автордың кітабын онлайн тегін оқу Не/смотря ни на что. Махонька и Гном
Татьяна Владимировна Окоменюк
Не/смотря ни на что. Махонька и Гном
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Татьяна Владимировна Окоменюк, 2025
Книга состоит из романа «Не/смотря ни на что», повествующего о жизни слепого парня, который, благодаря поддержке матери, стал известным оперным певцом, и повести «Махонька и Гном», рисующей картину нелегкой жизни современных карликов и лилипутов. Несмотря на препятствия, возникшие на жизненном пути, герои сумели преодолеть их и достичь успехов. Они не пали духом и побороли одиночество, отчаяние, неуспешность, неприспособленность к суровым условиям быта, рассчитанного на здоровых людей.
ISBN 978-5-0065-9892-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Не/смотря ни на что
«Переведи меня через Майдан,
Через родное торжище людское,
Туда, где пчелы в гречневом покое,
Переведи меня через майдан»,
— безостановочно вертелась в голове Ивана песня, впервые услышанная им еще в раннем детстве. Тогда ему было лет пять или шесть. Они прогуливались с мамой по Арбату, приехав из далекого уральского Проскуринска в Институт микрохирургии глаза. На следующий день у них был прием у мирового офтальмологического светила Вячеслава Федотова. А пока они просто вдыхали весенний воздух столицы, наслаждались звуками ее разноязыкого гомона, ели мороженое, слушали игру уличных музыкантов: скрипачей, флейтистов, саксофонистов.
И тут его слух вычленил нечто особенное: кто-то потрясающе пел песню «Майдан», аккомпанируя себе на гитаре и губной гармошке. Он буквально кожей уловил тот драйв, с которым музыкант исполнял это, совсем не детское, малопонятное ему произведение. Впрочем, смысл этой песни был для него совсем не важен, его заворожили голос исполнителя и удивительная мелодия, льющаяся из-под его рук.
— Мам, кто это так чудесно поет? — поинтересовался мальчик.
— Слепой музыкант, Ванюша, — ответила та.
— Такой же, как в книжечке, которую ты мне читала?
— Нет, сыночка, Петя Попельский был пианистом, а этот парень играет на гитаре и губной гармошке.
— А как он выглядит?
— Невысокий, худенький, кудрявый, лет восемнадцати-двадцати. В круглых солнцезащитных очках. У него в руках — старенькая потертая гитара, на шее — специальный держатель для губной гармошки. Рядом с ним сидит его верный друг — рыжий пес-поводырь породы лабрадор. Он охраняет трость своего хозяина и его зеленый брезентовый рюкзак.
— А я смогу играть и петь так же, как он?
— Конечно, сможешь. Ты — талантливый и упрямый, обладаешь завидной памятью и исключительным слухом. Главное, сынок, чтобы нам помогли в клинике. Люди говорят, что Федотов творит настоящие чудеса…
В тот раз чуда не случилось. «Современная офтальмология пока не располагает методиками лечения врожденной атрофии зрительного нерва, — развел руками академик. — Хирургическое вмешательство может исправить только механические нарушения. В вашем же случае, восстановить зрение совершенно невозможно».
Перед отъездом домой они снова сидели в открытой кафешке на главном «гульбаре» москвичей, ели так понравившееся им ванильное мороженое с шоколадной крошкой и снова внимали «Майдану» в исполнении вчерашнего музыканта.
Ваня слышал, что мама плачет, тихо, почти беззвучно.
— Не плачь, мамулечка, я и без глазиков стану известным музыкантом, вот увидишь, — погладил он родительницу по мелко дрожащей руке. — Давай не будем больше ездить по Айболитам, а то после беседы с ними ты всегда сильно расстраиваешься.
— Давай! — согласилась она, но после строчки: «Мой сын поет сегодня на майдане» заплакала с новой силой.
С тех пор, накануне каждого негативного события в жизни Ивана Котельникова, подсознание включало ему «Майдан». Иногда со словами, иногда — просто музыку Сергея Никитина, и он уже знал: его ждет очередное серьезное испытание.
1
О том, что их сын родился слепым, Котельниковы узнали не сразу. До трех месяцев по характеру реакций и поведению он мало чем отличался от зрячих младенцев. Потом Ольга с Олегом стали замечать, что наследник малоподвижен, замкнут и как бы «погружен в себя». Ваня не реагировал на движение, игрушки, других детей, не улыбался родителям, не пытался садиться и переворачиваться со спинки на животик.
Педиатр озабоченно покачал головой и дал испуганной Ольге направление к офтальмологу. Последний, помявшись, изрек:
— Боюсь ошибиться, но, по всем признакам, у ребенка — атрофия зрительных нервов. Это заболевание возникает при нарушении работы нервных волокон, передающих в мозг картинку. Причиной подобного диагноза может быть родовая травма. Советую вам проконсультироваться в областном центре микрохирургии глаза, там диагностическая аппаратура куда лучше нашей.
Котельниковы не просто растерялись, они были раздавлены предварительным диагнозом и очень надеялись на то, что он окажется ошибочным. Увы, областные эскулапы подтвердили предположение своего проскуринского коллеги. Тогда-то Олег с Ольгой впервые услышали страшное в своей безнадеге слово «тотальник».
— Смиритесь, дорогие родители! — сочувственно произнес седой профессор. — Атрофия зрительного нерва пока не лечится, но ученые работают над возможностью его трансплантации. Я верю в то, что рано или поздно у них это получится. А пока уделяйте все свое внимание физическому, психическому, музыкальному и интеллектуальному развитию малыша, который остро нуждается в ваших любви и внимании.
Но Котельниковы не смирились. Они продолжали возить Ваню на различные обследования в надежде, что врачи найдут хоть какой-то вариант лечения. Но те не предложили ничего, кроме массажа и витаминной поддержки. И в Уралграде, и в Питере, и в Москве убитые горем родители слышали одно и то же: «Подобные патологии лечению не поддаются. Не тратьте понапрасну деньги, ждите прорыва в медицине».
Пассивно ждать супруги не захотели. Они лихорадочно искали выход, переориентировавшись на нетрадиционную медицину. На знахарей, травников и народных целителей у них ушли последние деньги. Этот факт сильно озадачил молодую семью. Растить и воспитывать ребенка с особыми потребностями на водительскую зарплату Олега было проблематично, особенно после того, как стало ясно: вернуться к учительской деятельности Ольге вряд ли удастся. Отныне ее профессия — выхаживание, воспитание и обучение сына-инвалида.
Осознав это, Котельниковы впали в отчаяние. Им было страшно представить себе, какая жизнь ждет их ребенка, лишенного возможности видеть красоту окружающего мира. Они не могли смириться с тем, что Ваня не будет ходить в обычный детский сад, не будет играть с мальчишками в футбол, плавать, кататься на велосипеде. Никогда не научится водить автомобиль, а будет медленно передвигаться вдоль улицы, прощупывая перед собой дорогу белой тростью. Супругов будто придавило бетонной плитой. Они то плакали, обнявшись, то проклинали свою судьбу, то днями молчали. Постоянное напряжение и непроходящий стресс привели молодых людей к психотерапевту.
— Примите произошедшее, как данность, — увещевал их молодой доктор в очках с толстыми стеклами. — Из всех инвалидных заболеваний слепота считается самой сложной в своих особенностях, поскольку отрицательно влияет на психическое, физическое и эмоциональное развитие ребенка. Именно от вас зависит, сможет ли ваш сын нормально развиваться, учиться и общаться с другими людьми. Воспринимайте Ваню как здорового ребенка. Подарите ему обычное детство, и помните: вам предстоит нелегкое испытание — адаптировать незрячего ребенка к нормальной жизни. Для этого нужны силы, спокойствие и безграничное терпение. Около сорока миллионов людей на Земле — полностью слепы. Их жизнь сильно отличается от жизни зрячих. Тем не менее, они учатся, работают, занимаются спортом, влюбляются, заводят детей. Слепота не мешает им наслаждаться жизнью и быть счастливыми.
«Легко сказать, да трудно сделать, — ворчал Олег по дороге домой. — Ты, как хочешь, а я к этому „психуятору“ больше не ходок. Лучше бы подсказал, где денег по-крупному заработать. Я уже голову сломал, у кого еще можно перехватить до зарплаты, чтобы рассчитаться с массажистами-колдунами-травниками. Мы всем должны. Придется моцик продать».
Через несколько месяцев финансовый вопрос встал перед Котельниковыми уже настолько остро, что впору было идти на паперть, и глава семьи решил отправиться на заработки. Двоюродный дядька позвал его в Архангельскую область, к себе, на горно-обогатительный комбинат. И не абы куда, а на разработку месторождений алмазов.
Ольга — в плач:
— Ты что, оставишь меня одну со слепым ребенком на руках? Я не справлюсь! Ты же знаешь: мама мне не помощница — ей не на кого оставить парализованного отца и домашнюю живность.
— Прекрати паниковать! Все ты справишься, — стукнул Олег кулаком по столу. — Там водителю карьерного самосвала платят вдвое больше, чем здесь. Вдвое! Кроме того, на комбинате широко распространены компенсации, надбавки и премии. А потом, я же буду приезжать: три месяца работы — один месяц отпуска. Как капитан дальнего плавания. Я больше нигде столько не заработаю, просто нигде!
Крыть Ольге было нечем. Им и раньше, без сына, при двух зарплатах, денег не особо хватало — съемная квартира, мебель и мотоцикл — в рассрочке, а уж теперь-то…
2
Олег улетел на вахту. Ольга осталась одна с восьмимесячным Ванюшкой. Ей было очень страшно, ведь если с сыном что-то случится, она даже не знает, к кому ей обратиться — не маме же в Белоруссию телеграмму давать. К тому же, Котельникова понятия не имела, как воспитывать незрячего ребенка. Шел 1983 год — в Проскуринске не было ни специализированных заведений по данному профилю, ни филиала Всероссийского общества слепых. Оставалось действовать методом проб и ошибок.
Ольга все время находилась рядом с сыном, не оставляя его ни на минуту. Спала с ним в одной постели, причем, всегда лицом к нему. Женщина панически боялась, что младенец перестанет дышать, неловко перевернется или скатится с кровати. По совету патронажной сестры она с самого начала не пеленала Ваню, оставляя его ручки свободными для того, чтобы он мог ими «изучать» окружающую его обстановку. Потом перестала пеленать и ножки. Вот и боялась, что однажды он переползет через барьер из подушек и ухнется на пол. Боялась она напрасно: попыток нарушить границы сын не предпринимал. И это пугало еще больше.
«У малоподвижных детей медленно развивается вестибулярный аппарат, а это тормозит активность движений, — сообщили молодой маме в детской поликлинике. — Чтобы компенсировать отставание, нужно как можно чаще брать Ваню на руки и всюду двигаться вместе с ним».
Придя домой, Ольга села за швейную машинку и соорудила для сына специальный рюкзачок «кенгуру». С этого момента она даже в туалет ходила вместе с ним, не говоря уже о готовке, уборке, походах на молочную кухню и в магазины. Передвигаясь вместе с мамой, Ваня совершал пассивные движения и получал хороший телесный контакт, столь необходимый слепому младенцу.
Вскоре Ольга стала замечать, что сын все чаще улыбается ей, обнимает за шею, ощупывает ее лицо и руки. В женском отрывном календаре, висящем у них на кухне, она прочла совет для мам слабовидящих младенцев: «Смастерите для малыша специальное одеяло из лоскутов тканей с различной текстурой. По его краям пришейте колечки, пуговицы, шарики от погремушек, катушки от ниток, веревочки, бубенцы. Пусть все это он изучит руками, переворачиваясь со спинки на животик, с левого бочка на правый и наоборот. Поощряйте желание ребенка использовать руки для обследования различных предметов и материалов. Показывая ему что-либо, управляйте его руками. Накладывайте на них свои и одновременно рассказывайте ребенку, какого цвета предмет, какова его форма, для чего он служит и как им пользоваться».
Обрадовавшись подсказке, женщина в этот же день сшила Ванюшке одеяльце, и он так полюбил играть с шариками, прищепками, колечками и катушками, что на купленные в магазине игрушки не обращал никакого внимания. Следующим шагом развития ребенка стали динамичные игры и упражнения под музыку, которая звучала в квартире с утра до вечера. Ольга пела детские песенки из мультфильмов и танцевала под музыку, доносящуюся из телевизора и проигрывателя. Вскоре и Ваня стал подпрыгивать в своей «кенгурушке» и подпевать матери, сначала без слов, потом с каким-то их подобием.
К огромной ее радости, мальчик, хоть и с опозданием, но начал-таки сидеть, ползать и стоять, держась за опору. Стал прислушиваться к звукам: крикам детей во дворе, сигналам машин на улице, телефонным звонкам, свисту закипающего на кухне чайника. Значение каждого из них Ольга терпеливо разъясняла: «Это, Ванюша, нам папа звонит из северного города Мирный. Он там работает на большой-пребольшой машине, которая называется БелАЗ. Он по тебе очень скучает и скоро приедет домой», «Это, сынок, — мусорная машина недовольно сигналит. Наверное, наш сосед Кукушкин опять припарковал свою „Ладу“ у нее на пути. Сейчас он выскочит из подъезда во двор и будет громко ругаться с водителем мусоровоза», «О, чайник вскипел! Идем на кухню пить чаек с медом».
В два года Ваня уже довольно прилично ходил и разговаривал. Умел на слух определять, куда упала игрушка, и найти на ощупь исчезнувшие предметы. Целиком и полностью это было заслугой Ольги, не зря же она с красным дипломом закончила педагогический вуз. Ежедневное чтение и последующее обсуждение с сыном книжек Барто, Михалкова, Чуковского, Маршака, сказок Андерсена, Перро, братьев Гримм, занятия с Ваней лепкой из пластилина и оздоровительной гимнастикой возымели свое действие. Вскоре слепой ребенок бойко рассказывал наизусть услышанные от мамы стишки, сам застегивал пуговицы, тщательно чистил зубы, убирал в коробку от телевизора все свои игрушки.
Беседуя с ребенком, Ольга описывала ему каждое свое действие: «Вот я беру маленькую ложечку, набираю в нее немного творожка и несу прямо к твоему ротику. Ааам! Ай, какой вкусный творожок. Ваня его очень любит и всегда просит добавки. Правда, сынок?», «А сейчас я беру расческу. Ой, уронила ее на пол. Поднимаю расческу с пола и расчесываю Ванюшкины волосы. Они у тебя мягкие и кудрявые, как у плюшевой овечки, которую тебе подарил папа. Ты любишь расчесывать овечку. Правда? Тогда бери расческу и делай ей прическу», «Ой, мы с тобой чуть не ударились лбом о стенку. Давай побьем ее ручками. А-на, а-на тебе, стенка за то, что мы тебя не заметили и едва не набили шишку на лбу!» И так — весь день. Муторно, конечно, но подобная практика приносила свои плоды.
Вначале Ваня немного отставал от сверстников: у него медленно развивалось мышление, возникали затруднения в попытках овладения предметными действиями. Но, благодаря своей любознательности и настойчивости, вскоре он стал догонять ребят. Желая исследовать мир, мальчик трогал все, что попадало ему под руки. Ему было интересно изучать содержание маминой сумки, трогать в парке витрину с мороженым, хлопать ладошкой по поверхности воды в фонтане, гладить по спинке соседскую кошку, слушать пение птиц за окном…
А сколько он задавал вопросов! Ольга не успевала на них отвечать. А еще у Вани была поразительная слуховая память, благодаря которой он безошибочно пародировал все услышанные им звуки: от собачьего лая и кашля сидящей на скамейке старушки до свиста дворовых пацанов и «смеха», издаваемого диким голубем вяхирем. В окружающей его звуковой какофонии мальчик находил бесконечное множество оттенков, ускользающих от зрячих. А еще Ольга привлекала сына к повседневным делам, чтобы тот усваивал бытовые навыки и понимал причинно-следственную связь происходящих событий. Она всегда помнила, что умение обслужить себя без посторонней помощи — главное, чему она должна научить сына, ибо именно это является основным шагом на пути к полноценной адаптации незрячего человека в зрячем обществе.
И все же смириться со слепотой ребенка женщина никак не могла. Она чувствовала себя виноватой в том, что с ним произошло, и все время задавала себе вопрос: «За что мне это наказание? Что в своей жизни я сделала неправильно?» Ольга все время ждала чуда. Ей казалось, что, проснувшись однажды утром, она поймает направленный на нее, осмысленный, взгляд Вани, но этого не происходило.
Котельникова очень уставала. Растить в одиночку инвалида первой группы было предельно трудно. В ясли его не брали, специализированного садика в Проскуринске не было. Ее мама однажды приехала к ним из своих Лисичек, посмотрела на внука, покачала головой, поцокала языком и изрекла: «Видно, Олюшка, нагрешили чем-то наши предки, раз господь послал нам испытание — инвалидов выхаживать. Проклял кто-то всю нашу женскую линию: прабабка твоя, Бреслава, родила сына глухонемого, бабка Ядвига, почитай, всю жизнь прожила с безногим дедом Юрасем, я папу твоего парализованного даглядаю, ты — сына слепого. Это — наш родовой крест». Сказала и на следующий день уехала обратно. Хорошо хоть домашних продуктов привезла: мяса, яиц, грибов, сыра, меда, клюквы в сахаре.
Заходили пару раз коллеги из школы, приносили деньги от профсоюза, костюмчик и игрушки для Ивана. Они смотрели на Ольгу с такой жалостью, а на Ваню — с таким ужасом, что Котельникова от неловкости готова была провалиться на первый этаж. Нет, в подвал, а то и вообще — сквозь землю.
Что же касается Олега, то вначале он, и в самом деле, раз в три месяца являлся на побывку домой. Позже перешел на график — раз в полгода. А потом заявил супруге, что неразумно всю жизнь платить за съемную жилплощадь ее хозяину. Пора собирать на собственную кооперативную квартиру, пока еще есть здоровье. А то ведь на севере такие условия для жизни, что не сегодня-завтра инвалидом станешь. И что тогда? Уж лучше он не будет тратить деньги на перелеты домой и летние поездки с семьей на море, а загрузится работой по самое «не могу», и через пару лет они уже будут жить в собственной квартире.
Ольга не роптала. Во-первых, в словах мужа был свой резон, а, во-вторых, они с Иваном уже привыкли жить без Олега, который в свои приезды чувствовал себя с сыном как-то… неловко, чтоб не сказать отчужденно. Он привозил ему подарки, ходил с ним в зоосад, парк аттракционов, в кафе на мороженое, ездил с ними на турбазы, но Ольга чувствовала: стараясь быть хорошим отцом и мужем, Олег делал над собой усилие, оживляясь лишь за день до своего отлета на вахту. Все остальное время он был понурым, раздраженным, нервным. Секса с женой он не хотел, ссылаясь на вечную усталость. Даже пошлую частушку ей исполнил, чтоб не приставала со своими ласками:
Уезжал на Север я
С чемоданом кожаным,
А вернулся восвояси
С хреном отмороженным.
Успехи Ваньки его не радовали. Он воспринимал их, как должное, — «пацан — слепец, а не дебил». Олег не играл с сыном, не целовал его, не катал на плечах, не подбрасывал до потолка, как делают другие отцы со своими детьми. Он просто терпел их с Ольгой, как посланное сверху наказание.
«А ты, девка, как думала? Мужик молодой, интересный, при деньгах, годами живет вдали от тебя. Конечно, у него на северах, кто-то есть, — „успокоила“ Котельникову соседка баба Лида. — Главное, что деньги переводит исправно. И на том спасибо. Вот у Райки Охлопковой из второго подъезда ДЦП-шник родился, так ейный Юрка дикий скандал устроил и тут же бросил ее с пацаном. Сейчас алименты инвалиду платит — полкопейки с белой зарплаты, устроившись на полставки лаборантом на силикатный завод. Там за него кто-то работает и деньги получает, а сам Юрка со своей новой бабой бизнесом занимаются, типа „купи-продай“. Вот так. А твой Олег, сказывала почтальонша, регулярно шлет вам с малым крупные переводы, тьху, тьху, тьху, чтоб не сглазить. Приличный мужик, стало быть, благородный».
Нет, Ольга, конечно, не раз слышала, что при рождении в семье ребенка с особенностями папашки часто не выдерживают психологической нагрузки и «соскакивают на полном ходу с несущегося вперед поезда», оставив жену в одиночку расхлебывать кашу, которую заварили вместе. Они заводят новые отношения и новых детей в надежде доказать себе и всему миру, что «бракованными» являются не их гены, а гены супруги. Слышала, но никогда не думала, что это может коснуться их с Олегом. И вот — на тебе!
3
То, что у Вани — ярко выраженные музыкальные способности и блестящая память, Ольге стало ясно сразу. Когда она включала магнитофон с песнями, младенец так заслушивался, что прекращал капризничать, и можно было спокойно его кормить, купать, лечить.
В два года он заговорил. Даже не заговорил, а вначале запел: «Ой, люли-люли, прилетели гули». От счастья Ольга едва не разрыдалась. Она ждала от сына слов «мама» или «дай», но никак не целую строчку из колыбельной, которую ему часто пела перед сном. Причем, с музыкальной стороны, исполнил ее Ваня абсолютно правильно.
Дальше — больше. Он стал напевать детские песенки, услышанные им в мультфильмах и на пластинках, которые в немалых количествах покупала для него Ольга. Чуть позже — взрослые песни о любви, из репертуара Пугачевой, Ротару, Леонтьева, ВИА «Веселые ребята».
Когда Ване исполнилось три с половиной года, женщина стала водить его в вокальный кружок для самых маленьких, открывшийся в их Дворце культуры. Вначале незрячего ребенка принимать категорически отказывались, но услышав, как он исполняет партии всех персонажей мюзикла «По следам бременских музыкантов», сомнения отпали. «У вашего сына — поразительный слух. Он тонко чувствует музыку и ритм, — заметил Котельниковой руководитель студии „Соловейки“. — Непременно развивайте его в этом направлении».
И Ольга купила Ване детское фортепиано. Она сажала его себе на колени, и мальчик привыкал к клавишам, хаотично хлопая по ним своими маленькими пальчиками. Женщина объясняла ему, что длинные клавиши — белого цвета, короткие — черного, и звучат они по-разному.
Заметив острый интерес сына к инструменту, Котельникова наняла для занятий с ним опытного учителя музыки — Анну Петровну Владимирскую, и та начала ему «ставить руку».
Чтобы Ваня понял, как это правильно делать, педагог клала ему в ладонь большую сливу или мандарин, которые к концу занятия оказывались съеденными. Несколько месяцев руки, шея и туловище паренька были очень напряжены. Чтобы расслабить мышцы и выровнять пальчики, они с Владимирской на каждом занятии выполняли физические упражнения, и дело пошло.
Сначала они играли коротенькие песенки на одной нотке, потом прохлопывали на коленках их ритм. Чуть позже научились подбирать мелодию и изображать на инструменте звуки зверей: писк мышонка, походку слона, мычание коровы, жужжание мухи. Потом перешли к изучению гамм. Вначале играли гамму одним пальцем, затем двумя… Со временем Ваня разучил упражнения Ганона и этюды Черни, за которыми последовала игра двумя руками. Под руководством Анны Петровны мальчик слушал и анализировал музыкальные сказки, изучал звуки, запоминал ноты, учился подбирать мелодии на слух.
Когда талантливому ребенку исполнилось пять лет, Ольга привела его на прослушивание в музыкальную школу. Как водится, проверили слух, попросив его спеть песенку, прохлопать ритм и угадать, сколько нот одновременно сыграл на фортепиано экзаменатор. Для Вани, воспринявшего вступительный экзамен как игру, это не составило труда — он жаждал разнообразия и был рад поводу ежедневно оставлять давящие на него стены квартиры. Педагогам сразу стало понятно: мальчика ангел в темечко поцеловал и, в порядке исключения, его приняли.
В это же время приехал Олег с деньгами, и Котельниковы, по льготной очереди, купили трехкомнатную кооперативную квартиру в центре Проскуринска. Ольга надеялась, что муж проведет с ними весь отпуск, но тот лишь помог им обустроиться в новом доме и тут же вернулся обратно в Мирный. А, может, и не в Мирный. «Кто знает, куда он помчался сломя голову, — с грустью думала женщина. — Не скандалить же с человеком, оплачивающим семье жилплощадь, питание, отдых, музыкальное образование и лечение. На днях вон снова поедем в Москву. Там открылся новый лечебно-диагностический центр микрохирургии глаза. Пресса пишет, что академик Федотов творит настоящие чудеса, возвращая зрение даже самым безнадежным больным. А вдруг нам повезет?»
Не повезло. Мировое офтальмологическое светило поставило окончательную точку в этом вопросе. Наплакавшись, Ольга окончательно приняла свою судьбу и успокоилась. «Да, я — мать-одиночка незрячего ребенка, — сказала она себе. — У меня больше нет иллюзий, что сын прозреет, но я абсолютно уверена в том, что он талантлив и обязательно будет счастлив. И я ему в этом помогу».
И она помогала, пытаясь расширять границы узкого мира, в котором существовал ее ребенок. Сначала купила ему трехмесячного кенара Кешу в клетке, который будил мальчика по утрам имитацией звонка будильника. Через пару месяцев пернатый член семьи перестал петь, свистеть, щелкать, имитировать звуки дверного звонка и телефона. Он начал лысеть, хрипеть, отказываться от еды. Кеша подолгу сидел на одном месте, не желая летать по комнате и купаться в плошке с водой, стоящей у него в клетке. В ветеринарной клинике предположили, что болезнь птицы связана со сквозняками и сухостью воздуха в квартире. Предложили трижды в день орошать кенара водой из пульверизатора и давать ему витаминные добавки.
Не помогло. Через неделю Кеша почил в бозе. Ванька был безутешен. Он все время плакал, причитая, что не уберег своего домашнего любимца. Чтобы притупить боль сына, Ольга купила ему карликового померанского шпица. Назвали его Мишкой, поскольку он был очень похож на медвежонка. У шпица была круглая головка, короткая, сплюснутая мордочка, близко расположенные друг к другу глазки, мускулистые лапы и пушистая светло-коричневая шерстка.
Мальчик влюбился в своего нового питомца с первого звука, с первого поглаживания по его мягкой шелковистой шерстке. Мишка оказался животным, полным энергии, готовым целыми днями играть и бегать. При этом он не поддавался дрессировке и вел себя непослушно. Вначале это смешило Ольгу, у которой не было возможности уделять собаке много времени. Позже поведение шпица стало ее злить, а спустя месяц она вообще пожалела об этом приобретении. Мишка взял моду, тихонько подкравшись к Ване, бросаться ему под ноги — этот шустрый комочек обожал активные игры. Мальчик падал на пол, больно ударяясь о стены, пол, мебель то локтем, то коленом, то головой. Был бы парнишка зрячим, он бы заранее замечал Мишку и был готов к его кувыркам и кульбитам, а так… Так получал синяки, ссадины и шишки.
«Вам нужно избавиться от вашего „медвежонка“, — сказали Ольге в травмпункте, накладывая гипс на большой палец, вывихнутый Иваном при очередном падении на выставленную перед собой руку. — Иначе не быть Ванюшке пианистом. К тому же, в следующий раз может случиться и сотрясение мозга».
Пришлось подарить шпица внуку Владимирской, продолжавшей заниматься с Ваней, несмотря на его поступление в музыкальную школу. Ольга же вынесла для себя урок: «Больше никаких животных! У сына — очень ранимая психика. Он тяжело переживает потерю каждого домашнего питомца: долго не может успокоиться, плачет, плохо спит. Пора ему начинать общаться со зрячими ровесниками.
Ольга понимала, что сыну придется жить в мире, приспособленном для зрячих людей, общаться с нормально видящими детьми, которые будут проявлять к нему повышенный, не всегда доброжелательный, интерес. Что адаптация в любом детском коллективе будет зависеть от его коммуникабельности и умения вести диалог. Причем, вести его так, чтобы, с одной стороны, не настроить против себя окружающих, а, с другой, отстоять свои границы и добиться поставленных целей. «Когда нет друзей-товарищей — нет и конфликтов, — размышляла женщина. — Но оградить ребенка от травматичного общения — не всегда значит ему помочь. Он должен сам научиться разруливать свои конфликты и непонятки.»
Но ребята хороводиться с незрячим соседом не торопились. Ваня тоже не лез к ним со своей дружбой. Он просто боялся подойти к кому-нибудь из них, чтобы познакомиться. Ольга пыталась сделать это вместо него, но «контакт из-под палки» к дружбе не приводил. «Зрячие» соседи не принимали Ваньку в свою стаю, как, впрочем, и его коллеги по вокальной студии «Соловейки». И если последнюю ситуацию Ольга объясняла обычной детской завистью: Ваня был солистом, а остальные ребята — стоящим за его спиной хором, то поведение соседских детей ее обескураживало. Вся надежда была на музыкальную школу.
Но и там сближения с ребятами не получилось — после уроков все торопились домой и вместе собирались лишь на занятиях по музыкальной литературе, хоре да на отчетных концертах. А потом Иван был моложе всех, а малявок, даже зрячих, старшие не особо привечают. «Ладно, буду пока единственным Ванькиным другом, — решила Ольга. — Главное, чтобы он не охладел к музыке, и чтобы педагоги не разочаровались в его способностях».
С последним, слава богу, все было в порядке. Педагоги любили незрячего ребенка, отмечая его старательность, усидчивость, любознательность. «У Вани — талант от бога, — твердили они в один голос. — Научиться играть, не зная нотной грамоты, рассчитывая исключительно на слух и музыкальную память, это почти невероятно! Представляем, какие колоссальные усилия ему приходится прикладывать для того, чтобы выучить даже небольшую композицию».
Сам же мальчик вовсе не считал, что он перенапрягается, поскольку с Владимирской уже прошел программу первого класса. Над интонацией и введением звука педагог музыкальной школы работала с ним, как с обычным зрячим ребенком. Единственным отличием было то, что она клала свою руку на ручку Вани, чтобы показать ему, каким движением нужно играть. Иногда просто брала пальчик ребенка, и сама делала им движение, а Иван старался максимально точно его повторить.
В музыкальной школе он учился не только игре на фортепиано. Он изучал сольфеджио, вокал, музыкальную литературу. На последней юный музыкант просто запоминал материал и отвечал его так же, как и зрячие дети. Он рассказывал педагогу правила, строил аккорды, отгадывал, какую мелодию она играет. На занятиях по вокалу было то же самое: слова и мелодию произведений Ваня учил на слух. Учитель рассказывал парнишке об интонации, звуках, дыхании, мышцах, которые участвуют в пении. Все наставления педагога он впитывал, как губка. Ольга была рада такому результату, да и медики одобряли его занятия музыкой, поскольку последняя развивает память и мелкую моторику.
Несмотря на столь юный возраст, Иван ничуть не тяготился музыкальными занятиями, он их обожал. Это учебное заведение было единственным местом, где ребенок находился без родительницы. Ольга с вязанием в руках ждала его в коридоре, и у Вани создавалась иллюзия, что он, как обычный ребенок, самостоятельно пришел в музыкалку и потом самостоятельно вернется из нее домой. Ездил же он однажды без мамы вместе с ребятами на экскурсию в областную филармонию, где будущие музыканты сначала слушали концерт, а потом прошли за кулисы. Там им позволили прикоснуться к альту, контрабасу, арфе. Ваня был в полном восторге, ведь, в отличие от остальных учеников, он понятия не имел, как эти инструменты выглядят. А тут такая удача!
Мальчик постоянно грезил самостоятельностью. Ему не нравилось гулять, держась за мамину руку. Он утверждал, что не споткнется и не упадет, поскольку «чувствует», как близко к нему расположено дерево, стена или иное препятствие. Да, дома, где он знал каждый миллиметр, Ваня отлично ориентировался и ни обо что не ударялся. Но это дома. На улице же Ольга крепко сжимала руку сына, панически боясь, что, почувствовав свободу, тот ушибется, поранится, будет укушен бродячей собакой или попадет под колеса какого-нибудь зазевавшегося автомобилиста.
Ребенка это тяготило. Он с точностью до шага знал дорогу в парк, в магазины, в детскую поликлинику. А еще на большом расстоянии по запаху определял местонахождение булочной, кофейни, аптеки. Мог безошибочно сказать, какую еду приготовили сегодня соседи по лестничной площадке. Самым удивительным для Ольги было то, что Ваня на расстоянии, без единого слова, «узнавал» соседей по дому. «Они ходят и пахнут по-разному, — объяснял паренек матери. — Борька из восьмой квартиры бежит вприпрыжку и пахнет чесноком. Баба Нина из второго подъезда шаркает ногами и пахнет жареными семечками. Ритка Бутман цокает каблуками, пахнет цветочным дезодорантом и мятной жвачкой. Ольга Петровна с шестого этажа прихрамывает и пахнет своими псами — Тузом и Валетом.
— А как хожу и пахну я? — поинтересовалась Ольга.
— Ты ходишь тихо, плавно, как кошечка. А пахнешь крепкой чайной заваркой, медом, сдобными булочками и шампунем с крапивой
— А папа?
— Папа ходит вразвалочку, как медведь. Громко топает, будто гвозди в пол заколачивает. Пахнет он пивом, сигаретами и бензином…
— Ты по нему скучаешь?
— Нет, — дернул Ванюша плечиком. — Он меня не любит. Вот пусть и сидит в своем БелАЗе, и летом к нам не приезжает.
Олег и не собирался. Проскуринск он уже давно не посещал, писем не писал. Звонил лишь под Новый год и первого марта — в день рождения Ивана, чтобы задать дежурный вопрос: «Как дела?» и услышать лаконичное: «Хорошо». Деньги, правда, высылал исправно. Меньше, чем вначале, но в пределах своей старой водительской зарплаты. Ольга не обижалась, понимала, что это уже не длительная командировка, а самое настоящее ПМЖ. Что ему нужно содержать новую семью и самому как-то жить в своем алмазном Мирном. Единственный вопрос, который ее озадачивал: почему Олег не просит развода?
Сама она ему об этом даже не заикалась. Шел 1990-й год. Страну лихорадило: начались массовые беспорядки и межнациональные конфликты, парады суверенитетов, забастовки на шахтах. Опустели прилавки, нарастал хаос, людей охватывало ощущение безнадеги. Жизнь становилось все труднее и скуднее. Какой тут развод? Особенно если учесть, что алименты Олега могут оказаться гораздо меньшими, чем его теперешние «добровольные взносы».
4
Осенью Ваня должен был отправиться в школу. Ольга призадумалась: специального учебного заведения для незрячих в Проскуринске не было, возить его каждый день в областной центр было накладно и долго. Это в какую же рань нужно ежедневно будить ребенка, чтобы успеть к половине девятого на занятия! О том, чтобы оставлять там сына на всю неделю не могло быть и речи. «Он, конечно, мальчик самостоятельный: ест с помощью ножа и вилки, постель застилает, комнату свою убирает, моет за собой посуду, даже пирожки вместе со мной лепит, — размышляла женщина, — но оставлять его надолго с чужими людьми я пока не готова. Опять же, здесь — музыкальная школа и вокальная студия. Если Ваня всю неделю будет в Уралграде, с ними придется расстаться. Попытаемся подать документы в обычную школу».
В последнюю Ваню взяли с испытательным сроком. Там он не проучился и недели. В четверг Ольгу пригласил к себе в кабинет директор школы.
— Вот что я вам скажу, Ольга Петровна, — с некоторым смущением произнес он, — по сути, родители незрячего ребенка могут подать документы в любую школу, и мы не имеем права им в этом отказать. Но, если честно, в «массовой» школе инклюзия не работает — учителям просто не хватает нужных навыков. Ничему мы здесь Ваню не научим. Поставим тройки, учитывая его прилежное поведение, и все. А он так и будет все время сидеть за партой, боясь выйти из класса даже на перемене. Сегодня, например, его в коридоре сбили с ног шестиклассники, несясь со всех ног в столовую. Нечаянно, конечно, но он ушибся, здорово напугав своего классного руководителя. Не можем же мы наказывать детей за то, что они — дети. Согласен, он не по годам сообразителен, у него прекрасный словарный запас, парень хорошо считает, замечательно поет и декламирует стихи, но есть же еще математика с множеством формул, чтение, письмо, рисование, физкультура. Наш эксперимент по внедрению Вани в зрячий коллектив был плохой идеей.
— И что же нам теперь делать? — срывающимся голосом произнесла Котельникова.
— Варианта только два: домашнее обучение и специализированное заведение для незрячих и слабовидящих детей. Я бы вам порекомендовал второе. В интернате Ивана обучат шрифту Брайля, предоставят ему специальные учебники с выпуклыми буквами и иллюстрациями, научат ориентироваться в пространстве, ходить с тростью без сопровождающего, прорабатывать внутренние страхи и еще много чего, жизненно необходимого для его социализации. Единственный минус — это то, что программа обучения в специализированном заведении рассчитана на двенадцать лет.
Хорошо подумав, Ольга подала документы в райсобес на оформление сына в областной интернат для инвалидов по зрению, решив, что будет ежедневно возить его на занятия, а потом забирать обратно. «Таким образом, он будет успевать посещать еще и музыкальную школу, — резонно рассудила женщина. — С вокальной студией, конечно, придется распрощаться, но это не смертельно. В интернате наверняка имеется собственный хор, и Ванин талант найдет там свое применение».
— Мам, как выглядит моя новая школа? — поинтересовался мальчик, войдя в пахнущее свежим ремонтом помещение.
— Это — красивое темно-желтое трехэтажное здание, сынок. При входе, светится вывеска «Препятствие». Длинный коридор оснащен направляющими поручнями, за которые можно держаться. На высоких потолках тихо гудит целая батарея длинных белых ламп дневного освещения, таких же, как в детской поликлинике. Большие окна выходят в дикий парк. Стены коридора обшиты мягким коричневым дерматином. Таким же, как входная дверь в нашу квартиру. Сейчас мы подходим к ведущей наверх лестнице. На ее перилах шрифтом Брайля выбиты номера этажей. Вот потрогай! Это — единичка, значит, первый этаж. Первая и последняя ступеньки лестницы окрашены в белый цвет для тех деток, которые, хоть и плохо, но все-таки видят. А еще, Ванюша, мы идем с тобой сейчас по резиновой дорожке-ориентире, ведущей с первого этажа на второй и выше. Приближаемся к кабинету директора интерната Ильи Федоровича Воробьева. Он нас с тобой уже ждет.
Директор оказался невысоким лысым мужчиной лет пятидесяти, одетым в темно-синий костюм-тройку, белоснежную сорочку и синий галстук.
— Ну, здравствуй, Иван Котельников. Добро пожаловать в наш интернат! — протянул он новенькому руку, и тот тут же ее пожал.
— Ты совсем не видишь? — заглянул директор в протянутое ему Ольгой направление из райсобеса.
— Совсееем! Зато у меня нюх, как у служебной собаки — могу на таможне работать. Не верите?
— Нууу… даже не знаю, — засмеялся Воробьев.
— Хотите, докажу?
В глазах мужчины засветились огоньки любопытства.
— Хочу!
— У вас дома есть кот, вы часто берете его на руки и гладите. Сегодня вы завтракали яичницей и пили кофе со сгущенным молоком, а вчера вечером чистили свои ботинки гуталином. Вы пользуетесь мятной зубной пастой и одеколоном «Саша» — такой есть у моего папы. А совсем недавно сосали карамель «Раковые шейки». А еще вы дышите с присвистом. Наверное, у вас — астма, как у нашей бывшей соседки бабы Лиды.
— Ваня! — одернула Ольга сына.
— Нет-нет, парень совершенно прав, — согласился с услышанным Илья Федорович, доставая из кармана ингалятор. — У него уникальные нюх и слух. Он еще ста зрячим фору даст.
Наш интернат — не «массовая» школа. В среднем, здесь учатся не более двухсот человек. В первом классе обучают брайлю, ориентировке и подготовке к школьной программе. У нас — очень сильные преподаватели. Поэтому после двенадцатого класса выпускники специнтерната нередко поступают в вузы. После десятого же — идут учиться на массажиста в медицинский колледж.
Здесь Ване будет довольно комфортно, поскольку незрячие детки находятся в среде себе подобных. А еще в учебном заведении, которое наши ребята в шутку называют «слепухой», имеется собственный небольшой кинотеатр и кабинет окулиста. В последнем школьники получают аппаратное лечение: магнит, лазер, цветостимуляцию, электростимуляцию, денас. Туда можно прийти на перемене и посидеть на нужных аппаратах.
Воробьев снял телефонную трубку и, пшикнув себе в рот ингалятором, сказал кому-то:
— Пригласите ко мне в кабинет Сергея Сергеича. Его здесь ждет новый воспитанник — Иван Котельников.
Вскоре в кабинете появился высокий худой мужчина неопределенного возраста в синем сатиновом халате, надетом поверх джинсов и турецкого джемпера с надписью «Boys Team». На носу у него были очки с толстыми дымчатыми стеклами. «Стало быть, Ванькин воспитатель не понаслышке знаком с проблемой плохого зрения, — подумала Ольга. — Оно и к лучшему».
— Здравствуй, Ванюша! — похлопал мужчина парнишку по плечу. — Меня зовут Жучков Сергей Сергеевич. Давай мне руку — пойдем знакомиться с ребятами. В нашем классе вместе с тобой будет девять человек, шесть мальчиков и три девочки. Все очень доброжелательные и дружные. Они тебе понравятся. А мамочку мы отпустим домой, отныне ты у нас — почти самостоятельный.
— Нет-нет! — всполошилась Ольга. — После уроков я его заберу, а завтра утром привезу снова. Ване требуется домашнее питание, закаливание и лечебные процедуры. Кроме того, сын посещает музыкальную школу и вокальную студию, которую нельзя пропускать — он у нас солист.
— Хозяин — барин, — развел руками директор после того, как Иван с Жучковым удалились. — Но вы, Ольга Петровна, должны понимать: если над слепым ребенком все время трястись, он будет потерян как личность. В результате чрезмерной опеки незрячие дети не умеют самостоятельно передвигаться, боятся города, отгораживаются от общества. Ване нужно заводить друзей, быть в гуще событий: мы ездим на экскурсии, в музеи, на концерты, в планетарий и дельфинарий. У нас, в интернате, есть хор, музыкальная и драматическая студии, спортивные секции. Имеются опытные врачи, физиотерапевт и массажист. Здесь ребятам никто не говорит, что они чего-то не смогут, не расслабляют их жалостью. Основной посыл педагогов заключается в том, что им нужно работать в десять раз больше, чем зрячим.
— Я все понимаю, Илья Федорович, — приложила Ольга руки к груди, — но все-таки позвольте нам привыкнуть к новому образу жизни. Пусть Ваня окончательно адаптируется в интернате, а пока мы поездим к вам из Проскуринска.
— Как знаете, голубушка, как знаете, — пожал плечами Воробьев. — Лично я не стал бы тратить на автобусы и электрички два часа в сутки, но вам, конечно, виднее.
Первый день занятий оставил у мальчика массу впечатлений. От новой школы он был просто в восторге. По дороге домой Ваня без умолку рассказывал матери о своем знакомстве с трафаретом Брайля и грифелем-шильцем для прокалывания бумаги. Об учебных пособиях и чучелах животных, которые можно распознавать на ощупь. О том, что наставники учат ребят бережному отношению к своим ушам и рукам, рекомендуя не слушать громкую музыку и уже при пяти градусах тепла носить перчатки. О таком важном предмете, как домоводство, на котором их будут учить готовить, пришивать пуговицы, стирать и гладить. «А еще, мам, в интернате есть столярная мастерская, где мы будем забивать гвозди, строгать, сверлить и пилить, — восторгался Ваня. — Скоро мы с Сергеем Сергеевичем будем самостоятельно изготавливать деревянные шкатулки, а девочек будут учить плести макраме и делать украшения из бисера. Правда, здорово?»
Ольга с облегчением вздохнула — она очень боялась, что сыну в интернате не понравится, что его будут там обижать или игнорировать. «Может, и впрямь на будущий год Ванька будет оставаться на пятидневке, посещая Проскуринск лишь в выходные дни и каникулы, — подумала она. — Тогда я могла бы устроиться на работу. Времена нынче такие, что на деньги, присылаемые Олегом, уже не проживешь. А пока куплю-ка я в рассрочку вязальную машину оптимальной конфигурации и дам в местные газеты объявление о приеме заказов на изготовление трикотажной одежды».
5
Вскоре Ваня полностью адаптировался в новом коллективе, он изучил в здании каждый закоулок и бесстрашно носился по коридорам вместе с остальными ребятами. Через полгода после начала занятий мальчик полностью овладел шрифтом Брайля.
— Мам, представляешь, в этом шрифте — всего шесть точек, а с их помощью можно изобразить и буквы, и цифры, и ноты, и даже знаки препинания! — восхищался парнишка. — Хочешь, я и тебя научу? Нужно просто продавливать шильцем бумагу, оставляя на ней бугорки. «Писать» нужно на обратной стороне листа справа налево. Затем листок переворачивается, и текст читается слева направо!
Так Ольга стала осваивать «слепецкую грамоту» вместе с сыном, чтобы иметь возможность помогать ему с домашними заданиями. А нагрузки у Вани были совсем не детские: сразу после уроков в интернате они к трем часам мчались в музыкальную школу, где в понедельник и четверг у него были занятия по фортепиано, в среду — сольфеджио и музлитература, в пятницу — хор.
Во вторник, ближе к вечеру, приходила Владимирская и два часа занималась с мальчиком индивидуально, ведь впереди маячил отчетный концерт. А еще были походы к массажисту и физиотерапевту, потом — домашние задания, сон и снова — час езды в Уралград и час обратно. Когда, просыпая, они опаздывали, приходилось брать такси. Ольга очень уставала, а Ваня — нет. У него в подобной нагрузке была потребность. Но к концу учебного года и его утомил этот бесконечный марафон, и он стал все чаще проситься остаться на выходные в интернате. Парню очень хотелось участвовать во внеклассной жизни коллектива.
Несколько раз Ольга разрешила ему это сделать. Радости Ивана не было предела. В первый раз он научился играть с ребятами в шоудаун, настольную игру, в которой незрячий игрок должен забить клюшкой мяч в ворота соперника.
Во второй — воспитанников интерната повели на концерт музыкальной группы «Nautilus Pompilius». Возможность вживую услышать любимых исполнителей стала для Ивана настоящим праздником. Он потом еще долго напевал: «Ален Делон, Ален Делон не пьет одеколон. Ален Делон, Ален Делон пьет двойной бурбон».
В третий раз был культпоход на передвижную выставку «Эрмитажа», на которой были представлены уменьшенные тактильные копии древних египетских саркофагов, известных полотен и скульптур, и незрячие ребята имели возможность понять их форму и содержание на ощупь. Ваня взахлеб делился с мамой впечатлениями о портрете Огюста Ренуара «Девушка с веером»:
— Ты даже не представляешь, какие твердые и шероховатые масляные краски на ощупь! Я трогал каждый фрагмент картины: платье, руки, приоткрытый рот девушки, ее глаза и челку. А как художник прорисовал складки веера и пышного воротника натурщицы! Это вообще… Экскурсовод сказала, что веер поражает живописными цветовыми переливами, почти, как радуга. Потом она вспомнила, что мы незрячие, рассмеялась и пояснила: «Радуга, ребята, — это такая большая небесная световая арка… ну… как воротник, на котором один материал плавно перетекает в другой», и я себе сразу ее представил.
Слушая сына, Ольга припомнила рассказ своей вузовской преподавательницы по зарубежной литературе, которая ездила по турпутевке в ГДР: «В Дрезденской картинной галерее у „Сикстинской мадонны“ Рафаэля собралась группа слепых людей, на лицах которых был отблеск восхищения. Они так много знали и слышали об этой картине, что испытывали от нее тот же восторг, что и зрячие». «Какое счастье, что Иван приобщается к мировой культуре, — подумала женщина. — Интернат для незрячего — это палочка-выручалочка, похлеще, чем белая трость.»
