Судьба, как ракета, летит по параболе обычно — во мраке, и реже — по радуге.
Тишины хочу, тишины… Нервы, что ли, обожжены? Тишины… Чтобы тень от сосны, щекоча нас, перемещалась, холодящая, словно шалость, вдоль спины, до мизинца ступни. Тишины… Звуки будто отключены.
В старину не брили подмышки, не стыдились нахлынувших слёз.
Блаженство — спать, не ведать злобы дня, не ведать свары вашей и постыдства, в неведении каменном забыться… Прохожий! Тсс… Не пробуждай меня.
ИСТИНА Я удивляюсь, Господи, Тебе, Поистине — «кто может, тот не хочет». Тебе милы, кто добродетель корчит. А я не умещаюсь в их толпе. Я твой слуга. Ты свет в моей судьбе. Так связан с солнцем на рассвете кочет. Дурак над моим подвигом хохочет. И небеса оставили в беде. За истину борюсь я без забрала, Деяний я хочу, а не словес. Тебе ж милее льстец или доносчик. Как небо на дела мои плевало, Так я плюю на милости небес. Сухое дерево не плодоносит.
Данте провёл двадцать лет в изгнании, в 1302 году заочно приговорён к сожжению. Были ли чёрные гвельфы, его мучители, исторически правы? Даже не в этом дело. Мы их помним лишь потому, что они имели отношение к Данте. Повредили ли Данте преследования? И это неизвестно. Может быть, тогда не было бы «Божественной комедии».
«Нет пороков в своём отечестве». Не уважаю лесть. Есть пороки в моём отечестве, зато и пророки есть.
Я мечтал, закусив удила-с, свесть Америку и Россию. Авантюра не удалась. За попытку — спасибо.
Когда на собрании в зале неверного судят супруга, желая интимных деталей, ревёт порнография духа. Как вы вообще это смеете! Как часто мы с вами пытаемся взглянуть при общественном свете, когда и двоим — это таинство… Конечно, спать вместе не стоило б… Но в скважине голый глаз значительно непристойнее того, что он видит у вас…
Должны быть известными — книги, а сами вы незнамениты, чем мина скромнее и глуше, тем шире разряд динамита. Должны быть бессмертными — души, а сами вы смертно-телесны, телевизионные уши не так уже интересны. Должны быть бессмертными рукописи, а думать — кто купит? — Бог упаси!