Глава 2

Пятница, 8 апреля

В начале девятого утра Соня Мудиг и Йеркер Хольмберг прибыли на Гётеборгский центральный вокзал. Бублански позвонил им и передал новые инструкции – ехать не в Госсебергу, а взять такси и отправиться на площадь Эрнста Фонтелля[9], к стадиону Нюа Уллеви, в управление уголовной полиции лена Вестра Гёталанд.

Почти целый час они ждали, пока из Госсеберги не вернулись инспектор Эрландер вместе с Микаэлем Блумквистом. Журналист поздоровался с Соней Мудиг, с которой уже встречался раньше, и пожал руку Йеркеру Хольмбергу. Затем к Эрландеру подошел еще один коллега. Его отчет о поисках Рональда Нидермана оказался кратким.

– Мы собрали поисковую группу, подчиненную полиции лена. Разумеется, объявлен розыск в масштабе всей страны. В шесть утра мы обнаружили в Алингсосе угнанную полицейскую машину. Там след обрывается. Мы подозреваем, что преступник поменял транспортное средство – правда, пока никаких новых заявлений об угоне автомобилей не поступало.

– А как обстоят дела с массмедиа? – спросила Соня Мудиг и, словно извиняясь, бросила взгляд на Блумквиста.

– Всем уже известно об убийстве полицейского. На десять утра мы назначили пресс-конференцию.

– Кто-нибудь в курсе, как обстоят дела у Лисбет Саландер? – спросил Микаэль. Поиски Нидермана его не слишком интересовали.

– Ночью ее прооперировали, извлекли из головы пулю, но она все еще без сознания.

– И каковы прогнозы?

– Ну, вообще-то, пока она не придет в себя, не стоит спешить с выводами. Хирург, который ее оперировал, надеется на благоприятный исход, если не возникнет осложнений.

– А что с Залаченко?

– С Залаченко? – переспросил коллега Эрландера, пока еще не посвященный во все детали этой истории.

– Речь идет о Карле Акселе Бодине.

– А‑а… Его тоже прооперировали. Он получил тяжелые травмы – одну черепно-мозговую и одну под коленной чашечкой. Травмы, конечно, тяжелые, но опасности для жизни не представляют.

Микаэль кивнул.

– У вас усталый вид, – сказала Соня Мудиг.

– Да уж… Я третьи сутки на ногах.

– Он заснул прямо в машине, по пути из Носсебру, – сказал Эрландер.

– Вы в состоянии рассказать всю историю – от начала и до самого конца? – спросил Хольмберг. – Похоже, что частные детективы переигрывают полицию со счетом примерно три – ноль.

Микаэль вежливо улыбнулся:

– Хотел бы я услышать такое из уст Бублански.

Они отправились позавтракать в кафетерий, который находился прямо тут же, в здании полиции. Целых полчаса Микаэль рассказывал, как он шаг за шагом, по крупицам собирал досье на Залаченко. Когда журналист закончил, полицейские погрузились в размышления.

– В вашей истории имеются несостыковки, – подытожил Йеркер Хольмберг.

– Вполне возможно, – отозвался Микаэль.

– Вы не объяснили, каким образом получили доступ к засекреченным рапортам СЭПО о Залаченко.

Блумквист кивнул.

– Я обнаружил их вчера дома у Лисбет Саландер, когда в конце концов выяснил, где она скрывается. А она, в свою очередь, скорее всего, отрыла их на даче у адвоката Нильса Бьюрмана.

– Значит, вы обнаружили место, где пряталась Саландер? – спросила Соня Мудиг.

Микаэль снова кивнул.

– И что же?

– Этот адрес вам придется выяснять самим. Лисбет приложила немало усилий, чтобы обеспечить себе укрытие, и я не намерен его сдавать вам.

Мудиг и Хольмберг нахмурились.

– Микаэль… но ведь речь идет о расследовании убийства, – напомнила Соня.

– Разве вы еще не поняли, что Лисбет Саландер невиновна и что полиция самым неподобающим образом попрала ее право на защиту частной жизни? Лига лесбиянок-сатанисток – самая невинная выдумка о ней. Если Лисбет захочет сообщить вам, где живет, то, не сомневаюсь, она это сделает.

– И все же я никак не возьму в толк, – недоумевал Хольмберг, – какое отношение ко всем этим событиям имеет Бьюрман? Вы говорите, что все началось именно с него, потому что он связался с Залаченко и заказал ему убить Саландер… Но ему-то это зачем понадобилось?

Микаэль надолго замолчал, затем сказал:

– Могу только повторить, что он нанял Залаченко, чтобы убить Лисбет Саландер. По их плану она должна была оказаться в том складе под Нюкварном.

– Но ведь он был ее опекуном. Какой у него был мотив для ее убийства?

– Это сложный вопрос.

– Объясните.

– У него имелась веская причина. Лисбет кое-что разузнала о нем. Она представляла угрозу для его репутации и благополучия.

– Что же он такого натворил?

– Мне кажется, будет лучше, если мы предоставим пролить на это свет самой Лисбет.

Блумквист перехватил взгляд Хольмберга.

– Попробую угадать, – предложила Соня Мудиг. – Бьюрман предпринял что-то против своей подопечной.

Микаэль кивнул.

– Предположим, что он подверг ее какой-то форме сексуального насилия?

Журналист пожал плечами и уклонился от комментариев.

– Вам известно о татуировке на животе Бьюрмана?

– О татуировке?

– У него на животе красовалась любительская татуировка с надписью: «Я садистская свинья, подонок и насильник». Мы долго размышляли над тем, откуда она взялась.

Микаэль расхохотался.

– В чем дело?

– Долго же я ломал голову над тем, как именно решила отомстить Лисбет… Но, понимаете ли, я не стану это с вами обсуждать – по той же причине, что и прежде. Речь снова идет о ее частной жизни. Против Лисбет совершили преступление, она оказалась в роли жертвы. И только ей самой решать, что предавать огласке, а о чем умолчать. Сорри. – Он пожал плечами, словно извиняясь.

– О фактах насилия нужно сообщать в полицию, – сказала Соня Мудиг.

– Согласен. Однако преступление совершили два года назад, а Лисбет все еще не сообщила о нем полиции. Стало быть, она не собирается этого делать. Я могу сколько угодно не соглашаться с нею по существу дела, но она должна решить все сама. И потом…

– Да?

– У нее нет особых резонов доверять полиции. В последний раз, когда она попыталась объяснить, какая скотина и свинья этот Залаченко, ее упекли в психиатрическую клинику.

В пятницу около девяти часов утра начальник разыскной группы Ян Бублански вошел в кабинет Рикарда Экстрёма, который возглавлял предварительное следствие. Тот предложил ему сесть в кресло для посетителей, поправил очки и провел рукой по ухоженной бородке. Он очень напрягся. Ему казалось, что ситуация вышла из-под контроля. Целый месяц Экстрём охотился за Лисбет Саландер. Он в деталях описывал ее как маргинальную личность и психопатку, представлявшую опасность для общества, сливал в массмедиа информацию, которая помогла бы ему в предстоящем судебном процессе. Все, казалось, складывалось хорошо.

По правде сказать, он ни на минуту не сомневался в том, что Лисбет Саландер действительно виновна в тройном убийстве и что судебный процесс станет пропагандистским спектаклем, в котором ему выпадет роль главного героя. Но потом кто-то передернул все карты: откуда-то вылез совершенно другой якобы убийца. И тогда так талантливо срежиссированный спектакль из драмы превратился в фарс.

Проклятая Саландер.

– Похоже, мы угодили в какую-то чертовню, – сказал Экстрём. – Что тебе удалось разузнать за утро?

– Рональда Нидермана объявили в розыск, но он по-прежнему разгуливает на свободе. Пока он разыскивается лишь за убийство полицейского Гуннара Андерссона, хотя, похоже, нам следует инкриминировать ему еще и те три убийства в Стокгольме. Может, тебе стоит поговорить с журналистами?

Бублански предложил созвать пресс-конференцию исключительно для того, чтобы насолить Экстрёму. Тот как раз ненавидел пресс-конференции.

– Думаю, с этим мы можем пока подождать, – поспешно сказал Экстрём.

Бублански с трудом сдерживал улыбку.

– Собственно говоря, этим должна заниматься полиция Гётеборга, – уточнил Экстрём.

– А у нас в Гётеборге находятся Соня Мудиг и Йеркер Хольмберг, они уже работают в паре…

– Мы пока знаем об этом деле слишком мало, так что с пресс-конференцией не следует спешить, – довольно резко сказал Экстрём. – Но я хотел бы узнать, насколько ты уверен в том, что Нидерман действительно причастен к убийствам в Стокгольме?

– Я в этом просто убежден. Мне подсказывает это профессиональная интуиция. Но у нас хромает доказательная база. Нет ни свидетелей убийств, ни вещественных доказательств. Магге Лундин и Сонни Ниеминен из мотоклуба «Свавельшё МК» отказываются давать показания и притворяются, что никогда не слышали о Нидермане. Но за убийство полицейского Гуннара Андерссона его, конечно же, посадят.

– Вот именно, – сказал Экстрём. – Самое главное сейчас – убийство полицейского. Но скажи-ка мне, неужели ничего не указывает на причастность Саландер к тем убийствам? И не можем ли мы предположить, что она совершила их на па́ру с Нидерманом?

– Сомневаюсь. Я воздержался бы и не стал бы предавать эту версию огласке.

– Но тогда какая связь между Лисбет Саландер и этими событиями?

– Это чрезвычайно запутанная история. Микаэль Блумквист, например, с самого начала утверждал, что все дело в персонаже по имени Зала… в Александре Залаченко.

При упоминании имени Микаэля Блумквиста прокурор Экстрём вздрогнул.

– Зала – перебежавший к нам во времена «холодной войны» русский наемный убийца, – продолжал меж тем Бублански. – Он появился здесь в семидесятые годы и тогда же сошелся с женщиной, которая родила ему дочь Лисбет. Жил под прикрытием некоей группировки из СЭПО, занимался темными делишками и ничего и никого не боялся. Некий полицейский из СЭПО проследил за тем, чтобы Лисбет Саландер поместили в детскую психиатрическую клинику, когда она в тринадцатилетнем возрасте угрожала разоблачить Залаченко.

– Да, похоже, это очень мутная история… Вряд ли мы сможем предать огласке такую информацию. Насколько я понимаю, все сведения о Залаченко засекречены.

– И тем не менее так оно и есть. У меня тут документы…

– Можно мне на них взглянуть?

Бублански протянул ему папку с полицейскими отчетами от 1991 года. Экстрём внимательно разглядывал штамп, означавший, что на сведения наложен гриф секретности, и регистрационный номер, который, несомненно, принадлежал Службе государственной безопасности Швеции. Он бегло перелистал папку, содержащую почти сто страниц, пробежал глазами несколько случайных фрагментов и отложил ее в сторону.

– Нам следует пока придержать это дело, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Значит, Лисбет Саландер упекли в психушку за то, что она пыталась убить собственного отца… этого самого Залаченко. А теперь она шарахнула его топором по башке. Конечно, это следует квалифицировать как попытку убийства. К тому же ее необходимо задержать за то, что она стреляла в Магге Лундина в Сталлархольме.

– Ты можешь задерживать кого угодно, но я бы на твоем месте действовал с оглядкой.

– Если вся эта история с СЭПО выйдет на свет божий, грянет жуткий скандал.

Бублански пожал плечами. Его обязанность – раскрывать преступления, а до скандалов ему нет никакого дела.

– А что же этот мерзавец из СЭПО, Гуннар Бьёрк? Что нам известно о нем, какую он играл роль?

– Он – одно из главных действующих лиц. В данный момент он взял больничный по поводу межпозвонковой грыжи и живет в Смодаларё.

– Ладно, по поводу СЭПО мы пока не будем суетиться. Сейчас речь идет об убийстве полицейского, и всё. Не будем раздувать нездоровую сенсацию.

– Но умолчать о том, что случилось, нам теперь тоже не удастся.

– Что ты имеешь в виду?

– Я отправил Курта Свенссона, чтобы он привез Бьёрка на допрос. – Бублански посмотрел на часы. – Вероятно, как раз сейчас он к нему прибыл.

– Что?

– Вообще-то я и сам бы с удовольствием съездил в Смодаларё, но не смог – из-за убийства полицейского.

– Но я не давал санкции на арест Бьёрка.

– Так оно и есть. Но речь не идет об аресте. Я пригласил его на допрос.

– Мне это не нравится.

Бублански подался к нему и сказал с доверительным видом:

– Понимаешь ли, в чем дело, Рикард… Лисбет Саландер с самого детства подвергалась целой серии противоправных действий. Я хочу покончить с этим. Безусловно, ты вправе отстранить меня от руководства расследованием, но в таком случае я буду вынужден подать рапорт.

Рикард Экстрём выглядел так, словно проглотил что-то кислое.

Заместитель начальника отдела Службы государственной безопасности по работе с иностранцами Гуннар Бьёрк находился на больничном. Он открыл дверь летнего дома в Смодаларё и увидел атлетически сложенного, коротко стриженного блондина в черной кожаной куртке.

– Я ищу Гуннара Бьёрка.

– Это я.

– Курт Свенссон, уголовная полиция лена. – Незнакомец показал удостоверение.

– И что же?

– Вас приглашают явиться на Кунгсхольмен, чтобы помочь полиции в расследовании дела Лисбет Саландер.

– Думаю, что это какое-то недоразумение.

– Никакого недоразумения, – сказал Курт Свенссон.

– Уверен, что вы ошиблись. Я тоже полицейский. По-моему, вам следует выяснить все у вашего начальника.

– Именно мой начальник и хочет с вами побеседовать.

– Я должен позвонить…

– Вы сможете позвонить с Кунгсхольмена.

Гуннар Бьёрк вдруг почувствовал, что он не в состоянии сопротивляться.

Все-таки это случилось. Теперь эта история станет достоянием гласности. Проклятый Блумквист. Проклятая Саландер.

– Я арестован? – спросил он.

– Пока нет. Но мы можем постараться, если вы настаиваете.

– Нет, нет, я, конечно, поеду. Разумеется, я хочу помочь своим коллегам.

– Вот и славно, – сказал Курт Свенссон, проходя в дом.

Пока Гуннар Бьёрк надевал верхнюю одежду и выключал кофеварку, полицейский не спускал с него глаз.

В одиннадцать утра Микаэль Блумквист сообразил, что взятая им напрокат машина так и осталась стоять за скотным двором на въезде в Госсебергу, а он настолько измотан, что уже не в силах ехать за ней. Представить, что он смог бы пригнать ее, не являя собою опасности для дорожного движения, было выше его сил. Журналист посоветовался с инспектором Маркусом Эрландером, и тот великодушно предложил ему помощь: криминалисты из Гётеборга пригонят машину, когда будут возвращаться домой.

– Считайте это компенсацией за то, как грубо с вами обошлись нынешней ночью.

Микаэль кивнул, взял такси и поехал в гостиницу «Сити-отель» на Лоренсбергсгатан, рядом с Авеню. Он оплатил себе одноместный номер – 800 крон за ночь, – поднялся наверх и разделся. Затем сел на покрывало, вытащил из внутреннего кармана куртки мини-компьютер Лисбет Саландер «Палм Тангстен Т3» и повертел его в руках. Блумквист не переставал удивляться, что устройство не конфисковали, когда его обыскивал комиссар Томас Польссон. Скорее всего, тот решил, что компьютер принадлежит Микаэлю. Повезло же ему, что его не отвезли в следственный изолятор, а уж там бы его обыскали и все конфисковали бы, это точно. Блумквист призадумался, а затем спрятал «Палм Тангстен Т3» в отделение своей сумки для ноутбука, где уже лежал CD-диск Лисбет с пометкой «Бьюрман», который Польссон тоже не заметил. При этом Микаэль понимал, что с чисто юридической точки зрения он скрывает улики, но Лисбет, скорее всего, не захотела бы, чтобы эти вещи попали в чьи-нибудь руки.

Он включил мобильник и, убедившись, что аккумулятор почти полностью разрядился, подключил зарядное устройство к сети. Затем позвонил сестре – адвокату Аннике Джаннини.

– Привет, сестренка.

– Ты в курсе относительно ночного убийства полицейского? – сразу же спросила Анника.

Блумквист кратко объяснил, что случилось.

– Вот как. Значит, Саландер в реанимации…

– Точно. Только когда она очнется, мы узнаем, насколько серьезно она пострадала. Но ей будет нужен адвокат.

Анника немного подумала.

– Ты считаешь, она захочет воспользоваться моими услугами?

– Скорее всего, она вообще не захочет адвоката. Лисбет не из тех, кто обращается за помощью.

– Похоже, ей нужен адвокат по уголовным делам… Я хочу взглянуть на те документы, что у тебя есть.

– Поговори с Эрикой Бергер, она сделает тебе копию.

После разговора с сестрой Микаэль позвонил Эрике Бергер. По мобильному она не ответила, и Блумквист набрал ее номер в редакции «Миллениума». К телефону подошел Хенри Кортес и сообщил, что Эрики сейчас нет на месте.

Микаэль вкратце объяснил, что произошло, и попросил его передать информацию главному редактору «Миллениума».

– О’кей. Что мы должны делать? – спросил Кортес.

– Сегодня – ничего. Мне нужно выспаться. Если ничего непредвиденного не случится, завтра я приеду в Стокгольм. «Миллениум» напечатает свою версию событий в следующем номере, так что у нас почти месяц времени.

После разговора Блумквист бросился в постель и буквально через полминуты уснул.

Моника Спонгберг, заместитель начальника регионального полицейского управления, постучала ручкой по стакану с минералкой, требуя тишины. В ее кабинете за столом для совещаний расселись десять человек: три женщины и семеро мужчин. Здесь присутствовали начальник отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями, его заместитель, три инспектора уголовной полиции, в их числе и Маркус Эрландер, а также пресс-секретарь полицейского управления Гётеборга. На совещание вызвали также руководителя отдела предварительного следствия Агнету Йервас из прокуратуры, а также инспекторов уголовной полиции Стокгольма Соню Мудиг и Йеркера Хольмберга. Коллег из столицы пригласили, чтобы продемонстрировать готовность к сотрудничеству и, возможно, чтобы показать им, как следует проводить образцовое полицейское расследование.

Спонгберг, которая часто оказывалась единственной женщиной в мужском окружении, славилась тем, что не тратит время на формальности и гламурные фразы. Она объявила, что шеф регионального полицейского управления находится в командировке, на конференции Европола в Мадриде. Ему уже сообщили об убийстве полицейского, и он прервал свою поездку, но назад ожидается лишь поздно вечером. Затем она обратилась к начальнику отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями Андерсу Перссону и попросила его коротко охарактеризовать ситуацию.

– С момента убийства нашего коллеги Гуннара Андерссона на дороге в Носсебру прошло чуть больше десяти часов. Мы уже знаем имя убийцы – Рональд Нидерман, но у нас по-прежнему нет его фотоизображения.

– В Стокгольме есть его фотография двадцатилетней давности – нам предоставил ее Паоло Роберто, – но от нее мало толку, – сказал Йеркер Хольмберг.

– О’кей. Как известно, он угнал полицейскую машину, которую обнаружили утром в Алингсосе. Она стояла в переулке, примерно в трехстах пятидесяти метрах от железнодорожной станции. В течение утра никто в этом районе не заявлял об угоне машин.

– Какие меры предприняты?

– Мы проверяем поезда, прибывающие в Стокгольм и Мальмё. Объявлен общегосударственный розыск и оповещена полиция Норвегии и Дании. На данный момент около тридцати полицейских непосредственно занимаются расследованием, так что мы начеку.

– И что же, никаких следов?

– Пока нет. Но типа с такой специфической внешностью, как у Нидермана, не так уж и сложно будет опознать.

– А кто-нибудь знает, как состояние Фредрика Торстенссона? – спросил один из инспекторов отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями.

– Он находится в Сальгренской больнице. Получил тяжелые травмы, примерно как после дорожно-транспортного происшествия. Невозможно представить себе, что такие увечья можно нанести человеческими руками. У него переломы ног и ребер, и к тому же поврежден шейный позвонок. Есть риск, что он может остаться частично парализованным.

Все на несколько секунд задумались о плачевной ситуации с коллегой, а потом Спонгберг обратилась к Эрландеру:

– Но что же на самом деле случилось в Госсеберге?

– В Госсеберге случился Томас Польссон.

В зале раздался дружный стон.

– Неужели не найдется какой-нибудь смельчак, который отправит его на пенсию? Он ведь просто настоящее стихийное бедствие.

– Я очень хорошо знаю Польссона, – сказала Моника Спонгберг. – Но в последние, скажем, два года, я не слышала, чтобы кто-нибудь на него жаловался.

– Тамошний начальник полиции – старый приятель Польссона и, скорее всего, прикрывал его. Возможно, даже из лучших побуждений. Скорее всего, он пытался ему помочь, и я говорю это без всякой иронии. Но сегодня ночью Польссон вел себя настолько неадекватно, что некоторые из его коллег даже подали рапорты.

– Что конкретно он натворил?

Маркус Эрландер метнул беглый взгляд на Соню Мудиг и Йеркера Хольмберга. Ему явно не хотелось выпячивать дефекты в работе своей конторы перед столичными коллегами.

– Самым диким кажется то, что он велел коллеге из технического отдела заняться инвентаризацией дровяного сарая, где мы обнаружили этого типа – Залаченко.

– Инвентаризацией? – переспросила Спонгберг.

– Да, то есть ему хотелось точно знать, сколько там поленьев. Чтобы корректно составить рапорт.

Все потрясенно замолчали, а Эрландер поспешно продолжил:

– Сегодня утром стало известно, что Польссон принимает, по крайней мере, два психофармакологических препарата – «Ксанор» и «Эффексор». На самом деле ему полагается находиться на больничном, но он скрывал свое состояние от окружающих.

– О каком состоянии идет речь? – строго спросила Спонгберг.

– Чем именно он болеет, я, естественно, не знаю – это врачебная тайна. Но препараты, которые он принимает, являются, с одной стороны, сильными антидепрессантами, с другой – стимуляторами. Так что сегодня ночью он просто-напросто перебрал с таблетками.

– О господи, – Спонгберг с трудом удержалась, чтобы не выругаться. Она помрачнела, как туча, вернее, как та буря, которая на рассвете накрыла Гётеборг. – Пришлите Польссона ко мне! И немедленно!

– Теперь сделать это будет не так-то просто. Утром у него началась истерика, и его увезли в больницу с диагнозом переутомление. Нам просто-напросто катастрофически не повезло, что на дежурстве оказался именно он.

– Я хотел бы уточнить, – сказал шеф отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями. – Ведь именно Польссон арестовал ночью Микаэля Блумквиста?

– Он составил рапорт и обвинил его в оскорблении, упорном сопротивлении сотруднику полиции и незаконном ношении оружия.

– А что говорит сам Блумквист?

– Он не отрицает, что оскорбления имели место, но утверждает, что действовал в целях необходимой обороны. Он объясняет, что лишь пытался помешать Торстенссону и Андерссону самостоятельно арестовывать Нидермана, поэтому и употреблял резкие выражения.

– А свидетели есть?

– Полицейские Торстенссон и Андерссон. Честно говоря, я ни на секунду не поверю в обвинения в упорном сопротивлении. Это обыкновенное встречное обвинение с целью предвосхитить жалобу со стороны Блумквиста.

– Неужели сам Блумквист смог в одиночку скрутить Нидермана? – спросила прокурор Агнета Йервас.

– Под угрозой применения оружия.

– Значит, у Блумквиста было оружие… Тогда его задержали по делу. Но где он раздобыл оружие?

– Об этом Блумквист отказывается говорить, пока не посоветуется со своим адвокатом. Но Польссон арестовал Блумквиста как раз в тот самый момент, когда тот пытался сдать оружие полиции.

– Могу я внести неформальное предложение? – осторожно спросила Соня Мудиг.

Все взгляды устремились к ней.

– Я много раз встречалась с Микаэлем Блумквистом во время расследования, и у меня сложилось впечатление, что он, хоть и журналист, но вполне трезвая и здравомыслящая личность. Очевидно, решение о возбуждении дела будете принимать вы… – Она посмотрела на Агнету Йервас, та кивнула. – В таком случае я полагаю, что вы не станете ему инкриминировать оскорбление и оказание сопротивления, это было бы по меньшей мере неразумно.

– Возможно, вы и правы. Но незаконное ношение оружия – серьезное преступление.

– Я бы пока отложила обвинения против Блумквиста. Ведь он самостоятельно расследовал эту историю – шаг за шагом – и на несколько шагов опередил полицию. И для нашей репутации, и в интересах дела будет гораздо полезнее сотрудничать с ним, сохранив хорошие отношения, чем дать ему возможность раскритиковать полицию в средствах массовой информации.

Она замолчала.

Через несколько секунд Маркус Эрландер откашлялся. Раз уж Соня Мудиг рискнула выступить, то и ему не следует отсиживаться.

– Я тоже так считаю. Блумквист и мне кажется здравомыслящим человеком. Я даже просил у него прощения за то, как с ним обращались сегодня ночью. Он, похоже, готов забыть про этот эпизод. И вообще он держится с достоинством. Он вычислил место жительства Лисбет Саландер, но отказывается его называть. Он не боится дискутировать с полицией… Учитывая его позицию и его авторитет, любое его заявление в масс-медиа прозвучит не менее весомо, чем любые инсинуации со стороны Польссона.

– Но ведь он отказывается передать полиции информацию о Саландер?

– Да, он считает, что нам придется добывать информацию у нее самой.

– А о каком оружии идет речь? – спросила Йервас.

– О пистолете «Кольт тысяча девятьсот одиннадцать Гавернмент». Номер серии неизвестен. Я отправил пистолет на экспертизу, и мы пока не знаем, использовали ли его в каких-либо инцидентах на территории Швеции. Если окажется, что да, тогда это меняет дело.

Моника Спонгберг подняла карандаш.

– Агнета! Тебе самой придется решать, инициировать ли предварительное следствие в отношении Блумквиста. Я бы предложила дождаться отчета экспертов. А пока нам пора двигаться дальше. Этот тип Залаченко… что вы в Стокгольме о нем знаете?

– В том-то и дело, что до вчерашнего дня мы ровным счетом ничего не слышали ни о Залаченко, ни о Нидермане, – ответила Соня Мудиг.

– Мне показалось, что вы разыскиваете у себя банду сатанисток-лесбиянок, – сказал один из гётеборгских полицейских.

Кое-кто из присутствующих улыбнулся.

Йеркер Хольмберг опустил глаза, и отвечать пришлось Соне Мудиг.

– Между нами говоря, у нас в отделе есть собственный Томас Польссон, и история с бандой сатанисток-лесбиянок всплыла как побочный след, и именно по его инициативе.

Затем Мудиг и Хольмберг с полчаса рассказывали о сведениях, которые удалось раздобыть в процессе расследования. Когда они закончили, за столом надолго воцарилось молчание.

– Если насчет Гуннара Бьёрка все подтвердится, то СЭПО это дорого станет, – подытожил заместитель начальника отдела по борьбе с особо опасными преступлениями.

Все присутствующие дружно закивали.

Агнета Йервас подняла руку.

– Насколько я понимаю, ваши подозрения в основном построены на предположениях и косвенных уликах. Но меня как прокурора беспокоит ситуация с реальными доказательствами.

– Мы понимаем, – сказал Йеркер Хольмберг. – В общих чертах мы представляем себе, что произошло, но у нас имеется целый ряд вопросов, на которые следовало бы получить ответы.

– Насколько я поняла, вы занимаетесь эксгумационными раскопками в Нюкварне, под Сёдертелье, – сказала Спонгберг. – О скольких же убийствах, собственно говоря, идет речь?

Йеркер Хольмберг моргнул.

– Мы начали с трех убийств в Стокгольме, по подозрению в которых разыскивалась Лисбет Саландер: были убиты адвокат Бьюрман, журналист Даг Свенссон и докторантка Миа Бергман. В лесу, возле склада под Нюкварном, на данный момент обнаружены три захоронения. В одном из них мы нашли расчлененные останки известного наркоторговца и вора. В могиле номер два находится пока не опознанная женщина. Третью могилу мы пока еще не успели обследовать, и, похоже, она самая старая. Помимо этого, Микаэль Блумквист обнаружил связь последних событий с убийством проститутки из Сёдертелье, о котором стало известно несколько месяцев назад.

– Значит, вместе с полицейским Гуннаром Андерссоном в Госсеберге речь идет по меньшей мере о восьми жертвах… Это просто устрашающая статистика. Неужели мы подозреваем во всех убийствах Нидермана? Тогда он просто самый настоящий отморозок и серийный убийца.

Соня Мудиг и Йеркер Хольмберг обменялись выразительными взглядами – теперь им придется до конца отстаивать свою версию. Слово взяла Соня Мудиг.

– Нам пока не хватает доказательной базы, и тем не менее я и мой шеф – инспектор уголовной полиции Ян Бублански – в целом согласны с Блумквистом в том, что первые три убийства совершил Нидерман. Это означает, что Саландер невиновна. Что касается могил в Нюкварне, то можно сказать: Нидерман связан с этим местом, и об этом свидетельствует похищение Мириам By – подруги Лисбет Саландер. Без сомнения, ей уготовили место в четвертой могиле. Но здание склада принадлежит родственнице главы мотоклуба «Свавельшё МК», и, пока останки не идентифицированы, делать выводы преждевременно.

– А вор, которого вы опознали…

– Кеннет Густафссон, сорок четыре года, все знали его как наркоторговца. Начиная с подросткового возраста, был не в ладах с законом. Интуиция подсказывает мне, что речь идет о каких-то внутренних конфликтах. Мотоклуб из Свавельшё причастен к самым разным преступлениям и, в частности, к дистрибуции метамфетамина. Люди, не поладившие со «Свавельшё МК», вполне могли лечь на это кладбище. Но…

– Но что?

– Та проститутка, убитая в Сёдертелье… двадцатидвухлетняя Ирина Петрова.

– И что с ней?

– Вскрытие показало, что ее забили с особой жестокостью, причем такие травмы обычно наносятся бейсбольной битой или чем-то похожим. Правда, характер повреждений неоднозначен, и патологоанатом так и не смог точно определить, какой именно инструмент использовал преступник. Но, со слов Блумквиста, травмы Ирины Петровой вполне могли быть нанесены голыми руками…

– Это мог быть Нидерман?

– Вполне возможно. Но доказательств у нас пока нет.

– Ну, и как же нам действовать дальше? – спросила Спонгберг.

– Мне нужно пообщаться с Бублански, но, естественно, следующий шаг – допрос Залаченко. Мы выясним, что ему известно об убийствах в Стокгольме, а уж вы постараетесь задержать Нидермана.

Один из инспекторов гётеборгского отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями поднял палец.

– А можно узнать, что обнаружили на хуторе Госсеберга?

– Не так уж и много. Мы нашли четыре единицы стрелкового оружия. Пистолет «ЗИГ-Зауэр» в разобранном виде, подготовленный к смазке, валялся на кухонном столе. Польский «Пи-восемьдесят три Ванад» лежал на полу рядом с кухонным диваном. «Кольт тысяча девятьсот одиннадцать Гавернмент» – тот самый, который Блумквист пытался сдать Польссону. И наконец, «браунинг» двадцать второго калибра, который в сравнении с вышеперечисленным кажется чуть ли не детской игрушкой. Мы подозреваем, что в Саландер стреляли именно из него, поскольку она осталась жива после пулевого ранения в голову.

– Что-нибудь еще?

– Мы конфисковали сумку, в которой обнаружили примерно двести тысяч крон. Она находилась на втором этаже, в комнате, которую облюбовал Нидерман.

– Вы уверены в том, что это его комната?

– Там мы нашли одежду размера «икс-икс-эль». Залаченко носит вещи на три размера меньше, «медиум».

– А есть ли какие-нибудь доказательства связи Залаченко с криминальной средой? – спросил Йеркер Хольмберг.

Эрландер покачал головой.

– Конечно, все зависит от того, идентифицируем ли мы конфискованное оружие. Но, за исключением оружия и суперсовременных камер наружного наблюдения, мы не обнаружили у Залаченко ничего, что отличало бы хутор Госсебергу от любой другой фермы. Обстановка в доме спартанская.

Ближе к полудню в дверь постучал полицейский и передал Монике Спонгберг какую-то бумагу. Она подняла палец.

– Мы получили сигнал об исчезновении человека в Алингсосе. Двадцатисемилетняя медсестра стоматологического кабинета по имени Анита Касперссон выехала из дома в семь тридцать утра, чтобы отвезти ребенка в детский сад, после чего должна была прибыть на свое рабочее место к восьми утра, – но так и не прибыла. Она работает у частного стоматолога, который принимает пациентов примерно в ста пятидесяти метрах от того места, где обнаружили угнанную полицейскую машину.

Эрландер и Соня Мудиг одновременно посмотрели на часы.

– Значит, он имеет фору в четыре часа. Какая у нее машина?

– Темно-синий «рено» девяносто первого года выпуска. Вот номер.

– Нужно немедленно объявить машину в общегосударственный розыск. Сейчас Нидерман может находиться в любом месте между Осло, Мальмё и Стокгольмом.

После краткой дискуссии полицейские завершили совещание, поручив допрос Залаченко Соне Мудиг и Маркусу Эрландеру.

Эрика Бергер вышла из своего кабинета и прошествовала в редакционную мини-кухню. Хенри Кортес нахмурился и проводил ее взглядом. Через несколько секунд она вышла оттуда с кружкой кофе в руке, вернулась к себе и закрыла дверь.

Хенри Кортес даже не мог бы точно сформулировать, что его смутило. В «Миллениуме» работало не так много народу, и сотрудники редакции быстро сближались. Хенри уже четыре года работал на полставки и за это время журнал несколько раз переживал разрушительные ураганы – особенно в тот период, когда Микаэля Блумквиста присудили к трехмесячному заключению за клевету и журнал едва не обанкротился. На его памяти произошло убийство сотрудника журнала Дага Свенссона и его подруги Миа Бергман.

Во время всех этих катаклизмов Эрика Бергер держалась как скала; казалось, ничто не может вывести ее из равновесия. Хенри ничуть не удивился, когда Эрика позвонила и разбудила его рано утром, а потом поручила ему и Лотте Карим срочное задание.

Судя по всему, дело Лисбет Саландер сдвинулось с мертвой точки, а имя Микаэля Блумквиста склонялось в связи с убийством полицейского из Гётеборга. Больше никакой информации пока не было. Лотта Карим находилась в полицейском управлении и пыталась раздобыть хоть какие-нибудь сведения, а Хенри все утро названивал всем подряд и пытался разобраться в том, что произошло ночью. Блумквист на звонки не отвечал, однако благодаря некоторым источникам Хенри удалось восстановить примерный сценарий ночных событий.

Но Эрику Бергер, казалось, все происходящее вокруг ничуть не волновало.

Дверь к себе в кабинет она закрывала крайне редко – лишь когда принимала посетителей или напряженно работала над какой-то темой. В это утро посетителей у нее не было, и она не работала. Хенри несколько раз заходил к ней, чтобы сообщить о новостях, – и заставал ее в кресле у окна. Погруженная в себя, Эрика равнодушно взирала на людской поток на Гётгатан, и его сообщения она выслушивала рассеянно. Что-то ее тяготило.

Размышления Хенри прервал звонок. Открыв дверь, он увидел Аннику Джаннини. С сестрой Микаэля Блумквиста он встречался несколько раз, хотя и не мог бы сказать, что знает ее близко.

– Привет, Анника, – сказал Кортес. – А Микаэля сегодня здесь нет.

– Я знаю. Мне нужна Эрика.

Когда Анника вошла в кабинет, Эрика Бергер сидела в кресле у окна. Взглянув на посетительницу, она вернулась к реальности.

– Привет. А Микаэля сегодня нет.

Анника улыбнулась.

– Знаю. Мне нужен отчет Бьёрка о расследовании СЭПО. Микке попросил меня изучить его, чтобы впоследствии, возможно, представлять интересы Саландер.

Кивнув, Эрика встала и принесла с письменного стола папку.

Анника уже собиралась уходить, но, немного поколебавшись, передумала и села напротив Бергер.

– Хорошо, а что происходит с тобой?

– Я собираюсь уйти из «Миллениума», но пока не сказала об этом Микаэлю… не рискнула. Он настолько увлекся этой историей с Саландер, что мне так и не выпал удобный случай. Я и другим не могу ничего сообщить, не поговорив сначала с ним. Так что мне, конечно, не по себе.

Анника Джаннини прикусила нижнюю губу.

– Поэтому ты вместо него решила поделиться со мной… Но чем ты намерена заниматься?

– Я буду главным редактором газеты «Свенска моргонпостен».

– Вот это да! В таком случае мне следует тебя поздравить, а тебе не следует рыдать и рвать на себе волосы.

– Сказать по правде, я не планировала оставить «Миллениум» в таком раздрае, в таком хаосе… Просто мне сделали такое предложение, от которого я не смогла отказаться. Я хочу сказать, что такой шанс дважды не выпадает. Мне предложили эту должность как раз перед тем, как застрелили Дага и Миа, и мы просто сбились с ног. Я не смогла признаться. А теперь меня мучает совесть.

– Понимаю тебя. И ты боишься рассказать об этом Микке…

– Я вообще еще никому не рассказывала. Я думала, что начну работать в «Свенска моргонпостен» в конце лета и у меня еще будет время поделиться. А они теперь требуют, чтобы я приступила к работе как можно скорее.

Она замолчала и посмотрела на Аннику с таким видом, будто вот-вот расплачется.

– Так что практически я работаю в «Миллениуме» последнюю неделю. После выходных я уезжаю, а потом… Мне нужен краткосрочный отпуск, чтобы подзарядиться. А с первого мая я уже в «Свенска моргонпостен».

– Что ж, давай представим себе, что тебя переехал автомобиль. Тогда журнал остался бы без главного редактора, и тоже без всякого предупреждения.

Эрика взглянула на нее.

– Но меня ведь не переехал автомобиль. Я была в полном здравии и упорно молчала несколько недель.

– Понимаю, что ситуация сложная, но мне кажется, что Микке, Кристер и все остальные справятся с ситуацией. И я считаю, что ты должна все им рассказать – прямо сейчас.

– Да, но твой чертов братишка торчит сегодня в Гётеборге. Он спит и не отвечает на звонки.

– Знаю. Мало кому удается так успешно избегать телефонных звонков, как Микаэлю. Однако тут речь идет не о вас с Микке. Я знаю, что вы проработали вместе двадцать лет или около того, что у вас складывались непростые отношения, – но тебе следует подумать о Кристере и прочих.

– Но Микаэль…

– Конечно, Микке взорвется. Но если он не справится с ситуацией после двадцати лет ваших отношений, тогда он не стоит того времени, что ты на него потратила.

Эрика вздохнула.

– Взбодрись. Позови Кристера и всех остальных. Немедленно.

Кристер Мальм явился на собрание, устроенное Эрикой Бергер в маленьком конференц-зале «Миллениума», в подавленном настроении. Его предупредили о собрании всего за несколько минут до начала, как раз когда он, по случаю пятницы, уже собирался покинуть редакцию пораньше. Кристер покосился на Хенри Кортеса и Лотту Карим; они тоже казались растерянными, как и он. Ответственный секретарь редакции Малин Эрикссон тоже ничего не знала, как и репортер Моника Нильссон, и маркетолог Сонни Магнуссон. Не хватало только Микаэля Блумквиста, который находился в Гётеборге.

«Боже, Микаэль ведь ничего не знает, – подумал Кристер. – Интересно, как он отреагирует…»

Эрика Бергер закончила свое выступление, и в конференц-зале воцарилась полная тишина. Мальм покачал головой, встал, обнял Эрику и поцеловал ее в щеку.

– Поздравляю, Рикки. Должность главного редактора «Свенска моргонпостен» – серьезный успех после плавания на нашей маленькой шхуне.

Хенри Кортес бурно зааплодировал. Эрика подняла руки.

– Стоп, – сказала она. – Сегодня я недостойна ваших аплодисментов.

Она сделала короткую паузу и обвела взглядом своих немногочисленных коллег.

– Послушайте, мне ужасно жаль, что все так получилось. Я еще несколько недель назад собиралась вам все рассказать. Но тут произошли эти страшные убийства, и мы потеряли голову. Микаэль с Малин работали как одержимые, и у меня просто не было подходящего случая. Поэтому так и вышло.

До Малин Эрикссон вдруг дошло, что в редакции не так уж и много сотрудников и без Эрики они вряд ли справятся. Бергер всегда казалась твердыней, к которой Малин всегда могла прислониться, стабильной и устойчивой в любых катаклизмах. Ничего удивительного, что этот «Утренний дракон» нанял ее на работу.

Но что же теперь будет? Эрика всегда была в «Миллениуме» ключевой фигурой…

– Есть некоторые моменты, которые нам необходимо обговорить. Я понимаю, что в редакции может возникнуть невротическая обстановка. Мне бы очень хотелось этого избежать, но ничего не поделаешь. Во‑первых, я оставляю «Миллениум» не полностью. Я остаюсь совладельцем журнала и буду участвовать в заседаниях правления. В то же время я полностью отказываюсь от права влиять на редакционную работу – иначе может возникнуть конфликт интересов.

Кристер Мальм кивнул. Он никак не мог опомниться.

– Во‑вторых… Официально я заканчиваю работать здесь тридцатого апреля, но на деле мой последний рабочий день – сегодня. Всю следующую неделю, как вы знаете, я буду в отъезде – это планировалось давно. И я решила, что не стоит возвращаться, дабы побыть у руля еще несколько дней.

Она ненадолго замолчала.

– Следующий номер уже готов, он существует в электронном виде. Осталось только уточнить кое-какие детали. Он станет моим последним номером, после чего к работе приступит новый главный редактор. Свое рабочее место я освобожу сегодня вечером.

Все замолкли.

– Правление должно обдумать и решить, кто после меня станет главным редактором. Но и вам, в редакции, тоже надо это обсудить.

– Микаэль, – предложил Кристер Мальм.

– Нет. Только не Микаэль. Он станет самым худшим главным редактором. Он идеальный ответственный редактор, он умеет вести расследования и дотягивать бездарные статьи до стадии публикации. Но в должности главного редактора он станет настоящим тормозом для журнала. Главным редактором должен быть человек дела, активный и инициативный. К тому же, Микаэль склонен периодически сосредотачиваться на собственных проблемах и исчезать на целые недели. Он предназначен для чрезвычайных ситуаций, но совершенно непригоден для рутинной каждодневной работы. И вы все это знаете.

Кристер Мальм кивнул.

– Вы с Микаэлем прекрасно дополняли друг друга, и «Миллениум» держался за счет этого.

– Не только за счет этого. Вы помните, как Микаэль почти целый год просидел в Хедестаде? Тогда «Миллениум» остался без него. И теперь журнал должен точно так же обойтись без меня.

– О’кей. Что ты предлагаешь?

– Я предлагаю, чтобы главным редактором стал ты, Кристер…

– Ни в коем случае.

Кристер Мальм замахал обеими руками.

– …но поскольку я знала, что ты откажешься, то заготовила другую кандидатуру. Малин, ты станешь исполняющим обязанности главного редактора прямо с сегодняшнего дня.

– Я?! – воскликнула Эрикссон.

– Именно ты. Ты проявила себя как незаменимый ответственный секретарь.

– Но я…

– Просто попробуй. Я сегодня же освобожу свой стол. В понедельник утром ты сможешь перебраться в мой кабинет. Майский номер почти готов – мы над ним уже славно потрудились. В июне мы выпустим двойной номер, а потом у нас будет месяц отпуска. Если у тебя не получится, то в августе правление предложит кого-нибудь другого. Хенри, ты перейдешь на полную ставку и заменишь Малин на посту ответственного секретаря. К тому же, вам необходимо нанять нового сотрудника. Но это уже решать вам и правлению.

Она немного помолчала, задумчиво оглядывая своих коллег.

– И вот еще что. Я перехожу в другую газету. Конечно, с практической точки зрения «Свенска моргонпостен» и «Миллениум» не конкуренты, но я не хочу знать о содержании следующего номера ничуть не больше, чем знаю сейчас. Буквально начиная с этой секунды вы будете все решать с Малин.

– А история с Лисбет Саландер, как нам быть с ней? – поинтересовался Хенри Кортес.

– Это вам придется решать с Микаэлем. Я кое-что знаю о Саландер, но в «Свенска моргонпостен» материал не попадет.

Эрика чувствовала себя так, словно сбросила с души камень.

– Это всё, – сказала она.

Сочтя свою миссию выполненной, Бергер встала и без дальнейших комментариев направилась к себе в кабинет.

Подавленные тем, что их судьба так неожиданно и резко изменилась за столь короткое время, сотрудники «Миллениума» сидели, погруженные в молчание.

Через час Малин Эрикссон постучала в дверь кабинета Эрики.

– Послушай-ка!

– Да? – спросила Эрика.

– Сотрудники хотят кое-что тебе сказать.

– Что именно?

– Выйди к нам сюда, в гостиную.

Эрика встала и подошла к двери. Коллеги накрыли стол – торт и кофе.

– Я решил, что мы еще успеем организовать тебе настоящий праздник, – сказал Кристер Мальм. – Но пока придется ограничиться кофе с тортом.

Впервые за этот день она улыбнулась.

Глава 3

Пятница, 8 апреля – суббота, 9 апреля

Александр Залаченко очнулся восемь часов назад.

Соня Мудиг и Маркус Эрландер посетили его к семи часам вечера. Он перенес довольно сложную и многочасовую операцию, во время которой ему починили скулу и зафиксировали ее титановыми штифтами. Его голова была перебинтована так основательно, что виднелся только левый глаз. Врач объяснил, что удар топора раздробил скулу, повредил лобную кость, а также отсек бо́льшую часть ткани с правой стороны лица и деформировал глазницу.

Сильная боль донимала Залаченко. И все-таки, несмотря на значительные дозы обезболивающих средств, он сохранял относительную ясность рассудка и мог разговаривать. Однако полицейским велели его не переутомлять.

– Добрый вечер, господин Залаченко, – поздоровалась Соня Мудиг.

Она представилась сама и представила своего коллегу.

– Меня зовут Карл Аксель Бодин, – сквозь сжатые зубы процедил Залаченко. Голос его казался спокойным.

– Я знаю, кто вы. Я прочитала ваше досье в архиве СЭПО.

Соня просто закинула удочку, хотя на самом деле они пока не получили от СЭПО ни единой бумажки о Залаченко.

– Все это дела давно минувших дней, – сказал Залаченко. – Теперь я Карл Аксель Бодин.

– Как вы себя чувствуете? – продолжила Мудиг. – Вы в состоянии говорить?

– Я хочу сообщить о преступлении. Моя дочь пыталась убить меня.

– Мы знаем об этом и со временем проведем расследование, – заверил Эрландер. – А сейчас нам надо поговорить о более важных вещах.

– Что может быть важнее, чем покушение на убийство?

– Мы рассчитываем получить от вас сведения о трех убийствах в Стокгольме и минимум трех убийствах в Нюкварне, а также об одном похищении.

– Я ничего об этом не знаю. Кого убили?

– Господин Бодин, у нас есть веские основания полагать, что в этих преступлениях виновен ваш компаньон – тридцатисемилетний Рональд Нидерман, – сказал Эрландер. – Этой ночью он убил еще и полицейского из Тролльхеттана.

Соня Мудиг удивилась, что Эрландер решил подыграть Залаченко и обратился к нему по фамилии Бодин. Залаченко слегка повернул голову, так, чтобы видеть Эрландера. Его голос теперь звучал менее агрессивно.

– Как это трагично… Я не в курсе дел Нидермана. Я никаких полицейских не убивал. Меня самого этой ночью чуть не убили.

– Рональд Нидерман объявлен в розыск. Какие у вас есть предположения на этот счет? Где он может скрываться?

– Я не знаю, в каких кругах он вращается. Я… – Залаченко на несколько секунд замолчал, и голос его стал почти задушевным. – Должен признаться, что, между нами говоря, временами Нидерман меня тревожил.

Эрландер подался ближе.

– Не могли бы вы выразиться поточнее?

– Мне кажется, он способен проявлять чрезвычайную агрессию. Честно сказать, я его боюсь.

– То есть вы чувствовали, что Нидерман может представлять для вас угрозу? – уточнил Эрландер.

– Именно так. Я немолод, и не могу себя защитить.

– Вы можете объяснить, какие отношения были у вас с Нидерманом?

– Я инвалид. – Залаченко показал на ногу. – Моя дочь пытается убить меня уже во второй раз. Много лет назад я нанял Нидермана в качестве помощника. Я решил, что он сможет меня защитить, но он, по сути дела, стал командовать мною и моей жизнью. Он появляется и исчезает, когда ему угодно, а я и слова сказать не могу.

– В чем заключается его помощь? – спросила Соня Мудиг. – Он делает то, с чем вы не можете справиться сами?

Залаченко окинул Соню Мудиг долгим взглядом, его единственный свободный от повязок глаз буквально просверлил ее.

– Насколько я поняла, десять лет назад ваша дочь швырнула зажигательную бомбу в вашу машину, – сказала Соня Мудиг. – Вы можете объяснить, что ее толкнуло на такой поступок?

– Спросите об этом у моей дочери. Она психически ущербна. – Его голос вновь зазвучал враждебно.

– Вы хотите сказать, что даже не представляете, по какой причине Лисбет Саландер набросилась на вас в тысяча девятьсот девяносто первом году?

– Моя дочь психически больна. Этот факт задокументирован.

Мудиг наклонила голову набок. Она отметила, что ее вопросы вызывают у Залаченко более агрессивную и враждебную реакцию. Эрландер тоже это заметил.

О’кей… Good сор, bad сор[10].

– Разве ее действия не связаны с тем эпизодом, – повысила голос Соня, – когда вы так жестоко избили ее мать, что она получила неизлечимые травмы головного мозга?

Залаченко невозмутимо взирал на Мудиг.

– Это беспочвенная трепотня. Ее мать занималась проституцией. И кто-нибудь из ее клиентов мог надрать ей задницу. А я просто случайно к ним заглянул.

Соня подняла брови.

– Значит, вы ни в чем не виноваты?

– Разумеется.

– Залаченко… Я хочу убедиться, правильно ли я вас поняла. Вы отрицаете, что избивали свою тогдашнюю подругу – Агнету Софию Саландер, мать Лисбет Саландер? Хотя этот эпизод послужил предметом обстоятельного и засекреченного расследования, проведенного Гуннаром Бьёрком – вашим тогдашним куратором из СЭПО?

– У меня нет никаких судимостей. Мне даже не предъявлялось никаких обвинений. Я не могу отвечать за то, что какой-то придурок из Службы безопасности оговорил меня в своих отчетах. Если бы меня в чем-нибудь подозревали, то, по крайней мере, вызывали бы на допросы.

От такой наглости Соня Мудиг просто потеряла дар речи. Казалось даже, что на лице Залаченко, скрытом повязкой, сквозила улыбка.

– Итак, я хотел бы сообщить о том, что моя дочь пыталась меня убить.

Мудиг вздохнула.

– Я, кажется, начинаю понимать, почему Лисбет Саландер так хотелось всадить вам топор в голову.

Эрландер кашлянул.

– Простите, господин Бодин, может, вернемся к тому, что вам известно о Рональде Нидермане?

Из коридора, в котором находилась палата Залаченко, Соня Мудиг позвонила инспектору Яну Бублански.

– Ничего, – сказала она.

– Ничего? – переспросил тот.

– Он передал в полицию заявление на Лисбет Саландер, обвинив ее в жестоком избиении и попытке убийства. Он утверждает, что не имеет никакого отношения к убийствам в Стокгольме.

– А как получилось, что Лисбет Саландер была закопана на его участке в Госсеберге, он объяснил?

– Говорит, что был простужен и проспал почти целый день. Если в Саландер стреляли в Госсеберге, то это, вероятно, дело рук Рональда Нидермана.

– Хорошо. Какие факты у нас есть?

– В нее стреляли из «браунинга» двадцать второго калибра, поэтому ей удалось выжить. Мы нашли пистолет. Залаченко признает, что оружие принадлежит ему.

– Вот оно что… То есть иными словами, он знает, что на пистолете есть отпечатки его пальцев.

– Именно. Но утверждает, что в последний раз видел пистолет, когда тот лежал в ящике письменного стола.

– Стало быть, вышеупомянутый Рональд Нидерман взял оружие, пока Залаченко спал, и выстрелил в Саландер… Сможем ли мы доказать обратное?

Соня Мудиг несколько секунд подумала, а потом ответила:

– Он очень неплохо разбирается в шведском законодательстве и методах работы полиции. Ни в чем не признается и жертвует Нидерманом, словно пешкой. Даже не знаю, что мы сможем доказать. Я попросила Эрландера отправить его одежду на экспертизу, чтобы проверить ее на наличие следов пороха, но он, конечно, будет уверять, что два дня назад тренировался на полигоне в стрельбе.

Лисбет Саландер ощущала запахи миндаля и этанола. Казалось, что у нее во рту спирт, и она попробовала сглотнуть, но не смогла шевельнуть языком – тот будто полностью утратил чувствительность. Лисбет пыталась открыть глаза, но не смогла. Откуда-то со стороны, издалека, до нее доносился голос, который, казалось, обращался к ней, но разобрать слова ей не удавалось. Вдруг она услышала этот голос ясно и отчетливо.

– Мне кажется, она просыпается.

Лисбет почувствовала, что кто-то касается ее лба, и попыталась отмахнуться от чужой назойливой руки. Тут она почувствовала острую боль в левом плече и расслабила мышцы.

– Вы меня слышите?

Отстань.

– Вы можете открыть глаза?

Что это за кретин до меня докопался?

Наконец Лисбет приоткрыла глаза.

Сначала она увидела только отдельные световые точки, а потом в поле ее зрения возникла некая фигура. Она попыталась сосредоточить взгляд, но фигура куда-то уплывала. Лисбет казалось, что у нее сильное похмелье и что кровать вот-вот перевернется.

– Пшл, – произнесла она.

– Что вы сказали?

– Кртн, – сказала она.

– Отлично. Не могли бы вы снова открыть глаза?

Саландер слегка приоткрыла глаза и сквозь ресницы увидела незнакомое лицо. Теперь она могла разглядеть каждую деталь: над ней склонился светловолосый мужчина с ярко-голубыми глазами и резкими чертами лица.

– Привет. Меня зовут Андерс Юнассон. Я доктор. Вы находитесь в больнице. Вы получили серьезные травмы и сейчас проснулись после операции. Вы можете назвать свое имя?

– Пшландр, – сказала Лисбет Саландер.

– Хорошо. Я попрошу вас оказать мне одну услугу. Посчитайте до десяти.

– Раз, два, чтыре… нет… три, чтыре, пять, шсть…

И она снова отключилась.

Доктор Андерс Юнассон остался доволен ее ответами. Она назвала свою фамилию и смогла считать. Это явный признак того, что ее ментальные способности не утрачены и что она не проснется овощем. Он записал время пробуждения – 21.06, примерно через шестнадцать часов после завершения операции. Андерс Юнассон проспал бо́льшую часть дня и вернулся в Сальгренскую больницу около семи вечера. Вообще-то сейчас была не его смена, но у него накопилась масса неотложной бумажной работы.

И все же он не удержался и зашел в реанимацию, чтобы взглянуть на пациентку, которой ранним утром сделал операцию на мозге.

– Дайте ей еще немного поспать, но внимательно следите за кардиограммой. Есть риск того, что в мозгу может образоваться отек. Похоже, у нее возникла острая боль в плече, когда она попыталась двинуть рукой. Если она проснется, давайте ей по два миллиграмма морфина в час.

Покидая больницу через главный вход, врач почувствовал себя бодрым и счастливым.

Лисбет Саландер вновь проснулась, когда стрелки часов приближались к двум часам ночи. Она медленно открыла глаза и увидела луч света на потолке. Через несколько минут девушка повернула голову и поняла, что ее шею украшает фиксирующий воротник. Голова гудела, а при попытке поменять положение корпуса Лисбет ощутила резкую боль в плече и снова закрыла глаза.

«Больница, – подумала она. – Интересно, что я тут делаю?»

Лисбет почувствовала страшную слабость. Сначала ей было трудно сосредоточиться, но затем она начала вспоминать какие-то фрагменты…

Когда она вспомнила, как выбиралась из могилы, ее на несколько секунд охватила паника. Она стиснула зубы и стала усердно дышать. Жива… Правда, она не знала, радоваться этому или печалиться.

Лисбет не могла вспомнить события в их последовательности, но какие-то отдельные сцены мелькали перед глазами… Сарай, она в бешенстве замахнулась топором и рассекла лицо своему отцу, Залаченко… Она не знала, жив он или мертв.

Лисбет никак не могла вспомнить, что же случилось с Нидерманом. Вроде бы она удивилась, что он со всех ног бросился бежать, а почему – так и осталось для нее загадкой.

Вдруг она вспомнила, что видела этого Чертова Калле Блумквиста. Лисбет усомнилась, не привиделось ли ей все это, но она помнила кухню – наверное, это была кухня в Госсеберге – и вроде как видела, как он к ней приближается…

«Должно быть, у меня были галлюцинации», – решила она.

Казалось, что события в Госсеберге происходили давным-давно или вообще привиделись ей в каком-то дурацком сне. Лисбет вернулась к настоящему времени.

Она ранена, в этом нет никаких сомнений. Девушка подняла правую руку и пощупала голову – та была полностью забинтована. Вдруг Лисбет вспомнила. Нидерман. Залаченко. У старого ублюдка тоже оказался пистолет – «браунинг» калибра 0.22. По сравнению с другими видами огнестрельного оружия он более или менее не страшен, поэтому она и осталась жива.

«Мне прострелили голову, – вспомнила Лисбет. – Я могла засунуть в дырку палец и дотронуться до своего мозга».

Теперь она удивлялась тому, что осталась жива, но, странное дело, ее это почти не волновало – ей было все равно. Если смерть и есть та черная пустота, из которой она только что вынырнула, то волноваться не о чем. Особой разницы нет.

После этих эзотерических размышлений Лисбет закрыла глаза и снова провалилась в сон.

Она дремала всего несколько минут, а потом услышала движение и приоткрыла глаза. Над нею склонилась медсестра в белом халате, и Лисбет снова закрыла глаза, притворяясь спящей.

– Кажется, вы не спите, – сказала сестра.

– Ммм, – произнесла Лисбет Саландер.

– Привет, меня зовут Марианн. Вы понимаете, что я говорю?

Лисбет попыталась кивнуть, но обнаружила, что ее голова четко зафиксирована воротником.

– Нет, не пытайтесь шевелиться. Не бойтесь. Вы были ранены, но вас уже прооперировали.

– Можно воды?

Марианн дала ей попить через трубочку. Пока Лисбет поглощала воду, она заметила, что с правой стороны от нее возник еще один силуэт.

– Здравствуйте, Лисбет. Вы меня слышите?

– Ммм, – ответила Саландер.

– Я доктор Хелена Эндрин. Вы знаете, где вы находитесь?

– Больница.

– Вы в Сальгренской больнице Гётеборга. Вас прооперировали, и сейчас вы находитесь в реанимации.

– Мм.

– Вам нечего бояться.

– Мне прострелили голову.

Доктор Эндрин сделала краткую паузу.

– Правильно. Вы помните, что произошло?

– У старого мерзавца был пистолет.

– Именно так.

– Двадцать второго калибра.

– Вот как? Я этого не знала.

– Насколько серьезно меня ранили?

– Прогнозы вполне оптимистичные. Вы поступили в тяжелом состоянии, но мы считаем, что у вас хорошие шансы полностью выздороветь.

Лисбет оценивала полученную информацию. Сосредоточив взгляд на докторе Эндрин, она отметила, что изображение расплывается.

– А что произошло с Залаченко?

– С кем?

– Со старым мерзавцем. Он жив?

– Вы имеете в виду Карла Акселя Бодина?

– Нет. Я имею в виду Александра Залаченко. Это его настоящее имя.

– Мне об этом ничего не известно. Но пожилой мужчина, поступивший одновременно с вами, получил тяжелые травмы. Впрочем, его жизнь вне опасности.

Сердце Лисбет дрогнуло. Она обдумывала то, что сказал врач.

– Где он?

– В соседней палате. Но вам сейчас незачем о нем беспокоиться. Лучше сосредоточиться на том, чтобы поправиться.

Лисбет закрыла глаза. На секунду она даже подумала о том, чтобы встать с кровати, найти подходящее оружие и добить этого мерзавца, но затем отбросила эти мысли. Она даже веки поднимает с трудом. Значит, она так и не убила Залаченко… Он опять избежал наказания…

– Я хочу вас осмотреть. Потом можете поспать, – сказала доктор Эндрин.

Когда Микаэль Блумквист проснулся, ему показалось, что он проспал целую вечность.

Нескольких секунд он не мог понять, где находится, пока не вспомнил, что снял номер в «Сити-отеле». В комнате было темно, как в подземелье. Журналист включил бра и взглянул на часы: три часа ночи. Он спал пятнадцать часов подряд.

Микаэль вылез из постели и отправился в туалет, потом задумался. Наконец он понял, что больше не уснет, и решил принять душ, затем надел джинсы и водолазку цвета красного вина, которой явно требовалась стирка. Он вдруг почувствовал, что страшно проголодался, и позвонил в лобби – узнать, нельзя ли, несмотря на неурочный час, заказать кофе с бутербродами. Оказалось, что можно.

Надев мокасины и пиджак, Блумквист спустился вниз, к портье, купил кофе и завернутый в полиэтиленовую пленку бутерброд – ржаную лепешку с сыром и паштетом, – и вернулся обратно в номер. Не переставая жевать, он включил свой ноутбук, вошел в Интернет и открыл сайт газеты «Афтонбладет»[11].

Главная новость оказалась вполне ожидаемой – схватили Лисбет Саландер. Впрочем, несмотря на некоторый налет сенсационности, новость все-таки препарировалась весьма деликатно. За убийство полицейского разыскивался тридцатисемилетний Рональд Нидерман, и полиции не терпелось допросить его и в связи с убийствами в Стокгольме. О статусе Лисбет Саландер полиция пока никак не высказалась, а имя Залаченко вообще не упоминалось. Его называли исключительно шестидесятипятилетним владельцем усадьбы в Госсеберге, и СМИ все еще придерживались версии, согласно которой он оказался жертвой.

Проглотив все эти новости, Микаэль включил мобильный телефон. Оказалось, что за это время он получил двадцать новых сообщений. Три из них призывали позвонить Эрике Бергер. Два оказались от Анники Джаннини. Четырнадцать поступило от репортеров различных газет, и одно – от Кристера Мальма, который высказался афористически кратко:

«Будет лучше, если ты вернешься первым же поездом».

Микаэль напрягся – стилистика, нетипичная для Кристера Мальма, который отправил эсэмэску накануне, в семь вечера. Микаэлю захотелось кому-нибудь позвонить, но он вовремя вспомнил, что сейчас три часа ночи, и удержался. Вместо этого посмотрел в Интернете расписание поездов. Первый поезд в Стокгольм отправлялся в 05.20.

Блумквист открыл новый документ в «Ворде», закурил и три минуты посидел, уставившись в пустой экран компьютера. В конце концов он начал набирать текст:

Ее зовут Лисбет Саландер, и вся Швеция узнала о ней из пресс-конференций полиции и заголовков вечерних газет. Ей 27 лет, ее рост составляет 150 сантиметров. Ее описывали как психопатку, убийцу и лесбиянку-сатанистку. Небылицы и клевета, которые распространяли о ней пресса и полиция, не знали границ. В своем последнем номере «Миллениум» опубликует историю о том, как чиновники организовали заговор против Лисбет Саландер ради того, чтобы защитить патологического садиста и убийцу.

Микаэль набирал текст без спешки и почти не вносил исправлений в первый вариант. Так, не отрываясь от текста, он поработал пятьдесят минут, и за это время набрал две с лишним страницы, на которых в основном излагал события той ночи, когда он обнаружил тела Дага Свенссона и Миа Бергман, и пытался объяснить, почему полиция избрала Лисбет Саландер на роль предполагаемого убийцы. Он цитировал заголовки вечерних газет о лесбиянках-сатанистках. Авторы многих статей откровенно намекали на то, что убийства связаны с пикантными подробностями нетрадиционного секса.

Наконец Микаэль бросил взгляд на часы, поспешно закрыл ноутбук, упаковал вещи в сумку, спустился в лобби и попросил счет за номер. Расплатившись кредиткой, он взял такси и поехал на центральный вокзал Гётеборга.

В поезде Блумквист сразу же отправился в вагон-ресторан и заказал кофе и бутерброд. Затем снова загрузил ноутбук и прочитал текст, который успел написать рано утром в гостинице. Он настолько увлекся изложением истории Залаченко, что не заметил инспектора уголовной полиции Соню Мудиг, пока та не кашлянула и не спросила, можно ли ей составить ему компанию. Микаэль поднял взгляд и закрыл ноутбук.

– Домой? – спросила Мудиг.

Блумквист кивнул.

– Вы, видимо, тоже.

Она кивнула в ответ.

– Мой коллега останется в городе еще на сутки.

– Вы что-нибудь слышали о состоянии Лисбет Саландер? Я все это время проспал.

– Она очнулась только вчера вечером; врачи полагают, что она выкарабкается и полностью поправится. Ей просто невероятно повезло.

Микаэль кивнул. До него вдруг дошло, что он и не беспокоился за нее – просто не сомневался в удачном исходе. Все остальные варианты он даже не принимал в расчет.

– Неужели произошло еще что-нибудь интересное? – спросил он.

Соня Мудиг с сомнением посмотрела на него. Она словно прикидывала, какую информацию можно доверить репортеру, который фактически знает об этой истории больше, чем она сама. С другой стороны, она первая подсела к нему за стол, да и, вероятно, более сотни репортеров уже успели разнюхать, чем занимается полиция.

– Я бы не хотела, чтобы меня цитировали, – сказала она.

– Я спрашиваю исключительно из любопытства.

Соня кивнула. По ее словам, полиция охотится за Рональдом Нидерманом по всей стране и, в частности, в районе Мальмё.

– А Залаченко? Вы его допросили?

– Да.

– И?..

– Это чисто служебная информация, которую я не имею права разглашать.

– Перестаньте, Соня. Мне станет известно все, о чем вы с ним разговаривали, примерно через час после того, как я доберусь до редакции в Стокгольме. К тому же я не намерен использовать в своей работе ни слова из того, что вы мне расскажете.

Мудиг долго колебалась, потом посмотрела ему в глаза.

– Он подал в полицию заявление на Лисбет Саландер за то, что она якобы пыталась его убить. Возможно, ее арестуют за насильственные действия или за попытку убийства.

– А она, скорее всего, будет апеллировать к праву на необходимую оборону.

– Очень на это надеюсь, – произнесла Соня.

Микаэль пристально взглянул на нее.

– Очень непривычно слышать это от полицейского, – сказал он.

– Бодин… Залаченко скользкий, как угорь, и за словом в карман не полезет. Он всегда найдет, что сказать в свое оправдание. Я не сомневаюсь в том, что все обстоит так, как вы рассказывали нам вчера. Это означает, что Саландер неоднократно становилась жертвой противоправных действий с тех пор, как ей исполнилось двенадцать.

Микаэль кивнул.

– Эту историю я и собираюсь опубликовать, – сказал он.

– Возможно, что не все смогут разделить вашу точку зрения…

Соня сделала паузу. Микаэль ждал.

– Полчаса назад я говорила с Бублански. Я узнала от него не так много, но, похоже, предварительное следствие по обвинению Саландер в убийстве ваших друзей закрыто. Теперь в фокусе внимания Нидерман.

– И это означает, что…

Блумквист не договорил. Его вопрос так и повис в воздухе. Соня Мудиг пожала плечами.

– Но кто же будет заниматься расследованием дела Саландер?

– Этого я не знаю. То, что произошло в Госсеберге, находится прежде всего в компетенции Гётеборга. Но я думаю, что прежде чем выдвинуть обвинение, кому-нибудь в Стокгольме поручат собрать воедино весь материал.

– Понимаю. Давайте поспорим, что СЭПО возьмет расследование под свой контроль?

Мудиг покачала головой.

Когда поезд уже приближался к Алингсосу, Микаэль подался к своей собеседнице.

– Соня… Мне кажется, вы понимаете, чем все это чревато. Если история Залаченко будет предана огласке, разразится грандиозный скандал. Сотрудники СЭПО в свое время вступили в сговор с психиатром, чтобы упечь Лисбет Саландер в психушку. Им остается только упорно настаивать на том, что она действительно психопатка и что ее не зря принудительно поместили в лечебницу в девяносто первом году.

Мудиг кивнула.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы разрушить их планы, – продолжал Микаэль. – Лисбет Саландер так же нормальна, как и мы с вами. Своеобразна – это да, не без этого, однако ее интеллектуальные способности не вызывают никаких сомнений.

Соня снова кивнула. Блумквист сделал паузу, чтобы она усвоила то, что он сказал.

– Мне потребуется помощь – кого-нибудь, на кого я смогу полагаться, – сказал он.

Она посмотрела ему в глаза и покачала головой:

– Не в моей компетенции определять, страдает ли Лисбет Саландер психическим недугом.

– Да, но в вашей компетенции решать, подвергалась ли она противоправным действиям или нет.

– И что вы предлагаете?

– Я не прошу, чтобы вы закладывали своих коллег. Я прошу, чтобы вы снабжали меня информацией, если обнаружите, что Лисбет снова грозит опасность стать жертвой противоправных действий.

Соня Мудиг молчала.

– Я не прошу, чтобы вы сообщали мне технические детали следственных действий или что-то в этом роде. Все на ваше усмотрение. Но я хотел бы знать, на какой стадии находится судебное преследование Лисбет Саландер.

– Меня могут запросто уволить с работы.

– Вы – мой источник. Я ни за что вас не выдам и не причиню вам хлопот. – Блумквист достал блокнот и написал адрес электронной почты. – Это мой анонимный почтовый ящик. Если захотите что-нибудь сообщить мне, можете им воспользоваться. Только не пишите со своего обычного официального адреса. Создайте собственный временный аккаунт на «Хотмейле».

Соня Мудиг взяла листок и положила во внутренний карман пиджака. Она ничего ему не обещала.

Субботним утром в семь часов инспектор уголовной полиции Маркус Эрландер был разбужен телефонным звонком. До него доносились голоса из телевизора, с кухни долетал запах кофе – жена уже хлопотала по дому. Инспектор добрался до своей квартиры в городке Мёльндаль только к часу ночи и проспал всего часов пять, а перед тем провел на ногах почти двадцать два часа. Так что, протягивая руку к телефону, он чувствовал себя разбитым.

– Мортенссон, патрульная служба, ночное дежурство. Ты уже успел проснуться?

– Нет, – ответил Эрландер. – Я только недавно заснул. Что стряслось?

– Есть новости. Нашли Аниту Касперссон.

– Где?

– На подъезде к селению Сеглора, к югу от Буроса.

Эрландер визуализировал в своем воображении карту.

– Значит, он отправляется на юг, – сказал он. – Выбирает обходные пути. Должно быть, проехал по шоссе сто восемьдесят над Буросом и свернул на юг… А мы сообщили в Мальмё?

– Да, и в Хельсингборг, и в Ландскруну, и в Треллеборг. И в Карлскруну. Я имею в виду паром на восток.

Эрландер встал, озабоченно потирая шею.

– У него теперь почти сутки форы. Он мог уже уехать из страны. А как нашлась Касперссон?

– Она постучалась в дверь виллы на въезде в Сеглору.

– Не понял…

– Она постучалась…

– Я слышал. Ты хочешь сказать, что она жива?

– Извини. Я устал и выражаюсь не совсем четко. Анита Касперссон дотащилась до Сеглоры сегодня ночью, в три часа десять минут и начала колотить ногами в дверь дома. Семья, которая спала, перепугалась не на шутку. Она была босая, продрогшая, со связанными за спиной руками. Сейчас она находится в больнице в Буросе, к ней уже приехал муж.

– Черт побери! Просто мы все исходили из того, что она уже на том свете.

– Сюрприз…

– Позитивный сюрприз.

– А теперь наступило время для неприятных сюрпризов. Здесь уже с пяти утра находится заместитель начальника регионального управления Моника Спонгберг. Она распорядилась, чтобы ты поскорее просыпался и ехал в Бурос допрашивать Аниту Касперссон.

Микаэль решил, что в субботнее утро в редакции «Миллениума» никого нет. Когда поезд X2000 уже миновал мост Орстабрун и приближался к Стокгольму, он позвонил Кристеру Мальму.

– С какой стати ты послал мне такой панический сигнал?

– А ты уже позавтракал? – поинтересовался Кристер.

– В поезде.

– О’кей. Приезжай ко мне домой, и я спроворю что-нибудь более серьезное.

– А вообще, о чем речь?

– Расскажу лично.

Микаэль доехал на метро до станции «Медборгарплатсен» и прогулялся до улицы Алльхельгонгатан. Дверь ему открыл друг Кристера Арнольд Магнуссон.

Последний начинал свою карьеру в Королевском драматическом театре и стал одним из самых популярных актеров Швеции. При встрече с ним в реальной жизни Микаэль всякий раз смущался – ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что он смотрит на какую-то рекламную афишу. Обычно Блумквиста никогда не впечатляли знаменитости, но Арнольд Магнуссон обладал характерной внешностью и ассоциировался с некоторыми персонажами из фильмов и телесериалов. Особенно с горячим, но справедливым комиссаром уголовной полиции Гуннаром Фриском из суперпопулярного сериала. Микаэлю казалось, что и Арнольд, и Гуннар Фриск следуют одному и тому же стереотипу поведения.

– Привет, Микке, – сказал Арнольд.

– Привет.

– Пошли на кухню.

Арнольд впустил его в квартиру.

Кристер Мальм поставил на стол только что испеченные вафли, варенье из морошки и свежезаваренный кофе. Не успел Микаэль сесть, как у него уже потекли слюнки, и он сразу накинулся на вафли. Мальм стал расспрашивать о событиях в Госсеберге, и Микаэль пересказал основные детали. Только приступая к третьей вафле, он собрался с духом и спросил, что же именно произошло.

– Пока ты находился в Гётеборге, у нас в «Миллениуме» возникла небольшая проблема, – сказал Кристер.

Блумквист поднял брови.

– Какая?

– Ничего особенного. Просто Эрика Бергер стала главным редактором «Свенска моргонпостен». Вчера был ее последний день в «Миллениуме».

Микаэль так и не донес вафлю до рта. Ему понадобилось некоторое время, чтобы оценить масштаб новости.

– Почему она ничего не сказала раньше? – наконец спросил он.

– Потому что хотела сообщить тебе об этом первому, а ты оказался вне досягаемости и в течение нескольких недель был совершенно недоступен. Она наверняка считала, что у тебя и без того полно проблем с делом Саландер. А поскольку ей хотелось рассказать тебе первому, она, естественно, ничего не говорила и всем нам, а время шло и шло… Так что постепенно ее начинала мучить совесть, и в конце концов ей уже просто стало невмоготу. А мы ничего не замечали.

Микаэль закрыл глаза.

– Черт возьми, – сказал он.

– Вот именно. А теперь все получилось наоборот – ты узнал об этом последним из всей редакции… Мне захотелось рассказать тебе об этом, чтобы ты понял, как обстояло дело, и не подумал, что кто-то действовал за твоей спиной.

– А я так и не думаю. Но, боже мой… Здорово, конечно, что она получила эту должность, если ей так хотелось работать в «Свенска моргонпостен»… Но нам-то, черт возьми, что теперь делать?

– Начиная со следующего номера мы поручаем Малин исполнять обязанности главного редактора.

– Малин?

– Если, конечно, ты не хочешь быть главным редактором…

– Нет, я пока еще не совсем офонарел.

– Я почему-то так и думал. Стало быть, главным редактором будет Малин.

– А кто будет ответственным секретарем?

– Хенри Кортес. Он уже проработал у нас четыре года, так что ему уже пора бы покинуть курсы начинающих журналистов.

Микаэль обдумывал эти новости.

– А от моего мнения уже ничего не зависит? – наконец поинтересовался он.

– Почти ничего, – сказал Кристер.

Блумквист сухо усмехнулся.

– О’кей. Пусть будет так, как вы решили. Малин – боец, но ей не хватает решимости, а Хенри частенько порет горячку. Нам придется не спускать с них глаз.

– Ну, мы и не будем спускать.

Микаэль сидел, молча думая о том, как им будет не хватать Эрики. Будущее журнала представлялось ему весьма туманным.

– Мне надо позвонить Эрике и…

– Думаю, не стоит.

– Как это?

– Она спит в редакции. Можешь пойти и разбудить ее.

Микаэль обнаружил Эрику Бергер на раздвижном диване в ее собственном кабинете. Она спала сном младенца. Всю ночь Эрика опустошала ящики письменного стола и книжные полки, собирая свои личные вещи и бумаги, которые ей хотелось сохранить; в итоге получилось пять больших коробок. Микаэль долго смотрел на Эрику из дверей, а потом вошел, сел на край дивана и разбудил ее.

– Какого черта ты не пошла спать ко мне домой, раз уж не успевала вернуться домой? – спросил он.

– Привет, Микаэль, – сказала Эрика.

– Кристер мне все рассказал.

Она уже начала что-то говорить, но Блумквист наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Ты сердишься?

– Я просто взбешен, – сухо сказал он.

– Прости меня. Я просто не смогла отказаться от такого предложения. Но сейчас мне кажется, что я поступаю неблагородно и бросаю «Миллениум» в самый неподходящий момент, как раз когда надо выпутываться из крайне тяжелой ситуации.

– Я не чувствую себя вправе упрекать тебя в том, что ты бежишь с корабля. Ведь два года назад я и сам ушел отсюда, оставив тебя одну в еще более сложной ситуации, чем сейчас.

– Это разные вещи. Ты взял тайм-аут. А я ухожу насовсем, да еще и скрывала это… Прости меня, мне ужасно жаль.

Микаэль помолчал, а потом улыбнулся.

– Ничего не попишешь. Значит, пришло время. A woman’s gotta do what a woman’s gotta do and all that crap[12].

Эрика улыбнулась. Она говорила ему то же самое, когда он уезжал в Хедебю. Блумквист протянул руку и по-дружески потрепал ее по волосам.

– То, что ты хочешь уйти из нашего психодрома, я могу понять. Но мне потребуется некоторое время, чтобы смириться с тем, что тебе захотелось возглавить самую чопорную газету Швеции, предназначенную для твердолобых консерваторов.

– Кстати, там работает довольно много барышень.

– Да ты только взгляни на первую полосу. Там же все anno dazumal[13]. Вот уж не думал, что ты чокнутая мазохистка… Может, пойдем глотнем кофе?

Эрика села.

– Я должна узнать, что же все-таки произошло ночью в Гётеборге.

– Я уже начал писать свой опус на эту тему, – сказал Микаэль. – Когда мы его опубликуем, это будет настоящая сенсация.

– Не мы. Теперь уже вы.

– Знаю. Мы опубликуем его накануне судебного процесса. Надеюсь, ты не собираешься забрать этот материал с собой в «Свенска моргонпостен»? На самом деле мне бы хотелось, чтобы ты написала кое-что об истории Залаченко, пока еще в «Миллениуме».

– Микке, я…

– Я понимаю. Это будет прощальная колонка главного редактора. Можешь написать ее, когда появится вдохновение. Конечно, мы ее не опубликуем до суда, когда бы его ни назначили.

– По-моему, это не слишком удачная идея. Но о чем я должна, по-твоему, написать?

– О морали, – сказал Микаэль. – Это будет эпопея о том, как одного из наших сотрудников убили только потому, что государство проигнорировало свои обязанности пятнадцать лет назад.

Блумквист мог больше ничего не объяснять. Эрика Бергер уже точно знала, что он имеет в виду. Она призадумалась: ведь когда убили Дага Свенссона, она стояла у руля корабля.

А ведь Микаэль прав – она действительно должна написать статью.

– О’кей, – сказала Эрика. – Последнюю колонку главного редактора.

Глава 4

Суббота, 9 апреля – воскресенье, 10 апреля

К часу дня в субботу прокурор Мартина Франссон из Сёдертелье уже приняла решение. События на лесном кладбище под Нюкварном принимали очень серьезный оборот. Начиная со среды, когда Паоло Роберто провел там, на складе, боксерский матч с Рональдом Нидерманом, сотрудники уголовного отдела много часов подряд трудились сверхурочно.

Пришлось расследовать как минимум три убийства, жертвы которых были захоронены в окрестностях Нюкварна, одно похищение и умышленное причинение тяжкого вреда здоровью подруги Лисбет Саландер – Мириам By. Да еще и поджог. К эпизоду в Нюкварне примыкал и инцидент в Сталлархольме. Вообще-то им занимались полицейские округа Стренгнес, лена Сёдерманланд, но ключевым персонажем там был Карл Магнус Лундин из «Свавельшё МК». Лундин и сейчас находился в больнице, в Сёдертелье, – с загипсованной ногой и стальным штырем в челюсти. В целом же всеми убийствами занималась полиция лена, а значит, последнее слово останется за столицей.

В пятницу решался вопрос о процедуре задержаний. Лундин непосредственно причастен к событиям в Нюкварне. В конце концов выяснилось, что склад принадлежит компании «Медимпорт», которой в свою очередь владеет Аннели Карлссон, пятидесяти двух лет, проживающая в Пуэрто-Банус, в Испании. Она доводилась кузиной Магге Лундину, ни к каким преступлениям не была причастна и в данном случае скорее всего просто выполняла роль ширмы.

Мартина Франссон захлопнула папку с материалами предварительного следствия. Дело все еще находилось на начальной стадии, и, чтобы передать его в суд, требовалось заполнить еще несколько сотен страниц. Но некоторые вопросы требовали своего немедленного разрешения. Мартина Франссон взглянула на коллег из полиции.

– У нас хватает доказательств, чтобы возбудить дело против Лундина за участие в похищении Мириам By. Паоло Роберто подтвердил, что именно Лундин сидел за рулем фургона. Я также намерена задержать его как вполне вероятного участника поджога. С обвинением в убийстве трех человек, раскопанных на этом участке, мы пока подождем – до тех пор, по крайней мере, пока все останки не будут идентифицированы.

Полицейские кивали. Они и не сомневались, что она примет именно такое решение.

– А как мы поступим с Сонни Ниеминеном?

Мартина Франссон листала досье Ниеминена, которое лежало у нее на столе.

– У него вполне впечатляющий послужной список. Грабежи, незаконное ношение оружия, драки, причинение тяжкого вреда здоровью, убийства, наркобизнес… Его задержали вместе с Лундином недалеко от Сталлархольма. Я ни капли не сомневаюсь в том, что он замешан, – иначе просто быть не может. Но проблема заключается в том, что у нас нет против него никаких улик.

– Он утверждает, что никогда не бывал на складе в Нюкварне и что просто поехал с Лундином покататься на мотоциклах, – сказал инспектор из Сёдертелье, занимавшийся Сталлархольмом. – Он утверждает, что понятия не имел, зачем Лундин туда поехал.

Мартина Франссон теперь размышляла: не удастся ли ей как-нибудь навязать это дело столичному прокурору Рикарду Экстрёму?

– Ниеминен отказывается рассказывать, что произошло, но категорически отрицает свою причастность к преступлению, – продолжал инспектор по уголовным делам.

– Выглядит так, будто они с Лундином стали в Сталлархольме невинными жертвами, – сказала Мартина Франссон, раздраженно постукивая пальцами по столу. – А Лисбет Саландер? – произнесла она неуверенно. – Ведь речь идет о девушке, с виду похожей на подростка, ростом сто пятьдесят сантиметров. Вряд ли ей хватило бы физических сил, чтобы справиться с Ниеминеном и Лундином.

– Если только она не была вооружена. Пистолет может отчасти компенсировать ее скромные физические данные.

– Но это не совсем соответствует картине случившегося.

– Вот именно. Она использовала слезоточивый газ и ударила Лундина ногой в пах и в лицо – и с таким остервенением, что раздробила ему яичко, а потом и челюсть. Выстрел в стопу, вероятно, последовал уже после избиения. Но почему-то мне не верится, что пистолет принадлежал ей.

– Лаборатория судебной экспертизы идентифицировала оружие, из которого стреляли в Лундина. Польский пистолет «Пи-восемьдесят три ванад» с патронами от «макарова». Его обнаружили в Госсеберге под Гётеборгом, на нем остались отпечатки пальцев Лисбет Саландер. Мы почти со стопроцентной уверенностью можем предположить, что она привезла его с собой в Госсебергу.

– Все верно. Но номер серии показывает, что пистолет четыре года назад похитили во время ограбления оружейного магазина в Эребру. Грабителей потом задержали, но от оружия они успели отделаться. Среди них была одна местная знаменитость, он баловался наркотиками и вращался в кругах, близких к «Свавельшё МК». Мне все-таки хотелось бы верить, что этот пистолет принадлежал либо Лундину, либо Ниеминену.

– Возможно, пистолет находился у Лундина, а Саландер решила его разоружить, выстрелила и попала ему в ступню. Я имею в виду, что она в любом случае не собиралась его убивать. Он ведь жив.

– Или прострелила ему ногу из садистских побуждений, как знать… Но каким образом она справилась с Ниеминеном? У него же нет видимых повреждений.

– На самом деле, есть. У него два маленьких ожога на груди.

– Как они появились?

– Скорее всего, благодаря электрошокеру.

– Значит, Саландер имела при себе электрошокер, баллон со слезоточивым газом и еще пистолет? На сколько же все это потянет… Нет, я почти убеждена в том, что оружие привез с собой Лундин или Ниеминен, а она просто его отобрала. При каких именно обстоятельствах ранили Лундина, мы не сможем до конца прояснить, пока когда кто-нибудь из участников инцидента не заговорит.

– О’кей.

– Стало быть, мы задерживаем Лундина, – на тех основаниям, которые я уже перечислила. И напротив, на Ниеминена у нас ничего нет. Поэтому я и намереваюсь после обеда отпустить его восвояси.

Сонни Ниеминен покидал следственный изолятор полицейского управления в Сёдертелье в мерзком настроении. У него пересохло в горле, и он первым делом заглянул в табачную лавку, купил бутылку «Пепси» и на ходу опрокинул ее в себя прямо из горла. Потом купил еще пачку сигарет «Лаки страйк» и коробку жевательного табака. Включил мобильный телефон, убедился,