«Mais c'est tres serieux, messieurs, ne riez рas![6]»
насколько может быть бесконечно терпеливой любви, сострадания и всепрощения в ином женском сердце.
Казалось, что в это мгновение каждый цветок, последняя былинка, курясь жертвенным ароматом, говорила создавшему ее: «Отец! Я блаженна и счастлива!»