Трамваи уже перестали ходить, была идеальная тишина, но рев машинного сигнала перебивал порой его мечты. Петр Григорьевич основываясь на старом опыте, раздел девушку, выложил все в чемодан. Опять как и в первый раз, под суетой эмоций, забыл выложить все хирургические инструменты, повторил процедуру, вытащив сначала вещи, потом инструменты, и снова сложил все в нужном порядке. Потом он стал делить тело на куски и упаковывать в целлофан, тот что носил с собой для покупки продуктов, с целью экономии. А еще на них были специальные замочки, которые скорее всего закроют пакет так, что запах не будет проходить, и выглядеть это все будет более эстетично.
Резал он умело, и не чувствовал холода, так как жар от работы переполнял его тело. Хирургической практики набрался на курсах. Сложив все по мешочкам, он пакеты с останками Дианы спрятал в сугроб, и потом по одному стал носить к брусчатке. Была зима, и грунт немного промерз, ему сложно в этот раз давалось выковыривать плитки, даже перчатки не выдержали и порвались. Но выбора не оставалось, так как тело необходимо было спрятать и именно таким образом, так как и в первый раз он не вызвал никакого подозрения.
Петр Григорьевич выковыривал брусок, потом удалял лишний слой грунта и песка, потом прятал туда останки. Закончил только к утру, и усталый побрел домой. Поставил вещи стираться, и уснул вовсе, забыв даже и про работу. Но и на работе про него по ходу даже и не вспомнили, и лишь на следующий день его разбудили звонком. Петр Григорьевич проспал почти сутки, и стал оправдываться тем, что заболел. И завтра такого не повторится. В его истории это первый случай, когда он так поступил. Но и не это его беспокоило больше всего, а грязь от подушки и его рук, он же их мыл, а она все равно была повсюду.
достал скальпель из чемодана и быстро закрыл его. Скальпель он спрятал в карман. Поняв, что вокруг нет никого, он подошел тихо к девушке, достал скальпель, и ударил ее в артерию на шее так, чтобы струя крови не попала на него.
Кровь алой струей брызнула на белоснежное покрывало и капли крови стали впитываться в снег, образуя розовые следы. Это был шедевр. Восхищенный Петр одернул руку со скальпелем, чтобы не испачкать одежду. Когда девушка упала на спину, он не отрывая глаз смотрел на нее. Он сделал все так четко и быстро, что по его мнению, она не испытала точно никакой боли, подарив ему счастье. Так как был уже поздний вечер, и времени у него было много, он не боялся, что кто-то пойдет по этой тропинке. Он смотрел на тело, видел как струится кровь, как таяли снежинки, а потом перестали таять, просто накрывая ее полотном. С ее глаз текли то ли слезы, то ли талый снег, смывая тушь, и черными ручейками стекали по щекам. Он хотел как можно дольше в своем сознании задержать образ. Так как он понимал, что возможно еще не скоро повторит злодеяние, а может и вовсе это его последний труд или опыт. Эйфория все больше и больше охватывала его сознание, вновь и вновь закрывал глаза и кружился в танце с этой девушкой на аллее, которая где-то вдали освещалась фонарями, он нежно держал ее за талию, а она покорно делала идеальные движения.
Сказал он, думая что легким враньем он придаст ей больше доверия, так как одинокие мужчины больше пугают, чем мужчины состоящие в браке и имеющие детей.
Его уловка сработала, и пока они шли, он продолжал врать, стал рассказывать ей про детей, что у него две дочки, и что они его наверное уже ждут. Потому что быстро покажет ей дорогу, и поспешит к ним. Девушке в черной дутой куртке с приталенным низом и короткими вязаными рукавами, и в такого же цвета колготках с каким-то узором, в виде лебедей, легких полуботинках, лакированных с тонкими кончиками носа, и слегла покосившимися пятками. Зато без головного убора, и с ресницами вытянутыми тушью, как бы делая акцент на глазах. Как обычно, мелочи эти врезались в память Петра Григорьевича.
Она стала рассказывать о своей семье, своим маленьким ротиком, слегка пошевелив губами. Но он ее перебил, так как он боялся, что она может повлиять на его решение. С обочины дороги он свернул на тропинку темного парка, со словами, что так быстрее срежем, она немного засомневалась, но пошла.
Он молча шел впереди, не оборачиваясь, боясь как-то повлиять на ее решение идти за ним, но она смела шагала, совершая больше движений, чтобы стало теплее. Она доверилась, и это как раз то, что было нужно ему.
из метро выбежала девушка, подбежала ко мне и спросила адрес, запыхавшись. Девушка была рада подойти к кому-то другому, но нет ни у кого дела у уставшего населения, ожидающего мягкого дивана и какой-то еды, с сериалом по кабельному.
Петр Григорьевич вежливо и не торопясь, стал ей объяснять. Она смотрела на него, будто он разговаривал с ней на другом языке, я немного засмущался, опыт общения с женским полом у него невелик.
— Вы можете объяснить более подробно? — спросила она, перебивая его. — Может быть здесь есть такси?
Петр понимал, что то что она ищет находится недалеко, и он не хотел отпускать ее, говорил, что такси сейчас небезопасные, и от них можно ждать чего угодно, завезут в темный двор и в лучшем случае ограбят, в худшем — убьют. Девушка стала более лояльна после такой речи, и стала слушать его внимательнее.
Однажды сидя вечером на лавке, Петр Григорьевич смотрел на других женщин, как на потенциальных жертв, в их глазах он видел ту слабость, и представлял, как она может дышать из последних сил. Ему нужна новая, ни в чем неповинная леди, он хотел, чтобы она была похожа на ту первую его жертву, чтобы получить столько же эмоций, как в ту ночь. Именно та девушка стала в его мыслях его женой.
«Да, — говорил он себе, — если моему сознанию нужно многоженство, то я не против, пускай меня осуждают, я и сам себя осудил тогда мыслями о своей собственной смерти, а тут есть выход, и на Земле оказывается для меня осталось местечко».
Восхищаясь проделанным, с подавленным чувством страха, он проходил вечером уже мимо места преступления. Там не было никакого движения, все обыденно, люди все шли своим чередом, не замечая ничего вокруг. Лишь только собаки что-то останавливались на этом месте, и пытались лапами копать. Его это насторожило, и на следующий день, идя вечером, он как бы случайно на этом месте разбил пробирку с реагентом, которая позволяет удалить запах пропавшей плоти. Запах вещества из пробирки смешался с запахом, издаваемым соседними ларьками с едой. Люди не особо чувствительны к запахам на улице, потому что нальют обычно на себя побольше парфюма, и бегут на работу, не замечая происходящего вокруг.
Петр стал лучше спать, его сны стали поистине превосходны. Он сопел как младенец, его не беспокоили посторонние мысли, он восхищенно вспоминал очертания лица жертвы, и он даже считал ее своей избранницей, и неважно, что она сама его не выбирала. Ей от силы было лет двадцать, но разница в возрасте его не смущала, ведь у любви нет этого понятия. А чистые, высушенные вещи ее он аккуратно сложил в пакет и оставил в переходе, там где не было камер. Он хотел их оставить себе, но боялся, что именно они могут стать помехой между его спокойствием и законом. И также считал, что люди бедны, как он, и нельзя просто взять и выкинуть вещи, ведь кому-то они могут еще пригодиться.
В его голове творилось нечто. Он испытывал одновременно и страх, и удовольствие. Сердце билось чаще, гоняя кровь по его жалкому и неприглядному телу, цвет кожи с коричневого сменился на розоватый, в глазах был задор и виднелась искра. Для него это не было преступлением, он не считал себя каким-то маньяком-убийцей, он оправдывал себя тем, что во благо, как лекарство, только иное, для спасения. Нужно это было сделать, пусть даже такое дело. Если он кому-то расскажет, то общество его не поймет, общество его не принимало вот уже 47 лет, так откуда у него возьмется сострадание. Сейчас для них будет важнее жертва, чем его тонкая душевная организация.
Жертва, это красивая обертка с пустотой и без умений. А он — это страшная коробка с безгранично развивающимися мыслями, дающими ответ абсолютно любому действию. Петр поистине считал себя умным, но непонятым, непризнанным. И от этого одиноким. А теперь, он не одинок, с ним живет его тайна. А чтобы тайну закрепить, он все также как эксперимент, решил описать в своих черновиках, будучи уверенным, что их без него никто не перечитает, и не разберутся, так как подобным делом он занимается всю жизнь, и до него никогда не было никакого дела. Никому не интересны его стопки листов, испачканных чернилами, никому кроме него самого. Поэтому он спокойно записывал и задокументировал свои злодеяния, вместе со сложно читаемыми формулами.
Она была молода, он надеялся, что у нее нет детей. Губы были в помаде, но слегка размазаны из-за слез. Кожа быстро побледнела, сердце уже не билось. Одета девушка была в легкий плащ на черное платье. Но он не мог вечно любоваться, так как скоро пойдут люди по своим делам, и обязательно его заметят. Тогда он аккуратно поднял голову жертвы, ощущая своими руками её мягкие, но слегка мокрые волосы, и вытащил ремень. пальцами дотронулся до шеи, чтобы послушать пульс, убедился что мертва. В нем говорила все та же неуверенность, которая была заложена в детстве и жила с ним все время.
Встал, одернул штаны, вставил ремень в дырочки, немного с волнением, не сразу попадая в замок ремня. Взял свой чемодан, и наслаждаясь тишиной и воздухом, одновременно не торопясь, стал раздевать жертву. Вещи он складывал к себе в чемодан, слегка притомбовывая рукой, но от волнения забыл на дне хирургические инструменты. Потом слегка торопясь, выкинул вещи, вынул инструмент и вновь клал их обратно. Обувь не помещалась, тогда он молча взял второй сапог, и одел на жертву. Ухаживал за ней, как за куклой. Он боялся сильно нажать, или надавить на мертвое обмякшее тело.
После того, как сложил туда всю одежду в чемодан, взял его, натянул на руку почти до локтя, потом поднял девушку на руки. Быстро сообразил, что будет делать с телом. Понес ее к брусчатке, что перекрывала тротуар. Время еще было совсем раннее, метро не ходило, и ему не составило усилий поднять бруски, вытолкать песок на поверхность и аккуратно уложить туда тело, присыпать песком, и уложить в той же последовательности брусчатку.
По завершению процедуры, как будто по его желанию, пошел дождь, смывая оставшийся песок со старых щелей, заполняя новые, и уходя вниз в сток. Сил на работу идти не было, но чтобы отвести хоть как-то от себя подозрение, в случае чего, педантичный человек побрел к метро, пряча свои ногти в карманах, так как непривычно грязные были они.
