Сигурд
Быстрый меч
Алексей Пишенин

© Алексей Пишенин, 2016

© Вадим Брыксин, дизайн обложки, 2016

Редактор Ольга Мотовилова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Звезды хорошо видны и сквозь решетку. Смотреть на них со дна ямы гораздо веселее, чем на пустое небо, даже если по нему время от времени проплывают облака. Когда-то отец учил меня по звездам определять путь корабля. Но это было давно, и звезды здесь не те. Путеводную звезду видно только, если встать во весь рост и прижаться спиной к южной стене ямы. Зато Пятиугольник1 кружится прямо над головой, и по нему легко понять, когда близится утро.

Ночью надо спать, если хочешь сохранить силы. Но сон не идет. К тому же, каким бы сильным ты ни был, удержать четырех коней, которые тянут твои руки и ноги в разные стороны, вряд ли удастся. Особенно если рядом стоят конюхи с кнутами. Так что оставшиеся две ночи можно следить за звездами. А днем уворачиваться от камней, которые время от времени кидают сверху, чтобы заставить тебя встать и дать рассмотреть получше.

Я думаю, мои сторожа неплохо зарабатывают на том, чтобы дать всем желающим посмотреть на Сигурда Грозу Саксов, прежде чем четверка коней разорвет его на части. О таком можно рассказывать детям и внукам. «Ростом он был с медведя, а ручищи – толстые, как стволы деревьев»! Хотелось бы и мне, чтобы все было так. Тогда бы я наверняка смог дотянуться до решетки, которой накрыта моя яма, повиснуть на ней, упереться ногами в стену и сдвинуть ee в сторону. Видно, кому-то из сторожей такая мысль не давала покоя, поэтому меня и посадили на цепь. А, может, так приказал сам тан2 Годред. Что ж, в предусмотрительности ему не откажешь.

А еще в набожности… Почему нельзя казнить пленника в день рождения Белого Христа? Разве Белый бог не порадовался бы смерти того, кто убил стольких его почитателей? По мне, это было бы ему отличным подарком на праздник. Но как бы там ни было, мне подарили еще один день и еще одну ночь в яме. Годред так и сказал, что я должен быть благодарен Белому Христу за эту милость. Еще один день и еще одна ночь ожидания смерти. Годред знает, как надо мстить.

Еще один день и еще одна ночь, чтобы думать о том, какой же я глупец! Как просто я попался в ловушку! Похоже, мои враги знают меня лучше, чем я себя сам. Ну, насколько надо поглупеть, чтобы не заметить, будто меня, как волка, обкладывают загонщики! Как надо ослепнуть, чтобы не догадаться о приближающейся западне! А я, видя опасности, только смеялся, чтобы показать, что не принимаю их всерьез.

А чего стоил суд тана Годреда? Это была простая месть, которую седобородый тан выдал за освященное веками правосудие. С другой стороны, ему и впрямь было, за что отплатить мне. Только четвертование – это все же слишком даже для мстительного старика. Но я смеялся ему в лицо, выслушивая приговор – ведь я хёвдинг3 и сын хёвдинга, и мне пристало идти на смерть с улыбкой. Возможно, когда-нибудь, кто-то из наших скальдов4 услышит о моей участи, сложит песню, и мое имя прославится. Я вспоминал о ярле Рагнаре, которого восточные англы умертвили в яме с гадюками. Плач о нем облетел весь Север, и немало воинов пришло под стяг с вороном, что подняли сыновья Рагнара, поклявшись отомстить.

Годреду мой смех не понравился. И приговор, что он мне вынес, мало кто назвал бы справедливым.

Я знаю, что заслуживаю смерти, как всякий викинг, от которого в походе отвернулась удача. Но даже Годред не смог найти свидетелей того, что я убивал безоружных или священников. Поэтому смерть моя должна быть быстрой и чистой. Сам бы я выбрал удар меча. Но согласился бы и на топор. Однако я видел, что Годреду это не кажется слишком зрелищным. Вырезать мне на спине кровавого орла – вот, что выбрал бы он, если бы за его спиной не стояли священники, нашептывающие, что христиане не должны уподобляться разбойникам, приходящим из-за моря. Что ж, и за это стоит поблагодарить Белого Христа. Теперь я умру быстро. Мучительно, но быстро. А Годред сможет показать саксам, как он мстит за их страдания. Как будто смерть одного воина защитит их от новых набегов!

А ведь было время, когда я готов был поселиться среди саксов и мирно сеять хлеб на этих тучных полях. Но только это было давно. Так давно, что если начать рассказывать, то можно проговорить день и ночь. Ровно столько, сколько мне осталось жить. Но лучше вспоминать, чем думать о четверке коней, рвущихся в стороны. Когда же все началось? Неужели прошло уже три года?

Глава 1

Осенний ветер трепал мой плащ, но солнце припекало еще совсем по-летнему. На небе не было ни облачка, и морская пена светилась серебром. Мы ехали вдоль берега, и то была шестнадцатая осень моей жизни.

Нас было трое: я, Асгрим Законник, мой одногодок, и Токе, который был на два года старше нас, и поэтому считался нашим вождем. Токе был бы нашим вождем, даже если бы был младше, ведь он был сыном ярла5 Паллига, правителя всего острова Фюн, и в его в жилах текла королевская кровь. А мы с Асгримом – были сыновьями простых бондов6. Ярл Паллиг приходился внуком старому конунгу7 Горму, племянником конунгу Харальду Синезубому, тому, что объединил всю Данию, и двоюродным братом конунгу Свейну, прозванному Вилобородым за длинную бороду, что перед боем он заплетал в две косицы.

Асгрим, прозванный Законником за унаследованную от отца, жреца и законоговорителя8 на нашем острове, привычку рассуждать с умным видом, приходился Токе двоюродным братом, но по материнской линии. Поэтому королевской крови в нем не было. А значит, он был таким же свободным бондом, как и я. И нам полагалось во всем повиноваться Токе. И тот, важничая, ехал впереди нас, показывая дорогу. Это было бы не так смешно, если бы мы ехали куда-либо еще, но наш путь лежал в усадьбу моего отца, и я знал все повороты берега наизусть еще с той поры, когда отец впервые отвез меня в усадьбу ярла Паллига.

Тогда я думал, что это будет очень почетно жить в усадьбе у ярла. Но Токе быстро объяснил мне, что никакого почета здесь нет, ведь я не буду фостри – приемным сыном ярла. Да это и невозможно, потому что приемный отец не может быть выше по положению, чем отец настоящий. А буду я просто заложником на случай, если мой отец откажется платить дань ярлу, как он уже не раз делал. И место мое за столом будет между самым младшим дружинником и ценным домашним рабом.

Конечно, все было не так плохо. Ярл Паллиг хотел, чтобы мы с Токе подружились, потому что даже ярл не может править без поддержки свободных бондов. А мой отец был самым зажиточным бондом на всем восточном побережье острова Фюн. Да только Токе не хотел дружить – он хотел повелевать, даже когда ему было только пятнадцать. И вместо золота, которое по обычаю вождь раздает своим людям, Токе раздавал нам подзатыльники, ведь он был сильнее и старше любого нас. Всего нас было четверо: я и еще трое таких же заложников, а пятым в команде Токе был Асгрим Законник. И так продолжалось бы и по сей день, если бы мы не объединились с Асгримом и не накинулись на сына ярла за дровяным сараем. С тех пор он держал свои руки при себе, но по-прежнему ожидал, что мы будем ему подчиняться.

Теперь Токе вез меня домой, потому что мой отец ходил в поход с ярлом Паллигом и конунгом Свейном, и они убедились в его верности. На прощанье ярл подарил мне меч и сказал, что Токе с Асгримом проводят меня. Увидев меч, я так обрадовался, что даже путешествие вместе с Токе не показалось мне совсем ужасным. Я долго разглядывал разводы на лезвии и узоры на крестовине и яблоке и пробовал сбривать волоски на своей левой руке, чтобы оценить остроту лезвия. Мечу я дал имя: Драконий Клык. И теперь, ощущая его тяжесть у себя за спиной, я чувствовал себя могучим воином.

– Долго нам еще ехать? – спросил Асгрим, обращаясь ко мне. – Я уже хотел бы чего-нибудь съесть.

– Маленький Асгрим проголодался? – Токе обернулся к нам. – Время приложиться к мамочкиной груди?

– Вот к чьей бы груди я охотно приложился, – тут же ответил Асгрим, – так это к груди твоей мачехи. И никто бы меня от нее не оторвал. – Асгрим подмигнул мне.

Сначала лицо Токе стало гневным, но затем он рассмеялся:

– Что же, попробуй, и отец скормит тебя собакам. Простому бонду, такому, как ты, даже мечтать о дочери конунга не стоит… Если он хочет жить.

Конечно, они говорили о Гунхильд, молодой жене ярла Паллига, дочери Харальда Синезубого и сестре конунга Свейна. Свадьба состоялась весной, перед тем как ярл отправился в поход в земли англов и саксов. Гунхильд было столько же лет, сколько и нам с Асгримом, и она была красива, а Паллиг был старше ее лет на тридцать и казался нам стариком. Мы радовались, когда она проходила мимо, и всегда пытались завязать с ней разговор. Но Токе, мне казалось, ее ненавидел, считая недостойной занять место его умершей недавно матери.

– Если мне о ней даже мечтать нельзя, – Асгрим подъехал к Токе поближе, – может ты попробуешь ее очаровать? В тебе-то королевской крови много, ты нам сам об этом каждый день по три раза напоминаешь.

– Гунхильд – жена моего отца, и если ты об этом забыл, то сейчас я выбью тебе зубы, чтобы напомнить! – Токе делал вид, что сильно разгневан.

– Может, она и жена ярла Паллига, но я вижу, какими глазами ты на нее смотришь, когда думаешь, что тебя никто не видит. – Асгрим не испугался, потому что хорошо знал цену угрозам сына ярла.

Вот это была новость! Я как-то не замечал, что ненависть Токе напускная. Но сейчас Токе покраснел, и я понял, что Асгрим угадал.

– Я не знаю, что ты там видишь, – Токе справился с собой, – но я сейчас забью твои слова тебе в глотку!

– Да брось ты, Токе, браниться попусту, – Асгрим решил пойти на мировую. – Всем нам нравится Гунхильд. Но мы помним, что она жена твоего отца. И самое большое, на что кто-то из нас может рассчитывать, это просто скромный поцелуй. Но в губы, а не в темечко, не так, как мачеха целует своего пасынка. – Асгрим подмигнул мне. – Один поцелуй в знак того, что ей кто-то понравился. Я, думаю, мог бы этого добиться.

– Ты? – Токе скривился. – Да от тебя слишком воняет протухшей селедкой, чтобы она просто смогла к тебе приблизиться.

– Кое-кому нравится и протухшая селедка, если она лежит в бочке достаточно долго. Но, может, ты покажешь нам, как надо очаровывать дочерей конунга? – ехидно спросил Асгрим. – А то мы видим только, как ты увиваешься за толстухой Сив на поварне.

И Токе снова покраснел. Он любил похвастаться своими похождениями. Правда, обычно это были сказки о том, как он соблазнил дочь знатного бонда, имя которого он не может назвать, и было это где-то далеко, где нас не было. А в усадьбе отца в Оденсе Токе только увивался за служанками, впрочем, без особого успеха. Спеси ему было не занимать, а вот щедрым его даже близкий друг не назвал бы. Впрочем, друзей у него тогда не было.

– Если бы я захотел, – ответил Токе, – то Гунхильд забыла бы все и…

Асгрим не дал ему договорить:

– Мы все знаем твою похвальбу, Токе. Давай биться об заклад, что у нас с Сигурдом быстрее получится заработать поцелуй Гунхильд? Готов поставить свой серебряный браслет против твоего кольца, что не ты будешь первым.

Асгрим толкнул меня в бок, и я закивал. Потом он показал на браслет и кольцо на пальце Токе. Браслет на ярмарке в Оденсе оценили бы раза в два дороже кольца. Поэтому Токе не удержался:

– Я принимаю твой заклад. И вот увидишь, не пройдет и двух недель после нашего возвращения, как браслет станет моим.

Асгрим Законник кивнул и сказал:

– Только если я его потеряю, а ты найдешь. Готовься расстаться с кольцом, ведь мы заключили ряд.

И Асгрим первым стукнул пятками бока своего коня и унесся вперед. А мы поскакали за ним.

В усадьбе моего отца Харальда Бьёрнсона жизнь кипела. Не прошло еще и нескольких дней, как он вернулся из похода со своим кораблем и привез большую добычу. Вместе с ним из похода вернулись мои старшие братья: Бьёрн и Рагнар. Сейчас Бьёрн, который был старше меня всего на три года, гордо расхаживал по берегу и с видом хозяина отдавал приказания работникам, разгружавшим корабль.

Бьёрн был первым, кого я увидел из своей семьи. И он обрадовался, когда заметил меня. Улыбка у него оставалась такой же, как и полгода назад, хотя на щеках уже пробивалась светло-русая щетина. Брат обнял меня, как только я спрыгнул с коня. Потом он поприветствовал Асгрима и Токе.

– Это был славный поход, – сказал Бьёрн, показывая рукой на бочонки и сундуки, которые переносили с корабля в амбары. – Конунг англов и саксов Эдальрод был очень щедр к бедным мореходам и согласился выплатить нам шестнадцать тысяч марок серебра. Ты бы представить себе не мог такую кучу серебра в одном месте! Только чтобы пересчитать долю конунга Свейна, понадобилось три дня. А потом мы еще три дня делили нашу долю между собой. И это не считая того, что мы взяли в его стране до того, как Эдальрод запросил мира.

– Мой отец сказал, что саксы не приняли боя, испугавшись нашего войска. Эти трусы так боятся за свои жизни, что платят нам серебром вместо того, чтобы встретить железом, – влез в разговор Токе.

– Жалко, что тебя не было с нами, Токе Паллигсон, – ответил Бьёрн, – не то бы саксы не отделались так легко.

Мы с Асгримом улыбнулись, но лицо Бьёрна оставалось невозмутимым, и Токе решил, что ему льстят.

– Отец обязательно возьмет меня в следующий поход и даст корабль с командой, – сказал он.

– Тогда тебе уже сейчас стоит начать подбирать себе людей, – ответил Бьёрн. – Негоже идти в поход с людьми, с которыми не хлебал из одного котла и не спал у одного костра.

Все-таки Бьёрн за эти полгода сильно изменился. Стал рассудительным, как наш отец. И даже Токе нечего было ему возразить, ведь он-то ни в один поход пока не ходил. Мне казалось, что Паллиг слишком бережет своего наследника, однако сам ярл говорил, что с походами незачем спешить, их и так будет немало, а Токе лучше еще подучиться драться на мечах и копьях.

Тут меня кто-то хлопнул по плечу. Я обернулся и попал в объятия к своему второму брату Рагнару. По нему я скучал особенно сильно. Ведь он был всего на год старше меня, и до моего отъезда в усадьбу ярла мы почти не разлучались.

– Ты вырос, Сигурд, – сказал Рагнар. – И в следующий поход ты пойдешь с нами.

Сам Рагнар тоже подрос, и у него появилась полоска усов над верхней губой. Да и глядел он теперь как-то по-другому: увереннее и слегка снисходительно.

– В следующем походе Сигурд будет в моей команде, – снова вмешался в разговор Токе.

– Если так решит ярл Паллиг, – ответил Бьёрн. – Наш отец хотел бы, чтобы мы все трое были на одном корабле.

– Значит, идите ко мне в команду все трое, – сразу же нашелся Токе.

– И меня не забудьте взять, – в разговор вступил Асгрим, – когда у тебя будет корабль, Токе, – добавил он чуть погодя.

Бьёрн улыбнулся Асгриму, и, обняв меня за плечи, повел в нашу усадьбу.

Мои родители были рады, что все их дети наконец собрались под родной крышей. И в этот вечер в нашем доме никому не было отказа в пиве и мясе. Сначала всем за столом раздали ржаные лепешки, затем внесли блюда с жареной свининой, и я положил на свою лепешку здоровый кусок задней ноги. Я никогда не мог есть мало, когда на поварне хозяйничала моя мать. Асгрим тоже налегал на свинину и только Токе морщил нос, тихо бормоча, что ему больше по нраву селедка с овсянкой, чем подгорелое мясо.

За столом по левую руку от отца сидела вся наша семья: мать, двое моих братьев и две младших сестры – Гюда и Аса. А справа от отца сидели его люди – те, кто ходил с ним на одном корабле, его команда. Корабль у отца был не очень большим – с восемнадцатью парами весел, и в команде у него было сорок четыре человека, не считая моих братьев. По правую руку от отца сидел его кормщик, суровый старик Кетиль Борода, прозванный так за достававшую до пояса белую бороду. Кетиль раньше учил меня ходить под парусом. За ним сидел Маленький Аке, здоровущий, заросший бородой по самые глаза воин, обычно охранявший моего отца в бою. Следующим был Толстый Карк, такой высокий и широкий в плечах, что когда его ставили во главе клина воинов, ни одна стена щитов не могла перед ним устоять. Еще дальше сидел Эстейн Синий Змей, прозванный так за рисунок дракона на спине и шее, – я тогда считал его лучшим воином моего отца, ведь это он учил меня биться на мечах и копьях, стрелять из лука и скакать на коне. Эстейн был нашим оружейником и, наверное, самым хитрым в дружине. За ним сидели остальные дружинники, и я радовался, глядя, как они едят и пьют в нашем доме, в доме их вождя – моего отца.

С нашей стороны дальше за столом сидели наши соседи – те, что не ходили в поход, но кому не терпелось узнать о том, что произошло в стране англов и саксов. Как только первые куски мяса были проглочены, а первые рога пива выпиты, встал Гудмунд из Бовенсе, чья усадьба лежала к югу от нашей.

– Приятно видеть, когда славные воины возвращаются домой с богатой добычей, – начал он. – Но пока молодежь еще не выпила много пива и не начала хвастать своими подвигами, хотелось бы и нам услышать рассказ обо всем, что случилось в земле саксов. Расскажи нам об этом, Харальд, без пустой похвальбы, как пристало мудрому мужу.

Мой отец встал, поклонился, снова сел и начал свой рассказ:

– Я расскажу вам о том, что видел, и как мы бились с англами, саксами, ютами и даже осевшими там сто лет назад данами. И я буду звать их саксами, как в старину, хотя даже западные саксы с тех пор, как их конунг Адальстейн подчинил себе север с Йорвиком9, теперь все чаще называют себя англами, а свой остров – Англией.

Отец отхлебнул пива в тишине и продолжил:

– Знаете вы, что наш конунг Свейн и Олаф сын Трюггви, вождь из Норвегии, уже второй год были в походе в земле саксов. Прошлым летом, слышали вы, наверное, прошли Свейн с Олафом вдоль всего севера Англии, и не было ни одной крепости, которая бы перед ними устояла. А войско саксов, что собралось против них, разбежалось, едва заслышало их боевой клич. Взяли они и Йорвик и там зазимовали. И Свейн задумал на следующий год идти на юг и послал в наши земли за людьми, потому как на юге больше крепких городов, и с малой силой их не взять. Тогда нас собрал ярл Паллиг и весной повел за собой.

Отец сидел, широкоплечий, с густой расчесанной частым гребнем бородой, со светло-русыми волосами, в которых еще не пробивалась седина, и хотя говорил он о том, что всякому здесь было известно, никто не осмеливался его перебить. Но вот он стал рассказывать о том, что случилось этим летом, как бились они под стенами самого большого города англов Лунденбурга10, как два раза приступали к стенам и два раза отступали и как бились за мосты на реке Темзе. Тут все уже совсем затаили дыхание – никто не хотел пропустить ни одного слова. Только иногда тишина прерывалась одобрительными возгласами, когда в рассказе кто-то из наших воинов сражал какого-нибудь особенно опасного противника. Потом отец рассказал, как вожди совещались и как решили уйти от Лунденбурга на юг и начать разорять тамошнее побережье.

– И вот как-то утром сидим мы в нашем стане, осаждая небольшой городок саксов, и тут видим: к нам идет множество людей в странных одеждах, – продолжал отец. – Мы поначалу подумали, что король Эдальрод решил напустить на нас колдунов, раз уж войско его разбегается, как только увидит нашу стену щитов. Но затем наши конные окружили колдунов, и те оказались священниками Белого Христа, которых конунг Эдальрод послал к нам говорить о мире. Тут уж мы обрадовались, потому как решили, что о серебре говорить со священниками намного легче, чем с бывалыми воинами. Но не тут-то было! Священники оказались жадными, как гномы. Дни шли за днями, а мы все никак не могли прийти к согласию – ведь торговаться приходилось за каждую марку. Под конец конунг Свейн сказал, что его воины готовы в тот же день снова уйти в набег на земли конунга Эдальрода и велел седлать коней. Он сказал, что, по слухам, в землях западных саксов остались еще монастыри, в которых давно не молились северные мореходы. Только тогда священники согласились заплатить дань, приличную для таких бывалых воинов, как мы. И всего вышло шестнадцать тысяч марок чистейшего серебра!

Тут раздались довольные крики, а иные завистливо цокали языками. Но отец продолжил:

– Но и тут священники взяли свое. Конунг Свейн, едва получив нашу долю, сразу отправился домой, а Олаф сын Трюггви попал под их чары и согласился принять веру в Белого Христа. Он остался зимовать в Англии, и его люди говорили, что до весны немало серебра, что им заплатили, перекочует обратно в руки саксов.

Тут опять встал Гудмунд из Бовенсе:

– Скажи, Харальд, верно ли говорят, что земли в Англии плодородны, а зима намного мягче, чем у нас?

– Это правда, Гудмунд, каждый из нас охотно поменял бы свой надел здесь на такой же надел в Англии, – ответил отец.

– Тогда скажи, Харальд, не было бы мудрее брать с англов не серебро, а землю, как делали наши прадеды при сыновьях Рагнара?

Гудмунд вспомнил о том, что происходило больше ста лет назад, когда далекие предки нашего конунга Свейна, сыновья Рагнара Кожаные Штаны, захватили три из четырех королевств в Англии. Многие бонды из наших мест переселились тогда в Йорвик и в земли восточных англов. Да только потом все их владения снова попали под руку конунга саксов.

– Твоя правда, Гумунд, – согласился отец. – Лучше бы нам было взять с саксов дань землей. Как ты, возможно, слышал, лет десять назад на пиру у своего отца наш конунг Свейн поклялся, что подчинит себе всю Англию. Однако не все, что хочешь, сразу получаешь. Олаф сын Трюггви разбил восточных англов три года назад, и все думали, что теперь некому будет встречать нас с оружием на их берегах. Но куда бы мы ни приходили, мы видели и пеших, и конных в броне. И не сказал бы я, что кто-то из них готов был бы поделиться своей землей. А сказал бы, что у конунга Эдальрода воинов побольше, чем у нас. Да только вожди их не ладят промеж собой.

Тут в разговор вступил Эстейн Синий Змей:

– Пока еще саксы слишком сильны, чтобы отдать нам самое дорогое, что у них есть – свою землю. Но их конунг – никудышный воин, а его советников никто не назовет мудрыми. Пройдет время, саксы устанут платить нам дань и отвернутся от своего конунга. И тогда конунг Свейн примет их под свою руку и даст им мир.

– А все воины Свейна получат землю, – добавил отец.

Тут все радостно заревели, и Гудмунд провозгласил здравицу за конунга Свейна. Мои братья пошли и сели среди воинов. И только мне было не совсем радостно. Лицо у меня, видно, было таким мрачным, что Асгрим подошел, уселся рядом и спросил меня:

– Кое-кто бы сказал, что ты только что проглотил живую лягушку и теперь боишься открыть рот, чтобы она не выпрыгнула наружу. Неужели тебе не весело на празднике в честь возвращения твоего отца и братьев?

Мне пришлось ответить:

– Я – младший сын своего отца. Усадьба, где мы пируем, достанется моему старшему брату Бьёрну. Приданое матери будет разделено между моими сестрами. Мне и моему брату Рагнару нужна своя земля, а где ее взять, коли нет серебра? А как добыть серебра, если все время сидеть дома, а не ходить в походы?

Асгрим кивнул в сторону Токе, что налегал на свинину, хотя и назвал ее подгорелой.

– Токе старше нас, но еще ни в один поход не ходил. Так что всему свое время.

– Ха, – усмехнулся я, – все знают, что два года назад ярл Паллиг дал своей умирающей жене клятву не брать его в походы три года. Но на следующий год Токе пойдет в поход, и у него будет свой корабль. А кого из нас возьмет с собой отец?

– Ты говорил, что Бьёрн собирается жениться, – ответил Асгрим. – Возможно, с молодой женой он захочет остаться дома?

Я показал Асгриму на Труду, дочь Гудмунда из Бовенсе, которую сватали за моего брата. У нее были близко посаженные глаза, крючковатый нос и вечное недовольство на лице.

– Тебя бы удержала дома жена, если бы она была похожа на Труду?

Асгрим задумался:

– Кое-кто сказал бы, что она похожа на гусыню, но, возможно, я просто не могу разглядеть ее достоинств.

– Да, – я рассмеялся и зашептал ему на ухо, – ее достоинств ты тут не разглядишь, но они есть. Во-первых, это ее приданое…

Асгрим хлопнул меня по плечу:

– Можешь не продолжать. Этого хватит.

Но я продолжил:

– Во-вторых, как говорит сам Бьёрн, у нее сильные руки, выносливые ноги и здоровые зубы. А в-третьих, она знает толк в хозяйстве и будет доброй помощницей моей матери.

– Разве это плохо? – спросил Асгрим.

– Может, это и неплохо, но я бы предпочел отправиться в землю саксов и добыть там себе серебра, а если повезет, то и земли. А Бьёрн пусть остается дома, раз он все равно получит землю в наследство.

– Не стоит завидовать брату, Сигурд, – сказал на это Асгрим. – Люди говорят, что нити наших судеб – в руках норн, божественных прях. И никто не знает, как им вздумается вертеть твою нить и когда они решат обрезать ее.

Отец Асгрима был законоговорителем и жрецом в святилище Одина11 в Оденсе, и от него он нахватался мудрых слов. Но меня он не мог убедить: я завидовал своим братьям в том, что они стали воинами, а я в своей жизни ни разу не сражался острым мечом. И я сказал:

– А если отец не возьмет меня с собой, то мне остается только одно – пойти за первым вождем, который пообещает мне серебра или землю, будь он хоть саксом, хоть даном, хоть Олафом сыном Трюггви.

Асгрим рассмеялся:

– Не торопи норн. И будь осторожен в своих желаниях, как всегда говорит отец, когда я прошу купить мне лошадь или новый шлем. Боги плохо слышат, и, когда твои слова попадают им в уши, то смысл их часто меняется. Так что желания сбываются не так, как ты думаешь.

Как он был прав тогда!

На следующий день Асгрим и Токе собирались в обратный путь, и я спросил их, помнят ли они про наш спор. На это Асгрим ответил, что раз я не смогу в нем участвовать, то его надо отложить до тех пор, пока я снова не приеду в Оденсе. Токе посмотрел на браслет Асгрима, хотел было возразить, но сказал:

– Асгрим сказал верно. Как только ты снова приедешь к нам в усадьбу, мы начнем считать две недели, о которых условились. Посмотрим тогда, кто у нас больше по нраву женщинам.

Он взобрался на коня и продолжил:

– И помни, о чем мы говорили здесь. У меня будет свой корабль, и твое место – в моей команде.

Мы с Асгримом обнялись, и он шепнул мне:

– Токе боится подкатывать к Гунхильд, пока его отец дома.

Я улыбнулся, Асгрим тоже сел на коня, и они уехали. А я решил, не таясь, поговорить с отцом.

Я выбрал время, когда он был один, проверяя в сарае утварь перед наступлением холодов. Я вошел и с вызовом спросил, пойду ли я с ним в его следующий поход. Отец посмотрел на меня и рассмеялся.

– Вижу, Сигурд взрослеет, – сказал он, вдоволь насмеявшись. – Он начинает разговаривать, как мужчина.

– Я три года был заложником, а мои братья жили дома и ходили с тобой в походы. Теперь они вернулись с большой добычей, пока я терпел выходки Токе. – Я говорил, опустив глаза.

Отец не стал спорить.

– У тебя за спиной висит неплохой меч. Не покажешь ли ты, чему тебя научили в усадьбе ярла?

Я с радостью вынул из ножен за спиной Драконий Клык, с которым не расставался, и ждал, когда отец сходит за своим Кормильцем Воронов – дома он носил на поясе только нож. Но он взял в руки простые вилы и приказал мне нападать. Я не был готов к такому унижению и почувствовал страшную злость. Не помня себя, я бросился вперед, нанося удар слева сверху вниз. Но отец ожидал этого и легко уклонился от удара, вскользь коснувшись древком вил моего лезвия и подтолкнув меня вперед. Я не успел остановиться, как он оказался у меня за спиной и легко коснулся концом древка моего затылка.

– Даже если бы у меня были не вилы, а просто палка, то ты бы все равно проиграл. – Отец воткнул вилы в землю и оперся на них. – Видно, воины ярла совсем разленились, пока его не было дома. Теперь ты снова будешь каждый день упражняться с Эстейном. Если ты будешь прилежен, то весной я найду тебе место на гребной скамье.

Потом он подошел ближе и продолжал:

– Но запомни еще кое-что. Не стоит верить всему тому, что воины рассказывают, вернувшись из похода. Как ты думаешь, почему мы год за годом ходим к чужим берегам и берем все, что нам приглянулось?

Я задумался, но потом вспомнил слова ярла Паллига, что он не раз повторял Токе:

– Легенда говорит, что есть разные люди. Одним суждено быть рабами, другим бондами, а третьим – воинами и вождями. Мы – воины! Когда мы идем в поход, мы просто берем у рабов и бондов то, что наше по праву. Мы – сильные, и мы побеждаем врагов на их земле. А все, кто слабее, должны платить нам дань за то, что мы сохраняем их жизни. Разве не так?

Отец долго смотрел мне в глаза:

– Ты думаешь, что мы взяли добычу в битве, гордо побеждая врагов? Нет, мы добились дани, разоряя деревни и сжигая церкви. Кроме Лунденбурга, войско саксов мы видели только один раз за все лето. Да и то доброй битвы не вышло. Мы победили потому, что каждый раз, когда саксы собирали войско, мы садились на корабли и плыли грабить в другое место. В конце концов конунг Эдальрод устал смотреть, как бедствуют его крестьяне, и заплатил за них дань. Не думай, что в твоем походе будет по-другому. Когда ты сможешь, ворвавшись в дом, убить хозяина и увести в неволю его жену и детей, тогда ты сможешь участвовать в походах Свейна.

Помолчав, он добавил:

– Сам бы я уже давно перестал ходить в походы, да ярл требует дани железом. И в походах мне сопутствует удача. Однако над тобой ярл пока не властен. Потому не жалуйся на свою судьбу. Следующим летом ты узнаешь, годишься ли для войска конунга Свейна.

Я промолчал, и отец вышел. А сам я думал, что мои походы будут совсем другими, и я покрою себя славой, подобно героям из песен. Как наивен я был в шестнадцать лет…

Глава 2

Прошли осень и зима. Потом снег на полях начал таять, и ручьи устремились к морю. Из-под снега показалась черная вязкая земля, которая липла к башмакам и копытам коней. Потом земля высохла, и наружу пробилась первая трава. Мать всегда говорила мне, что в такую пору я и родился. Чему удивляться? Половина всех детей в наших краях рождалась поздней весной, зачатые в конце предыдущего лета, когда их отцы возвращались из походов. Я часто спрашивал мать, из какой страны вернулся мой отец перед моим появлением на свет. Но она отвечала, что не помнит точно и что он тогда ходил куда-то на юг, в земли франков. Как-то раз я спросил о том же у отца, и он рассказал, что в тот год вернулся из похода в Ирландию и привез Хельге, моей матери, большой золотой крест, который взял в каком-то святилище Белого Христа. А она встретила его с двумя детьми на руках, и Рагнар с Бьёрном громко орали, но затихли, когда он покачал крестом на цепочке у них над головами.

Конечно, с приходом весны никто в усадьбе не сидел без дела. Мы заново конопатили и смолили корабль, лодки и чинили паруса и канаты. А наши работники в усадьбе готовились к севу: чинили упряжь, точили лемехи плугов и разбрасывали по полям скопившийся за зиму навоз.

Изо всей дружины, которая ходила с отцом за море, в нашей усадьбе на зиму остались только семь человек. И главным над ними был Эстейн Синий Змей. Он же учил меня и братьев биться. Мы упражнялись каждый день с рассвета до полудня, а потом еще перед ужином. Часто Эстейн ставил нас против бывалых воинов и потом объяснял наши ошибки или наоборот хвалил в тех редких случаях, когда нам удавалось коснуться наших противников копьем или мечом.

Сам Эстейн вставал против нас редко, говоря, что если часто биться в неполную силу, то руки становятся не такими проворными. Но каждый день он выходил против Маленького Аке, телохранителя отца, и они лупили друг друга в полную силу, правда, тупым оружием. И после таких поединков чаще оказывалось, что на теле Аке больше синяков, чем у Эстейна. Иногда против Эстейна становился отец, и тогда никто из нас не брался угадать, кто победит.

По вечерам отец или Эстейн садились среди нас к очагу и рассказывали о походах и битвах. Отец говорил о том, как он ходил в земли франков, англов и диких иров. А Эстейн любил поведать о походах на Восток и о том, как он служил в дружине у конунга Гардарики12 Вальдемара и там повидал воинов многих далеких народов. Часто Маленький Аке с Эстейном начинали спорить о том, кто из воинов разных земель выстоял бы против другого в схватке, но редко могли прийти к согласию. По словам Эстейна выходило, что патцинаки, далекие кочевые воины из степей на юг от Гардарики с их луками гораздо страшнее, чем все войско конунга Свейна с их шлемами, кольчугами, щитами, копьями и мечами. Аке же всегда доказывал, что против конного воина с длинным копьем, в броне и с лошадью, закованной в латы, как он видел в Руане, ни одно кочевое войско не устоит. Тут Эстейн распалялся и говорил, что конник с копьем хорош только тогда, когда его враг стоит на месте. Спор обычно прекращал отец, говоря, что в своей дружине хотел бы иметь и конников, и лучников.

У Эстейна был большой изогнутый лук, который он привез из Киева, где служил у Вальдемара. Он говорил, что взял его в бою с патцинаками13 где-то возле больших перекатов на реке, что течет на юг к Ромейскому14 морю. Тогда Эстейн вместе с командами пяти других кораблей спускался по реке. И на перекатах их ждала засада. Но их тогдашний вождь Олаф сын Трюггви заранее спрятал конников в ложбинке у самого первого переката, и едва патцинаки начали кружить вокруг кораблей и пускать в них стрелы, конники напали на них сзади. Патцинаки оказались между молотом и наковальней, и не менее двух дюжин из них так и остались лежать в зарослях камышей. Эстейн сам убил коня под одним из всадников, а потом и самому всаднику отрубил голову топором. У него он и взял свой лук. Нам он иногда давал пустить из него стрелу-другую, чтобы мы почувствовали, к чему надо стремиться. Но обычно мы стреляли из наших простых ясеневых луков, потому как Эстейн считал, что мы должны упражняться с тем оружием, которое у нас будет в бою.

Я часто вспоминал слова отца про сожженные деревни и грабежи и как-то спросил Эстейна, приходилось ли ему убивать безоружных. На это Эстейн ответил, что долгие походы научили его мудрости, которой он готов поделиться с нами. Мы подсели к нему поближе, чтобы не упустить ни слова. Помолчав немного, Эстейн заговорил. Мудрость эта в том, сказал он, что безоружного убить легче, потому как у него нет оружия и ему сложнее защититься. Все рассмеялись, а потом Эстейн, уже став серьезным, объяснил:

– Не много чести убивать безоружных, но таковы обычаи войны. Ты приходишь в чужой дом и берешь все, что хочешь: еду, одежду, ценности, женщин. За этим ты и приходишь, разве нет? Если хозяин дома пытается защитить свою семью, его надо убить, иначе он будет тебе мстить. Если же он смотрит на все, скованный страхом, то такого можно пощадить. Его дети вырастут трусами, и ты еще не один раз сможешь их ограбить. Так мы и поступаем в чужих землях, и они склоняются перед нами. Конунг Свейн уже два года ходит в походы на саксов. Еще несколько лет, и они не смогут ему сопротивляться, когда все их смелые люди падут поодиночке во время наших набегов. Тогда мы заберем себе их земли.

Я посмотрел на отца и братьев. Отец еле заметно кивнул, потом помолчал и, наконец, добавил:

– Земля на нашем острове хороша. Мы выращиваем рожь и ячмень и получаем столько зерна, что хватает отложить на будущий сев и есть хлеб и пить пиво весь год. Но земли на юге намного лучше. Там мы могли бы собирать столько зерна, что еще оставалось бы на продажу. И в наших сундуках копилось бы серебро без того, чтобы ходить в походы. Но на землях тех уже живут франки или саксы. И чтобы там поселиться, нам надо их подчинить или закопать в землю по их обычаю.

Тут Бьёрн сказал:

– Мы смотрим на земли на юге, но земли на север от нас не так хороши, как наши. И к тому же зима там продолжается по полгода. Получается, что люди на севере так же смотрят на наши земли, как мы на земли саксов?

– Да, ты прав, Бьёрн, – ответил отец. – Потому мы никогда не уходим на юг, не оставив крепкого войска на своих берегах. И потому оставаться дома для нас не менее почетно, чем уходить в поход. – Тут он посмотрел на меня.

Я понял, что он тоже помнит наш разговор и снова предлагает мне выбор. Если я такой мягкотелый, что не могу убивать, как другие, не лучше ли мне остаться дома? Я сделал вид, что не понял его предложения и промолчал.

Но норны прядут наши судьбы, как им вздумается. И часто мы думаем, что нам предстоит сделать выбор, когда его уже сделали за нас.

Солнце согрело землю, и мы засеяли наши поля. По утрам Эстейн учил нас биться на перепаханной земле, стараясь не оступиться и не упасть. А днем мы бросали зерна в эту землю, идя в ряд: отец, братья, я и наши работники. Отец говорил, что добрый хозяин всегда сам сеет свой хлеб. Только тогда он родится сильным. Это жатва – время, когда работают женщины, собирая колосок к колоску, чтобы не потерять ни зернышка.

Потом пришли вести о том, что ярл Паллиг снова собирает корабли в поход. А затем прискакал и гонец от ярла к отцу с приказом быть через три дня в Оденсе с кораблем и командой. В один день отец собрал свою дружину. Был пир, а мы, трое братьев, гадали, кто из нас пойдет в поход, а кто останется дома. Но до конца пира об этом не было сказано ни слова. И только на следующее утро отец позвал нас.

Он сидел в своем кресле в почетном углу дома, а мать сидела в кресле поменьше рядом с ним. Мы стояли от них в двух шагах, и каждый из нас понимал, что в эти мгновения, может быть, решается наша судьба. Отец посмотрел каждому из нас в глаза и сказал:

– Мы с матерью решили, что в этот поход пойдут Рагнар и Сигурд.

У меня захватило дух от радости, а Бьёрн пытался возразить:

– Отец, Сигурд еще молод, а мой меч не успел затупиться в битвах… – начал он, но отец взмахом руки прервал его.

– Ты ходил со мной в поход, и я знаю, что могу положиться на тебя. Ты – мой старший сын и наследник. Пора тебе учиться самому управляться в усадьбе, когда меня нет рядом. Если ты выдержишь и это испытание, то сможешь сам решать, когда тебе ходить в походы, а когда оставаться дома. Но сейчас мы это решили за тебя. В последний раз. К тому же тебе пора думать о женитьбе. А в поход пойдешь, когда твоя жена принесет тебе наследника следующей весной.

Бьёрн не стал больше спорить. С тех пор, как он стал таким рассудительным, он слишком часто соглашался с отцом. Я гадал, стану ли я таким же, когда повзрослею, или просто он всегда будет мудрее меня. Но сейчас я был рад его сговорчивости и даже благодарен ему, хотя решение принимал не он, а отец.

И вот мне нашли место на весле по левому борту в самой середине корабля. Рядом со мной на весло сел Рагнар, Кетиль Борода стал у кормила, а Эстейн Синий Змей на носу. Отец еще на два дня задержался в усадьбе, чтобы посмотреть, как Бьёрн начинает там распоряжаться. А мы вышли в море и пошли на север по проливу Ромсё. Ветер дул с севера, и до полудня пришлось ворочать веслами. Потом мы повернули на юго-запад и поставили парус.

Я сидел и смотрел то на берег, то на Рагнара и меня переполнял восторг: я был на корабле, идущем в далекие земли, среди воинов, о чьих подвигах не раз слышал на пирах в нашем доме. И они принимали меня как равного, они готовы были поставить меня в стену щитов, чтобы я защищал их, а они меня!

Мой первый переход продолжался почти до вечера. Мы вошли в залив Оденсе и вскоре подошли к усадьбе ярла Паллига. И первым, кого я увидел на берегу, был Токе. Он стоял, съежившись под ветром на пристани, к которой были причалены восемь кораблей. Пристань была длинной, и сразу было видно, что здесь живет знатный человек, ведь к ней могли причалить сразу две дюжины кораблей, и еще осталось бы место для рыбачьих лодок.

Токе помог нам пришвартоваться и поприветствовал Эстейна от имени своего отца, ярла Паллига. Затем он спросил, хотим ли мы, чтобы нам дали место для ночлега на берегу или мы будем ночевать на корабле. Эстейн ответил, что последние ночи перед походом предпочел бы спать на твердой земле, и Токе повел нас к длинному дому, где жили дружинники ярла, которым на время велел потесниться. Не успел я положить на лавку свой плащ, как Токе сказал:

– Ты будешь ночевать не здесь. Ты должен быть с твоей новой командой.

Я уже понял, что он имеет в виду, но притворился недоумком, что, впрочем, у меня тогда легко получалось:

– Но, Токе, это и есть моя команда…

Он не дал мне закончить:

– Ты разве забыл!? Ты будешь в моей команде! На моем корабле!

– У тебя есть корабль? – Я всегда в глубине души считал его слова пустой похвальбой. И теперь, когда корабль был наяву, меня снова начинала грызть зависть. Ведь из Токе вышел бы плохой вождь, надменный и себялюбивый. Видно, не зря ярл Паллиг послал его встречать все приходящие корабли. Решил, что сыну пора преподать урок учтивости. Но сейчас мне только и оставалось, что сказать:

– Прости, Токе, я не знал, что у тебя уже есть корабль. И я буду рад его увидеть, но чтобы идти к тебе в команду, мне нужно спросить разрешение у отца, а он остался дома до послезавтра.

– Сигурд, как ты мог забыть об этом? У тебя что, совсем ума нет? – Токе начал злиться. – Мой отец прикажет, и ты сможешь сразу идти к нам.

Но тут за меня вступился Эстейн:

– Прости, Токе, но Сигурд дал клятву хёвдингу Харальду Бьёрнсону, своему отцу. И только хёвдинг Харальд Бьёрнсон может разрешить его от нее. Так что пусть он еще два дня проведет с нами, а потом его отец и ярл решат, на чьем корабле он в первый раз обагрит свой меч кровью врагов.

Токе скрепя сердце согласился, но все равно забрал меня с собой, сказав, что к вечеру я вернусь. Он повел меня показывать свой корабль, и там я увидел Асгрима, который принес на пристань свернутый в бухту канат для крепления мачты. Мы обнялись, и я принялся разглядывать «Сына бури» – Токе с гордостью назвал мне имя своего корабля. «Сын бури» был небольшим – на пятнадцать пар весел – но, судя по обводам, ходким кораблем. Многие говорят, что если у тебя небольшой корабль, то лучше, чтобы это был кнарр: с широким корпусом, в который помещаются запасы на долгий переход в открытом море или товары для торговли. Но у Токе был настоящий маленький драккар: узкий боевой корабль, способный быстро идти и под парусом, и легко скользить по волнам на веслах. Конечно, на драккаре сложно пересечь море, отправляясь в Исландию, на нем мало места, чтобы большая команда жила на палубе день за днем. Но если плавать вдоль берега и приставать на ночь, то можно за день проходить раза в полтора больше, чем на медлительном кнарре. И этот корабль принадлежал Токе!

Асгрим увидел, как завистливо я рассматриваю «Сына бури», и спросил Токе:

– Ты слышал, что тебя ищет Серый Коготь?

Токе как-то встревожился и покачал головой.

– Тогда поспеши в усадьбу, потому что Серый Коготь может разозлиться. – Асгрим кивнул в сторону усадьбы.

Токе ответил с вызовом:

– Это тебе нужно бояться гнева Когтя, а мне на него наплевать. Если я захочу, то его не будет на моем корабле.

– Многие бы поостереглись ссориться с Когтем, но раз ты так говоришь, то я скажу ему, что у тебя есть дела поважнее, чем приходить, когда он зовет. – Асгрим сложил бухту каната на палубу и перепрыгнул с планширя на пристань. – Не уверен, что Когтю это понравится, но я постараюсь держаться со стороны его левой руки. Так ему будет сложнее выбить мне зубы, когда я передам твои слова.

Асгрим повернулся ко мне:

– Ты знаешь Серого Когтя?

Я покачал головой:

– Даже не слыхал о таком. Откуда он взялся?

Асгрим объяснил:

– Асбьёрн Серый Коготь служил в дружине у Олафа сына Трюггви. Но когда Олаф решил принять веру в Белого Христа, то Коготь ушел от него. У него на то есть причины: лет пять назад он служил в Миклагарде в охране тамошнего конунга. И как-то во время какого-то праздника жрецы несли перед своим конунгом большую доску, на которой разными красками был нарисован один из хёвдингов Белого Христа. А Коготь шел впереди и расталкивал толпу перед жрецами вместе с еще тремя людьми. Вдруг в толпе Коготь увидал лучников. Он бросился назад к конунгу и принял две стрелы на свой щит. Лучников схватили, долго пытали, а потом отрубили им руки и ослепили. А Когтя просто выпороли жестким кнутом.

– Но за что? Он же спас конунга? – Я ничего не понимал.

– Да, он спас конунга, но когда Коготь рванул назад, он повалил жрецов с размалеванной доской, да еще наступил кованым сапогом на лицо христова хёвдинга. Вот за это он и получил десять ударов кнутом. И хотя потом конунг пожаловал ему не только серебро, но и золото за спасение своей жизни, с тех пор Коготь ненавидит священников Белого Христа и убивает их, где может.

Асгрим вздохнул:

– О Когте говорят, что он часто бушевал, как берсерк15, еще до того, как его выпороли. Но теперь такое случается чаще. И иногда достаточно просто сказать, что кто-то из его воинов не слишком торопится выполнять его приказ, чтобы он схватил топор и пошел рубить всех, кто бы ни попался под руку. Иногда я завидую тем, кто его не боится. – Асгрим посмотрел на Токе.

– Ну, отец сказал ему за мной присматривать, – скороговоркой произнес Токе. – Может быть, у него есть для меня важные новости, и неблагоразумно было бы их пропустить. А потом показать себя полным недоумком на военном совете у отца…

Токе быстро пошел в сторону усадьбы. Асгрим улыбнулся мне так, как часто улыбался раньше во время наших ссор с Токе.

– Ярл Паллиг, конечно, дал своему сыну корабль, но вместе с ним он дал Токе Асбьёрна Серого Когтя. Чтобы ненароком не случилось какой беды. Токе думает, что это его корабль, но когда он отдает приказание, то все вначале смотрят на Когтя и только потом бросаются выполнять.

Я вздохнул:

– И мне придется быть в его команде?

– Никто не может заставить вольного бонда идти служить ярлу или хёвдингу. – Асгрим повторил слова Закона, по которому мы жили. Его отец жрец был также и годи, законоговорителем, и помнил все старые законы наизусть. А когда не мог вспомнить ничего похожего на то, что было нужно, то ловко переставлял части других законов так, что они подходили к новому положению.

– Да, только все, кто владеет землей, обязаны платить дань конунгу. А ярл Паллиг ее собирает в наших местах. И он решает, брать ли дань серебром или железом, то есть службой в его дружине. – Я тоже неплохо разбирался в законах, потому что меня учил отец.

Отец несколько лет назад отказался давать дань, сказав, что ярл Паллиг слишком жаден: требует все больше людей в свою дружину каждую весну, а при разделе добычи забирает себе даже не треть, а половину. И вместе с ним отказались служить Паллигу бонды со всего восточного побережья Фюна. Но люди ярла с горящими факелами окружили нашу усадьбу как-то ночью, и отцу пришлось согласиться с тем, что нельзя назвать жадным человека, который готов подарить тебе жизнь. Так я поехал жить к ярлу Паллигу, а со мной вместе – сыновья еще трех богатых бондов из нашей округи.

– У тебя нет земли. И нескоро будет, – прервал мои воспоминания Асгрим. – Так что ты можешь отказаться идти в дружину ярла и за скромную плату и стол пасти овец в какой-нибудь усадьбе целое лето.

Мысль об овцах показалась мне не слишком привлекательной. Я представил, как гоняюсь за ними с мечом и чуть не расхохотался. Поэтому я перевел разговор на другое:

– Ну как вы тут? Я вижу у тебя твой браслет. Что, за всю зиму Токе не добился поцелуя от Гунхильд?

– Мы же договорились, что пока тебя нет, то наш спор откладывается. – Асгрим повел меня в сторону усадьбы.

– Почему? Разве я тоже участвую? – Мысль о споре всю зиму не давала мне покоя. Мне даже несколько раз снилось, как я целую Гунхильд, а потом на моем месте оказывается Асгрим. В конце всегда раздавался смех Токе, и я просыпался. Однако я не хотел показывать даже Асгриму, как меня эти мысли волнуют.

– Конечно, – ответил Асгрим. – Я поставил браслет против кольца. Но Токе испугался того, что ему нельзя будет даже близко подойти с поцелуем к мачехе, пока его отец зимует тут же в усадьбе. Вот летом, когда ярл в походе, – другое дело. Но мы и сами идем в этот поход. Потому мы договорились, что откладываем наш спор до весны, когда все будут собираться, будет суматоха и ярлу будет не до Гунхильд. А браслет по-прежнему идет как наша с тобой ставка.

– Но что мы успеем сделать за три дня, прежде чем отплывем на юг? – спросил я. – Я вообще не понимаю, зачем нам нужен этот спор. Забыли бы его давно.

– Спор нам нужен, чтобы позлить Токе. Посмотри на себя: за зиму ты вырос, стал заплетать волосы в косы, у тебя пробивается борода. Почему бы Гунхильд не поцеловать тебя?

– Да зачем ей вообще кого-то из нас целовать? – я чувствовал, что краснею, и оттого начинал злиться.

– С того, что она нравится и мне, и тебе. А ярл на нее даже не смотрит. У него есть три наложницы на окрестных хуторах, а к Гунхильд он заходит раз в месяц. Он и женился на ней только потому, что конунг сам предложжил ему любую из своих сестер в жены в награду за добрые советы, а от такой чести отказываться не принято. Самому же ему больше по нраву женщины в теле и постарше. Так чего же такой красоте пропадать?

– Тогда, если ты решил соблазнить жену ярла, причем здесь мы с Токе? – теперь я говорил тихо, боясь, что нас кто-нибудь услышит.

– С того, что это хороший спор. Если мы проиграем, то всегда сможем грозить Токе тем, что расскажем о том, что он водит шашни с мачехой. А если выиграем, то здорово позлим его, и он, возможно, не захочет нас видеть на «своем» корабле.

Тут я рассмеялся. Быть сыном жреца и законоговорителя – это все равно, что выпить из источника мудрости, как когда-то сделал сам Один. Только про Одина рассказывают, что за это ему пришлось отдать один глаз, а в Асгрима мудрость вливалась с детства без всякой платы.

Я хлопнул друга по плечу и сказал, что и Локи16 позавидовал бы его хитрости. Асгрим рассмеялся в ответ и сказал:

– Ты еще не знаешь, что я придумал. Завтра, когда начнется пир и все будут заняты только пивом и жареным мясом, мы устроим состязание на мечах и позовем Гунхильд посмотреть. И дальше пусть Токе уговорит ее поцеловать победителя. Он-то уверен, что его никто не побьет и так он выиграет спор и получит браслет.

– А кто сможет побить Токе? Он здоровее нас, и руки у него длиннее. – Я не понимал, что у Асгрима на уме.

– Не знаю, как ты, а я всю зиму учился биться вместе с лучшими воинами ярла. Так что Токе будет нелегко справиться со мной. – Асгрим прямо раздулся от гордости и затем осмотрел меня понимающим взглядом. – Да и ты, я вижу, зря времени не терял. Но помни, в любом случае мы выигрываем.

Я кивнул, и мы зашагали к усадьбе мимо воинов, которые что-то обсуждали. Видно было, что все припасы на корабли уже погружены, оружие наточено и смазано жиром, чтобы лучше переносить соленые брызги. И теперь все ждали, когда начнется пир, который ярл Паллиг устраивал всякий раз перед походом. Мне же до пира теперь не было особого дела – я думал о том, как мне победить Токе в битве на мечах. И, главное, хочу ли я это сделать.

Пир начался долгой здравицей, которую отец Асгрима Торгейр Годи сказал ярлу Паллигу. Он долго говорил о том, как ярл мудр и многоопытен в походах, желал ему взять большую добычу и привести всех своих воинов домой. Все выпили пива, которое в этот раз было не таким крепким, как на осенних пирах, потому что ярл опасался ссор, когда столько воинов собиралось под его крышей. Слуги внесли несколько больших котлов с похлебкой, – видно, мой отец не зря обвинял ярла в скаредности: ждать, пока все набьют животы жидким гороховым варевом, перед тем, как вынести мясо! Однако никто не жаловался, все накинулись и на такое угощенье, ведь пиво наливали всем сколько влезет. Слуги черпали пиво из бочек ковшами и разносили каждому, кто клал свой рог на стол, показывая, что он пуст. Разговоры пока не начинались, потому как все были голодны, ведь ярл не выдавал на корабли припасы из своих кладовых, а вожди кораблей не готовы были раскрывать свои бочки и мешки еще до того, как выступят в поход.

Ярл беседовал с Асбьёрном Серым Когтем, что сидел по правую руку от него. А я смотрел на Гунхильд, которая сидела по левую руку от ярла, и видел, что она пьет мёд из красивого стеклянного кубка. Ее волосы соломенного цвета, которые по обычаю полагалось бы заплести в две косы, были распущены. Их скреплял золотой обруч, унизанный самоцветами. Большие голубые глаза в полумраке пиршественной палаты казались темно-синими. Временами она обводила рассеянным взглядом гостей, и тогда мне казалось, что эти глаза задерживаются на мне. Слева от Гунхильд сидел Токе и что-то ей рассказывал. Видно, за зиму он стал по-другому с ней обращаться, и она больше не смотрела на него с испугом. Все-таки спор сделал свое дело. А, может, просто Токе решил перестать скрывать, что она ему тоже нравится, раз Асгрим это все равно заметил. Однако мне показалось, что, несмотря на то, что Токе рассказывал мачехе что-то веселое, ее взгляд иногда в тревоге перебегал от сына на отца и обратно.

Наконец, ярл подал знак, и слуги вынесли подносы с жареной свининой. Тут все одобрительно закричали, а Токе спросил что-то у своего отца. Тот кивнул, и Токе с Гунхильд вышли из-за стола. Я пошел следом, хлопнув по плечу своего брата Рагнара и шепнув пару слов Эстейну Синему Змею. У дверей я увидел, что следом идут Асгрим и еще трое парней, Кнут, Кай и Бранд – сыновья бондов, что, как и я, жили в заложниках у ярла.

Следуя за Токе, мы зашли в кладовую, где он выдал нам каждому по затупленному мечу, по стеганой рубахе и по щиту. Гунхильд стояла тут же и поздоровалась, когда мы подошли. Ее глаза блестели, и было видно, что она выпила свой кубок мёда почти до дна. Взяв оружие, мы пошли подальше от усадьбы по дороге, ведущей на восток. Я ездил по этой дороге домой, и хорошо знал, что за поворотом будет большая ровная поляна. Видно, туда нас и вел Токе.

По дороге он рассказывал, что перед походом мы все должны показать, на что способны, а самому смелому Гунхильд согласилась подарить поцелуй на удачу. Кнут, Кай и Бранд переглянулись, а Гунхильд засмеялась:

– Если простой поцелуй принесет вам удачу в бою, я готова расцеловать вас всех, но только Токе будет возражать.

Мы с Асгримом посмотрели друг на друга. Похоже, Токе решил схитрить и подливал Гунхильд мёд не жалея.

Мы вышли на поляну, и оказалось, что Токе велел заранее вбить четыре ивовых прута и натянуть между ними веревку, чтобы получилось поле для поединка. Токе остановился и объяснил нам правила: мы должны драться по двое. Для этого нужно было тянуть жребий. Тот, кто получал три удара мечом, считался проигравшим. Затем трем оставшимся надо было биться друг с другом по очереди. Для победы надо было выиграть два поединка. Или чтобы противник отказался драться.

Мы бросили жребий, и мне выпало биться с Брандом. Мы были первыми. После того, как Токе стукнул мечом об обод шлема, надетого на кол, Бранд бросился на меня и начал наносить сильные удары справа и слева. Так нас учил драться Трехпалый Кьяртан – оружейник в усадьбе ярла Паллига. Однако в искусстве боя не ему было тягаться с Синим Змеем: я легко уклонялся от ударов Бранда и кружил по полю, пока тот не устал. Тогда я сам пошел вперед, сделал два обманных выпада влево и вправо, так что Бранд широко расставил ноги. После этого я быстро присел и со всей силы рубанул его по левой ноге, так что он не успел прикрыть ее щитом. После этого Бранд как-то сразу сдался, и я еще два раза уколол его после обманных выпадов.

Зрители разразились одобрительными криками, и я хорошо различал голос Гунхильд, которая кричала:

– Сигурд! Сигурд!

Настала очередь Кая и Асгрима. Тут смотреть было особо не на что. Кай был довольно неуклюж и весил на пару стоунов больше, чем полагалось при его росте. Асгрим быстро загонял его, все время держась с левой руки и заходя за спину. Наконец, он ударил Кая в спину, и тот сразу сдался. Гунхильд захлопала в ладоши. Токе снисходительно улыбнулся.

Сам Токе дрался с Кнутом. И Кнут был, пожалуй, самым серьезным соперником из нас пятерых. Он хорошо обращался с мечом, и делал много обманных движений. Мне всегда было непросто его победить. Однако Токе был на полголовы выше и шире в плечах. Он не стал ждать, пока Кнут начнет уклоняться в стороны и изображать удары в разные точки, а быстро сблизился с ним, отбил меч и ударил щит в щит. Кнут отлетел почти на два шага, Токе не отставал и ударил сверху. Кнут поднял свой щит над головой, но стоял слишком близко к Токе, и тот ткнул его ободом своего щита в лицо. Кнут упал, бросил меч и попросил пощады. Видно, он не ожидал, что Токе будет биться так жестоко, как бьются только в настоящем бою. В этот раз Гунхильд не радовалась, потому что у Кнута пошла кровь носом, и он забрызгал ею всю свою рубаху.

Следующими бились мы с Асгримом. До начала боя я посмотрел на Гунхильд и решил, что мне не пристало играть в эти игры. Она была женой ярла, а мы втянули ее в свой спор, да еще Токе напоил ее мёдом. Конечно, мне хотелось, чтобы она меня поцеловала, но не ценой обмана. Поэтому я не особо усердствовал, пару раз промедлил и дал ему меня слегка коснуться. Зрители разделились: Бранд и Токе криками поддерживали Асгрима, а Гунхильд и Кнут – меня. Тут я для порядка сделал несколько выпадов и ткнул Асгрима в плечо – он слишком расслабился, почувствовав, что близок к победе, и слегка опустил щит.

Но затем я уже не сопротивлялся и дал себя уколоть в левую ногу, выставив ее слишком далеко за щитом. Раздались крики, и Токе хлопнул по плечу Асгрима:

– Ты сегодня силен, однако я все-таки сильнее. Мы дадим тебе немного времени отдышаться, а потом я покажу, что такое настоящий бой.

Мне Токе кивнул:

– Я не ждал от тебя подвигов, но сегодня ты сражался еще хуже, чем раньше. Не знаю, можно ли будет тебя поставить в стену щитов вместе с моими людьми. У тебя такой вид, что ты устал и не можешь больше сражаться.

Я стоял, опершись на меч, и делал вид, что у меня нет сил. Ничего не отвечая, я кивнул.

Гунхильд подошла ко мне и спросила, не сильно ли меня ударил Асгрим. Я улыбнулся ей и ответил, что все хорошо. Она спросила меня про моих родных, и до поединка мы разговаривали о наших семьях. Я сказал, что отец в первый раз берет меня в поход, а Гунхильд ответила, что надеялась, что ее брат, конунг Свейн, зайдет в Оденсе повидаться, но, похоже, этому не суждено сбыться.

Нас прервал Токе. Он уже стоял посреди поля и криками торопил Асгрима. Тот вышел навстречу, и было видно, что поединок со мной его нисколько не утомил. Они сошлись, и Токе сразу начал действовать так же, как и в бою с Кнутом: он не давал Асгриму отойти от себя, все время толкал его щитом и грудью. Асгрим достаточно уверенно отступал, но один раз оступился, и Токе нанес ему удар в правый бок.

Асгрим, однако, раскусил задумку Токе и стал теперь отступать не назад, а влево, отбивая удары меча Токе, и каждый раз угрожая оказаться у того за спиной. Теперь обмен ударами пошел медленнее, и Асгриму удалось обманными выпадами пару раз вывести Токе из равновесия. Затем Асгрим принял меч Токе на щит, присел и изобразил удар в левую ногу. Токе убрал ногу назад опустил щит, но Асгрим обратным движением задел его правую голень. Мы с Гунхильд и Кнутом радостно заорали. Теперь им полагалось снова разойтись и начать сначала, однако Токе так не думал. Он просто ударил присевшего Асгрима щитом в лицо.

Асгрим упал навзничь, и было видно, что у него сломан нос. Я сказал было, что удар Токе был против правил, однако Токе ответил, что в бою бы они не расходились, а удар Асгрима был всего лишь царапиной, которой тот надеялся отделаться от его удара щитом. Я оглянулся, ища поддержки, и увидел, Бранд и Кай не хотят спорить, а Кнут не решается возразить Токе. Асгрим прижимал руку к своему окровавленному носу и, когда Токе спросил, хочет ли он продолжить, то отрицательно покачал головой. Гунхильд смотрела на все это, слегка побледнев, но тоже не вымолвила ни слова.

Токе вложил меч в ножны и шагнул к ней.

– Ну а теперь самого храброго воина ждет награда, правда, Гунхильд, – непривычно сладким голосом произнес он.

– Не думаю, что это был честный удар! – с вызовом сказала ему его молодая мачеха.

– О честных ударах предоставь судить мужчинам, – ответил Токе и обвел нас всех взглядом. Я был единственным, кто не отвел глаза.

– Видишь, все согласны, что поединок прошел по правилам. – Токе взял Гунхильд за левое плечо и притянул к себе. – Теперь поцелуй меня, милая Гунхильд, и пойдем пировать дальше. Надеюсь, нам еще достанется свинина.

Гунхильд отшатнулась и попыталась вырваться, однако Токе держал ее теперь двумя руками и тянулся своими губами к ее лицу.

– Разве ты победил всех Токе? – Я сам не понял, как это у меня вырвалось. – Нам остался еще один поединок. Не торопись за наградой до того, как заслужил ее.

Токе отпустил Гунхильд и удивленный обернулся ко мне.

– Разве ты не сказал, что не хочешь драться, Сигурд? – зло спросил он.

– Да, сказал. – Мой голос был тверд, и я чувствовал нарастающую ярость. – Но ты не оставил мне другого выхода, поступая бесчестно.

– Ты ответишь за свои слова прямо сейчас. – Токе тоже разозлился. – Выходи на поле. Сейчас мы увидим, о ком из нас скажут, что он бежал от тупого меча.

Я одним прыжком перемахнул через веревку и уже ждал его с мечом и щитом в руках. Токе последовал за мной и напал без предупреждения. Однако я был готов. Как учил меня Синий Змей, я превратил свою ярость в силу, не давая ей подчинить меня. Ум мой стал холодным, как лед, а руки сами отбивали удары. Тут Токе решил применить свой любимый прием: он бросился на меня, сильно ударив своим щитом в мой. Я был готов и, спружинив на ногах, отскочил вправо, ударив его в левый бок. Здесь пригодилась моя ярость, потому как мне показалось, что я сломал ему ребро.

Токе взревел и принялся махать мечом направо и налево, как это делал Бранд в первом поединке. Я уклонялся и снова оказался у него сбоку, ударив в этот раз в правый бок. Ребер я не сломал, но Токе разом успокоился, и стал биться осторожнее. Теперь мне пришлось тяжело: его руки были длиннее, а сам он был сильнее меня. Я отходил, а Токе зажимал меня в углы, держась на расстоянии и не давая мне уходить в сторону. Так он коснулся моего правого предплечья, когда я не успел отдернуть руку после удара. А потом он резко присел, и почти достал меня в левую икру. Касания не было, но Токе закричал, что он дотронулся до меня, и что теперь мы с ним сквитались по ударам. Никто не стал спорить, и я тоже решил поберечь дыхание.

Теперь нам обоим оставалось нанести или пропустить только по одному удару, и мне приходилось быть вдвойне осторожным, потому что от Токе можно было ждать еще какого-нибудь подвоха. На мгновение мы остановились и он крикнул:

– Ты сломал мне ребро, ублюдок!

– Это тебе за нос Асгрима, который ты разбил против правил. – Я пользовался остановкой, чтобы отдышаться, и мне хотелось поговорить подольше.

– Все было по правилам! – крикнул Токе. – Мы ударили одновременно, но мой удар был сильнее!

– Да? – спросил я, – смог бы ты ударить щитом, стоя на одной ноге?

– Сейчас ты поймешь, что разбитый нос – ничто, по сравнению с тем, что ждет тебя.

Токе медленно шагнул вперед, замахиваясь справа над головой. Я отступил на шаг влево и Токе перенес вес на правую ногу, чтобы достать меня. Когда его меч с силой пошел вниз, я быстро шагнул назад вправо, уворачиваясь от удара. Его меч прошел мимо, а я потом сделал так, как когда-то учил меня отец: широким движением я ударил Токе щитом по руке, опускающей меч, и толкнул его в сторону. Токе потерял равновесие и повернулся левым боком ко мне. Я вложил всю оставшуюся ярость в удар плоской стороной меча ему по затылку. Токе упал и не поднимался. Раздались крики, а я перелез через веревку и подошел к Асгриму. И тут случилось невероятное: ко мне подошла Гунхильд и поцеловала в губы. А потом, улыбнувшись, сказала:

– Ты достоин быть победителем, Сигурд. Я не забуду, как ты бился за меня.

Она развернулась и пошла в сторону усадьбы. Я смотрел ей вслед, пока Бранд и Кай лезли через веревку, чтобы посмотреть, сильно ли ранен Токе.

Асгрим встал и, зажимая разбитый нос, сказал, гнусавя:

– Я даже не знаю, что теперь будет. Но знаю одно: ты нажил себе смертельного врага на всю жизнь. И из шутки превратил все в ссору, за которой наступает кровная месть. Но я благодарен тебе, что ты так поступил. И виню себя, что втянул тебя во все это.

Я отмахнулся:

– Токе и раньше меня не особо любил, так что я ничего не потерял. Зато теперь я наверняка останусь на корабле отца.

В это время Бранд и Кай подняли Токе. Тот еще не совсем пришел в себя после удара по затылку, но уже двинулся ко мне. Наткнувшись на веревку, он крикнул:

– Ты заплатишь виру за это! Или получишь десять ударов кнутом за то, что ударил сына ярла!

Странно, но я был совершенно спокоен. И у меня нашлись слова для ответа даже без помощи Асгрима:

– У нас был честный поединок, и ты сам произнес его правила. Я не отошел от них ни на волосок. Если теперь ты меня в чем-то обвинишь, то твое обвинение обратится против тебя самого. Нужно уметь проигрывать, Токе сын Паллига.

Но Токе делал так, как привык. Он сквозь зубы сказал:

– Ты ударил меня, когда поединок остановился. Это все докажут!

Токе посмотрел на Бранда, Кая и Кнута, и первые двое опустили глаза, а Кнут ответил:

– Я видел, что Сигурд бился честно.

Токе посмотрел на Асгрима, тот улыбнулся и сказал:

– В отличие от тебя, Токе, Сигурд бился честно. И если ты его обвинишь, у тебя будут два свидетеля. И нас с Кнутом – тоже двое. При равном количестве свидетелей Сигурда провозгласят невиновным.

Токе оскалился и шагнул к Кнуту, однако с востока послышался стук копыт, и скоро на дороге мы увидели всадника. Я не мог не узнать его – это был мой старший брат Бьёрн.