Смертельный нокаут
Уральский криминальный роман
Геннадий Мурзин

© Геннадий Мурзин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Смертельный нокаут» – это пятая и последняя книга в авторском цикле «Уральский криминальный роман». Прежде увидели свет детективы «Псы одичалые», «Кровопийца», «Без вести пропавший» и «Плата за свободу». Разумеется, автору (на снимке) хотелось бы знать мнение читателей об этом и других его произведениях. Оставляйте отзывы на сайте издательства или пишите – gim41@mail.ru

Глава 1. Знакомство

1

Фомин громко и протяжно зевнул и лишь после этого приоткрыл сначала левый глаз, а через минуту и правый. Он лениво потянулся, и в ногах что-то защелкало-захрустело. Раненько, но почему-то ему захотелось пофилософствовать. Он пошлепал правой ладонью по постели: увы, не с кем. Он был один-одинёшенек. Почти один. Почему? А дело в том, что из кухни доносились громыхания посуды. Ему все равно стало чуть-чуть грустно. Он снова потянулся, потом оторвал голову от подушки, слегка приподнялся, потянулся к будильнику, стоявшему на тумбочке, взял и удовлетворенно вслух хмыкнул.

– Ничего себе! Как говорится, храпанул так храпанул, – и ворчливо добавил. – Могла бы и разбудить. Не переломилась бы, поди.

Он, спустив босые ступни на ворсистый ковер, сел и кровать жалобно пискнула.

– Пищит, но терпит, – самодовольно пробурчал он.

Глянул в окно. Сквозь двойные шторы пробивалось солнце, возвещая ему, что на дворе отличная погода. Значит, что? А то, что у него нет и не может быть никаких причин для дурного расположения духа на весь его законный выходной.

Он, закинув ручищи за голову, вновь потянулся. Потянулся сильно. Потянулся так, что кровать теперь уже серьезно стала жаловаться на тяготы собственного бытия.

Он, наклонившись, достал из-под тумбочки гантели, встал с кровати, которая тотчас же облегченно выдохнула, и начал бросать вверх десятикилограммовые гантелины. Раньше у него была небольшая штанга, но с возрастом, почувствовав некоторый дискомфорт, поменял на более щадящий спортивный снаряд. Сделать это ему удалось не сразу. Пришлось походить в магазин «Спортивные товары», что находится напротив гастронома «Центральный», а справа, на противоположной стороне улицы Луначарского, модерновое здание – бывшая гостиница «Исеть». Молодые продавщицы, слушая его требования, только улыбались: сколько они помнят, в продаже никогда не было десятикилограммовых гантелей – от силы на пять килограммов. Фомин же продолжал ходить и настаивать. В конце концов, продавцы сжалились: они созвонились с заводом-изготовителем и попросили специально прислать в адрес их магазина требуемые клиентом со странностями гантели. Прислали. Теперь – они у него. И он рад. Потому что, по его мнению, заниматься по утрам зарядкой с легковесными спортивными снарядами – это сущее баловство, занятие, предназначенное для отвода глаз.

Минуты через две спиной почувствовал присутствие в комнате Галинки, которую он еще называл Галчонком. Но сделал вид, что ее явление осталось для него незамеченным, поэтому продолжал делать упражнения с еще большим усердием.

Жена, понаблюдав за мужем с минуту, вздохнув, сочувственно сказала:

– Пора бы, любезный, и уменьшить нагрузки. Не молод.

Фомин, не обернувшись, не переставая заниматься упражнениями (теперь он приседал, держа гантели впереди и на вытянутых руках), поприветствовал:

– Доброе утро, родная!

Жене не понравилось, что муж проигнорировал ее сочувствие.

– Слышал, что я сказала?

– Слышал-слышал, – без каких-либо интонаций ответил муж.

– Ну, и?..

– Рано расслабляться.

– Не молод, – тверже прежнего повторила жена.

– Но и не стар, – возразил муж. Он положил назад, под тумбочку гантели, выпрямился, устроил на пояснице руки и приготовился к бегу на месте. Только потом добавил. – Как говорит Карлсон, мужчина – в самом расцвете сил.

Жена усмехнулась.

– Ну-ну… Кстати, муженек: не собираешься ли тут еще и прыгать?

– А что?

– Пожалей тех, кто под нами, медведь! Перекрытие ведь не выдержит.

Фомин ухмыльнулся.

– Я легонько… Я как птичка, – начав бег на месте, спросил. – Сын где?

– Там, где положено.

– А поточнее?

– Забыл, всё уже забыл, – покачав головой, сказала жена. И с укором добавила. – С этими командировками…

– И все же, Галчонок… Хочу знать, где мой сын?

– У него – спортивная секция. С десяти до двенадцати. По воскресеньям.

– Ах, да… забыл…

– Конечно! В голове-то – одни бандиты… Не до сына, – обиженно заметила жена.

Фомин, тоже обидевшись, спросил:

– Как это «не до сына»?! О ком же тогда мой самый первый сегодняшний вопрос? О нем, о сынуле!

– А дочь, выходит, вне сферы твоих интересов? – опять же, обиженно поджав губы, прицепилась жена.

Он прекратил бег, подошел к стоявшей в проеме двери жене, притянул к себе, чмокнул в щечку и ласково сказал:

– Мне оба одинаково дороги.

– А я?

– Ты – тем более. Ты же мать этих очаровательных сорванцов, которых застать дома невозможно.

– Почаще твоего-то.

Муж хмыкнул. И прошел в ванну, оставив укол жены без ответа. Он понимает, что это не со зла, а, скорее, по привычке.

Жена вернулась на кухню.

Муж, умываясь, крикнул из ванной:

– Что у нас на завтрак, Галчонок?

– Твои любимые блинчики, – ответила жена.

Последовал уточняющий вопрос мужа:

– С творогом?

– А то с чем же?

– Соскучился…

– По семье или по блинчикам? – поддела жена.

– И по семье и по блинчикам.

– Утешил!

2

Полковник юстиции Коротаев, несмотря на воскресный день, пришел-таки в ИВС городского управления внутренних дел. Пришел, чтобы встретиться с задержанным Шиловым. Мог и не приходить. Но счел нужным все-таки прийти и познакомиться. Клиент, судя по всему, не на час.

Следователя встретил дежурный офицер. Сопровождаемый офицером, Коротаев поднялся на третий этаж, где была комната для допросов. Поднялся с трудом. Потому что страдал одышкой. На площадке третьего этажа сделал «перекур», чтобы прийти в норму. Потом повернул направо. У одной из дверей его поджидал дежурный офицер. Он предупредительно открыл перед следователем дверь комнаты.

– Пожалуйста, Иван Емельянович.

– Благодарю.

Следователь вошел. Оглядевшись, прошел к единственному небольшому и весьма древнему столику. В комнате находился надзиратель и довольно крупный мужчина в наручниках. Мужчина сидел, не поднимая глаз и ни на что не реагируя.

Следователь присел.

– Здравствуйте, гражданин Шилов.

– Ну… вишь ты… сразу и «гражданин», – недовольно пробурчал тот, но головы так и не поднял.

Следователь напомнил:

– Я с вами поздоровался, не так ли?

– А… пошел ты!..

– Не понял?

– Поймешь, вишь ты, когда сдохнешь.

– Если так, – следователь неожиданно хряпнул кулаком по столу и рявкнул. – Сидеть, как положено!

Шилов от неожиданности вздрогнул. Тотчас же выпрямился, подобрался и впервые посмотрел на следователя. К столь резкому переходу он оказался не готов.

– Извините, – промямлил Шилов.

Следователь совершенно спокойно заметил:

– Это совсем другой разговор. Он более приемлем для меня, – Шилов счел благоразумным промолчать. Следователь спросил. – Как прошла ночь?

Шилов пробурчал:

– Вонь и духотища.

– Ну, извините, – следователь развел руками. – Специальных апартаментов для VIP-персон здесь нет. Как я понял, это единственная у вас жалоба?

– Нет, – буркнул в ответ Шилов.

– А именно?

– Мне, вишь ты, адвокат нужен.

– Понятное желание. И оправданное. Но не сегодня. Сегодня не будет никаких следственных действий. Я пришел лишь познакомиться…

– Могли бы и представиться, – пробурчал Шилов.

– Если бы не ваша грубость, то я это бы сделал уже в самом начале. Я – Коротаев Иван Емельянович, старший следователь по особо важным делам прокуратуры области, полковник юстиции.

Шилов переспросил, хотя все услышал предельно отчетливо:

– Следователь? Из областной прокуратуры? Полковник юстиции?

– Именно так, – подтвердил Коротаев.

– Лестно, вишь ты, но вряд ли оправданно внимание ко мне со стороны…

Коротаев поспешил уверить:

– Оправданно, очень даже оправданно.

– Но я… вишь ты… ничего не совершил… такого, чтобы… Схватили… Поместили… А за что? Никто не говорит… Это – чистейшей воды произвол, о чем прошу сообщить прокурору области. Я – депутат и никто не вправе так относиться… Я облечен доверием избирателей… Ну и прочее такое…

Коротаев проигнорировал тираду задержанного:

– Мне поручено дело…

Шилов перебил.

– У меня нет и быть не может, вишь ты, никаких дел с прокуратурой области. Я – добропорядочный гражданин России… Общественный деятель… Предприниматель… Чинится беззаконие. Поэтому, повторяю, мне нужен адвокат.

– Я уже это понял, гражданин Шилов. И дал разъяснение. Разъясняю, кроме того, что если вы не имеете возможности нанять адвоката, то защиту будет вам обеспечивать адвокат, назначенный следствием, то есть государством. Но, подчеркиваю, только завтра, то есть с началом следственных действий. Этого требует процессуальный закон. И вы сейчас должны мне сказать, понадобится вам или нет адвокат, назначенный государством?

– Нет.

– Говорите яснее.

– Что я могу сказать, если не знаю причины ареста.

– Вас не арестовали.

– Если так, то это что? – он кивнул на руки, на которых все еще были наручники.

– Ах, это! Извините, гражданин Шилов, – следователь поднял глаза на надзирателя. – Снимите, пожалуйста, с него побрякушки.

Надзиратель подошел, снял с задержанного наручники, прикрепил их к своему поясу и вернулся на прежнее место, то есть к двери.

– Итак, гражданин Шилов, вы не арестованы, а задержаны…

– С какой стати?!

– Охотно отвечу: вы задержаны по подозрению в совершении злостного преступления.

– Какое еще преступление?! Что вы несете?!

– Преступление, повторю, злостное. И вы должны были догадаться с того момента, как я вам представился. Вам, надеюсь, не надо объяснять, что полковник юстиции пустяками не станет баловаться?

– Кто вас знает!

– Итак, – продолжил следователь, – теперь вам понятно, что в вашем задержании случайностью и не пахнет? Надеюсь также, что вы догадываетесь, что задержание произведено именно в Екатеринбурге тоже неслучайно?

– Идиотизм, вишь ты… И я отказываюсь понимать что-либо.

– Наше знакомство, собственно, состоялось. Поэтому я могу и удалиться. Однако вы мне до сих пор не сказали, каким видом защиты вы намерены воспользоваться?

– Мне нужен свой адвокат.

– Какой именно?

– Тагильцев Афанасий Петрович.

– Понятно, – Коротаев сделал пометку в записной книжке. – Как с ним связаться?

Шилов пробурчал:

– Один из адвокатов НТПС «Высокогорье». Его обязанность, чтобы… – и назвал номер телефона.

– Хорошо. Если он согласится на вашу защиту, то завтра будет.

– Он обязан согласиться.

– Всякое бывает, гражданин Шилов. До встречи.

Коротаев встал, положил записную книжку в карман и вышел из комнаты.

3

Муж уплетает уже шестой блинчик, а конца этому вкусному процессу пока не видно. Жену это только радует. Особенно сегодня. После длительной командировки. Муж явно изголодался по ее стряпне. Впрочем, и в обычной ситуации муж на отсутствие аппетита не жалуется. Ест все подряд. Не из числа капризных он. Но ценит, когда жена постарается и выдаст «на-гора», как, вот, сегодня, обожаемые им блинчики с творогом. Или пельмени, где и тесто, и фарш – это ее, так сказать, эксклюзив. По мнению мужа, ничего подобного не встретить уж нигде.

Жене приятно вот так, как сегодня, сидеть рядом и смотреть на сосредоточенного и необычайно молчаливого мужа. Сама она поест позднее, когда придут дети. С ними – труднее. Те – едят, но по принуждению. Начинает мать «воспитывать», но у тех сотня отговорок. Привереды, короче. Избаловала. Чуть-чуть поостынут те же блинчики – начинают носы морщить. И в кого они? Уж точно не в отца. Тому хоть что поставь на стол. В ее, то есть в мать? Вроде, не скажешь. За собой в детстве ничего такого не наблюдала. По правде говоря, и предпосылок в семье не было: жили довольно скромно; довольствовались вареной картошкой с постным маслом. По праздникам, правда, стол старались разнообразить и тогда появлялись пироги с рыбой или жаркое по-домашнему, то есть тушеная баранина с картофелем. Жаркое непременно тушилось в тяжелом чугунке и в русской печи. Объедение!

Жена тяжело вздохнула и поправила на голове косынку.

– Не вздыхай тяжело, не отдадим далеко, – произнес с ухмылкой муж, вытирая губы салфеткой.

Жена фыркнула.

– Ну, ясно: насытился. А то бы продолжал сидеть тихой сапой.

Муж отвалился на спинку стула, и на лице появилась улыбка.

– Захарыч мне рассказывал, как его однажды «воспитывала» девочка… – он с прищуром смотрел на жену.

– Алексеев, что ли? – спросила жена.

– Так точно! – муж хихикнул. – Хочешь узнать, в связи с чем возникла процедура воспитания?

Жена рассмеялась.

– Допустим, не хочу. И что? Не расскажешь?

Кто-кто, а она-то отлично знала, что тот обязательно расскажет и согласие ее испрашивается всего лишь формы ради.

– Девочка, послушав речь Захарыча, заявила, что у того слишком много (да-да, так и сказала) словесного мусора. Нукать, сказала, без причины – это плохо; слово «НУ», мол, – словесный сорняк, от которого следует беспощадно избавляться, – он хитро подмигнул жене. – Какова девочка, а?

– Молодец девочка, – заметила жена. Она еще не догадалась, ради чего он вспомнил эту историю и в чей «огородец» намечает бросить камешек. – А ты не сочинил сам?

– Что ты, Галчонок! Сущая правда-матка, которую рубанула прямо в глаза девочка. И ведь кому?! Полковнику юстиции.

– Ну, и как же тот отреагировал?

– Смутился, конечно, но замечание принял к сведению, – он снова хитро подмигнул жене и спросил. – А ты?

– А что я?

– Видишь?! Видишь?! Ты даже не замечаешь, а еще педагог. И какой педагог? Русской словесности! Не стыдно, голубушка, а?

Жена громко рассмеялась.

– Так, вот ты о чем! – она снова прыснула. – Выучила на свою голову, – жена притворилась обиженной, добавив. – Не делай добра, если не хочешь получить зла.

Муж-то – стреляный воробей: такого на мякине не проведешь. Он-то прекрасно знает, когда его Галчонок сердится взаправду, а когда понарошку. Он попытался продолжить его любимую тему, но зазвонил телефон. Он стремительно встал и подошел к холодильнику, на котором стоял телефонный аппарат. Ему почему-то показалось, что это по его душу. И он не ошибся. Хваленая интуиция и на этот раз подполковника не подвела.

– Да… Очень рад, Ваше Превосходительство…

Жена, догадавшись откуда звонок, рассержено покачала головой.

– Что за народ, а? Минуты покоя не дадут мужику.

– Как видишь… Вот… Докладываю: поручение исполнено, – жена обратила внимание на то, что муж использовал глагол «видишь» в единственном числе. Оговорка? Вряд ли… – Сейчас?.. На кухне… Галчонок такими блинчиками потчует: пальчики оближешь, – жена, услышав, как перед другим мужчиной ее способности превозносят, зарделась. – Вот как?.. Отдыхаю… Имею право… Поставленную передо мной задачу решил… Согласен, что не точка, а всего-то многоточие в истории, но… Не должна болеть голова у дятла… Уж, да… И вечер, соответственно, свободен… Тем более для тебя…

Жена, теперь догадавшись, все же тихонько спросила:

– Чайковский?

Муж ей утвердительно кивнул.

– Передай привет от меня.

– И Галчонок шлет тебе пламенный привет… Да… А что она? С ней все в порядке… Как и полагается жене офицера… А у тебя?.. Хорошо… Понял… Конечно, с ней… Никуда не денется… Пойдет!.. В конце концов, прикажу… Ясно, шутка… Скорее она, чем я… Чистейшей воды подкаблучник… Признаю… А куда, дорогой друг, денешься?..

Жена фыркнула

– Подкаблучник?! Ты?! Умора!

Фомин положил трубку. Вернулся к столу. Присел. Жена смотрела на него. Ее взгляд требовал разъяснений.

– Вот… Приглашает…

– Куда? В управление?!

– Нет, конечно… К себе приглашает.

– Тебя?

– Нас.

– То есть?

– Глупый вопрос.

– А что за событие?

– Никакого. Просто: на чай.

– Знаю я ваши «чаи».

– Обижаешь, голубушка. Ни я, ни он – повода плохо думать не давали. Или не так? Или я ошибаюсь?

– Ладно тебе. Я же просто так сказала.

– «Просто так»? Оскорбила подозрением достойных из достойнейших…

– Пошло-поехало… Лучше скажи: на какое время?

– Ждут, говорит, в семнадцать ноль-ноль.

– Уж не сегодня ли?

– Слава Богу, нет… Встречаемся в следующее воскресенье.

4

Анна Егоровна Шилова, встревожившись столь долгим отсутствием мужа (сказал, что срочно должен выехать в Екатеринбург, однако оговорился, что вернется не позднее десяти вечера), решила выяснить, в чем дело, где может быть ее муж так долго. Он же не только задерживается настолько, но и не подает никаких признаков жизни. Это-то и настораживает жену. Потому что приучил: запаздывая даже на час, обязательно звонит, предупреждает. В последнее время, она заметила, уж слишком часто психовать стал. Чуть что не по нему – сразу лаяться начинает. Слава Богу, что хоть руки в ход не пускает. Закралось подозрение: уж не шалашовку ли какую завел на стороне? С него сбудется. Он такой. Любит хорошеньких бабенок. Завидев смазливенькую, сразу слюни пускает. Впрочем, где найти такого мужика, который бы не западал на свежатинку? Кобелины проклятые! Хлебом не корми, а дай по девкам пошастать. А они, эти шалашовки, значит? Ложатся под любого, у кого денежки в кармане водятся. Твари!

Сначала позвонила в штаб-квартиру их союза. Никто не ответил. Понятно: воскресенье. Потом решила справиться насчет мужа в офисе Колобова. Нет, она знает, что с тем приключилось несчастье, но всё же. Ответил дежурный вахтер, авторитетно заявивший, что Шилова здесь не видел давно и, соответственно, ничего о его месте пребывания на данный момент сказать не может. Попросила, чтобы вахтер сходил в ресторан «Высокогорье» (благо в одном здании) и поспрашивал старшего метрдотеля. Тот сходил, видимо, поспрашивал, вернулся и вновь ничего не смог сообщить утешительного. Старший метрдотель Кайгородов, по словам вахтера, видел Шилова на днях, обедавшим в ресторане. Больше он Шилова не видел и не слышал ничего о нем.

Анна Егоровна, вспомнив, как муж упоминал дружка Кобякова, решила найти его номер телефона. Порывшись в записях-каракулях мужа, отыскала. Позвонила. Не сразу, но ответил женский голос. Видимо, жена Кобякова. Где муж сейчас? А она не знает. Как обычно, рано утром уехал, не сказав ни слова. Так что помочь ничем не может.

Оставалось последнее: ночной клуб «Старатель», где (жена это знала) муж часто проводил свой досуг. Опять же нашла телефон. Позвонила. Ответил мужской голос, судя по всему, вахтер, который сказал, что никакой информации по телефону о клиентах не дает. Анна Егоровна напомнила, что спрашивает не кто-нибудь, а жена Шилова. Но и это не подействовало. Почём знаю, резонно заявил вахтер, жена звонит или полюбовница? Вахтер, правда, посоветовал позвонить исполнительному директору клуба. Возможно, он, Илья Андреевич, что-то и скажет насчет ее мужа. И сказал, по какому телефону можно найти директора.

Анна Егоровна позвонила. Ответил Илья Андреевич, который, извинившись, сказал, что в данную минуту говорить не может, однако через пару минут сам перезвонит.

Анна Егоровна положила трубку и стала ждать. Она догадалась, что тот тоже не верит, что позвонила жена, поэтому, для верности, перепроверяет.

И действительно: через пару минут у Анны Егоровны зазвонил телефон. Она сняла трубку.

– Да… – Анна Егоровна усмехнулась. – Илья Андреевич, вы попали туда, куда нужно, – это квартира Шилова… У телефона – его жена… Правильно… Да, собственно, мужа ищу… Мне?.. А сказал, что на пару часов сгоняет в Екатеринбург… Встреча, будто бы, у него с кем-то назначена… Нет, не сказал… Знаю я вас, мужиков… Не спорю: бабы тоже хороши… Шолохов верно написал: сука не захочет, кобель не вскочит… Может, вам что-то известно?..

На том конце наступила пауза. Анне Егоровне показалось, что Илья Андреевич потому и замолчал: соображает, говорить правду или нет.

– Илья Андреевич, ну, так как?

Собеседник, наконец, начал говорить.

– Во-первых, Анна Егоровна, странно, что ваш муж поехал в Екатеринбург. Его там никто не ждал…

– Как это?! Не понимаю.

Собеседник уточнил:

– Ему никто и никакой встречи не назначал.

– Соврал, выходит?! Или, может, вы высказываете лишь предположения?

Илья Андреевич подтвердил:

– Да, предположения. Однако они больше похожи на правду.

– Почему вы так решили?

– Со стороны гордумы – не было надобности. Проверил. Со стороны же… Тем более. С кем ему встречаться, если он лишен всех полномочий?

Анна Егоровна от неожиданности воскликнула:

– Лишен? Чего лишен муж?

Илья Андреевич в ответ тоже спросил:

– Вы не знаете? Он вам ничего не говорил?

– А что, собственно, я должна была знать?

– Тут такая штука, – в голосе собеседника послышались неуверенные нотки. Ему, очевидно, не слишком хотелось распространяться на столь щекотливую тему. – В нашем союзе он теперь всего лишь рядовой член.

– Как это «рядовой»? Он же…

– Был… И даже исполком союза решил поставить вопрос об отзыве вашего мужа…

– Из депутатов, что ли? – догадавшись, спросила Анна Егоровна.

– Именно.

– Что он натворил?

– А этого, извините, сказать не могу. Не моего ума дело. Спросите мужа.

– Как спрошу, если нет?!

Собеседник как-то не слишком уверенно ответил:

– Даст Бог, вернется… – и добавил. – Когда-нибудь…

– Совсем вы меня запутали своими загадками. Судя по всему, что-то знаете, а не говорите.

– Не все можно…

– Если по телефону нельзя, то я подъеду. Какие проблемы?

– Но приезжать тоже нет смысла.

– Илья Андреевич, я же не дура. Своими ушами слышала от него, что деловая встреча там…

– Западня… Подстроенная… Так думаю…

– Что вы такое говорите, Илья Андреевич?! С мужем что-то произошло? Там, в Екатеринбурге?

Собеседник решил положить конец расспросам. Они утомили изрядно его.

– Анна Егоровна, я скажу, но давайте больше не задавать мне никаких вопросов, хорошо?

– Слушаю…

– Вашего мужа арестовали в Екатеринбурге…

– Арестовали? Но за что?! Что он там еще учудил?

– Я же просил…

– Так, где он сейчас?

– Не знаю… Мне позвонил наш адвокат Тагильцев… Афанасий Петрович… И сообщил эту новость. Позвоните ему… Может, вам он больше скажет.

– Подскажите его телефон.

Илья Андреевич назвал номер домашнего телефона адвоката и тотчас же положил трубку.

Анна Егоровна, все еще не веря в услышанное, сразу набрала номер телефона адвоката. Долго никто не отвечал. Анна Егоровна терпеливо ждала. И, наконец, она услышала хриплый мужской голос.

– Да.

– Афанасий Петрович, здравствуйте.

Тот, не ответив на приветствие, довольно грубовато спросил:

– Что нужно?

– Жена Шилова…

– Ах, вот оно что…

– Мне сказали, что мужа…

– Вам правильно сказали… со мной связался старший следователь по особо важным делам областной прокуратуры Коротаев. Он и проинформировал меня о задержании Шилова, а также о том, что задержанный, то есть ваш муж, выразил желание, чтобы его защиту осуществлял ваш покорный слуга. Вот и все, что мне известно на этот час.

– Но что муж мог натворить, если…

– Не знаю, сударыня. Знаю лишь, что задержан в качестве подозреваемого. Могу лишь предположить, что подозрения слишком серьезны.

– Почему вы так решили, если не знаете?..

– Исхожу из практики, сударыня: областная прокуратура мелочами не занимается. – Анна Егоровна еще что-то хотела спросить, но адвокат не дал. – Больше мне сказать нечего. Завтра выезжаю в Екатеринбург. Встречусь с Коротаевым. Выясню, на каком основании задержан Шилов, в чем он подозревается. Если разрешат, то состоится свидание и с подзащитным. Мне необходимо заключить с клиентом договор на оказание адвокатских услуг… Кстати, сударыня, каковы его материальные возможности?

– А сколько?

– Деньги, судя по всему, потребуются немалые.

– А что союз?..

– Спешу разочаровать: мне показалось, что союз не будет брать на себя издержки. Впрочем, сударыня, не следует забегать вперед. К завтрашнему вечеру все прояснится. Но, психологически, готовьтесь хорошо раскошелиться.

5

Они поднялись на третий этаж. Упёршись в дверь нужной квартиры, Фомин пробурчал:

– Не пристало генералу в таком доме жить… Мог бы и перебраться… Например, на Антона Валека.

Жена сразу одернула:

– Прекрати околесицу нести, – и авторитетно добавила. – Не красна изба углами, а красна пирогами.

Фомин довольно ухмыльнулся.

– Насчет пирогов – это ты в самую точку угодила. Люблю пироги… Горяченькие… С румяной и пышной корочкой… Чтобы с сырой картошкой внутри и много-много репчатого лука.

– У, обжора, – жена легонько стукнула мужа по широченной спине.

Фомин нажал на кнопку звонка. Дверь сразу же отворилась. Хозяева, выходит, уже заждались. Там стоял Чайковский, а из-за спины выглядывало раскрасневшееся и мило улыбающееся лицо жены.

Чайковский, ухмыляясь, сказал:

– По вам часы можно проверять.

– Точность, господин генерал, – вежливость королей, – поспешно отреагировал Фомин.

Чайковский и его жена отступили назад, вглубь узкого коридорчика.

– Не стойте там. Проходите.

Гости вошли. Хозяин стал услужливо помогать раздеться даме. Фомин, пригладив прическу, напыщенно, а потому неестественно сказал:

– Мир дому сему, господа!

Фомин подошел к супруге генерала.

– Разрешите вашу ручку, сударыня?

Поцеловав руку хозяйке, он обратил взор в сторону «Его Превосходительства».

– Здравия желаю, господин генерал.

Чайковский насупился.

– А, ну, без этих!..

– Слушаюсь! Я ведь что? Привык исполнять чужие приказания.

Галина, жена Фомина, приблизилась к хозяйке, легонько обняла.

– Здравствуй, Танюша, – потом, наклонившись к уху, шепотом спросила. – И как?

Хозяйка правильно поняла вопрос и поэтому подняла вверх большой палец. Галина кивнула, сказав:

– Мы – на кухню. Пусть мужики побудут одни.

Хозяйка с грустинкой усмехнулась:

– И правда: бабья дорога – от печи до порога.

– Идите-идите, – шутливо сказал Фомин и добавил. – Уж постарайтесь там.

Хозяин, а следом за ним и Фомин, проследовал в небольшую скромно обставленную гостиную. Фомин, как дома, тотчас же плюхнулся в старенькое кресло и с удовольствием вытянул ноги, отвалившись назад. Хозяин устроился в другом кресле, напротив.

Чайковский, кивнув в сторону небольшого столика, на котором стояла тонко нарезанная ветчина, конфеты и ломтики лимона, а также крохотные (по оценке Фомина, конечно) из зеленого хрусталя рюмки и штоф с водкой, предложил:

– Давай, а, по одной? Для затравки.

– А Танюша, как? Не будет сердиться? – осторожничая, спросил Фомин.

– Что ты, как маленький, как в первый раз!

– Наливай! – Фомин решительно махнул рукой.

Они выпили и чуть-чуть закусили. Фомин спросил:

– Что в управлении? Я-то, как ты сам понимаешь, в отгулах.

– В норме.

– Начальство как?

– Твое или… вообще?

– Вообще.

– С начальством все в порядке. Краснов, сам слышал, доволен тобой. Тут же забрюзжали завистники.

Фомин усмехнулся:

– Без этого не бывает.

– Насколько мне известно, Краснов поручил кадрам подготовить представление в министерство.

– На предмет?..

– Вот, этого-то я тебе и не скажу.

– А еще друг…

– Дружба дружбой, служба службой, – Чайковский, по примеру Фомина, положил на крохотный ломтик хлеба пластик ветчины и, отправив в рот, стал медленно пережёвывать. Он спросил, постучав пальцем по штофу. – Еще?

– У матросов нет вопросов.

Они снова выпили и закусили в полной тишине. Чайковский, кивнув в сторону музыкального центра, предложил:

– Может, музыку?

– Не стоит… Не стоит пока, – потом спросил. – Как слухи?

– Насчет Краснова? – уточнил Чайковский. Фомин кивнул. – Слухи все упорнее. Я попытался заговорить с самим, но он уклонился от разговора на эту тему.

– Чехарда какая-то, – недовольно пробурчал Фомин. – Надоело! Настоящий проходной двор.

– Самое интересное не это.

– А что же?

– То, кого метят.

– Не тебя ли, Паша?

Чайковский заразительно рассмеялся.

– Сморозил!

Фомин обиделся.

– Почему бы и нет?

– Дурацкий вопрос.

– Почему?

– Потому что ответ ты хорошо знаешь.

– Ну, извини… Так кого же нам ждать?

– Из министерства…

– Вот! Опять варяга! – Фомин недовольно фыркнул.

Чайковский возразил:

– Нет, не варяга.

– Продолжай. Это что-то новенькое. Не Радченко ли… из УБОПа?

– Нет.

– Тогда и не знаю, на кого подумать.

– Кандидат – генерал-лейтенант Воротов.

– Владимир Александрович?! – Фомин рассмеялся. – Вот умора.

– Совсем несмешно.

– Скажешь тоже, – Фомин продолжал смеяться. – Они, что, там решили по второму кругу пойти?

– Кандидатура неплохая, – сказал Чайковский.

– Не спорю. Однако до сих пор еще не было случая в истории управления, чтобы прежний возвращался.

– Все происходит когда-то впервые, – резонно заметил Чайковский, и наполнил снова рюмочки. – Выпьем за то, чтобы хуже не было.

Фомин покачал головой.

– Это я так ведь… Меня, если по правде, мало вся эта чехарда волнует. Завязываю я. Послужил Родине и будет. Опротивело все. И «референт» мой, то есть Галчонок, обеими руками – за.

Чайковский внимательно смотрел в лицо Фомина, стараясь понять, правду тот говорит или ёрничает.

– Ты серьезно решил?

– Чему ты-то удивляешься? Не говорил, что ли, раньше? Что мне еще надо, а? Стаж выработал… Имею право на покой.

– Дело, понятно, твое, – Чайковский покачал головой, – но, боюсь, ничего не выйдет.

– Что значит «не выйдет»!? – раздраженно спросил Фомин. – Что или кто может помешать?

– Не хочу огорчать, но…

– Прошу, без твоих этих длиннот. Говори, в чем дело?

– Саш, только сугубо между нами, хорошо? Сделай завтра вид, что слышишь о предложении впервые.

– Обижаешь! Это когда я тебя подводил?

– Собственно, и не буду от тебя скрывать, лично я вижу резон в словах генерала Краснова.

– Что еще-то он хочет от меня, что?! Дался всем им Фомин. Свет клином на нем сошелся?

– Краснов полагает, что в составе оперативно-следственной бригады по делу, известному тебе, от областной уголовки…

– Надо же! – сердясь, воскликнул Фомин и сильно ударил кулачищем по подлокотнику кресла. Фомин уже догадался, в чем дело. – Значит, снова Тагил? – Чайковский утвердительно кивнул. Фомин раздраженно и вовсе непритворно воскликнул – Сколько же можно!? И ты… на их стороне? Поддержал?

– Подумай, Сашок, разве не прав Краснов, а? Новичку надо сколько вникать? По сути, начинать с нуля. Ты же… Не дитя… Понимаешь.

– С какого «нуля»? Все наши доследственные мероприятия документально оформлены и готовы для приобщения к уголовному делу. Бери – и работай.

– Сашок, о чем ты говоришь? Документы – одно, а живой человек – другое. Хотя… Чего это я тебе, матерому сыщику, объясняю подобные прописные истины?

– Объективно говоря, ты прав, – Фомин обреченно вздохнул. – Как тут ни крути, а все правы. Но мне что делать, а? Так никогда и не распрощаться с тагильчанами? К тому же… не мальчишка слоняться по гостиницам. Пусть теперь другие… И дома… Парнишка в таком возрасте, когда отцовский глаз, ой, как нужен.

Чайковский грустно усмехнулся.

– Я тебя понимаю. Я и сам ведь решил.

– Ты? Решил? Что ты мог решить?

– Решил, что тоже пора уходить в отставку.

Фомин пристально посмотрел другу в глаза.

– Выживают?

– Не в этом дело.

– А в чем?

– Танюша… Ну… Вот-вот подарит сына…

– Кстати, все подтверждается?

– Да! – воскликнул Чайковский. – Нет никаких теперь сомнений, что сын. Будет сын! Мой сын! Мой, понимаешь?!

– Как не понять. У самого… Как беременность? Нормально? Нет осложнений? По-моему, уже скоро.

– Меньше месяца осталось. По словам врачей, сынуля развивается нормально. Танюша – молодец! Хорошо вынашивает. Даже на сохранение ей не пришлось ложиться… Я нервничаю…

– Говоришь, что все нормально, а сам дергаешься. Зачем?

– Все равно же, Сашок, волнительно.

– Успокойся, дружище! И приглашай на крестины. Да… Имя парнишке подобрали?

– Да.

– Какое же?

– Егором решили назвать, – Чайковский вздохнул. – В честь моего деда… Умирая, очень просил, чтобы… Я пообещал… Сам Господь помогает мне держать слово…

– Замечательное, наше имя! Но не будем об этом…

– Чайковский рассердился.

– Как это «не будем»?! А ты хоть догадываешься, кто будет крестным?

– Ну… Наверное, брат твой… Или еще кто… Родня у тебя большая…

– Ошибаешься, голубчик! – Чайковский торжествующе смотрел на друга. – Танюша предложила, а я с восторгом её поддержал, тебе стать крестным отцом. Как? Что скажешь?

Фомина это привело в полное смятение. Чего-чего, а этого он не ожидал от Чайковского. Да, друзья-коллеги с давних пор, но чтобы… Это – уж слишком. Как говорится, не по чину честь. Чайковский молчание Фомина воспринял по-своему. Он настороженно спросил:

– Ты… это… что молчишь? Не по душе, что ли, наше предложение?

Фомин встал. Подошел к другу, обнял за плечи.

– Ну, спасибо тебе!.. – у него запершило в горле. – Обещаю: я буду отличным крестным твоему сыну, – он вернулся на свое место. – А кто будет крестной матерью?..

– Женщины на кухне сейчас этот вопрос решают.

– Не понял.

– А что тут непонятного? Крестной станет твоя жена, если, конечно, наше предложение примет.

– Она? Примет, обязательно примет! Ей да не принять? Еще чего…

– Давай, Сашок, договоримся: ты свои «хвосты» дочищаешь, я – тоже и в конце года вместе подаем рапорты. Ну, как?

– Ты, в самом деле, решил уходить? – спросил Фомин.

– Почему нет? Ты собираешься уходить, а я чем хуже?

– Со мной – совсем другое дело, – возразил Фомин, – я всем уже глаза измозолил. Мечтают, чтобы ушел.

– Преувеличиваешь… как всегда.

– Ничуть. Тебе же еще служить да служить… генерал как-никак.

– Плевать я хотел на генеральские лампасы! – в сердцах воскликнул Чайковский.

– О-го-го. Если всяк станет плевать на генеральство, то… Что же будет?

– Я решил… Твердо решил… Егорушку воспитывать с пеленок… Сам воспитывать… Ради этого… Нет и не может быть у меня ничего дороже на всем белом свете. И остатки моей жизни будут отданы ему, Егору моему.

Фомин решил пошутить.

– А Танюша – рыжая, что ли?

– И ей, конечно, – серьезно сказал Чайковский, но…

В этот момент открылась дверь гостиной, и вошли жены. Они несли на руках подносы с выпечкой. Фомин потянул носом.

Глава 2. Обвинение

1

Тагильцев, приехавший в Екатеринбург первой электричкой, сначала чуть-чуть перекусил в вокзальном буфете, а уж только потом поехал трамваем в прокуратуру. Он, конечно же, не беден. Он не работает под обездоленного. Он имеет «БМВ», довольно приличную машинешку, и может себе позволить прошвырнуться и на ней до областного центра: сто двадцать километров – не расстояние. Однако из-за благоразумия не делает этого никогда, а пользуется общественным транспортом. Он считает, что удобнее и безопаснее. Удобнее, потому что не надо искать всякий раз автостоянку. Оставлять же на несколько часов без присмотра (даже у крыльца областной прокуратуры) не решается: зачем ему эта головная боль? А безопаснее, так как на автостраде пошаливают разбойнички: надо ли лишний раз рисковать, если можно обойтись и без этого? Да, он никогда с собой большие бабки не возит, однако откуда об этом знать лихим людям?

Он поднялся на третий этаж и в крохотном «предбанничке» нос к носу столкнулся с тем, кто ему нужен, – следователем по особо важным делам Коротаевым: тот тяжело дышал, и лицо багровело от натуги. Как считает Тагильцев, следователю трудно даются лестничные марши. Тагильцев знает следователя в лицо, хотя прямых контактов пока не было. Ему положено знать все сколько-нибудь значительные фигуры. Он знает многое о Коротаеве. Он наслышан, например, о том, что следователь обладает жестким и непреклонным характером. К тому же страшно упрям и не сговорчив. Хорошему адвокату (даже из провинции) полагается знать (и он, Тагильцев, конечно же, знает!) и такое крайне важное обстоятельство, как полная невозможность «подъезда» с подношением, то есть с взяткой. Находились отчаянные и пробовали подмазать, но им это обходилось довольно дорого. Дорого не в смысле затребованной суммы, а в смысле того, что не оставлял сии поползновения безнаказанными. Самое малое, на что способен, – это направить официальное представление в Свердловскую областную коллегию адвокатов. Был, говорят, случай, когда Коротаев за попытку дать взятку ему, следователю, добился возбуждения уголовного дела и доведения его до суда, где был постановлен обвинительный приговор. Конечно, взяткодатель получил небольшой срок – три года условно, однако решением суда он был лишен права заниматься адвокатской деятельностью на пять лет, а это уже чрезвычайно серьезно. Упущенная-то выгода выразилась в весьма кругленькую сумму. Так что отбил охоту у многих. И теперь этого следователя оставили в покое.

Адвокаты, практически, считают свою миссию абсолютно безнадежной, если дело, по которому проходят в качестве защиты, оказывается в руках Коротаева. Никаких перспектив добиться послаблений для подзащитного или как-то повлиять на ход следствия. Единственная надежда – это на суд. Поэтому адвокаты не любят браться за дела, находящиеся в производстве у Коротаева. Приходится, конечно, но без охоты. При этом заламывают с подзащитного такие гонорары, что глаза на лоб лезут. Адвокаты считают, что это не что иное, как компенсация за особые условия труда, так сказать, за вредность. Но, даже получив двойной гонорар, адвокаты не тешат подзащитных особыми иллюзиями.

– Доброе утро, Иван Емельянович, – мягко поприветствовал Тагильцев, приподняв на совершенно лысой яйцевидной голове кожаную фуражку.

– Доброе-доброе, – мрачно пробурчал тот, возясь с замком, который почему-то не хотел открываться. Наконец, в замке что-то щелкнуло, и дверь подалась. Взявшись за ручку, он спросил. – Ко мне?

– Именно, Иван Емельянович. Вы звонили… Тагильцев я… Адвокат… По поводу подозреваемого Шилова…

Коротаев, смерив хмурым взглядом с головы до пят адвоката, ничего не выражающим голосом сказал:

– Заходите.

Вошел Коротаев, а следом – Тагильцев. Коротаев рукой показал на одиноко стоящий стул, а сам прошел к окну, отодвинул шпингалеты и приоткрыл створки. В крохотный кабинетик хлынул прохладный воздух, смешанный с влагой: только что прошел дождь, освеживший воздух. Сюда же просочился терпкий запах тополиной листвы.

Коротаев уселся за столом, за которым, судя по всему, сидело не одно поколение следователей. Кивнув в сторону полуоткрытого окна, спросил:

– Не боитесь?

Тагильцев не понял, поэтому уточнил:

– Чего именно, Иван Емельянович?

– Сквозняка… – он усмехнулся, и многочисленные и глубокие складки хмурого лица чуть-чуть разгладились. – Пока всего лишь сквозняка.

– Ну, что вы! – воскликнул адвокат. – Наоборот, приятно.

Тагильцев самым бессовестным образом солгал. Потому что именно сквозняков-то он и боится пуще огня. Но… Не у себя ведь, чтобы устанавливать свои порядки. Придется терпеть: зачем злить зверя в его же собственной берлоге?

– Документы у вас в порядке? – спросил следователь, одновременно роясь в среднем ящике стола.

– Да… конечно… – поспешно ответил адвокат, положив перед следователем документы.

Коротаев взял лишь удостоверение личности, внимательно изучил и лишь после этого спросил:

– Тагильцев, значит, Афанасий Петрович? – адвокат кивнул. Коротаев спросил. – Вопросы?

– Их, Иван Емельянович, как вы сами понимаете, несколько.

– Начинайте с самого первого. И если у меня будет возможность, то удовлетворю ваше любопытство.

– Первый вопрос: на каком основании задержан мой подзащитный?

– На основании мною вынесенного постановления и утвержденного прокурором области. Ещё?

– Второй вопрос: почему не было испрошено разрешение на задержание от Нижнетагильской городской думы, членом которой является мой подзащитный? – Тагильцев отлично знает, каков будет ответ, но он формально обязан спросить.

– Гражданин Шилов пользуется иммунитетом лишь в пределах Нижнего Тагила. Задержали же его в пределах Екатеринбурга, точнее – неподалеку от ДК Лаврова, то есть на проспекте Космонавтов.

– Третий вопрос: что вменяется в вину моему подзащитному?

– Пока ничего, Афанасий Петрович.

– Поясните, пожалуйста.

– Обвинение, как вы сами понимаете, ему пока не предъявлено. А задержан он по подозрению в совершении тяжкого преступления, то есть убийства, имеющего отягчающие вину обстоятельства.

– А нельзя поконкретнее?

– Нет, нельзя. Сегодня в шестнадцать ноль-ноль местного времени мы едем в Орджоникидзевский районный суд, где я буду испрашивать разрешение на арест гражданина Шилова и содержание под стражей. К этому времени будет готово, надо думать, предварительное обвинительное заключение. До суда вы и ваш подзащитный будут ознакомлены.

– Значит ли это, что допроса еще не было?

– Нет, не было. Правда, я встречался с задержанным. Но меня больше всего интересовало, какие вопросы имеются и какие претензии у задержанного к условиям содержания. Короче говоря, мы познакомились… Всего лишь познакомились.

– Когда и где вы намерены допросить задержанного?

– В одиннадцать. Сегодня. В изоляторе временного содержания. Это заведение, надеюсь, вам знакомо.

– На улице Фрунзе?

– Да. Рядом с городским управлением внутренних дел.

– Надеюсь, я буду допущен на процедуру допроса?

– Разумеется.

– И, пожалуй, последнее: до начала допроса остается слишком мало времени, а мне необходимо встретиться с подзащитным… Обговорить детали. Иван Емельянович, разрешите?

– Разрешу, – Коротаев взял лист писчей бумаги, лежавший слева от него, и протянул адвокату. – Возьмите письменное разрешение на встречу.

Адвокат зачем-то спросил:

– С печатью?

– Не без этого, – с легкой иронией в голосе ответил следователь и добавил. – Поспешите. Времени, действительно, в обрез.

2

Встретили мужика на службе довольно бурно. Коллеги, судя по всему, соскучились и стали подступать с расспросами. Фомин же хмурился, скорее всего, притворялся. Он сел за свой стол и потянул носом.

– Курили? – сердито спросил он.

Майор Савичев первым вскочил со своего места, дотянулся до окна и распахнул его.

– Извини, Сергеич. Мы тут повольничали. Думали, что сегодня тебя еще не будет.

– Не хотел, – Фомин театрально развел руками, – однако генерал назначил аудиенцию. Никуда не денешься. С генералом, господа, не поспоришь. А если и поспоришь, то… Сами ведь знаете…

Савичев сочувственно кивнул.

– Да уж… А ты, Сергеич, устал, гляжу.

Фомин огорченно вздохнул.

– Не на курорте как-никак был. По правде-то говоря, рассчитывал, что побольше дадут отдохнуть, но… – он обвел коллег взглядом. – А, кстати, вы тут не слышали, зачем генерал вызывает? Вздрючить собирается или как?

Савичев ухмыльнулся.

– Мы ничего не знаем, но взяли на себя смелость предположить, что для тебя проблем не будет.

– Почему, парни, так решили?

– Интуиция, – ответил Савичев.

Все почему-то рассмеялись. Яснее ясного: мужики знают, но молчат. Как партизаны на допросев гестапо. Фомин шумно вздохнул.

– Нехорошо, конечно, с товарищем поступаете, да ничего не поделаешь, – он встал и вышел из-за стола. – Пойду в приемную.

– Посиди еще, – предложил Савичев, – время есть.

Фомин ухмыльнулся.

– Нет уж… Лучше чуть-чуть раньше, чем чуть-чуть позже… Посижу лучше в приемной. Может, там что-то разведаю.

Он вышел. Спустился на второй этаж. Зашел в приемную. На своем месте оказался лишь помощник начальника. Он, оторвав на минуту взгляд от бумаг, сказал:

– А, Сергеич… Привет… Присаживайся, – он посмотрел на настенные часы. – Еще пять минут.

Удобно устраиваясь неподалеку от генеральской двери, Фомин ответил:

– Здравия желаю, господин майор.

– Всё ёрничаешь? – ухмыльнувшись и не поднимая глаз, спросил тот. И предупредил. – Ты с генералом поосторожнее: не в настроении он сегодня. Ненароком можно и схлопотать.

– Эт-то верно, майор. Чего хорошего – не дождешься, а…

Тут Фомин замолчал, потому что боковым зрением заметил, что замигала сигнальная лампочка у одного из телефонов помощника. Тот поспешно снял трубку, из чего можно было сделать вывод: САМ!

– Так точно… Сидит в приемной… Слушаюсь, – он положил трубку. Обращаясь к Фомину, полушепотом сказал. – Иди. Уже ждет.

3

В тесную и полутемную комнатуху ввели Шилова. Выглядел он неважно. Это про себя отметил с первого взгляда Тагильцев. Шилов сел на табурет, напротив Тагильцева. Надзиратель остался стоять у дверей. Адвокат сказал:

– Любезный, оставьте нас наедине.

– Но…

– Пожалуйста, выйдите, – настойчиво повторил Тагильцев.

Надзиратель вышел. Как только за ним закрылась дверь, Шилов, обрадовано ухмыльнувшись, сказал:

– Афонь, привет… вишь ты.

По лицу адвоката пробежала тень. Не по нутру, видимо, пришлось обращение клиента, не понравилась фамильярность. Он, сдерживая себя, суховато заметил:

– Не брат я вам… И не сват… И, тем более, не друг любезный… Поэтому обращайтесь, соблюдая приличия…

– Что ты, Афонь, в самом деле?! – Шилов с подозрением посмотрел на адвоката. – Столько лет, вишь ты, знаем друг друга; столько раз с руки кормился, – он поднял ладонь и показал. – С этой самой руки, вишь ты… скурвился, получается?

– Знать-то, да, знаем дуг друга, но не до такой степени, чтобы… Короче, Евгений Дмитриевич: вы попросили, я приехал…

Шилов, почесав отросшую черную щетину на щеках, прервал.

– Вот как? Сразу и на «вы»? Это что-то новенькое, – он покачал головой и смачно сплюнул на пол. – Как изменился, а? Ну, и народец! Не народ, вишь ты, а кобылка.

Адвокат терпеливо продолжил:

– Приехал, чтобы оказать юридическую помощь. Отсюда: отношения между нами должны быть соответствующие – отношения клиента и его адвоката. Короче, сугубо деловые отношения. Если вас не устраивает что-то, то… Я охотно уеду назад.

С минуту Шилов смотрел на Тагильцева, не мигая. Смотрел так, как смотрел бы удав на свою очередную жертву. Слишком мало прошло времени, чтобы свыкнуться ему с мыслью, что он хоть и удав все еще, однако несколько не в форме; не на столько опасен для жертвы, чтобы трепетать при каждом движении. Ситуация изменилась. Изменилась не вчера. А ему по-прежнему казалось, что всемогущ, что в силах сделать со всяким все, что захочет. Не знаю, понял ли Шилов что-то в течение этой паузы, однако факт: сменил форму разговора.

– Извини, – прилагая большие усилия, выдавил он из себя. – Я ведь что… Я ведь думал, что все по-прежнему…

– И не все… И не по-прежнему… И вы это, Евгений Дмитриевич, отлично знаете… Я здесь больше представляю интересы НТПС «Высокогорье», чем ваши, поскольку насчет вас – полная неопределенность… Неудобно напоминать, что вы с недавних пор всего лишь рядовой (с авторитетом, но рядовой) член сообщества.

– Не хочешь ли сказать, Афанасий Петрович, что меня кинули? Не верю! У нас другие правила. Постой, – Шилов пристально посмотрел в глаза адвоката, – а ты сообщил?.. Они знают?..

– Проинформировал. Руководство разрешило мне выехать, однако четких инструкций не дало, из чего я делаю вывод: ваша судьба – в ваших и только в ваших руках. Поймите эту простую вещь, и все будет в порядке. Привыкайте к новому положению: ничто не вечно под Луной. Даже самый лихой наездник может оказаться вышибленным из седла.

– Но если так, то зачем ты здесь?

– Профессиональный долг: вы обратились, как я понимаю, за юридической помощью, я и приехал. И если мы найдем общий язык, то… Я, пожалуй, возьмусь осуществлять вашу защиту.

– Во что это мне обойдется? – спросил Шилов, в уме уже прикидывая некую сумму расходов.

– Все будет зависеть от обстоятельств дела, от продолжительности следствия и потом судебного процесса, от тяжести содеянного вами.

– Содеянного? Мной?! – воскликнул Шилов в изумлении.

– Ну, не мной же. Я – законопослушный гражданин, никогда с законом не конфликтовал и тем горжусь.

– А я?!

– Не знаю. Если судить по тому, что мне известно на этот час, то вас не ждет ничего хорошего.

Шилов, прищурившись, с ехидцей спросил:

– А что тебе известно?

– Долг адвоката принуждает сообщить следующее: а) в одиннадцать состоится ваш первый допрос…

– В качестве кого?

– Пока, как я понял, – в качестве подозреваемого в совершении убийства…

– Какого еще убийства? Что за чушь?!

Адвокат обратил внимание, что в голосе клиента в этот раз не было привычной твердости.

– Я не знаю, о чем идет речь, – признался адвокат, – однако, если взглянуть на ситуацию здраво, то, видимо, у прокуратуры имеются весомые доказательства. Ваше положение, Евгений Дмитриевич, очень серьезное. Впрочем, – адвокат усмехнулся, – кому я об этом говорю? У вас сколько «ходок»?

– Три… Но это в прошлом.

– За что?

– Первая – банальная хулиганка… двести шестая…

– А две другие? – спросил адвокат.

– Разбой… Сто сорок шестая, вишь ты…

Тагильцев заметил:

– Налицо – рецидив.

– Все – в прошлом, – опять же не слишком уверенно сказал Шилов, что вновь не осталось незамеченным адвокатом.

– Евгений Дмитриевич, областная прокуратура с бухты-барахты ничего не делает.

– Ну… вишь ты… политический заказ выполняет… Коммуняки счеты сводят… Я им не раз на хвосты соли-то подсыпал… в думе… Ёрзали, вишь ты…

– Хорошо, – адвокат посмотрел на свои золотые часы швейцарского производства, – ждать осталось недолго. Думаю, что скоро узнаем подробности… Не все, но кое-что узнаем. Нам же осталось лишь договорится об условиях защиты.

– Во что это мне обойдется? – Шилов повторил ранее уже заданный вопрос.

– Мы должны заключить договор…

Шилов нервно перебил адвоката.

– Подпишу любой договор… Сколько просишь?

– Гонорар скромен: учитывая серьезность дела… Сто у. е.

Шилов поспешил уточнить:

– В месяц?

– Не шутите, Евгений Дмитриевич: ну, какой уважающий себя адвокат станет работать за сто у.е. в месяц?

– В неделю?

– И не в неделю, а в час.

Шилов опешил, поэтому переспросил:

– В час?!

– Естественно, Евгений Дмитриевич.

– Круто, Афанасий Петрович… Крутёхонько, вишь ты.

– Какова игра, таковы и ставки. Впрочем, дешевле вряд ли найдете. К тому же: не беден и потому разорение не грозит… Я так думаю.

Шилов зло сплюнул на пол.

– Нашел миллиардера.

– Миллиарда, может, и нет, но миллион-то, уж точно, наскребете… На подобное благое дело.

Шилов подумал: «Без штанов, сука, оставит». Вслух же вынужден был согласиться. По крайней мере, на этой стадии. А потом? Видно будет. В голове всплыла строчка из песни: «Сижу на нарах, как король на именинах…» В самом деле, что толку от денег, если окажусь, подумал он, на нарах? Народ прав: скупой платит дважды.

– Хорошо, – сказал Шилов вслух. – Если постараешься, то получишь сверх того.

– Спасибо, но не надо… У меня еще есть одно принципиальное условие.

– Да?

– Да, – подтвердил он, сделав вид, что не заметил сарказма. – Условие следующее: за пятьсот часов платите сразу, на берегу, так сказать, еще не пустившись в плавание, а остаток – после окончания следствия.

– А на суде?.. – спросил Шилов. – Ну… Если все же дойдет до этого.

– Защиту в суде обговорим особо. Когда время придет.

– Согласен… вишь ты…

– Тогда, – адвокат достал листы белой бумаги, на которых договор был уже составлен, и положил перед клиентом, – подпишите оба экземпляра соглашения, а также подпишите доверенность на право защиты.

Шилов подписал документы, не читая. Адвокат встал.

– Хотел бы вас предупредить: я оставляю за собой право в любой момент отказаться от защиты.

– Почему? Мы же договорились? Я же принял все твои условия, Афанасий Петрович!

– Ситуация может развиваться по разному.

– Ты о чем?

– Например, вы будете вести себя не должным образом.

– «Не должным образом»? Хм… Что это значит?

– Вознамеритесь валить свое дерьмо на других, на лидеров сообщества.

– Ну, вишь ты, ты меня плохо знаешь. Хоть и кинули они меня, но я – не предатель. За свое готов отвечать.

– Мой долг предупредить. Чтобы потом не было обид. Мне терять связи с НТПС, даже во имя вашего гонорара, не с руки.

– Ну, и жук! – Шилов покачал головой и добавил. – Хочешь рыбку съесть и на х…й сесть?

– Прошу впредь обходиться без хамства. Хамство – есть неотъемлемая часть понятия «вести себя не должным образом».

– Извини.

– Итак, через сорок минут допрос, а в шестнадцать часов – суд.

Последнее слово ударило Шилова, как обухом по голове. Он вскочил с табуретки. Тотчас же открылась дверь, и вошел надзиратель.

Обращаясь к нему, адвокат сказал:

– Ничего… Все в порядке.

– Да? А я подумал…

Дверь вновь закрылась за надзирателем.

– Какой еще «суд»?! – вращая зрачками, взревел Шилов.

– Евгений Дмитриевич, знания, полученные в ваших «университетах», сильно устарели.

– Скажешь, в чем дело?

– Согласно новому УПК, санкцию на арест выдает только суд. Добавлю: прокуратура намерена меру пресечения оставить без изменения, то есть содержание под стражей.

– Вон, оно что… А нельзя что-то сделать? Ну, может, заявить ходатайство насчет освобождения под подписку о невыезде… И залог готов внести.

– Вряд ли что из этого выйдет: слишком тяжкое обвинение собираются предъявить. Однако я, со своей стороны, заявлю ходатайство. Это – мое право. Откажет суд – подам апелляцию в надзорную инстанцию. Не сомневайтесь, дремать не буду.

– Но… Может, еще что-то… За ценой не постою… «Курдюка» ведь отпустили… Может, попробовать и этот способ, а?

– Вы о Курдюкове, что ли?

– О нем.

Адвокат рассмеялся.

– Это вам не Тагил, а Екатеринбург. Здесь ставки такие, что вам и не снились. К тому же я ничем подобным заниматься не стану.

– Но тот адвокат… За дополнительную ведь плату…

– Тот согласился, я – никогда и ни за какие деньги. И, пожалуйста, насчет подкупа ко мне больше не обращайтесь. Совершенно бесполезно. Я осуществляю адвокатскую деятельность строго в рамках закона, – Тагильцев усмехнулся. – С адвокатом вам не повезло.

– Если бы только с ним, – вздохнув, пробурчал Шилов.

Адвокат сочувственно сказал:

– А и правда: вам, Евгений Дмитриевич, крупно не повезло и со следователем.

– Ты что-то знаешь?

– Положено знать.

– И что?

– Зверь умный, хитрый и сильный: угодивший к нему в лапы, уж не вырвется.

Шилов тотчас же предложил:

– А не заявить ли ходатайство об отводе, а? – Шилов с надеждой смотрел в глаза адвоката.

– Не тешьте себя иллюзиями.

– Почему?

– Чтобы заявить отвод следователю, надо иметь на руках крупные козыри. Их, эти самые козыри, следователь, я уверен, нам не даст в руки.

– Никакой надежды?

– Нет.

– Полная безнадёга. Что ты за адвокат, если ничего не можешь сделать?

Адвокат усмехнулся.

– Во-первых, цыплят по осени считают. Во-вторых, вы вправе на любой стадии разорвать договор и потребовать замены адвоката. На это даже никаких аргументов не требуется. Достаточно заявить ходатайство и оно тотчас же будет удовлетворено.

– Нет, что ты! Я же, вишь ты, так просто сказал.

4

Майор Савичев, появившись в кабинете, положил на стол какие-то бумаги, а, взглянув в сторону Фомина, что-то сосредоточенно чертившего и сопевшего носом, спросил:

– Над чем, коллега, маракуешь? Или вновь, только объявившись, навострил лыжи?

Фомин поднял глаза.

– План действий намечаю. Начальство требует.

– Уж не генерал ли, Сергеич?

Фомин рассмеялся.

– Пошутил я. Нужен мой план генералу, как лошади пятая нога. Ему что? Приказал и иди, выполняй. На что и голова у подчиненного, чтобы самостоятельно соображать, мозгами шевелить, заставлять извилины работать.

– Начальству, в самом деле, легче.

Фомин загадочно ухмыльнулся.

– Как мудро выразился один из героев Юлиана Семенова, ценные указания способна давать даже дрессированная шимпанзе. Но, – Фомин приставил палец к губам, – это сугубо между нами. – В нашем управлении подобных шимпанзе, к счастью, не водится. У других – да, но только не у нас – это святое.

Савичев рассмеялся.

– Перестраховщик несчастный. И хлестко сказать хочется, и, одновременно, боязно.

Фомин согласно кивнул и вновь углубился в почеркушки. Савичев, правда, не собирался его оставлять в покое.

– Коллега, нехорошо оставлять вопрос без ответа, – напомнил он.

– Да? Не помню.

– Скажи: навострил лыжи или нет?

– Навострил, господин майор, еще как навострил. Однако не я, а мне навострили и даже четкую и понятную лыжню проложили.

– И куда в этот раз?

– Адрес, увы, – Фомин шумно вздохнул, – прежний. Тагил и тагильчане у меня уже в печёнках сидят.

– Отказался бы.

Фомин недовольно хмыкнул.

– Хотел бы я на тебя посмотреть… Будто не отказывался я… Еще как отказывался. Генерал ничего слушать не хочет. Пустил последний аргумент, но и он не помог.

– Что еще за «аргумент», Сергеич?

– Рапорт, говорю, об отставке написал. Устал, говорю. Душа, говорю, покоя требует.

– А что генерал?

– Рапорт, сердясь, заявил Краснов, может и полежать месячишко, другой в кадрах. Доведешь, говорит, дело до логического конца, то есть вместо многоточия поставишь жирную точку, и – гуляй себе.

– Он, знаешь, прав.

Фомин недовольно фыркнул.

– Майор, какая передо мной стояла задача? – спросил Фомин, и сам же себе ответил. – Ответить на вопрос, куда подевался главарь банды Курдюков?

– И ответил? – подтрунивая, спросил Савичев.

– Да, ответил. Ответил четко и ясно. Что еще-то надо от меня, а?

– Генералу надо, чтобы именно ты, а не кто-то другой, работал и во время следствия. Тебе и только тебе все карты в руки.

Фомин махнул рукой.

– Слышал я это.

– Тем более. Кстати: следователь Коротаев настаивал на твоей кандидатуре. Даже, будто бы, требовал.

– Не преувеличивай.

– Правду говорю. Говорю то, что своими ушами слышал.

– И что ему в голову взбрело, а? Я же в его бригадах никогда не работал. Бог миловал.

– Характер, конечно, у Коротаева не сахар, но работать с ним можно, – сказал Савичев. – Главное – человек надежный, а это немало.

Фомин хмыкнул.

– Если про характер говорить, то у меня он, пожалуй, похуже будет. Звонил ему. Хотел встретиться. Отказал. Сегодня, говорит, не смогу. Сначала, говорит, первичный допрос задержанного, а потом надо подготовить предварительное обвинительное заключение и в суд за санкцией на арест. Сейчас, говорит, с кондачка не пройдет: судье лапши на уши не навесишь. Ему нужны факты. И факты весомые. А иначе, говорит, судья может прямо в зале суда выпустить на свободу. Гоняйся, говорит, потом по миру, – Фомин снова хмыкнул. – Гоняться-то, между прочим, не ему придется, а нам, сыщикам.

– С этим сложнее стало, – согласился майор Савичев.

– Да, сложнее, но цивилизованнее, – заметил Фомин.

– А кто спорит? Но мы не готовы.

– Мы никогда не будем готовы… Пока жареный петух в задницу не клюнет, – сердито сказал Фомин и снова углубился в свое занятие.

На этот раз майор Савичев не стал коллегу отвлекать разговорами. Хотя разговаривать с Фоминым ему очень нравилось. И, будь время, днями бы обсуждал актуальные проблемы проходящей в России правовой реформы. И, вообще, за жизнь с ним интересно поболтать: умно мыслит, грамотно излагает. Слушать и спорить даже – одно удовольствие. Редкость это в той среде, где майор Савичев вращается. Пока редкость. Но, Бог даст, скоро все изменится. Он, Савичев, в это хотел бы верить. Ну, а как будет на самом деле – время покажет.

5

Кабинет для допросов изолятора временного содержания. После довольно благополучного завершения формальных процедур Коротаев решил сделать минутную паузу. Их было лишь трое, не считая двоих конвоиров: он, следователь, задержанный и его адвокат. Адвокат ведет себя разумно, а вот его подзащитный явно нервничает, все время злобно вращает зрачками и фыркает. Но это следователя не тревожит. Повидал на своем веку разных и его вряд ли чем-то или кем-то можно удивить. Вначале-то все так фыркают, но со временем, пообвыкнув, становятся вполне приличными людьми. И даже охотно начинают сотрудничать со следствием. Правда, это случается лишь в том случае, если почувствуют твердую руку следователя, не оставляющего никакого шанса на слабину.

– Ну-с, продолжим? – спросил Коротаев, остановившись взглядом дольше всего на лице подозреваемого. Тот, не выдержав, отвел глаза в сторону. Но промолчал. Промолчал и адвокат. – Вы, гражданин Шилов, подозреваетесь в том, что зверски убили лидера своего преступного сообщества Курдюкова, – услышав фамилию, Шилов облегченно вздохнул. Следователь сделал вывод: подозреваемый готовился услышать другое. Но что? И отчего столь откровенное облегчение? Вон, даже спину выпрямил, расслабился, хотя еще минуту назад сидел весь собравшийся в комок. – Что скажете, гражданин Шилов?

– А что я могу сказать? Мне нечего, вишь ты, сказать. Подобную ересь, что ли, комментировать?

– Значит, отрицаете сам факт?

Вмешался адвокат, хотя сообщение следователя его здорово шокировало:

– Подзащитный, вы вправе не отвечать на вопросы, если они ущемляют ваши конституционные права и могут ухудшить ваше положение.

– Благодарю адвоката, что он еще раз заострил внимание на конституционной норме, хотя вряд ли стоило это делать, поскольку в самом начале я разъяснил задержанному это конституционное право и он принял, как я понял, к сведению.

– Повторение – мать учения, – заметил адвокат и замолчал.

– Гражданин Шилов, а вы что скажете?

– Мне по-прежнему нечего сказать: я никого и никогда не убивал.

– Пусть так, но вы не станете же отрицать, что были близко знакомы с Курдюковым?

– Господин полковник, – вновь вмешался Тагильцев, – факт знакомства – не есть факт, могущий служить доказательством убийства.

Коротаев легко согласился с возражением адвоката, так как из его вопроса и на самом деле вытекала некая логическая связь между убийством и знакомством с убитым. Коротаев отметил про себя, что адвокат хоть и из провинции, но дело свое знает и с ним надо быть беспрестанно начеку. Что ж, и на старуху бывает проруха. Коротаев решил поправить ситуацию.

– Я лишь хотел знать, в какой мере и до какой черты простирается отрицание очевидного.

– Господин следователь, то, что очевидно для вас, вовсе не означает, что в той же мере должно быть очевидным для моего подзащитного.

Шилов начал прозревать насчет адвоката. Да, он и раньше слышал хорошие отзывы о профессионализме Тагильцева, но чтобы вот так, цепляться за каждую фразу следователя? И, судя по всему, цепляется правильно, потому что следователь терпит, возможно, даже соглашается. А этот, старый пень, вряд ли бы позволил провинциальному адвокатишке так вести себя, если бы… Он подумал: «Афонька-то хоть и берет по-крупному, но и работает ведь насовесть».

– И тем не менее… Прошу ответить: были ли знакомы с Курдюковым и если да, то в какой мере?

Шилов пожал плечами.

– Знаком. «Курдюк»…

– «Курдюк» – это кличка Курдюкова?

Шилов кивнул.

– Курдюков, вишь ты, был нашим признанным лидером.

– В какой сфере он лидировал?

– Ну, вишь ты… По-разному… Во всем…

– Не хотите ли сказать, что Курдюков возглавлял ваше сообщество?

– Не сообщество, а союз, – поспешил поправить адвокат.

– Так, возглавлял Курдюков ваш союз или нет?

– Да.

– Но, насколько мне известно, он не был сопредседателем, как, допустим вы, гражданин Шилов.

– Он… это… вишь ты… не по бумагам, а на самом деле… фактически.

– Следует ли вас понимать так, что он считался неформальным лидером? И, по сути, стоял во главе?

– Да. В авторитете был.

– Какие взаимоотношения существовали между вами и Курдюковым?

– Хорошие, вишь ты… Но потом… – Шилов остановился и посмотрел на адвоката, который растерянно качал головой. Догадался Шилов, что понесло не туда.

Но следователь уцепился.

– Что же было потом? Ваши отношения испортились, да? Что послужило причиной?

Шилов не знал, что ему делать в этой ситуации, поэтому растерялся. Но, собравшись, он сказал:

– Гражданин следователь, ну… вишь ты… это… значит…

– Что вы хотите сказать?

Адвокат пришел снова на помощь.

– Господин полковник, мне нужно посовещаться с подзащитным, поэтому прошу вас объявить пятиминутный перерыв.

– Охотно бы отказал в просьбе, но не имею права, – спокойно сказал Коротаев и вышел из помещения, оставив подозреваемого и его адвоката один на один.

Следователь вернулся точно через пять минут. Он спросил:

– Ну-с, посовещались? – оба кивнули. – Мне напомнить вопросы, на которые я не получил ответы?

– Не надо, вишь ты…

– Что значит «не надо», гражданин Шилов?

– Я отказываюсь отвечать на вопросы.

– Вы хотите воспользоваться своим конституционным правом?

– Да.

– Это ваше право, но мне жаль вас. Потому что чистосердечное раскаяние и содействие следствию – есть смягчающие вину обстоятельства. Отказ отвечать на вопросы, хоть и конституционная норма, ничуть не облегчает конкретно вашу участь. Впрочем, повторяю, это ваше право. Однако я, как следователь, все же обязан задать все интересующие меня сегодня вопросы.

– Скажите: только у вас, гражданин Шилов, ухудшились отношения с Курдюковым или у других сопредседателей тоже?

В ответ – молчание.

– Скажите: кому принадлежит инициатива убрать ставшего неугодным лидера?

В ответ – молчание.

– Скажите: обсуждался ли вопрос ликвидации Курдюкова на заседании правления НТПС? И если обсуждался, то какую позицию заняли другие сопредседатели?

Ничего, кроме молчания.

– Скажите: кто является автором плана злодейского убийства Курдюкова?

Все то же самое.

– Скажите: кто является непосредственным исполнителем и какова лично ваша роль, гражданин Шилов?

По-прежнему – ни единого слова и даже, как показалось следователю, допрашиваемый не проявляет никакого беспокойства. Хотя чувствовалось, что подозреваемый с трудом сдерживается.

– И, на сегодня, последний вопрос: назовите точное время и место убийства, в совершении которого вы подозреваетесь? – подождав несколько секунд, Коротаев продолжил. – Ответа нет и не будет. Но это не такая уж большая беда. Имею в виду, для следствия… В результате проведения доследственных оперативно-розыскных мероприятий в Нижнем Тагиле группой уголовного розыска, возглавляемой подполковником Фоминым Александром Сергеевичем, установлено следующее…

Коротаев коротко изложил суть, не забыв, там, где это необходимо, указать и конкретные факты. Правда, далеко не все. У следователя не было пока острой необходимости раскрывать все козырные карты.

– Исходя из всего здесь мною изложенного, я принимаю решение предъявить вам, гражданин Шилов, обвинение в совершении преступления, предусмотренного пунктами «д» и «ж» части второй статьи сто пять Уголовного кодекса Российской Федерации. И, в связи с этим, решил обратиться в Орджоникидзевский районный суд с просьбой дать согласие на ваш арест, на дальнейшее содержание вас под стражей, но уже в качестве обвиняемого. Вопрос будет рассмотрен в суде сегодня в шестнадцать ноль-ноль. Если у вас, обвиняемый, и у вас, адвокат, имеются ходатайства, то вы их сможете огласить в суде. Все понятно? Тогда, пожалуйста, подпишите протокол допроса, а также распишитесь в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого.

Даже в этой ситуации Шилов был спокоен. Он подписал бумаги, после чего поставил подписи и адвокат.

– На этом первая стадия закончена. Встретимся в суде.

Коротаев, возвращаясь к себе, все время вспоминал тот момент, с которого Шилов неожиданно успокоился. Ему хотелось разгадать причину, но ничего разумного в голову не лезло. Он допускает, что неопределенность угнетает человека, поэтому, узнав истину, он несколько успокаивается. Но тот ли это случай? Нет ли еще чего-то, способствовавшего успокоению? Адвокат, пообещавший вытащить? Ну, в это трудно поверить. Как показалось Коротаеву, адвокат – человек умный, и тешить подзащитного несбыточными иллюзиями не станет. Коротаеву также показалось, что адвокат не имел представления о характере деяний подзащитного и, кажется, в один момент испытал шок. Но что послужило причиной? Хотя… Может, ему всего лишь показалось.

6

У Фомина на столе затрещал телефон. Он снял трубку.

– Подполковник Фомин… Еще раз здравствуйте… Так… так… Отлично… Значит, не удалось вывернуться?.. Адвокат хороший?.. Понятно: когда есть деньги, то… Да, вот, сижу, соображаю… Готовлюсь… А… Ну, да… У меня есть предложения насчет группы поддержки… Я с ними уже работал… Им, как и мне, не потребуется время для вхождения в курс дела… Еще следователей?.. Я не знаю… Как ведь вы решите… В Тагиле?.. Есть приличные… Да… И в прокуратуре… Например, Овсянников… Я готов… Готов, говорю, выехать по первому требованию… Если без требований?.. Могу и без них… Как будет угодно, господин полковник… Я тоже так считаю, что сработаемся… Правда, иногда я бываю несносен… Ну, на что руководитель оперативно-следственной группы, чтобы сдерживать ретивых, осаживать, если надо… Что вы!.. Я не из обидчивых… Да… Конечно… Завтра?.. А во сколько?.. Буду, обязательно буду… Что вы такое говорите, Иван Емельянович!? Не переломлюсь… И мне сподручнее… Удобнее и привычнее… Да?.. Надо же… Совпадение какое… Очень простое совпадение: я ведь тоже решил, что это мое последнее дело… Решено… Да… Нет, не передумаю… Теперь уж все!.. Решение принял давно, но генерал Краснов никак не соглашается… Нет-нет, в этот раз, повторяю, все!.. Я могу быть упрямым… Даже очень-очень упрямым… На подобии осла… Серьезный мой недостаток… Горбатого могила исправит… А вы, Иван Емельянович, когда намерены выехать?.. Понимаю, что у каждого следователя своя тактика и стратегия… Жаль Алексеева… Мужик был, что надо… в смысле, что был в прокуратуре и не стало… Скучает, наверное… Думаете, нет?.. Собирается чем-то заняться?.. Он только так говорит… Пару месяцев поотдыхает и станет искать работу… Я – тоже… Есть идея… Да… Хочу попробовать открыть в Екатеринбурге частное сыскное агентство… Не смейтесь: я совершенно серьезно… Пока…

Глава 3. Бедняжка

1

Тагильцев, сняв ветровку, расправив ее, огляделся, увидев сбоку вешалку, повесил. Посмотрелся в овальное настенное зеркало, висевшее в прихожей, пригладил волосы. Пригладил, скорее, по укоренившейся с годами привычке, оставшейся с прежних времен, чем по необходимости: как он сам подтрунивает над собой, умный волос давно уж покинул дурную голову.

Хозяйка стояла неподалеку, и в глазах женщины светилось тревожное ожидание.

– Итак, приступим? – хозяйка ничего не сказала, а лишь кивнула: делайте, мол, как хотите. Адвокат спросил. – Где мы сможем поговорить?

– Наверное, там, – хозяйка показала рукой на полуприкрытую дверь одной из комнат. – Проходите.

Адвокат, войдя, огляделся и сразу отметил: довольно скромно и старомодно; мог бы его клиент обставить гостиную, а это, очевидно, была именно она, и получше. Несмотря на богатство, свалившееся невесть откуда на семью, чувствовался соответствующий эстетический уровень – уровень самого натурального советского обывателя: чистенько, конечно, но безвкусно. И полукруглый полированный стол, стоящий по середине гостиной, стоящий, наверное, тут лет двадцать, но никак не меньше, – наглядное тому доказательство: анахронизм, оставшийся от прошлого.

Адвокат, взяв за спинку один из стульев, выдвинул из-под стола и сел. Хозяйка, скрестив руки на груди, стояла неподалеку. Стояла и по-прежнему молчала. Стояла и не знала, чего ждать от визита адвоката. Сердце, правда, с утра ноет. Значит, предвещает беду. Ее Женька, она и не собирается спорить, – отморозок, но он законный ее муж и этим все сказано.

Адвокат поднял глаза на женщину:

– Вы бы присели: неудобно так-то.

Женщина присела. Но не за стол, а на краешек дивана, также старомодного, стоявшего у стены, слева.

– Как вам я уже говорил, Анна Егоровна, – начал Тагильцев, – вчера ездил в область, – та все также, молча, кивнула. – Мне жаль, но у меня для вас плохие новости…

– Хорошего ждать не приходится… Что-то полудурок натворил, да?

Полудурком жена часто называла мужа, в глаза – тоже. Для этого были причины. Первые два года, вроде, жили ничего: мужик работал автослесарем на автобазе и деньги приносил домой неплохие. По тем временам, конечно. Приносил все, до копеечки. Но был, очевидно, левак, то есть халтурка. Так что в карманах мужа водились деньжата. А где деньги, там и дружки-приятели, собутыльники. Стал часто приходить под хмельком, а после и вовсе вдрызг пьяным. Пыталась урезонить. Даже в профком (тогда это широко практиковалось) обращалась. Все без толку. В конце концов, жена махнула рукой: не переделаешь. Ушла бы, но была уже дочь, а через год – еще и сын. Терпеливо стала нести свой крест. Сейчас-то дети взрослые, живут самостоятельно. Но какой смысл уходить? Столько лет прожито. Оба уже немолодые. Под старость-то ей одной куковать, что ли? Да и то обстоятельство, что в последние годы жить стали безбедно, являлось существенным сдерживающим эмоции, которые, конечно же, одолевали жену. Груб стал не в меру. Нет, не дрался дома (ну, может, пару раз руку поднял на нее за всю-то жизнь), но другие бабы, вон, каждый день в синяках. И что? Даже они терпят, а она? Ничего, не хрустальная. Зато… Именной валютный счет в Сбербанке. Прилично на ее счете. Детям даже в силах помогать: обоим по иномарке купила. Она живет в реальном мире. Она слышала, до нее доходили сплетни (Нижний Тагил хоть и приличный город, но когда живешь в нем с рождения и до старости, то все равно люди примелькались, куча знакомых), будто то, чем занимается ее Женька, – криминал, будто деньги, что сейчас несет домой, нетрудовые, как часто по телевизору говорят, грязные. Но ей-то что до того? Она не вникает в дела мужа. Его дела – ей по боку. Он – не ангел. Кому-кому, а ей-то известно. Трижды уж успел побывать там, где Макар телят не пас. Бандит, одним словом. Бандит, да, но куда все несет? В дом да в дом! Другие-то как? А так: из дому да из дому! Плох муж, но не из худших, нет не из худших. Врать не станет: лучше бы жить скромно, но спокойно, без опаски за будущее. Но… Что есть, то есть. Иного ей не дано. Надо жить, точнее – доживать. Вон, вот-вот наступит срок выхода на пенсию. Смехотворная, ясно, пенсия, но тем не менее… Есть хоть какая-то социальная гарантия.

Адвокат, сделав небольшую паузу, ответил на вопрос женщины и, как он понимает, несчастной жены.

...