Только с мужчиной, которого не любила, Кадзу вела себя как настоящая возлюбленная, покладистая любовница — капризная, наивная, даже немного эгоистичная и с налетом деревенщины.
Ногути нравилось думать, что, лишившись всего, что ему предстояло потерять как материально, так и социально, он взамен обретет спокойное, тихое счастье в размышлениях, которым так любил предаваться. То было совсем простое, лирическое спокойствие души, столь естественное для возраста Ногути, но не слишком естественное для возраста Кадзу
Изо дня в день ее поддерживала абсурдная уверенность, будто стоит ей что-то задумать — и она непременно воплотит это в жизнь. Обычно такое ее убеждение смутно витало в воздухе, но за последние месяцы постепенно прочно утвердилось на земле, и она больше не могла без него существовать.
Почему некогда ярко полыхавшие чувства бесследно исчезают? Кадзу не понимала причин. Не понимала, куда уходит то, что наполняло все существо. Общепринятое мнение, что человек достигает зрелости, обретая разнообразный опыт, не находило отклика в ее душе. По ее мнению, человек — подземная сточная канава, куда просто стекает все; он лишь мощенная булыжником мостовая на перекрестке, где машины оставили следы колес.
Я долго увязал в трясине политики и понял, что она мне нравится. Нравится, когда в водовороте событий происходит неожиданное: коррупция очищает человека, лицемерие раскрывает характер лучше, нежели уклончивая честность, а порок может хотя бы на миг возродить утраченное доверие. Если положить мокрую одежду выжимать в центрифугу, при стремительном вращении не удастся разглядеть, где рубашки, а где нижнее белье. Вот так же то, что мы называем человеческой природой, исчезает в водовороте политики. Это не всегда очищает, но заставляет забыть о том, что следует забыть, и закрыть глаза на то, чего не стоит видеть. Можно сказать, это опьянение без алкоголя.
Если люди обращались к ней за советом по поводу любовной интрижки или отношений, Кадзу сразу давала ценные указания. Психологию человека она аккуратно распределяла по десяткам ячеек, ответ на любой трудный вопрос исходил из совокупности чувств. Ничего сложнее в человеческой жизни не было. Все это — ограниченное число правил, ходов, сохраняющих баланс в начале шахматной партии, и Кадзу, как знаменитый шахматист на покое, могла любому дать дельное доброе наставление. Поэтому, само собой разумеется, она презирала понятие «время».
Среди всех треволнений Кадзу неотступно преследовала мысль, где взять деньги на открытие ресторана. Безнадежная, нереальная затея, но она не могла не думать об этом. И прекрасно все осознавала. Знала и тем не менее тянулась к этой идее, как взгляд тянется к солнцу, сияющему серебром на краю хмурого неба. Невозможность — основа его блеска, она сверкает и искрится. Чудеснейше устроилась в небе. Сколько ни отводи глаза, они снова обращаются к блеску; это-то и есть невозможное. Мельком взглянув, все остальное потом станешь воспринимать как покрытое мраком.
Ни душа, ни тело не могли больше выносить неопределенность. Они, словно дрожащие кусочки фруктов в желе, ждали, когда застынет желатин. Когда наступит это желанное состояние и можно будет спокойно смотреть на синее небо, вдоволь наслаждаться восходами и закатами или легким покачиванием древесных ветвей.
