Часть третья
Он появился позже других, опоздал, ворвался в комнату, как-то неловко, неуклюже, задел дверной косяк, порвал рукав. Долго извинялся за опоздание, хотел кинуться всем пожимать руки, мы его осадили прочь, садись, давай, бери пирог.
Он закричал, что ему нужен не абы какой кусок пирога, а особенный, его, там, где его событие.
Мы только посмеялись над ним, спохватился, голубчик, раньше приходить надо было, бери, что осталось.
Он настаивал. Назревала драка. Маленькое побоище в раю.
К счастью, он вовремя увидел последний кусок, кусок, который никто не брал. Именно тот кусок, который был так нужен ему.
Там и ничего особенного не было в этом куске, какие-то юношеские мечты, какие-то подростковые комплексы, поздние сумерки, проселочная дорога, вышел из автобуса, зашагал в сторону деревни. Когда за лесом упала звезда. И как дурак побежал по просеке за звездой, почему-то хотелось подобрать ее, как выпавшего из гнезда птенчика…
Короче, всякая чепуха, да он весь и был такой чепуховый, этот, последний, опоздавший.
Он взял свой кусок пирога.
Мы думали, он сядет рядом с нами и будет жевать, блаженно прикрывая глаза.
Он не сел рядом с нами.
Встал и вышел.
Куда-то в никуда.
У него у одного получилось выйти отсюда. Он один видел выход из круглой комнаты.
Часть первая
Я сидел за круглым столом в круглой комнате, оглядывал лица людей, сидящих со мной.
Их было много, все никак не мог сосчитать, сколько, всякий раз выходило по-разному. А может, их число и правда менялось.
По левую руку от меня сидел я сам.
И по правую руку от меня сидел я сам.
И напротив меня сидел я сам. И дальше, по кругу, много меня самих. Разных меня, одни были злые, другие добрые, одни счастливые, другие – обиженные на судьбу, одни – влюбленные и любящие, другие, – жаждущие мести.
А до этого я умер.
Умер как-то тихо, незаметно, во сне, даже сам удивился, что все случилось так быстро. А ведь врач обещал еще месяца два, я еще думал, как за два оставшихся месяца выберусь на море, сожгу кой-какие письма, и на тебе… Ау-у, доктор, вы мне еще два месяца должны.
А потом был рай.
Нет, не рай.
Потом был…
Нет, и не ад.
Что-то пограничное. Промежуточное. Загробное.
Где я сидел за круглым столом в круглой комнате. Один – во множестве ипостасей.
А перед нами на столе стоял пирог, заботливо разрезанный на дольки. Пирог – на котором глазурью и джемом был нарисован циферблат, только вместо часов были года. С восемьдесят пятого по пятьдесят пятый, уже не тысяча девятьсот а две тысячи.
Вся моя жизнь.
Мы взяли по куску пирога. Каждый взял себе событие по душе, Влюбленный Я взял последний вечер с ней, где луна разлилась по волнам, Деловой Я остался со своим Святогором, Ненавидящий Я снова и снова прокручивал, как вложил в один удар всю свою ненависть…
Мы переживали, пережевывали – раз за разом то, что невозможно было откусить и пережевать, пережить до конца.
Наверное, это все-таки был рай.
Жую пирог времени, который невозможно разжевать.
Начинается новая жизнь, большая, светлая, когда все дороги открыты, когда кажется, все темное, тревожное, детские все обиды, остались там, там, в маленьком городке…
Я еще не знаю, что меня ждет…
Кусаю пирог времени.
Жую время.
Смакую.
Ненавижу.
Снова и снова жую кусок пирога, который не могу разжевать. Снова и снова кусаю пирог времени, который не могу откусить.
– Любишь меня? – она смотрит на меня, пропитанная солнцем, будто сотканная из солнечных лучей.
Луна утонула в море, растеклась по волнам.
– Люблю.
– Сильно? – она щурится, кажется, светится изнутри. Теперь знаю, куда вечером уходит солнце. Остается – в ней.
– Как сильно?
– Сильно-сильно.
То ли волны бегут мимо, то ли весь остров бежит по волнам.
– А как сильно-сильно?
В ее глазах пляшут солнечные зайчики. И так странно, солнца нет, а солнечные зайчики пляшут.
– А вот как отсюда, и до луны.
– Всего-то?
Кажется, она обиделась. Она всегда вот так обижается, уголки губ скользят вниз.
– Ну нет, нет… как отсюда и до соседней галактики.
Пальмы над нами шепчутся со звездами.
– Нет. как отсюда, так до края вселенной.
– Всего-то?
Кусаю губы. Не знаю, что ей еще нужно. Все равно, нет в мире таких расстояний, чтобы сравнить с тем, как я ее люблю.
Луна отражается в каждой песчинке на берегу.
Идем к отелю. Рука об руку. Душа ждет чего-то трепетного, волнующего, чуда какого-нибудь, вот явится джинн из арабских сказок и унесет в волшебный дворец, или…
Народы, великие и малые, высокоразвитые и отсталые, народы, которые ходят через порталы и народы, которые греют свои дома огнем, народы, которые объединились в коллективный разум и народы, которые строят храмы. Скрип повозок, шорох шин, гул самолетов, сигналы телефонов, ржание лошадей, заунывное мычание волов, окрики людей, которые в толпе потеряли своих близких. Люди идут к порталу, за которым начинается мост в новый мир… и оторопело замирают. Задние ряды напирают на передние, кто-то кричит, кого-то разгоняют полицейские.
Что же случилось?
Стоящие впереди люди изумленно смотрят на пустоту, которая открывается по ту сторону портала. Где-то далеко-далеко впереди мерцал второй портал, но до него нужно было идти и идти… как же это сделать?
Неужели КМ не построил обещанный мост?
Люди не сразу поняли, что мост есть, но он… невидим. Да, мост был невидимым, и нужно было превозмочь себя, свой страх, идти по пустоте, стараясь не смотреть в бездну. Кто-то осторожно пробовал мост ногой, кто-то становился на четвереньки, кто-то бился в истерике, не хотел идти по мосту, кого-то вели под руки. Удивительно, но животные не боялись пустоты, доверчиво шли на мост. Люди чувствовали границы моста, стоило кому-то подойти слишком близко к краю – у него мучительно холодело сердце, путник отступал. Вот кто-то с пытливым умом смотрит в черную бездну, оступается, летит с моста, тает в пустоте обреченный крик, то есть, простите, крик обреченного, вот видите, и у меня, бывалого писателя, случаются огрехи.
Люди входят в портал будущего. Скрипят повозки, погонщики подгоняют животных, ревут моторы, кто-то жмет на газ, летчики ищут пустыри, пригодные для посадки. Здесь нелишне вспомнить и тех, кто летел в самолетах, для которых не нашлось посадочной полосы, показать отчаянные попытки посадить крылатую машину, ужас пассажиров, наскоро набросанные предсмертные записки, боль, смерть…
Но что это? Мост начинает подрагивать, больше, сильнее, кажется, он уже не может выдержать тяжести идущих людей. Так и есть: мост еще не обесточен, но стремительно теряет энергию. КМ пытается подзарядить мост, открывает все запасные источники энергии, какие находит. И здесь, автор, вы бы хоть потрудились показать волнение КМ, его раздумья, его страх, внутреннюю борьбу, ведь он колебался между спасением своей жизни и спасением жизни всех тех, кто шел по мосту…
А что у вас, уважаемый автор?
Тогда КМ отдал энергию своей последней копии, чтобы перезарядить мост.
Во-первых, меня убивает фраза – перезарядить мост. Это вам что, автомат Калашникова? А во-вторых, когда человек жертвует собой, чтобы спасти других людей – об этом можно написать и поинтереснее, и поживее, так, чтобы у читателя слезы навернулись на глаза. Сразу видно, что для вас смерть КМ ничего не значит, да это и неудивительно – мир быстро забывает своих героев. Посмотрел бы я на вас, автор, на месте КМ, посмотрел бы я, смогли бы вы не то что отдать себя на энергию моста – а вообще выбраться из своего уютного мирка, чтобы что-то изменить?
Лично я сомневаюсь.
…Мир, который КМ выдумывал сам для себя, крылатые циферблаты, крылатые скрипки, дома, живущие на тоненьком месяце, ключи, растущие на деревьях, опрокинутые города, где над головой асфальт, а под ногами небо, и нужно ходить по проводам, чтобы не упасть… Ну это у всех, фантазия есть, так почему бы не сделать.
Это-то все да…
А вот что такое КМ на самом деле, Эрчибелд не знает.
Весь город изрезан на тонкие рельсы трамваев,
И так нестерпимо в простреленной ветром груди.
Идет – от холодных дождей в переулках скрывается
Вон тот человек, у которого все впереди.
А все впереди – под снегами хрустальные улицы,
Какой-то великой тюрьмы крепостная стена,
И что там судьбою от скуки случайно насулено,
Про то разрешите хотя бы сегодня не знать.
Хотя бы сегодня поверить в свой жребий не брошенный,
Хотя бы сегодня закрыть на дорогу глаза,
Хотя бы сегодня поверить во что-то хорошее,
Хотя бы сегодня успеть обернуться назад.
(это Тори)
