Часть третья
Он появился позже других, опоздал, ворвался в комнату, как-то неловко, неуклюже, задел дверной косяк, порвал рукав. Долго извинялся за опоздание, хотел кинуться всем пожимать руки, мы его осадили прочь, садись, давай, бери пирог.
Он закричал, что ему нужен не абы какой кусок пирога, а особенный, его, там, где его событие.
Мы только посмеялись над ним, спохватился, голубчик, раньше приходить надо было, бери, что осталось.
Он настаивал. Назревала драка. Маленькое побоище в раю.
К счастью, он вовремя увидел последний кусок, кусок, который никто не брал. Именно тот кусок, который был так нужен ему.
Там и ничего особенного не было в этом куске, какие-то юношеские мечты, какие-то подростковые комплексы, поздние сумерки, проселочная дорога, вышел из автобуса, зашагал в сторону деревни. Когда за лесом упала звезда. И как дурак побежал по просеке за звездой, почему-то хотелось подобрать ее, как выпавшего из гнезда птенчика…
Короче, всякая чепуха, да он весь и был такой чепуховый, этот, последний, опоздавший.
Он взял свой кусок пирога.
Мы думали, он сядет рядом с нами и будет жевать, блаженно прикрывая глаза.
Он не сел рядом с нами.
Встал и вышел.
Куда-то в никуда.
У него у одного получилось выйти отсюда. Он один видел выход из круглой комнаты.
Часть первая
Я сидел за круглым столом в круглой комнате, оглядывал лица людей, сидящих со мной.
Их было много, все никак не мог сосчитать, сколько, всякий раз выходило по-разному. А может, их число и правда менялось.
По левую руку от меня сидел я сам.
И по правую руку от меня сидел я сам.
И напротив меня сидел я сам. И дальше, по кругу, много меня самих. Разных меня, одни были злые, другие добрые, одни счастливые, другие – обиженные на судьбу, одни – влюбленные и любящие, другие, – жаждущие мести.
А до этого я умер.
Умер как-то тихо, незаметно, во сне, даже сам удивился, что все случилось так быстро. А ведь врач обещал еще месяца два, я еще думал, как за два оставшихся месяца выберусь на море, сожгу кой-какие письма, и на тебе… Ау-у, доктор, вы мне еще два месяца должны.
А потом был рай.
Нет, не рай.
Потом был…
Нет, и не ад.
Что-то пограничное. Промежуточное. Загробное.
Где я сидел за круглым столом в круглой комнате. Один – во множестве ипостасей.
А перед нами на столе стоял пирог, заботливо разрезанный на дольки. Пирог – на котором глазурью и джемом был нарисован циферблат, только вместо часов были года. С восемьдесят пятого по пятьдесят пятый, уже не тысяча девятьсот а две тысячи.
Вся моя жизнь.
Мы взяли по куску пирога. Каждый взял себе событие по душе, Влюбленный Я взял последний вечер с ней, где луна разлилась по волнам, Деловой Я остался со своим Святогором, Ненавидящий Я снова и снова прокручивал, как вложил в один удар всю свою ненависть…
Мы переживали, пережевывали – раз за разом то, что невозможно было откусить и пережевать, пережить до конца.
Наверное, это все-таки был рай.
Жую пирог времени, который невозможно разжевать.
