нобелевской премии Илья Пригожин и физик Роджер Пенроуз — настаивают на том, что следует разрабатывать описание мироустройства, проясняющее необходимость самого существования человека, и что «правильные» физические теории должны описываться с помощью феномена сознания (см. цитирование в следующих подразделах). Чему, собственно, и соответствует разработанное нами определение функциональной сущности психического.

Итак, основная функция психики — генеративная. При этом, как следует из всего сказанного, в синхронном режиме генерируют следующие базисные феномены — компоненты объемной реальности:

• феномен сознания — диссоциирующие импульсы ФИАС;

• феномен «объективного» времени и пространства;

• дифференцированные статусы и полюсы реальности, формирующие сложную конструкцию объемной реальности;

• феномен информации — как основной «продукт» деятельности психики;

• феномен пластичности, в том числе пластичных категорий времени, пространства, рефлективных характеристик субъекта — как возможность сверхэффективного, «моментального» взаимодействия и трансформации статусов и полюсов объемной реальности.

Ниже будет представлена гипотеза «информационной (темпоральной) генетики», проясняющая глубинную взаимозависимость феномена жизни как такового, и взаимодействия статусов объемной реальности (включая ту сферу психического, которая в философской и научной литературе обозначается как «бессознательное» и представляет потенциальный-непроявленный статус объемной реальности).

Выведение генеративной функции психического в ее полном объеме дает основания полагать, что сам по себе феномен психического, являясь по сути и содержанием, и сферой взаимодействия компонентов объемной реальности, участвует в сложнейшем «информационном кругообороте», обеспечивающем развитие общего поля объемной реальности. Таким образом, складывается понимание подлинных истоков и предназначения феномена психического, много что проясняющее, в том числе в отношении дифференцируемых форм активности и структурных компонентов психики.

В свете сказанного также понятно и то, что классическое описание функциональной активности психики раскрывает лишь достаточно узкий аспект взаимодействия объектного и субъектного статусов объемной реальности в ее «единственно возможном» стандартно форматируемом плане. И все позднейшие добавления к этому стандартно оформляемому профилю функциональной активности психического (например, эмотивная, конативная, аксиологическая функции) здесь по сути ничего не меняют. В то же время обоснование базисной, генеративной функции психики, во-первых, даёт возможность гораздо более объёмной репрезентации собственно феномена психического, а во-вторых — существенно дополняет функциональную реальность классических определений психической активности. Так, например, познавательная функция психики получает грандиозный «бонус» в виде легализованного способа репрезентации невообразимого многообразия возможных планов бытия, но также со всеми необходимыми здесь оговорками — небытия. Регулятивная и креативная функции получают возможность осмысленного, эффективного использования суперресурсного потенциала психики, открываемого в непроявленном полюсе объемной реальности. Коммуникативная функция в этих же условиях дополняется возможностью полноценного развивающего общения субъекта с открываемыми суперресурсными инстанциями психического. Таким образом, новое понимание и открывающиеся здесь возможности по форсированному развитию генеративных функций психического будут способствовать беспрецедентному росту адаптивных кондиций субъекта, особенно востребованных в эпоху Новейшего времени. И, разумеется, все эти возможности в первую очередь будут представлены в переработанной предметной сфере психотерапевтической практики.

Исходя из всего сказанного, настоящий концепт первого матричного уровня общей теории психотерапии является наиболее прагматичным — в смысле возможностей использования его функционального потенциала в практических целях — и востребованным на уровне всех нижеследующих теоретических построений.

Концепция информационной (темпоральной) генетики

Идея информационной (темпоральной) генетики в каком-то смысле является проработанной «когнитивной оптикой» некоторых актуальных аспектов рассмотренной нами фундаментальной теории объемной реальности. Настоящая концепция фокусирует внимание на информационном полюсе объемной реальности (статус «объективной реальности» или «объектности», а также статус субъекта); выдвигает эвристические гипотезы в отношении основных принципов взаимодействия данного полюса с потенциальным — непроявленным статусом объемной реальности; обосновывает идею информационного (темпорального) кругооборота как основного результата такого взаимодействия, но также идею приоритета актуальной информации в процессах преобразования хорошо известного нам статуса «объективной реальности».

Концепция информационной (темпоральной) генетики в методологическом смысле является наиболее оснащенной, ибо следующие теоретические блоки первого матричного уровня — концепты диалогизированного мыслительного стиля, кольцевого научного архетипа и ассоциированной эпистемологической платформы — как раз и являются проработанными эпистемологическими инструментами данного теоретического блока. Итак, в самом кратком виде идея приоритета актуальной информации в процессах активного преобразования объектной сферы реальности в концепции информационной генетики может быть представлена следующими тезисами:

• в современном мире наука понимается в том числе и как процесс производства знаний, обладающих высокой степенью сложности (такие знания нельзя получить за счет простых умозаключений или обыденных действий) и предсказуемости — т. е. последствия использования полученных таким образом знаний более или менее понятны, и само это выстраивание вероятной перспективы существенно уменьшает степень неопределенности бытия современного человека;

• в функциональном смысле научная деятельность традиционно предстает как познавательная (объясняющая, мировоззренческая, а также имеющая непосредственное отношение к процессу образования) и производственная — обеспечивающая поступательные и революционные темпы научно-технического прогресса. Однако в условиях Новейшего времени более востребованными становятся адаптивная и собственно эволюционная функции науки, выражающаяся в многократном усилении возможностей по управлению пространственными (объектными) характеристиками реальности и их трансформации в заданном направлении;

• следовательно, есть все основания полагать (и актуальные футурологические прогнозы лишь подтверждают такие прогнозы), что объектная структура реальности будет стремительно меняться в соответствии с фундаментальными установками и активным информационным каркасом авангардной науки. И что эти изменения по своим масштабам и темпам будут существенно превосходить и вытеснять обусловленный природными закономерностями ход событий. Данная и в целом понятная составляющая концепта «информационной генетики» разворачивает фокус нашего внимания в сторону актуальных эпистемологических установок современной науки, выполняющих функцию «информационных генов», вокруг которых происходит программируемая трансформация объектных характеристик реальности, и углубленного исследования такого эпистемологического каркаса.

Между тем, как понятно из всего вышесказанного, еще более перспективной и, конечно, более сложной для понимания составляющей концепта «информационной (темпоральной) генетики» является аргументированная возможность управления другим интереснейшим аспектом реальности — категорией времени, что обеспечивает поистине безграничные адаптационные и эволюционные перспективы популяции homo sapiens, и кроме того, является наиболее радикальным и эффективным способом решения накопившихся цивилизационных проблем и перманентных кризисов самого разного толка. Однако в целом аналогия с программируемым форматированием объектной сферы по «лекалам» особой информационной программы здесь более чем уместна. Такая аналогия в какой-то степени проясняет сложнейшую динамику актуализации и развертывания в информационном полюсе особой темпоральной генетики потенциального, не проявляемого в стандартных параметрах ФИАС статуса объемной реальности. Подобная постановка вопроса разворачивает фокус нашего внимания уже в сторону феномена жизни, традиционно — т. е. с позиции доминирующих установок естественно-научного подхода — понимаемого как некий способ самоорганизации наблюдаемого материального субстрата реальности (притом что наличие каких-либо других, не наблюдаемых и не измеряемых в стандартно заданных условиях аспектов реальности здесь отрицается).

Исходя их этих допущений, изначально должен возникнуть феномен жизни — некий атрибут высокоорганизованной материи — а затем уже и феномен психического, выводимый из взаимодействия этой живой и высокоорганизованной материи с объектами, предметами, явлениями окружающего мира, иначе говоря — средой. Нелепость такого допущения, а значит и всех традиционных определений психики, совершенно очевидна. Ибо феномен жизни — по авторитетному заключению лауреата Нобелевской премии Эрвина Шредингера (2018) — не выводится из фундаментальных закономерностей физического мира. Мало того, феномен жизни им прямо противоречит. То же самое можно сказать и в отношении сложных форм организации материи. Для того чтобы такие системы сложились, функционировали и развивались — изначально необходима генерация системного стержня (информационной программы) с отчетливым антиэнтропийным вектором активности. А в нашем случае — еще и такой программы, которая бы предусматривала сложнейшую темпоральную динамику формирования и развития статуса субъекта.

И здесь мы никак не сможем обойтись без хотя бы краткого фрагмента эпистемологического анализа, демонстрирующего, во-первых, всю сложность охватываемой в данном случае проблематики. А во-вторых, сам факт того, что концепция информационной (темпоральной) генетики серьезно и глубоко прорабатывалась в ходе реализации первых этапов Базисной научно-исследовательской программы по психотерапии. Данный фрагмент, кроме того, указывает на глубокие корни идеи информационных (темпоральных) генов, берущих свое начало от провидческих высказываний гениальных мыслителей прошлого, но также — а это еще более важно — и самую суть неприемлемого эпистемологического дефицита, присутствующего в этих опередивших свое время высказываниях.

Так, например, фундаментальный концепт авторов раннего буддизма (а именно к этому учению проявлял повышенный интерес Шредингер) — идея «дхармы» — имеет прямое отношения к импульсному процессу генерации времени и всего сущего. Об этом прямо говорят определения понятия «дхармы», прописанные в наиболее ранних, дошедших до нас источниках. Здесь дхарма рассматривается как «первичное явление», «неделимая составляющая бытия», «абсолютная природа реальности», «характеристика — так как она есть — реальности», «элементарный блок, мельчайшая частица сознания», «мгновение». Дхармы непрерывно появляются и исчезают; их «волнение» образует человеческую суть; дхармы содержат мир и дают возможность воспринимать мир (Ф. И. Щербатский, 1988; С. Радхакришнан, 1993; С. Чаттерджи, Д. Датта, 1994; М. Мюллер, 2009; К. Ринпоче, 2017; Е. Торчинов, 2017). Примечательно то, что в этих определениях представлены актуальные (объектные) планы реальности — события, явления; характеристики импульсной активности сознания-времени, а также статус субъекта. Субъект и объект, таким образом, взаимосвязаны концептом дхармы. Отсюда, что называется, рукой подать до идеи объемной реальности. Однако именно в этом контексте «темпорально-информационных генов» объемной реальности концепт дхармы если кто-то из «серьезных» ученых и рассматривал, то уж точно не пытался выстраивать сверхсложные математические модели объектных планов реальности с использованием идеи дхармы. И уж тем более — модели объемной реальности с использованием пластических характеристик элемента сознания-времени в этих подлинных «атомах» пространственно-временного-информационного континуума.

Наиболее отчетливо идея о наличии нематериальной информационной основы реальности была представлена Платоном в развиваемом им понятии анамнесиса. Под этим термином Платон, во-первых, подразумевал «присутствие» в неком особом и недоступном для живущих людей пространстве определенных идей (или, как бы мы сейчас сказали, информационного потенциала). А во-вторых — возможность актуализации или припоминания этих идей, после чего такие актуализированные идеи становятся реальной движущей силой и собственно объектами в хорошо знакомой нам «объективной реальности». Откуда, собственно, и появился термин анамнесис. И далее вот эти провидческие высказывания гениального мыслителя Платона о сложной структуре реальности были квалифицированы как «объективный идеализм» и сданы в исторический архив, как и многие другие идеи, скрыто или явно конфронтирующие с допущениями естественно-научного подхода.

Далее в наиболее известной и, вне всякого сомнения, наиболее полной из дошедших до нас исследовательских работ — трактате Аристотеля «О душе» (около 350 г. до н. э.), близкая к теме настоящего подраздела проблематика раскрывается следующим образом. Относительно сложности исследуемой сферы Аристотель пишет так: «Добиться о душе чего-нибудь достоверного во всех отношениях… безусловно, труднее всего… относится ли она к тому, что существует в возможности, или, скорее, это есть некоторая энтелехия: ведь это имеет немаловажное значение» (Аристотель, цит. по изд. 1975). Понятие энтелехии в отношении рассматриваемой сложнейшей категории Аристотель раскрывает следующим образом: «Что душа есть причина и смысл сущности — это ясно, так как сущность есть причина бытия каждой вещи, а у живых существ быть означает жить, причина и начало этого — душа; кроме того, основание (logos) сущего в возможности — энтелехия. Душа есть энтелехия в таком смысле как знание… обладающего в возможности жизнью». Мы бы сказали, что речь здесь идет о потенциальном статусе информационной программы, благодаря которой развертывается «бытие» или феномен жизни. И здесь важно понимать, что Аристотель имел в виду именно информацию (чистые смыслы), но не какие-то материальные носители этих смыслов. В еще одном фрагменте цитируемого произведения по этому поводу он высказывается предельно ясно: «Так вот, благодаря чему мы прежде всего живем, ощущаем и размышляем, — это душа, так что она есть некий смысл и форма, а не материя или субстрат». И это очень важное уточнение, поскольку отсекает любую возможность спекуляции темой биологической генетики. Следуя логике Аристотеля, гены есть вторичное образование, возникающее вокруг первичной информационной программы (энтелехии), а не наоборот. Од