Валентина Парсаданова

Варшавское восстание 1944 г.

Движение Сопротивления в Польше 1939-1945 гг. Направления. Программы. Практика. Результаты. Часть 2

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Валентина Парсаданова, 2018

В книге показаны все направления польского антигитлеровского Сопротивления в годы Второй мировой войны, при особом внимании на Армию Крайову и Гвардию (Армию) Людову, проблемы 1944 г. Работа написана на основе подпольной печати, документов отечественных и зарубежных архивов и историографии проблемы, рассчитана на отечественных знатоков и любителей истории.

16+

ISBN 978-5-4490-7107-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Варшавское восстание 1944 г.
2. Глава пятая. Противостояние в борьбе за власть в Польше, восстание в Варшаве
   1. 5.20. Армия Крайова и Армия Людова весной-летом 1944 г.
   2. 5.21. Начало освобождения Польши Красной армией от гитлеровской оккупации. Создание Польского комитета национального освобождения (ПКНО)
   3. 5.22. Накануне восстания. Положение на советско-германском фронте под Варшавой
   4. 5.23. Восстание в Варшаве началось: восставшие наступают (1 — 4 августа)
   5. 5.24. Визит Миколайчика в Москву (30 июля — 9 августа 1944 г.)
   6. 5.25. Политическая и военная деятельность повстанцев
   7. 5.26. Союзническая помощь варшавянам. Вопрос о сбросах оружия
   8. 5.27. Капитуляция восстания. Его итоги
   9. 5.28. После восстания, советско-англо-польские переговоры. Черчилль и Миколайчик в Москве (12 — 19 октября 1944г.). Еще одна попытка создания Правительства национального единства
   10. 5.29. Последние бои с оружием в руках (осень 1944 г.)
   11. 5.30. Освобождение Варшавы. Завершение освобождения Польши Красной армией (январь-март 1945 г.)
   12. 5.31. Борьба Советского Союза за международное признание Народной Польши
3. Заключение
4. Библиография

В книге показаны все направления польского антигитлеровского Сопротивления в годы Второй мировой войны, при особом внимании на Армию Крайову и Гвардию (Армию) Людову, военные силы двух противоборствующих лагерей и их политическое руководство, цели борьбы, а также проблемы 1944 г. Работа написана на основе широкого круга источников, в том числе подпольной печати 1939 — 1945 гг., материалов из отечественных и зарубежных архивов и историографии проблемы. Работа рассчитана на отечественных знатоков и любителей истории.

Глава пятая. Противостояние в борьбе за власть в Польше, восстание в Варшаве

(1 августа — 2 октября 1944 г.)

5.20. Армия Крайова и Армия Людова весной-летом 1944 г.

Ставка Верховного Главнокомандования 12 апреля 1944 г. определила, что целями летне-осенней кампании 1944 г. будут: очистить территорию страны от немецко-фашистских захватчиков, восстановить государственную границу от Баренцева до Чёрного моря, выйти к границам Германии и начать освобождение оккупированных нацистами стран.

В 1941 г. в июле, напомним, вопрос о советско-польской границе был оставлен открытым. В декабре 1941 г., когда была установлена демаркационная линия между действиями советских и польских партизан, она проходила по линии границы 1921 г. Используя это обстоятельство, командование АК обращало на регион Западной Украины и Западной Белоруссии особое внимание, доказывая его «польскость». Но это же обстоятельство не мешало советской стороне считать регион советской территорией, частями воссоединенных территорий украинского и белорусского народов. Именно этот регион предстояло освобождать от нацистов в первую очередь. Готовиться к акции начали загодя, монтируя еще в условиях подполья с весны 1943 г. советское «подпольное» государство со всеми его атрибутами, подпольными обкомами и облисполкомами (в ряде случаев), госбезопасностью, разведкой, военными (партизанскими) силами, которые преобразовывались по образцу регулярной армии, как дивизия под командованием С. Ковпака, перешедшая под командование П. Вершигоры. В регионе надо было установить отношения с местными партизанскими отрядами разных направлений и национальностей — польскими, украинскими, белорусскими, литовскими и т. д.

Относительно Армии крайовой, надеясь еще урегулировать политические проблемы с польским правительством и не желая дополнительно осложнять отношения с союзниками, советская сторона первоначально действовала «по сложившимся обстоятельствам». 12 октября 1943 г. советское руководство получило сообщение, что главнокомандующий польской армией «с согласия правительства и президента дал инструкцию уполномоченному польского правительства в Польше готовиться к оказанию сопротивления Красной армии». Польские вооруженные силы должны в силу этих инструкций вести беспощадную борьбу с просоветским партизанским движением в Западной Украине и Западной Белоруссии, готовить всеобщее восстание в этих областях при вступлении туда Красной армии. Опять оговорка, что не все члены правительства поддержали это противостояние СССР и Польши. 27 ноября подготовленная инструкция по акции «Бужа» («Буря») была направлена в Варшаву руководству АК и делегатуре.

По завету Сикорского, Армии крайовой надлежало продемонстрировать Красной армии «польскость» Вильно и Львова. По замыслам создателей плана «Бужа» АК должна была «за пять минут» до прихода Красной армии напасть на арьергарды вермахта и создать условия для взятия власти в освобожденной местности органами делегатуры. В 1944 г. план модернизировали– теперь рекомендовалось захватить крупные населенные пункты, города и узлы транспорта и связи. Правые силы, связанные с НСЗ, подняли кампанию против даже разговоров о всеобщем антигитлеровском восстании в Польше. Дескать, в конкретных условиях оно будет выгодно только СССР. В результате возник разнобой в позициях правительства, делегатуры и командования АК: уходить за Буг или вступать в соглашение с Красной армией? Соснковский в итоге занял позицию не чинить препятствий Красной армии, пусть большевики освобождают Польшу от немцев, а потом мы им покажем. Но единого мнения уже не было, как не было и единства позиций и безусловного подчинения части «низов» АК ее «верхам».

Советской стороне вопросы восстания в Польше не были новостью. О намерении организовать восстание говорил Сталину Сикорский в декабре 1941 г. В феврале 1943 г. о том же вел речь посол Т. Ромер в Кремле. Как было сказано, еще до конференции в Тегеране советские разведчики сообщили о плане восстания под наименованием «Бужа».

Суть корреспонденции между Варшавой и Лондоном была известна СССР: в лондонском центре кодов и шифров действовал член «Кембриджской пятерки» Джон Кернкросс. (Приходится констатировать, что в этом же центре перехватывали переговоры по радио Красной армии в Праге и в других освобожденных районах Польши.)

Советская разведка имела контакты в командовании АК, в делегатуре и даже в эмигрантском правительстве. В архивах РФ имеется достаточно полное досье радиоперехвата переговоров отрядов АК на местах с командованием в центре и между отрядами.

Миколайчик 31 июля 1944 г. сказал Молотову, что польское правительство просило своего английского союзника сообщить в Москву о плане «Бужа». Достаточно верных сведений о его передаче у автора нет, кроме уже процитированного послания Черчилля Сталину о том, как будут о себе заявлять подпольные власти делегатуры. В подтверждение тезиса об умолчании английской стороны свидетельствует нотная переписка НКИД и Foreign Office в августе-сентябре 1944г.

Противодействовать логике ведения войны руководство «лондонского» лагеря, однако, не смогло. Комендант АК 12 января 1944 г. издал приказ, в котором, по сообщению газеты «WRN», говорилось: «В настоящий момент повторного переноса фронта в наши государственные границы мы не отказываем советским армиям, вступающим в Польшу, в войне на наших землях. Напротив, борьбу эту Армия крайова поддержит в меру наших сил и государственных интересов в рамках решения правительства республики и приказов главнокомандующего. Но Польша не поддается политическому давлению, отвергает попытки лишить ее свободы организации национальной и государственной жизни в соответствии с собственными политическими и общественными идеалами».

Инструкция правительства делегатуре предписывала создание двух «комплектов» властей. Один с приходом Красной армии выходит из подполья, другой –остается в конспирации и продолжает борьбу.

Рада едности народовой и делегат опубликовали заявление о вступлении советских войск в Польшу. В нем говорилось, что, хотя войска СССР вступили на территорию страны без согласия польского правительства, они сражаются с общим врагом –Германией, поэтому относиться к ним надо лояльно, «пока действия их будут согласовываться с международным правом». Но в этом же документе говорилось о непризнании никаких «самозваных правительств и рад», о запрещении полякам вступления в Красную армию или армию Берлинга.

В связи с предстоящим открытием второго фронта командование западных союзных войск рассматривало вопросы использования сил европейского движения Сопротивления, в частности Армии крайовой. В октябре 1943 г. начальники штабов пришли к выводу, что при высадке во Францию действия АК никакого значения иметь не будут. От АК ожидаются лишь данные разведки. Статуса комбатантов АК не заслуживает. Запросили Сталина, как он отнесется к повстанческим действиям АК. Ответ гласил: если эти вооруженные силы предварительно не подчинятся советскому командованию, то терпеть их не будут. Сообщивший об этом запросе и ответе Л. Миткевич[1], польский представитель при Главном штабе союзников в Вашингтоне, прибавил, что ответ был однозначным и с военной точки зрения правильным. Хотя саму проблему возможности установления военного сотрудничества Красной армии и борющихся против гитлеровских оккупантов сил польского подпольного движения Сталин еще не отрицал. В послании Рузвельту от 24 июня 1944 г. он писал: «Это, безусловно, является теперь актуальным делом для окончательного разгрома нашего общего врага»/157/. Условия для договоренности с Миколайчиком не изменились.

Миколайчику, который обратился за содействием в осуществлении плана «Бужа» к американским и английским властям, сообщили, что в соответствии с межсоюзническими договоренностями, Польша находится в сфере действий советских войск и поэтому предполагаемые акции АК не могут быть предприняты без согласия и координации действий с Советским Союзом. Как записал Э. Рачинский в своем дневнике, Черчилль 31 мая 1944 г. говорил Миколайчику, что «мы (поляки — В. П.) должны выбить у себя из головы антисоветскую политику, мы не можем ожидать, что британские и американские солдаты пойдут на смерть ради наших прекрасных глаз, мы напрасно стараемся поссорить великих союзников».

В соответствии с продолжавшимися еще попытками установить официальные отношения СССР с польским правительством, советское командование пошло на контакт с отрядами АК на Волыни, где начиналась акция «Бужа». Когда 20 марта состоялась первая встреча представителей 27-й дивизии АК под командованием Оливы (Яна Киверского) с командованием 47-й армии, военный совет 1 БФ в благожелательном тоне информировал о ней Ставку. 24 марта последовала директива Ставки. Совместные действия партизан АК с Красной армией были расценены как желательные при условии полного стратегического подчинения АК Красной армии. Ибо «двоевластия в военном деле быть не должно». При подчинении АК планам советского командования сохранялись бы беспрепятственные политические контакты АК с командованием польских сил на Западе. В случае принятия этих условий Ставка считала возможным снабжение АК всем необходимым для ведения боевых действий, принятие на полное материальное обеспечение и использование для выполнения боевых задач на одном из участков фронта. В случае же отказа АК «совместные действия с Красной армией, а также материальное обеспечение с нашей стороны считаются недопустимыми».

С командованием 27-й дивизии АК было подписано и осуществлено соглашение о взаимодействии при взятии г. Ровно и боях за местечко Тужиск. Вот как складывались в тот период отношения в оценке перехваченных и расшифрованных радиограмм командования АК. Из района Ковеля в центр от Оливы в марте: «Большевики стараются создать радушное настроение. Удивляются нашему присутствию и количеству. Благожелательно относятся к нашим высшим властям… Очень сердечный прием моих штабных офицеров советскими командирами». Но заключал Олива тем, что примет меры, чтобы обезвредить эту советскую пропаганду. И это не только на Волыни. Радиоперехват из Новогрудка от Котовича (М. Каленкевича): «Советский курс мягкий, оцениваю, что это связано с временной недостачей сил. Отряды же готовы к решительному отпору, вплоть до вооруженного».

На Волыни советская сторона с согласия Ставки 26 марта 1944 г. предложила не только локальное соглашение, но и военную конвенцию с АК. И в этом случае сохранялось бы политическое подчинение АК Лондону. Преобразованным в регулярные части отрядам АК было бы гарантировано советское материальное обеспечение и участие совместно с Красной армией во фронтовых операциях. В противном случае советская сторона требовала, чтобы все отряды АК, которые окажутся в тылу Красной армии, были распущены (или подавлены). Решение Ставки 26 марта сообщили Киверскому и командованию АК. К установленному сроку ответа не было получено/159/.Попытка увидеть отряды АК на фронте вместе с соединениями Красной армии, а не в тылу не осуществилась. Логически 9 марта 1944 г. для 1 УФ и 2 БФ была направлена директива Сталина и Антонова «О принятии решительных мер к ликвидации вражеских банд в тылу наших войск».

Заключение формального соглашения между советским командованием и АК на Волыни вызвало недовольство «верхов» АК. Командование АК не одобрило соглашения, присланного ему на утверждение, хотя генерал Соснковский, по словам Окулицкого, и Бур-Коморовский допускали стратегическое подчинение отрядов АК Красной армии. Генерал Татар[2], находившийся на тот момент в США, высказал удовлетворение событиями на Волыни. Его только не устроило, что командиры АК не получили равных прав планирования предстоящих операций Красной армии. Он также считал, что Польша должна изменить ориентацию на просоветскую и пойти на уступки/160/.

Если командование АК в стране не одобрило волынского соглашения, более того, запретило впредь подобные действия, то гражданское руководство заняло иную позиции. РЕН сообщила Миколайчику 2 мая 1944 г.: мы соглашение утвердим, но далее такая практика опасна, необходимо, чтобы правительство установило отношения с СССР/161/. Итогом был раскол в 27-й дивизии. Часть отрядов осталась в советском тылу и была включена в состав Польской армии в СССР, что вновь вызвало негодование командования АК. Называя СССР новым оккупантом, делегатура считала возможным применить положение гаагских конвенций о запрете призыва населения в «чужие войска» — «иностранную армию из поляков», как заявляли сторонники правительства о 1-й польской армии. Хотя, как говорят, новый командир дивизии Т. Штумбер-Рыхтер хотел остаться в советском тылу, но получил приказ уйти за Буг в Люблинское воеводство. Вскоре дивизия там была разоружена 29-м полком 79-й гвардейской дивизии Красной армии, а ее командир до 1947 г. находился в советском лагере для интернированных.

В советском руководстве также не было единого мнения относительно сотрудничества с АК. Отрицательно к нему относилось партийное и партизанское руководство Украины. Н. С. Хрущёв направил Сталину телефонограмму того содержания, что АК — не «реальная сила», что она с гитлеровцами не ведет борьбы, а уж соглашение с ней не имеет смысла и «не существовало». «Хорошо зная обстановку в этих районах (Тернополь, Волынь, Ровно — В. П.), хочу сообщить, что нигде и никогда советские партизанские отряды и части Красной армии на территории Западной Украины не встречали отрядов польских партизан, которые бы действовали по заданию польского эмигрантского правительства в Лондоне»/162/. 15 апреля 1944 г. последовал доклад «О лживых сведениях эмигрантского правительства о действиях польских партизан». Т. Строкач, начальник УШПД и нарком госбезопасности УССР, отряды Армии крайовой «встречал», но 23 марта, докладывая Берии, обвинял их в бездействии, в том, что они не сражаются с немцами, а готовятся к борьбе с СССР за «великую Польшу».

Тенденцию умалить силы АК подхватил Молотов. Он 25 апреля уверял американского посла А. Гарримана, что «контакты Красной армии с какой-то польской подпольной армией являются выдумкой», ее не встречала Красная армия на своем пути и никаких контактов с ней не имеет/163/. Ту же тактику Молотов применил к А. Кларку Керру, неоднократно с 1943 г. пытавшемуся доказать Вячеславу Михайловичу, что в Польше создана организация, которая вносит вклад в дело союзников и может оказать действенную помощь Красной армии. Хрущёв, когда начался обмен населением, «обнаружил» членов АК на Украине и объявил им амнистию во всех преступлениях и прегрешениях при условии, если они репатриируются в Польшу.

Иной вариант развития событий мог произойти в ходе боев за изгнание гитлеровцев из Вильнюса. Командование 45-го Неманского стрелкового корпуса генерала С. Г. Поплавского, наступавшего на город, само обратилось к польским и литовским партизанам с предложением ударить в тыл вермахта, когда Красная армия будет у стен города. Вот что пишет генерал армии М. А. Гареев в работе о маршале Г. К. Жукове, выложенной в Интернете: «Мы видели, какие он (Поплавский — В. П.) предпринимал усилия и самые честные, искренние намерения с целью установления связей и сотрудничества с польским подпольем при освобождении Вильнюса и других городов Литвы, где проживало много поляков. Еще при подходе к этим районам он выслал в тыл к немцам несколько групп офицеров для того, чтобы связаться с литовскими и польскими патриотами. Многие рядовые подпольщики охотно шли на это. Но руководители, связанные с Буром-Коморовским и другими лидерами Армии крайовой, всячески темнили, по существу не хотели сотрудничать. С. Поплавский просил их ударить с тыла по немцам с подходом частей корпуса к Вильнюсу, а они предприняли попытку взять Вильнюс 7 июля самостоятельно, и их пятитысячный отряд был разбит гитлеровскими частями. 45-й корпус и другие соединения овладели Вильнюсом 13 июля уже без должного содействия польских патриотов. Пишу об этом потому, что сам это видел, выполнял ряд заданий генерала Поплавского по этим вопросам, знаю, как все происходило на самом деле». (Поплавский вскоре будет командирован в Войско Польское.)

Итак, не ожидая подхода соединений Красной армии, в ночь на 7 июля 1944г., выполняя завет Сикорского, отряды Виленского и Новогрудского округов АК (помните их радиограмму?) сделали попытку захватить Вильно. Самостоятельно. Операция «Остра Брама» была назначена на 10 июля, но войска 3 БФ продвигались столь быстро, что операцию перенесли на 6 июля. Вместо ожидавшихся 16 тыс. бойцовпришло 4тыс. или чуть больше. (Четвертый вариант численности отрядов в районе Вильнюса. Вот она — статистика партизан!) Гитлеровский гарнизон города из регулярных фронтовых частей насчитывал 17 тыс. солдат, без учета соединений отступавшего под натиском Красной армии фронта. Приказ командующего отрядами АК полковника А. Кржижановского-Вилька достаточно полно раскрывает соотношение сил, предрешенный исход борьбы и одновременно хвастовство незавоеванной победой: «В июльскую ночь отряды АК перешли в наступление и нанесли удар по 4-й танковой дивизии (!), которая обороняла Вильно. Разгорелась тяжелая борьба. Немцы бросили в бой все имеющиеся у них силы и всю авиацию с аэродрома Вильно. После шестичасового боя мы вынуждены были оставить занятые нами предместья… Мы отходили от нашего города с болью в сердцах». «Солдаты, смелый ночной штурм воинами АК ради спасения близких и города от уничтожения и военных пожаров не удался. Но свой солдатский долг мы выполнили, придя на помощь гибнущему городу. Своей борьбой за Вильно мы помогли Красной армии быстрее подойти к городу и приняли на себя удар всей немецкой авиации и тем самым затруднили немцам оборону города»/164/.

Подошедшие к полудню 7 июля части 3 БФ спасли отряды АК от полного уничтожения. Город был окончательно освобожден 13 июля после многодневных уличных боев соединениями 3 БФ: 5-й армией, 3-м гвардейским мехкорпусом, 5-й гвардейской танковой армией, 1-й воздушной армией. Миру эмигрантское правительство поведало, что Армия крайова освободила Вильно (Вильнюс), что вызвало острую реакцию Сталина в депеше Черчиллю.

После отказа Вилька и его штаба подчиниться командованию 1-й польской армии Берлинга руководство округа АК было интернировано. Вильк оказался в Рязанском лагере[3]. Личный состав отрядов частично распустили по домам, большинство в призывном возрастекак советских граждан направили в запасной полк Красной армии под Калугу. Инцидент с разоружением и отправкой не прошел гладко. Под Суконтами дело закончилось кровавой стычкой.

14 июля, то есть после событий в Вильнюсе, фронтам, нацеленным на освобождение Польши (1, 2, 3 БФ, 1 УФ), последовала директива Ставки. Она гласила: «Наши войска, действующие на территории Литовской ССР и в западных областях Белоруссии и Украины, вошли в соприкосновение с польскими вооруженными отрядами, которыми руководит польское эмигрантское правительство. Эти отряды ведут себя подозрительно и действуют сплошь и рядом против интересов Красной армии. Учитывая это обстоятельство, Ставка Верховного Главнокомандования приказывает: 1) Ни в какие отношения и соглашения с этими польскими отрядами не вступать. Немедленно по обнаружении личный состав этих отрядов разоружать и направлять на специально созданные пункты для проверки. 2) В случае сопротивления со стороны польских отрядов применить в отношении их вооруженную силу. 3) О ходе разоружения польских отрядов и количестве собранных на сборных пунктах солдат и офицеров доносить в генеральный штаб. Сталин. Антонов»/165/.

Миколайчик 18июля бросился к Черчиллю с просьбой защитить АК-овцев и нарвался на бешеную контратаку сэра Уинстона, который обвинил поляков в том, что вместо отхода на Запад они «лезут туда (на Виленщину и Волынь — В. П.) только для того, чтобы обозначить свое присутствие».

Подобную Вильнюсу попытку АК предприняла 23 июля во Львове, где ее участие в освобождении города от немецко-фашистской оккупации приняло более конструктивные формы. Город окончательно стал свободным 27 июля. Командование 1-го Украинского фронта и генерал Иванов (Серов) после завершения боев предложили командиру АК В. Филипковскому (Янку) распустить отряды, что он без промедления сделал. В последнем приказе по АК округа он советовал своим бойцам как наиболее достойный выход вступление в ряды 1-ой польской армии. Сам он в переговорах с Ролей-Жимерским не нашел общего языка и был интернирован.

По мере приближения Красной армии к Бугу командование Армии крайовой все более активно рассматривало проблему создания препятствий освобождающим Польшу советским войскам, пока еще как «нежелательную крайность», например, при разоружении АК/166/. Понятно же было, что ведущее войну государство не будет терпеть в своем тылу действий вооруженных формирований, с ним не связанных. Более того, демонстрирующих свою принадлежность правительству, этим государством не признаваемому.

Но чаще фронт прокатывался раньше, чем отряды АК могли сконцентрироваться для акции «Бужа». Выступления же АК в Вильнюсе и Львове, по словам военного министра М. Кукеля, вызвали бурное негодование Черчилля. На акцию «Бужа» предполагалось мобилизовать в регионе кресов до 50 тыс. человек. Встало же под ружье для 27-й дивизии АК в округе Волынь 6 тыс., в районе Вильнюс — Неман –12 тыс. В боях за Вильнюс участвовало 4 — 5 тыс. АК-овцев, за Львов –до 4тыс., а также украинское подполье.

Готовиться к борьбе с антисоветским подпольем «на кресах» в советском руководстве начали перед операцией «Багратион» (по освобождению Белоруссии и Восточной Польши). В мае 1944 г. директива замнаркома НКВД И. А. Серова и начальника войск НКВД по охране тыла действующей армии И. М. Горбатюка предупреждала подведомственные им части, что «враждебно настроенные к нам группы населения будут стремиться в подходящий момент ударить нам в спину». К ним были причислены все вооруженные организации, подчинявшиеся польскому правительству или с ним контактирующие. В западных областях Украины и Белоруссии органы НКВД не допустили захвата отрядами АК и гражданским подпольем какой-либо местности или населенного пункта. Советская власть была восстановлена повсеместно. Там операция «Бужа» не смогла выполнить отведенной ей роли. А более 6тыс. человек, в том числе члены АК, с этих территорий были интернированы органами НКВД и НКГБ. Иного исхода быть не могло.

Характерной чертой боевых операций польских демократических формирований, связанных с Крайовой радой народовой –КРН после создания этого органа, явилась подготовка к их сотрудничеству с наступающими частями Красной армии. По воспоминаниям М. Спыхальского в конце января или в самом начале февраля 1944 г. было проведено совещание Президиума КРН, секретариата ЦК ППР, главного командования АЛ со штабом АЛ. Обсуждался вопрос о действиях АЛ-Армии людовой при освобождении Польши Красной армией в два этапа. Было решено, что задачей отрядов АЛ будет оставаться на месте и немедленно после освобождения помочь демократическим органам в союзе с Красной армией взять власть, а не идти на запад для продолжения борьбы в тылу немецкой армии. Последний вариант возможен для некоторых отрядов при исключительных обстоятельствах. Рассматривался вопрос, как быть при неизбежном разделении страны на освобожденные и еще оккупированные гитлеровцами территории. Было решено, что, если будет освобождена первоначально значительная территория, то Президиум КРН и ЦК ППР перейдут на освобожденную территорию, для еще оккупированной– останутся заместители. Если будет освобожден только «кусочек» — рокировка будет противоположной/ARR, t. II, s. 342/. Главное командование Армии людовой приступило к проведению ряда мероприятий по всесторонней подготовке отрядов и гарнизонов АЛ к предстоящим решающим боям с оккупантами. Эти мероприятия касались вопросов организации: были разработаны уставы, инструкции, приказы, которые нормировали структуру командования, отрядов и гарнизонов АЛ, формы борьбы, обучения, снабжения, меры поощрения и награды. В частности, был установлен орден «Крест Грюнвальда», который по статусу был приравнен к традиционному польскому ордену «Виртути милитари». (Современные польские власти аннулировали эти награды и сам орден.) Для действенной борьбы с германскими оккупантами было решено продолжать создавать на базе существующих отрядов более крупные формирования — бригады. Всего их стало в АЛ 11, две из которых –«Победа» и «Свобода» — состояли практически только из советских граждан. В первую очередь реорганизация коснулась Люблинского округа АЛ, непосредственного тыла вермахта. Организация больших соединений определялась и ростом рядов Армии людовой. АЛ росла и пополнялась как за счет вновь приходящих бойцов (принято считать, что в 1944 г. больше всего добровольцев шло в АЛ), так и за счет перехода в нее военных организаций, вошедших в состав КРН: милиции РППС, отрядов батальонов хлопских, некоторых отрядов АК, особенно в Силезии. Только в Люблинском воеводстве в июле АЛ насчитывала 9 622 человека. В Келецком в октябре 1944г. –около 7 тыс., в Силезии в январе 1945 г. — более 1 600. Всего же численность Армии людовой в 1944 г. составила около 55 тыс. солдат и офицеров. Препятствием для роста действующих отрядов была нехватка опытных командиров и оружия. Здесь неоспоримой стала помощь польского партизанского штаба и перешедших на территорию Польши советских партизанских отрядов, хотя отношения между ними складывались не всегда гладко и ровно.

За годы борьбы Гвардия и Армия людова приобрели боевой опыт. АЛ стала серьезной силой. Если в 1942 г. мелкие партизанские отряды не имели возможностей для ведения значительных боевых операций, то, как вынуждены были признать, гитлеровские власти, в конце 1943– начале 1944 гг. партизаны контролировали значительные районы генерал-губернаторства. Бессилие гитлеровцев признавал и сам генерал-губернатор Г. Франк, отметивший 18 мая 1944 г.: «Люблинский дистрикт (воеводство), практически говоря, на одну треть не находится уже в руках немецкой администрации. Там уже не действуют ни администрация, ни исполнительные органы и еле-еле работает транспорт. На этой территории немецкая полиция может появляться только в силе не менее полка»/167/.

В первой половине 1944г. основные боевые действия партизан происходили в Люблинском воеводстве. Главное командование АЛ, оценивая значение, которое территория Люблинщины имела для гитлеровских войск, издало 26 февраля 1944 г. приказ командованию Люблинского округа: главные задачи — уничтожать и держать под постоянной угрозой коммуникации, железные дороги и шоссе, ведущие к фронту; получать в результате военных действий преобладание над мелкими немецкими гарнизонами; сделать невозможным свободное передвижение оккупантов; небольшие города держать под угрозой; ликвидировать небольшие отряды врага; обеспечить охрану гражданского населения от репрессий оккупантов;«установить постоянную тактическую связь с союзными отрядами Красной армии, переправляющимися через Буг (рейдовыми советскими партизанскими отрядами — В. П.), и выступать инициаторами совместных боевых действий». К этому присовокуплялись проведение разведывательной работы в тылу врага и активная политико-просветительская работа в отрядах и среди населения/168/.

Активные действия против железнодорожных коммуникаций привели к тому, что фашистские воинские эшелоны могли передвигаться только в отдельные дни, только по некоторым линиям и в сопровождении сильного конвоя: с апреля по июнь 1944 г. партизаны в Люблинском округе осуществили более 500 диверсий на ж/д. «Восточная железная дорога слишком слаба, чтобы обороняться от нападений. Вообще, силы, которыми мы располагаем в Люблинском дистрикте, слишком малы, чтобы мы могли эффективно выступать против банд», –заявил руководитель отдела железных дорог в генерал-губернаторстве.

Не менее важной задачей АЛ было создание условий для перехода власти в руки рад народовых в момент освобождения страны.

Со своей стороны советские отряды, пришедшие в Польшу, вступали в контакт с Армией людовой. «Мы не замедлили войти, –вспоминал полковник Н. А. Прокопюк, — в контакт с командованием этих отрядов (АЛ — В. П.) на Люблинщине, ознаменовавшийся боевым содружеством в борьбе против общего врага»/169/[4]. В частности, между капитаном А. Коваленко из отряда Прокопюка и М. Мочаром были оговорены и в дальнейшем совместно решались вопросы обмена разведывательной информацией о противнике, диверсионной работы на железных дорогах, порядка передачи встречающихся советских военнопленных, заготовки продуктов питания, предоставления проводников, общей обороны и работы среди местного населения. Например, Метеку-Мочару ежедневно передавались сводки Совинформбюро, которые размножались на польском языке и распространялись среди населения. Для координации действий советских рейдовых отрядов, перешедших из-за Буга, и польских партизан, действовавших в Люблинском воеводстве, в апреле-мае 1944 г. было проведено три совещания руководителей советских и польских партизанских отрядов совместно с командующим Армией людовой генералом Ролей-Жимерским. На этих совещаниях были определены принципы сотрудничества и распределены районы боевых операций.

Приход в Люблинский дистрикт советских партизан всполошил гитлеровские власти. Одно за другим в Краков к генерал-губернатору последовали панические донесения. Существование значительных партизанских сил в непосредственном тактическом тылу фронта, затруднявших перегруппировку гитлеровских войск, уничтожавших тылы и коммуникации, различные военные и хозяйственные объекты, живую силу и технику –представляло реальную угрозу для планов германского командования по обеспечению фронта в связи с предполагаемым летним наступлением Красной армии (оно началось 22 — 23 июня 1944г.). Командование, подтянув отборные части вермахта и СС, поставило перед ними задачу ликвидации польских и советских партизан. Наступление против них было начато в мае, когда моторизованная дивизия СС «Викинг», поддержанная танками, артиллерией и самолетами, пыталась воспрепятствовать концентрации партизанских отрядов, направлявшихся на юг воеводства. В течение 8 и 9 мая отряды АЛ и отряд БХ вели непрерывные бои с оккупантами, во время которых им на помощь подошел советский отряд под командованием капитана Чепиги. 11 мая в районе Ремблова произошел бой. Неоднократные атаки гитлеровцев, поддержанные артиллерией, были отбиты с большими для них потерями (в том числе был сбит самолет). Удержав свои позиции, партизаны ночью прорвали окружение и ушли от преследования.

Потерпев неудачу в разгроме партизан на севере Люблинского воеводства, оккупанты после длительной подготовки запланировали наступление на юге, в Липских и Яновских лесах, где находилась база партизан. Они надеялись окружить находившиеся в Липских и Яновских лесах отряды и быстро расправиться с ними. Силы партизан в этом районе составляли около 3 тыс. бойцов: часть 1-й бригады АЛ им. Люблинской земли, в состав которой входили отряды БХ, бригада им. Ванды Василевской, отряд Касмана, отряд №4 из соединения «Ешче Польска не згинела» (имени Т. Костюшки), советские отряды под командованием В. Карасева, Н. Прокопюка, В. Чепиги, Н. Куницкого, И. Яковлева, С. Санкова, М. Наделина, отряд АК Конара (Б. Усова) в 93 бойца. О готовившейся операции партизаны узнали загодя (30 мая). На встрече командиров отрядов 7 июня было решено дать совместный отпор карателям. Принятому решению способствовало то, что партизаны были хорошо вооружены, прекрасно ориентировались на местности, пользовались поддержкой населения, которое сообщало о передвижениях неприятеля, оказывало помощь во время боев. Решение было принято и по ряду политических мотивов, которые в польской литературе по этому вопросу обычно не рассматриваются. Командование отрядов учитывало не только большой духовный подъем партизан, вызванный близостью фронта и победами над врагом, но и то, что польское население уже привыкло смотреть на партизан как на своих защитников, отход же партизан отдавал бы гражданское население на расправу оккупантов. Уже в то время, писал Прокопюк, в расположении отрядов было до тысячи (?) человек гражданского населения, искавшего у партизан убежища. В решении о бое была также доля просчета в оценке возможностей гитлеровского командования. Партизаны ожидали, что оккупантам удастся сколотить два-три полицейских полка или эрзац-дивизию. Однако против партизан были брошены три дивизии, полк СС, несколько полицейских формирований, ряд других соединений: кавалерийский калмыцкий корпус, вспомогательная группа танковой дивизии «Викинг» («Polski ruch oporu», s. 612, их называет механизированным батальоном СС), самолеты 4-го воздушного флота. В общей сложности гитлеровцы располагали в районе боя примерно 30 тыс. солдат. О численности наступавшей армии партизаны узнали от пленного гитлеровского капитана только 13 июня. Однако решение принять бой не было отменено.

По плану гитлеровского командования и созданного в этих целях штаба во главе с генералом Борком, на полное окружение и уничтожение партизан было отведено пять дней –с 9 по 13 июня. Генерал приказал в ходе операции не щадить ни женщин, ни детей. Операция «Штурмвинд» началась 10 июня, с опозданием на день по плану. 11 июня отгремели первые бои. Это по плану, а далее у гитлеровцев все пошло не по писаному. К 13 июня отряды партизан отошли на заранее подготовленные позиции у реки Бранев, где имелись и естественные преграды. Были созданы две линии обороны, заминированы дороги. На них впоследствии подорвались два танка. Вырыты были защитные щели и окопы для гражданского населения, часть которого во время боя пополнила ряды бойцов польских отрядов.

Для лучшего ведения операций было создано объединенное командование во главе с полковником Н. А. Прокопюком как старшим по званию и командиром самого крупного отряда. Политическое руководство возглавили член ЦК ППР Х. Хелховский, И. Галигузов из отряда Прокопюка и В. Кременецкий из бригады им. В. Василевской. «В распоряжение командования поступили значительные запасы оружия, в особенности пулеметов, минометов, противотанковых ружей и боеприпасов к ним, заброшенных из Москвы для польских партизанских отрядов и находившихся до того времени в ведении представителя ЦК ППР Яновского». (Здесь Прокопюк явно ошибается: Л. Касман не был представителем ЦК ППР, и к этому времени приемом и распределением оружия занимались уже Петров-Лукомский и его команда.) Утром 14 июня в Москву было передано сообщение о предстоящем бое, затребованы самолеты для вывоза раненых, боеприпасы и медикаменты. Разведчикам отряда Карасева удалось добыть приказ командующего немецко-фашистской группировкой генерала Кенслера с подробным описанием плана экспедиции, с указанием времени начала атак, опознавательных знаков, указаний для авиации и т. д. Эти указания пригодились партизанам 14 июня. По их «интерпретации» положений приказа, бомбы полетели в болота и на позиции карателей. В итоге авиацию немцы более не применяли. Все атаки гитлеровцев встречались шквалом огня. Четыре часа непрерывного боя, временами переходившего в рукопашные схватки, не дали результата немцам. «И хотя каратели продолжали обстрел, все еще пытаясь атаковать, идя в атаку почти сплошь пьяные, предпринимали психические атаки– строем и „дикие“– с визгом, гамом, используя шумовые эффекты (котелки, пустые бидоны и т. д.), они неизменно откатывались битые. На некоторых участках, пользуясь попутным ветром, наступающие жгли перед собой траву, как это имело место на позициях Н. Куницкого и М. Петрова, но безрезультатно. Пыл боя спадал».

В 22:30 немцы предприняли последнюю атаку. Всего же партизаны отбили более 50 атак. Враг потерял, по сообщению Прокопюка, 1 500 убитыми и более 2 000 ранеными. (По тексту: в этом бою. Польские военные историки выяснили, что потери в трех немецких дивизиях, без сведений о приданных частях, были 495 убитых и раненых.) Партизаны захватили богатые трофеи, в том числе артиллерийские орудия и минометы, сразу повернув их в сторону врага. Потери партизан составили около ста убитых и 70 раненых. (Иные цифры: 104 убитых и 50 раненых.) В числе потерь — командир отряда В. П. Чепига и секретарь Люблинского округа ППР К. Вырвас, тот, что был переброшен с отрядом Касмана.

Ночью через прорыв линии фронта, проведенный бойцами под командованием младшего лейтенанта Михаила Петрова, которому за его подвиги в бою на реке Бранев посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза, отряды вышли из окружения и направились в Сольскую пущу. Часть польских отрядов, том числе отряд АК, осталась в Яновских лесах. (Другие сведения: прорыв в окружении обнаружили разведчики отряда Карасева. На карте-схеме боев, приведенной в книге «Polski ruch oporu», указан один прорыв.) Во всяком случае, операция была проведена столь скрытно, что гитлеровцы ничего не заметили и с рассветом пошли на штурм пустого лагеря. За этот «штурм пустоты» и «прореху» в линии окружения виновник был отдан под суд.

В Сольской пуще отряды застали три новых отряда советских партизан: Б. Шангина, Г. Ковалева и потрепанный в боях отряд С. Чижова, что существенно изменило силы партизан. Их стало 5тыс. Большое количество раненых препятствовало маневренности партизан, а непрерывные бои не давали возможности оказывать им необходимую медицинскую помощь. Во время кратковременной стоянки в Сольской пуще командование связалось по радио с УШПД, он выслал в лагерь два самолета У-2, которые в течение трех дней вывезли всех тяжело раненных. Продолжавшиеся бои и передвижения не дали возможности применить транспортные самолеты, которые увезли бы всех раненых.

Немецко-фашистские войска вновь начали окружать партизан в Билгорайских лесах. 24 июня произошел бой, снова окончившийся прорывом кольца окружения, хотя гитлеровцы и пытались исправить просчеты в оценке боеспособности и силы партизан. Им достались даже брошенные при паническом бегстве немецкие походные кухни с горячим ужином. Во время боя хлынувшее в лес под защиту партизан население окрестных сел организовало специальные команды, которые подбирали раненых и следили, чтобы среди гражданских не возникло паники. После прорыва окружения население ушло с советскими и польскими партизанскими отрядами.

Вблизи боя в лесу находился крупный отряд Армии крайовой под командованием майора Калины –Э. Маркевича, запасы оружия АК, ее склады. Но командование отряда отказалось участвовать в боях с гитлеровцами. Оно отказалось даже уйти через прорыв, сделанный советскими и польскими отрядами. Калина рассчитывал отсидеться. Раздосадованные неудачами, фашисты, как писал Прокопюк, не стали разбираться, кто перед ними, и вырезали почти весь отряд. В один день погибло примерно 600 бойцов. Спаслось около сотни. Погиб и командир.

Карательные операции «Штурмвинд-1» и «Штурмвинд-2» продолжались в течение двух недель — с 9 по 25 июня на территории в 3 тыс. кв. км. В ходе ее партизаны, непрерывно маневрируя и передвигаясь, стремясь уклониться от боя там, где его хотел навязать враг, и давая там, где врагу было невыгодно, отбивая иногда по нескольку десятков атак в день и переходя в контратаки, наносили врагам чувствительные удары. Гитлеровцам удавалось несколько раз окружить партизан, но каждый раз те прорывали кольцо и уходили. В результате в штабе Борка пришлось признать, что операция «блистательно» провалилась.

Одновременно с действиями в Липских, Яновских лесах и в Сольской пуще специальные группы этих же отрядов вне территории боев, отряды АЛ и иные советские отряды проводили в тылу гитлеровцев отвлекающие действия: взрывы мостов, путей, эшелонов.90 операций с 8 по 30 июня. То есть гитлеровцам, окружавшим в те дни главные силы партизан, не удалось прекратить разрушение своих линий коммуникаций. А это были дни, непосредственно предшествовавшие операции «Багратион». Характерной чертой операций была связь с советским тылом. Она летом 1944 г. действовала не только на Люблинщине, но и поддерживала партизан в других районах, в частности в тылах Сандомирского плацдарма.

Прорвавшись из окружения в Сольской пуще, отряды АЛ снова перешли в Липские и Яновские леса, где получили от Польского партизанского штаба пополнение своих истощившихся запасов оружия и боеприпасов. Советские отряды пошли на юго-восток в район Равы Русской. Часть советских партизанских отрядов осталась на территории Люблинского воеводства, часть же направилась в Карпаты, где приняла участие в Словацком восстании. Крупнейшая битва, которую провели польские партизаны, в целом кончилась успешно для объединенных отрядов Армии людовой и советских партизан. Значительной потерей было то, что гитлеровцам удалось разбить отряд АК из-за отсутствия у него опыта лесной войны и непринятия предложения командования советских и польских партизан. К числу иных крупных выступлений лета 1944г. относились бои 15 июня в районе Грабовца, где гитлеровцам удалось окружить и разбить отряды АК и БХ, и операция «Вагабунд» (8 — 22июня), закончившаяся победой советского отряда, отряда АК и группы АЛ в Воле Верещанской. Крупные сражения происходили в других районах Польши: в Келецком округе, где отряды АЛ, БХ и АК провели 57 боев за январь-июль, и в районе Кракова.

Действия польских и советских партизан, которые разрушали ближайшие тылы вермахта, дезорганизовывали коммуникации врага (повторим: 503 операции на Люблинщине) и доставляли советскому командованию ценные разведывательные данные о расположении и силах врага (в частности, в начале июля 1944 г. разведка батальонов хлопских передала советскому отряду имени Суворова план укреплений германского фронта от Пинских болот до Карпат), оказывали непосредственную помощь Красной армии в подготовке операции «Багратион».

5.21. Начало освобождения Польши Красной армией от гитлеровской оккупации. Создание Польского комитета национального освобождения (ПКНО)

К середине июля передовые соединения Красной армии вплотную подошли в Западному Бугу. В их составе находилась 1-я польская армия. С 17 по 20 июля 1944 г. советские войска и вместе с ними польские части форсировали Буг. В освобождении Польши участвовали 5 фронтов, 29 общевойсковых, 5 танковых, 6 воздушных армий, 6 артиллерийских корпусов прорыва из резерва Верховного Главнокомандования. Перед Советским Союзом и его армией в военном, в практическом плане встала задача освобождения порабощенных гитлеровцами народов Европы, в политическом плане поставленная еще 22 июня 1941 г. Настало время, завершая разгром нацизма, выполнять и интернациональный долг. В частности, содействовать возрождению сильной, независимой, демократической Польши. Военные советы фронтов опубликовали и распространили обращения к польскому народу с изложением целей и задач пребывания Красной армии на территории Польши. Военный совет 1 УФ писал: «Преследуя отступающие по всему фронту немецкие войска, Красная армия вступила на вашу землю как армия-освободительница, с единственной благородной целью: скорее разгромить фашистскую разбойничью армию, избавить поляков от гитлеровской тирании и восстановить свободу и независимость польского государства… Мы не хотим навязывать вам своих порядков. Устройство будущей Польши — ваше дело… Помогайте частям Красной армии поддерживать порядок. Продолжайте свой мирный труд. Обеспечьте нормальную работу ваших предприятий, учреждений, торговли и транспорта»/170/.

Командование 1-й польской армией в своем приказе заявило: «Мы вступаем с оружием в руках, чтобы плечом к плечу с героической Красной армией и своими ратными подвигами бить и гнать немцев с польской земли. В Польше существует представительство народа — Крайова рада народова. Она будет нашей опорой, ей мы обеспечим поддержку, ибо мы исходим из принципа, что к кормилу правления в возрожденной Польше не могут вернуться виновники катастрофы 1939 г., что править страной должны новые люди, демократически опирающиеся на народ».

Польская рабочая партия и КРН провели подготовку к овладению властью. Отряды и гарнизоны были приведены в состояние боевой готовности, были сформированы ударные отряды, получившие конкретные задачи и объекты. Рады народовы, Армия людова и местные организации ППР получили указания оказывать возможную помощь наступающей Красной армии и устанавливать с ней сотрудничество, а немедленно после изгнания оккупантов овладеть общественно-политической и экономической жизнью освобожденного района. В ходе освобождения польских земель одновременно с операциями регулярных войск проходили интенсивные действия партизанских сил обоих политических лагерей. Их основной целью было легализовать созданный ими подпольный аппарат. Часто отряды АЛ непосредственно объединялись с наступавшими советскими или польскими частями. Например, бригада им. В. Василевской, часть соединения «Ешче Польска не згинела» и советский партизанский отряд им. Буденного совместно с советскими войсками освобождали г. Янов. Вечером 22 июля отряды польских партизан начали бои в Люблине. Они установили связи с наступавшей на город 2-й танковой армией и вели во взаимодействии с ней бои за полное освобождение города. Освобождение Парчева (22 июля) советскими войсками сняло блокаду с отрядов Армии людовой (до 1 200 бойцов) и советских партизан, с 18 июля ведших тяжелые бои с карателями. В боях за плацдармы на Висле частям Красной армии помогали отряды БХ.

Армия крайова на Люблинщине самостоятельно, по акции «Бужа», заняла около десятка населенных пунктов, а совместно с Красной армией –25: Хелм, Пулавы, Демблин, Люблин, Замостье и др. (В боевых донесениях начальнику штаба 1БФ М. С. Малинину их участие не указывается.) Но в целом Красная армия проходила быстрее, чем успевали мобилизоваться отряды АК. И вставал под ружье еще меньший процент, чем «на кресах». (По разным сведениям, 10– 25% тех, что числились присягнувшими на верность АК.)

Развернулись бои за Вислой, в Келецком воеводстве, куда еще не дошли советские войска. Там в районе Пиньчова отряды АК, БХ и АЛ освободили обширную территорию и в течение длительного времени удерживали «Пиньчовскую республику». Образовалось еще пять таких временно освобожденных территорий меньшего размера. В ряде мест — Люблине, Билгорае, Замостье, Демблине — провозгласили свою власть органы делегатуры. 25 июля в Люблине делегат эмигрантского правительства Владислав Холева (Лукаш Паценик) выпустил обращение, в котором объявил: «По поручению правительства Речи Посполитой беру с сегодняшнего дня власть над территорией Люблинского воеводства. От всех требую подчинения распоряжениям моим и подчиненных мне органов. Руководители гражданских организаций и руководители коммунальных предприятий остаются подчиненными мне автоматически и обязаны явиться за директивами. Всякие меры, касающиеся вооруженных операций, будут подчиняться коменданту округа Армии крайовой»/159/. Так и функционировали две власти– КРН и делегатуры– в одном даже здании. Это двоевластие терпелось до половины августа, пока шли переговоры с Миколайчиком. Потом под здание ратуши подошел танк… Пан Лукаш познакомился с Рязанской землей.

Типичный случай произошел недалеко от Бреста 30 июля. Почти по указаниям командования АК по «Буже». В штаб 47-й советской армии явился заместитель командира партизанской дивизии АК, действовавшей в районе Бяла — Подляска — Луков. Он сообщил, что дивизия хорошо вооружена стрелковым оружием, но артиллерии нет. «Она должна [была] вести борьбу с немцами до прихода Красной армии самостоятельно, а с приходом Красной армии, войдя в контакт с командованием Красной армии и получив у нее вооружение, а также боеприпасы, [как] было предложено, провести мобилизацию местного населения, а затем реорганизовать дивизию в регулярную армию, подчиненную лондонскому эмигрантскому правительству. У дивизии имеется предписание не связываться с 1-й Польской армией Берлинга», — заявил пришелец/159/.

Некоторые члены военного совета 1 БФ были склонны согласиться с подобными предложениями (факт из истории отряда АК Праги), что вызвало возобновление приказов Ставки о разоружении отрядов АК.

В результате летнего наступления 1944г. Красная армия освободила правобережную Польшу с населением примерно в 5,6 млн. человек. В опубликованном в связи со вступлением советских войск на территорию Польши заявлении Наркоминдела говорилось, что СССР рассматривает военные действия в Польше как действия на территории суверенного, дружественного, союзного государства и единственной его целью является «помочь польскому народу в деле его освобождения от ига немецких захватчиков и восстановления независимой, сильной и демократической Польши». В связи с этим советское правительство заявляло, что оно «не намерено устанавливать на территории Польши органов своей администрации, считая это делом польского народа».

После перехода Западного Буга Красной армией, вместе с которой шли дивизии Польской армии, события вокруг Польши, Варшавы, развивались не по дням, а по часам. После прекращения очередного раунда переговоров с правительством Миколайчика, на сей раз по вине советской стороны, выдвинувшей неприемлемое для поляков требование, руководство Кремля пошло на соглашение с Крайовой радой народовой. В Польшу из Москвы была направлена шифрограмма Веславу (В. Гомулке) об актуальности формирования временного правительства в форме национального комитета и о вызове в Москву видных деятелей, подходящих на должности министров. Гомулка персонально также был приглашен. Сталин пришел к выводу, что пришло время воспользоваться внутренними польскими силами, срочно создать правительственный орган, которому необходимо передать власть в Польше и который послужит субъектом в ходе дальнейших переговоров с союзниками и Миколайчиком. 21 июля, в день, когда наступление разворачивалось на протяжении всего советско-германского фронта от Балтийского моря до Карпат, а войска 1БФ и 1 УФ дошли до границы 1939/1941гг., в Кремль были приглашены делегация КРН и руководство Союза польских патриотов. Обсуждался вопрос создания Польского комитета национального освобождения (ПКНО) и его программа. Основы этого документа давно уже разрабатывались в СПП. Польская сторона пришла с конкретными предложениями по составу будущего административного органа и предложением Люблина в качестве его временной резиденции. Решения эти были приняты на совместном заседании Главного правления СПП в СССР и делегации Крайовой рады народовой 18 июля 1941 г. Пока его именовали Делегатурой Крайовой рады народовой для освобожденных земель, органом, «готовым для принятия администрации», добавляя, что «в Кремле нам могут предложить создание национального комитета».

В ночь с 21 на 22 июля при участии советского лидера был окончательно сформирован орган КРН, получивший наименование Польский комитет национального освобождения (ПКНО) и принят его «Манифест к польскому народу». Он был передан по радио и опубликован в газете «Известия» 25 июля. (По традиции пишут, что он был обнародован в Хелме/Холме 22 июля. Но Хелм, по боевым донесениям, был освобожден только к 19 часам 22 июля. Началось наступление в 10:00, бои на улицах города шли весь день.) Новый институт в манифесте был определен как «законный, но временный орган исполнительной власти» для руководства освободительной борьбой народа, для завоевания независимости и восстановления польской государственности. ПКНО заявлял, что берет в свои руки власть на освобожденных территориях. Принятое решение вполне соответствовало позиции Сталина, все еще не ставившего точку в вопросе о власти в Польше и не желавшего излишне обострять отношения с руководителями США и Великобритании, войска которых с 6 июня 1944г. воевали в Европе[5].

Предваряя возможную негативную реакцию союзников на появление ПКНО, Сталин в письме к Черчиллю объяснил, что создается не правительство, а только комитет, который «я не могу считать правительством Польши, но возможно, что в дальнейшем он послужит ядром для образования временного польского правительства из демократических сил». Тем самым Москва давала понять, что признания ПКНО не требуется. ПКНО и не очень беспокоил союзников. Признает это и Э. Дурачинский в своей работе о Сталине/170/. Забеспокоился лишь Черчилль, срочно принявший меры для высылки своего протеже в Москву на переговоры, дескать, Миколайчик стремится к объединению «всех поляков». Сталин согласился, дав понять, что при переговорах речь может идти уже не о всем правительстве («эфемерном, лишенном влияния»), а лишь о его демократических представителях, способных сотрудничать с ПКНО/171/.

В состав ПКНО вошли 15 человек. 10 представителей СПП и Центрального бюро польских коммунистов и 5 представителей КРН. По партийной принадлежности: пять коммунистов, три социалиста, четыре людовца, один деятель демократического направления и два беспартийных. Председателем комитета стал Э. Осубка-Моравский[6]. Его заместителями — В. Василевская[7] и А. Витос, брат лидера Стронництва людового Винценты Витоса. Генерал Роля-Жимерский стал главой ведомства национальной обороны, его заместителем — З. Берлинг. (Западные журналисты зубоскалили, что никто из членов ПКНО никому не известен.) Принятые документы: об образовании ПКНО, его манифест, о принятии верховной власти над Польской армией в СССР и о слиянии Армии людовой и Польской армии в СССР в единое Войско Польское и декрет о назначении ее командующего — все они на первой же сессии КРН в освобожденном Люблине формально были вписаны в постановления КРН и получили статус законов. Отказ от наименования созданного органа правительством определялся несколькими внутри- и внешнеполитическими факторами. НКИД СССР также считал более целесообразным создание комитета по образцу Франции и Югославии. Отказ от слова «правительство» создавал более широкие возможности для ведения переговоров с представителями лондонской эмиграции и демократическими деятелями в стране. Для советского лидера главным тогда было придерживаться принципов по типу самой Антигитлеровской коалиции. В тот же день Ставка Верховного Главнокомандования отдала директиву овладеть городом Люблин не позже 26 — 27 июля, что «настоятельно требует политическая обстановка и интересы демократической Польши». (И психологически важно: в ноябре 1918 г. в Люблине было создано первое правительство независимой Польши, возрожденной после разделов.) Люблин был освобожден 24 июля 1944г. (Это по сводке Совинформбюро. Сталин в письме Черчиллю, дублированном Рузвельту, пишет, что Люблин освобожден 23 июля. По боевым донесениям еще 24-го в городе продолжались уличные бои.) Освобожден был и находившийся недалеко от города лагерь смерти Майданек. Мир конкретно узнал об ужасах гитлеровских лагерей смерти. 31 июля был освобожден Отвоцк и округа, где находились руководители КРН и ППР.

После образования ПКНО был произведен обмен протокольными документами с НКИД СССР: уведомления об образовании ПКНО, готовности обменяться представителями (25 июля, 1 августа).Было обнародовано заявление об отношении СССР к Польше от 26 июля. В тот же день,26 июля 1944г.,было заключено соглашение об отношениях между советским главнокомандующим и польской администрацией после вступления советских войск на территорию Польши. В нем определялось, что Войско Польское является суверенным национальным формированием и будет «действовать на территории Польши». (Пункт этот был скорректирован. Дивизия им. Костюшки и ряд иных более мелких частей дошли до Берлина и участвовали в его штурме, а части 2-й армии Войска Польского — в освобождении столицы Чехословакии Праги.) В период военных действий польская армия в оперативном отношении будет подчиняться советскому командованию, в вопросах же организации, личного состава и т. д. –главному командованию польских вооруженных сил. Соглашение определяло, что в зоне военных операций верховная власть и ответственность во всех делах, относящихся к ведению войны, сосредоточивается в руках советского главнокомандующего. (В феврале 1945г. зона была определена в 60 — 100 км.) Как только какая-либо часть освобожденной территории перестанет быть зоной непосредственных военных операций, ПКНО полностью возьмет на себя все гражданское управление. Статья 7 касалась принципов юрисдикции на территории Польши. Ее следует привести, поскольку она будет иметь последствия в будущем: польской юрисдикции (кроме польских вооруженных сил) «будет подчиняться также и гражданское население на польской территории, даже в тех случаях, когда это касается преступлений, совершенных против советских войск, за исключением преступлений, совершенных в зоне военных операций, каковые подлежат юрисдикции советского главнокомандующего»/171/.

Соглашение от 26 июля 1944 г. явилось официальным оформлением сложившегося в ходе войны сотрудничества, юридическим оформлением права СССР вести войну с Германией на территории Польши. Оно закрепляло отношения советской стороны с лагерем КРН и предопределило передачу власти в Польше Польскому комитету национального освобождения. Соглашение было аналогом, калькой соглашения СССР с правительством Чехословакии. Сделано это было сознательно (ибо тот текст был одобрен западными союзниками), для того чтобы, по воспоминаниям Осубки, «никто не мог нас обвинить, что мы заключаем соглашение, которое может затруднить признание западными державами ПКНО в качестве временного правительства». Однако чехословацкое соглашение заключалось от имени всех союзников, а польское –только от имени Советского Союза.

По постановлению ГКО предписывалось: «Имея в виду, что вступление советских войск в Польшу диктуется исключительно военной необходимостью и не преследует иных целей, как сломить и ликвидировать продолжающееся сопротивление противника и помочь польскому народу в деле освобождения его родины от немецко-фашистских оккупантов, в районах, занятых Красной армией, советов и иных органов советской власти не создавать и советских порядков не вводить. Исполнению религиозных обрядов не препятствовать, костелов, церквей и молитвенных домов не трогать… Право мобилизации населения, а также все другие права по управлению на территории Польши принадлежат только органам, создаваемым Польским комитетом национального освобождения. Никаких других органов власти, в том числе и органов польского эмигрантского правительства в Лондоне, кроме органов Польского комитета национального освобождения, не признавать, принадлежащая польским гражданам частная собственность, а также их личные и имущественные права находятся под охраной советских военных властей и органов Польского комитета национального освобождения, а также польской армии».

Вторым подписанным межгосударственным соглашением определялась линия границы между СССР и Польшей на основе предложений еще Верховного Совета Антанты 1919 г., получившая условное наименование «линия Керзона» (была сообщена советскому правительству в ноте английского министра иностранных дел Керзона). Восточная Пруссия делилась между СССР и Польшей. Север — Кёнигсберг с округой– отходил Советскому Союзу, остальная территория –Польше, Данциг и территория Вольного города– Польше. При определении государственной границы между Польшей и Германией СССР брал на себя обязательство поддержать требование Польши о прохождении ее по линии рек Одер/Одра и Западная Нейсе/Ныса с оставлением Свинемюнде/Свиноуйсьце и Щецина/Штеттина в составе Польши. Естественно, это соглашение тогда гласности не было предано. Подписано оно было одновременно с соглашением об отношениях ПКНО и советского главнокомандующего, но поскольку стрелка часов перешла число 12, дата под соглашением о границе была поставлена 27 июля. 4 августа Ханеман подписал экономическое соглашение с СССР о поставках товаров в Польшу. (Все документы перепечатаны в книге: Документы и материалы по истории советско-польских отношений. 1944 — 1945гг. — М.,1974.)

После подписания этих документов и прощального банкета члены ПКНО вылетели в Польшу. Известно, что Роля-Жимерский, например, был в Люблине уже 30 июля. С 1 августа Люблин стал местом пребывания ПКНО, по свидетельству Э. Дурачинского, и временной столицей страны. Полноценно функционировать ПКНО и ЦК ППР стали в первой декаде августа.

ПКНО был поставлен в тяжелое положение. Разоренная страна была разделена фронтом 5,5 месяцев на две части. Бои в новых границах в окруженном Вроцлаве продолжались до 6 мая 1945г. Бо́льшая часть государства оставалась во власти нацистов. Сопротивление им приходилось вести в более тяжелых условиях, чем ранее: миллионы солдат вермахта стояли на польской территории. На освобожденных от нацистов районах Польши до Вислы стояли и воевали дивизии Красной армии. Но эти миллионы солдат были гарантами власти ПКНО. Советский Союз передавал власть в районах от Буга до Вислы радикальному меньшинству польского народа –Крайовой раде народовой, выразившей согласие на сотрудничество с СССР и принявшей условия взаимодействия, краеугольными камнями которого были граница по «линии Керзона» и общие геополитические задачи– обеспечение безопасности советского государства и Польши от возможности повторения германского нашествия.

ПКНО с первых же дней начал воплощать в жизнь программу, изложенную в его Манифесте, обнародованном по радио 22 июля, а в СССР опубликованном 25-го в газете «Известия». ПКНО отказал в праве на власть в Польше эмигрантскому правительству– «власти самозваной, несправедливой», которая опиралась на незаконную фашистскую Конституцию 1935 г. и к тому же тормозила борьбу с гитлеровскими оккупантами, и заявил, что от имени КРН «берет в свои руки власть на освобожденных территориях Польши», где «ни минуты не могут действовать какие-либо другие административные органы. Свою власть ПКНО будет осуществлять через рады народовы и своих уполномоченных. Приступая к воссозданию польской государственности, ПКНО провозглашал восстановление всех демократических свобод, равенство всех граждан перед законом без различия расы, вероисповедания и национальности, свободу демократических политических и профессиональных организаций, свободу слова и совести.

Фундаментом государственного строительства были провозглашены основные положения Конституции 1921 г. и система рад народовых. Особое внимание в строительстве государственного аппарата уделялось тем его звеньям, которые определяли и закрепляли победу новой власти– армии, милиции (в которую в основном была преобразована Армия людова), а так же государственной безопасности. Ее основой стал специальный батальон, сформированный при 1-й Польской армии. Основой внешней политики нового государства объявлялся прочный союз и добрососедские отношения с СССР, со всеми своими соседями, с Великобританией, США и другими демократическими странами. КРН и ПКНО признавали, что урегулирование советско-польской границы должно произойти на основе этнографических принципов, а на западе и севере должно последовать возвращение Польше ее исконных земель. Манифест заявлял требование о возмещении ущерба, который оккупанты нанесли стране. Экономические основы государства должны быть созданы путем немедленного проведения аграрной реформы — ликвидации помещичьего землевладения площадью более 50 га и продажей земельных наделов за скорее символическую плату в частную собственность сельскохозяйственным рабочим, мало- и среднеземельным крестьянам. Причем без выкупа земли у помещиков, но с предоставлением им определенного возмещения землей в ином регионе. (Декрет о реформе был опубликован 6 сентября.) Провозглашалась конфискация собственности германского капитала и переход во временное государственное управление крупной промышленности, банков, транспорта, лесов более 25 га и бесхозного имущества. Гарантировалось возвращение захваченной оккупантами средней и мелкой собственности законным владельцам: крестьянам, ремесленникам и торговцам, мелким и средним предпринимателям, церкви. Провозглашались принцип государственной охраны этой собственности и поддержка частной инициативы, свободного предпринимательства, развития товарных отношений.

Важнейшими положениями манифеста были вопросы улучшения условий жизни, подъема материального уровня трудящихся, бесплатного образования до высшей школы включительно, уничтожения грабительских поборов с крестьян, увеличения заработной платы, создания системы социального обеспечения, охраны труда и т. д. Таким образом, главными идеями Манифеста были стремление к улучшению положения широчайших народных масс при сохранении частной собственности на землю и орудия и средства производства; проведение преобразований в интересах большинства народа; слом старой государственной машины под антифашистскими демократическими лозунгами, с учетом программ и требований людовцев, социалистов и буржуазии — той, чьи интересы выражали Стронництво працы и Демократическая партия, буржуазии, в тот момент не имевшей капиталов для столь серьезных вложений в разрушенную экономику. Мыслилась другая, чем в СССР, экономическая и правовая система. Другое было время, и другая страна должна была выйти из разрушительной войны.

Программа ПКНО всполошила «лондонский лагерь». Без промедления из Варшавы Соснковскому полетел доклад командования АК: «Отнять у Советов инициативу проведения в Польше общественных реформ и немедленно осуществить такие правовые мероприятия, которые вселили бы в широкие народные массы сел и городов полное доверие к польским руководящим кадрам… В связи с этим считаю необходимым… немедленное издание руководством страны декретов: а) о перестройке общественного строя Польши, включая безвозмездную земельную реформу крупных хозяйств; б) об обобществлении основных отраслей промышленного производства и создании советов коллективов предприятий; в) о всеобщей доступности образования и социального обеспечения; г) об основах новой избирательной системы в законодательные органы и органы самоуправления». Документ носил дату22июля1944г..

Одной из главных задач новой власти оставалось завершение борьбы за освобождение страны и возвращение западных и северных земель. Во имя выполнения этой задачи был объявлен призыв в армию и началось формирование 2-й армии Войска Польского. Мобилизовано было 110 тыс. призывников. Еще 60 тыс. прибыло с территории западных областей СССР. Строительство Войска Польского происходило с трудностями. За армию шла скрытая и открытая борьба обоих лагерей[8]. По приказу командования АК, ее членам, если они насильно будут призваны в ее ряды, надлежало вести работу по разложению армии. Сражение за армию было одним из направлений борьбы правительственного подполья против власти ПКНО, а с января 1945 г. — Временного правительства. После провала попыток сорвать мобилизацию во 2-ю армию Войска Польского руководство АК поставило перед своими членами задачу идти в армию и вести пропаганду в пользу польского Лондона, подбивать солдат на невыполнение приказов и дезертирство. Дезертирство стало массовым. Генерал Серов, ответственный за спокойствие тылов Красной армии, в середине октября 1944г. доносил Берии, что из Войска Польского за 15 дней дезертировало две тысячи солдат. Оно было как бытовым (отлучались домой на копку картофеля; не хотели воевать, когда война кончается),так и политическим. В истории Войска Польского был факт увода «в лес» офицерами АК целого полка. Правда, разобравшись, большинство солдат вернулось в казармы, но в Народной Польше больше не было полка под «беглым» номером 31.

В числе задач перехода к новым условиям жизни в стране была необходимость ликвидации подполья, тайной жизни, вооруженных отрядов и групп. ПКНО предпринял необходимые шаги. Были приняты декреты, запрещавшие деятельность фашистских и военизированных подпольных организаций, в том числе и Армии крайовой. Всем, желающим продолжать борьбу против гитлеровцев, предлагалось вступить в регулярную армию –в Войско Польское. Вступающим гарантировалось сохранение полученных в подполье чинов и званий.

В этом же направлении шли распоряжения советского командования по очищению тыла армии от военных формирований, ей не подчиненных. 1 августа Ставка ВГК направила на четыре фронта, вошедшие в Польшу (1, 2, 3 БФ, 1 УФ), и командованию Войска Польского директиву №220169 о разоружении отрядов Армии крайовой. На следующий день командование 1БФ издало приказ, повторявший суть директивы Ставки и определивший конкретные меры по его выполнению. Причем делались определенные различия между отрядами АК разной политической ориентации, а также «остальными разоружаемыми отрядами»: «В связи с тем, что территория Польши восточнее р. Вислы в большей своей части освобождена от немецких захватчиков и нет необходимости в продолжении боевой работы партизан на этой части территории Польши, Ставка ВГК директивой от 01.08.1944 за №220169 приказала вооруженные отряды Армии крайовой, подчиненные Польскому комитету национального освобождения и желающие продолжать борьбу с немецкими захватчиками, направлять в распоряжение командующего 1-йпольской армии. Партизаны этого рода сдают имеющееся у них старое оружие, чтобы получить новое лучшее вооружение. Ввиду того что вражеская агентура стремится проникнуть в районы боев действующей Красной армии и осесть на территории освобожденной Польши под видом польских отрядов АК, Ставка приказала вооруженные отряды, входящие в состав Армии крайовой или других подобных организаций, несомненно имеющих в своем составе немецких агентов, при обнаружении немедленно разоружать». Офицеров интернировать, рядовых и младший начсостав направлять в запасной батальон 1-йпольской армии»/159;/.

Бескомпромиссность относительно вооруженных групп в тылу фронта диктовалась и тем, что вермахт оставил и продолжал забрасывать в советский тыл свои разведывательные и диверсионные группы, наряженные в советские или АК-овские мундиры. Именно поэтому директива от 1 августа предусматривала тщательную проверку разоружаемых формирований.

На 1БФ политическая сторона вопроса о разоружении АК вызвала беспокойство командования. Начальник политуправления фронта С. Ф. Галаджев 30 июля писал об этом в военный совет фронта, основываясь на примере разоружения 25 июля 1944 г. 27-й дивизии АК в г. Любартове, население которого восторженно встретило Красную армию. Он сообщал, что наибольшим влиянием и популярностью среди местных жителей пользуется АК, «поэтому вопрос о нашем отношении к партизанам Армии крайовой волнует не только самих партизан, но и широкие круги польского населения. При этом наиболее острым является вопрос о разоружении партизанских отрядов Армии крайовой». Очевидно, не зная приказов АК из Лондона и позиции командования АК, Галаджев посчитал, что «это мероприятие вызвало ряд политически вредных толкований среди партизан Армии крайовой и местного населения». Высказывалась такая мысль, что «партизаны других отрядов АК начинают уходить в леса и надо полагать, что своего оружия без боя не отдадут». В 47-й армии также заметили, что несмотря на вроде лояльное отношение, партизаны АК к чему-то готовятся: идет скупка оружия, организуется сбор трофейного и другого вооружения. Накануне прихода Красной армии произведена мобилизация мужчин в отряды. Там также отметили, что «мужчин молодых (здоровых) во всех населенных пунктах очень много». При разоружении сдается непропорционально к численности отрядов мало оружия. Докладная записка военного совета 47-й армии в военный совет 1 БФ продолжала: «Директивой фронта №00/675/оп запрещено вести какие-либо переговоры с этими отрядами и приказано их разоружать. Если армия приступит к их разоружению, возможны серьезные эксцессы, и для этого надо выделять большие силы». Командование армии просило дать немедленные указания военного совета 1 БФ и предлагало «поставить вопрос о ликвидации этих вооруженных сил силами и средствами самих поляков»/159/.

На защиту АК бросились англичане. Ф. Т. Гусев, новый посол СССР в Великобритании, 1 сентября 1944г. сообщил, что Иден 31 августа вручил ему записку «Сообщения, полученные польским правительством относительно мер, направленных советскими властями против польской внутренней армии (т. е. АК — В. П.) и польских административных властей» с протестом против разоружения АК на территории СССР и Польши с 19 июля по 21 августа 1944 г. Она приводит 14 фактов разоружения, в том числе в Бориславе, Дорогобыче, Станиславове и Львове, засчитав их польскими, то ли игнорируя политическую историю 1939 г., то ли написав послание под диктовку польского правительства. А ведь Иден в университете изучал не только географию, но даже русский язык! (Как и персидский, тоже «восточный». ) Впрочем, разоружали все отряды, в том числе советские, оказавшиеся в тылу Красной армии на территории Польши. Разоружались и группы Армии людовой, если они не преобразовывались в гражданскую милицию или органы госбезопасности. Разоружена была и британская военная миссия, сброшенная в конце декабря 1944 г. в Радомском округе, куда перебазировался штаб АК и где она встречалась с Окулицким. Свидетельства о недовольстве бойцов АЛ в связи с разоружением есть в материалах и протоколах ПКНО, Временного правительства и ведомства (министерства) общественной администрации, но оружие они сдали.

Очистка тыла действующей армии от вооруженных формирований, ей не подчиненных –явление международное и веками наблюдаемое, гаагскими конвенциями разрешенное. На Западе американское и английское командование разоружило более многочисленные французские и итальянские силы сопротивления и относительно немногочисленные, но весьма значительные к численности населения страны– бельгийские, датские и т. д. Но ни у кого это не вызвало такой бурной реакции, как у «лондонского» лагеря. Причиной в Польше было то, что действия по интернированию и разоружению АК объективно и субъективно отвечали интересам КРН и ПКНО, политического соперника Лондона –лагеря антикоммунизма и русофобии, лагеря, который проблемы власти стремился решать не на путях политической борьбы и поиска компромисса, а силой оружия. Так возникла для польской историографии «проблема Армии крайовой».

5.22. Накануне восстания. Положение на советско-германском фронте под Варшавой

В числе сложных военно-политических проблем, сопровождавших вступление Красной армии в Польшу, одной из наиболее острых была проблема отношений советской стороны с польским правительством в эмиграции, а также с подчинявшимся ему «подпольным государством».

Для СССР в его концепции послевоенного мира и создания зоны безопасности от повторения германской агрессии Польше отводилась первостепенная роль, определяемая ее геополитическим положением. Обновленная Польша должна была стать ядром системы государств Центральной Европы, которые, по формулировке августа 1944 г.,шли бы с СССР, а не за СССР против общего (потенциального) агрессора Германии, оказывая друг другу политическую, военную и экономическую помощь. Сталин заявил Миколайчику 9 августа 1944 г., что «советские руководители хотят установить дружбу между польским и советским народами и повернуть в этом смысле историю». Органы же правительства в стране распространяли среди населения слухи, что немцы-угнетатели уходят, а приходят новые угнетатели — русские, что одна оккупация сменяет другую.. После 21 июля их непосредственной целью стал захват власти в столице. Стремление опередить Красную армию с освобождении Варшавы, а ППР и ПКНО с провозглашением своей власти в ней. За пару недель до создания ПКНО Бур сообщал в Лондон, что из-за силы гитлеровцев и насыщения территории немецкими фронтовыми частями вооруженное выступление АК не будет иметь успеха. Но от самой идеи не отказались, и она продолжала дебатироваться в РЕН и делегатуре. В командовании АК царили настроения «в любую минуту готовы к борьбе за Варшаву». Именно эти настроения позволили принять указание шифрограммы Миколайчика от 26 июля о единогласном решении правительства поднять восстание в Варшаве. И ответить именно этими словами. Конкретную дату восстания оставили на усмотрение командования АК. Историки не уверены, что Миколайчик передал решение правительства. Заседание правительства состоялось лишь на следующий день после посылки депеши в Варшаву. Поэтому есть авторы, «подгоняющие» даты. Часть министров впоследствии отрицала, что они согласились на организацию восстания. В частности, против восстания был министр обороны генерал М. Кукель. Никакого единогласия в принятии решения, следовательно, не было. Но Бур получил решение правительства и указание от генерала С. Копаньского, начальника штаба главнокомандующего, и принял его к исполнению/18/. Миколайчик же 26 июля в сопровождении Ромера через Каир и Тегеран вылетел в Москву на переговоры со Сталиным, которые для него выговорил Черчилль. Польскому премьеру нужны были в предстоящих дебатах сильные аргументы. Особенно после опубликованного 25 июля протеста правительства против создания ПКНО, составленного отнюдь не в дипломатических выражениях: «Особы, входящие в состав этого комитета, в основном абсолютно не известны польскому обществу и не представляют никого, кроме немногочисленной и не имеющей значения в обществе коммунистической группы. Это попытка горстки узурпаторов навязать польскому народу политическое руководство, не соответствующее воле огромного его большинства. Народ польский… который в подполье создал полную организацию государственных властей, никогда не подчинится навязанной ему чуждой воле» (obcej woli можно перевести и как «иностранной воли») /172/ /Восстание представлялось сильны аргументом..

Гитлеровцы всегда внимательно следили за действиями подпольщиков и пытались их контролировать. «Нацисты признавали, что благодаря их разветвленной агентурной сети в движении Сопротивления им всегда были известны намерения и имена большей части членов АЛ и АК, двух основных военно-политических организаций». В мае 1944 г. гестапо крупно повезло. Оно арестовало главу разведслужбы АК по Познани. При нем оказались интересующие их документы о дальнейших планах организации. АК-овец «раскололся» и дал среди прочих показания о намерении восставать. Немецким органам безопасности удалось внедрить шпионку в штаб АК, в результате они имели фотокопии всех распоряжений, приказов и иных значимых материалов командования АК.

Известие о решимости АК поднять восстание в Варшаве привело к «нетрадиционной» встрече в июле 1944 г. в Юзефове, пригороде Варшавы, группенштурмфюрера СС Пауля Фукса и командующего АК Тадеуша Бур-Коморовского. Польская служба безопасности впоследствии завербовала переводчика немцев на этой встрече, и он рассказал, что происходило в Юзефове. Миру поведала это газета Die Zeit («Время») в июле 1994 г. и перепечатала российская пресса. (Дело было в связи с 50-летием восстания.) Предложенный Буром «бескровный» переход Варшавы в руки АК и уход вермахта за границу города без преследования со стороны АК не устроил группенштурмфюрера СС.

Генерал М. А. Гареев в работе «Маршал Жуков. Величие и уникальность полководческого искусства» приводит часть этой публикации:

«Фукс. Пан генерал, до нас дошли слухи, что вы намерены объявить о начале восстания в Варшаве 28 июля и что в этом направлении с вашей стороны ведутся активные приготовления. Не считаете ли вы, что такое решение повлечет за собой кровопролитие и страдания гражданского населения?

Коморовский. Я только солдат и подчиняюсь приказам руководства, как, впрочем, и вы. Мое личное мнение не имеет здесь значения. Я подчиняюсь правительству в Лондоне, что, несомненно, вам известно.

Фукс. Пан генерал, Лондон далеко, они не учитывают складывающейся здесь обстановки, речь идет о политических склоках. Вы лучше знаете ситуацию здесь, на месте, и можете информацию передать в Лондон.

Коморовский. Это дело престижа. Поляки при помощи Армии крайовой хотели бы освободить Варшаву и назначить здесь польскую администрацию до момента вхождения советских войск… Я знаю, вам известны места, где я скрываюсь, что каждую минуту меня могут схватить. Но это не изменит ситуации[9]. На мое место придут другие, если Лондон так решил, восстание, несомненно, начнется»/По тексту в Интернете/.

26 июля 1944 г. разведывательный отдел штаба 9-й армии вермахта доносил в штаб армии «Центр»: «По сообщениям источников информации, польскому движению Сопротивления объявлена степень готовности 2 (готовность). Требуется повысить внимание. Усилить охрану складов (особенно боеприпасов и вооружения) от нападений. Боевому коменданту принять требуемые меры в районе Варшавы»/159;/.

Глава службы безопасности генерал-губернаторства гауптфюрер СС Альфред Шпилькер еще в 9 часов утра 1 августа вновь надеялся уговорить командование АК отменить приказ о начале восстания. В 11 часов он в отчаянии вернулся с переговоров в свой офис: «Теперь начнется!» (Некоторые польские авторы пишут, что колебания по вопросу «начинать восстание или нет» все-таки были. Поэтому и ушли из города некоторые отряды АК.)

Для гитлеровского командования восстание, как писал Г. Гудериан, начальник штаба сухопутных войск вермахта, «непосредственно в тылу наших войск явилось чрезвычайно опасной угрозой». Оно нарушало связь с фронтом, создавало угрозу установления взаимодействия между русскими и восставшими поляками. Кроме того, все происходило в 160 км от бункера Гитлера, в нескольких десятках км от границы Германии, а 1 БФ прошел за операцию «Багратион» такое же расстояние, какое оставалось от Варшавы до Берлина. Именно поэтому немецкая служба безопасности загодя пыталась уговорить Бура отказаться от проведения восстания.

Еще одной задачей летнего наступления советских войск, кроме выпроваживания непрошеных гостей из пределов государства, было выполнение тегеранских договоренностей. В столице Ирана Сталин обещал в случае открытия второго фронта во Франции поддержать союзников наступлением на советско-германском фронте, дабы командование вермахта не могло снять дивизии с восточного и передислоцировать их на западный фронт. 6 июня 1944 г. Черчилль сообщил Сталину о начале успешной высадки англо-американских войск в Нормандии. Операция «Оверлорд» началась. В тот же день Черчилль получил ответ, подтверждавший, что «летнее наступление советских войск, организованное согласно договоренности на Тегеранской конференции, начнется к середине июня на одном из важных участков фронта. Общее наступление советских войск будет развиваться этапами, путем последовательного ввода армий в наступательные операции. В конце июня и в течение июля наступательные операции превратятся в общее наступление советских войск. Обязуюсь своевременно информировать вас о ходе наступательных операций». Эта же телеграмма была повторена Рузвельту/173/. Сталин впоследствии прокомментировал высадку в Нормандии союзнических войск главе французских коммунистов Морису Торезу: «Конечно, англо-американцы не могли допустить такого скандала, чтобы Красная армия освободила Париж, а они сидели на берегах Африки»/173/. В Потсдаме он напомнил американцам, что царь Александр до Парижа дошел.

Через два дня на стол Черчилля легло послание: «Подготовка летнего наступления заканчивается. И завтра, 10 июня, открывается первый тур нашего летнего наступления на Ленинградском фронте». За ним пошел в наступление Карельский фронт. 21 июня Черчиллю было сообщено, что «не позднее, чем через неделю, начнется второй тур летнего наступления советских войск. В этом наступлении будут принимать участие 130 дивизий, включая сюда бронетанковые дивизии. Я и мои коллеги рассчитываем на серьезный успех. Надеюсь, что наше наступление окажет существенную поддержку операциям союзных войск во Франции и Италии». 23 июня начался «Багратион».. К концу июля наступление шло на всем фронте от Баренцева моря до Карпат/173/.

Хотя 1944 г. был годом наивысшего взлета производства германской промышленности, СССР обогнал Германию, и материальные возможности советского государства позволили сосредоточить крупную группировку войск (1 841 200 солдат и офицеров), которая превышала противостоявшие ей войска вермахта группы армий «Центр» (1 088 400). И не только по численности, но и по оснащению боевой техникой.

Прорвав фронт армий «Центр», окружив и уничтожив часть ее войск, Красная армия стремительно продвигалась на Запад со средним темпом 21,6 км в сутки. Успехи позволили Ставке ВГК уточнить и расширить задачи фронтов. В начале июля, когда обсуждался на совещании у Сталина вопрос о корректировании задач наступавших фронтов, заместитель главнокомандующего маршал Г. К. Жуков, по его словам, на вопрос, смогут ли советские войска без остановки начать освобождение Польши и дойти до Вислы, ответил утвердительно. И добавил: не только дойти, но создать плацдармы для последующего наступления на Берлин/174/.

7 июля Ставка утвердила модернизированный план операций 1БФ по началу освобождения Польши. Войска фронта должны были на третий-четвертый день операции форсировать реку Западный Буг и развивать наступление в северо-западном и западном направлениях, чтобы к концу июля главными силами выйти на рубеж Лукув — Люблин. 17 — 20 июля войска 1 УФ и 1 БФ подошли к границам СССР и форсировали Западный Буг.

27 июля 1944 г. директива Ставки Верховного Главнокомандования приказала командующему 1 БФ маршалу К. К. Рокоссовскому: «1) После овладения районом Брест и Седлец правым флангом фронта развивать наступление в общем направлении на Варшаву с задачей не позже 5 — 8 августа овладеть Прагой и захватить плацдарм на западном берегу р. Нарев в районе Пултуск, Сероцк. Левым крылом фронта захватить плацдарм на западном берегу р. Висла в районе Демблин, Зволень, Солец». Захваченные плацдармы надлежало использовать для последующего форсирования рек Нарев и Висла и наступления в направлении Торн/Торунь, Лодзь. В тот же день 2 БФ была дана директива не позже 8 — 10 августа овладеть рубежом Августов, Граево, Стависки, Остроленка, создать плацдарм на западном берегу р. Нарев в районе Остроленки, закрепиться для подготовки к вторжению в Германию со стороны Восточной Пруссии в направлении Млава, Мариенбург, Алленштейн/Ольштын. Ставка считала первостепенной задачей форсирование Вислы, что подчеркивалось в директиве от 29 июля. Командующим 1 УФ и 1 БФ указывалось на важность человеческого фактора: «Ставка обязывает вас довести до сведения всех командиров вашего фронта, что бойцы и командиры, отличившиеся при форсировании Вислы, получат специальные награды орденами, вплоть до присвоения звания Героя Советского Союза»/159/.

Конфигурация линии фронта в районе Варшавы к началу августа сложилась опасная для Красной армии. Над вырвавшимися вперед до Вислы частями с севера нависал 200-километровый, еще не ликвидированный клин позиций вермахта, который угрожал флангу 1-го Белорусского фронта. 47-я и 65-я армии были еще в окрестностях Бреста, завершая операции по ликвидации тамошнего котла. Гитлер объявил Варшаву крепостью. Командованию вермахта была дана директива во что бы то ни стало предпринять контрнаступление. Для стабилизации фронта в ходе операции «Багратион» немецкое командование перебросило с других участков фронта и с запада 46 дивизий и 4 бригады.

Левое крыло 1 БФ вышло 25 июля 1944 г. к Висле в районе Демблина. Выполняя директиву Ставки от 27 июля, они с 1 августа захватили плацдармы на западном берегу Вислы в районе Магнушева и Пулав (южнее Варшавы). Предполагалось, что с этих плацдармов соединения генерала Чуйкова и части 1 ПА (Польской армии) двинутся на Варшаву по западному берегу Вислы. Авангард 1 БФ — 2-я танковая армия — двигалась вдоль восточного берега Вислы в направлении Праги, предместья Варшавы на ее правом берегу. Правое крыло фронта, обойдя Брест, наступало на Варшаву –Прагу с востока, дойдя до Минска-Мазовецкого. 30 июля 3-й танковый корпус 2 ТА овладел Кобылкой, в 8 км к северо-востоку от Праги. 16-й танковый корпус захватил Погулянку и уперся в сильно укрепленную оборонительную полосу. 8-й гвардейский танковый корпус в районе Минска-Мазовецкого атаковала дивизия «Герман Геринг», подоспевшая из Западной Европы. Однако оказалось, что к Варшаве во второй половине июля были подтянуты 16 дивизий, из них не одна, а четыре свежие танковые дивизии, в том числе СС, снятые из Италии, Голландии и Румынии, и ряд пехотных соединений. Завязавшиеся на ближних подступах к Варшаве бои 2 ТА, проведшей уже сражения по захвату Люблина, Демблина, Пулав, на этот раз складывались не в пользу советских танкистов.

В ходе наступления советские войска несли значительные людские и материальные потери. Отрыв от баз снабжения привел к перебоям со снабжением горючим и боеприпасами. Базы не успевали перебазироваться за уходившими на Запад армиями. Тыловое хозяйство фронта стало отставать уже на 400 — 450 км от наступавших войск. В результате в войсках назревало критическое положение с доставкой боеприпасов и горючего (слишком большое «плечо» доставки приводило к недостатку оборотной тары и автотранспорта). Вкупе с людскими потерями это вело к замедлению темпов наступления. К концу июля — почти в два раза — до 13 км в сутки. Возникли трудности и задержка с прокладкой бензопроводов до Вислы. Железнодорожные войска не стали успевать восстанавливать синхронно с наступавшими войсками пути и одновременно перешивать их на широкую колею. 31 июля 1944 г. Рокоссовский сообщал в генштаб: «Постоянный отрыв войск от баз снабжения из-за отставания восстановления железных дорог создает трудности в снабжении горючим». Маршал просил для смягчения проблемы и возможности подачи горючего через Вислу срочно сформировать батальон по перекачке горючего, передав в его распоряжение бензопровод с перекачивающими средствами и оборудованием, и подать его по железной дороге на Люблин. Начальник тыла фронта Н. Антипенко писал: «После завершения наступательных операций в Белоруссии (июль-август 1944 г.) состояние тыла было крайне напряженным и требовались большие организационно-хозяйственные мероприятия, чтобы пополнить запасы в войсках, эвакуировать в тыл значительное число раненых, улучшить коммуникации и приблизить к войскам фронтовые базы и склады. Глубина тыла в начале августа 1944 г. достигала 800 км. Подвоз автомобильным транспортом на расстояние 400 — 500 км в один конец уже не давал эффекта. Все это не могло не сказаться на боевой деятельности войск. 2-я танковая армия, например, вынуждена была перейти к обороне на подступах к Варшаве из-за отсутствия горючего. О проведении дальнейших наступательных операций не могло быть и речи»/175/. Не последней задачей стала необходимость пополнения людских потерь: только за август и только 1 БФ потерял 114 400 человек, в том числе 23 483 убитыми, 76 130 ранеными. По уточненным данным, 178 507 были убиты, ранено было 587 308 солдат и офицеров. Безвозвратные потери по четырем фронтам на территории Польши составили 440 879 человек или 29,8% общей численности личного состава. Потери в материальной части в ходе операции составили 2 957 танков и САУ, 2 447 орудий и минометов, 822 самолета, 183,5 тыс. единиц стрелкового оружия. Только 2ТА в боях с 5 июля по 29 августа потеряла 989 танков и САУ (в том числе 652 Т-34), что составило соответственно 122% и 134% от первоначальной численности машин. Если бы не было пополнения, то 2 ТА была бы полностью уничтожена[10] /176/. 2-я танковая армия, ослабленная непрерывным двухнедельным наступлением с тяжелыми боями, к тому же лишилась прикрытия с воздуха. 16-я воздушная армия, которая взаимодействовала с левым крылом фронта, не успела получить новые аэродромы и перебазироваться ближе к фронту и тоже испытывала трудности с горючим. Располагая почти 1 400 самолетами, она смогла 29 июля совершить всего 95 боевых вылетов, а 30 июля –232. (18 — 20 июля авиация делала в сутки по 3 тыс. самолетовылетов.) Командующий 2ТА генерал А. И. Радзиевский, замещавший раненого генерала С. И. Богданова, в донесении 30 июля «убедительно просил» командование 1 БФ: «2) Прикрыть истребительной авиацией р-н армии. 3) Наша авиация совершенно бездействует…5) Ускорить подачу горючего и масла» и заключает: «Начинаю выдыхаться». Маршал авиации, а тогда генерал-полковник С. И. Руденко, командующий 16-й воздушной армией, в мемуарах «Крылья победы» писал о событиях тех дней: «Для немедленного наступления на Варшаву у нас пока не было сил. А боевая авиация по условиям своего базирования в районе Варшавы вообще действовать не могла, за исключением истребительных полков, расположенных на передовых аэродромах и перекрывающих переправы». Определенное напряжение было и с боеприпасами, сказывалось (кроме сбоя в подходе эшелона с боеприпасами) активное наступление всего полуторатысячного почти фронта[11]. 1 августа в 4 часа 10 минут по Москве (в 2:10по Варшаве) генерал Радзиевский отдал приказ о переходе к обороне. Но передохнуть танкистам не удалось. Утром 1 августа гитлеровцы начали атаку из района Радзимина.

В результате создания в сентябре 1944 г. плацдармов севернее Варшавы на Нареве и действий 2-го и 3-го Белорусских фронтов Красная армия вплотную подошла к границам Германии в Восточной Пруссии.. Гаубицы 3 БФ символично смогли обстрелять территорию Восточной Пруссии. Во исполнение приказов Гитлера по стабилизации стратегического фронта на польских землях 15 августа командир 7-й танковой дивизии, действовавшей на северо-восток от Кельмы (Хелмно?), выражал подчиненным «признательность за приостановление наступления русских на Восточную Пруссию»: «Веря в нашу непоколебимую силу и фюрера, мы добьемся того, чтобы ни один большевик никогда не переступал немецкой государственной границы». Приказ солдатам 40-го танкового корпуса (05.09.1944) истерически призывал верить в чудо, чудо-оружие, которое спасет Германию. Он гласил: «Мы будем обороняться и биться до тех пор, пока не подойдут подкрепления, мобилизованные рейхсминистром Гиммлером, и пока не будет применено новое оружие… Отогнать большевиков от наших границ… На Восток! Ни шагу назад. Судьба нашей Родины, наше будущее в наших руках. У нас один выход: фанатическая борьба до последнего, за нашего фюрера, за наш народ, за наше отечество». Они исполняли директиву фюрера: в июле Гитлер заявил, что заставит последний немецкий батальон сражаться на развалинах последнего немецкого города/178/. Мечты о чуде были не совсем беспочвенны– Германия почти стояла на пороге создания атомного оружия, континентальных ракет, прообразом которых были радиоуправляемые самолеты-снаряды «Фау-2» и ряд иных видов вооружения и боевых средств.

Для Германии бои на Висле и по Нареву были боями не столько за Варшаву, сколько за спасение гитлеровского режима, что определяло их особую ожесточенность. А развилка этих рек имела для вермахта и символическое значение: по междуречью Вислы и Нарева проходила новая граница рейха. Переступив Нарев и создав плацдарм на его берегу, большевики окажутся в Германии.

Начальник генштаба сухопутных войск вермахта генерал Г. Гудериан принимал меры, чтобы остановить наступление советских войск, удержать фронт на подступах к границам Германии, отстоять линию рек Вислы и Нарева. Важная роль отводилась удержанию Варшавы — центра коммуникаций, при захвате ее мостов– возможности форсирования Вислы сразу крупными массами войск. К четырехугольнику крепостей (Новогеоргиевск/Модлин, Ивангород/Демблин, Брестская крепость, Варшавская цитадель) гитлеровцами были построены новые оборонительные линии на подступах к Праге. Восполняя свои потери, командование вермахта перебрасывало против 1 БФ все новые силы. Как уже говорилось, со второй половины июля — 16 дивизий, из них 4танковые дивизии и ряд отдельных бригад и полков. Накануне 1 августа три ночи подряд через Варшаву и ее мосты двигались танковые армады. Особую угрозу для себя гитлеровское командование увидело в наступлении левого крыла 1 БФ вдоль Вислы в направлении на Прагу, правобережную часть Варшавы, куда шел танковый таран фронта –2-я танковая армия. Она рассчитывала обойти Варшаву с северо-востока и выйти к реке Нарев. К 30 — 31 июля советские танковые части заняли Отвоцк, Радзимин и Воломин, отрезая отход гитлеровцам, сражавшимся в районе Седльце, Минск-Мазовецкий. На советский танковый авангард, шедший к Праге без поддержки пехоты, к тому же испытывавший трудности с топливом и боеприпасами, ударили танковые дивизии, подкрепленные иными частями 9-й армии силой до трех дивизий. Ударили они сразу с трех сторон. Парашютно-танковая дивизия «Герман Геринг» и 19-я танковая– со стороны Праги, 4-я танковая– с севера, 5-я танковая СС «Викинг» и 3-я танковая СС «Мертвая голова» –с востока. Они имели решающий перевес над 3-м советским танковым корпусом, вырвавшимся вперед и значительно оторвавшимся от основных сил. 50-я и 51-я танковые бригады 3-го танкового корпуса, как аккуратно сообщало боевое донесение, «из района боевых действий не вышли». 2 –3 августа гитлеровские части отбили Радзимин и Воломин и были задержаны только под Окуневом. Произошла крупнейшая на польских землях танковая битва: 500 (по другим сведения– 600) танков с немецкой стороны, 400 танков — с советской. «Русский архив», №14-3-1, приводит такие цифры: перед фронтом советской танковой армии стояло 51,5 тыс. человек, 1 158 орудий и минометов, 600 танков и САУ (с. 209). У советской стороны по «Справке 2-й танковой армии о составе и обеспеченности армии по состоянию на 4 августа 1944 г.» всего по армии, без 3-го танкового корпуса, осталось 344 машины. На 18 июля в армии имелось 810 танков и САУ. Согласно боевому донесению от 02.08.1944, за период боевых действий с 20 по 31 июля потери 2 ТА составили убитыми –582, ранеными — 1 581, пропавшими без вести –52 человека, за период по 8 августа убито было 991, ранено –2 852, без вести пропало — 442 человека. Потеряно 244 бронеединицы, не считая другого вооружения/178/. Неблагоприятный для Красной армии исход этих танковых боев позволил гитлеровцам на время перекрыть советский план овладения правым берегом Вислы и Прагой и создать плацдармы к северу от Варшавы. Гитлеровцам, по их признанию, удалось оттеснить советские части примерно на 30 — 40 км от Варшавы — Праги. Ценой значительных потерь 2 ТА и сменившей ее 47-й армии удалось удержать фронт. 8 августа 2-я танковая армия была выведена в тыл. В тот момент она имела всего 26 танков и 4 САУ. Больше половины потерь пришлось на бои 31 июля — 8 августа. Положение на фронте оставалось тревожным. Над советскими частями продолжал нависать с севера клин, создававший в любой момент угрозу контрудара вермахта во фланг или тыл соединениям, которые вышли бы к Висле. К тому же правый фланг фронта был ослаблен выведением двух армий в резерв Верховного Главнокомандования. Стояла задача удержать столь выдвинутые вперед позиции. Присылаемые пополнения не полностью восполняли потери. К тому же новобранцы были в основном из западных областей, необученные, не знакомые с техникой, не обладающие воинскими навыками. Приходилось учить их, а не бросать в бой.

Но захлебнулось и немецкое наступление. Их потери также были велики. Вскоре Сталин скажет Беруту, председателю КРН, что обе стороны не смогли под Варшавой реализовать свои стратегические планы[12]/179/.Эта характеристика кочевала по работам до начала нынешнего века. Рокоссовский на вопрос английского корреспондента А. Верта 26 августа 1944 г. «Думали ли Вы 1 августа, что сможете уже через несколько дней овладеть Варшавой?» ответил: «Если бы немцы не бросили в бой этих танков, мы могли бы взять Варшаву, хотя и не лобовой атакой, но шансов никогда не было больше, чем 50 из 100. Не исключена была возможность немецкой контратаки в районе Праги…» «Было ли Варшавское восстание оправданным в этих обстоятельствах?» «Нет, это была грубая ошибка. Повстанцы начали его на свой страх и риск, не проконсультировавшись с нами». «Но ведь была же передача московского радио, призывавшая их к восстанию?» «Ну –это были обычные разговоры»/180/.

Однако в Лондон полетело полученное там 2 августа сообщение: «Делегат правительства на Край (Польшу) и главный комендант Армии крайовой сообщают, что 1 августа в пять часов пополудни отряды Армии крайовой приступили к открытой борьбе за овладение Варшавой».

5.23. Восстание в Варшаве началось: восставшие наступают (1 — 4 августа)

Итак, информация, полученная из Москвы о создании ПКНО, всколыхнула «польский Лондон» и озаботила У. Черчилля. В Москву поступил запрос британского премьера о возможности приезда в СССР Миколайчика, который, дескать, стремится к объединению всех поляков. Сталин 23 июля ответил согласием, но было бы лучше, чтобы Миколайчик обратился к ПКНО, который относится к нему доброжелательно. Направить Миколайчика в Москву стремился и Рузвельт. В польском правительстве нашли «веский контраргумент», «козырную карту» для своего премьера на предстоящих переговорах. Им будет захват власти в столице до вступления в нее Красной армии. После захвата Варшавы туда должно было немедленно прибыть польское правительство во главе с Миколайчиком, что было выявлено советской разведкой и усилиями разведки Армии людовой/159/. 27 июля Рачинский (польский посол в Лондоне) довел решение Совета министров Польши до сведения британского правительства и представил Идену просьбы Бура-Коморовского. Они сводились к четырем пунктам: 1) прислать на помощь Варшаве парашютную бригаду генерала С. Ф. Сосабовского; 2) бомбить немецкие аэродромы вблизи Варшавы; 3) выслать в распоряжение АК четыре польских дивизиона истребителей; 4) огласить по радио коммюнике о признании за АК прав комбатантов/181/. Иден усомнился в технической выполнимости запрошенного, а 28 июля прямо отказал: Польша– зона операций Красной армии. Англичане не могут предпринимать воздушных операций, если они не скоординированы с русскими. Относительно бригады Сосабовского — у Англии другие планы ее использования[13].29 июля генерал Татар обратился с запросом к шефу СОЕ С. Гиббинсу направить в Варшаву союзническую военную миссию. Все это свидетельствовало, что польская сторона не считалась с произошедшим уже разделением между союзниками театров военных действий и не желала понимать, что ключ к Варшаве находится в Москве, а АК не может организовывать собственную войну.

30 июля в Варшаву нелегально прибыл эмиссар от польского Лондона Реттингер с сообщением об отрицательном решении британского правительства и мнением, что «эффект восстания и влияние его на правительства и общественное мнение в лагере союзников будет бурей в стакане воды», но восстание облегчит Миколайчику политическую игру. Не все в лондонском правительстве разделяли точку зрения Миколайчика. Министр национальной обороны М. Кукель считал, что Красная армия не сможет скоро взять Варшаву, и категорически выступал против бессмысленного восстания. О позиции Соснковского, который, как главнокомандующий, единственный имел право издать приказ о восстании в столице, мнения историков разделились. Генерал Андерс в те дни уговаривал Соснковского, который находился в расположении его частей в Италии, открыто выступить против Миколайчика и дать приказ, запрещающий восстание. (По польским законам только главнокомандующий мог дать приказ о восстании. Помните, что писала подпольная пресса в 1941 г.) На что Соснковский вроде бы ответил: «Они меня не послушают, а послушают Миколайчика. Восстание –вопрос политический, а не военный». После войны генерал отрицал свое согласие на восстание. Посылаемые им телеграммы в центр или не пересылали Буру в Варшаву под предлогом, что они противоречат решению правительства, или «редактировали». В издании «Армия крайова в документах», том 4, есть его шифрограмма от 28 июля 1944 г. Буру с положением, что восстание лишено политического смысла и повлечет за собой лишь ненужные человеческие жертвы. Шифрограмму эту перепечатали в сборнике «Варшавское восстание» 2016 г., /182/. Вроде главнокомандующий против восстания, но присылается приписка, последняя фраза в которой –о том, что, если представится возможность, то поднять восстание в крупном городе. После войны Соснковский отказался дать интервью историку Я. К. Заводному и уточнить, каково же все-таки было его мнение в августе 1944 г. Соснковский отговорился состоянием здоровья и тем, что он уже передал все материалы другому автору –Бабинскому. В книге этого автора такая же «ясность», как в издании документов/183/. Шифрограмма Соснковского в Лондоне была задержана президентом Рачкевичем и фальсифицирована. В Варшаву она пришла с протестом против бессмысленного восстания…6 августа. Историк А. Пшемыский, биограф Окулицкого, утверждает, что именно Соснковский был за восстание и направил в Польшу в мае 1944 г. Окулицкого. Пельчинский в 70-е годы сказал, что если бы он знал о намерении Советов не брать Варшаву сразу, то выступил бы против организации восстания/184/. Интересный штрих– все руководители Варшавского восстания начинали свою карьеру как офицеры австро-венгерской армии. Генералы, выступавшие против бессмысленного восстания –начинали свои карьеры в российской царской армии. Единственное исключение — С. Татар, по должности сочинявший очередные сценарии восстания, но он выступал за установление связи с Красной армией.

Леопольд Окулицкий, соглашавшийся, что он был главным «мотором» принятия решения о восстании, выдвигал девять причин, почему его следовало провести. Правда, перечислял он причины летом 1945 г. на Лубянке, когда его карьера закончилась, а адресатом собственноручных показаний был Л. Берия. Причины разнородны. Первая и главная — вопрос о власти в Варшаве, в Польше, и опасение, что в противном случае свое слово мог сказать люд столицы Польши. Он считал, что господствовавшие в городе антигитлеровские настроения могли привести к тому, что восстание вспыхнуло бы стихийно, тогда АК не имела бы не него никакого влияния. (Весной 1944г. анализ ситуации, сделанный руководством АК, определил, что ряды ППР растут быстрее, чем «лондонские». И что при отсутствии у АК активности и радикальных социальных лозунгов — массы в момент освобождения пойдут за ППР.)

Взрывоопасную ситуацию в городе признавали и связные ППР –Армии людовой Ева и Елена (М. Бальцежек и Е. Яворская), переплывшие 10 сентября 1944 г. на правый берег Вислы. Подогревалась она и приказом гитлеровцев от 27 июля о мобилизации 100 тыс. мужчин на строительство укреплений, который был проигнорирован населением. Сталин даже впоследствии решил, что это основной посыл идти на баррикады: все равно погибать пришлось бы от пуль гитлеровцев. Как сообщили Ева и Елена, в конце июля все считали, что освобождение Варшавы наступит скоро. Военные организации объявили боевую готовность.

Окулицкий утверждал, что в ответ на обвинение АК Советским Союзом в бездействии нужен был поступок, иначе советские обвинения в глазах мира получили бы основание и подтверждение.«Важнейшим центром АК была Варшава», и там надо было дать бой. Среди причин он даже нашел такую, что восстание — помощь РККА. Командующий АК Бур-Коморовский не согласен с теорией стихийности и какого-либо влияния призывов московского радио (27 и 29 июля). По словам Бура в интервью 1965 г., они не оказали никакого воздействия на принятие решения и служили только доказательством серьезности намерения Советов взять Варшаву. К тому же о передачах московского радио в Варшаве узнали в середине августа, через две недели после их выхода в эфир. И узнали из Лондона. Бур подчеркивал дисциплину АК: восстание было начато по приказу и закончено по приказу, никакой стихийности не было и быть не могло. Уточняя позицию АК, английский историк польского происхождения Я.М.Чехановский, мальчишкой участвовавший в восстании, при Я. К. Заводном задал Буру вопрос, что бы стало, если бы генерал К. Соснковский запретил восстание в Варшаве. Ответ: «То мы бы его не начали. Приказ был бы выполнен. Никакой спонтанности»/185/. А если бы к восстанию призвал Берлинг, то они бы его «парализовали» — обещал Бур Миколайчику. О том же — верности приказам и их беспрекословному исполнению– говорили Заводному работники штаба АК более низкого ранга. Подобное утверждал и Пельчинский, призывы советского радио (фактически — Радиостанции им. Костюшко СПП) не оказали никакого влияния. Тем более что все принципиальные решения были приняты до этих призывов. Он вспоминал, что уже 25 июля «Бур разговаривал с делегатом правительства, со мной (т. е. Пельчинским — В. П.) и Окулицким, что Варшава должна быть освобождена польскими руками».

Мемуаристы из АК избегают упоминания о том, что немецкое командование демонстративно провело танковые колонны через Варшаву на фронт. Или противоречат сами себе. Так, Пужак в мемуарах, опубликованных на Западе, вспоминал, что 1 августа в 15 часов он, Бур и Пельчинский стояли на крыше своей «ставки» и пытались «визуально» и «акустически» выяснить, что происходит в городе. Железобетонные стены фабрики Камлера не пропускали радиоволн (что привело к смене квартиры), а связные не появлялись. Их насторожила тишина с ночи, отсутствие звуков сражения. Рассуждали, что это: слом советского наступления? Это не помешало Пужаку впоследствии, обвиняя Красную армию, утверждать, что она сознательно задержала наступление и фронт затих после начала восстания/186/.

В руководстве подполья и в командовании АК не было единства, начинать ли восстание. Мнения разделились. Голос главы краевого правительства Я.С.Янковского, которого Окулицкий перетянул на свою сторону, определил, что командующий АК издал приказ о восстании (версия Окулицкого). Согласие РЕН на восстание имелось. Дата выступления была назначена на 17 часов 1 августа. На подготовку менее суток, учитывая, что с 20 часов наступал комендантский час. Это было 31 августа, примерно в 18 часов. Так в злосчастный понедельник на Паньской улице, 16 было принято роковое решение о судьбе города и его жителей.

Черчилль срочно сочинил для Сталина легенду, что восстание– «это помощь вашим операциям». Дескать, повстанцы сдерживают полторы дивизии немцев. А немцы по сусекам срочно искали силы для противостояния восставшим– все резервы были брошены против Красной армии. Сталин же и советские военные, что в 1944 г., что позже, были убеждены, что действия Бура иАК осложнили положение Красной армии на самом важном участке советско-германского фронта.

Объявленная военная цель восстания (по приказу Бура, вроде бы в рамках акции «Бужа») — антигитлеровская– освобождение Варшавы от нацистских оккупантов. Политических целей было две. Первая– установление власти в столице до вступления в город Красной армии и ее союзницы — 1-й польской армии. Вернее, даже вступления 1-й польской армии. Сталин обещал Сикорскому в 1941 г., а Андерсу — в 1942 г., что при освобождении Польши Красной армией первыми в Варшаву войдут польские части. Л. Окулицкий присутствовал при этом заявлении в Кремле. Это же обещание было повторено командованию 1-й польской армии. (Население и солдат АК обманули. Бур в первом воззвании заявил, что действия АК с Москвой согласованы.) Вторая политическая цель– демонстрация против Москвы. Стремление не пустить Красную армию в город, в Европу. Осуществить «чудо на Висле», как в 1920 г. — цель откровенно антисоветская. Эта сторона в ходе восстания все более выступала на первый план. В военно-оперативном отношении момент восстания был выбран неблагоприятный– на исходе наступательного порыва войск 1 БФ. Все серьезные исследователи истории восстания сходятся во мнении, что командование АК уже знало об изменениях на фронте. Однако политические интересы возобладали над военными соображениями. Рокоссовский говорил Верту: «Восстание имело бы смысл только в том случае, если бы мы были готовы уже вступить в Варшаву. Подобной готовности у нас не было ни на одном из этапов. Учтите, что у нас за плечами два месяца непрерывных боев. Мы освободили Белоруссию, почти четвертую часть Польши; но ведь и Красная армия может временами уставать». Рокоссовский резюмировал в мемуарах: как будто специально был выбран момент, чтобы потерпеть поражение/187/.

Миколайчик в речи по радио 11 августа 1944 г. утверждал противоположное: «Борьбу вы начали в соответствующее время во имя идеалов свободы и независимости»/188; Rzeczрospolita Polska, 15.08.1944/. Генерал Кукель говорил, что, узнав о восстании, англичане остолбенели.

Журнал боевых действий 9-й армии вермахта, стоявшей вокруг Варшавы, 1 августа спокойно отметил: «Ожидаемое восстание поляков началось в 17 часов». Узнав о восстании в 17:30, Гиммлер тут же сообщил о нем Гитлеру. Фюрер без промедления издал приказ убивать всех жителей, пленных не брать. Варшава должна быть сровнена с землей, и таким образом должен быть создан устрашающий пример для всей Европы/258/. Через час после начала восстания Гиммлер вызвал части СС и полиции из Познани и отдал приказ скомпрометировать всех членов АК, с которыми гитлеровцы вели разговоры о совместной борьбе против большевиков, и расстрелять. Говорят, тогда была решена судьба С. Грота-Ровецкого и, судя по дате, –Ю. Спыхальского (Краковского). В эти же дни погибли Финдер и Форнальская.

Восстание не могло иметь эффекта неожиданности. Гитлеровцы знали даже час его начала. В Варшаве в 16 часов 1 августа полиция безопасности объявила по команде о приведении в полную боевую готовность своих рядов. Между 16 и 17 часами в разных частях города начались перестрелки. Во многих местах появились баррикады. В 20 часов командующий военным гарнизоном Варшавы, комендант Варшавы генерал Райнер Штагель объявил через громкоговорители по-польски и по-немецки: «С настоящего момента я объявляю в городе Варшава осадное положение. По гражданским лицам, которые будут появляться на улицах, будет открываться огонь. Здания и сооружения, из которых по германским гражданам будет вестись стрельба, будут немедленно стерты с лица земли».

Концепция восстания по теории двух врагов сказалась на характере боевых операций. Вместо захвата стратегических объектов, позиций, которые могли бы помочь Красной армии войти в Варшаву –мостов через Вислу, ее набережных, вокзалов, аэродромов, линий связи — ринулись занимать здания Сейма, министерств, ратушу, монетный двор — резиденции для вышедших из подполья органов «подпольного государства», чтобы «занять наиболее репрезентативные здания и создать весь фасон государства», — писал Окулицкий Буру 6 августа. При таких условиях естественно, что о восстании заранее не было сообщено советскому правительству и командованию советских войск. В связи с политическими целями восстания не были поставлены в известность о нем и польские демократические силы (ППР, АЛ, ПАЛ и другие). ЦК ППР считал, что для восстания нет условий. А ставшую ему известной подготовку к восстанию объявил пропагандистским трюком. В это время ЦК ППР и АЛ вели переговоры с Корпусом безопасности, «лондонской» организацией, и 26 июля подписали с ним соглашение, по которому тот признал КРН и ПКНО политическим представительством польского народа.

Опубликованные документы подтверждают, что АК готовила восстание в секрете от других групп подполья. Информатор С. Замбицкий, имевший связи в ЦК ППР, сообщал немецкой полиции безопасности, что«это не ППР организовала восстание». ППР была против выступления с неизбежным трагическим финалом и не призывала к нему. По немецким сведениям, не было и намеков на призывы из Москвы. Все шло из Лондона и было направлено в первую очередь против СССР и Красной армии. /Варшавское восстание — 2007/.

Отмена выступления АК на 25 — 27 июля 1944г. (один из вариантов начала восстания) позволила беспрепятственно пройти танковым дивизиям вермахта через Варшаву к Воломину и Радзимину для поддержания разваливавшегося фронта. Но проведенная до начала восстания переброска на фронт всех возможных сил из Варшавы позволила повстанцам в первые дни захватить значительную часть города. В литературе называют цифры от половины до трех четвертей ее территории, но не в одной компактной массе.

Чтобы предотвратить распространение повстанческих действий на другие города и местности 6 августа гитлеровские власти издали приказ об аресте в крупных городах– Кракове, Радоме, Ченстохове — по 10 тыс. человек. Если произойдут там восстания, немедленно расстрелять всех заложников. Так, в Кракове схватили 8 тыс. молодых мужчин. Вокруг Варшавы расставили кордоны и не давали возможности «провинциальным» отрядам АК прийти на помощь восставшим. Литература отмечает всего два факта. Да отряды АК и не очень спешили– территория досталась бы ППР и Армии людовой. В воспоминаниях бойцов АЛ о восстании есть упоминание, что в Старом городе были представители АЛ из Келецко-Радомского округа, присланные на помощь варшавянам. Подробности отсутствуют. Есть донесение разведывательного отдела 9-й армии вермахта в штаб группы армий «Центр», что получены сведения о концентрации в 12 км в лесах на юго-восток от Праги «коммунистических бандитов и партизан». Очевидно, хорошо вооруженных, коль осведомитель сообщал, что у них есть даже танки. Эта группировка намеревалась 8 августа атаковать Варшаву с востока. К сожалению, проблема помощи Армии людовой повстанцам в Варшаве не разработана.

Количество повстанцев в Варшаве у разных авторов называется различное. И дело не всегда в злом умысле, а по крайней мере в трех степенях исчисления. Первый– общее количество лиц, вовлеченных в повстанческий процесс. Это одна величина, и она равняется 40 — 50 тыс. Вторая– численность отрядов Армии Крайовой в Варшаве. Но и эта величина не определяет число бойцов на баррикадах и крышах домов. Это «лист ожидания» на получение оружия. И наконец, третья величина– число вооруженных бойцов из АК и других вооруженных групп, непосредственно вышедших на бой. Вот здесь кроется специальный подсчет, связанный с политическими пристрастиями исследователей. Будущий академик и президент Академии наук ПНР А. Гейштор (1916 — 1999), тогда аспирант подпольного вуза, а по совместительству — сведущий в делах АК работник ее системы информации, в работе о Варшавском восстании сообщал, что 1 августа выступило 600 взводов или примерно 41 тыс. человек. Из них только 100 взводов было вооружено. АЛ дала 800 человек, Корпус безопасности– 600 человек. (Известно, что отряды АЛ ушли на восток из города. Ее арсеналы оружия в городе оказались в расположении гитлеровцев, а рации остались в предместьях.) Заметим, что историк Гейштор писал свой труд, сидя в лагере пленным после восстания, и посчитал во взводах большее число лиц, чем сообщал в Лондон командующий АК. Он же сообщил меньшее число бойцов из АЛ. В современной историографии эта тенденция расцвела. Например, издатели «Тайного облика ГЛ-АЛ-ППР» заявляют, что численность рядов АЛ надо уменьшить в четыре раза. Основание– в мае 1944г. в АЛ в Варшаве после ухода части отрядов «до партызантки» осталось 342 бойца АЛ. Р. Назаревич, сообщивший об этом, приводит иную статистику, основанную на мобилизации сил в ходе восстания. Один из руководителей АК Кирхмайер в 50-е годы писал в капитальном труде о Варшавском восстании, получившем многочисленные переиздания, о 15 тыс. бойцов, из которых 3,5 тыс. было вооружено только легким оружием, против регулярных войск, полиции и жандармерии, против танков, в том числе самоходных «Голиафов», артиллерии и авиации, ракетного оружия разных типов. Силы повстанцев в Варшаве по Т. Стембошу с учетом расхождений в данных: АК, главное командование, полк «Башта» — 2 200 человек, группировка «Родослава» — 2 300, Варшавский округ — 24 600, Организация харцеров — 1 100, Корпус безопасности — 700, АЛ — 550 (800; сведения Назаревича — 1 800, кроме того, 600 человек осталось в Праге, рост рядов за счет резерва и вступления членов ППР и РППС), ПАЛ — 300 (500), Боевая организация синдикалистов — до 1 000, Милиция ППС-ВРН — несколько сотен, Паньствовы (Государственный) корпус безопасности — несколько сотен, НСЗ– более 1 000 человек, что в общей сложности дает по Стембошу 34 140 плюс несколько сотен человек. Неясен учет Варшавского округа: он же вне Варшавы, которую гитлеровцы взяли в практически непроходимое кольцо. Из округа удалось вначале проскользнуть всего около 2,5 тыс. бойцам АК. Оружие было: 7 тяжелых пулеметов, 60 ручных, 20 противотанковых ружей, 1000 карабинов, 300 автоматов (треть собственного производства), 25 тыс. гранат (95% собственного производства), примерно 1 750 пистолетов. Были бутылки с зажигательной смесью. Некоторое количество взрывчатки. Но крайне мало патронов. Подспорьем было оружие, захваченное в бою. В числе трофеев были танки. Фольклор называет от 2 до 10.

Восставшие встретили немало трудностей. Короткий срок подготовки вызвал определенный хаос и нестыковки. Не до всех дошел приказ, что обусловило первоначальную малочисленность выступивших (1,5 –2,5 тыс. человек или до 4 тыс.). Возвращение части отрядов в город и присоединение других организаций увеличило численность сражавшихся до 15 или 25 тыс. Всего число обеспечиваемых в АК продовольствием достигало 40 тыс. После включения других организаций называют даже цифру до 55 тыс. человек/259/. Или другое исчисление– через ряды повстанцев прошло 47 тыс. человек.

Первые четыре дня восстания характеризовались наступательными действиями восставших. Напомним, что в эти дни шли ожесточенные бои танковых сил Красной армии и вермахта: гитлеровцам, по сути, было не до восставших, а подкрепления из других местностей еще не прибыли. Но выступление в Праге немцы немедленно подавили, чтобы не было подхода к мостам через Вислу. С 5 августа положение стало меняться. Повстанцы вынуждены были перейти к обороне.

Второй трудностью была нехватка оружия и боеприпасов. Считается, что первоначально на 3,5тыс. единиц оружия патронов было на несколько дней. Руководству восстанием удалось создать производство и ремонт вооружения, медицинскую помощь сражавшимся на баррикадах, связь, прессу. Повстанческие издания всех направлений стали открыто распространяться в захваченных районах. В Варшаве издавались 32 газеты, к концу осталось 10. Они были почти единственным источником информации о происходившем в городе. Хотя была налажена работа радио, принимать его передачи могли немногие –те, кто с риском для жизни не сдал радиоприемники. Во многом радио было рассчитано на Запад. Недаром прошли 122 передачи на польском языке и 77 — на английском.

Восстание военные историки делят на три периода: 1 — 4 августа 1944 г. — наступательный, 5 августа –2 сентября — активная оборона,3 сентября– 2 октября — оборона, чтобы выстоять, отступление с боями. Еще классики определили, что в восстании оборона смерти подобна.

«Немецкие материалы к истории Варшавского восстания» утверждают, что выступление начали 2 — 3 тыс. плохо вооруженных, но хорошо организованных кадровых групп, имевших резерв в 5 — 10 тыс. человек. Планы и цели восставших немецкому командованию представлялись следующим образом: захват центра города и добыча оружия, овладение административными зданиями, телефонной связью, изоляция полицейских отделений, захват развилок городских магистралей, обеспечение района расположения руководства восстанием. Замечена была тактика повстанцев, наносившая ощутимый урон гитлеровцам: стреляли сверху, с верхних этажей зданий, даже башен костелов, по пристрелянным целям. В результате число убитых гитлеровцев превосходило число раненых/159; 189/.

О самих повстанцах германская контрразведка сообщала: «Повстанцы вербуются преимущественно из лиц в возрасте до 25лет, в то время как люди старшего возраста с большим жизненным опытом почти совсем отсутствуют. Интеллигенция большей частью уже сбежала». «АК включает в себя главным образом национальную молодежь высшего круга. Она видит свою задачу в обучении, вооружении и подготовке к национальному восстанию»/159/. Косвенным свидетельством служит то, что одним из первых погибших 1 августа был сын бывшего премьер-министра Польши и маршалка Сейма Яцек Свитальский. Или: смертельную рану получила Данута –Кристина Крахельская, певица и композитор (1914 — 1944), та самая, что была моделью для «Сирены» — символа Варшавы. (К слову, монумент этот гитлеровцы демонтировали и увезли.) Считают, что в первый день погибло около 2 тыс. повстанцев. АК лишилась половины своего оружия.

С 4 августа начались бомбардировки города. Всего «Юнкерсы» и «Мессершмитты» совершили 2 612 налетов и сбросили 1 580 т бомб. Гитлеровцы в ходе боев получали подкрепления. Но силы их сократились с 21 282 человека на 28.08.1944 до 15 749 на 01.10.1944. С 5 августа появился полк Дирлевангера, состоявший в основном из освобожденных из тюрем немецких криминалистов. С 9 августа началась очередная гитлеровская антисоветская провокация. Против варшавян бросили сводный полк РОНА — Русской освободительной народной армии из бригады новоявленного гестаповца Б. Каминского, формирования «восточных мусульман», украинский легион самозащиты. 13 августа в Варшаву прибыл специалист по подавлению партизанского движения и вооружившегося гражданского населения генерал Эрих фон дем Бах-Зелевский, кузен Бура-Коморовского, деливший с ним одну бабушку на двоих. В Варшаве он пользовался только частью фамилии — Бах.

Генерал Бах избрал тактику «наведения мостов» с поляками, определенного заигрывания с командованием АК. Он не применял приказ Гитлера о расстреле всех варшавян поголовно. Расстреливали «только» взятых с оружием или принятых за повстанцев. Пленных практически не было. Из появлявшихся на улицах гражданских Бах приказал расстреливать только мужчин. Население генерал считал нужным выселить из города. В городе были распространены немецкие листовки с призывом о выходе гражданского населения. Устраивались обмены парламентерами и прекращение огня на отдельных участках. Немецкое командование сообщало, что повстанцы разрешали уходить женщинам и детям и задерживали мужчин. На первый раз ушло, говорят, около 25 тыс.

Скоро гитлеровцы пришли к выводу, что восстание более грозное, чем сначала можно было предположить. 17 августа в первый раз Бах предложил начать переговоры о капитуляции на выгодных для повстанцев условиях. Ожесточенное сопротивление повстанцев продолжалось. Характерная деталь тактики гитлеровцев — усиление разжигания в Польше антисоветских и антирусских настроений, фабрикация фальшивых речей и приказов Сталина, в том числе якобы о прекращении наступления Красной армии на Варшаву/191/. Фальшивки эти, очень искусно и тонко сделанные, до наших дней фигурируют в работах исследователей. Даже таких солидных, как труд английского историка Н. Дэвиса о Варшавском восстании/192/

После подавления выступления АК в Праге восстание продолжалось только на левой стороне Вислы. Сосчитать точно численность населения в левобережной Варшаве (сколько его осталось), естественно, невозможно. Скорее по итогам восстания его определяют от 720 до 820 тыс. По совместным советско-польским публикациям документов взаимоотношения АК с городом, с гражданским населением в ходе восстания предстают в нелакированном свете. Единство всего населения с повстанцами — это миф, созданный в послевоенное время пропагандой оппозиции в противовес власти ППР-ПОРП, гениальными фильмами Вайды да грезами о молодости участников событий. Документы сообщают, что когда АК начала восстание, «масса населения и все духовенство были ошеломлены». Поэтому из гражданского населения в ряды повстанцев пришло «добровольцев очень мало». Для строительства баррикад приходилось использовать принуждение, а при размещении отрядов АК «в качестве мест расквартирования использовались частные дома. Мы подвергали террору пребывающее в них польское гражданское население, чтобы оно нас не выдало», — сообщал повстанец Т. Будзиновский. «Банды держатся почти исключительно благодаря террору», –докладывал информатор гестапо М. Волк. 6 августа разведотдел 9-й немецкой армии сообщал в штаб армий «Центр»: «Из перехваченных радиопереговоров между поляками командирам удалось выяснить следующее: настроение повстанцев в связи с обстоятельством, что большевики без интереса отнеслись к восстанию, плохое. В связи с налетами авиации и использованием танков, а также радикальными акциями немцев по очистке, население находится в подавленном состоянии. Оно боится украинских добровольцев. Замечено, что бо́льшая часть населения симпатизирует немцам». Последнее утверждение трудно принять. В первые же дни восстания головорезы Дирлевангера и Рейнефарта убили десятки тысяч варшавян. Только на рабочей Воле — за несколько дней более 35 (50 — 60) тыс. человек. Рейнефарт жаловался на недостаток патронов: «Что делать с цивилями? У меня меньше патронов, чем задержанных». Факты поддержки немцев были. Но одно дело сотрудничество, другое — помощь пострадавшим в бою, когда трудно было различить– человеческое сострадание раненому или политическая позиция?

Гитлеровская разведка доносила по команде 2 августа: «Наши потери и потери противника значительны». 5 августа: «При этих действиях при прочесывании было расстреляно много гражданских лиц, задержанных с оружием». «Восставшие продолжают сражаться упорно и ожесточенно, снижения духа сопротивления не отмечено». «Восставшие находятся под руководством обученных командиров». Положение в разных районах города также было различным. 6 августа тот же разведотдел сообщал: «Вопреки сопротивлению, имеющему место в центре города, в окрестностях Восточной дороги– угол Курт Люкштрассе-Фельдхерр Альце /Пулавская улица/– район стадиона вермахта (где почти исключительно проживает рабочее население) стоит полное спокойствие и можно свободно ходить по улицам». «Обеспечение населения продовольствием плохое, есть только хлеб. Окраины города немного снабжает продовольствием сельское население». «В Праге создается впечатление, что осадное положение на нее не распространяется. Продолжается, хоть и ограниченное, движение по улицам. Царит полное спокойствие». Своеобразное положение было на Жолибоже. Там довольно долго не было наземных боев, а «только» бомбардировки да непрерывный контроль попыток пробиться через мост над ж/д путями, который отделял этот район от центра города. «На основании приказа от 1 августа 1944г. (Бура о подходе отрядов АК на помощь Варшаве — В. П.) продолжается проникновение молодых людей из прилегающей местности для поддержки повстанцев в Варшаву, но переход черты города в связи с немецкими заградительными мерами становится все труднее». Такова была картина 6 августа глазами немцев/159/.

Население, первоначально благожелательное или нейтральное к восставшим, постепенно становилось все более нетерпимым. Н. Дэвис тоже отвергает послевоенные легенды о едином взрыве варшавян в восстании. Он пишет, что гражданское население испытывало большие колебания в зависимости от ситуации: «Вопреки позднейшим легендам, гражданское население не поддерживало восстание с одинаковым энтузиазмом. Можно сказать, что большинство жителей Варшавы имело ощущение, что повстанцы борются за общее дело. Однако значительная часть держалась отстраненно, далеко, стараясь просто выжить. И как всегда, существовали группы и одиночки, составлявшие оппозицию… В эффекте настроения среди гражданского населения поддавались значительным колебаниям. В зависимости от ситуации»/192/. Так что население было разное и в разных ситуациях вело себя по-разному.

О восстании в европейской прессе обширных сведений не было. Гитлеровцы сообщили о восстании –«сатанинском деле» — только 15 августа. И во второй раз –что восстание подавлено («пало») — 3октября. Битва, характер и цели которой чужды понятиям англичан, как написал Н. Дэвис, мало интересовала британскую прессу. Черчилль, решивший нажить на восстании политический капитал, упрекал в этом министра информации Б. Брэкена. Тот оправдывался, что его соотечественников интересуют сообщения из Нормандии, действия союзных войск против вермахта, а не Варшава. Советская печать перепечатывала без комментариев скупые строки из англо-американской прессы или отчеты о конференции М. Роли-Жимерского да интервью Верта.

Неделя восстания –срок, на который как наибольший рассчитывали организаторы, закончилась патом. Армия крайова город не захватила. Немцы восстание не подавили. В городе гибло больше гражданских, мирных жителей, чем боевиков. Оккупанты стягивали новые силы.

Неофициальные сведения о восстании советское руководство узнало 2 августа. Официальные– ночью 3 августа от английской военной миссии. Восприняли их в Союзе как нечто нереальное. Особенно явно и открыто это было выражено в Союзе польских патриотов. В. Василевская вообще пыталась отрицать факт восстания.

Советская сторона в ответ на послание Черчилля от 4 августа («Это восстание может быть помощью вашим операциям») встало на точку зрения, что восстание, начатое преждевременно, не имеет для СССР военного значения, более того –составляет источник дополнительных трудностей для Красной армии, привлекая к Варшаве пристальное внимание командования вермахта/265/. Сталин отнесся к восстанию резко отрицательно. Факт провозглашения восстания он оценил как безрассудную авантюру. «Никакое правительство в мире, ни английское, ни американское, не может мириться с тем, чтобы перед фронтом его войск было организовано восстание без ведома этого командования и вопреки его оперативным планам»/193/. И, судя по встрече Миколайчика 3 августа, Сталин сразу определил антисоветскую направленность восстания и его задачу — укрепить позиции польского премьера. Он встретил Миколайчика вопросом: «Вы это специально сделали?»

5.24. Визит Миколайчика в Москву (30 июля — 9 августа 1944 г.)

Миколайчик прилетел в Москву 30 июля в сопровождении С. Грабского, председателя Рады народовой, и Т. Ромера, министра иностранных дел, бывшего посла Польши в СССР. На протокольном визите у Молотова 31 августа он пытался позиционировать себя как лицо, которое «имеет за собой почти все население Польши» и стремится заложить основы дружественного сотрудничества между Польшей и Советским Союзом. Сталину, как главному большевику, он представился как крестьянин и рабочий, который сам себя сделал и собственными усилиями всего достиг. Он чувствовал себя на коне (до Варшавы 10 км!). В дневнике Молотова о беседе с Миколайчиком процитированы его слова: «Польское правительство осуществляет сейчас накопление сил для содействия в решающий момент советским войскам в их борьбе с немцами. План действий поляков разработан польским правительством совместно с генералом Табором (псевдоним Татара –В. П.) …и предложен английскому правительству. Еще в сентябре-октябре прошлого года все вооруженные силы Польши получили приказ о том, чтобы они вели борьбу совместно с советскими вооруженными силами… Это уже осуществляется». Молотов возразил, что у него «есть сведения не совсем такого порядка». Миколайчик ответил уклончиво: «У польского правительства есть план, предусматривающий мобилизацию всех сил на борьбу с немцами». Но умолчал, что дал приказ о восстании в Варшаве и ожидал его начала (планы генерального восстания еще «обдумывают»), и лишь просил о бомбардировке аэродромов около Варшавы. Молотов предложил урегулировать все вопросы с ПКНО. Советская сторона стремилась сделать ПКНО субъектом переговоров и свести процесс создания единого правительства к польско-польским договоренностям. Только после четвертого «повтора» Миколайчик согласился встретиться с представителями КРН-ПКНО/266/. Хотя в тот же день, 31 июля, до приема у Молотова, английский посол уговаривал польского премьера отбросить гонор и для достижения положительных результатов от визита в Москву принять советские требования: убрать из правительства антисоветски и реакционно настроенных министров, согласиться на границы по «линии Керзона», отказаться от утверждений, что Катынь –дело русских, и наконец, достичь рабочей договоренности с ПКНО/192/.

В день первой встречи с Миколайчиком, 3 августа, Сталин (генштаб) уже официально получил донесение английской стороны о восстании в Варшаве. Документ английской миссии поступил 03.08.1944 в 1час10 минут. Перевод был сделан в тот же день (АВП РФ, дело НКО). Неофициально — Молотов признал, что донесение было получено 2 августа по радио из телеграммы агентства «Рейтер». Кроме того, исоветские летчики заметили «странную стрельбу» в городе, и командование фронта начало выяснять, что происходит в Варшаве. О восстании АК английское посольство сообщило и Миколайчику. Причина и направленность восстания сразу была понятна советской стороне. И сразу Сталин высказал Миколайчику сомнение в его успехе: «Я слышал, что польское правительство приказало этим отрядам изгнать немцев из Варшавы. Не могу себе представить, каким образом они это сделают. Они не имеют для этого сил». Миколайчик, судя по его заявлению «Варшава будет свободна со дня на день», не знал, что ситуация под Варшавой изменилась и советские части отступили. Сталин, зная положение на фронте, взывал только к Богу: «Дай Бог, чтобы это было так!»

Миколайчик хотел обсудить пять проблем: 1) о совместных действиях против немцев во время войны и после нее, чтобы германцы никогда не могли начать новой войны; 2) дополнить соглашение 1941 г. соглашением об администрации в Польше на освобожденных территориях, признав, что после соглашений с ПКНО это стало не столь актуальным; 3) узнать мнение Кремля о советско-польской границе;4) представить проект реорганизации польского правительства после освобождения Варшавы по принципу 4+1;наконец, 5) сообщить, что 1 августа польская подпольная армия начала открытую борьбу против немцев в Варшаве, и когда советские войска войдут в Варшаву, к ним явятся заместитель премьер-министра и комендант подпольной армии, которые занимаются вопросами администрации в Польше, добавив, что он, Миколайчик, «уверен, что этим лицам советские власти не причинят никакого вреда». Последующие переговоры в Москве на разных уровнях показали, что польский премьер чрезвычайно озабочен проблемой Армии крайовой и непременно хочет просить дать указание, чтобы советские войска оказывали содействие внутренней польской армии (АК) с тем, чтобы она на равных с Красной армией могла продолжать свою борьбу против немцев. Сталин тоже подготовился «по вопросу АК». 3 августа он получил от Берии подробнейшую докладную записку о ходе операций по разоружению АК, положении в освобожденных районах, вопросах мобилизации в армию Берлинга, настроениях населения, межнациональных противоречиях в освобожденных районах, в частности в районе Вильнюса, и о многих других сложных и актуальных польских проблемах. Сам же Миколайчик заявлял, что хочет как можно быстрее выехать в Польшу и создать там правительство по принципу: четыре партии «лондонцев» и пятая — ППР и/или коммунисты, соответственно, с правом на 20% голосов.

Получалось, что Миколайчик ставил условием нормализации польско-советских дипломатических отношений сотрудничество АК с Красной армией и признание подпольных делегатур правительства административными органами освобожденной Польши, то есть согласие СССР на установление в Польше власти эмигрантского правительства. Сталин не признал АК подпольной армией, комбатантами, поскольку она ведет борьбу не только против немцев, но и против Красной армии, не признал возможности ее взаимодействия с Красной армией. АК не имеет и соответствующего вооружения. «В современной войне такая армия не имеет никакого значения. Это небольшие партизанские отряды, а не регулярные формирования». В посланиях Черчиллю он оспорил результаты действий АК в Вильно, в Варшаве счел их преувеличенными и, по сути, обреченными на провал: «Не представляю, как подобные отряды могут взять Варшаву, на оборону которой немцы выставили четыре танковые дивизии, в том числе дивизию „Герман Геринг“»/193/. Факты мобилизации по акции «Бужа» Сталин назвал легкомысленным и небезопасным безрассудством неумных людей и предупредил, что командование Красной армии будет их и впредь пресекать, не допустит акций АК в тылу действующей армии и политических убийств, дестабилизации тылов фронта. Он потребовал прекратить антисоветскую агитацию, что приход Красной армии в Польшу — это замена одной оккупации на другую, прекратить сравнивать его лично с Гитлером.

Основной задачей момента для Польши является создание объединенного польского правительства. Вопрос о создании единого правительства Сталин представил (для Миколайчика) как военную необходимость. Мы, заявил Сталин, не можем иметь дело с двумя правительствами. «Если будут существовать два польских правительства, две системы– то это может принести большой вред делу борьбы Красной армии с немцами». Как страна, воюющая с Германией на территории Польши, мы должны иметь спокойный тыл. Обеспечить его — дело польской стороны. Красной армии в Польше нужно одно правительство, одна система. Для этого Миколайчик должен договориться с ПКНО, с ним создать объединенное правительство из всех демократических партий. Ибо создание правительства — дело самих поляков. Решение, повторим, не может быть достигнуто без ПКНО, который осуществляет власть в стране. Миколайчик должен учитывать, что за время войны и оккупации в Польше выросли новые люди. Ссылки на старые авторитеты не имеют значения. Польша за четыре годы полевела, и нужно считаться с новыми авторитетами, с такими, как, в частности, Осубка-Моравский. Советское правительство, заявил Сталин, хотело бы, чтобы все истинно демократические польские партии создали единый блок как основу строительства нового государственного аппарата. Что касается советско-польских отношений, то Миколайчику напомнили, что СССР не признает эмигрантского правительства. В то же время советское правительство поддерживает отношения с ПКНО, с которым оно подписало ряд соглашений и которому помогает. В итоге Сталин, по сути дела, предъявил Миколайчику ультиматум. По советской записи переговоров, это звучало так: «Если польское правительство в Лондоне имеет намерения и считает целесообразным договориться с ПКНО и создать одно польское правительство, то советское правительство готово этому помочь. Если польское правительство считает это нежелательным, то советское правительство будет вынуждено сотрудничать с ПКНО». В вопросе о советско-польских границах Сталин отверг концепцию временной демаркационной линии, а линию границы определил на основе соглашения с ПКНО от 27 июля 1944г. и добавил, дав надежду лондонцу, что, как он думает, «этот вопрос нужно будет решить, когда будет существовать единое польское правительство».

Различное отношение к эмигрантскому правительству и ПКНО проявлялось и в советской печати, которая не сообщила о прибытии польского премьера, что очень обидело Миколайчика. Его настроение несколько поднялось, когда было сообщено о втором приеме его Сталиным. Берута же и сопровождавших его лиц привечали в Москве по чину почти большого протокола. И сразу же по приезде их привезли в Кремль. (Эмигрантская печать уверяла, что они находились в Москве.) Миколайчик ждал аудиенции более двух суток. Правда, надо было выяснить, что же происходит в Варшаве.

3 августа, через полчаса после того, как Миколайчик покинул кремлевский кабинет, туда вошли Василевская, Берия, Маленков и Хрущёв. Фактически это было уже 4 августа. Записи беседы нет, но догадаться, о чем шла речь, нетрудно: информация о встрече с Миколайчиком (Василевской предстоит с ним вести переговоры);положение в тылу советских войск и разоружение АК, в особенности в связи с событиями в Вильнюсе (адресатами докладной записки Берии были, кроме Сталина, Молотов, Маленков и Антонов; все, кроме Антонова, присутствовали);восстание в Варшаве (5 августа Черчиллю направляется послание о Варшаве и оспаривается заявление лондонцев, что Вильно освободила АК);Хрущёв –член политбюро ЦК ВКП (б);на Украине сложное «национальное наследство», польско-украинские проблемы после гитлеровской оккупации, территориальные претензии Украины. Возможно, шли разговоры об обмене населением, уже происходила «дикая» репатриация поляков из УССР. Советскому Союзу предстояло принять украинцев. (Соглашения об обмене населением между ПКНО и пограничными советскими республиками подписаны были 9 сентября 1944 г.) Надо выработать тактику дальнейших переговоров с «лондонцами».

5 августа, сообщает пресса, прибывает делегация Крайовой рады народовой и ПКНО. В тот же день Сталин принимает в Кремле Берута, Осубку, Жимерского, Витоса, Василевскую и Бермана. Содержание переговоров неизвестно, но очевидно, примерно аналогичное 3 августа. Известным только стало, что делегация ПКНО просила Сталина оказать помощь повстанцам Варшавы оружием и боеприпасами. И получила обещание доставить их в пункт, расположенный в 30 км от центра Варшавы/195/.

6 и 7 августа в польском посольстве на Спиридоновке шли тяжелые переговоры представителей двух польских сторон.

Факт поездки польского премьера в Москву и угроза соглашения с ПКНО вызвал чрезвычайное раздражение правого крыла западной эмиграции. Генерал Соснковский пригрозил поднять бунт в армии. Он писал из Италии Рачкевичу: «Неожиданное известие о выезде премьера, министра иностранных дел и председателя Рады народовой в Москву потряс души армии. Победоносные войска 2-го корпуса совершенно дезориентированы и выбиваются из последних душевных и моральных сил». Если дойдет до объединения эмигрантского правительства и ПКНО, «вооруженные силы будут не в состоянии вынести подобного оборота ситуации. В таком случае я предвижу кризис с непредсказуемыми последствиями, по крайней мере в форме отказа в послушании правительству, которое до такого положения довело польское дело»/196/. Что касается «потрясения душ» андерсовцев, напомним свидетельство писателя Константина Симонова, вскоре после этой угрозы столкнувшегося в Италии с солдатами корпуса после взятия ими Монте-Кассино. Он записал в дневнике «Разные дни войны» (т. 2 с. 473): «Едем с Соколовым в Неаполь и Рим… Польский корпус Андерса воевал здесь в Италии между Неаполем и Римом, понес очень большие потери под Кассино (численно практически такие же, как только при попытке солдат Берлинга форсировать Вислу в помощь восставшей Варшаве –В. П.). Андерсовцы тут злые на всех сразу, в том числе на англичан, потому что англичане сунули их под Кассино в самое пекло, где потяжелее, и их там легло очень много». «Встреченные „живьем“ три польских солдата подтвердили это наблюдение полковника. Двое оказались из Люблина. Жадно расспрашивали о своем городе, о Польше. (Симонов только что был в Польше, в Люблине и на Майданеке и написал серию статей о концлагере — В. П.) Спрашивали, где сейчас правительство, в Люблине? Отвечаю, что, кажется, да. Говорит после этого, что ему хочется в Польшу, чтобы там, в Польше, воевать с немцами. Второй кивает». (С. В. Соколов был начальником советской авиационной базы в Бари, через которую осуществлялась связь с лидером югославских коммунистов и партизан И. Броз-Тито.)

В Москве переговоры на Спиридоновке в польском посольстве вели председатель КРН Б. Берут, заместители председателя ПКНО В. Василевская и В. Витос, командующий Войском Польским М. Роля-Жимерский с одной стороны и премьер правительства в эмиграции С. Миколайчик, председатель Рады народовой С. Грабский, министр иностранных дел Т. Ромер– с другой.

Представители Люблина понимали необходимость включения всех течений крестьянского движения в состав национального фронта, в состав КРН, значительное влияние людовцев миколайчиковского крыла СЛ-РОХ в стране. Необходима была консолидация внутриполитической жизни в стране и стабилизация международного положения Польши при соблюдении определенной юридической преемственности. Именно руководствуясь этими соображениями, представители ПКНО соглашались на сотрудничество с Миколайчиком как премьером, и деятелями демократического крыла западной эмиграции. Осубка-Моравский даже согласен был на сотрудничество с представителями Стронництва народового. Стремясь к соглашению, представители Люблина не собирались отдавать власть, им доставшуюся. Они согласны были предоставить группе Миколайчика 4 портфеля из 18постов в правительстве, в крайнем случае — 4 из 12. Конкретно во время переговоров Берут и Осубка соглашались на вхождение в состав Временного правительства Миколайчика как премьера, С. Грабского (Стронництво народове), К. Поппеля (Стронництво праци) и одного представителя из страны. Они требовали отставки президента Рачкевича, генерала Соснковского и министра Кукеля, а после создания единого правительства — роспуска РЕН, делегатуры и, естественно, ликвидации «лондонского» правительства. Дебаты шли о конституции, которая будет действовать в переходный период и на основе которой будет формироваться правительство, о восточной границе. Миколайчик в этом вопросе стоял за «неуменьшение» территории страны. В числе основных были проблемы армии, объединения вооруженных сил разных лагерей движения Сопротивления. В чьих руках окажется армия и как разрешится проблема, персонально волновавшая премьера– Армия крайова и ее судьба –к этому фактически свел Миколайчик переговоры в первый день. Берут (он включился в переговоры на второй день) настаивал на скорейшем согласовании позиций и создании правительства. В противном случае обойдемся без Миколайчика и создадим в Варшаве Временное правительство.

Что касается программы будущего правительства, заявил Миколайчик, то Манифест ПКНО не отличается во многом от программы «лондонского» правительства, у него замечания только по заграничным делам. К числу мест в новом правительстве для его сторонников премьер вроде тоже отнесся легко: «Это не важная проблема». О легкомысленном или издевательском отношении адвоката Миколайчика к правительственным обещаниям и документам свидетельствует его характеристика деклараций его собственного правительства. Ну да, записали демократические реформы, так надо было, это не важно — «конъюнктура». Все программы с 1939 по 1944 гг.

Миколайчик во время переговоров пытался доказать, как «тяжела шапка премьер-министра», и дескать, он за нее не держится, но он «не дурак» и согласился на встречу с Берутом. Однако он, как «порядочный человек», не может принять предложения участвовать в новом правительстве без консультаций с президентом и его коллегами по правительству, а также контактов с английским и американским правительствами. Он выразил желание, из тех же соображений «порядочности» и того, что он «не свинья», поехать в Польшу, в Варшаву, для того чтобы встретиться с представителями четырех партий, на которые опирается его правительство, «уговорить и склонить их к объединению с ПКНО». Как доказывал Миколайчик, единственное его разногласие с Берутом — утверждение Берута, что в Крайовой раде народовой представлен весь польский народ. Он, Миколайчик, не может этому поверить. Однако он, Миколайчик, в одном согласен с Берутом, а именно в том, что нужно стремиться к объединению польского народа. Берут и Жимерский в ответ разоблачали «сахарную» риторику премьер-министра, оперируя фактами враждебного отношения «лондонского лагеря» к ППР и КРН. Вопрос о будущем строе Польши во всех беседах оставался открытым. Правда, Сталин вскоре скажет, что в Польше нет условий для коммунизма. И вряд ли они когда-нибудь будут существовать. Для него главное — спокойствие тылов советских войск и создание поляками правительства из «порядочных людей». Но настаивал, чтобы основой правительства был комитет, а проблемы Конституции не важны. В целом шла дипломатическая импровизация, прощупывание пределов, до которых можно было двигаться с оглядкой на союзников. У обеих сторон создалось впечатление, что они способны договориться. Миколайчик при этом играл на затягивание принятия решения, надеясь на изменение конъюнктуры в пользу его правительства/200/.

Явное непонимание Миколайчиком соотношения сил на международной арене раздражало Сталина (как и Черчилля). Раздражало и то, что он не принимал решений. Сталину нужна была быстрота и ясность в польском вопросе. Миколайчик медлил, ссылался на грядущую «традиционную» мирную конференцию. Молотов определил: «Поляки опаздывают». Западные историки польского происхождения (Я. Чехановский) считают, что правительству в эмиграции надо было принимать условия Сталина, фактически — Тегеранской конференции. У премьер-министра после переговоров осталось впечатление, говорил он Заводному, что 9/10 его министров не знали столько о Польше и Армии крайовой, сколько знал Сталин/201/.

Положение в районе Варшавы главнокомандующий стремился выправить. После неудачи под Радзимином на фронт была выведена резервная 70-я армия, привлечена часть сил 2 БФ. 6 августа Сталин спросил К. К. Рокоссовского, командующего фронтом, и представителя Ставки Г. К. Жукова о том, что можно сделать для организации более широкого наступления. 8 августа маршалы представили соображения о плане варшавской операции. Целью было поставлено занятие и левобережной Варшавы путем охватывающего маневра войск севернее и южнее города. Начать операцию, считали они, фронт сможет после того, как армии правого крыла выйдут на рубеж реки Нарев и захватят плацдарм на его западном берегу на участке Пултуск, Сероцк. Для этого им необходимо еще преодолеть с боями расстояние в 120 км к развилке рек Буга, Нарева и Вислы, где над болотистой низиной господствовала стоявшая на противоположном высоком берегу Вислы крепость Модлин. В то же время на левом крыле фронта необходимо было провести частичную операцию с целью расширения плацдарма на западном берегу Вислы и выходом войск левого крыла на рубеж Варка, Стромец, Радом, Вежбица. Для этого предлагалось уплотнить боевые порядки армии левого крыла 1БФ и усилить ударную мощь армии, передав 1 БФ из 1 УФ 1-ю танковую армию Катукова. После проведения этих операций и выхода войск на указанные рубежи предусматривалось минимум пять дней для подтягивания артиллерии и тылов, а также для подвоза боеприпасов и горюче-смазочных материалов (вспомним ответ управления по боеприпасам), перебазирования авиации. Судя по мемуарам Рокоссовского и неиспользованному, непроизнесенному на пленуме ЦК КПСС докладу Жукова, план операции разрабатывался на основе принципиальных установок самого Сталина. Маршалы считали возможным начать варшавскую операцию не ранее 25 августа 1944 г. всеми силами фронта. Задачей 1-й польской армии предполагалось наступать по западному берегу Вислы с задачей во взаимодействии с войсками правого крыла и центра фронта овладеть Варшавой/159/. Туда переправили полк, офицеры которого получили закалку и опыт городских боев в Сталинграде.

9 августа Сталин подтвердил Миколайчику: «Я могу заверить, что со своей стороны мы сделаем все, что от нас зависит, чтобы помочь Варшаве… Советские войска, конечно, преодолеют сопротивление немцев и возьмут Варшаву, но это потребует времени».

Вопреки сомнениям польских историков относительно реакции Ставки на документ от 8 августа (не одобрили, не приняли), офицер штаба 1 БФ Л. А. Безыменский, курировавший вопросы, связанные с Варшавой, и ставший впоследствии видным историком Второй мировой войны, свидетельствовал, что документ был принят и одобрен Ставкой/160/. Опять же вопреки убеждению, что крупные города надо брать обходным маневром, представитель Ставки Жуков, писал Рокоссовский, требовал наступать «в лоб». Лишь в конце августа войска вышли на Нарев севернее Варшавы и начали завоевывать плацдарм в районе Сероцка. Не изуродованное советским главлитом шестое издание мемуаров Рокоссовского рассказывает, как в районе Нарева раз за разом по приказу Сталина-Жукова поднимали цепи без поддержки тяжелой техники в атаку по болотам и хлябям в низине, простреливаемой перекрестным огнем гитлеровцев, занимавших окрестные высоты во главе с крепостью Модлин. Маршал Жуков в мемуарах отрицает, что он был за «чрезмерные потери» в боях на Нареве. Рокоссовский пишет, что он едва добился у Сталина отмены приказа, погубившего десятки тысяч жизней. Вопрос в присутствии двух маршалов решали Сталин и Молотов в Ставке.

Сколько-нибудь внятно о боях под Варшавой в течение полувека не писали в открытой печати. Даже в фундаментальном академическом третьем томе «Истории Польши» умудрились ни словом не обмолвиться о восстании 1944 г. Были только работы под грифом «секретно». Две небольших, но интересных и правдивых работы 40-х годов о боях на Нареве каким-то чудом рассекретили. Но авторы не рисковали на них ссылаться. Одну упомянул в подстрочнике своей монографии И. В. Тимохович («Битва за Белоруссию» –Минск,1994), но в ней вопрос о Варшавском восстании –«вставной кусок» после того, как работа была написана, а, возможно, даже набрана в типографии. Другая фигурировала в монографии автора «Советско-польские отношения в годы Великой Отечественной войны, 1941 — 1945 гг.» (М.,1982). Брешь пробил отчасти шеститомник о Великой Отечественной войне. Только в 1995 г. был опубликован текст доклада Г. К. Жукова (подготовленный военными историками), с которым он намеревался выступить на предполагаемом пленуме ЦК КПСС. Но Хрущёву стало невыгодным дальнейшее разоблачение «культа личности», и пленум не состоялся. Только после публикации доклада военные историки (генерал армии М. А. Гареев) и писатели (Даниил Гранин. «Человек не отсюда») стали называть «неквалифицированной, безграмотной» операцию на Нареве под Варшавой. Но неясно, кто из мемуаристов-маршалов прав. Генерал Гареев, с точки зрения защиты героя своего труда, пишет о боях на Нареве: «Именно во время войны, именно в ходе таких атак войска несли наибольшие потери. Сталин не согласился с доводами Жукова и вызвал его вместе с командующим войсками фронта в Москву. В ходе заседания Ставки Сталин и Молотов продолжали оказывать сильнейший нажим на двух маршалов, требуя от них продолжения наступления и обещая при этом усиление авиацией, артиллерией и танками. Но маршалы стояли на своем. Видимо, на Сталина больше всего подействовал аргумент Жукова о том, что плацдарм северо-западнее Варшавы в оперативном отношении не очень-то и нужен, так как в последующем брать Варшаву придется с юго-запада. После долгих препирательств Верховный наконец принял предложение своего заместителя о переходе войск к обороне».

Но плацдарм-то на Нареве был создан.

За время пребывания Миколайчика в Москве ситуация в самой Варшаве изменилась. Вынудив советские войска отступить от города, гитлеровцы перебросили в Варшаву подкрепления и перешли в контрнаступление против повстанцев, положение которых заметно ухудшилось. Очевидно, это заставило Миколайчика просить повторной аудиенции у Сталина, во время которой он наконец обратился с просьбой оказать помощь оружием полякам, борющимся в Варшаве. С просьбами о помощи Миколайчик был не одинок. Об этом же вели речь делегаты КРН-ПКНО. Шли просьбы из страны и из Лондона. 5 августа генштаб получил письмо от шефа британской военной миссии полковника Тёрнера с просьбой об информации на тему советского решения о доставке в Варшаву оружия и боеприпасов. Письмо было передано наркому обороны, то есть Сталину. 9 августа британская военная миссия в Москве передала и шифрограмму капитана Калугина с просьбой о помощи повстанцам. (Советский военнопленный, вызвавшийся быть пропагандистом для работы во власовских частях и лагерях. Говорил, что на свободе связался с подпольщиками и советскими партизанами отряда Чёрного. По их заданию прибыл в Варшаву, оказалось — в восстание. Чтобы как СС-овец не быть расстрелянным АК-овцами, выдал себя за представителя Красной армии, или штаб АК захотел его таковым считать.)

Второй раз Миколайчик был принят 9 августа. Сталин уже знал подробности о восстании, не изменив своего негативного к нему отношения. Если не утвердил, то рассмотрел план взятия Варшавы, представленный 8 августа Рокоссовским и Жуковым. (Делегации КРН-ПКНО он сообщил, что предстоит новая попытка окружить Варшаву.)

Миколайчику Сталин говорил 9 августа: «Мне жаль ваших людей, которые поднялись так рано в Варшаве и сражаются с винтовками против немецких танков, артиллерии и самолетов. Все эти действия в Варшаве кажутся нереальным… Могло быть иначе, если бы наши войска подходили к Варшаве, но к сожалению, этого не произошло. Я рассчитывал, что мы войдем в Варшаву 6 августа, но нам это не удалось». Сталин был менее напорист, чем 3 августа, подчеркивал, что «основой нашей политики является союз с Польшей», стремление, чтобы Польша шла вместе с СССР в войне и послевоенном мире. «Меч» против реваншизма Германии– это союз между Польшей и СССР и сотрудничество с ООН. Поэтому и для восставших он сделает все возможное. «Оружия не жалко». Обещал послать в Варшаву офицера связи, сам запросил шифры и координаты для сбросов. Через английского посла сообщение ушло в Лондон. Можно обратить внимание на заявление Молотова Миколайчику 8 августа: «Советское правительство поощряет участие поляков в борьбе за освобождение Польши. Советское правительство отложило достаточное количество оружия, чтобы оснастить польскую армию. Причем оно не смотрит, к какой партии принадлежит тот или иной поляк. Важно лишь, чтобы это был хороший поляк, готовый сражаться за свой народ»/200/.

В НКИД завели дело о посылке в Варшаву связного офицера, о консультациях и взаимодействии в этом вопросе с английским посольством, а также дело Наркомата обороны. Через Кларка Керра был получен ответ из Лондона с координатами для сброса оружия и приема офицера связи. Одновременно запрошено было оружие для трех тысяч человек и даны координаты для бомбометания.

Пока же 12 августа Молотов сообщил послам Великобритании и США, что передал все материалы членам ГКО и довел это до сведения советских военных властей. Он надеется на благоприятное решение проблемы. Их беседа происходила непосредственно перед уходом Молотова на заседание Государственного комитета обороны. Однако оказалось, что дали координаты «сгоревшей» явки. В результате советский связной попал в лапы гитлеровцев и погиб.

Между тем антисоветская кампания на тему «бросили», «подвели», «специально задержали наступление Красной армии под Варшавой» в польской подпольной и эмигрантской печати, начавшаяся уже 2 августа, не прекращалась. Все более набирая силу, она докатилась, по просьбе эмигрантских властей, до ватиканских, а также турецких газет. (За всю войну глава Ватикана гитлеровцев ни разу не осудил.) Советская сторона заняла жесткую позицию. Если ранее были спокойные, даже благожелательные разговоры «своими словами» Молотова с английским и американским послами, то после вечера 12 августа пошло лишь цитирование им, а чаще Вышинским, заявления ТАСС, опубликованного 13 августа, в котором отразились решения состоявшегося в минувший вечер заседания ГКО. Последовали послания Черчиллю и Миколайчику от 16 августа с заявлением о полном отмежевании от восстания: заранее не уведомили, не согласовали с советским командованием. Сталин сообщил Черчиллю, что после беседы с Миколайчиком он распорядился, чтобы командование Красной армии интенсивно сбрасывало вооружение в район Варшавы. Был сброшен парашютист-связной, который не добился цели. «Ознакомившись ближе с варшавским делом, я убедился, что варшавская акция представляет безрассудную, ужасную авантюру, стоящую населению больших жертв, — писал Сталин Черчиллю. — Этого бы не было, если бы советское командование было информировано до начала варшавской акции и если бы поляки поддерживали с последним контакт. При создавшемся положении советское командование пришло к выводу, что оно должно отмежеваться от варшавской авантюры, так как оно не может нести ни прямой, ни косвенной ответственности за варшавскую акцию». Ввиду этого ответственность за происходящее в Варшаве падает исключительно на польские эмигрантские круги в Лондоне/193/.

Правда, началось выяснение всего, что было связано с восстанием и положением на фронте под польской столицей.

За август 1944 г. войска правого крыла 1 БФ продвинулись на глубину до 100 км, вышли на реку Нарев от Пултуска до его устья, форсировали ее и захватили плацдарм на западном берегу реки. Войска левого крыла 1 БФ сохранили свое положение на подступах к Праге, отразив попытки противника оттеснить советские части северо-восточнее Праги, и тем самым упрочили свое положение. Был ликвидирован нависавший «балкон» над флангом советских войск. Несмотря на неоднократные попытки вермахта ликвидировать плацдармы на западном берегу Вислы, они были не только сохранены, но и расширены. В целом за август была освобождена территория в 4 тыс. кв. км. Наступать становилось все труднее: напряженные бои вели к большим потерям. По донесениям, например, командования 47-й армии, преодолевавшей сопротивление танковых дивизий СС «Викинг» и «Мертвая голова», штрафные и спецчасти гитлеровцев, потери привели к тому, что «пехоты почти совсем нет». Командующий 47-й армией доносил Рокоссовскому, что в течение августа войска армии вели непрерывные бои с целью овладеть районом Праги. Бои были затяжные и исключительно упорные. Удалось продвинуться за месяц на 25 — 45 км. Затяжной характер и слабые темпы продвижения объясняются исключительным упорством отборных частей противника, прикрывавшего подступы к варшавскому укрепленному обводу, и малочисленностью стрелковых дивизий (3,5 — 4 тыс. человек). Напомним и такую подробность: это была новая граница германского рейха, отчего за эти плацдармы и шли такие кровавые бои.

Одновременно с операциями 1 БФ в середине сентября севернее Варшавы войска 2-го и 3-го белорусских фронтов вплотную подошли к границам Восточной Пруссии. Наступательные действия советских войск прервали переговоры командования АК с немцами о капитуляции, возродили надежды горожан на помощь с Востока, на возможность продолжения борьбы.

Ослабло к тому времени негативное отношение Сталина к восстанию в Варшаве. Советский лидер убедился, что антисоветский замысел восстания обернулся самоотверженной антигитлеровской борьбой повстанцев. Восстание оказалось не столь однозначным, как ранее казалось.

5.25. Политическая и военная деятельность повстанцев

В захваченных повстанцами районах Варшавы руководство восстания повело себя как сила, призванная строить новую Польшу, а не авторитарную довоенную. Организация же восстания в рамках акции «Бужа», которая закладывала советско-польскую конфронтацию, по мысли подпольной газеты «Wiadomoṡci», означала, что «занятие Варшавы перед приходом русских вынудило бы Россию решать: либо нас признать, либо силой уничтожить на виду всего мира, что могло вызвать протест Запада». В захваченных повстанцами районах из подполья вышли РЕН во главе с К. Пужаком и Крайовый совет министров во главе с Я. С. Янковским, заявившие себя единственными конституционными легальными властями до возвращения президента и правительства из Лондона, которое наделило их всеми прерогативами — кроме ведения иностранных дел — для восстановления польской государственности, суверенитета, ликвидации последствий войны и оккупации, отмены всех юридических документов, противоречащих польскому правовому порядку. Подпольному аппарату, воеводам и старостам предписывалось, однако, брать власть по мере освобождения страны в свои руки на основе административного права, действовавшего до 1 сентября 1939 г., что явно противоречило созданию новой Польши.

Была развернута гигантская кампания в противовес ПКНО, долженствующая убедить страну, что только в Варшаве находится истинное правительство и законные власти Польши. Была опубликовала декларация о будущих преобразованиях в освобожденной Польше: о создании демократической парламентской республики, о принятии новой конституции, создании по воле народа работоспособного правительства, введении демократического избирательного права. Было обещано проведение аграрной реформы, которой подлежат немецкая собственность и хозяйства более 50 га, избыток же сельского населения будет направлен в промышленность и ремесла. Планировалось обобществление ключевых отраслей промышленности, участие служащих и рабочих в руководстве и контроле за производством, всем должны были быть гарантированы работа, справедливое разделение общественных доходов, получение всех благ просвещения и культуры/162; «Rzeczpospolita Polska», 04.08.1944/.

Положения декларации звучали более конкретно, чем манифеста ПКНО. Параграфы о культуре и просвещении удовлетворяли чаяния интеллигенции. В целом декларация стремилась привлечь на сторону краевого правительства и восстания все общественные слои; и в первую очередь крестьян, рабочих и интеллигенцию. В воззвании к народу делегата и командования АК от 3 августа содержалось любопытное контр-ПКНО заявление, что «подавляют сопротивление (гитлеровцев — В. П.) на улицах Варшавы массы трудящихся — крестьян, рабочих и интеллигенции. Они борются за демократическую Польшу, Польшу общественной справедливости для людей труда». Прямая направленность против «Люблина» звучала и в призыве не признавать самозваных правительств и комитетов. Второй номер повстанческого «Дневника законов» обронил, что те, дескать, издают «неправомочные декреты», не имея за собой ничего, кроме грубой силы. (Андерс потом заметил, что ничего не имеет против реформ ПКНО. Важно, кто их проводит, от кого крестьянин получит землю.)

Созданию крайового правительства предшествовала тяжба подполья с Лондоном. Крайова репрезентация политычна (Краевое/Польское политическое представительство) еще 20 декабря 1943 г. просило в Лондоне расширения полномочий центра в самой стране. Лондон, однако, боялся умаления своего влияния. Только 10 июля 1944 г. в Польшу был передан декрет Рачкевича о придании делегату ранга вице-премьера правительства по делам страны. РЕН предлагала создать правительство в стране, уверяя, что «этот акт не может быть использован против правительства (лондонского — В. П.), а Советам затруднит создание их правительства» (депеши премьеру от 12 и 19 июля 1944 г.). Правительство в Лондоне рассматривало эти предложения 26 июля и наконец решилось назвать министрами трех заместителей делегата. Ими стали: Адам Бень (СЛ), Антони Пайдак (ППС-ВРН), Станислав Ясюкевич (СН). Решение было сообщено в Польшу в тот же день. Один из замов должен был остаться в конспирации. Решение получило характер мистификации: назначения имели дату 12 марта 1944 г.,делегат создал свое правительство 30 июля 1944г. Чтобы придать документу правовой характер, решено было опубликовать его в «Dzienniku Ustaw» («Журнале/ Дневнике законов», «Законодательном вестнике»). Изданный в 20-х числах августа первый номер варшавского «Дневника законов» заключал несколько проштампованных задним числом правовых актов, начиная с заявления делегата о создании Крайового совета министров и четырех распоряжений под датой 3 мая 1944 г.: о призыве на службу государственных служащих, о начале работы местного самоуправления и о создании уголовных и специльных судов. В довершение всего сам «Дневник законов» №1 носил дату 20 июля 1944 г. Цель мистификаций понятна– доказать, что еще до создания ПКНО в Польше уже существовало легальное правительство. Недаром свою встречу со Сталиным 3 августа Миколайчик начал с информации, что в Варшаве находятся вице-премьер и три члена его кабинета. И они являются правительством Польши в подполье: положения эти завершали формирование «подпольного государства».

Перед назначением даты восстания руководство подполья запросило у Лондона 28 и 30 июля прислать англосаксонскую миссию в Польшу или наблюдателей из западных стран, а также считать создаваемую Делегатурой администрацию частью «польской секции AMGOT» (Allied Military Government of Оccupied Territories), то есть военной администрацией для оккупированных территорий, создаваемой западными державами в Европе, а Армию крайову считать частью западных союзнических армий. Посол Рачинский передал послания правительству Его Величества. Ответа не последовало. Своим сторонникам в Польше материалы эти явлены не были. 30 июля Бур подписал еще одно распоряжение, имевшее тяжелые последствия для лиц, которые под его действие подпали. Он назначил генерала Окулицкого руководителем организации, получившей наименование «Не» («Независимость»). При вступлении Красной армии и выходе из подполья Бура со штабом АК Окулицкий и его организация оставались бы в подполье и продолжали борьбу против «советской оккупации» при посредстве этой немногочисленной, но тщательно подобранной организации.

Посты в повстанческой Варшаве замещались в соответствии с соотношением сил, сложившихся в предшествующий период. Все правительственные действия происходили в центре города (Средместье), там же функционировала Крайова рада министрув (Краевое правительство) и Рада едности народовой, которая собралась первый раз 11 августа для согласования деятельности гражданских и военных властей.

В городе образовались три политических центра со своими военными организациями. Наиболее влиятельным был лагерь эмигрантского правительства, который надеялся решить польские проблемы, как мы видели, в опоре на «костыли» от западных союзников. Часть представителей этого течения пришла к тому, что необходимо договориться и установить отношения с Советским Союзом. В основном это были члены РЕН. К ним примыкали сторонники Демократического объединения.

Вторым был лагерь, признававший правительство в Лондоне, но не входивший в его структуры. Это были пилсудчики, Союз польских синдикалистов, группа «Шаньца» или «Звензек яшчурчи».

Третьим –леворадикальный лагерь, в Люблине вставший у власти, в Варшаве он был первоначально распылен, хотя уже с 10 августа вел переговоры об объединении. Поэтому о нем речь далее.

Со своими воззваниями выступили почти все партии и профсоюзы. Лейтмотив был таков: национальное единство стало фактом, Польша сама завоюет свободу, от Европы нужна только справедливость. (Стронництво працы по политическим вопросам не высказывалось.) Центральное руководство профсоюзов ППС-ВРН выступало «за народную, независимую и объединенную Польшу», за равноправные отношения с Россией. Всех рабочих призывали вступать в ППС-ВРН и классовые профсоюзы. Декларация профсоюзного движения заявила, что «трудящаяся Польша» непоколебимо стоит на позициях чистой, честной, искренней демократической идеи, выступает за социальную справедливость и за преобразованную, плановую, общественно руководимую экономику, которая обеспечит работу и благосостояние широчайшим массам. Поддержав объявленную правительством (РЕН) «программу великих общественных, политических и экономических реформ», профсоюзы потребовали полной свободы профессиональных и политических организаций, участия в контроле за экономической жизнью, самоуправлением и т. д. «на основе собственного опыта и наиболее выгодных для людей труда западных образцов» /202;«Rzeczpospolita Polska», 07.08.1944/.

Краевое правительство обещало вскоре издать закон о профсоюзах. 27 августа 1944 г. было опубликовано решение Совета министров о радах закладовых (советах предприятий). Утверждалось, что новый закон должен создавать условия для изменения положения человека труда, сделать его хозяином и на его предприятии, и при определении общего направления развития экономики. Говорилось, что декрет направлен на ограничение власти руководства и собственников предприятий над рабочими во всех вопросах, касающихся труда и его условий. Следовало и обещание, что на государственных, муниципальных и акционерных предприятиях радам закладовым будет предоставлено право контроля за производством. Права рад закладовых могли расширяться в коллективных договорах.

Распоряжение о создании рад закладовых, составленное на основе программы ВРН, являлось попыткой перехватить инициативы у Польского комитета национального освобождения и сделать его акты вторичными. (Этому служило и создание «пролондонской» центральной комиссии профсоюзов.)

Во втором номере «Дневника законов» содержались распоряжения о преобразовании аграрного строя и охране общественной собственности, собственности, не имеющей владельцев, а также вражеского имущества. Последние четыре декрета, появившиеся на свет 28 августа, составлены в духе программы Рады едности народовой.

Документ о «преобразовании аграрного строя» был заявлен как революционное изменение существовавшего общественно-экономического уклада. В нем сообщалось, что аграрная реформа — краеугольный камень соглашения между партиями — начинает осуществляться немедленно. С 1 августа 1944 г. действует распоряжение правительства о принудительном государственном управлении имениями площадью более 50 га и частными лесами более, чем в 20 га. Уполномоченным можно было назначить и собственника, если он сохранил «моральные критерии», т. е. не сотрудничал с оккупантами. Доходов же собственники не лишались. Реформа будет проводиться по закону Сейма с возмещением за собственность. Хотя решения остались на бумаге, но политический эффект они имели, ведь декрет ПКНО об аграрной реформе был принят только 6 сентября 1944 г.

20 сентября Бур-Коморовский издал приказ о преобразовании Армии крайовой в регулярную армию и объединении ее с вооруженными силами на западе в Войско Польское. Все акты были разработаны на основе программ ВРН и Стронництва людового. Генеральная цель была — создание стимула браться за оружие во имя Польши «общественной справедливости труда». Направленность документов против ПКНО звучала в призывах не признавать самозваных правительств и комитетов.

В Москве премьер-министр Миколайчик признался во время переговоров с представителями ПКНО, что все программы его правительства были созданы для конъюнктуры и не обязательны к исполнению. «И декларация 12 августа тоже».

После перехода ЦК ППР и руководства КРН на освобожденные Красной армией территории, руководство партией в Варшаве и в оккупированной еще части Польши было возложено на «Центральную тройку» — Александра Ковальского (Олека), Зенона Клишко и Хелену Козловску (Олю). З. Клишко в работе «Варшавское восстание» называет иной состав: З. Клишко, Гелена (Хелена) Козловска и Ежи Моравский. Первое заседание временного руководства с участием актива и членов ЦК (А. Ковальский, З. Клишко, секретарь варшавского комитета ППР Изольда Ковальска, командующий варшавским округом Армии Людовой Болеслав Ковальский, редактор «Глоса Варшавы» Владислав Беньковский и еще двое товарищей, Клишко не помнил их имен) происходило 1 августа, когда уже на Жолибоже началась преждевременная перестрелка. «Тройка» официально приняла решение о присоединении АЛ к восстанию, оговорив неприятие ее политических целей. Фактически бойцы АЛ включились в борьбу против германских оккупантов с 1 августа. (Ряд историков считает, что заседание происходило на Старом Месте 2 августа, и среди присутствующих называет еще «Мариана Барылю и других членов ЦК и Варшавского комитета ППР, Главного штаба Армии людовой». )

В ходе Варшавского восстания наконец было достигнуто боевое взаимодействие АК и АЛ[14] (равно и других военных формирований). Патриотический военный антигитлеровский национально-освободительный порыв варшавян стал единым. Единым военным руководителем было признано командование АК, которое разделило повстанцев на три центра борьбы: «Средместье» (центр города), «Юг» и «Север». Так, группа «Север» охватывала Старувку (Старое Место), Жолибож и повстанческие отряды в Кампиноской пуще. Это был регион, в котором в основном и действовали бойцы Армии людовой.

Последующие события и наблюдения советских разведчиков и офицеров связи показали, что единства и планомерности в руководстве операциями достигнуто не было. Проявления ненависти к АЛ и ППР, с чем сталкивались деятели этих организаций в провинции, почти не наблюдались открыто. Руководство восстанием терпело и легальную деятельность, в том числе издательскую левого лагеря. Если вне Варшавы продолжал существовать антикоммунистический террор с его жертвами, в самой Варшаве мемуаристы и польские историки практически не отмечали уничтожения людей левицы. Это не исключало политической борьбы против ППР. В городе расклеивались афишки: «ППР– Платные Прислужники России», «ППР– 17-я республика». «СПД– паровоз для поезда ППР» (СПД– группы Демократической партии). Об армии Берлинга сообщалось, что «это продажные элементы из Сибири». Характерно, что гитлеровцы не препятствовали этой пропаганде, даже охраняли эти афишки (показания повстанцев). Было ли это следствием переговоров Миколайчика в Москве и его согласия на вступление ППР пятой партией в правительство или патриотического подъема в столице? Факт остается фактом. Что-то изменилось. Но все-таки некоторые отряды левицы скрывали, что они из АЛ, чтобы комфортнее себя чувствовать на баррикадах.

При всей противоположности настроений и позиций повстанцы с героизмом защищали всё сокращавшиеся освобожденные ими районы. Единство в вооруженной борьбе на баррикадах представителей всех политических групп не мешало нарастанию процесса концентрации вокруг ППР демократических и социалистических сил. 30 августа «Biuletyn» ЦКЛ, по сообщению «Barykady Wolnoṡci», заявил о сотрудничестве этой организации с ПКНО. 1 сентября «Barykada Wolnoṡci» объявила о подчинении Корпуса безопасности командованию Войска Польского КРН, достигнутом 16 августа. Факт этот был отмечен и советской печатью как свидетельство начинавшегося кризиса и распада Армии крайовой.

Изменение расстановки политических сил в Варшаве привело к изменению в настроениях правительственного лагеря в стране. Официальная газета крайового правительства «Rzeczpospolita Polska» 26 сентября 1944 г. опубликовала редакционную статью, в которой заявила, что принимает к сведению факт создания ПКНО и его вооруженных сил в составе Красной армии и выражает согласие на переговоры с лагерем ПКНО и на широкое соглашение с СССР. Хотя тут же выдвигалось требование, чтобы ПКНО понял, что его программа и методы действия находятся вне границ демократического соглашения, и, соответственно, ревизовал свои позиции.

Как уже говорилось, СССР официально узнал о восстании и просьбах инсургентов 3 августа (письмо Керра в НКИД и сообщение в советский генштаб британской военной миссии), но уже со 2 августа командование АК и лично Бур-Коморовский начали все расширявшуюся антисоветскую кампанию: АК, дескать, не чувствует советского наступления и его помощи. Вскоре –что СССР, дескать, сам призвал восстать, а теперь бросил их на произвол судьбы, на растерзание гитлеровцев. В качестве доказательства ссылались на передачи «Московского радио» от 27 и 29 июля 1944 г. По сей день кочуют из работы в работу произвольно выхваченные из прослушки этой передачи фразы, поэтому позволим себе привести обширные выписки из текстов радиопередач в ответ на обвинения польской стороны. Напомним, что приказ о восстании был дан до передач радио, а жонглирование их текстами началось спустя пару недель после начала восстания, после того как окончательно стало ясно, что захватить Варшаву Армии крайовой не удалось, а английский радиоперехват опубликовал произвольно выхваченные из передачи фразы.

По приказу Сталина было проведено детальное расследование. Оно выявило, что «в материалах Всесоюзного радиокомитета не оказалось передач прямо или косвенно призывающих к восстанию в Варшаве»/203/ Те передачи вела Радиостанция им. Костюшко СПП в СССР. Правда, они были завизированы отделом печати НКИД СССР (что не всегда бывало). Радиопередача СПП 27 июля 1944 г. излагала содержание заключенных с ПКНО в Москве соглашений и обращение КРН от 26 июля 1944 г., призывала «оказывать самое активное содействие и всяческую помощь Красной армии для ускорения конца войны». Выдвигался лозунг: «Беритесь за оружие и бейте немцев всюду, где их встретите! Нападайте на их транспорты, поставляйте информацию, помогайте польским и советским солдатам». Как видно, призыва к восстанию именно в Варшаве он не заключал. Население освобожденной территории призывали точно выполнять мобилизационные приказы ПКНО и спешить в ряды польского войска, которое вместе с армиями объединенных народов устроит немцам новый Грюнвальд и завоюет пограничные столбы на Одере. Т. е. повторялось обращение КРН от 26 июля. Радиопередача от 29 июля 1944 г. более обширна. Вступительная ее часть излагает сводки Совинформбюро, перечисляет освобожденные польские города и местечки, все более близкие к Варшаве, ход битвы, «которая в ближайшем будущем принесет ей (т. е. Варшаве — В. П.) освобождение» (деятели СПП и ПКНО, как и Миколайчик, знали о намерении командования 1 БФ освободить Прагу к 5–8 августа).

Далее шел такой текст (приводится без купюр): «Вступающая на польские земли Польская армия, созданная в СССР, объединенная с борющейся на родине Народной Армией (Армией людовой– В. П.) — это фундамент Польского войска. Но она и сегодня уже является вооруженной рукой нашего народа в борьбе за независимость. В эти ряды завтра вольются сыны Варшавы, чтобы вместе с союзной армией гнать врага все дальше на запад, чтобы вышвырнуть гитлеровских гадов с польской земли, чтобы нанести бестии прусского империализма смертельный удар. Но для Варшавы, которая не поддалась, для борющейся Варшавы час действия настал уже сегодня. Немцы будут, несомненно, прилагать усилия к тому, чтобы защищаться в Варшаве, а каждый день их пребывания — это новые разрушения, новые тысячи жертв. Наши дома и парки, наши мосты и железнодорожные станции, наши фабрики и общественные здания немцы будут превращать в узлы обороны, подвергая город опасности превращения его в руины, а его жителей — опасности уничтожения[15]. Прежде чем покинуть город, немцы будут стараться ограбить его начисто, взять все наиболее ценное, а то, что останется, они попытаются уничтожить[16]. Вот почему мы сейчас должны во сто крат больше, чем когда-либо, помнить, что в гитлеровском потопе уничтожения может погибнуть все, чего мы не сможем спасти своими руками, помнить, что активной борьбой с оккупантами на улицах Варшавы, в ее домах, фабриках, складах — мы не только ускоряем момент окончательного освобождения, но спасаем имущество и жизнь наших братьев. Вот почему в этот исторический момент мы говорим: варшавяне, на борьбу! На борьбу за сохранение наших домов, за машины наших фабрик, за имущество нашей столицы, за нашу жизнь и свободу. Вы — передовой отряд нашей страны, выдвинутый на передовые позиции, вы — отряд нашего войска»/203/.

Как видно из текста (а диктор имел право произносить только то, что написано), он был выдержан в духе обращения КРН к польскому народу в связи со вступлением Красной армии на территорию Польши, которое было передано по Всесоюзному радио и опубликовано в советской и польской подпольной печати 26 июля 1944 г. Документ КРН воспроизведен в восьмом томе «Документов и материалов по истории советско-польских отношений». В обращении КРН не было ни слова о восстании в Варшаве.

Передача Радиостанции им. Т. Костюшко, собственно, содержала три момента. Первый (непроцитированный) — изложение сводок Совинформбюро о ходе боевых действий на территории Польши. Второй — сообщение об объединении 1-й польской армии в СССР и Армии Людовой в единое Войско Польское. Призыв к варшавянам пополнить его ряды и в его шеренгах идти на запад совместно с Красной армией освобождать всю Польшу до Одера от гитлеровской оккупации. СПП был более реалистичен: вермахту может противостоять только регулярная армия. И третий (процитированный) — призыв приложить все усилия для максимального сохранения Варшавы, ее зданий, промышленного потенциала, сырья и материалов от вражеского разорения и вывоза ценностей в Германию. Вот за что призывали бороться варшавян, а не за власть. Ее ПКНО передавала Красная армия. В конкретно создавшейся после 1 августа ситуации «лондонскому лагерю»стало выгодно выхватывать отдельные фразы и фальсифицировать события. Британский посол Кларк Керр, как и АК, заявил советской стороне, что с 3 августа наблюдается затишье на фронте. У. Черчилль пустил версию, что Красная армия специально задержала наступательные операции под Варшавой, об этом же начала писать подпольная «лондонская» печать. Что касается «задержки советского наступления», составители и комментаторы сборника «Варшавское восстание –2016» пишут: «Тезис о сознательной остановке советского наступления опровергают данные о потерях действовавших на варшавском направлении войск 1 БФ, выполнявших директиву Ставки от 29 июля о завоевании и удержании плацдармов севернее и южнее столицы Польши. Так, за первые 10 дней августа фронт потерял убитыми свыше 7 тыс. человек, ранеными более 24 тыс. и более 1 500 пропавшими без вести солдат и офицеров. Во 2-й танковой армии, прорывавшейся к низовьям реки Нарев северо-восточнее правобережной Праги, было убито 409, ранено 1 271 и пропало без вести 589 человек. 6-я и 16-я воздушные армии лишились 52 самолетов с экипажами. Потери 1-й Польской армии за несколько дней боев составили убитыми 290, ранеными 684 и пропавшими без вести 565 солдат и офицеров». Ссылка дается на документ из Центрального архива Министерства обороны/с. 750/. Всего за первую декаду фронт лишился 40 749 бойцов. Больше, чем гибло в две последующие декады. Ход военных действий дают публикуемые там же ежедневные сводки генерального штаба/с. 273/. Красная армия за август, как уже говорилось, продвинулась на 100 км.

Между советскими и английскими властями начались дебаты. События в Варшаве Сталин в послании к Черчиллю назвал безрассудной, ужасной авантюрой, а его организаторов — кучкой преступников, затеявших авантюру ради захвата власти. В военном отношении восстание, привлекая пристальное внимание гитлеровского командования к Варшаве, является «весьма невыгодным как для Красной армии, так и для поляков. Эти люди использовали доверчивость варшавян, бросив многих почти безоружных людей под немецкие пушки, танки и авиацию. Создалось положение, когда каждый новый день используется не поляками для дела освобождения Варшавы, а гитлеровцами, бесчеловечно истребляющими жителей Варшавы»/193/.

Все более набиравшая силу антисоветская кампания в западной прессе вызывала раздражение вождя. Советская сторона заняла жесткую позицию. Заявление ТАСС и послания Черчиллю и Миколайчику от 16 августа — это отмежевание от восстания: заранее не уведомили, не согласовали с советским командованием какие-либо выступления в Варшаве. «Ввиду этого ответственность за происходящее в Варшаве падает исключительно на польские эмигрантские круги в Лондоне». «Советское командование пришло к выводу, что оно должно отмежеваться от варшавской авантюры, так как не может нести ни прямой, ни косвенной ответственности за варшавскую акцию»[17] /193; 204/.

Начальник оперативного отдела генштаба С. М. Штеменко отмечал, что «события под Варшавой не сразу получили должную оценку. Представитель Ставки Г. К. Жуков, командование фронта и генштаб первоначально не придали им особого значения, полагая, что враг вскоре будет сломлен, но шли дни, а положение не улучшалось»/205/.

Во все еще нервозной обстановке 18 августа Молотов запросил у послов Керра и Гарримана, насколько и когда английское и американское правительства были информированы о восстании.. Иден подробно ответил, оправдывая действия английских и польских властей. Завязалась вновь переписка о том, кто дал приказ о восстании. СССР был убежден, что решение приняло эмигрантское правительство. Английская сторона, очевидно с польской подачи, обвиняла СССР в том, что тот сам призывал поляков к более активным действиям, к восстанию. «Призыв» был уже процитирован, как и итоги «радиорасследования». Кроме английских разъяснений и оправданий пришел анализ характера восстания из Люблина, от ПКНО. Он именно назвал его двойственным по целям, задачам и характеру: борьба за власть «лондонского лагеря» и народное антигитлеровское выступление. Объяснений потребовали и от Союза польских патриотов. Запрошено было представительство ПКНО в Москве. После личного вызова к наркому его главы, Ендриховский писал Молотову 23 сентября: «Варшавское восстание, начатое 1 сентября по приказу командующего Краевой армией ген. Бура на сигнал из Лондона, не было вызвано ни военной, ни другой обоснованной необходимостью. С военной точки зрения оно было преждевременно. Восстание 1 августа было затеяно единственно в интересах политической игры реакционных элементов польского эмигрантского правительства, которые надеялись захватить власть до прихода Красной армии и Войска Польского». Оно не привело к ожидаемым ими результатам. Участие с первого момента демократических организаций привело к тому, что «Варшавское восстание переросло рамки, намеченные Буром, и вылилось в народную борьбу с немецкими оккупантами»/204,/.

Получены были разъяснения от участников восстания, перешедших фронт (переплывших Вислу) поляков разных политических и военных объединений, от советских разведчиков, вступивших в контакт с руководством восстания. Свидетельства эти раскрыли в деталях сложную военную и политическую обстановку в Варшаве, противоречия между различными политическими силами в ходе восстания, цели инициаторов и руководителей восстания.

В Москве отчет потребовали от всех лиц, связанных с радиопередачами, начиная от секретаря ЦК ВКП (б) по пропаганде и начальника Совинформбюро А. С. Щербакова, до работников НКИД, визировавших передачи/203/. Сведения были запрошены и от командования 1 БФ. Сведения о положении в Варшаве и в ее пригороде Праге регулярно передавались в Москву на самый верх. С середины сентября их на имя А. С. Щербакова передавали дважды в сутки. От него они поступали Сталину. В итоге советская сторона составила почти адекватное мнение о положении в Варшаве. (Хотя разбираться еще предстояло: так криптоним ПАЛ-военных отрядов организаций средних слоев города, напомним, перевели как «Польская крестьянская армия», а ВРН –долго не могли расшифровать, преувеличили влияние АЛ и т. д.) В сентябре Сталин уже взвешенно сообщал весьма подробные сведения о восстании английским и американским представителям в Москве. Гарриман сообщал о беседе со Сталиным 23 сентября 1944 г., что АК еще сражается, но «их борьба доставляет сейчас Красной армии больше трудностей, чем реальной поддержки. В первый раз Сталин высказал мне свои симпатии в отношении восставших… Маршал всячески показывал свою озабоченность ситуацией Варшавы и понимание действий восставших. Никакой мстительности с его стороны заметно не было. Он также объяснил, что положение в городе станет более ясным после того, как будет полностью взята Прага»/207/.

Сталин предложил Черчиллю создать межсоюзническую комиссию для выяснения всех обстоятельств, связанных с военными действиями в районе Варшавы и самим восстанием. Черчилль отказался, предложив все оставить истории и историкам. Создавшееся положение он надеялся выгодно использовать в собственных целях.

Гитлеровское командование, первые дни восстания (1–4 августа) занятое отражением советского наступления, не могло уделять Варшаве особого внимания. Это позволило восставшим увеличить свои силы, вести наступательную тактику. Значительная часть города — до половины, а некоторые уверяют, что три четверти, но без стратегических жизнеобеспечивающих город объектов, говорят, их было до ста — оказалась в их руках. Добившись относительной устойчивости на фронте, гитлеровское командование к 5 августа подтянуло к Варшаве людские резервы и технику. Авиация базировалась на варшавских аэродромах Окенче и Беляны. Части вермахта и СС перешли в наступление. С 4 августа начались бомбардировки города. Всего «Юнкерсы» и «Мессершмитты» совершили более 2тыс. бомбометаний, сбросив более 1,5тыс. т бомб.

Численность подчиненных Баху сил в разных источниках приводится разная, но она изменялась. Польский военный историк Т. Савицкий дает на середину августа 1944 г. цифру в 21 463 человека без учета саперов, казаков, полиции, наземных авиаслужб и службы противовоздушной артиллерии. Главное, в распоряжении Баха было тяжелое вооружение, танки.. Сопротивление варшавян продолжалось[18]. 21 августа немецкое командование признало, что повстанцы дерутся фанатически, ожесточенно: «Достигнутые результаты… за три недели ничтожны, несмотря на поддержку многочисленных, самых современных родов оружия». До того дошло, что перепуганный губернатор Варшавского округа Л. Фишер в одном исподнем бежал 18 августа из Варшавы в Сохачев, где была ставка Баха. После войны в Варшаве в суде над Фишером 1 февраля 1947 г. свидетель Бах с удовольствием описывал вид примчавшегося губернатора: «В кальсонах и майке, без мундира».

Ныне документально раскрыта еще одна провокация гитлеровцев, направленная на разжигание антисоветских и антирусских настроений в Польше. Против повстанцев были брошены формирования РОНА (Русской освободительной народной армии), украинцев, азербайджанцев (в бригаде Дирлевангера), татар, туркмен и «прочих восточных мусульман» — формирования СС, созданные гитлеровскими властями[19]. Гитлеровские власти старались свою пехоту против баррикад не посылать. Она действовала преимущественно под защитой броненосной техники. Руководство карателей хотело, чтобы варшавяне видели, что против них выступают коллаборационисты из СССР, создавалось бы впечатление, что повстанцев подавляют Советы.

Протоколы послевоенных допросов командира сводного полка РОНА И. Д. Фролова и других чинов полка проливают много дополнительных черточек на ход восстания и причины того, почему очередная антисоветская провокация гитлеровцев «пробуксовала».

По свидетельству губернатора Фишера, сначала все вроде бы удалось. Эйфория ожидания Советов спадала («Сторонников СССР почти нет», –отмечалось в его отчете). Жестокость штурмовых бригад подтолкнула многих мирных граждан к восставшим. Объективно АК получила поддержку горожан. Но вскоре она иссякла. Произошел еще больший «отворот» от повстанцев, разочарование также и в Великобритании, которая подтолкнула Варшаву на восстание, но не помогла восставшим. Фишер потирал руки и в отчете генерал-губернатору Г. Франку выражал надежду, что чувство польского населения, «что оно брошено и предано всеми союзниками», при изменении немецкой политики (прекращении актов произвола) даст «положительное отношение польского населения к нам… и убедит поляков в том, что интересы польского народа могут быть соблюдены только рейхом». Вплоть до установления сотрудничества в объединенной Европе, гитлеровцами объединенной/208; 294/.

Но и со сводным полком РОНА «из самых надежных людей» бригады Каминского все было непросто. По показаниям И. Д. Фролова на советском суде, когда он держал ответ и за свои действия в Варшаве, его подчиненные не хотели выступать против повстанцев. Используя то, что в материальном плане гитлеровцы держали чинов РОНА в черном теле (они материально обеспечивались хуже, чем формирования СС из немцев), им официально разрешили грабить население («заниматься приобретением ценностей»). Да, многие грабили, стреляли, насиловали. С другой стороны, «солдат Каминского повстанцы в немецкой форме заманивали в дома и расстреливали с короткого расстояния», — доносил разведотдел 9-й немецкой армии в штаб группы армий «Центр». Не надо думать, что чины вермахта не занимались грабежом. Да и официальные власти, как свидетельствуют цифры, вывозили десятки тысяч вагонов добра. (Цифры будут приведены.)

«Для порядка» полку были приданы две роты немецких солдат. Однако было замечено, что полк почти не продвигался вперед, избегал крупных стычек. Стреляли, но часть солдат и даже офицеров — не в повстанцев, а в спины немецких солдат. Более того, 30 солдат бригады перешли на сторону повстанцев. Полк вывели из Варшавы через 10 дней. (Сведения губернатора Фишера: полк был в Варшаве 10 — 20 августа. Показания Фролова на суде: 9 — 19августа.). Ему дали новое задание: очистить леса вблизи Варшавы от партизан, Фролов отказался выполнять (речь шла о Кампиноской пуще). Встал вопрос о разоружении полка. В итоге его солдат передали в РОА А,А. Власова. Б. Каминского, «в дело которого вмешался сам фон дем Бах», и начальника штаба бригады И. П. Шавыкина расстреляли за «отказ от выполнения приказов перед лицом противника». И сразу же выдали несколько фальшивых версий исчезновения Каминского, что объясняет «необъяснимый разнобой» в исторической литературе. Вот запись из протокола судебного разбирательства дела РОНА Фролова и других в советском суде: «Совершив позорный факт расправы с населением Варшавы, ставший достоянием всей мировой общественности, немцы, очевидно, хотели умыть руки и свалить вину за проявленную жестокость к мирному гражданскому населению на сводный полк бригады Каминского». Другие военные отряды из бывших советских граждан также были выведены до окончательного подавления восстания. Немецкие документы свидетельствуют, что и они не желали воевать против варшавян/295/. В литературе до сих пор разнобой сведений: пишут, что РОНА продержали в Варшаве то 10дней, то 20./296/.

Советский суд И. Д. Фролова и еще троих руководителей РОНА и НСТПР (Национал-социалистической трудовой партии России), в том числе за участие в подавлении восстания в Варшаве, приговорил к расстрелу, еще четверых — к разным срокам содержания под стражей. Покарали и военного коменданта Варшавы генерала Р. Штагеля. Польский суд приговорил к расстрелу губернатора Л. Фишера и к пожизненному заключению — главу полиции Варшавы П. О. Гейбеля (покончившего с собой в тюрьме в 1966 г.).

Ни Бах, ни Рейнефарт, ни Дирлевангер, оказавшиеся в плену у западных союзников, за свои зверства в Варшаве наказания не понесли. Правда, Дирлевангер во французской зоне был опознан бывшими польскими военнопленными. До официального суда он не дожил, ему проломили голову неизвестные. Рейнефарт стал почтенным бюргером, достаточно крупной персоной в чиновничьей иерархии — бургомистром средней руки города и членом ландтага земли Шлезвиг-Гольштейн. Поскольку он родился в Гнезно, заделался активным деятелем «Общества изгнанных». Бах (кстати, уроженец Померании/Поморья) под защитой американцев довольно спокойно проживал в ФРГ, выступая на судебных процессах в Нюрнберге и Варшаве свидетелем обвинения, числясь под домашним арестом. Подозревают, что именно он передал яд Герингу.

Но вернемся к августу 1944 г., к Варшавскому восстанию. СС-овцы и уголовники Дирлевангера продолжали зверствовать. Против защитников Охоты и Воли, в частности, были брошены украинские части Б. Калиновского и, как говорилось, «другие восточные мусульмане». Особенностью пехоты в этих районах было и то, что в ее составе были немецкие криминалисты (группа О. Дирлевангера), выпущенные из тюрем. Их действия не помешали генералу Рейнефарту демонстрировать представителю Международного Красного креста госпитали, где якобы на равных лечат немцев и поляков, и тут же на Воле (район Варшавы) убивать больных в больницах, на Старом Месте — всех раненых в повстанческих госпиталях, старцев и калек в приютах и богадельнях.

Восстание проходило не между фронтами, как надеялось командование АК, а в тылу укрепившейся группировки вермахта. Стороны несли большие потери. Немцы потеряли с 1 по 28 августа (28 дней) 3 861 солдата, а с 29 августа по 16 сентября (19 дней) — 5 091 военнослужащего. Увеличение немецких потерь можно связать с улучшением вооружения повстанцев и приобретением ими военного опыта. За действиями Баха в Варшаве внимательно следил не только его непосредственный начальник Г. Гиммлер, но при каждом визите Баха в Ставку его принимал Г. Гудериан (начальник штаба сухопутных войск), который в своих мемуарах счел восстание бессмысленной бойней/297/.

Действия гитлеровцев исходили из возможности прорыва частей Красной армии к Варшаве. Поэтому в первую очередь они обеспечили безопасность в Праге, где восстание было подавлено в зародыше и поставлен был многочисленный гарнизон, усилена охрана мостов через Вислу. Дальнейшие действия Баха и его подчиненных состояли в попытках пробить проходы через левобережную Варшаву к мостам через Вислу. Одновременно это бы изолировало восставших, разбило бы их на отдельные несвязанные районы: восставшие нашли выход — осуществляли связь, передвижение и отступление по подземным канализационным каналам. Но и их гитлеровцы начали блокировать.

К 7 августа гитлеровцы достигли первых успехов, к 12 августа более половины города (три четверти) было в их руках, доложил Бах «патрону» — командованию 9-й армии. Окружено было Старе Место. Начался его штурм. 17 августа был пробит северный проход через город к мосту через Вислу. Взято побережье в районе моста Кербедзя, что разрушило повстанческие связи север-юг. В Старом городе от одного снаряда (авиабомбы) погибло командование Армии людовой. С ними же погиб и Курлянд[20] из отряда Касмана, оставшийся в Варшаве. (Гонтарчик оспаривает этот факт: дескать, «шпион» вернулся в СССР.) Из командования АК пострадал только один человек: был ранен начальник штаба Пельчинский. Правда, в боях погиб его единственный сын.

К этому времени гитлеровцы полностью перешли к тактике нераспыления действий — концентрации всех сил и средств, всех видов оружия на определенную цель. Методично разрушали блоки домов за блоками, далее продвигали вперед пехоту. Инструкции войскам о ведении наступления на повстанцев напоминали об опыте боев за Сталинград. Расчищая проходы к линии фронта и рассекая районы, захваченные повстанцами, гитлеровцы уничтожали дома, квартал за кварталом. В огне гибло все нажитое варшавянами за долгую жизнь. Шел грабеж и вывоз всего, что можно было поставить на колеса. Из восставшей Варшавы гитлеровцы вывезли 26 319 вагонов сырья, машин, товаров,3 240 вагонов и 850 грузовиков сельскохозяйственных продуктов и продуктов животноводства. Продовольственные склады немцы разбомбили в числе первых. То есть голод в Варшаве сознательно организовывался. Для руководства грабежом был создан специальный штаб в Познани. После войны нашли в Берлине польские трамваи, в Австрии — польский радий. В Западной Германии –платину. Но в итоге — всего 7 355 вагонов вывезенного/298/.

Повстанцы героически сопротивлялись, при возможности переходили в атаки. Так, 23 августа они захватили телефонную станцию на улице Пия XI. Для ее разблокирования гитлеровцы направили танки, выставив перед ними, даже привязав к ним, 200 польских женщин и детей/299/. Трофеем повстанцев стал вражеский танк, использованный ими по назначению. (Факт подобных «заслонов» не был единичным.) Однако взять Гданьский вокзал и объединить два повстанческих района– Старувку и Жолибож — не удалось, хотя операцией руководил сам генерал Пельчинский. Бах для себя признал, что повстанцы борются как герои, а его подчиненный Форман –что бои в Варшаве не уступают фронтовым.

Среди повстанцев нарастали попытки объединения сил Варшавы и Люблина. 7 сентября группа офицеров из АК, ПАЛ и, по уверению английского историка Дэвиса, даже НСЗ официально обратилась к Буру-Коморовскому с просьбой об установлении контактов с Войском Польским. И если Монтер был благосклонен, то Бур категорически отверг предложение. Тот же результат был при обращении демократических организаций.

С озабоченностью гитлеровцами были замечены перегруппировки в конце августа — начале сентября советских войск. Донесение командованию 9-й армии одновременно констатировало, что советские сбросы в центре города «значительно усилились». Бах, думая, что есть согласованность действий Красной армии с АК в тылу 9-й армии и в Варшаве, стремился «покончить с Варшавой, гонку (wyṡcigu) с большевиками, однако, не удается ускорить», — записал он в своем дневнике 3 сентября 1944 г.

4 сентября Красная армия дошла до берегов Нарева и начала форсирование. 6 сентября Совинформбюро сообщило, что восточный берег Нарева полностью очищен от противника, а 2 ноября 1944 г. –что войска 2 БФ завершили наступление на острув-мазовецком направлении, начатое 28 августа. В том числе форсировали реку Нарев и овладели плацдармом на ее западном берегу в районе западнее Ружан до 45 км по фронту и 25 км в глубину. Некоторые же биографы Рокоссовского стараются уверить, что гитлеровцы сами оставили междуречье Буга и Нарева, сочтя бессмысленным оборонять этот плацдарм.

Очередным направлением усилий гитлеровцев стало полное овладение прибрежной полосой Вислы в Варшаве, дабы предотвратить возможные десанты советских войск. Продолжали сражаться центр города (Средместье), Мокотув и Жолибож. Держались повстанцы у Южного моста. Одновременно гитлеровцы пытались ликвидировать партизан в Кампиноской пуще, куда шли союзнические сбросы (и где отказался действовать полк РОНА).

Продолжавшиеся несколько месяцев переговоры ППР и КРН с левыми социалистами и Централизацией успешно завершались. После того как были созданы (12, 16 августа) их объединенные военные силы и общее командование трех организаций –Армии людовой, Польской армии людовой и военной организации Корпуса безопасности –военный союз был дополнен созданием единого политического центра под названием Повстанческое демократическое соглашение. В эту организацию вошли представители КРН, Рады обороны народу (Совета защиты нации), Центрального комитета молодежи, а также ППС-левица, то есть та часть РППС, которая в декабре 1943 г. отказалась принять участие в работе КРН и создала Централизацию. («Barykada Wolnoṡci» от 28 сентября сообщила, что в состав Рады обороны народу входят 47 комбатантских организаций.) Объединенные вооруженные силы и Демократическое соглашение заявили, что они признают одну лишь власть в стране– власть Крайовой рады народовой и ПКНО –и полностью им подчиняются/300/. В восставшей Варшаве возник третий центр политической власти, созданный ППР. Правда, в военном отношении взаимодействовавший с другими. Для дальнейшего развития событий важным было то, что Централизация — политическое объединение средних слоев города — присоединилась вместе с ППС-левицей к фронту, возглавляемому ППР. 23 сентября заявила об идейной солидарности с КРН — также крупнейшая группа интеллигенции.

Представителям эмигрантского правительства не удалось установить безраздельный контроль над столицей государства. Более того, советский разведчик Олег зафиксировал, что «постепенно среди населения появились протесты против руководства Армии Крайовой». 18 сентября имело место вооруженное выступление групп гражданского населения против руководства АК, они стремились устранить его «как элемент, из-за которого Красная армия не вступает в Варшаву» /301/.

К началу сентября восстание переживало кризис. В ситуационном обзоре №29 командующего округом АК «Варшава» от 8 сентября говорилось: «Неприятель вводит в действие все более тяжелое, результативное (skutecznejsze) оружие, вследствие чего борьба становится все более кровавой и трудной. Сплошное разрушение кварталов делает невозможным действенную оборону этих районов. Уцелевшие защитники — дезорганизованы, практически теряют связи и вместе с гражданским населением деморализуются. Указанные выше явления были видны у защитников Старого Места и Повислья. Уничтожаемое гражданское население, которое героически сотрудничало с нами в первые недели восстания, не видя конца своим мучениям, утратило веру в целесообразность этой акции и находится на грани. Наблюдаются проявления враждебности к повстанцам и их руководству, как военному, так и гражданскому. Настроения эти передаются солдатам»/302/.

Изменение настроений варшавян и повстанцев — причем от первого лица — устами самих жителей доказывает сборник документов спецслужб «Варшавское восстание –2007». Вот что говорил повстанец Г. Вильковяк 27 сентября 1944 г.: «Настроение в АК поначалу было очень хорошее, только на Чернякове плохое. Благодаря суровой дисциплине дух удалось поднять». С конца августа уже отмечается, что боевой дух отсутствует. Легионер В. Спрингвальд 14 сентября сообщал: «Я неоднократно видел, как расстреливали солдат АК за то, что они отказывались принимать дальнейшее участие в безнадежной борьбе». В АК расстреливали полицейских и эсэсовцев, рейхс-и фольксдойче (поляков, заявивших о своей принадлежности к немецкой расе), своих — за шпионаж и сотрудничество с немцами.

Варшавяне по документам этого сборника выглядят не «плакатными персонами», едиными с АК. Миллионное население разное. Фишер даже счел, что «широкие слои населения Варшавы с первых дней восстания его не приняли, по крайней мере не поддержали»[21]. Одни переходили на сторону оккупантов, другие — могли линчевать немецких пленных. Они помогали раненым: и полякам, и немцам, и солдатам бригады Каминского. Теперь трудно судить, были ли это политические акты или акты человеческого сострадания.

Настроение горожан менялось. Артиллерийские обстрелы и авиабомбардировки, пожары и подрывы зданий, гибель десятилетиями нажитого имущества — все более ухудшали положение. Не работал водопровод (гитлеровцы взорвали), не было воды, электричества, царил голод («Съедены были лошади, собаки и птицы»). А за золото и доллары можно было получить любые деликатесы. За водой в вырытых колодцах часами стояли в очередях. Гитлеровцы то и дело били снарядами по этим «колейкам» (очередям). Тысячи раненых не могли получить помощи — не было медикаментов. «Видя разорение и смерть родных, теряя нажитое имущество, люди, крайне истощенные физически и психически, начали в своих страданиях обвинять повстанцев; то есть тех, кому в начале августа дарили цветы». (Следует сказать, что первый документ сборника «Варшавское восстание –2007», относящийся к населению, имеет дату 13 августа, когда уже стало ясно, что АК не удалось захватить власть в городе до прихода Красной армии.) «Отношение гражданского населения к повстанцам становилось все более недоброжелательным». Это сказывалось на развитии политической ситуации в Варшаве. Значительная часть варшавян пришла к убеждению, что «лондонское правительство» следует отправить в отставку, а восстание — «преступление».

Старувка-Старе Място пала 2 сентября (сдаться было решено 25 августа). 7 200 бойцов почти месяц сдерживали в два раза превышавшие их по численности силы фон дем Баха. Погибло около 3тыс. повстанцев и примерно 40 тыс. мирных жителей от бомбежек и массовых расстрелов. Захватив район Старувки, гитлеровцы убили всех, кто был неспособен самостоятельно транспортироваться в лагеря: раненых, больных, стариков. Сразу же танк въехал в Могилу Неизвестного Солдата и сокрушил ее. Той же участи подверглась колонна Зигмунда. Оставшиеся в живых повстанцы– 1,5 тыс. вооруженных и столько же без оружия — каналами ушли в Средместье, около 800 бойцов из АК и АЛ перешли на Жолибож, который тоже продолжал сражаться. Из воспоминаний, как и кто шел по каналам на Жолибож и должен был далее идти к Кампиносу, следовало, что в Варшаве были бойцы из других округов АЛ, пришедшие на помощь варшавянам. В частности, был командовавший до июня 1944 г. Келецким округом АЛ Анджей Адрийен, которого сменил Мочар. Мочар же получил указание направить к пригородам Варшавы патрули, чтобы спасти от уничтожения «ценные кадры, выходящие из Варшавы». 6 сентября в район Радомска был десантирован отряд под командованием З. Скутели-Гутмана, который вез письма– приказы М. Роли-Жимерского и М. Спыхальского командующему Келецким округом АЛ Мочару и командиру Ченстоховского окренга (района) Б. Ханичу-Боруте. В числе указаний было установить связь с округом АЛ Лева-Подмейска, то есть фактически с левобережной Варшавой

Получив новые подкрепления, силы карателей залатали значительные раны. Активизировались и их действия. Особенно в районах, прилегающих к Висле: Красная армия все ближе подходила к Праге — Варшаве. В конце августа части Красной армии вновь взяли Радзымин, подошли к Воломину. 5 сентября он пал. 8 сентября на Жолибоже появились два связиста-парашютиста. 6 сентября гитлеровцы очистили Повислье (побережье Вислы) до линии улицы Новы свят, а с юга наступали на Садыбу и на 2 сентября вытеснили повстанцев на Черняков.

В руках повстанцев осталось четыре небольших изолированных района. Проблема выживания становилась все острее. В руководстве подполья появились проекты прекратить восстание, поскольку задачи свои оно уже выполнило. В частности, 7 сентября на заседании крайового правительства (КРМ) министр А. Бень-Валькович предложил постановить, «ссылаясь на общеполитическую и военную аргументацию, а также ввиду истощения гражданского населения, что дальнейшее продолжение восстания в столице является нецелесообразным». Решено было начать с немцами переговоры о более длительном перемирии, чтобы дать возможность гражданскому населению покинуть Варшаву. В тот же день РЕН приняла единогласное решение о том, что восстание в Варшаве находится на той стадии, когда следует капитулировать. 8 сентября КРМ решила– капитулируем. Вопрос об условиях. 10 сентября Бур направил письмо генералу Г. Рору, командовавшему немецкими войсками на юге Варшавы. Его интересовали права военнопленных и судьба населения Варшавы в случае капитуляции повстанцев. Рор обещал соблюдение всех прав военнопленных и эвакуацию гражданского населения за пределы военных действий. Но на принятие решений и капитуляцию предоставил менее суток. Бур тянул время: в тот же день, 10 сентября, Красная армия начала штурм Праги, правобережной части Варшавы. Мнения подчиненных Бура были различны. Генерал Монтер-Хрущчель, командующий АК Варшавы, предлагал призвать генерала М. Жимерского, командующего Войском Польским, армией ПКНО, и установить с ним лояльное сотрудничество. Монтер предпочитал Жимерского и ПКНО капитуляции. Бур считал, что 50%АК против капитуляции.

Бах продолжал разыгрывать дружественные чувства к полякам. Например, с почестями передал польскому епископу урну с сердцем Шопена, хранившуюся в костеле Святого Яна. Во время предыдущих разговоров о капитуляции генерал Бах поставил вопрос о придании союзниками Армии крайовой статуса комбатантов. (Как партизаны, они, по немецким приказам, подлежали расстрелу без суда и следствия.) Бах старался неспроста. Генерал Форман докладывал: «Боевая сила использованных в Варшаве частей… в настоящее время на исходе». А для Бура в городе опасно укреплялось единство повстанцев демократического крыла восставших. Это констатировала 16 августа на своих заседаниях Крайова рада министров. Это замечал и Бах, и очевидно, неспроста после каждого «объединительного» шага радикальных польских сил следовало немецкое предложение АК о переговорах на предмет прекращения военных действий.

В итоге через Лондон на правый берег Вислы полетела от Бура шифрограмма «с солдатским приветом»: «Прошу господина маршала поприветствовать от моего имени и от имени бойцов АК приближающуюся к стенам Варшавы Советскую армию и находящиеся в ее составе польские подразделения». Так, ни больше ни меньше. Бур предложил сотрудничество, «если вы укажете нам направление решающего удара на Варшаву и после того, как оснастите АК тяжелым вооружением» и принизил 1-ю польскую армию и ее дивизию им. Костюшки (назвав «польскими подразделениями») /Варшавское восстание –2017, с. 300 — 301/.

Да, 10 сентября 1 БФ начал давно подготавливавшуюся фронтовую операцию — наступление на Прагу. Воспользовавшись тем, что гитлеровцы ослабили свои ряды под Варшавой, перебросив часть танковых сил для спасения своих позиций у Сандомирского плацдарма, командование 1 БФ перегруппировало войска. В частности, вывело части 1-й польской армии с Магнушевского плацдарма, откуда была попытка в составе дивизий генерала Чуйкова идти к Варшаве по западному берегу Вислы, на восточный берег реки и включило их в состав сил, получивших приказ наступать в направлении Праги. Преодолевая упорное сопротивление, войска шли вперед. В рядах наступавших была и дивизия им. Тадеуша Костюшки из 1-й польской армии: политически для СССР проблему взятия Варшавы надо было перевести из международной в польско-польскую. 13 сентября Сталин приказал Г. К. Жукову вылететь в штаб 1 БФ, «разобраться с Варшавой» и выяснить возможность проведения частной операции форсирования Вислы войсками Берлинга/303/.

13 сентября гитлеровцы взорвали мосты через Вислу. 14 сентября Красная армия штурмом овладела Прагой. В тот же день командование 1 БФ доносило Верховному главнокомандующему, что «в результате пятидневных упорных наступательных боев 14.09.1944 штурмом овладели городом и крепостью Прага… Противник, используя сооружения варшавского укрепленного района, сильным огнем и контратаками оказывал упорное сопротивление наступающим частям, стараясь не допустить их продвижения в северо-западном направлении». Первыми вступили в Прагу воины-поляки. Дивизия им. Костюшки была в оперативном подчинении 47-й армии и действовала в составе 125-го стрелкового корпуса. 1-я танковая польская бригада вместе с 13-м самоходно-артиллерийским полком 14 сентября во второй половине дня была введена в боевые порядки польской пехотной дивизии и вела бой по очищению Праги от противника. В ходе борьбы выяснилось, что в составе вермахта в Праге против РККА сражались поляки, мобилизованные в Силезии и Познанском. Этих солдат, взятых в плен, бойцы «1-й дивизии тут же, на поле боя, основательно избили за то, что они поляки, а воевали [вместе] с немцами».

В Праге обнаружили приказ Бура без даты: «Большевики перед Варшавой… Большевистский враг встретится с такой же беспощадной борьбой, которая поколебала немецкого оккупанта. Действия в пользу России являются изменой Родине. Час польского восстания еще не пробил. Приказы советских приспешников аннулирую». Вот тебе и «солдатский привет»! Некоторые польские авторы пытаются уверить, что это гитлеровская фальшивка. Но что точно не фальшивка –12 сентября 1944 г. командование АК издало приказ: при вступлении Красной армии в Варшаву население должно сохранять безразличие, а АК, если будут разоружать, уйти в подполье. В армию Берлинга не вступать, польской армией ее не считать, но принять меры к ее разложению, оттягивать солдат от командиров. После войны, в 70-х годах ХХ века, узнали еще об одном сюрпризе, заготовленном для Красной армии.

Начальник штаба АК генерал Т. Пельчинский признавал смертельную угрозу польскому народу со стороны гитлеровской Германии: «Если речь идет об угрозах, то со стороны Германии мы видели большую, чем с советской стороны, во время войны и на будущее. Если бы Германия победила Россию, не было бы польского народа, было бы тотальное уничтожение». Тем не менее Пельчинский заявил: «Мы не хотели великих побед России, мы хотели великих побед Запада». Для вступивших в город частей Красной армии была бы приготовлена какая-то грандиозная провокация, которая бы вызвала международный отрицательный для СССР и Красной армии резонанс. На вопрос изумленного французского журналиста Ж. Ф. Стайнера, какая именно провокация, Пельчинский отвечать отказался: «Не удалось осуществить, не скажу»/304/.

В ночь с 15 на 16 сентября 1944 г., когда еще не вся Прага была очищена от гитлеровцев, была сделана попытка силами польских частей в трех местах форсировать Вислу. Удалось в одном месте. Четыре батальона, поддержанные 465 орудиями советской артиллерии, создали плацдарм в районе Чернякова. Прикрытие города и переправы от авиации противника осуществлялось двумя зенитными дивизиями, авиацией фронта и рядом других частей. «Вот когда было наиболее подходящее время для восстания в польской столице», — написал Рокоссовский/305/. Переговоры АК с фон дем Бахом о капитуляции были прерваны. Он, правда, «деликатничал» –чтобы поляки не вели переговоров с представителем СС, возложил их на вермахт-генерала Рора.

Десант на Черняков был, по мысли командования 1БФ, предтечей крупной операции, о которой 17 сентября Г. К. Жуков докладывал в Ставку ВГК: «Главные силы 1-й польской армии на ближайшее время будут иметь задачу захвата южной части Варшавы, ориентировочно от Аллеи 3 мая, Аллеи Иерусалимской до района Генрикув, и, закрепившись, провести в дальнейшем операцию на север, предположительно охватывая город с юго-запада»/306/.

Десант, однако, даже ценой огромных потерь –87%высадившихся –не смог закрепиться на левом берегу Вислы. Территориальный контакт с восставшими установить не удалось: гитлеровцы оттеснили отряды АК от берега. Рокоссовский, да и Штеменко, утверждают, что отряды АК под командованием шефа Кедыва Я. Мазуркевича (1896 — 1988), впоследствии долголетнего председателя Польского общества военных ветеранов (ЗБОВИД), специально отошли и пропустили туда гитлеровцев. Переправить тяжелую технику не удалось. Из-за мелководья у берегов не смогли подойти тяжелые понтоны для переправы артиллерии и танков. Действия артиллерии с восточного берега были ограничены или вообще прекращены– могло пострадать гражданское население. При проведении десантной операции был допущен ряд просчетов, вызванных в основном малым временем на ее подготовку. В частности, не была проведена тщательная разведка. Главным же было численное и огневое превосходство гитлеровцев на участках высадки десанта. Им удалось значительно увеличить там свои силы, отрезать очаги восстания от Вислы и полностью контролировать зеркало реки, возможность переброски подкреплений. Отрицательным фактором было и то, что многие солдаты, пополнившие редевшие шеренги, были необстрелянными, слабо обученными крестьянскими хлопцами, которые не знали городов, не ориентировались в них. Приданный польской армии для выправления положения полк Красной армии, офицеры которого имели опыт боев в Сталинграде, не успели передислоцировать с Магнушевского на Черняковский плацдарм.

Представитель генштаба Красной армии при 1-ой Польской армии Н. М. Молотков 22 сентября подал на решение Жукова донесение с выводами о причинах неуспеха операции и трудного положения войск, находившихся на западном берегу Вислы. 21 сентября гитлеровцы начали решительное наступление на позиции берлинговцев. Молотков писал: «1) Войска 1-й польской армии еще не научились форсировать крупной водной преграды и тем более не имеют никакого опыта в городском бою. 2) Чтобы овладеть городом Варшава в этих условиях, нужно, по крайней мере, выйти на форты западного укрепленного варшавского полукольца, которое составляет 30 км. На 30 км фронта потребуется минимум две дивизии, кроме того, для борьбы за город Варшава потребуется 6 — 7 дивизий. Итого нужно 8 — 9 дивизий. В то время [как] в 1-йпольской армии имеется три обстрелянных (1-я, 2-я, 3-я пехотные дивизии), не обстрелянная 4 ПД и одна кавбригада /кавалерийская бригада/. Всего четыре пехотных дивизии и одна кавбригада. С этими силами и малым опытом 1 ПА г. Варшаву взять не сможет. Ограниченность снарядов не позволяет решать атаку в лоб г. Варшавы с форсированием крупного водного рубежа р. Висла». Вывод Молоткова был таков: «Если не имеется сейчас достаточного усиления в силах и средствах 1-й польской армии, то желательно варшавскую операцию временно отложить, перейдя к прочной обороне на восточном берегу р. Висла». Жуков наложил резолюцию: «Берлингу приказано 22 сентября начать оттягивание всех подразделений с западного берега на восточный, где перейти к обороне»/307/.

На разборе операции, проведенной в армии, Молотков к числу причин, приведших к неудаче операции, отнес также: потерю внезапности операции; отсутствие непрерывного обеспечения наращивания сил с восточного берега; плохое управление войсками– командиры 8-го и 9-го пехотных полков не выехали со своими батальонами на западный берег Вислы; необеспеченность флангов, что позволило противнику выйти в тыл батальонам 8 ПП; слабая требовательность к большим командирам. К тому же один из командиров сдал, по сути дела, часть раненых солдат гитлеровцам/308/.

30 сентября З. Берлинг был освобожден от занимаемой должности командующего армией[22]. (Так совпало, что в этот же день был отправлен в отставку генерал Соснковский.)

Польские деятели времен войны обвиняли РККА (Сталина), что он не говорит точно, когда кончится война, когда Красная армия освободит Польшу, Варшаву. Почему не согласовывают с АК советские наступательные действия? Как уже упоминалось, ответ звучал, что на войне не все зависит от нас. Многое зависит от противника. Относительно возможности договориться с АК –был пример с освобождением Вильнюса. Эти же обвинения продолжают выдвигать и современные исследователи. Оказывается, что невнимательно прочитывают уже известные труды. Готовя десант на левый берег Вислы на помощь восставшим, «время и место высадки, план артиллерийского и авиационного обеспечения, взаимные действия с повстанцами– все было заблаговременно согласовано с руководством восстания, –писал Рокоссовский. — 16 сентября десантные подразделения польской армии двинулись через Вислу. Они высаживались на участках берега, которые были в руках повстанческих отрядов. На том и строились все расчеты. И вдруг оказалось, что на этих участках гитлеровцы. Операция протекала тяжело… А руководители повстанцев не только не оказали никакой помощи десанту, но даже не пытались связаться с ним. В этих условиях удержаться на западном берегу Вислы было невозможно… Вскоре мы узнали, что по распоряжению Бура-Коморовского и Монтера, части и отряды АК к началу высадки десанта были отозваны с прибрежных окраин вглубь города. Их место заняли немецко-фашистские войска. При этом пострадали находившиеся здесь подразделения Армии людовой: АК-овцы не предупредили их о том, что покидают прибрежную полосу. С этого момента руководство Армии Крайовой начало подготовку к капитуляции, о чем в архивах сохранился довольно богатый материал»/309/. Через неделю боев плацдарм был эвакуирован.

Олег предупреждал уже, что польско-немецкие переговоры об участи гражданского населения могут перерасти в переговоры об общей капитуляции.

Сталин положение на фронте под Варшавой продолжал считать неудовлетворительным. В беседе с послами 23 сентября он сказал о сложности с применением артиллерии: «Ввиду того что повстанцы находятся в различных районах Варшавы, советская артиллерия лишена возможности действовать против города», ибо создается опасность для гражданского населения.«Чтобы взять Варшаву фронтальной атакой, нужно переправить на другой берег Вислы тяжелые танки и тяжелую артиллерию, что очень трудно в нынешних условиях… Варшаву нужно будет брать обходным движением». От планов взятия Варшавы еще не отказывались. Прорабатывались новые варианты. 21 сентября от Рокоссовского и Телегина, члена военного совета фронта, Сталину поступил доклад о положении в Варшаве: вооруженных повстанцев — менее 4тыс., в 3-х изолированных районах. АК, АЛ, ПАЛ и КБ политической и организационной самостоятельности не утратили. Вооружены слабо. Единого военного руководства и политического единства нет. Командующий доложил, что отряды АК «никакой реальной силы в борьбе за Варшаву не представляют и рассчитывать на их сколько-нибудь существенную помощь нельзя». Население в бедственном положении. Оно не организовано и не вооружено, на вовлечение его в активную борьбу рассчитывать не представляется возможным». О советских По-2: «Помощь продолжаем». Запрос из Москвы делался в связи с непрекращающимися попытками командования прийти на помощь Варшаве. Ответ учитывал мнение запрошенного командующего АК Варшавы Монтера. Кто был автором учета числа оставшихся вооруженных повстанцев –не указано.

Попытки выйти к Варшаве с севера продолжались с локальными наступлениями и отступлениями сторон без существенных результатов[23]. В октябре Ставка пришла к выводу о необходимости их прекращения. Только 12 ноября 1944 г. последовал приказ войскам правого фланга 1 БФ перейти к обороне (операция «Багратион» была завершена 29 августа 1944 г.). Стало ясно: для достижения цели — освобождения Варшавы — необходимо стратегическое наступление.

5.26. Союзническая помощь варшавянам. Вопрос о сбросах оружия

Вопрос о сбросах оружия как форме помощи повстанцам стал тем оселком, который выявил противоречия между союзниками в польском вопросе, степень искренности в отношениях и в понимании союзнических обязательств. Помощь восставшим явилась одним из звеньев в цепи постепенного нарастания и открытого проявления англо-советских противоречий. «Лондонский лагерь», не поставив в известность советское командование, поднял восстание. Парадокс организаторов восстания: подняв антисоветское по сути восстание, уже 2 августа они стали обвинять Советский Союз в том, что тот не оказывает повстанцам помощи. Постепенно из Лондона от правительства и из Варшавы от командования АК и РЕН посыпались послания с просьбой о вооружении и помощи Черчиллю и Рузвельту, Папе Римскому и английскому королю, военным министрам и командующим родами войск, мэрам столиц союзников и общественным деятелям, взывали к совести культурных народов мира. Их перечень у министра иностранных дел Ромера занял 20 страниц печатного текста. Реакция одинаковая. Военные указывали на технические трудности, возможность колоссальных потерь и жертв, нарушения уже принятых планов. К тому же это означало вторжение без согласия СССР в сферу стратегических действий его армий и его политического влияния. Политики отвечали по канонам принятых в Тегеране решений.

Черчилль же не прочь был использовать в собственных интересах победу антисоветского восстания и приход в Варшаву правительства в эмиграции in corpore. Получив 2 августа воззвание о помощи из Варшавы, британский комитет начальников штабов 5 августа доложил правительству, что оказать поддержку Варшаве невозможно и нецелесообразно, послать запрошенную из Варшавы польскую парашютно-десантную бригаду не могут, поскольку в плане операций на Западе у нее иное предназначение (в Бельгии). Доводы военных были отброшены. У. Черчилль решил заработать политический капитал в «польском вопросе». Ф. Рузвельту на президентских выборах необходимы были миллионы голосов американской полонии.

В польской и эмигрантской литературе в пику СССР/России, который-де призвал варшавян восстать, а потом бросил их на произвол гитлеровцев, тиражируется тезис, что Черчилль гарантировал генералу Андерсу помощь восставшим и только он ее оказывал. Генерал Андерс подвел британского премьера, опубликовав их беседу 26 августа, во время пребывания Черчилля в Италии. Вот этот диалог. Черчилль: «Мы не были готовы к действиям над Варшавой, но в настоящий момент предпринимаем все, что возможно, чтобы помочь силами авиации». (Лукавил премьер, он уже стремился загребать жар чужими руками. После трех полетов с 16.08.1944 практически месяц не было английских сбросов над Варшавой.) Андерс продолжал: «У нас в Варшаве остались жены и дети, но мы предпочли бы, чтобы они погибли, чем остались под большевиками. Мы все предпочтем погибнуть в борьбе, чем жить на коленях». (Супруге Андерса в Варшаве ничего не угрожало, ее опекал немецкий полковник.) Черчилль со слезами на глазах изрекает: «Великобритания никогда вас не оставит. Никогда!.. Вы должны доверять Великобритании и Соединенным Штатам, которые вас никогда не подведут». Все! Никаких конкретных обещаний и обязательств. Не для ушей премьера и повстанцев известно другое высказывание Андерса: «Пусть сражаются, если дураки»/310/. Напомним, Андерс был против восстания и пенял Соснковскому, что тот его не запретил. Считал организацию восстания несчастьем, преступлением и предлагал отдать его организаторов под суд. Предложение генерала «забыли». Так и он не услышал предостережений премьера «по Тегерану» о необходимости переговоров о будущих границах Польши, хотя «подсластил» их обещанием, что Андерс будет на послевоенной мирной конференции. Но тот очень хорошо запомнил другое хвастливое заявление Уинстона: «И нужно понимать, что возможности Великобритании и Соединенных Штатов неограниченны… Для решительного удара, который мы нанесли немцам при захвате Европы, мы использовали едва две трети наших сил, добиваясь успехов, которые далеко превышают вклад Советов. Сталин должен понимать, что Сталинград перестал быть значительной победой, и то, что случилось во Франции, стало достижением более высоким». Западные исследователи отмечают, что замалчивание операции «Багратион», в ходе которой была освобождена территория, сравнимая с территорией всей Великобритании, и нанесен фашистским войскам сокрушительный удар, началось с момента ее проведения/310/.

Англичане первыми сбросили повстанцам оружие[24]. В ночь с 4 на 5 августа с баз в Италии был организован полет к Варшаве, повлекший потери. Из 14 самолетов не вернулось 4. На следующие рейды ставили добровольцев. Шли польские экипажи, потерявшие 30% своего состава. Всего английская сторона сделала 284 старта 198 самолетов. Потеряла — 27, 30 или 34. Сбросила 2 085 контейнеров. Повстанцы из них получили 793 (693), из сброшенных 577 тюков по назначению дошло 347 (180). В них находилось 1 523 автомата, 150 ручных пулеметов, боеприпасы/311/. Вскоре Черчилль заявил Сталину, что не может рисковать жизнью английских летчиков, помощь удобнее оказывать советским самолетам. К тому же у англичан собственные стратегические планы и задачи.

Лондонский третий том монографии «Польские вооруженные силы. Армия Крайова» дает наибольшее число английских сбросов –11 и 228 самолетов, так распределенных, чтобы доказать непрерывность полетов. Всего-де повстанцы получили 73 сброса на 104 т: 82,3 т — боеприпасы и вооружение, 21,7 т– продовольствие и лекарства. Плюс молитвенники и библии (с. 798 — 799). О том, что Варшавой оказывался, например, Минск-Мазовецкий, солидный фолиант умалчивает. Попадало ли в Варшаву вооружение, сброшенное на Кампиноскую пущу (лесной массив в 8 км на север от Варшавы) — вопрос спорный. Мемуаристы сообщают, что гитлеровцы устроили вокруг Варшавы и пущи кордоны, через которые и мышь не проскакивала.

Польский исследователь и публикатор Т. Стембош пишет, что сбросы в Кампиноскую пущу «в малой степени дошли до борющегося города». Он же, используя данные Ю. Гарлинского, опубликовавшего в Англии исследование о сбросах оружия на Варшаву, сообщает, что в первом полете из 14 самолетов только 3 провели успешные сбросы над Варшавой. Другие 3 сбросили свой груз над пущей. Следующий полет был 8/9 августа. Полетели 7 польских экипажей, доставивших контейнеры в Варшаву. 12 августа было 7 сбросов, 5 из которых подобрали повстанцы. Т. Стембош насчитал за два месяца 9 боевых вылетов. Непосредственно над Варшавой было 149 сбросов, из которых повстанцам досталось 44./312/. По другим сведениям, в августе на Варшаву и окрестности было выслано 159 самолетов, которые совершили 46 удачных сбросов. Из этого числа 25 сбросов непосредственно попало на Варшаву. В сентябре, 10-го, 13-го, 18-го числа, состоялось 3 полета, произведших 13 сбросов, из которых 7 удачных. Из них 5 непосредственно над Варшавой/313/. Сведения об английской помощи повстанцам, приводимые разными исследователями, как видно, различаются по датам, целям и итогам. Чаще всего на статистику влияют политические мотивы.

4 августа Черчилль победно сообщал, что «мы сбросим, в зависимости от погоды, около 60 т снаряжения и боеприпасов». Но как быстро изменилась его позиция. 10 августа он писал о «новой попытке доставить еще некоторое количество боеприпасов в Варшаву». 12-го: «Расстояние от Италии очень велико… Не сможете ли Вы оказать им (полякам — В. П.) еще некоторую помощь?»/314/.

В первую декаду августа (на документе нет даты: 6-го?) через британскую военную миссию в НКО СССР пришло письмо, в котором сообщалось, что комитет британских начальников штабов «вынужден был согласиться с тем, что британским военно-воздушным силам по многим причинам невозможно выполнять эту операцию». Вы лучше знаете, что происходит в Варшаве, поэтому «британские ВВС совершенно не будут пытаться производить сбрасывание с самолетов оружия в Варшаву и просят советский генеральный штаб срочно решить, может ли он выполнить просьбу польской нелегальной армии»/315/. Вскоре Черчилль заявит Сталину, что не может рисковать жизнью английских летчиков, что помощь удобнее оказывать советским самолетам. К тому же у англичан имеются собственные стратегические планы и задачи, что не позволяет отвлекать такое большое число транспортных самолетов. Черчилль из Италии продолжал бомбить письмами Лондон и Москву, сдабривая свою корреспонденцию шантажом и дезинформацией. Он писал Идену «из района Средиземного моря», куда он отправился 10 августа: «Без сомнения, это удивительно, что в момент, когда подпольная армия начала борьбу, Красная армия задержала свое наступление на Варшаву и отступила на некоторое расстояние. Для нее посылка пулеметов и боеприпасов в Варшаву требовала бы только ста миль полета»/316/. Сталину Черчилль направил очередное послание 12 августа: «Я ознакомился с печальной телеграммой из Варшавы от поляков, которые спустя десять дней все еще борются против крупных германских сил, разрезавших город на три части. Они умоляют дать им пулеметы и боеприпасы. (Именно в этом письме он продолжает: В.П..) Не можете ли Вы оказать еще некоторую помощь, так как расстояние от Италии очень велико?»/317/. На выражение «еще некоторую помощь» есть заявление Сталина Миколайчику, что он приказал сбрасывать варшавянам оружие. Есть его же сообщение послам, что «мы» делали первые сбросы, но неудачно, не зная точного расположения повстанцев. Есть слова Молотова 14 августа послам, что советская авиация сделала два сброса, но судьба их неизвестна. Есть глухие слова о помощи повстанцам без дат в мемуарах генералов и маршалов. И только маршал авиации С. И. Руденко, в 1944г. генерал, командовавший 16-й воздушной армией, дает цифры сбросов с датами — с 1 сентября по 1 октября 1944 г. — и со ссылкой на документ Центрального архива Министерства обороны с этими датами. Есть свидетельства разведки 9-й немецкой армии о советских сбросах, что они «усилились», и это касалось периода до 13 сентября 1944 г.

Фактическая позиция Черчилля относительно сбросов оружия и иной помощи повстанцам Варшавы (пошел на попятную и на месяц прекратил ее) вызвала бурную реакцию генерала Соснковского. В приказе по польским частям в связи с пятой годовщиной нападения Германии на Польшу он попомнил Великобритании ее предательство в отношении Польши в сентябре 1939 г. и действия в августе 1944 г. Он нападал на Черчилля, почему тот не направляет самолеты на Польшу с посылками для повстанцев. Для Соснковского аргументы, что половина самолетов или 40% не возвращаются на базу, были неубедительными: если у Англии тысячи самолетов –подумаешь, потеряла27!Взбешенный Черчилль потребовал отставки Соснковского с поста главнокомандующего. (Польские авторы предпочитают утверждать, что Миколайчик дважды требовал отставки Соснковского. К тому же это удобнее, чем говорить, что, может быть, Миколайчик пытался выполнить обещания, данные в Москве.)

13 августа публикуется уже упоминавшееся заявление ТАСС. Это был единственный в СССР документ, сказавший общественности о закулисных баталиях, разыгравшихся между союзниками в связи с Варшавским восстанием и оказанием ему помощи. В заявлении ТАСС, напомним, говорилось: в ответ на намеки газет и радио польского эмигрантского правительства, что «будто бы повстанцы в Варшаве находились в контакте с советским командованием, а последнее не оказало им должной помощи», ТАСС уполномочен был заявить, что «эти утверждения и намеки иностранной печати являются либо плодом недоразумения, либо проявлением клеветы на советское командование». Польские лондонские круги, ответственные за происходящее в Варшаве, не делали «никаких попыток заранее уведомить и согласовать с советским военным командованием какие-либо выступления в Варшаве. Ввиду этого ответственность за происходящее в Варшаве падает исключительно на польские эмигрантские круги в Лондоне»/318/.

13 августа в генштаб пришло очередное письмо от британских начальников штабов, которое извещало, что для повстанцев Варшавы «до сих пор имели место только чрезвычайно ограниченные операции по сбрасыванию с самолетов снаряжения и боеприпасов со стороны средиземноморских ВВС… Однако подобного рода операции довольно трудны и могут быть безрезультатными вследствие существующей неясности относительно районов, куда надо сбрасывать оружие». Долго объясняя («по многим причинам») английские трудности со сбросами, «британские начальники штаба ВВС сообщили американским начальникам штаба, что они не возражают против выполнения этих операций американцами из их баз в России, откуда они могут доставить полякам трофейное немецкое оружие на три тысячи человек. Повстанцы просят еще о бомбардировках некоторых особых объектов. Британские ВВС не могут осуществлять ночные бомбардировки. Поэтому британские начальники штаба считают, что единственная возможная помощь, чтобы провести точную бомбардировку этих объектов, может быть оказана со стороны русских тактических ВВС, выполняющих подобные операции с низкой высоты». Как видно, Англия вернулась к своей излюбленной тактике загребать жар чужими руками. Относительно же расстояний и американской базы в СССР можно сказать, что наступление Красной армии весной-летом 1944г. оставило ее в 800 км за линией фронта. К тому же германские люфтваффе разбомбили комплекс в Полтаве, Миргороде и Пирятине, который единственный мог принимать «летающие крепости», имея соответствующей длины взлетно-посадочную полосу и ее покрытие. На западе гитлеровцы не бомбили союзнические аэродромы, союзники не поверили советским предостережениям относительно маскировки и мер безопасности и понесли значительные потери. Шло восстановление порушенного. Восстановление взлетной полосы и аэродромного хозяйства только что завершилось. В литературе есть данные, что 10 сентября. И уже 11 сентября приняли американские «крепости», совершившие налет на военные объекты в Бельгии (поскольку это не помощь Варшаве).

Британские начальники штабов сообщили, что «поляки также просили о том, чтобы польские парашютные части были посланы из Италии и Англии. Эта просьба не может быть выполнена вследствие того, что выделение такого большого числа транспортных самолетов нарушило бы выполнение других задач. Кроме того, мы считаем, что потери при таком большом расстоянии были бы, несомненно, очень велики». 14 августа послание было передано Сталину и Молотову. 15 августа английский посол сообщил Молотову о телеграмме Идена, посланной ему по поводу сбросов, и об очередной просьбе о помощи повстанцам. Кларк Керр подчеркнул, что «премьер-министр и он (то есть Иден — В. П.) самым тщательным образом и с большим вниманием следят за этим делом». Посылка же к Варшаве британских самолетов может осуществляться, «как вы сами понимаете, лишь за счет операций по поддержке союзных десантов на юге Франции». Объем же помощи «является неизбежно малым по сравнению с затраченными усилиями»/319/. Надо было понимать, что у советского командования, по мнению британцев, уже намеченных задач и разработанных планов операций быть не должно. Вот так, нам трудно, у нас могут быть потери. К тому же мы держим второй фронт. Не важно, что у вас будут дополнительные потери в людях, летчиках и самолетах.

Признав неэффективность английских ночных сбросов («Количество сброшенного весьма мало»), союзники решили использовать дневные американские челночные полеты с посадкой на аэродромы в Полтаве и Миргороде. 14 августа посол США А. Гарриман потребовал у Молотова немедленного согласия на этот акт. По указанию Молотова Вышинский ответил в духе послания Сталина и решения ГКО (заявления ТАСС): выступление в Варшаве, «в которое вовлечено варшавское население, является чисто авантюрным делом, и советское правительство не может к этому приложить свою руку». Но советское правительство не может возражать против того, чтобы союзнические самолеты сбрасывали вооружение в районе Варшавы, это дело самих американцев и англичан. Однако советское правительство возражает «против того, чтобы американские или английские самолеты после сбрасывания вооружения в районе Варшавы приземлялись на советской территории, так как советское правительство не хочет связывать себя ни прямо, ни косвенно с авантюрой в Варшаве»/320/. У НКИД завязалась ежедневная переписка с послами. Наконец «нет» 16 августа сказал Черчиллю Сталин. («Нет» к потерпевшим бедствие самолетам не относилось.)

Сталин направил телеграмму Миколайчику и послание Черчиллю почти идентичного содержания с оценкой восстания как легкомысленной, безрассудной, ужасной авантюры, стоящей населению больших жертв. Советское командование не может и не должно нести ответственности за варшавскую акцию, поднятую без его ведома. При этом в телеграмме Миколайчику повторялось, что командование Красной армии получило приказ интенсивно сбрасывать вооружение в район Варшавы. (И его не отменяют.) Факт советских сбросов подтверждает разведка 9-й армии вермахта. Это же признают польский военный историк Т. Савицкий и английский историк Н. Дэвис.

В Лондоне и Вашингтоне неразбериха мнений относительно помощи восстанию продолжалась. Иден не верил информации из Варшавы. Черчилль нападал на министра пропаганды А. Д. Купера, почему пресса мало пишет о восстании. Н. Дэвис констатирует этот факт с комментарием, что английское общество вообще не понимает такого явления, как Варшавское восстание. Э. Стеттиниус, госсекретарь США, был сторонником помощи повстанцам. Объединенный комитет начальников штабов считал, что американская помощь «почти невозможна» и «операции такого рода должны проводиться в контакте с русскими». Один из начальников назвал восстание капитальной глупостью/321/. Рузвельт не хотел присоединяться к наскокам Черчилля. Он еле-еле позволил уговорить себя на коротенькое, в девять строчек, лояльное совместное послание Сталину от 20 августа. Как говорилось, он был связан президентской избирательной кампанией. Раздражать Сталина к тому же было опасно, вдруг он изменит мнение относительно войны с Японией. Советской стороне не понравилась апелляция к реакции мирового общественного мнения без знания фактов, «если антинацисты в Варшаве будут на самом деле покинуты».

Молотов, как обычно, был автором черновика ответа Сталина от 22 августа на совместное послание Рузвельта и Черчилля, того наиболее резкого послания с характеристикой восстания и его организаторов: «Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет известна… Каждый новый день используется не поляками для освобождения Варшавы, а гитлеровцами, бесчеловечно истребляющими жителей Варшавы». К политической характеристике Сталин добавил военную: «С военной точки зрения создавшееся положение, привлекающее усиленное внимание немцев к Варшаве, также весьма невыгодно как для Красной армии, так и для поляков. Между тем, советские войска, встретившиеся в последнее время с новыми значительными попытками немцев перейти в контратаки, делают все возможное, чтобы сломить эти контратаки гитлеровцев и перейти в новое широкое наступление под Варшавой. Не может быть сомнения, что Красная армия не пожалеет усилий, чтобы разбить немцев под Варшавой и освободить Варшаву для поляков. Это будет лучшая и действительная помощь полякам-антинацистам»/322/.

Больше Черчилль личных посланий Сталину по поводу помощи Варшаве не присылал.

Одновременно продолжалось выяснение проблем «вокруг Варшавы». 18 августа Молотов вызвал Кларка Керра и запросил ответ у Идена, было ли английское правительство предупреждено заранее о восстании в Варшаве. 18 августа документ был получен. Иден пространно объяснялся с извинениями. Признал, что согласия на призыв к восстанию в Польше не давали, что «слишком удалены от места действий для того, чтобы принять на себя ответственность за призывы, обращенные к полякам». И что это может быть эффективно осуществлено лишь в согласии с советскими властями. Но не преминул уколоть тем, что повстанцы уже две недели сражаются и это говорит о том, что восстание не было так уж плохо подготовлено, как вы утверждаете, и «оно уже является серьезным затруднением для немцев». Вы же сами призывали к восстанию и более активным действиям/323/. Вышинскому пришлось напомнить известную Лондону истину, что приказ о восстании был дан польским эмигрантским правительством до «призывов».

Пик схватки пришелся на 4 сентября, когда, как оказалось, синхронно заседали руководства Великобритании и Советского Союза. Британский военный кабинет, обвиняя СССР в отсутствии помощи Варшаве, грозился в качестве ответной меры наложить на Советский Союз, как теперь говорят, санкции: задержать все конвои с военными материалами для СССР. Правда, подобный шаг не решились сделать. Но Черчилль предложил Рузвельту направить американские самолеты на советские аэродромы без формального согласия Москвы. Поставить Сталина перед фактом и посмотреть, что произойдет. Рузвельт остудил коллегу. Он считал, что это плохо скажется на союзнических отношениях и дальнейшем ходе войны.

Черчилль нашел иной выход. 5 сентября 1944 г. военный кабинет Великобритании обратился к советскому правительству (наркому иностранных дел) с призывом «оказать всемерную помощь, которая может быть в его силах» населению Варшавы и «предоставить возможность для самолетов Соединенных Штатов приземляться с этой целью на ваших аэродромах». Оперировали они опять общественным мнением, духом союзнического сотрудничества. Тем, что «независимо от правильностей или неправильностей в отношении начала восстания в Варшаве, само население Варшавы не может нести ответственности за принятые решения».

Обращение запоздало. 4 сентября заседал ГКО, который вновь рассматривал вопрос о помощи варшавским повстанцам и, собрав все сведения о восстании и политической возне вокруг него, во многом пересмотрел свою позицию относительно восстания, что не исключило сохранения принципиальных оценок руководителей восстания. Сталин придерживался принципа: «лучшая и действительная» помощь полякам-антинацистам — действия Красной армии по освобождению Польши и Варшавы от гитлеровской оккупации. Сбросы Сталин считал малоэффективной помощью, сеющей ненужные иллюзии.

Отношение советского руководства к сбросам прошло три основные фазы. Первая декада августа — согласие на них: «Нам оружия не жалко». Как говорилось, есть сообщения о сбросах (неудачных!) в мемуарах наших маршалов и в документах правительства. Есть сообщение Молотова английскому послу 14 августа. Второй период — после 12 августа — стремление отмежеваться от организаторов восстания. Но и тут без дат сообщения о сбросах, направлении связных и разведчиков. И. Колос[25] ясно пишет, что их группа была не первой и их переброской интересовался сам командующий фронтом и их напутствовал.

Одновременно идут политические баталии между Сталиным и Черчиллем, который вынуждает присоединяться к нему и Рузвельта, занимавшего осторожную позицию. Недаром в определенных кругах польских историков-публицистов бытует мнение, что Рузвельт предал Польшу. В интервью Рокоссовского А. Верту (напомним — 26 августа 1944 г.) есть знаменательный пассаж: «Военная обстановка на участке к востоку от Вислы гораздо сложнее, чем вы себе представляете. И мы не хотим, чтобы именно сейчас там вдобавок находились еще английские и американские самолеты. Думаю, через пару недель мы сами сможем снабжать Варшаву с помощью наших низколетящих самолетов».

Вопрос о сбросах решался, видимо, не единолично. Каждый раз собиралось высшее советское руководство. Так было и 4 сентября 1944 г., ознаменовавшего начало третьего этапа. Поскольку вопрос в литературе недостаточно исследован, нельзя сказать, происходили ли изменения только под влиянием раздражения в связи с оголтелой антисоветской пропагандой на Западе и в самой Польше, к тому же в пятую годовщину начала Второй мировой войны, или под давлением союзников, просьб ПКНО, или они были связаны с подготовкой к непосредственному штурму Праги/Варшавы.

После заседания ГКО в ответ на письмо из Англии британскому правительству было направлено послание от имени советского правительства о Варшаве. Оно было по-прежнему жестким в оценке факта организации восстания без согласования с СССР: советское правительство уже сообщало британскому правительству свое мнение, что «за варшавскую авантюру, предпринятую без ведома советского военного командования и в нарушение оперативных планов последнего, несут ответственность деятели польского эмигрантского правительства… Никакое командование в мире, ни аонглийское, ни американское, не может мириться с тем, чтобы перед фронтом его войск было организовано в большом городе восстание без ведома этого командования и вопреки его оперативным планам. Понятно, что советское командование не должно составлять исключение». Послание по-прежнему утверждало, что лучшая помощь и наиболее эффективная– военные действия по разгрому гитлеровцев. Послание советского правительства отметало утверждение, что оно оказывает «недостаточную» помощь польскому народу, Варшаве. Только советские войска проливают кровь за освобождение Польши. Уже освобождено более четверти территории страны.

Позиция и действия Англии и руководства восстания противоречат духу союзного сотрудничества. Если бы британское правительство своевременно предупредило командование Красной армии о намеченном восстании, то дела с Варшавой приняли бы другой оборот.

Послание советского правительства аргументированно отвечало на обвинения британского и выражало уверенность, что только «правдивое изложение фактов о событиях в Варшаве даст полное основание для общественного мнения безоговорочно осудить авторов варшавской авантюры и правильно понять позицию советского правительства»/325/.

Именно в этом послании советское правительство, поставив вопрос о необходимости правдивого изложения фактов и информации обществу, предложило организовать беспристрастную международную комиссию для выяснения, по чьему приказу было начато восстание, кто виновен в том, что советское военное командование не было уведомлено о восстании заранее, проанализировать ход военных действий и т. д. Черчилль отказался, предложив все оставить истории и историкам.

Сбросы оружия, медикаментов, продовольствия — малоэффективная форма помощи. «Если вы, однако, сильно верите в эффективность такой помощи и настаиваете на том, чтобы советское командование организовало совместно с англичанами и американцами подачу такой помощи, то советское правительство может согласиться на это»/326/.

Молотов, вручив ответ советского правительства Кларку Керру, подтвердил, что терпящим бедствие союзническим самолетам будет и впредь оказываться помощь. Но в районе Варшавы идут непрерывные бои, и непредусмотренное появление несоветских самолетов «может вызвать печальное недоразумение, на что обращаю ваше внимание»/327/. (Примерно в эти же дни подобное произошло в небе над Югославией. Американские самолеты не определили советских, приняв их за немецкие. Обе стороны понесли значительные потери.) Поскольку в советском послании было упоминание о необходимости плановости в деле сбросов, английская сторона сразу выступила с планом организации дневной экспедиции… американских «летающих крепостей».

9 сентября советское правительство дало разрешение на челночные полеты американских «крепостей». Совершен был, однако, всего один «пропагандистско-избирательный» полет 18 сентября. 101 самолет (другие цифры –110, 107 или 80) с высоты 4–5 км сбросили 1 284 контейнера. Повстанцы получили 19. (Другие цифры: 15 и вплоть до нуля.) Остальное досталось вермахту и Красной армии –часть в 40 км от Варшавы. Сбито было два самолета (один самолет) Наблюдатели Красной армии подсчитали, что повстанцам достался 21 парашют, Красной армии-19., немцам-960. Далее у западных союзников пошли разговоры, что результат неэффективный, световой день сократился и т. д. Итоги пролета американцев, которого они так трепетно ждали, чрезвычайно расстроил Крайовый совет министров. Низы, в частности врач АК, парашютные сбросы союзников сочли не практической помощью, а красивым жестом/326/.

Командование 1 БФ переброску сражавшимся в Варшаве повстанцам оружия, боеприпасов, продовольствия и всего необходимого для продолжения борьбы возложило на авиацию 16-й воздушной армии и на 2-й польский полк ночных бомбардировщиков «Краков» (1-я польская авиадивизия была в оперативном подчинении командующего 16-й воздушной армии). Соответствующим авиаслужбам Красной армии загодя была дана директива переоборудовать более 580 самолетов По-2 (589) для прицельного сбрасывания грузов без парашютов с высоты 100– 150 м (а часто летали в 5 — 30 метров над крышами домов) на условленные сигналы с земли и по конкретным запросам. Для этого оказалось необходимым завезти с центральных баз немецкое оружие и боеприпасы, поскольку трофеи уже были собраны и вывезены, получить необходимый дополнительный бензин. Первый сброс с переоборудованных самолетов был проведен в ночь на 10 сентября. Всего советская авиация сделала 4 821 самолетовылет. 2 435 вылетов было произведено для сброса восставшим оружия, медикаментов и продовольствия, боеприпасов и т. д. 1 361 раз вылетали по просьбам повстанцев на бомбардировки объектов вермахта и штурмовые атаки, 925 раз — на охрану районов, занятых повстанцами, и на разведку для них. Сведения эти были направлены за подписью командующего 1 БФ Рокоссовского, члена военного совета фронта Телегина и начальника штаба Малинина непосредственно Сталину, настолько заинтересованному в получении конкретных данных о помощи повстанцам, что он дважды сам звонил К. Ф. Телегину, в частности 1 октября, и спрашивал, дает ли тот в своей информации материал, разоблачающий провокационную линию Бура в вопросах советской помощи Варшаве. 2 октября донесение о результатах акций было в Москве. О положении в Варшаве и Праге Сталин требовал доклады дважды в сутки. В сборнике 2016 г. имеются документы о том, что Бур уже с 10 — 11 сентября «уменьшал» размер и значение советских сбросов, которые КРМ 16 сентября признала «достаточно серьезными». Так и шло. Рокоссовскому: «Поддержанные сбросами прошлой ночи, мы продолжаем сражаться». В Лондон о том же сбросе Бур-Коморовский писал: «Даже незначительные сбросы…» Крайова рада министров (КРМ) также не удержалась и приняла положение: «Наша печать должна отмечать, что благодаря действиям нашего правительства удалось получить помощь союзников (для КРМ это всегда значит „западных союзников“ — В. П.), следует отмечать значение этой помощи, противопоставлять ее медлительности России». Очень не нравилось руководителям «лондонского» подполья, что советские сбросы «значительно улучшили настроение среди солдат и гражданского населения, стремление выжить и оптимистический массовый психоз». Это процедил Бур. Пытались «лондонцы» даже уверять, что советские самолеты просто привозят английские дары.

Советская авиация очистила небо над повстанческими районами от вражеской авиации. Польские авиаполки обеспечивали поддержку подразделений 2-й и 3-й польских дивизий, которые делали попытку переправы на левый берег Вислы с целью захвата плацдармов и установления прямых контактов с восставшими. Они же оказывали поддержку наступления 47-й армии в междуречье Вислы и Нарева.

Помощь варшавянам сбросами оказывалась по 1 октября включительно, со дня объявления о капитуляции — только продовольствием. «Русский архив» в томе документов о работе тыла Красной армии также приводит донесение командования 1 БФ Сталину от 02.10.1944, но под заголовком «Об отпуске материальных средств польскому правительству для снабжения войск в Варшаве и населения Праги». Вот некоторые позиции того, что сбросили повстанцам: пушку 45 мм и к ней 300 снарядов (пушку на Жолибож доставляли в разобранном виде), 156 минометов, к ним 37 216 мин, ружей ПТР 505, к ним 57 640 патронов, автоматов 1 378, карабинов, винтовок — 2,3 тыс., более 3 млн. патронов различных типов, 36 тыс. гранат двух типов, полтонны медикаментов, средства связи, продовольствие — 131 211 кг. Для населения Праги отпустили 268 730 кг продовольствия/328/.

Подавляющее большинство сбросов, как уже говорилось, доходило до повстанцев (по полученным «квитанциям», сведениям выходцев из Варшавы и спискам оружия и боеприпасов, сданных повстанцами гитлеровцам при капитуляции восставших). Донесение Сталину дает сведения и о том, что артиллерия 1 ПА вела огонь на подавление огневых средств и живой силы противника в интересах повстанцев, а зенитные части прикрывали огнем повстанческие районы от налетов вражеской авиации, о помощи в переправе бойцов АЛ из Жолибожа на правый берег.

15 сентября Рада едности народовой обратилась к Рузвельту, Черчиллю и Сталину с благодарностью за сбрасывание с советских самолетов оружия и продовольствия и прикрытие города с воздуха, которые «оказали большую помощь Варшаве». В письме, 19 сентября переданном в НКИД Кларком Керром, содержалась просьба продолжить снабжение солдат внутренней армии (АК) и постоянное воздушное прикрытие и бомбардировку скоплений военных объектов немцев.

Итоговые данные о помощи союзников повстанцам в литературе и различаются, и фальсифицируются. Культовая книга «Польские вооруженные силы», том третий, «Армия Крайова», сообщала в 1950 г.,что сбросов оружия, продовольствия и лекарств с Запада было 73, получено 104 т. Советских сбросов было от 50 до 55 т, в том числе 15 т продовольствия. Правда, признавала, что почти все сброшенное попало в польские руки. Но не преминула добавить: «Советские сбросы не могли иметь большого влияния на результаты борьбы, но способствовали в определенной степени усилению и продолжению сопротивления повстанцев». Американский пролет не критиковали, напротив, возносили. «Barykada Wolnoṡci»28 сентября иронизировала: «Впали в телячий восторг». «Biuletyn Informacyjny» 18 сентября опубликовал статью «Самый большой сброс». Газета ППР уточнила: забыли прибавить, что достался немцам.

Эффективность английских сбросов составляла, по разным оценкам, 35–54%, общий вес — 52 (61,3,88) т, американских — 20%. Остальное досталось, как уже говорилось, немцам и советским войскам. По сведениям Р. Назаревича, бывшего повстанца, бойца Армии Людовой, затем работника органов госбезопасности Польши, а впоследствии видного историка движения Сопротивления, внутренние подсчеты дошедших сбросов, сделанные на 30 сентября 1944 г. командованием АК показали: советские сбросы — 150 т оружия и боеприпасов (советского и немецкого производства), английские — 86 т, американские — 16 т). Лондонское издание по истории АК, авторы которого имели эти подсчеты, дает, тем не менее, приведенные выше цифры, которые непрерывно тиражируются в Польше, да и в России. Английский историк Н. Дэвис подтверждает цифру в 150 т, которую уже в 1944 г. назвал А. Гейштор. Андерс, конечно, пишет, что западные сбросы превышали советские.

Сбросы варшавянам для советской авиации были не менее опасны. Она тоже теряла людей и самолеты. Справка 16-й воздушной армии о сбросах в ночь на 14 сентября сообщает, что летало 85 самолетов группами по 2 — 3 самолета. Было произведено 282 самолетовылета по 3 целям. На подавление средств ПВО — 19, на спецзадания –263. Налетано было 526 часов. Перечень сброшенных заказов показывает, что упор заказчики делали на продовольствии. Его было сброшено 29 838 кг. Боеприпасы подали по двум адресам: 1 200 гранат и запалов к ним,68 240 винтовочных патронов. Не выполнили задачи по метеоусловиям 3 самолета, потерпели аварию 2 самолета. За ночь было израсходовано значительное количество боеприпасов на подавление ПВО, на полеты –10 522 кг горюче-смазочных материалов /328/.

Всего же советские авиаторы 9-й ночной бомбардировочной авиадивизии под командованием полковника К. И. Рассудова сделали, повторим, 4 821 самолетовылет. В том числе на сбрасывание грузов– 2 435, из них польские летчики –553 полета. (В литературе есть цифра 700 вылетов.) Всего в операции участвовало 589 самолетов/329/. Разноголосица относительно сбросов продолжается по сей день. Даже только что вышедшая на русском языке книга Э. Дурачинского уверяет, что до 18 сентября — пролета американских «крепостей» — помощи повстанцам не было почти никакой, лишь 10 самолетам удалось сбросить груз на Варшаву. Составители сборника документов о Варшавском восстании 2016 г. приводят данные современного польского историка К. Коморовского. Он пишет, что с 4 августа по 21 сентября с баз Италии на Варшаву стартовали 199 самолетов (94 польских и 105 союзников). В результате 23 операций из 87 сбросов Варшава и Кампиноская пуща получили 58 или неполные 50 из 230 т сброшенного груза. Самолеты США сбросили 1 170 контейнеров, из которых повстанцам досталось 28 или 25%.

Есть сведения, что АК не выдавала Армии людовой оружия, сброшенного с английских самолетов, а после 13 сентября –не разрешала разжигать костры для получения грузов, сбрасываемых советской авиацией. На Жолибоже, где отношения АК и АЛ были достаточно конструктивными (что не исключало стремления АК подчинить себе АЛ) и где воевал член партийной тройки Зенон Клишко, каждая организация снабжала себя сама. «Когда авиация (английская — В. П.) стала сбрасывать вооружение, то командование Армии крайовой отказалось поделиться английскими грузами, заявляя: „Это нам прислали, вы ждите советских грузов“. Начиная с 13 сентября, ввиду того что грузы сбрасывались исключительно советской авиацией, был установлен официальный распределитель. 1/3 сброшенного получала Армия людова, а 2/3– Армия крайова. Солдатам командование АК заявляло, что отдает 50%вооружения подразделениям Армии людовой. На самом же деле отдавало только треть. Точно таким же образом распределялось продовольствие»/330/. Повстанцы на Жолибоже получили из советских сбросов 350 ППШ, 122 противотанковых ружья, 32 миномета 50 мм, боеприпасы и иное вооружение. «Командование АК умышленно ограничивало предоставление АЛ и ПАЛ продовольствия, боеприпасов и оружия, тем самым сохраняло за собой численный перевес, руководство восстанием и администрацией». В этих же целях оно ставило отряды АЛ на самые опасные участки, сохраняя собственные кадры. Польские объективные исследователи констатируют, что руководство восстанием в первую очередь сдавало гитлеровцам те районы, где сильно было влияние АЛ. Возвращаясь к сбросам, следует сказать, что зачастую грузы брали те организации, в расположение которых они упали. Ликвидация дефицита в боеприпасах позволила наносить ощутимые удары гитлеровцам. Так, 17 сентября разведотдел 9-й армии вермахта доносил в штаб армий «Центр»: «В районе Жолибожа наступление вдоль набережной, несмотря на сосредоточение всех имеющихся сил и вооружения, вследствие сильного фланкирующего огня из многоэтажных домов на Данцигской площади и восточной части Висленской улицы, а также из-за огня прямой наводкой противотанковых пушек и 122-мм орудий с восточного берега Вислы, успеха не принесло». Этот новый фактор в восстании — прямое взаимодействие восточного и западного берегов Вислы — был не единичным фактом, а почти будничным, опасным для АК и вермахта. 18 сентября в донесении в «Центр» — те же стенания: «В Жолибоже воля к сопротивлению у повстанцев в связи с атаками Красной армии и снабжением по воздуху существенно укрепилась. Наше наступление не продолжается»/331/.

К нерешенным в историографии проблемам отношений руководства повстанцев и командования Красной армии принадлежат вопросы о связи с восставшими. Касательно связи у историков имеется крайне ограниченный круг документов и мемуаров обеих сторон. Они сообщают прямо противоположные факты, взаимно оспариваемые. Но посылай хоть 15 парламентеров, все равно это было уже после начала восстания. Рокоссовский говорил Роле-Жимерскому: «Не было никогда никакого контакта, и представитель Бура не приезжал в Ставку». Достоверно известно, что реальная связь с 3 августа проходила из Варшавы в Москву и в штаб 1 БФ через Лондон и английское посредничество. Обратный маршрут тот же. Быстроты и оперативности он не обеспечивал, а в результативности исследователям еще предстоит разбираться. Исследования доказали также, что в Варшаве до половины сентября не действовала ни одна радиостанция, находившаяся в контакте (связи) с советским или польским штабом на восточной стороне Вислы. В то время как в тылах Красной армии действовало 20 тайных радиостанций АК, связанных с лондонским центром. В том числе 6 на территории СССР/332/. Если внимательно читать донесения разведчиков и офицеров связи из Варшавы в штаб Рокоссовского, то чаще, кажется, в результате «террористических актов», взрывов, «отстрелов» погибали их радисты. Охотились за ними и польская, и немецкая сторона.

8 сентября и сразу после занятия Праги через Вислу были переброшены офицеры –связные с оборудованием для установления связи. С разрешения генштаба Рокоссовский сообщил в штаб АК код своей рации. Связи, звонка не было. Бур утверждает, что советскому командованию были даны координаты кабель-колодца на Праге, по которому можно было позвонить в штаб АК. Сообщили о кабеле в такой форме, что, дескать, Рокоссовский должен представиться Буру-Коморовскому. От повстанцев был передан код. Получили радиограмму из центрального района. Привычный сценарий: код иной. (Сталин говорил 16 октября 1944 г. Черчиллю, что «не слышал от Миколайчика ни одного слова благодарности по адресу Красной армии, которая освобождает Польшу. Миколайчик… думает, что русские нанялись к нему». ) От советских разведчиков-связистов командование АК требовало политических полномочий на ведение межгосударственных переговоров, хотя по польскому же статусу они сами таких прав не имели. Относительно устойчивы связи были с середины сентября с Жолибожем: обмен радиодепешами, курьерами, корректировщиками огня и сигналами для сбросов. Но аспект «связь» предстоит изучать, пока он не обеспечен документами.

Шум, поднятый союзниками вокруг помощи восставшим объясняется их собственными политическими и военными «заботами». Рузвельту нужны были на выборах в США голоса поляков-избирателей. Черчиллю — дополнительный политический капитал в лагере эмигрантского правительства, а возможно, и угодное ему правительство в Варшаве. На послание Сталина от 22 августа 1944 г. ни Рузвельт, ни Черчилль не ответили. Не в их интересах было усиливать напряжение. Рузвельта к тому же беспокоили долгосрочные перспективы войны. Нужна была помощь СССР в войне с Японией. В Британии более беспристрастные государственные мужи вроде лорда Бивербрука считали, что нечего распространять антисоветские слухи, а «трагедия Варшавы в том, что русские столкнулись с неожиданной и серьезной неудачей у самых ворот города из-за подхода тех самых бронетанковых дивизий, которые пропустили поляки… Но каковы бы ни были причины трагедии, дружба с Россией для нас гораздо важнее, чем будущее англо-польских отношений»/333/.

В сентябре английские самолеты только трижды посылались к Варшаве: военный кабинет пришел к заключению, что оказание помощи Варшаве с воздуха «с военной точки зрения является неоправданным». Так что проблему они тихо спустили на тормозах. Черчилль, однако, решил еще лично переговорить со Сталиным, урегулировать тревожившие его вопросы появления Красной армии в центре Европы и на Балканах. Он напросился на приглашение в Москву.

5.27. Капитуляция восстания. Его итоги

Летне-осеннюю кампаонию 1944 г. Красная армия завершила с внушительными военными и политическими успехами. Была восстановлена довоенная государственная граница страны. Враг был изгнан с ее территории. С одним исключением– ему не дали уйти с юга Прибалтики, блокировав 500-тысячную группировку вермахта, 30 дивизий, не позволили ринуться на помощь немецким войскам в Восточной Пруссии или под Варшаву, и медленно ее добивали. Медленно потому, что не удалось полностью перекрыть ее контакты по морю. К осени 1944 г. она уменьшилась до 200 тыс. Остатки ее капитулировали 8 мая 1945 г. /334/. В августе — начале сентября были выведены из войны союзники Германии Румыния и Болгария, установлены контакты с партизанами Тито в Югославии. Подписала капитуляцию Финляндия. Началось освобождение от немецко-фашистской оккупации союзных стран –Польши и Чехословакии.

Положение Красной армии и СССР оставалось, тем не менее, сложным. В основном политически, престижно. Надо было спешить: союзнические войска на Западе уже вступили в пределы Германии. Хотя их главнокомандующий генерал Эйзенхауер сообщил в марте 1944 г. советскому командованию, что не будет брать Берлин, исключить этот факт было опасно. На военное командование оказывалось сильное политическое давление. Да и сам Д. Эйзенхауэр высказывался недвусмысленно. Он писал Б. Монтгомери, британскому командующему: «Если у меня будет возможность взять Берлин, я его возьму». Эту же мысль высказал Рузвельт Черчиллю: «Если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять».

Война близилась к концу. Но нельзя было на последнем рывке к Берлину необдуманно рисковать, ошибиться. Но и затягивать войну было опасно. Хотя Геббельс выдвинул и осуществлял теорию большой лжи, не без основания было бахвальство гитлеровцев возможностью выхода на фронт нового «победоносного», «секретного» чудо-оружия. В рейхе были на подходе к завершению работы по ракетам, по атомной бомбе и радиоактивному газу. Усовершенствовались самолеты-снаряды, бившие по Лондону, фактически предшественники баллистических ракет. Гитлеровские войска на восточном фронте продолжали ожесточенное сопротивление. На западном то и дело «подставлялись», давая англо-американским войскам двигаться на восток. Вообще надо было поспешать не спеша, используя всю мощь страны, превзошедшей Германию по производству боевой техники.

Однако появилось в советской армии новое психологическое явление, которое надо было учитывать и купировать точностью действий и их материально-техническим обеспечением. Вот как написал об этом писатель-фронтовик Даниил Гранин: «У нас была мечта взять Берлин, отомстить за все поражения, окружения, за пленных; за четыре года, украденных из жизни, за погибших, поторжествовать, подняв свой флаг над развалинами Рейхстага. Всю войну мечталось. Но когда приблизились к границам Германии, появилось и другое– уцелеть, добраться домой, война выиграна, теперь хорошо бы не подставиться»/335/.

Сталин положение под Варшавой продолжал считать неудовлетворительным. Прямое форсирование в черте города — сомнительным: «Висла –серьезная преграда». К тому же, по донесению К. К. Рокоссовского и члена военного совета 1 БФ К. Ф. Телегина, при непосредственных боях за город рассчитывать на помощь военных отрядов не представляется возможным: отряды АК «никакой реальной силы в борьбе за Варшаву не представляют, и рассчитывать на их сколько-нибудь существенную помощь нельзя». Донесение К. К. Рокоссовского и Г. К. Жукова доказывало, что еще не восполнены потери Красной армии в ходе операции «Багратион» и последующих боев (в дивизиях по 3 — 3,5 тыс. солдат и т. д.).

29 сентября Сталин писал Рузвельту: «В настоящее время советские войска заняты ликвидацией прибалтийской группы немецких войск, висящей над нашим правым флангом. Без ликвидации этой группы нам невозможно продвигаться вглубь Восточной Германии». Идентичное послание было направлено Черчиллю. Впоследствии планы были видоизменены (и группировка изменилась). Перед советскими войсками в отношении этой группировки были поставлены ограниченные задачи: удерживать, не допуская их прорыва и переброски для подкрепления войск в Германии, обессиливать боями, сужать занимаемую территорию.

В Варшаве, по сообщениям советских разведчиков, Олега в частности, во второй половине сентября руководство АК, средние и даже низшее слои организации, раздирали противоречия по военным и политическим вопросам. Делегатура не могла больше сдерживать роста сочувственных настроений в отношении Красной армии, которые появились среди повстанцев и росли среди горожан, несмотря на пропагандистскую работу информационного ведомства Яна Жепецкого (1899 — 1983). Даже Монтер-Хрущчель направил военному министру М. Кукелю послание: «Докладываю, что члены руководства штаба Бура, как главные инициаторы преждевременного начала восстания, потеряли доверие армии и общества и с ними не следует считаться»/336/. Монтера за его склонность поменять Бура на Ролю-Жимерского объявили сошедшим с ума– не выдержал-де психологического напряжения. Несмотря на периодические контакты, бои продолжались. 27 сентября пал Мокотув. Остались центр города и Жолибож.

Положение населения Варшавы становилось все трагичнее. 28 сентября гитлеровцы выступили с очередной инициативой переговоров. Дескать, люди Баха заботятся о положении и судьбах населения, оказавшегося во фронтовом городе. (26 сентября заявило о себе Повстанческое демократическое соглашение.)

Капитуляция вела за собой проблему легализации. Когда 9 — 10 сентября в РЕН и КРМ решали, что восстание находится на той стадии, когда его следует прекратить, обсуждали проблему легализации перед немцами, все было просто: надо сохранять кадры и преемственность. Поэтому постановили, что легализуется один Янковский, возьмет на себя ответ за организацию восстания. Остальные министры, органы делегатуры, политические партии уйдут в подполье. Естественно, объявят внутри страны, что виноваты Россия и ПКНО. Вне страны– Россия и западные союзники. Когда после освобождения Праги Красной армией зашла речь, что надо легализоваться перед Советами, решили предстать перед ними уже существующей властью и продолжать одновременно против них борьбу, заранее определив, кому идти «в лес». Легализации придать громкое политическое звучание, но ограничив тем кругом лиц, которые уже «засветились». Во всяком случае, Монтеру из-за угрозы интернирования не надо идти приветствовать большевиков. Срочно были приняты меры, чтобы опубликовать все принятые законы, завершить выработку устава управления городом и — о, новые времена! — официально поинтересоваться у ППР, войдут ли ее представители в состав городской рады. 28 сентября, обсудив положение в городе, КРМ решила, что когда фон дем Бах усиленно навязывает контакты, а представитель АК поехал на переговоры, когда до полудня не замечено никаких продвижений войск Рокоссовского, легализация властей г. Варшавы не является актуальной. Тем более, что восстание выполнило свою моральную и политическую задачу. Хотя контакты с немцами проходили в традициях дипломатического этикета, взаимной вежливости, признания героизма повстанцев, польской стороне было заявлено, что обстрелы и наступление на их позиции не прекратятся до момента подписания акта о капитуляции. Бур сообщил 29 сентября на заседании КРМ, что особенно интенсивно немцы собираются атаковать Жолибож. Они не прервут переговоров и дадут польской стороне время для обсуждения ситуации с Лондоном. Но на 30 сентября уже был намечен первый день выхода гражданского населения из Варшавы. (Эмигрантское правительство согласие на капитуляцию уже дало, а девять генералов из Лондона ее «рекомендовали». )

Видя неудачу для своих целей восстания, а с другой стороны — подвижки в консолидации политических сил на левом фланге, настроения горожан и даже в своих рядах, положение в Варшаве — руководство АК приняло решение принять предложение фон дем Баха о капитуляции и уйти вновь в подполье. Новым руководителем делегатуры и политическим куратором подпольных военных сил был определен С. Корбоньский. Усилились работы по укрытию будущих арсеналов: закапывалось оружие, предпринимались меры по безопасному хранению основных архивов в Варшаве, вывозу из города важных архивных документов последнего периода. Рассматривались вопросы о безопасном вывозе денег из Варшавы. В итоге были закопаны «на будущее» 1 500 млн. злотых. Не были забыты и личные финансовые интересы руководства подпольем и восстанием. Чинам делегатуры выдали жалованье по февраль включительно. Не были забыты и сотрудники и члены РЕН.

Уже приняв эти решения и практически договорившись с фон дем Бахом о капитуляции, был предпринят политический маневр с элементами шантажа, который должен был представить перед миром виновником капитуляции восстания Россию. Дав уже согласие на капитуляцию, 30 сентября Миколайчик направил Сталину послание: «В этот последний, трудный час я обращаюсь к Вам, чтобы Вы дали приказ о немедленных операциях, которые выручили бы гарнизон Варшавы и освободили столицу. Генерал Бур обращается с таким же призывом к маршалу Рокоссовскому». Бур писал: «Если Варшава в течение трех дней не будет занята Красной армией, если мы не получим немедленной поддержки авиацией, а также интенсивного огня артиллерии по ранее указанным целям, то можно не удержаться и в этот срок».

30 сентября обманными сведениями командования АК и военной силой гитлеровцев заставили сдаться Жолибож, наладивший связи и сотрудничество с правым берегом Вислы. Здесь после трехдневной артиллерийской подготовки против повстанцев были двинуты войска. Гитлеровцы одержали «блестящую» победу. Бах 30 сентября доносил Гиммлеру: «Сегодня 19-я танковая дивизия, усиленная двумя полками, в двухдневных тяжелых боях захватила три четверти Жолибожа. В результате моих переговоров с генералом Буром польский комендант Жолибожа капитулировал… Пленных 800, убитых 1 000, эвакуировано населения 15 000». «Достойная победа» — танковая дивизия и два полка пехоты регулярной, профессиональной армии против 1 800 человек, многие из которых впервые в жизни взяли в руки оружие. Правда, вооружены они были для повстанцев прилично и дрались отчаянно. В том числе разведчики сообщили, что «находившийся в составе АК взвод русских военнопленных (22 чел.) беспредельно храбро дрался и весь погиб в боях с немцами». (В ряде документов говорится, что русский отряд был при АЛ. Или их было несколько?) После боев у повстанцев еще остались: противотанковая пушка, противотанковые ружья (52), пулеметы (106), минометы (25), огнеметы (2), не говоря об автоматах (405), винтовках (495) и пистолетах (90), гранатах, полутонне взрывчатки, сотнях тысяч патронов (467тыс.) и другом военном снаряжении/337/ Бур_-Коморовский просчитал силы наступавшие на Жолибож несколько иначе: пехотная дивизия, две артиллерийских дивизии и батальон танков..Но тоже несопоставимые цифры. Но повстанцы приняли бой!.

Оставался непокоренным центр города — Средместье. Но и он был обречен сложить оружие.

Германская сторона стремилась скорее закончить этот «цирк», «театр» с Варшавой. Переговоры о капитуляции протекали в «дружественной» обстановке». Олег (И. А. Колос) сообщал в отчете о «командировке» в Варшаву, что «руководство АК приняло решение потребовать от всех офицеров присяги на беспрекословное выполнение всех приказов АК, независимо от их содержания, а также отдало распоряжение признавать документацию только за подписями представителей АК».

Армия людова, ее командование и бойцы, а также Объединенные демократические силы были против капитуляции. Против них начались ранее не наблюдавшиеся (открыто) «эксцессы», вплоть до физических расправ. Единства в АК не было по-прежнему. Поэтому велась усиленная пропаганда как со стороны АК, так и вермахта и СС. Польский историк Ч. Мадайчик писал, что согласие Гитлера на переговоры в сентябре 1944 г. сопровождалось более успешной пропагандой, чем в 1943 г. Ее лейтмотивом было– союзники бросили Польшу. Немецкая печать выражала «сочувствие» полякам. Превозносила великодушие позиции Гитлера в отношении повстанцев. Распускались слухи, что немцы заключили перемирие с Англией и США и начинают совместную войну против СССР. Что советские войска покинули Прагу. (Отчасти верно, Красная армия двинулась дальше. В Праге оставлены были в основном польские части.) Гитлеровцы намекали, что у повстанцев будет возможность повернуть оружие против России. И все это во имя монтирования польско-немецкого фронта против СССР, вбивания клиньев в отношения между СССР и западными союзниками. Наконец, для организации для себя лучших условий вожделенного (сепаратного) мира/338/.

На переговорах о капитуляции с представителями АК и гражданских организаций (Красного креста, Главного опекунского совета и г. Варшавы) гитлеровцы стремились обеспечить себе условия спокойного тыла и заполучить союзника в проведении новой «умной» политики, основу которой должно составлять снижение уровня репрессий. Майор СС Фишер — представитель фон дем Баха — 28 сентября 1944 г. «по-товарищески» сказал людям Бура, что по его мнению и мнению многих немецких офицеров, включая также генерала Баха, мы (то есть АК) должны понять необходимость разумного окончания варшавского «безумства», а также не мешать немцам использовать все свои силы на варшавском направлении для борьбы с «общим врагом– большевиками». Ему вторил генерал Рор: «Польские политические деятели достигли цели, которую они ставили– известности… Что бы [вы] ни утверждали, господа, но рано или поздно мы пойдем вместе против большевиков»/339/.

Идею эту пространно развил в своем отчете о восстании однофамилец переговорщика губернатор Фишер. Это он предлагал начать в Польше «умную политику»: «Европейская идея получила широкое распространение среди польского народа. Но до сих пор поляки постоянно озабочены тем, что им не достанется места в этой объединенной Европе (фашистской Германией объединенной –В. П.). Если сейчас им дать надежду на то, что в этой новой Европе они смогут жить в соответствии со своими правилами и традициями, то именно сейчас в генерал-губернаторстве можно будет добиться наибольшей заинтересованности подавляющего большинства польского народа в проведении этой германской политики»/340/.

Западные державы перед подписанием акта о капитуляции восстания наконец признали за Армией крайовой права комбатантов, чтобы не подводить солдат АК под расстрел.

2 октября 1944 г. Бур-Коморовский направил в Штаб Верховного Главнокомандования шифрограмму: «02.10.1944 было подписано соглашение о прекращении боевых действий в Варшаве. В 20:00 2 октября прекращаются немецко-польские военные действия на территории столицы. Выход отрядов из Варшавы с оружием на правах комбатантов с целью сложить оружие за стенами города: одного полка — 4 октября в 8:00, остальных подразделений — в течение дня 5 октября. Гражданское население по мере возможности обеспечено заботой, но, увы, при массовой эвакуации». Офицеры могли сохранить личное холодное оружие (bialа broṅ bocznа). Польскими формированиями посчитали все отряды, практически подчиненные командующему АК с 01.08.1944 до дня подписания соглашения. Надзирать за пленными в лагерях будут немцы, а не представители других национальностей. АК обязалась выдать всех пленных и интернированных немцев. Представители вермахта обязались не преследовать военнопленных (=АК) за военную и антинемецкую политическую деятельность, нелегальное прибытие в Польшу до, во время и после лагеря. Признать их чины и звания, документы, псевдонимы.

К жителям Варшавы не будет применена коллективная ответственность. Они не будут преследоваться за деятельность во время восстания в органах власти и администрации, за участие в боях и военной пропаганде, за их политическую деятельность до восстания.

Немецкое командование дало обязательство приложить старания, чтобы обеспечить сохранность (!) оставляемого в городе общественного и частного имущества. «Технические» статьи предусматривали разборку баррикад, охранные мероприятия и т. д. руками спецгрупп АК /341/.

Подписали соглашение фон дем Бах, СС-обергруппенфюрер, генерал полиции и, по уполномочию генерала дивизии Коморовского (Бура), дипломированный полковник К. Иранек-Осмецкий (Ярецкий) и дипломированный подполковник З. Добровольский (Зындрам).

Официальное коммюнике, опубликованное 02.10.1944 в «Biuletynie Informacyjnem» объясняло вынужденность капитуляции отсутствием помощи, нехваткой продовольствия, вооружения и боеприпасов. Заявление сопровождалось громкими фразами о выполнении долга до конца, о роли Польши в общей борьбе и о том, что союзники всегда могут рассчитывать на Польшу.

Бур-Коморовский, вкусив в ставке фон дем Баха американских гостинцев, сброшенных с «летающих крепостей», выяснив, что их общий предок получил шляхетство в XVI веке, оговорив права офицеров АК в плену, последовал в привилегированный лагерь. Генерал Бах предлагал кузену оказаться в нейтральной стране без захода в лагерь военнопленных, но Бур решил разыграть спектакль с пленом –близостью судеб со своими подчиненными. И последовал в лагерь в персональном поезде Баха в обществе пяти высших чинов АК, адъютантов и денщиков для переноса багажа. В поезд погрузли и машину, на которой Бур приехал в ставку фон дем Баха. Буру был выдан персональный опекун — группенфюрер СС Фогеляйн, муж сестры Евы Браун, любовницы/жены Гитлера, по совместительству — его старый сослуживец по австро-венгерской армии и соратник по конным скачкам. Знаменательный конец для главнокомандующего вооруженными силами эмигрантского правительства! Правда, не успевшего вступить в свои права (по показаниям «свидетеля» Баха на судебном заседании).

Когда Бур оказался в Лондоне и в 1946 г. польские формирования распустили, он остался без военных должностей. Пару лет числился премьер-министром «правительства в изгнании» (1947 — 1949), затем членствовал в разных советах, считался автором мемуаров «Аrmia podziemna» (Londyn, 1951). Фактически последние 20лет своей жизни находился на иждивении жены и существовал на деньги, которые графиня зарабатывала шитьем штор и гардин на заказ.

Члены Рады едности народовой и Крайового совета министров вышли из Варшавы 7 октября. Гражданские власти схоронились под Варшавой в Прушкове. Окулицкий, которому Бур передал свои полномочия, с потоком выселяемого населения вышел из Варшавы, соскочил на ходу с эшелона, увозившего «цивилей», и ушел в Радомско-Келецкий округ создавать новое командование АК. Оставшимся в живых повстанцам заплатили по 4 тыс. злотых, то есть 10 долларов или по 15 центов за день восстания (две месячных ставки солдата АК). Чины делегатуры, получив жалованье по февраль 1945 г. включительно, фонд помощи себе увеличили до 8 тыс. долларов. Министры официально получили зарплату по декабрь.

Окулицкий объяснял причины, почему повстанцы АК (скорее ее руководство) пошли в плен: после пяти лет борьбы трудно снять мундир; верили, что Германия скоро падет, они смогут перейти в польскую армию на Западе и с ней возвратиться в Польшу, обеспечив переход власти в стране в руки «легального» правительства; опасались, что деконспирированные, они подвергнутся аресту (интернированию) советскими военными властями, НКВД, по опыту Вильно, Львова и Люблинщины. К тому же держали плохо понятое «слово чести» — выполнять приказы командования и условия капитуляции. В итоге в плен пошло 15 378 человек (есть иные цифры с учетом женщин-военнопленных). Среди них 922 (942) офицера,6 генералов, почти весь штаб АК, как уже говорилось, во главе с главнокомандующим. Женщины-члены АК могли не идти в плен и слиться с гражданским населением. Но 1 037 женщин-офицеров и подофицеров разного ранга ушли в плен.

«Уточнения» в подписанном соглашении гитлеровцы начали делать с первых же дней. За исключением привилегированного генеральского лагеря, Гиммлер, вопреки декларированному и подписанному соглашению о соблюдении конвенций о военнопленных, приказал в лагерях пленных АК-овцев создать условия концлагерей: «Быстрее помрут»/342/.

От советского предложения переправить повстанцев на правый берег Вислы командование АК отказалось. Переправились только бойцы Армии людовой из Жолибожа: условия капитуляции не гарантировали безопасность солдатам АЛ. (Пытались 40 человек, достигли правого берега 27.) Поэтому отряды АЛ были расформированы. Им было приказано покинуть Варшаву с гражданским населением и продолжить борьбу в партизанских отрядах. Очевидцы свидетельствовали, что гитлеровцы выискивали среди пленных АЛ-овцев. Признавшиеся бесследно исчезали.

За 63 дня авантюры Армии крайовой заплатили жизнями сотни тысяч людей. Цифры пострадавших в литературе приводятся различные. Полностью уточнить их вряд ли представится возможным. Дадим по сведениям губернатора Фишера. Убито 16 тыс. бойцов АК. Ранено 20 тыс. (находилось в госпиталях — 15 тыс. человек). В плен было взято 15,3 тыс. Военный историк Т. Савицкий дает цифру в 17 443 члена АК. С ним солидарен Р. Назаревич –более 17 тыс. Потерь других военных организаций не приводят. Известно только, что потери АЛ — примерно 500 человек убитыми и ранеными, что при защите Старого города погибло варшавское командование Армии людовой– Б. Ковальский и четыре члена штаба. В руководстве АК был ранен только начальник штаба Пельчинский. Как сказано, он в восстании потерял единственного сына, в могилу которого на Повонзках завещал после смерти захоронить свою урну.

Гражданское население потеряло 180–200 тыс. человек. «Если не более, под развалинами не сосчитать», — отмечал губернатор Фишер в отчете начальству. Ныне Варшавский институт национальной памяти снижает цифры польских потерь. В частности, жертв в Варшаве среди гражданского населения было не менее 150 тыс., считает институт. В начале сентября из города ушло 50 (или 55– 65, 111) тыс. человек. Все оставшееся население после восстания гитлеровцы выселили. Только через лагеря Прушков и Урсус было пропущено 363 318 человек. Вопреки условиям капитуляции 87 250 человек было увезено на работы в Германию. 68 707 человек оказались в концлагерях. Остальные расселены в разных районах генерал-губернаторства/343/.Это исследование историков. Губернатор Фишер в отчёте о восстании дает иные цифры: через Прушков и Урсус было пропущено 350617 беженцев., из которых 347 488 были направлены далее. Конкретно на работы в рейх отправлено 810 человек, как нетрудоспособные 147752 размещены в округах Варшава, Радом, Краков. Отпущены как больные 25926. Остальные 150 тысяч с лишним где? В городе на левом берегу было от 720 тыс. жителей, какова судьба «излишков»?

Город по приказу Гитлера продолжали методически стирать с лица земли. Награбленное — вывозить. Ценности, по приказу Гиммлера — оставлять для его ведомства. По подсчетам экспертов, приведенных польскими авторами, 34,5% всех потерь Польши в годы Второй мировой войны приходится на Варшаву (Ч. Мадайчик). Есть в печати и бо́льшие цифры — 70% /344/.

Данные о потерях 1 БФ в августе-сентябре 1944г. под Варшавой в источниках и публикациях несколько различаются. Но они уточнялись. Однако во всех отчетах это сотни тысяч. По публикации «Гриф секретности снят», советские войска 1 БФ, в августе-сентябре пробившиеся к Варшаве (Праге), потеряли 171 808 человек (иные данные — 166 808 человек). 1-я польская армия — 6 757 человек. Потери 8-й гвардейской армии, форсировавшей Вислу южнее Варшавы и пытавшейся не только удержать плацдармы, но и наступать в направлении Варшавы, составили в августе 35 649 человек. 1-й Украинский фронт потерял122 578 солдат. Погибли 256 летчиков и других членов экипажей союзной авиации из 2 472 участвовавших в полетах на Варшаву, в их числе было 637 поляков.

Германские потери по убитым и раненым были сообщены начальству одни: 9 722 немца и 222 иностранца. Сидя в польской тюрьме, «свидетель» Э. Бах назвал другие: убито 10 тыс., ранено 9 тыс., пропало без вести 7 тыс. Историк Я. Заводны пишет о 34 тыс. потерь. Оставшиеся в живых каратели были награждены специальными варшавскими медалями. На руководство посыпались «железные кресты». Бах-Зелевский получил рыцарский крест. Не удалось получить за Москву, куда он в 1941 г. заранее был назначен командиром войск СС, не удалось увидеть себя в Первопрестольной, хоть за Варшаву получил награду. Рейнефарт к кресту получил еще дубовые листья. Как же– это была первая после краха под Сталинградом громкая победа германского оружия.

2 октября командовавший германскими силами в Варшаве обергруппенфюрер СС фон дем Бах-Зелевский доложил в Берлин, что восстание в городе подавлено и повстанцы сложили оружие. 3 октября радио и газеты Германии объявили: «Повстанческое движение в Варшаве подавлено. После многонедельной борьбы, приведшей к почти полному разрушению города, остатки восставших, покинутые всеми, прекратили сопротивление и капитулировали».

2 октября 1944 г. заместитель начальника генштаба Красной армии генерал А. И. Антонов предложил сообщить Д. Р. Дину, главе американской военной миссии в СССР, что «в связи с прекращением сопротивления польских повстанцев дальнейшие операции по сбрасыванию продовольственных грузов в Варшаву нецелесообразны». Молотов наложил резолюцию: «Согласен. 04.10». 21 ноября 1944 г. британской военной миссии также было сообщено: опыт сбрасывания грузов самолетами британских ВВС над польской территорией показал, что значительная часть этих грузов попадает в руки немецкой армии и незначительная часть — в руки так называемых партизан, которые враждебно настроены к Красной армии и фактически ведут вооруженную борьбу с ней. В связи с этим «генеральный штаб Красной армии дать свое согласие на полеты британских ВВС для сбрасывания грузов над польской территорией не может»/345/.

Восстание 1 августа — 2 октября 1944 г. явилось высшим взлетом движения Сопротивления в Польше. Это и безрассудная, ужасная, отчаянная акция политических сил, которые в борьбе за власть в стране, в борьбе за свои интересы поставили на карту судьбу миллионного города и его жителей. Двойственный характер восстания влечет за собой прямо противоположные оценки до сих пор. Руководители восстания боролись за власть в стране, повстанцы –за освобождение столицы от нацистских оккупантов, за национальное освобождение.

В первое же воскресенье после подписания акта о капитуляции газета «Правда», орган ЦК ВКП (б) /КПСС, в недельном международном обозрении в спокойном тоне вынесла вердикт: восстание в Варшаве понесло поражение потому, что было начато преждевременно. Журнал «Война и рабочий класс» (впоследствии переименованный в «Новое время») дал объективную, содержательную, также спокойную статью, рассказавшую о ходе восстания, за подписью «участника восстания» без имени («инженер Д.»), объясняя: поскольку его семья осталась в Варшаве.

Итоги Варшавского восстания — сотни тысяч человеческих жизней и превращенный в руины город. Посол Э. Рачинский, будущий президент Польши в эмиграции и почти единственный из действующих лиц описываемых событий, доживший практически до конца ХХ века (1891–1993), писал: «Говорят, что восстание вызвало подъем духа, что открыло миру глаза на притязания Москвы на нашу независимость, и — несмотря на это, разум содрогается, отказывается принять эти гекатомбы людей и гибель материальных благ и духовных ценностей как неизбежную необходимость».

Была ли у Красной армии возможность взять Варшаву в августе-сентябре 1944 г.? В 1944 г. авторитетные лица и органы –начальник генштаба сухопутных войск Германии генерал Г. Гудериан, британский комитет начальников штабов, упоминавшиеся уже Иден, Соснковский, Кукель, Миколайчик, даже Окулицкий — считали, что прибытие немецких подкреплений и сопротивление гитлеровских войск не позволило Красной армии взять Варшаву. «Неверно предположить, — писал Окулицкий в декабре 1944 г. в докладе для Лондона о восстании, — что советские войска не заняли Варшаву потому, что хотели уничтожения центра польской независимости. Правдой же является, что 4 и 5 августа Советы проиграли собственную битву за Варшаву». В отчете президенту в эмиграции С. Рачкевичу он писал, что «говорить „восстание“– это неверно. Эти события — варшавская битва». В ответ на обвинения Советским Союзом Армии крайовой в бездействии нужен был поступок, иначе советские обвинения в глазах мира получили бы обоснование и подтверждение. Операция «Бужа» как локальное явление не могло выполнить эту роль (Волынь, Вильно, Львов), важнейшим центром АК была Варшава, полагал он, и там нужно было дать бой. Это он писал в декабре 1944 г. На процессе 16 руководителей польского гражданского и военного подполья (Окулицкий, Янковский и др.) в июне 1945 г. Окулицкий признавал, что политически восстание было авантюрой. Окулицкий в письме-показании Берии не признавал никаких объективных факторов, приведших к поражению восстания, и считал, что в этом повинны «политические причины, а не военное руководство, и если сделана политическая ошибка, то за нее отвечают те политики, которые не урегулировали отношений с СССР»/347/.

Бур в 1945 г.[26]) соглашался, что прибытие немецких подкреплений (кстати, снятых с фронта на Западе!) не позволили Красной армии взять Варшаву. В 1965 г. Бур-Коморовский захотел объяснить свои деяния в 1944 г. и вещал, что АК хотела не борьбы против СССР, а «создания русским определенной преграды, чтобы они выложили свои карты. Было бы величайшим политическим нонсенсом, если бы борьба с Германией переродилась в борьбу с Россией. Мы хотели бороться с Германией и одновременно выяснить отношение России к нам. Хотели своими действиями освободить столицу, отомстить немцам, дать доказательство желания борьбы». Забыв, что утверждал ранее, Бур заговорил об опасении спонтанного взрыва и провокации коммунистов и заключил, что они хотели «через борьбу войти в оперативный контакт с Красной армией. Речь шла о выяснении отношения России к АК». Бур явно забыл основные положения «Бужы» с ее теорией «двух врагов».

«Реабилитируют» Красную армию военные историки. Правда, иные польские из конъюнктурных соображений бывает, что разворачиваются на 180º (Т. Савицкий). И только генерал В. Андерс, признавая, что восстание «в условиях, в которых оно началось, является безнадежным», считал, что в начале августа Красная армия могла взять Варшаву. Гитлеровские танковые дивизии могли задержать, но не помешать освобождению Варшавы.

Немецкая сторона (генерал Х. (Г).Гудериан, начальник штаба сухопутных войск Германии) сочла, что она одержала победу. Генерал допустил слабину. Говоря об этой «бессмысленной бойне», он прибавил, что восстание, по мнению советской стороны, началось преждевременно. Губернатор Фишер в отчете властям о своих заслугах в подавлении восстания ситуацию, создавшуюся на фронте под Варшавой, счел величайшей заслугой вермахта: «Удалось на протяжении нескольких месяцев удерживать большевистские армии на восточном берегу Вислы и одновременно подавить крупнейшее в польской истории восстание в Варшаве, что является крупнейшим военным достижением… Достигнута бесспорная победа германского оружия». Фишер сделал вполне обоснованные выводы о причинах поражения восстания (плохая организация, недостаток вооружения и боеприпасов, слабые силы, отсутствие поддержки страны и т. д., а главное –отсутствие связи и согласованности действий восставших с Красной армией). Фишер был убежден, что у восставших с самого начала не было шансов на успех.

Губернатор счел, что поражение восстания — это поражение Великобритании и «в конце концов, поражение Сталина». Фишер запустил пропагандистскую бомбу о тактике Сталина, направленной на уничтожение польской интеллигенции, «которая в основном и боролась на стороне АК», убежав, по его же словам, уже из города. В августе, вопреки традиционным воззрениям, по словам Фишера, «широкие слои населения Польши были готовы отказаться от этого принципа (антирусизма –В. П.) и заключить союз с большевиками из тактических соображений, так как некоторые надеялись таким образом уничтожить германское господство». После восстания «поляки теперь твердо поняли, что даже из тактических соображений им не стоит ставить на русскую карту». Для взращивания этих мыслей оккупационные власти, как мы видели, приложили максимум усилий. Фишер понадеялся, что наконец-то удастся договориться с поляками о польско-немецком союзе, если вести «умную политику».

Предоставляем читателям судить о понимании сложившейся ситуации Фишером: «Широкие массы населения Польши по внутреннему убеждению не стремятся к уничтожению существующей в настоящее время на этой территории (т. е. в Польше –В. П.) германской власти». Процитируем, в чем, по губернатору, заключалась «умная политика», кроме снижения уровня репрессий. Повторим: «Европейская идея получила широкое распространение среди польского народа. Но до сих пор поляки постоянно озабочены тем, что им не достанется места в этой объединенной Европе. Если сейчас им дать надежду на то, что в этой новой Европе они смогут жить в соответствии со своими правилами и традициями, то именно сейчас в генерал-губернаторстве можно будет добиться наибольшей заинтересованности подавляющего большинства польского народа в проведении этой германской политики»/348/.

Сталин полагал и сообщил об этом Б. Беруту, что в условиях современной войны (т. е. Второй мировой) восстания бессмысленны и не имеют перспектив. Крупные города, по его мнению, можно брать только путем охватывающих маневров. В декабре 1944 г. в беседе с генералом де Голлем он настаивал: Красная армия «не была готова начать немедленное наступление на Варшаву»/349/. Маршал Рокоссовский спустя десятилетия писал, что пройдя от исходных рубежей до 600 км, «необходимо было время на пополнение и подготовку войск, подтягивание тылов». Маршал Г. К. Жуков, проведя свое исследование, пришел к выводу: «Я установил, что нашими войсками было сделано все, что было в их силах, чтобы помочь восставшим, хотя повторяю, что восстание ни в какой степени не было согласовано с советским командованием» /350/.

Ставка (и ГКО) трудами и кровью бойцов и офицеров Красной армии в итоге добилась выполнения директивы от 27 июля 1944 г. Трудности, которые им пришлось преодолеть, показывают, что гитлеровская Германия и в конце 1944 г. была грозным противником. Дополнительную задачу — взять левобережную Варшаву — выполнить не удалось. А после 5 октября не имело смысла прерывать (или срывать) подготовку к январскому наступлению 1945 г. Поляков в развалинах города Варшавы не было. В эти сроки был сделан основной задел подготовки в новому стратегическому наступлению, в результате которого в январе 1945 г. за неполных две недели Красная армия смела гитлеровскую оккупацию Польши.

Итоги Варшавского восстания и попыток освобождения города –повторим — почти полмиллиона человеческих жизней и превращенный в руины город. Многие публицисты, в основном польские, обвиняют советского лидера в том, что советские войска не штурмовали город в период восстания. Их слова зачастую подхватывают и российские ученые. Не заглядывая в документы и отечественные труды, рассуждают на тему, что СССР (Сталин) пассивно относился к восстанию в Варшаве, сам не помогал и не позволял англичанам. Моральная ответственность за это, а значит, и за гибель людей, прямо возлагается на Верховное Главнокомандование и персонально на Сталина. Это нетрудно– он личность неоднозначная, одиозная. Однако не Сталин замыслил восстание. В 1944 — 1945 гг. определяющими для советского руководства были геополитические соображения. Восстание, направленное против этих соображений, не соответствовало государственно-политическим интересам Москвы. Для СССР в боях за Варшавский регион была заключена не только судьба Варшавы, но судьба самой Польши, судьба успеха советского наступления на Берлин, в конечном итоге — судьба победы над нацистской Германией. Но варшавянам Сталин помощь все-таки оказал, отмежевавшись политически от организаторов восстания. И директиву о взятии города издал. При научном подходе мы должны констатировать, что ответственность за гибель сотен тысяч варшавян и гибель города несут те польские политики, которые отдали приказ начать восстание, не согласовав своего решения с сиюминутными возможностями советского командования, с его оперативными планами.

В. Гомулка, секретарь ЦК ППР, в 1944г. назвал провозглашение восстания «провокацией», «преступлением», «преступной изменой, которую совершило руководство АК во главе с графом Буром-Коморовским в отношении собственных солдат. Не борьба за Польшу и свободу народа побудила командование АК начать восстание. Горы трупов героических защитников Варшавы реакция рассматривала только как… средство захвата власти вопреки воле народа». В сентябре 1980 г. он повторил: «Убеждения, что главную вину за трагедию Варшавы несут руководители „лондонского лагеря“, я не изменил… Стою на этом по сей день. Никогда не принимал лживый тезис, что виноваты не те, кто разжег пожар, но те, кто его не смог потушить»/351/.

Попытка польских политиков ценой жизни сотен тысяч людей навязать СССР свои условия игры, сделав Польшу преградой на пути осуществления планов Кремля по завершению разгрома фашизма, была обречена. Сталин, решая задачи обеспечения послевоенной безопасности советского государства от возможного, как тогда считали союзники, повторения германской агрессии, а также превращения страны в великую державу, вряд ли мог допустить, чтобы к власти в Польше пришли антисоветские силы, готовые на сопротивление и войну с СССР. Но у него для этого были иные инструменты достижения цели.

Претендентов удержать СССР, не пустить его в Европу появилось в 1944г. уже немало. Черчилль писал Идену: «Очевидно, мы приближаемся к пробе сил с русскими»/351/.

Как в 1944 г. западные страны были, по существу, не заинтересованы в судьбах Варшавского восстания и в правде о нем, таковыми они остались и спустя десятилетия. «Тема чуждая для англоязычных читателей», –повторим, признает историк с берегов Темзы. Студент, пожалуй, самого известного специалиста Британии по новейшей истории, он слыхом не слыхивал до приезда в Польшу о Варшавском восстании. Не более были посвящены и власть имущие. При президенте Польши Лехе Валенсе решили с помпой отметить 50-летие восстания. Пригласили глав европейских государств. Средства массовой информации должны были отреагировать на деяния власть предержащих. И тут случился конфуз. Президент ФРГ Роман Херцог был уверен, что речь идет о восстании в еврейском гетто Варшавы в 1943 г. и заговорил о нем. Еле-еле удалось как-то замять скандал. Подобную ошибку совершило большинство западных СМИ: Guardian, Reuters, NBCNews и др. Даже Euronews провозгласил, что «восстание в гетто» продолжалось 63 дня и завершилось гибелью 200 тыс. польских евреев/353/.

В славящем хоре к 50-летию восстания прозвучал диссонансом голос Адама Беня, единственного тогда жившего члена былого Крайового совета министров. В интервью газете «Zycie Warszawy» (dodatek «Niedziela», 30 — 31.07.1994) он сказал, что тогда, летом 1944 г.,был убежден, что «те, кто принял решение, были компетентными, мудрыми. Оказалось, однако, мудрости им не хватило, ибо восстание не достигло ни одной из поставленных целей. Не достигло военной цели, ибо не победило немцев и не освободило Варшаву от их власти. Не достигло также политической цели, ибо не возвело на трон в столице польского государства и не противопоставило Люблинскому комитету и России независимое и суверенное польское правительство, реализующее на свободной польской земле польские государственные интересы. Уже этого достаточно, чтобы со всей убежденностью сказать, что оно было ошибкой». Борьба солдат и повстанцев, продолжал Бень, «была бесполезной, и напрасными стали все понесенные жертвы».

Варшавское восстание — сложное и многоплановое явление. Это и политическая провокация, военно-политическая преступная авантюра центро-правых сил, которые подняли его под флагом благородных идей во имя собственных интересов. Варшавское восстание –это борьба за власть в стране между двумя лагерями антигитлеровского движения Сопротивления, что определило отсутствие политического единства восставших, даже при достигнутом военном. Варшавское восстание– героическая борьба повстанцев и помогавшей им части варшавян против нацистских оккупантов. Эта вторая сторона восстания действительно подпадает под определение Сейма 1994 г. В восстании с самого начала присутствовала и далее все более выходила на первый план его антисоветская направленность. Это вело к сознательному несогласованию действий организаторов восстания с действиями Красной армии и с силами, которые стояли за союз с СССР. Несогласование действий повстанцев с Красной армией было основной причиной поражения восстания еще до того, как оно началось. Решение задач, стоявших перед Польшей, путем восстания, как оказалось, соответствовало позиции не всех социальных и классовых сил страны. В частности, выяснилось, что оно не соответствовало позиции крестьянства. Пророчество Ровецкого сбылось: крестьянство, БХ, не пошло на борьбу против СССР, не поддержало восстания АК. Это вторая основная причина его поражения. Недостатки вооружения, боеприпасов, малочисленность выступивших и т. д. –важны, но второстепенны. Разнородность сил, принявших участие в восстании, их целей и различия в их классовых, политических, в том числе внешнеполитических ориентирах — привели к тому, что в ходе восстания в Варшаве сформировался альтернативный центр государствообразующих политических и военных сил. «Лондонскому лагерю» не удалось единолично овладеть городом. Проблема эта не изучена, замалчивается в польской литературе. Но каждый новый шаг сторонников КРН и ППР к объединению и укреплению их рядов приводил к очередному предложению гитлеровцев командованию АК прекратить восстание. И повышению на градус их надежд на достижение соглашения с польскими правыми силами. Когда появилась теоретическая и, думается, практическая возможность помощи восстанию извне, командование АК сдало восстание. Можно согласиться с выводами Я. Жепецкого, четвертого руководителя вооруженного «лондонского» подполья, впоследствии научного работника Института истории ПАН: «Капитуляция восстания была чем-то большим, чем простым прекращением борьбы в Варшаве. Было это сломом определенной политической концепции» с ее не менее символичным знаком — походом в плен верховного главнокомандующего вооруженными силами «лондонского лагеря»/353/.

Только 12 ноября 1944 г. командующий 1-м Белорусским фронтом получил директиву Ставки о прекращении наступательных действий и о переходе к жесткой обороне. 26 ноября 1944 г. последовала директива о подготовке и проведении Варшавско-Познанской операции.

5.28. После восстания, советско-англо-польские переговоры. Черчилль и Миколайчик в Москве (12 — 19 октября 1944г.). Еще одна попытка создания Правительства национального единства

Испрошенная Миколайчиком на переговорах в Москве отсрочка не внесла изменений в его позицию. Об этом свидетельствовал меморандум, который 29 августа 1944 г. лондонцы направили правительству СССР.

Меморандум пространно повествовал о демократии, выборах в Конституционный сейм, принятии новой Конституции, выборах президента, социальных реформах, «основанных на декларациях и принципах, сделанных в период оккупации представителями народа внутри страны и польским правительством за границей». Писал о восстановлении польско-советских дипломатических отношений, заключении соглашения с СССР «в целях совместного проведения войны против Германии и заложения основ длительной польско-советской дружбы после войны» на принципах суверенитета и невмешательства в дела друг друга. Выдвигал требование, чтобы правительство (понимай: «лондонское») немедленно могло приступить к выполнению административных функций на освобожденных польских территориях. Но ни слова не говорил о ПКНО –фактически существовавшей власти в Польше. О реконструкции польского правительства после освобождения Польши по-прежнему утверждал, что его на равных началах будут образовывать людовцы, Стронництва народове, ППС, Стронництво працы и ППР –прежнее 4+1.

Прежним было и неприятие «линии Керзона»: Польша, у которой не было Квислинга[27], не может выйти из этой войны уменьшенной территориально. Фактически меморандум требовал Львов и Вильно –«главные центры польской культурной жизни и источников сырья». К тому же «окончательное установление польско-советской границы на основе этих принципов будет сделано Конституционным сеймом в соответствии с дипломатическими принципами». При этом меморандум настаивал на расширении территории Польши за счет германских земель на севере и западе, выселении с этих земель всех немцев и участии Польши в оккупации Германии, требовал немедленного освобождения и репатриации всех арестованных и интернированных польских граждан, как в Польше, так и в СССР. Далее автор меморандума спохватился, что еще идет война, и поэтому продолжил: «Ведение войны и общее руководство всеми делами, касающимися польских вооруженных сил, перейдет в руки польского правительства, которое создаст с этой целью военный кабинет». В компетенцию последнего, в частности, будут входить: а) проблемы, связанные с общим ведением войны; б) польско-советское военное сотрудничество; в) сотрудничество с Британией; г) сотрудничество с другими союзными странами; д) объединение всех вооруженных сил Польской республики/337/.

Советское правительство переслало документ ПКНО, поскольку поставленные вопросы касались польско-польских дел и проблемы, в нем затронутые, могут быть решены только самими поляками. ПКНО на заседании 15 октября постановил не принимать решения в силу того, что комитет не упоминался в меморандуме, т. е. не признавался, «кроме того, предложенный способ реорганизации правительства не является для них приемлемым».

В Польше представитель руководства людовцев К. Багиньский 30 августа 1944 г. вел переговоры с ППР о приезде Миколайчика и создании правительства, ибо людовцы в стране считали, что премьер должен как можно быстрее прибыть в Варшаву. Рада едности народовой придерживалась того мнения, что сначала надо достичь компромисса с СССР, а затем лидерам эмигрантского правительства явиться в Польшу в сопровождении представителей западных держав. Однако для Миколайчика приезд на Родину отошел на задний план в связи с очередным кризисом в эмигрантском правительстве, вызванным его переговорами с СССР и ПКНО. Переговоры прервались. Однако при поддержке Англии и США Миколайчик, как единственное лицо, вернее представитель, той партии, с которой хотят и могут разговаривать Москва и Люблин, удержался на своем посту, а в отставку был отправлен под давлением Англии генерал Соснковский. На его место назначили генерала Т. Бур-Коморовского. Бур, находившийся в плену, не мог приступить к своим обязанностям, и освободившееся кресло занял фактически, а впоследствии и официально, В. Андерс.

Попытки Миколайчика договориться с ППР, КРН и СССР усилили разногласия в «лондонском лагере», обострили отношения между сторонниками премьера и остальными группировками. Об этом свидетельствовала уже дискуссия по меморандуму между Миколайчиком, руководством ВРН (представившим свой проект), Рачкевичем, Соснковским и др. В спор включились делегатура, Рада едности народовой и командование АК, которым был послан документ. 29 августа Бур сообщил мнение командования АК: меморандум– капитуляция перед Россией, все предложенные мероприятия рассчитаны на добрую волю Советов, без гарантий со стороны СССР и союзников. Он пригрозил правительству новыми потрясениями и выступлениями против тех, «кто хотел бы уничтожить нашу независимость»/356/.

Многие рядовые члены подпольных организаций и часть их руководства более трезво отнеслись к деятельности Миколайчика, что нашло отражение в ответе Рады едности народовой по поводу меморандума. Во имя солидарности РЕН высказалась за проект Миколайчика, хотя «линия Керзона» была и для нее неприемлема. Положение в делегатуре было сложнее. Протесты командующего Армией Крайовой и главы крайового правительства при одновременной защите проекта меморандума людовцами привели к тому, что руководство Делегатурой вообще не смогло принять решения, а дало только «замечания по проекту». Давление Рачкевича привело к угрозе людовцев потребовать отставки президента. В подпольном блоке вновь стал возникать оппозиционный союз людовцев и Стронництва працы.

В низах миколайчиковского Стронництва людового — РОХ брожение было весьма сильным. Его местные организации принимали решения о сотрудничестве с ПКНО, батальоны хлопские уходили из Армии крайовой. Армия крайова как целое, как массовая организация, ориентированная на борьбу с гитлеровскими оккупантами, в новых условиях распадалась. Ее очередной руководитель генерал Л. Окулицкий приступил к созданию на базе АК новой кадровой, более законспирированной военной организации, направленной уже только против ПКНО и СССР. Реорганизация сразу же сказалась на усилении акций «пролондонского» подполья. На еще оккупированных территориях, особенно в Келецком воеводстве, которое стало центром партизанского движения, НСЗ открыто участвовали в карательных экспедициях гитлеровцев против партизан и гражданского населения. Особенно активизировалась деятельность подполья, когда в Москве вскоре после капитуляции Варшавского восстания были продолжены переговоры о создании единого польского правительства.

Целью визита Черчилля (9 — 19 октября 1944 г.) было согласование военных планов и действий на завершающем этапе войны. Но не менее важным для британского премьера был наболевший «польский вопрос». 12 октября прилетел из Лондона вызванный им Миколайчик. Команда Черчилля неплохо подготовилась к переговорам. Она не только вызвала Миколайчика, но собрала и изучила сведения о ведущих деятелях КРН и ПКНО. Англичане даже раскопали, что Берут– это псевдоним. Подлинная фамилия председателя КРН –Краснодембский. Он был советским коммунистическим агентом, арестованным в Польше и освобожденным в 1922 г. в рамках обмена заключенными. (Сталин спокойно отреагировал на то, что имеет дело с «зэком» и обещал выяснить вопрос об обмене арестованными. Миколайчик в какой-то момент заметил, что Сталин сам был арестантом.) «Бомба» не сработала/357/. Подготовка к новой встрече велась основательно также советской и польской «люблинской» сторонами. 28 сентября в Москве была польская делегация во главе с Берутом. На следующий день ее принимал Сталин. Темой переговоров были внутренние и международные аспекты «польского вопроса». После возвращения делегации в Люблин, 9 октября состоялось заседание ЦК ППР, которое окончательно определило польскую позицию и назначило делегацию в Москву.

Перед отлетом в Москву Миколайчик пытался потребовать от своего правительства полных и неограниченных полномочий для переговоров с Люблинским комитетом и советским правительством. Министры Квапинский (ППС) и Качиньский (ксендз, СП) грозили отставкой в случае принятия такого решения. Кукель (генерал) и Кот (СЛ) выражали решительный протест. В результате Миколайчик был вынужден принять обязательство придерживаться следующих принципов: 1) Демаркационная линия приблизительно по «линии Керзона». Окончательная граница после войны в результате (после?) всеобщих выборов. 2) Расширение состава правительства за счет трех представителей Польской коммунистической партии. Никакого слияния (фузии) с Люблинским комитетом. 3) Подчиниться Советам в военных вопросах. Однако никаких выборов президента и изменения Конституции до проведения всеобщих выборов.

13 октября был «польским днем» на переговорах. Изысканной дипломатической вежливостью бурная полемика не отличалась. После встречи со своими делегациями советская сторона (Сталин, Молотов, новый посол в Великобритании Гусев) и британская (Черчилль, Иден, Кларк Керр, Бирс) в присутствии наблюдателя –посла США А. Гарримана — провели заседания по очереди с поляками из Лондона и из Люблина. Первым были Миколайчик и его команда (Грабский, Ромер, Мнишек). Стороны обозначили свои позиции. Молотов определил советскую: хорошо было бы, если бы Польша встала на ноги как хороший сосед Советского Союза. СССР исключает возможность возрождения на своих западных границах враждебной Польши. При реорганизации польского правительства важно договориться о конкретных лицах, соотношение политических сил не имеет особого значения. Сталин добавил: не имеет значения, на основе какой Конституции создавать Временное правительство. (На чем настаивал Берут– для него лишь на основе Конституции 1921 г.)

Черчилль поддержал сталинскую идею, но осуществляемую великими державами. Он говорил и писал в Foreign office: «Нации, которые оказались не в состоянии защитить себя, должны принимать к руководству указания тех, кто их спас и кто представляет им перспективу». Он признавал: «Имея общие границы с Польшей, Советский Союз имеет право добиться дружественного правительства. К этому обязывает, помимо прочего, кровь советского народа, обильно пролитая на полях Польши во имя ее освобождения». В целом на «польских» заседаниях Черчилль держался на тегеранских позициях.

Миколайчик оставался на позициях меморандума. Но оказалось, что его формулировки Сталин помнил лучше Миколайчика. Польский премьер, излагая свой документ, путался в частностях, противоречил сам себе. Когда Молотов напомнил ему, о чем шла речь в Тегеране, о позиции Рузвельта, он совершенно стушевался. Его слушатели потеряли терпение. Особенно горячился Черчилль. Миколайчик не хотел понять, что главный вопрос –граница, «линия Керзона». Для него это раздел Польши. Сталин парировал: а вы за раздел украинских и белорусских земель.

Во всех репликах и высказываниях Черчилля сквозило стремление застолбить в Польше английское влияние и позиции польского правительства в эмиграции. Для Сталина вопрос о едином правительстве в Польше на этом заседании стоял на первом плане. Чтобы успокоить Черчилля и Миколайчика, Сталин повторил, что он не собирается устраивать в Европе большевистских революций. А дефект меморандума и, соответственно, выступления Миколайчика в том, что он игнорирует ПКНО, которому СССР передал управление освобожденными территориями Польши. У Комитета есть сила– армия. И второе: «Если поляки хотят иметь отношения с Советским Союзом, то без признания «линии Керзона”они этих отношений не установят». Равным образом их не будет, если не согласятся на реконструкцию правительства на основе соглашения с ПКНО. Это был ультиматум. Сталин признал, что в меморандуме есть и хорошее. Это схема отношений между СССР и Польшей после освобождения страны. Но эта схема представляет собой лишь часть общего вопроса, в котором основное значение имеют проблемы границы. Следующая проблема– угроза гражданской войны в Польше. Миколайчик же все говорил и говорил, что он не уполномочен решать и делать декларации относительно границ.

Черчилль прервал его и заявил: Миколайчик должен признать тот факт, что британское правительство поддерживает Советский Союз в отношении новой восточной границы. Что бы Миколайчик ни говорил, речь идет о будущности Европы, и его просят сделать храбрый жест, чтобы обеспечить мир во всей Европе. Советский премьер выражался не менее напористо, чем Черчилль: «Мы не торгуем украинскими землями, и вообще мы землями не торгуем. Он, тов. Сталин, не знает, о чем поляки („люблинские“ –В. П.) думают, но Львова они не получат». Сталин продолжил: Миколайчик на принимает в расчет, что в Красной армии за эти территории дерутся полтора миллиона украинцев и белорусов. Украина и Белоруссия пострадали больше Польши. А пан Миколайчик об этом не помнит, хотел бы эти земли захватить и этим доказывает, что он сам империалист. Черчилль прибавил, что поляки получат Данциг (Гданьск), Силезию и другие территории одинаковой ценности. Этим полностью компенсируются Полесские болота. Молотов пояснил: Польша на востоке от Буга, на западе –до линии Одера/Одры. Миколайчик уклонялся от принятия предложений КРН и ее условий создания единого польского правительства, которое признают три державы. Сталин также стоял на своем: демаркационная линия– это означает, что Советский Союз не имел бы постоянной государственной границы. Кроме того, в Польше и Советском Союзе разные экономические системы. Советское правительство не может иметь сегодня одну границу, а завтра– другую. «По мере продвижения Красной армии население восстанавливает колхозы и советскую власть. Если поставить под вопрос границу, то надо будет все снова переделать». При демаркации линии границы возможны локальные ее коррективы.

Заседание с участием делегации ПКНО и КРН (Б. Берут, Э. Осубка-Моравский, М. Роля-Жимерский) было, очевидно, необычным для Черчилля. Он, скорее всего, впервые на столь высоком переговорном уровне встретился не с рафинированными дипломатами, а с типографским наборщиком (профессия Берута) и кооперативным деятелем средней руки (Осубкой), правда, ста́тью не уступавшему высокородному аристократу, наподобие Идена –эталона мужского шарма своей эпохи. Черчилль сразу показал, что он стоит на стороне баррикады эмигрантского правительства: Британия вступила в войну, потому что Германия напала на Польшу, но «это было поводом». «Британское правительство, конечно, не может покинуть людей, с которыми сотрудничало пять лет». А он верен друзьям.

Польская делегация также не привыкла быть в столь высоком международном собрании прожженных дипломатов, английских аристократов и американских миллиардеров. Берут также показал, что он верен друзьями может выступать как глава государства –спокойно, веско и доказательно. Британскому премьеру не понравилось, что его позиция почти не расходилась с точкой зрения Сталина по основным вопросам. Польская делегация не выходила за рамки подписанных с СССР соглашений о границах, но делала это напористо, конкретно, не размениваясь на несущественные мелочи. Если Миколайчик оборонялся, мямлил и отступал, то Берут и особенно Моравский (Осубка) наступали: высказывали свои претензии к эмигрантскому правительству, ставили свои условия соглашений, сроков проведения преобразований, давали свои оценки произошедших событий. Условием объединения обеих частей польской политической жизни Берут выдвигал, кроме большинства для ПКНО в объединенном Правительстве национального единства, признание Конституции 1921 г., признание основных положений манифеста ПКНО, где ставился вопрос о внешней политике Польши и о тех непременных реформах, которых жаждет польский народ, а именно о земельной реформе, ожидаемой польским крестьянством уже двести лет.

Черчилль наверняка понимал, что немедленное проведение аграрной реформы — это изменение позиций и настроений самого многочисленного класса в Польше, возможность поворота крестьянства в сторону сотрудничества с ПКНО и ППР, укрепления их власти. На требовании Берута о немедленном проведении земельной реформы Черчилль «сломался», вспылил: что вы «ломитесь в открытую дверь»? «Земельная реформа– программа правительства Миколайчика. Нужна территория. Крестьянство пусть подождет несколько месяцев, ждало двести лет». Сталин встал на сторону ПКНО: реформу проводить сейчас, земля не обрабатывается. А саму территорию, как старые, так и новые (вскоре) земли, он без громких слов о судьбах Европы передавал в руки ПКНО/Временного правительства. К весне 1945 г. аграрная реформа в Польше была проведена. Поля в максимально возможном объеме вспаханы (заминирование огромных площадей –раны войны) и засеяны до Одры, что послужило дополнительным аргументом в пользу передачи этих земель Польше на Потсдамской/Берлинской конференции в августе 1945 г. Польша получила обещанные Сталиным Западные земли не только по Одеру/Одре, но и со Щециным/Штеттином.

Черчилль пытался в отдельной беседе уговорить Миколайчика принять решение. Выражался, как всегда, сэр Уинстон образно и брутально, сам признавался Сталину, что был груб: «Вы никакое не правительство, если не можете принять решения. Вы люди с грубой шкурой, которые хотят привести Европу к катастрофе… У вас нет никакого чувства ответственности. В вашем упорстве вы не видите того, чем рискуете… Вы стремитесь развязать войну, в которой погибнет 25 миллионов человек. Вы не правительство, вы ослепленные люди, которые хотят уничтожить Европу. Я не буду заниматься вашими делами. Думайте о них сами, если хотите оставить на произвол судьбы ваш народ. У вас нет чувства ответственности перед вашей Родиной. Вы безразличны к ее мучениям. У вас на уме только ваши низменные собственные интересы. Ваша аргументация является, попросту говоря, преступной попыткой сорвать соглашение между союзниками с помощью liberum veto. Если вы хотите завоевать Россию, то действуйте самостоятельно. Вас следует посадить в больницу для умалишенных»/358/.

В беседе тет-а-тет 14 октября со Сталиным Черчилль, по сути, угрожал советскому лидеру, что, если не удастся решить польский вопрос, то «будет невозможно убедить общественное мнение в том, что Люблинский комитет не является выражением русской воли и необходимым мероприятием в тылу Красной армии», выступления Моравского принесли больше вреда, чем пользы. «Тов. Сталин замечает, что Моравский выступал не против героического населения Варшавы, а против Бура и его хозяев». Осубка критиковал организаторов восстания и позицию Черчилля во время восстания.

Обменявшись мнениями о коммунистах и былой политике Коминтерна, разубеждая Черчилля в его страхах перед мировой революцией, Сталин повторил свое положение о желании видеть сильную и суверенную Польшу и что «теперь мир не будет дрожать в страхе. Советский Союз не намерен устраивать большевистские революции в Европе». Стремясь протолкнуть своего протеже в Польшу, Черчилль стращал гражданской войной в стране, если Миколайчик окажется не у дел и уйдет в отставку. Его сменит более правое и крикливое правительство. Сталин был убежден, что высказывания Миколайчика– шантаж, игра на противоречиях союзников. В свою очередь, Черчилль начал успокаивать Сталина, что выступления Миколайчика — это только спектакль: «Миколайчик знает, что он не получит Львова и что ему не уйти от „линии Керзона“, но он заявляет, что если он не будет иметь возможности сказать польскому народу о праве Польши защищать свое дело на мирной конференции, то польский народ может не признать его, Миколайчика».

Документы, рассказывающие об октябрьских переговорах, имеют ту особенность, что только протокол заседания от 13 октября с участием делегации эмигрантского правительства имеет завершенный вид. Уже встреча с делегацией ПКНО и КРН выглядит как-то с пропусками. Запись о выступлении Моравского (Осубки), которую Иден на следующий день в своем кругу назвал агитационной, а Черчиллю так испортила настроение отсутствует.. В письме королю Георгу VI Черчилль написал, в несколько вольном переводе, что Миколайчик и его команда — «приличные, но немощные глупцы», а команда Берута — «холопы, каких свет не видывал». Черчилль не утих и к моменту написания своих мемуаров. Далее в письме королю он продолжал: «Я провел с ними достаточно жесткий перекрестный разговор, и по некоторым вопросам маршал Сталин меня поддержал. С нашими поляками мы будем воевать весь сегодняшний день, и есть надежда достигнуть соглашения. Если нет, придется отложить дело и вернуться к нему после президентских выборов». Краткая запись переговоров лишь намекает на причины столь бурных эмоций[28]/359/.

Миколайчик очень хотел вернуться политиком в Польшу. Он обратился к Черчиллю с просьбой организовать ему личную встречу со Сталиным. 18 октября она состоялась. Историки оперировали до недавнего времени только записью переговоров, сделанной на основе заметок переводчика и неофициально опубликованной в годы его второй эмиграции. Они явственно носят черты редакции отставного вице-премьера и представляют его защитником целостности Польши, оставшегося на позициях своего меморандума 1944 г. Эта встреча «поМиколайчику» была очень похожа на ту, что состоялась 13 октября. Но тогда Сталин просто встал и прекратил заседание. Здесь ничего подобного не произошло. Реконструкция записи переводчика Мнишека кончается словами, что Миколайчик по возвращении в Лондон будет стараться убедить своих коллег по правительству в необходимости прийти к соглашению с Россией, «однако принципиально (stanowczo) остается при концепции отложить спорные пограничные вопросы на будущее». На основании заметок переводчика Павлова 21 октября 1944 г. всем послам и посланникам в Лондон руководство НКИД сообщило: «Только в конце переговоров Миколайчик заявил, что он лично согласен признать „линию Керзона“ в качестве линии советско-польской границы. Но что он должен в Лондоне обсудить этот вопрос со своими коллегами… Таким образом, вопрос о границе остался пока нерешенным. Что касается состава польского правительства, то Миколайчик предлагал поделить посты в правительстве поровну между „лондонским“ правительством и Польским комитетом национального освобождения. Этот вопрос остался пока тоже нерешенным»/360/. Дальше следовало обещание убедить коллег по кабинету, которое привел в своих записках Мнишек. Даже в 50-егоды Миколайчик скрывал, что он превысил лимит уступок, полученных им от кабинета министров. Сталин был убежден и 16 октября сказал Черчиллю, что «если не сейчас, то позже Миколайчик согласится с „линией Керзона“». Очень хотел Миколайчик быть премьером в Польше и очень проталкивал его в Польшу Черчилль.

Ему в этом пока не отказывали. 16 октября Сталин с Черчиллем обсуждали проект соглашения двух польских сторон, выработанный британцем в результате предпринятых персональных переговоров с Миколайчиком. «Он, г-н Черчилль, выработал вариант соглашения, с которым поляки („лондонские“ — В. П.) согласны». Далее сообщались итоги «грубой» беседы английского премьера с познанским адвокатом. Сталин не принял пункт с повторением прежнего положения польского премьера о границе. Но при признании поляками «линии Керзона» в качестве основы государственной границы между Польшей и СССР предложил пункт о создании нового польского правительства сформулировать следующим образом (по советской записи): «Достигнуто соглашение о том, что на территории, уже освобожденной русскими войсками, немедленно будет создано Польское правительство национального единства по согласованию (или договоренности) между польским правительством в Лондоне и Польским комитетом национального освобождения в Люблине. Он, тов. Сталин, предложил бы, чтобы Миколайчик был во главе нового польского правительства, и поддерживал бы это»/361/.

17 октября на приватной трехчасовой встрече без переводчиков и наблюдателей Берут и Миколайчик обменялись мнениями относительно того, кого они могут видеть в будущем объединенном правительстве –как высокопарно выразился Миколайчик, «правительстве умов и сильных характеров». Берут изъявлял готовность договориться с представителями Лондона, но на условиях, выдвинутых в августе. Воззрения Берута не изменились: «лондонцам» — 20 — 25% мест. Миколайчик просил 50 на 50 и кресло премьера. При возвращении в Польшу ему и всем его сторонникам была обещана полная свобода политической деятельности. Берут предупредил собеседника, что его поездки на консультации и за полномочиями не способствуют соглашению, и предложил договориться с ПКНО независимо от других членов правительства/362/. Относительно же персоналий стороны проявляли взаимную терпимость, которую скорее можно объяснить как предварительное, а не реальное определение состава конкретного правительства. Миколайчик дипломатично заявил, что со стороны Берута «есть что выбрать». И назвал приемлемые для него имена Берута, Василевской, Ендриховского, Зоммерштейна. Из Лондона предложил 16 фамилий, из которых Берут счел возможной только кандидатуру Поппеля, проявив знание политического облика предлагаемых кандидатур.

Более важным для Люблина были вопросы безопасности и дипломатического признания новой Польши. Берут не скрывал от Миколайчика трудностей, которые переживала страна, экономических, транспортных, состояния безопасности. («Грядет зима. Мы отрезаны от угля, нет транспортных средств, получаем кое-что от России, но этого недостаточно. Необходимо объединение всех [сил] … Вместе легче пережить. Кроме того, мы принуждены будем применить более суровые меры (ostrzejsze ṡrodki), если не договоримся. Все пилсудчики, онэровцы (члены правой народовской организации ОНР. В.П.), реакционеры прячутся за спины“лондонского» правительства и саботируют». )[29]

Берут также утверждал, что если вы пойдете с нами, то правительства Англии и Америки нас признают. Тут Миколайчик решил «отыграться»: «А если не придем, то вас не признают никогда, и общество — также никогда: и чем дальше на запад, тем это „нет“ будет сильнее». Берут выразил сожаление, что Миколайчик не принимает условий ПКНО-КРН, и повторил приглашение приехать в Польшу при гарантии свободы деятельности и упорядочения его партийных дел/363/.

Тем не менее в Москве был достигнут определенный прогресс. Согласованы точки зрения СССР и Англии относительно будущих границ Польши. Англия фактически согласилась на реорганизацию правительства Польши и де-факто признала ПКНО. Коммюнике о переговорах сообщало, что «был достигнут значительный успех в отношении решения „польского вопроса“, который подвергся подробному обсуждению между советским и британским правительствами… Эти переговоры значительно сократили расхождения и рассеяли недопонимания… Переговоры продолжаются по нерешенным вопросам»/364/.

Сам Миколайчик считал, что переговоры пролили свет на многие вопросы и оставили дорогу открытой к соглашению. Минусом переговоров он посчитал факт, что «в вопросе о наших восточных границах мы стоим перед лицом объединенного фронта великих держав», а плюсом — отношение держав к нашим западным границам. В последней беседе Сталин сказал, что перед нами открыта дорога в Москву для продолжения переговоров и в Польшу — для ориентировки в положении. Последнее он не ставит в зависимость, как в августе, от заключения соглашения.

Желая подтолкнуть Миколайчика к принятию решения, английское правительство заявило официальное согласие на проведение западной границы Польши по линии Одера/Одры со Штеттином и готовность вместе с СССР гарантировать независимость и целостность новой Польши. Правительство США дать гарантии отказалось/365/.

Несмотря на старания премьера, поддержку людовцев и требование Черчилля не тянуть с ответом, решить за 48 часов– ни правительство, ни Рада народова не приняли программы реорганизации эмигрантских центров. 3 ноября 1944г. эмигрантское правительство заявило об отказе принять условия ПКНО. 24 ноября Миколайчик подал в отставку.

В новый кабинет правого социалиста Т. Арцишевского, с 1931 г. председателя ЦИК ППС, одного из руководителей ВРН в стране до выезда (вылета вместе с основными элементами «Фау-2», добытыми разведкой АК, и отравленным Реттингером, которого АК заподозрила в служении Германии), людовцы не вошли. Из старого состава остались только два министра — обороны и промышленности. Уход из правительства Стронництва людового, партии, которая придавала правительству вид демократизма, нанес большой удар по эмигрантам и углубил разногласия и кризис в «лондонском лагере»/366/.

Образование правительства Арцишевского вызвало раздражение в Лондоне и Вашингтоне: уменьшились шансы разбавления ПКНО менее скомпрометированными деятелями «лондонцев». (Вот различие двух правительств: предложение правых сил в стране повернуть конспиративную работу только против СССР правительство Миколайчика не приняло, а правительство Арцишевского утвердило для всей территории Польши/367/.)

Английское правительство свело до минимума контакты с новым польским правительством, ограничило его связи со страной, поставило их под свой контроль. Отказ от разрыва отношений мотивировало необходимостью контактов в связи с нахождением в Англии польских вооруженных сил. Посол США Блисс-Лейн, назначенный к польскому правительству, не выехал из Вашингтона. Он прибыл в Варшаву только к Правительству национального единства в 1945 г. Вскоре ограничения правительства Арцишевского были пересмотрены.

В Лондоне появился неофициальный представитель Люблина.

Усилиями советской дипломатии ПКНО сумел пробить брешь в международной изоляции, установить отношения с правительствами Югославии и Чехословакии. В декабре 1944г. СССР поставил условием заключения франко-советского договора о союзе и взаимной помощи, в котором Франция была крайне заинтересована, установление ее отношений с ПКНО (без разрыва с эмигрантским правительством). Де Голль, глава французского правительства, заявил об одобрении новых восточных и западных границ Польши. Он же установил личные контакты с делегацией КРН-ПКНО, с Берутом, Осубкой и Ролей-Жимерским, прибывшими 6 декабря 1944 г. в Москву. ПКНО установил отношения, пока в экономической сфере и обмене населением, с Италией и Швецией.

Изменения в соотношении политических и классовых сил в Польше и в эмиграции, а также приближение полного освобождения страны, создавали условия и требовали расширения прав и компетенции ПКНО, придания политическому руководству в стране надлежащего международного ранга. Вопрос о преобразовании ПКНО во Временное правительство поставила в конце ноября Польская рабочая партия. И организовала в уже освобожденных районах кампанию в поддержку своего предложения. Польская делегация, прибывшая в Москву в начале декабря для обсуждения текущих советско-польских отношений, поставила вопрос и о преобразовании ПКНО во Временное правительство. Предложение поддержал Союз польских патриотов в СССР. В ответ на официальный запрос ПКНО Президиум Верховного Совета СССР 27 декабря сообщил ПКНО, что намерен признать Временное правительство Польши, как только оно будет сформировано. В тот же день Сталин сообщил союзникам о намерении преобразовать ПКНО во Временное правительство. Он писал Рузвельту: «Я должен откровенно сказать, что если Польский комитет национального освобождения преобразуется во Временное правительство… то у советского правительства не будет серьезных оснований откладывать вопрос о его признании». Далее он обосновал этот тезис и предложил союзникам последовать примеру СССР и установить отношения уже с ПКНО/367/.

В канун Нового 1945 года в торжественной обстановке в первую годовщину создания КРН открылась ее VI сессия. На открытии сессии присутствовали дипломатические представители ряда государств, в том числе Франции, советские, английские, американские и французские корреспонденты. Из десяти пунктов повестки дня важнейшим политическим актом было принятие закона о преобразовании ПКНО во Временное правительство Польской республики. Одновременно председатель КРН получал ранг президента КРН. Премьер-министр Э. Осубка-Моравский выступил с программным заявлением правительства, которое повторяло положения декларации КРН и июльского манифеста и отражало факт существования уже группы стран, которые будут называться «странами новой народной демократии». Секретарь ЦК ППР В. Гомулка от имени партии поставил вопрос о правовом оформлении в форме международного соглашения фактически существующего польско-советского союза. Польша заявила о желании развивать дружеские отношения с Великобританией и США, а также традиционные связи с Францией, заявила о готовности содействовать в образовании Организации Объединенных Наций и о своей заинтересованности в деятельности этого объединения.

2 января 1945 г. Э. Осубка-Моравский объявил на заседании КРН, что его правительство «доводит до сведения всех заинтересованных государств, физических и юридических лиц, что оно, как единственное законное правительство Польши, выражающее волю населения Польши и несущее всю тяжесть борьбы по освобождению части страны, остающейся еще под фашистской оккупацией», отказывает эмигрантскому правительству в дееспособности и праве ему или подчиненным ему органам от имени Польши «заключать финансовые операции и обязательства».

5 января 1945 г. Временное правительство Польши было признано Президиумом Верховного Совета СССР. 11 января Иден сообщил Миколайчику, что в недалеком будущем английская сторона будет вынуждена признать Временное «люблинское» правительство и ввиду этого отказаться от признания польского правительства в Лондоне.

5.29. Последние бои с оружием в руках (осень 1944 г.)

Полгода советско-германский фронт перерезал Польшу на две части. В освобожденных Красной армией районах закладывались основы новой власти, совершались социально-экономические преобразования, над другой частью все еще тяготел гнет германского фашизма. В этой части осенью и зимой 1944–1945 гг. освободительное движение польского народа, в частности в форме партизанского движения, проходило в трудных условиях не только продолжавшегося, но и обострившегося разделения двух лагерей. Большинство еще оккупированных территорий относилось к районам, непосредственно включенным в состав Германии, что определяло усиленный полицейский и административный надзор. Не было здесь больших лесов и других естественных укрытий для партизан (исключение — гористый юг страны). Серьезнейшими препятствиями для развития движения Сопротивления были насыщение территории миллионами солдат фронтовых частей, отселение гражданского населения и многочисленные карательные экспедиции с целью усмирить тылы.

Район Келецкого воеводства, ставший ближайшим тылом германской армии, имел стратегическое значение. Через него шли к фронту важнейшие железнодорожные пути, а также дороги, связывавшие Домбровский угольный бассейн с центром и севером страны. Близость Келецкого округа к Силезии затрудняла гитлеровцам использование ее экономического потенциала. Активные партизанские действия затрудняли эксплуатацию районов Пётркова и Ченстоховы.

В июне-июле 1944 г. по приказу главного командования Армии людовой начал разрабатываться оперативный план действий третьего, Келецкого, округа АЛ. В качестве главной задачи ставилась борьба против коммуникаций вермахта, а также борьба с администрацией оккупантов и разведка в пользу Красной армии и Войска Польского. Командование округа было пополнено опытными офицерами. В том числе присланными Польским партизанским штабом. Была укреплена связь со штабом и командованием Войска Польского. Сам штаб был преобразован в Базу материально-технического обеспечения отрядов, действующих в тылу врага и в Отдел партизанских дел при оперативном отделе главного штаба Войска Польского, который занялся координацией деятельности партизанских отрядов. Соответственно, Армия Людова стала называться «партизанскими частями Войска Польского». В течение июля-августа советские самолеты снабдили оружием и боеприпасами отряды АЛ, что позволило объявить мобилизацию гарнизонов АЛ. За Вислой у АЛ было, по данным историков ПНР, до 20 тыс. бойцов, из них «в поле» — около 5тыс. Это позволило приступить к формированию более крупных отрядов — бригад. Были созданы три бригады Келецкой земли, которые насчитывали от 300 до 700 бойцов. Активно действовала бригада «Грюнвальд». На левобережье Вислы происходило выделение советских граждан в отдельные отряды (4-й батальон 3-й бригады им. Ю. Бема). В этот период были образованы 10-я («Победа») и 11-я («Свобода») бригады АЛ, состоявшие в основном из советских людей. Поляков в этих бригадах было около 15%. Шефство над советскими отрядами взял полковник, партизанский командир в СССР Т. Ф. Новак (Петр Лесницкий), который вместе с капитаном Александровым был сброшен в тыл вермахта для организации советских партизанских отрядов и вывода их на освобожденную территорию.

Действиями партизан, особенно активных в августе и первой половине сентября, были выведены из строя дороги Ченстохов– Кельцы, Кельцы — Скаржиско — Каменна, блокированы магистрали Коньске– Саржиско, Катовицы — Варшава и другие, ведущие к Сандомирскому плацдарму и позициям гитлеровской армии в районе Варшавы. Итогом боевой деятельности АЛ во второй половине 1944г. было около 200 акций на железных дорогах, приведших к крушению примерно 130 вражеских эшелонов, и 50 иных акций. В том числе 39 уничтоженных мостов. А также около 120 боевых столкновений с частями вермахта и жандармерией оккупантов, в том числе 8 крупных партизанских битв. Активные наступательные действия Армии людовой, БХ и АК, проводившиеся с середины июля до середины сентября, наносили существенный урон немецко-фашистским войскам, заставляли их оттягивать с фронта значительные силы. Стабилизация фронта позволила гитлеровскому командованию предпринять попытки разгрома партизан, положение которых становилось все более тяжелым в связи с концентрацией немецких войск в районе Сандомирского плацдарма.

Наступление против партизан началось с середины сентября. Бои под Евиной, Грушкой, у Свиней Гуры, как и оборонительные действия партизан в октябре 1944 г., показали, что в создавшихся условиях нецелесообразно вести операции большими соединениями. Командование АЛ по согласованию с Люблином решило перевести через линию фронта часть отрядов, которые должны были соединиться с советскими войсками, действовавшими на Сандомирском плацдарме, что и было сделано первый раз 22 октября 1944 г. Тогда с боем прорвалось около тысячи человек. В основном бригады «Свобода» и «Победа» под командованием Н. Донцова.

Командование партизанскими частями Войска Польского изменило тактику, отказалось от проведения операций крупными силами. Действовать стали в основном мелкие отряды, задачей которых были разведка и проведение диверсий на коммуникациях и линиях связи противника, а также пропагандистская работа среди населения и подготовка к близкому освобождению (создание рад народовых и т. д.). Часть партизанских сил, преимущественно из Келецкого воеводства, ушла на юг, в Краковское воеводство, где горы и леса давали возможность более масштабно продолжать борьбу против оккупантов. Не удалось гитлеровцам, несмотря на многочисленные попытки, выбить партизан из Плоцкого округа. Единственное крупное соединение Армии людовой на присоединенных к Германии землях — бригада им. Сынов Мазовецкой земли –продолжала свои боевые операции вплоть до освобождения этих районов Красной армией в январе 1945 г. С августа 1944 по январь 1945 гг. отряды бригады совместно с советскими десантно-разведывательными группами провели около 50 различных операций, а всего 76 операций в Плоцком округе. В Лодзи и Познани гитлеровцам удалось разгромить польское подполье. Тем не менее в присоединенных к Германии территориях АЛ насчитывала 10 — 12тыс. бойцов, в гарнизонах– 25 тыс.

Своеобразные формы борьбы, обусловленные промышленным, густонаселенным районом, по-прежнему были у силезского пролетариата. Здесь операции проводились небольшими группами находившихся на легальном положении бойцов. Постоянно действовали лишь отряды «Мишки» и им. Я. Домбровского. Всего же в январе 1945 г. Армия людова КРН в Силезском округе насчитывала 1 600 человек. «Специальностью» силезских патриотов были диверсии на железных дорогах и линиях высоковольтных электропередач, надолго прекращавшие работу военных предприятий, промышленный саботаж, т. е. действия, направленные на подрыв военного потенциала фашистской Германии.

Только опираясь на местных жителей, а также на местные подпольные военные организации, могли действовать и сообщать командованию ценные сведения заброшенные в тыл разведывательные и диверсионные группы Красной армии и Войска Польского. При благоприятных условиях (в основном географического плана) они превращались в партизанские отряды: группа «Авангард» в Келецком, «Висла» в Краковском воеводствах. Сброшенная в сентябре 1944 г. в Тухольские леса советско-польская разведывательная группа «Волга» также превратилась в значительный партизанский отряд, действовавший до февраля 1945 г. в тесном контакте с польскими подпольными организациями. Групп, подобных «Волге», только в Поморье с июня по декабрь 1944 г. было сброшено девять. Благоприятные условия для партизанских отрядов были в Прикарпатье. Например, группа под командованием И. Золотаря превратилась в партизанский отряд. Пропагандистской работой, своими операциями, эффективной разведкой партизанские отряды способствовали подготовке наступательных операций Красной армии и Войска Польского. Осуществлялась постоянная радиосвязь с польским партизанским штабом, с командованием Войска Польского и Красной армии, снабжение групп по воздуху вооружением, боеприпасами, часто непосредственно в ходе боев.

«Лондонский лагерь» после Варшавского восстания переживал кризис. Провал попытки лобовой атакой захватить власть усилил разногласия в его стане. Все громче раздавались голоса о необходимости найти общий язык с ППР и КРН. С другой стороны, появились течения, которые хотели противодействовать новой польской действительности даже с помощью гитлеровцев (например, в НСЗ). Оккупационные власти не замедлили этим воспользоваться. Не прекращая экзекуций, карательных экспедиций, вывоза всего, что можно было поставить на колеса, гитлеровцы заговорили об уважении к польской культуре и ее защите, об опеке над ими же выселенным населением Варшавы и т. д. и делали в этом направлении некоторые жесты. Велись переговоры с отдельными польскими правыми и санационными деятелями о создании то ли правительства, то ли польского комитета. Может, основной целью было формирование под их эгидой польского легиона — вспомогательной службы при вермахте. В середине ноября 1944 г. было объявлено о наборе добровольцев в легион. Затея провалилась. Хотели по Келецкому и Радомскому округам набрать 30 тыс., а набрали всего 340 человек, к декабрю удалось завербовать 5тыс., да и те стали разбегаться из-за позиции общества: «легионеров» обливали презрением. Расширялась и военно-строительная организация Тодта. Все шло под антисоветскими лозунгами: прекратить действия польского Сопротивления против Германии и повернуть объединенный фронт на восток: «Общий враг– Россия».

«Лондонский лагерь» все усилия направил на то, чтобы «оттянуть от Советов максимальное число тех, кто уже имеется в их распоряжении в качестве польской карты в международной игре»/368/. Усилия предпринимались по многим направлениям. Первое — укрепление и расширение своих позиций за счет включения правых сил (НСЗ), пресечения их самостоятельной деятельности, дабы не дать им расстроить «единство польского фронта» и создать Советам повод для вмешательства. Сторонником тактики правоцентристского блока, включающего СН и пилсудчиков, был Соснковский, утверждавший, что иначе «будет как в Югославии». Вторым направлением стали усилия по разложению рядов противника — армии Берлинга (Войска Польского) и создававшейся гражданской администрации ПКНО — путем пропаганды и засылки туда своих людей. Следующим направлением были действия на международной арене, соответствующее информирование западных правительств, приводившее к нотам и письмам Идена в адрес советского посольства и НКИД в защиту разоружаемой Армии Крайовой. Требования направить в Польшу англо-американскую миссию (США отказались, английская миссия, сброшенная на парашютах в Келецком воеводстве, встречалась с Окулицким, после января 1945 г. она была советскими военными властями бесславно отправлена в Великобританию). Ставка делалась и на возможность распри между СССР с одной стороны, США и Англии — с другой, на создание нового антисоветского блока под эгидой Великобритании. При этом не исключалось участие в нем побежденной Германии. Сторонниками такого развития событий были Соснковский, Окулицкий и Андерс.

8 октября 1944 г. новый руководитель Армии крайовой Л. Окулицкий издал приказ прервать действия по акции «Бужа», ограничить деятельность против гитлеровцев. Выход из подполья был запрещен, он «не дает иного эффекта, кроме арестов», — сообщал Окулицкий в Лондон, прося согласия на изменение планов АК. Следствием такого положения вещей было постановление «лондонского» правительства от 14 октября 1944г. Оно предписывало относиться к ПКНО как к самозваному, незаконному творению. Все они «будут ликвидированы вместе с оккупантами, как стоящие на путях восстановления нашей независимости». Поэтому сохранять конспирацию, секретную часть законспирированных ячеек, которые базировать на прежней системе отношений между организациями политических партий и АК, на прежней системе управления. Укрыть оружие, создать нелегальные органы, связь, сохранить людей, признав за ними право на самооборону. Последнее положение можно было толковать весьма расширительно: с 28 июля по 21 ноября 1944г. было убито 126, ранено 66 бойцов и командиров Красной армии. В феврале на Крымской конференции Сталин назвал уже цифру в 212 убитых (при уточнении она оказалась значительно большей). Задачей подполья были пропаганда против КРН, ПКНО, ППР и политическая разведка.

Оппозиция командованию АК, проявившаяся в 1944 г. в высших эшелонах этой организации, усилилась в ходе Варшавского восстания и особенно после него. Требованием оппозиционеров было установление связей с СССР, командованием Красной армии, с КРН и ее вооруженными силами. Противодействие политике штаба АК росло и в подпольных органах Рады едности народовой и делегатуры. Это отразила борьба за пост нового командующего АК. Против предложения Бур-Коморовского, назначившего своим преемником Окулицкого, выступили оппозиция в командовании АК, делегатура и Миколайчик. Отставка Миколайчика и давление президентского клана вынудили РЕН дать согласие на назначение Недзвядка (Окулицкого). 21 декабря 1944 г. Рачкевич подписал соответствующий приказ, узаконив занятый Окулицким пост.

Данные Окулицким директивы на зимний период 1944/45 гг. предусматривали сохранение военной и политической конспирации и такое ее совершенствование, чтобы она могла «пережить советскую оккупацию и усиленный натиск НКВД». Руководитель АК, требовавший и принимавший помощь от Запада, выступал против посылки в тыл вермахта людей и оружия для отрядов Армии людовой и Польского партизанского штаба. Враждебными он называл действия «польских агентов из армии Берлинга и политических группировок», стремившихся подчинить АК генералу М. Жимерскомуи «привлечь их (низы АК–В. П.), а командование уничтожить или изолировать». Окулицкий признал успехи этой тактики органов ПКНО. Аналогичную тактику АК в отношении армии Берлинга он считал возможной и необходимой. В директивах повторялся тезис об ослаблении боевых действий против немцев, но все-таки «борьба должна продолжаться, чтобы при минимуме потерь создать максимум шума на международной арене». Относительно СССР директивы заявляли, что пока «мы не можем себе позволить открытое выступление, которое противоречило бы нашей борьбе с Германией», тактика АК такова: оборона, бойкот советских распоряжений, всех создаваемых Советами органов, всех их мероприятий. Относительно польско-польских взаимоотношений подчеркивалось враждебное («не изменившееся») отношение к Войску Польскому, Армии людовой, Польской армии людовой, Корпусу безопасности. Директивы заявляли, что АК «не ведет с ними открытой вооруженной борьбы, но считает их не частью польских вооруженных сил, а советскими агентами и ведет с ними пропагандистскую борьбу». Однако допускалась и самооборона «всеми средствами».

Окулицкому удалось в какой-то мере затормозить распад АК, в том числе и материальным (долларовым) поощрением солдат и офицеров. Однако сохранять ее в прежнем виде было уже невозможно.

5.30. Освобождение Варшавы. Завершение освобождения Польши Красной армией (январь-март 1945 г.)

Планирование завершающей кампании войны в Европе началось в Ставке в октябре-ноябре 1944 г. Было рассмотрено положение, создавшееся на 1 БФ, 2 БФ и 1 УФ фронтах, которые имели перед собой главную стратегическую группировку вермахта — бо́льшую часть групп армий «Центр» и «А». Генерал армии А. И. Антонов доложил главнокомандующему, что задача разгрома гитлеровской Германии может быть решена в два последовательных удара /349/. 12 ноября 1944г. в дополнение к директиве Ставки №220196 от 29.08.1944 (о завершении кампании «Багратион») Ставка Верховного Главнокомандования приказала: «1) Правому крылу войск фронта (1БФ — В. П.) с получением настоящей директивы прекратить наступление и перейти к жесткой обороне. 2) Оборону создать глубоко эшелонированную. Подготовить в полосе фронта не менее трех оборонительных рубежей общей глубиной 30 — 40 км, имея на основных направлениях сильные корпусные, армейские и фронтовые резервы. 3) Особое внимание на правом крыле фронта уделить обороне на направлениях: Пултуск, Вышкув… Варшава, Минск-Мазовецкий и удержании плацдармов на западном берегу рек Нарев и Зап. Буг».

28 ноября 1944г. последовала новая директива Ставки, наметившая подробности подготовки и проведения Варшавско-Познанской операции. В числе задач ставилось: «Подготовить и провести наступательную операцию с ближайшей задачей разгромить варшавско-радомскую группировку противника… Частью сил, не менее одной общевойсковой армии и одного или двух ТК (танковых корпусов — В. П.), наступать в северо-западном направлении с целью свернуть оборону противника перед правым крылом фронта и, при содействии 2-го Белорусского фронта, разбить варшавскую группировку противника и овладеть Варшавой… 1-ю польскую армию первоначально использовать для обороны по восточному берегу реки Висла, в р-не Варшавы и после прорыва, последовательно переправляя ее через р. Висла, ввести в бой за овладение городом Варшава».

В начале января 1945 г. подготовка советских войск к новому наступлению на территории Польши завершалась. На пути между Вислой и Одрой Красной армии предстояло преодолеть семь рубежей обороны. Особенно сильно был укреплен район Варшавы, который гитлеровское командование рассматривало как ключ к Берлину. На этом участке было сосредоточено 27,9% пехотных и 19,4% моторизованных и танковых соединений вермахта, действовавших против Красной армии. Со своей стороны советское главнокомандование на варшавско-берлинском направлении сосредоточило силы, превосходившие противника по живой силе и в несколько раз в танках, орудиях, минометах и самолетах.

12 января 1945 г. с Сандомирского плацдарма перешел в наступление 1-й Украинский фронт. 14 января –1-й Белорусский фронт и основные силы 2-го Белорусского. 2,5 млн солдат двинулись на запад с темпом 25 км в сутки, 70 км –танки. 16 общевойсковых, 4 танковых, 2 воздушных армии, 7 тыс. танков и САУ, 33,5 тыс. орудий и минометов, 5 тыс. самолетов на полосу фронта в 500 км, что позволило минимизировать людские потери. Так, на 1 БФ они составили чуть более 19%, чего не наблюдалось ранее.

У некоторых российских авторов, писавших или говоривших по радио о наступлении Красной армии в Польше, можно встретить утверждения, будто она двигалась столь быстро потому, что гитлеровцы не сопротивлялись или почти не сопротивлялись. Приведем мнение ярого противника. Геббельс записывал в дневнике 3 марта 1945 г.: «Их (Советов — В. П.) войска чрезвычайно хорошо вооружены». 7 марта: «В ведении войны они опираются исключительно на свое материальное превосходство, в частности в танках… Превосходство противника в воздухе». Да и в Померании (Поморье),как надеялся Берлин, не сделали ошибки в ведении операций. Так заключает Геббельс пассаж о Померании: «Психологически о сдаче Кольберга (Колобжега, где части Польской армии провели церемонию обручения Польши с морем — В. П.) не сообщат в сводке». Для себя автору дневника пришлось признать 13 марта и то, что «ни одна из наших военных операций, как бы она ни была хорошо подготовлена, не привела в последнее время к успеху. Сталин имеет все основания чествовать, прямо как кинозвезд, советских маршалов, которые проявили выдающиеся военные способности». Надеюсь, комментарии излишни.

Бои за Варшаву начались в первый же день наступления. С Магнушевского плацдарма части Красной армии с юга подошли к Варшаве. Части, наступавшие севернее Варшавы, создали угрозу окружения города. В ночь на 16 января она осуществилась. Варшава была окружена большим кольцом советских войск. 1-я Польская армия (командующий С. Поплавский), имевшая честь первой войти в город, 16 января двинулась с Магнушевского плацдарма по левому берегу Вислы (1-я, 3-я и 4-я дивизии и 1-я танковая бригада). В районе Отвоцка по льду замерзшей Вислы перешла 1-я кавалерийская бригада.

Сильное сопротивление пришлось преодолеть в районе центральных кварталов и южных предместий Варшавы. Лишь к вечеру 16 января, поддержанные огнем советских бронепоездов, войска смогли форсировать реку. К этому времени к северным районам столицы приблизилась 2-я пехотная дивизия. Внутри большого кольца вокруг непосредственно города образовалось малое, внутреннеекольцо польских частей. 17 января утром 1-я польская армия ворвалась в Варшаву. С северо-запада в город входили части 47-й советской армии, а с юго-запада– 61-я армия. К 12 часам дня Варшава была очищена от гитлеровских войск. Полякам достались разрушенный город и пара сотен «робинзонов», скрывавшихся в его развалинах. К вечеру 17 января начали возвращаться ее насильственно вывезенные жители.

17 января 1945 г. верховному главнокомандующему было направлено боевое донесение военного совета 1 БФ: «В результате глубокого обходного маневра варшавской группировки противника подвижными войсками, охвата общевойсковых армий с севера и юга и одновременного удара 1-й армии Войска Польского при поддержке массированных ударов авиации войска 1-го Белорусского фронта 17.01.1945 овладели столицей Польской республики городом Варшава. Жуков, Телегин, Малинин». (Рокоссовский получил назначение командующим 2 БФ. Жуков, сохранив должность заместителя главнокомандующего, стал командующим 1 БФ.)

17 января вечером Москва салютовала освободителям Варшавы — войскам 1 БФ, в том числе 1-й армии Войска Польского –24 артиллерийскими залпами из 324 орудий.

18 января в Варшаву прибыли председатель КРН Б. Берут, премьер-министр Э. Осубка-Моравский и командующий Войском Польским генерал М. Роля-Жимерский. 19 января он принял парад 1-й и 2-й дивизий Войска Польского. Остальные соединения армии, часто не доходя до центра города, поворачивали на запад и продолжали преследование отступавшего противника. Сразу после парада на заседании Президиума КРН было решено вернуть Варшаве ранг столицы государства, немедленно приступить к восстановлению города и перевести в Варшаву все правительственные учреждения. (На практике значительная часть их была временно размещена в Лодзи, которая была освобождена 19 января и которую гитлеровцы не успели разрушить.)

Инженерно-саперные войска 1БФ при участии 5-го инженерно-саперного польского батальона приступили к разминированию города. 17 февраля 1944 г. в связи с завершением основных работ и истечением контрольных сроков действий мин замедленного действия (на 21-е сутки и по окончании 21.02.1945 гарантийного срока в 35 дней) начальник штаба инженерных войск 1 БФ доносил в штаб инженерных войск Красной армии, что «с начала работ в г. Варшава разведано и разминировано улиц и дорог 350 км, зданий особой важности 88, крупных зданий 2 307, городских кварталов 621,скверов и площадей 7 кв. км, канализационных туннелей 31 км, защитных валов вдоль берега реки Висла 82 км. Всего снято, собрано и подорвано ПТМ (противотанковых мин — В. П.) 6 159, ППМ (противопехотных мин — В. П.) 19 210, фугасов 46, „сюрпризов“ 277, ВВ-52 (взрывчатых веществ — В. П.) 81т, артснарядов, авиабомб, минометных мин и гранат– 50 225,МЗД (мин замедленного действия — В. П.) не обнаружено, и взрывов не было». 1 февраля в столицу переехали Крайова рада народова и Временное правительство.

19 января была освобождена Лодзь. 28 января советские войска вступили в Катовицы, 21 января была пересечена бывшая польско-германская граница в Силезии, а 29 января — в Западном Поморье. 21 января началось освобождение Вармии и Мазур. 30 марта польские флаги взвились над Гданьском. Вместе с Красной армией в наступлении участвовали воины Войска Польского: около 185 тыс. польских солдат форсировали Вислу, освобождали Быдгощ, Познань, Гдыню и Гданьск, действовали на Одре и в Поморье. Героическими усилиями почти 3 млн. солдат и офицеров и ценой жизни более 500тыс. (602 тыс.) советских людей практически вся территория Польши стала свободной.

20 февраля 1945 г. командующие трех фронтов получили постановление ГКО об определении западной государственной границы Польши и действий польской администрации на всей освобожденной территории Польши.

20 марта 1945 г. командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Г. К. Жуков докладывал главнокомандующему, что «войска, освободив Варшаву, обходным маневром и глубоким охватом с севера и юга общевойсковыми дивизиями вышли на Одер». Советский Союз и его вооруженные силы завершили выполнение своей освободительной миссии в отношении польского народа. (Лишь под окруженным Бреслау/Вроцлавом еще до 6 мая продолжались бои.)

Перед началом зимнего наступления партизанские отряды были дополнительно снабжены боеприпасами и вооружением и получили указание активизировать диверсии и разрушение тылов противника. Особенно усилились их действия в Прикарпатье, в районе Кракова, в резиденции оккупационных властей. Пытаясь уничтожить партизан, гитлеровцы организовали последние «пацификации». Так, 7 января 1945 г. до 10 тыс. солдат повели безуспешное наступление на партизан в направлении Мшана-Дольна — Радка — Новы-Тарг. Накануне наступления советских войск партизаны вывели из строя железные дороги Новы-Тарг — Хабаровк и Хабаровк — Мшана-Дольна. Благодаря помощи населения и собственной разведке партизаны раскрыли планы минирования и взрыва таких городов, как Краков, Новы-Сонч, Закопане и помогли предотвратить их осуществление. В ряде случаев, например при освобождении Новы-Тарга, партизаны взаимодействовали с наступающими войсками. Закопане был освобожден 29 января советско-польско-словацким партизанским отрядом им. Щорса еще до подхода Красной армии. Такое взаимодействие было и в ряде других мест, в частности в Силезии, в Домбровском бассейне (районы Сосновца, Стржемешице), в Бельском районе (вблизи Чеховиц и Буякова). В Силезии взаимодействовали с Красной армией и отряды Армии крайовой. Значительную помощь наступавшим войскам оказывало население, предоставляя проводников, сообщая о расположении немецко-фашистских частей. Пример подобного рода — разведка молодежной (харцерской) подпольной организацией в декабре 1944 — январе 1945 г. системы немецких укреплений в районе Гдыни и передача их карты передовым частям 2-го Белорусского фронта.

Характерной являлась подготовка ко встрече Красной армии силезской окружной организации Польской рабочей партии. Отряды и гарнизоны Армии людовой получили указание подготовить связных, знающих русский язык, составить подробные карты местности и расположения стратегических объектов, обеспечить охрану важнейших предприятий, железных дорог и мостов. Активизировалось создание совместно с социалистами рад закладовых, задачей которых было в момент бегства оккупантов предотвратить разрушение предприятий и взять управление ими в свои руки. Такие комитеты были созданы практически на всех заводах и шахтах Домбровского бассейна и Верхней Силезии и успешно выполнили свою задачу. Промышленность Силезии буквально на следующий день после освобождения начала работу. А действия советских войск были так спланированы, что гитлеровцы не смогли начать разрушение промышленных предприятий и вынуждены были спешно бежать через оставляемые для них проходы. Попыток захвата власти «лондонским лагерем» за Вислой не было.

Армия людова помогала очищать территорию от остатков гитлеровских войск и мародеров. Часть бойцов АЛ была включена в ряды Войска Польского или пошла в органы государственного аппарата. Большинство же составило основу гражданской милиции и Корпуса государственной безопасности. В марте 1945 г. были расформированы партизанские организации — штабы при Войске Польском.

Закончились боевые операции польских партизан. Армия людова выполнила поставленные перед ней задачи: в военном отношении — максимально посильную ей дезорганизацию оккупационного аппарата и тыла немецко-фашистских войск, в политическом — обеспечение условий и оказание помощи в захвате власти в момент освобождения страны органами ПКНО и Временного правительства.

19 января последовал приказ Окулицкого о роспуске Армии Крайовой. Интерпретация его в Радомском округе была следующей: «Командиры не выходят из подполья, солдаты освобождаются от присяги. Выплатить двухмесячное довольствие с доплатами штатным работникам. Солдатам на содержание по 20 долларов. Отряды распустить, все оружие укрыть. Скомпрометированных перевести в другие районы, в „малину“. Сохраняйте связь со мной. Действуйте по соглашению с аппаратом делегата правительства. Дальнейшие приказы вышлю». В частности, освобожденным от присяги рекомендовалось вновь уйти в подполье/370/.

Польша была освобождена от немецко-фашистской оккупации. А проблема власти в ней и ее международное признание окончательно не решены. Два лагеря не выяснили своих взаимоотношений.

5.31. Борьба Советского Союза за международное признание Народной Польши

Соглашения, заключенные между советским правительством (верховным главнокомандующим) и ПКНО в июле-ноябре 1944 г., урегулировали советско-польские отношения– государственные, военные, экономические проблемы и вопрос о границе, то есть основные сложности отношений между странами. Остались нерешенными вопросы о ликвидации польского эмигрантского правительства как претендента на власть в стране и признание всеми державами польской границы по Одре/Одеру и Нысе Лужицкой (Западной), признание за новой Польшей всей полноты государственных прав на международной арене. Советское правительство взяло на себя роль представителя польских интересов и защитника Польши на международной арене.

В связи с подготовкой к конференции трех союзных держав в Крыму 22 января 1945 г. в Москву прибыла делегация КРН и Временного правительства для представления своей точки зрения на «польский вопрос» и для переговоров по очередным задачам советско-польских отношений. Это было первое официальное международное выступление Временного правительства Польши. Тематика международных проблем касалась двух вопросов. Первым было дипломатическое признание Временного правительства. Необходима была помощь советского правительства в преодолении трудностей. В том числе с правительством Э. Бенеша, которое требовало предварительного урегулирования польско-чехословацкого пограничного конфликта (захвата санационной Польшей в 1938 г. в момент раздела Чехословакии Тешинской Силезии). Такого требования Бенеш не выставлял ни правительству Сикорского, ни правительству Миколайчика. При советской помощи проблема признания Чехословакией новой Польши была урегулирована через неделю — 30 января 1945г. (Окончательно пограничная проблема, опять-таки при помощи СССР, была снята в 1958 г./371/.)

Вторым был «польский вопрос» на предстоящей встрече руководителей трех держав в Крыму. Польская сторона изложила свою точку зрения на создание Правительства национального единства. Представленные территориальные претензии Польши на западе нашли отражение в советской печати. Перед конференцией газета ЦК ВКП (б) «Правда» опубликовала редакционную статью, где указала линию, по которой, по мнению Варшавы, должна проходить польская граница. Польские требования были представлены в Ялте советской делегацией.

Крымская конференция руководителей трех великих держав (4 — 11 февраля 1945 г.) обсуждала вопросы согласованных действий союзников на завершающем этапе войны, а также вопросы послевоенного устройства мира, связанные с Германией: оккупация, зоны, репарации и т. д. У каждой делегации были и свои приоритеты. Для Черчилля важнее всего было решить «польский вопрос» в пользу эмигрантского правительства. Рузвельт хотел окончательно утвердить положение об Организации Объединенных Наций и добиться от Сталина конкретного определения сроков и условий вступления России в войну с Японией. Советской делегации необходимо было решить вопросы безопасности страны от возможного возрождения германского милитаризма и тесно с ней связанного пограничного и «польского» вопросов.

Советские войска, а с ними и Войско Польское, к моменту начала конференции достигли Одера, захватили плацдарм на левом берегу и вели бои в 60 км от Берлина. Это определяло атмосферу конференции и ее решения.

В наши дни нередко раздаются голоса, что Сталин в Ялте навязал свои условия послевоенного передела Европы и, в том числе, решение «польского вопроса». Как и на все предыдущие встречи, в Ялту не были приглашены представители тех стран, участников Антигитлеровской коалиции, судьбу которых решали «великие мира сего», и нет документальных свидетельств, что это делалось по инициативе или под давлением Москвы. Рузвельт, например, считал, что только «великие державы будут решать, что получит Польша, и он не намерен ехать на мирную конференцию, чтобы торговаться с Польшей и другими малыми странами»/372/. Черчилль впоследствии написал в мемуарах, что Польша была самым неотложным поводом для Ялтинской конференции.

«Польский вопрос» занимал одно из центральных мест в работе конференции. Обсуждался он в двух аспектах — границы и правительство/373/. Советская сторона считала, что «главное сейчас состоит в том, чтобы не мешать полякам, поскольку Польша уже освобождена». Правительства США и Англии вопрос о создании единого польского правительства пытались превратить в вопрос о характере власти в Польше. Рузвельт, в частности, настаивал на включении в состав правительства представителей партии Стронництво народове– партии крупной буржуазии и помещиков. Рузвельт полагал, что главным «является вопрос о создании постоянного правительства в Польше… которое мы все трое могли бы признать и поддержать». При этом он заверял Сталина, что Соединенные Штаты никогда не поддержат каким-либо образом никакое Временное правительство в Польше, «которое относилось бы враждебно к Вашим интересам». Предлагалось создать президентский совет (Берут, Грабский, епископ Сапега), который будет осуществлять власть президента в Польше. Провести свободные выборы через 1 — 2 месяца. В целом Рузвельт предлагал быстрее решить этот «мрачный „польский вопрос“, который в течение пяти веков причиняет миру головную боль». Вместе с Черчиллем они стремились помочь правительству в Лондоне «сохранить лицо» и восстановить утраченные позиции. Тактика западных союзников явно изменилась: вместо принуждения СССР к восстановлению отношений с реконструированным правительством в эмиграции они настаивали на немедленном создании на конференции вместо двух существовавших (в Люблине и в Лондоне) одного нового, более «представительного» кабинета с преобладающими позициями в нем группы деятелей во главе с Миколайчиком. Как считал Черчилль, тем самым будут восстановлены свобода, суверенитет и независимость Польши. Временное же правительство Англия признать не может, ибо оно не представляет большинства населения. Советская сторона сочла подобные предложения вмешательством во внутренние дела Польши. «Польское правительство может быть создано только при участии поляков и при их согласии». Ссылаясь на мнение Б. Берута, Э. Осубки-Моравского и М. Роли-Жимерского, Сталин сообщил, что демократическая Польша возражает против объединения с эмигрантским правительством (Арцишевского), поскольку то занимает враждебные ему позиции. Но Временное польское правительство готово расширить свой состав за счет нескомпрометировавших себя деятелей эмиграции, включить в варшавское правительство некоторых деятелей из страны. При этом оно не считает более возможным предоставить Миколайчику кресло премьер-министра. Советская делегация отстаивала именно эту точку зрения: базой расширенного польского правительства может служить лишь Временное правительство. Молотов в ходе дискуссии заявил: было бы неправильным игнорировать тот факт, что в Польше уже существует правительство и находится оно в Варшаве. В ходе обсуждения проблемы пополнения состава КРН и правительства советская делегация заявила, что количество дополнительно включаемых членов и их персоналии будут зависеть «прежде всего от тех людей, которые работают в Польше». Они же в качестве уступки согласны «терпеть» в составе Президиума КРН С. Грабского в личном качестве, а не как представителя СН, генерала Л. Желиговского, члена Рады народовой, активно выступавшего все годы войны за добрые отношения с СССР, и лидера Стронництва людового В. Витоса. Представители СССР поставили вопрос о юридической ликвидации эмигрантского правительства и о передаче Народной Польше всего находящегося за границами страны национального имущества (речь шла о золотом запасе, флоте и т. д.).

Черчилль каждый раз, начиная разговор о Польше, подчеркивал, что для Великобритании «польский вопрос» — дело чести. Сталин, говоря об отношении СССР к Польше, в свою очередь, подчеркивал, что для советской стороны «польский вопрос» –это не только вопрос чести, но и вопрос безопасности, вопрос отношений с ближайшим соседом. Территория Польши издавна была коридором, через который совершались нападения на Россию. Поэтому Советский Союз заинтересован в создании Польши, способной закрыть этот коридор собственными силами, в создании мощной, независимой, дружественной Польши. Создание сильной Польши предполагало и воссоединение всех польских земель в едином государстве. Исходя из этих соображений, советская делегация по просьбе правительства Польши настаивала на том, чтобы польская граница на западе проходила от Щецина/Штеттина по рекам Одра/Одер и Западная/Лужицкая Нейсе/Ныса.

В Крыму Сталин вновь поднял проблему безопасности в тылу Красной армии. Дескать, как военный, он требует от правительства страны, освобожденной Красной армией, чтобы оно обеспечивало порядок и спокойствие в ее тылу, чтобы предотвращало возникновение гражданской войны позади линии фронта. «В конце концов, для военных довольно безразлично, какое это будет правительство, — уверял он, — важно лишь, чтобы им не стреляли в спину… Силы же внутреннего сопротивления (АК — В. П.) — от них нет ничего, кроме вреда. Они убивают солдат, нападают на склады, чтобы захватить оружие, нарушают все законы войны. Они жалуются, что мы их только арестовываем… Если эти „силы“ будут продолжать свои нападения на наших солдат, то мы будем их расстреливать». Главным обоснованием советской позиции служили приведенные факты множественных нападений вооруженных групп на советские военные посты и структуры, обслуживающие действующую армию, линии ВЧ связи Ставки с фронтом, которые сопровождались зверскими, садистскими убийствами советских солдат и офицеров. «Уже убито 212 красноармейцев», –сообщил Сталин. (По уточненным данным, на территории Польши и БССР к декабрю 1944 г. потери «от деятельности АК-овцев и других банд» составили убитыми 310, ранеными 92 военнослужащих Рузвельт и Черчилль признали соответствие действий НКВД по обеспечению безопасности, спокойствия и порядка в тылах Красной армии на территории Польши законам ведения сухопутной войны. Это означало, что союзники выдали карт-бланш силовому подавлению вооруженного подполья. Следует обратить внимание на то, что эта сторона истории нахождения Красной армии на польской земле остается, строго говоря, за пределами научного изучения.

Наведение порядка в тылах армии, решение геополитической задачи обеспечения послевоенной безопасности СССР, для этого сохранение позиций польских коммунистов у власти, удержание Польши в сфере советских интересов — в тот момент это было и в интересах Польши. Польский историк Кристина Керстен писала в 1993 г., что в 1944 г. «более благоприятной и реальной с точки зрения польских интересов альтернативы, кроме перехода Польши в сферу интересов СССР и установления власти польских коммунистов, не было»/374/.

Победный марш советских войск, завершавших изгнание гитлеровцев из Польши в ее границах 1939 г., заинтересованность союзников в СССР, его вооруженных силах для разгрома не только Германии, но и Японии (подсчитали, что без СССР война на Тихом океане может продлиться еще 1,5 — 2 года) — предопределили в Крыму признание США и Великобританией, что восточная граница Польши определяется по национальному признаку и пройдет примерно по «линии Керзона» с некоторыми отступлениями в пользу Польши.

Относительно западных польских границ проявились новые тенденции –щадить Германию. В ответ на предложенную Сталиным линию польской границы на западе, Черчилль высказался за линию Одры/Одера и Восточной Нейсе/Нысы. В качестве аргумента он выдвигал трудности, связанные с освоением новых земель и переселением немецкого населения, хотя еще в декабре 1944 г. его эти трудности не страшили/375/. Рузвельт, который свое решение о польских границах ставил в зависимость от соглашения трех держав, все-таки не преминул заметить, что перенесение границы на Западную Нейсе