Оглавление

Надоело. Что? Да все на свете! Эти постоянно ноющие и пилящие родители. Эти друзья, способные думать только о себе! Эта бессмысленно орущая школа. Тупые сверстники. Уже в 9-м, а в голове только одно: гы-гы, да гы-гы!

А эта дылда классуха Эмилия Петровна с ее: «Некультурно!», «Дебилы!», «Асоциально!», «Достали!» и др. Эта так называемая подруга Нелли с ее безобразной челкой, прыщавым носом и этим призывно-наглым: «Мальчики!». Но главное — этот Степанов. Я в него с третьего класса влюблена была, а он меня не только никогда не замечал, но еще и презрительно так смотрел. Конечно, лучший ученик в классе. А для меня алгебра — темный лес! Я что, виновата, что у меня предметно-образное мышление! Зато я лучше всех в классе рисую. Это меня и подвело. Однажды, совершенно забывшись на уроке химии, профиль Степана, так его дразнят в классе, в тетрадке нарисовала.

А моя подруга Нелли подсунула Степанову мою тетрадь. Говорит, что хотела приколоться. И прикололась! Степанов посмотрел и молвит с апломбом:

— Валечка Контуженая, пастель.

Типа такой продвинутый, мол, пастелью написано. А этим сексуально озабоченным переросткам из нашего класса одно на уме, мол, «гы-гы», «пастель»! «Кунжутную Степан в постель тащит!» Тьфу!

Как вы уже догадались, моя фамилия Кунжутная. И вот в первый раз мой любимый, хоть и чисто платонически, парень так издевательски исковеркал мою фамилию. Конечно, я не смогла стерпеть. Схватила книгу по биологии и — бах его по голове: в «разумную» голову дыхание жизни. Он не ожидал от меня такой прыти. Обычно я тихая, спокойная. Он и представить не мог, что какая-то замухрышка, а нужно сказать, внешность у меня, честно говоря, не броская, его, лучшего в школе боксера, посмеет так наказать.

Покраснел, бедняга, видите ли, ему стыдно сделалось. А как беззащитную девушку обижать, так на это совести хватает! Вижу: хочется ему встать и двинуть мне. Но вроде бы неприлично — считает себя настоящим джентльменом. Вот и снизошел до того, чтобы меня убить словом — это можно, видимо, и настоящему джентльмену. Вот и молвит мой кумир так презрительно:

— Да, жертва семейного воспитания!

Все довольные гогочут, даже эта крыса, моя подруга! Так стало мне обидно почему-то, хоть знаю я цену этим друзьям-подругам и одноклассникам. Но глупое сердце — у него своя логика. Все в душе перевернулось — мой платонический возлюбленный, если так можно сказать, мне в глаза плюнул. И все против меня! Ни одного хотя бы мимолетного взгляда, не то, что слова, в поддержку.

Ну, плюнула и я в них всех, своих одноклассников! Даже не знаю, в кого конкретно попала, но хочется надеться, что в этого надутого павлина Степанова. Забыла даже свою сумку с учебниками, хлопнула дверью и побежала по коридору, потом вниз по лестнице. Проскочила мимо раздевалки — и на улицу. Даже не заметила, что холодно. Бегу, слезы вытираю. Люди от меня шарахаются — поздняя осень на дворе, а я без куртки. Сколько так бежала, не помню. Чуть пришла в себя, огляделась, оказывается, что я уже очутилась на улице Скрипина, а это в трех кварталах от нашего дома.

Вот здесь я и почувствовала, что вся продрогла. Ветер был холодный, пронизывающий. И дрожь меня пробрала такая, что только зубы стучат. Ускорила шаг, но пока дошла до дома, совсем замерзла. Хорошо, что сосед с третьего этажа, лысый дядечка, усатый, дверь — она у нас с домофоном — передо мной открыл: выходил он в это время. Странно так на меня посмотрел, мне кажется, даже не узнал.

Хорошо, что ключи запасные от квартиры у соседки, тети Тани, были. Та, правда, подозрительно на меня посмотрела, мол, как она любит говорить в таких случаях, все ли у тебя в порядке, девушка? Открыла я квартиру, вошла, закрыла за собой дверь и — бах на пол. От обиды выть хочется по-волчьи! Но терплю, вдруг соседка еще на лестничной клетке. Укусила больно себя только за руку — легче, вроде, стало. Встала, иду в свою комнату — все внутри дрожит.

Надоело! Все надоело! Может, я совсем не нужна на этом свете? Никому не нужна! И себе тоже. Вот возьму и уйду. Убегу отсюда. Побег в никуда — вот мой выход из этой ситуации. Назад дороги нет. В своей комнате-клетушке посмотрела с отвращением на свою убогую обстановку. Что меня здесь держит? Тело все сотрясает от дрожи. Натянула свитер — не помогает. Пошла в ванную, включила теплую воду. Сейчас согреюсь — раз и навсегда! Теперь в столовую за ножом. Выбрала, кажется, самый острый. Попробовала большим пальцем. Ой, как обожгло! Кровь появилась. Как в детстве, пососала палец. И так вдруг стало жаль себя. Неужели меня больше не будет? Как будто выключили телевизор. Все, черный экран! И нет будущего — только прошлое. И то в воспоминаниях, видимо, только моих родителей.

Одноклассники, может быть, и придут на похороны, потолкаются в сторонке. Может быть, скинутся на какие-нибудь дешевые цветы. Валька Русиянова, наша общественница, будет подходить ко всем с траурным видом, мол, учудила эта Кунжутная, но нужно купить цветы, чтобы в школе пальцами на наш класс не показывали. Валентинов театрально протянет десять рублей. Мол, на такое дело не жалко! Степанов сделает хорошую мину при плохой игре и продекламирует, демонстрируя свою исключительность, что-то вроде этого: «Я мир сравнил бы с шахматной доской. А пешки — это мы с тобой. Подвигают — и сунут в темный ящик на покой!».

Классуха скажет на кладбище речь, прочувствованную. Мол, какая нелепая смерть! Столько было надежд! И даже слезу пустит — она это любит делать очень театрально, когда мы ее, наконец, «достаем». Тьфу, даже думать обо всей этой театральной постановке не хочется. Только вот мать жалко, да и отца тоже. Они ведь меня любят. В принципе, ничего не жалеют для меня. Мама, сколько я себя помню, всегда с таким чувством говорит: «Наша принцесса!». И мне это когда-то нравилось: чувствовать себя принцессой. Но теперь-то я понимаю, что это что-то вроде насмешки. Какая из меня принцесса?! Если только в роли короля отец — водитель, а в роли королевы мать — продавец. А посмотрите на мои тряпки — по-другому мой гардероб не назовешь. Степанов морщится, когда меня видит, мол, «бал безвкусицы». Посмотрела бы я, как бы он сварганил себе свой фирменный прикид за грошовую зарплату моих родителей.

Ну что, лезть или не лезть в ванную, наполненную теплой водой? Я-то понимаю, что здесь игра заканчивается. Если же перейду этот Рубикон, то назад дороги нет. Просто собственная гордость не позволит отступить. Это значит, потерять всяческое уважение к себе. Вот только проблема — не лезть же в ванную в свитере. Хоть, как говорится, «в морге тебя переоденут». И все же не хочется, чтобы те, кто меня найдут, увидели в розовой воде синего цыпленка. Потом начнут рассказывать всем, на кого я была похожа.

Звонят в дверь. Я уже ногу занесла, чтобы поставить в ванну. Все вдруг покачнулась, и вот па-да-ю! Что со мой? Неужели упала? Нет, мне это показалось. Вот стою спокойно на полу возле ванны. Голова, правда, подозрительно побаливает, кажется, все дело в затылке. Открывать или не открывать дверь? Открывать, а то еще с