Думаю, чем с большим числом молодых людей мы будем работать, тем очевиднее станет, что все они жалуются на одно и то же (или их бо́льшая часть). Однако они не говорят об этом друг с другом!
До Средних веков дети воспринимались как взрослые в миниатюре, маленькие человечки. С момента, как они начинали ходить (примерно в возрасте одного года), их поглощал мир взрослых: с ними разделяли досуг, игры и работу. Хорошо знакомые с этой темой читатели знают, как Арьеса критиковали: мол, он не принял во внимание эмоциональные отношения между родителями и детьми, ограничившись датировкой изменений. Но отдадим себе отчет: мы ушли от восприятия ребенка исключительно как маленького взрослого только тогда, когда изменение социально-экономических условий, в особенности в Европе, обусловило необходимость этих изменений. Необходимость, приправленную интуитивным чувством: если с детьми обращаться как с детьми и в этом качестве их воспитывать и обучать (а не только натаскивать на выполнение специфических задач, словно они лишь невысокие и безволосые взрослые), они в будущем смогут стать не только продуктивными, но и очень конкурентоспособными. Другими словами, тогда впервые задумались: если к детям лучше относиться и обучать, они потом смогут найти место на рынке занятости.
Подростков не замечали, пока они не стали источником беспокойства.
Ловушка поджидает прямо за углом: какой смысл пытаться становиться собой, если в сознании человека, который тебя произвел на свет, ты уже есть ты? Но… кто же ты? Вы можете сказать, кто вы есть, только если вы действительно есть.
Однако мне кажется, мы совершим фатальную ошибку, если не признаем: именно поколение молодых взрослых может спасти мир, высказав то, на что у полностью взрослых не хватило смелости, сделать аутентичность новым универсальным языком, — и мы сможем вырваться из Вавилона, позволив двадцатилетним быть нашими лингвистическими посредниками.
Однажды она позволила себе суждение, сказав: «Я не хочу становиться похожей на этих людей или делать нечто подобное по их приказу. И иногда мне кажется, что, если все взрослые такие же, как эти мои знакомые, я начинаю немного понимать тех, кому не хочется взрослеть…»
— Моя жизнь была распланирована до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать, — сказала она мне как-то, — я знала, что мне делать, вплоть до окончания учебы. Но я не понимаю, куда мне двигаться дальше.
На самом деле она начала чувствовать себя плохо почти двадцать лет назад, в шесть лет, в первом классе, когда ее младший брат, второй ребенок ее родителей, скончался в возрасте всего лишь месяца от роду. Ее мать была совершенно сломлена. Ее нельзя было беспокоить, нельзя было создавать проблемы, шуметь, задавать вопросы. Лаура поняла, что правильно быть хорошей девочкой, и почувствовала, что учеба идеально отвечала этой цели: успехи в школе давали ей три огромных преимущества. Во-первых, так у родителей не было дополнительных поводов для переживаний или беспокойства. Во-вторых, учеба позволяла обмануть семью: если Лаура хорошо учится, значит, с ней все в порядке. В-третьих, создавался эффект снежного кома. Чем больше Лаура училась, тем меньше у нее оставалось времени, чтобы остановиться и спросить, как ее дела обстоят в действительности. С учетом мертвого новорожденного брата, матери, которая оставила ее сиротой в моральном смысле, отца, который к этому моменту стал работать в два раза больше, чем раньше (официально потому, что жена теперь не зарабатывала денег, неофициально по тем же причинам, по которым Лаура принялась учиться как одержимая, — чтобы не дать возможности уму пускаться в опасные размышления, которые могли причинить ужасающую боль). Лаура признает, что тревога и тоска — ее давние спутники, только раньше она усмиряла их тригонометрией, латынью и принципами термодинамики.
История Лауры — стандартная история для молодых людей старше двадцати лет. Ее жизнь и усилия, которые она прилагает, чтобы оставаться на плаву, типична для многих. Она единственный ребенок, окончила научно-технический лицей с отличием. Всю жизнь провела в учебе, прилагая к этому все силы, хотя никто от нее этого не требовал — это просто было ее долгом. Причина, по которой она оказалась на антидепрессантах, — глубокий кризис в начале третьего курса математического факультета. Как рассказывает Лаура, в один прекрасный день она просто потеряла способность делать то, что делала всегда, а именно корпеть над учебниками.
думаю, быть самим собой означает жить всерьез, приучить себя говорить именно то, что вы действительно думаете, без цензуры, быть в контакте со всеми своими эмоциями и выражать, а не изображать их, оставлять в жизни место для неожиданностей (как отрицательных, так и положительных: нам свойственно ошибаться!), но не притворяться тем, кем мы не являемся, не отправлять аватар вместо себя в люди и не позволять стратегиям подменять живого себя. Лгите, но не притворяйтесь.
Она состоит в том, что они редко претворяют в реальность свои потенциальные возможности, пуская круги по воде и делая случайные попытки с чем-то справиться. Я думаю, именно поэтому они сменяют по три-четыре факультета университета, надолго задерживаются дома, вместо того чтобы поехать посмотреть, как там у других, и остаются девственными еще долго после подросткового возраста. Чтобы выйти за пределы своих границ, им нужно заявить о себе.
