«А я и не собирался Лобачевским. Это Шурке надо, а мне — просто человеком»
А Володя как раз собрался снова уйти, провалиться в темноту, потому что невозможно было дальше терпеть эту боль в голове. Но Анатолий взял его за руку, и от его руки шли тепло и покой. Покой постепенно стал вытеснять боль, и скоро Володя задремал.
Я же говорил, что выживет, — радостно сказал врач. — Лобачевским, может, и не станет, но жить будет.
Мы тут около тебя все передежурили, и мама твоя, и Зинаида, и майор. Ты больше так сознание не теряй, не уходи. Слышишь? Ты нам всем нужен. Слышишь? Ты нужен всем.
Анатолий, Анатолий, он в себя пришёл, зови дежурного!
И тут же в тёмном углу кто-то вскочил со стула, едва не упав, и зажёг свет. Это был Анатолий.
— Я с вами жить не буду, я вас гнать буду!
Приведёшь — будешь жить с нами, понял?
Нам тебя не надо. Ты нам этого, киндервуда, приводи, понял
А я больше всего боюсь, что меня по голове ударят нечаянно или сам ударюсь и мыслей лишусь. Потому что думать — это самое главное счастье. «Я мыслю — значит, я существую». Ноги или руки там сломаются — пускай, только бы не голова!
слабому или больному, то вместо него выходил друг. И принимал бой.
