1
Недавно мой друг-актер спросил меня: как ты думаешь, Денис, долго ли продлится эта хрень вирусная? И что будет после? Изменится ли человек? А человечество другим станет?
Я не знаю, что будет со мной завтра, а ты, Мишка, о будущем человечества. Чудак ты, ей-богу, не обижайся. Чудак. Мне бы денек прожить да ночь продержаться. Я ж приговоренный. Срок не известен. Четыре стены. Мы все приговоренные. Я себя не узнаю. Встану утром перед зеркалом, лицо пытаюсь найти, а нахожу физиономию — и вспомнить не могу, откуда? И зачем она? Я читаю с листа чужие тексты, торгую эмоциями — я обыкновенный барышник, покупаю дешево, продаю втридорога. Слезы, отчаяние, радость, любовь. Мы торгуем тем, что не продается. Меня самого во мне нет. Все. Кончился. Рад бы снять маску — не снимается. Вросла в кожу, а чья это маска — не помню. Хламида какая-то. Сдирать с кожей больно, иначе нельзя — до себя любимого не добраться. Не знаю, как ты, Мишка, но я в пандемию слегка оглох и ослеп. И еще кое-что случилось. И то ли еще будет?! Противопоказан нам монашеский стиль, он нам категорически воспрещен. Если еще продлиться эта хлябь бесовская, я загнусь. Или что-нибудь сотворю, ей-богу. Революцию или акт самосожжения — только чтобы на площади и зрители… чтобы миллион зрителей. Готов умереть во славе человеческой. Только не гнить умственно в четырех углах.
Думать не могу. Колеса, колеса, колеса… те, что мне доктор прописал, который совсем не доктор. Умеет хорошо играть в доктора, поэтому все голубиные люди величают его доктором. Нет ничего настоящего, Мишка, в наш век абсурда. Все фальшивое. Лекарство, доктора, святые — сегодня одна хлябь. На раз вычисляю бородатого «старца», который бровки сдвигает у переносицы и проповедует конец света — на раз вижу его душонку артистическую. Не верю никому, Мишка, хлябь одна.
... 
