Время Гуссерля (рубеж XIX-XX вв.) носит в себе оттенок эпохи триумфа естествознания. Наука претендовала на роль единственного подлинного знания, сводя весь мир, включая человека и его сознание, к причинно-следственным связям и объективным фактам.

Немецкий философ видел в этом кризис: наука, по его мнению, забыла свой собственный фундамент - мир непосредственного, живого опыта («жизненный мир» — Lebenswelt).
Вместо этого она начала изучать абстрактные модели, позабыв, из чего эти модели вырастают.

Это отправной пункт феноменологии.
Мы не воспринимаем вещь (например, чашку) как набор отдельных ощущений (коричневое, твердое, цилиндрическое), и наше сознание спонтанно синтезирует эти разрозненные ощущения в единый образ «чашки».
Взятое в оборот «единство» - не вывод науки, а первичный факт нашего сознания.

«Естествознание, неуклонно следуя за вещью, данной в непосредственном опыте, исследуя ее собственные свойства, ее каузальность, как раз-таки не исследует единства непосредственного опыта».

Здесь зиждется суть критики немецкого философа, а лучше всего раскрывается на воображаемом примере, где ученый берет эту данную в опыте чашку и начинает ее изучение:

Физик — ее плотность, теплопроводность.

Химик — состав глазури.

Биолог — как рука ее ощущает.

Однако ни один из них не задается вопросом:

«А каким образом мое сознание сконструировало этот целостный образ "чашки" из потока отдельных ощущений?»

Они исследуют свойства объекта, но игнорируют акт сознания, который этот объект им являет; изучают каузальность в мире, но не то, как в сознании возникает смысл.

«В рамках этого единства чувственно воспринимаемые вещи представляют собой и среду феноменальностей, которая еще не стала научной темой...»

«Среда феноменальностей» здесь и предстает полем для феноменологического исследования: не самих вещей, а то, как они являются (как «феномены») нашему сознанию.

Психология, которую Гуссерль критиковал, пыталась стать естественной наукой о психике и тоже упускала этот пласт.

«Вместе с вещью является и ее смысл... непосредственная, а не научно найденная в эксперименте достоверность вещи...»

Это, возможно, самый важный тезис. Когда я вижу чашку, мне является не просто физический объект, а «чашка-для-кофе», «подарок-от-друга», «старинная-вещь». Этот смысл (в феноменологии — ноэма) дан мне непосредственно, до всякого научного анализа, что делает физический объект не просто объектом, а носителем значения; он является неотъемлемой частью феномена.

«...который так же хорошо воспринимается сознанием, как и ее тождество — внешнее проявление вещи в пространственно-временном измерении.»

Я воспринимаю чашку как ту же самую (тождественную), даже когда смотрю на нее с разных сторон, при разном освещении; но тождество - тоже не факт о чашке, а достижение моего сознания, которое удерживает единство феномена сквозь поток меняющихся явлений.

Так в чем же суть? Исследование не объективных свойств, а интенциональных актов (ноэзис). Вместо того чтобы спрашивать «из чего сделана чашка?», феноменолог спрашивает: «Какие акты моего сознания — воспоминание, ожидание, восприятие, оценка — делают ее для меня именно «подарком от друга»?»

Это исследование самой ткани нашего опыта; того, как в нас рождается смысл.
Далее следует анализ горизонта, где образ той же чашки не изолирован, а окружен «горизонтом»: я вижу не просто цилиндр, а сосуд, из которого можно пить, который стоит на столе рядом с другими предметами. Горизонт включает в себя прошлый опыт (я уже знаю, что такое чашка), будущие ожидания (я возьму ее в руки) и культурные значения. Изучение того, как сознание «прорисовывает» эти горизонты, —ключ к пониманию целостности нашего жизненного мира.

Таким образом, важность дальнейшего изучения заключается не в добавлении новых деталей к старой картине, а в смене самой парадигмы. Кризис наук, о котором говорил Гуссерль - - не кризис их методик или открытий, а кризис их смысла для человеческой жизни: пока наука не вернется к своему истоку - к миру живого опыта, в котором мы любим, страдаем, надеемся и придаем значение вещам, - ее триумф будет оставаться пирровой победой, все более отчуждая человека от самого себя.
Феноменология же - призыв к терапии, которая требует от нас мужества отвернуться от готовых ответов и, наконец, взглянуть на то, что было у всех на виду, но оставалось незамеченным: на само чудо являющегося мира.