Э. Гуссерль усматривает главную причину кризиса философии в ее нежелании обращаться к проблемам смысла. Строгость философии заключается в способности дойти до «первоначал» познания. Интенциональность — фундаментальное свойство сознания, которое обнаруживается при феноменологической редукции: переходя от сосредоточения на объектах к сосредоточению на переживаниях сознания, в котором эти объекты даются, обнаруживается связь сознания с этими объектами в форме указаний на них.
Жас шектеулері: 16+
Құқық иегері: ООО "Издательские решения"
Түпнұсқа жарияланған күн: 2024
Басылым шыққан жыл: 2024
Баспа: Ridero
Қағаз беттер: 28
Пікірлер7
💡Танымдық
Время Гуссерля (рубеж XIX-XX вв.) носит в себе оттенок эпохи триумфа естествознания. Наука претендовала на роль единственного подлинного знания, сводя весь мир, включая человека и его сознание, к причинно-следственным связям и объективным фактам.
Немецкий философ видел в этом кризис: наука, по его мнению, забыла свой собственный фундамент - мир непосредственного, живого опыта («жизненный мир» — Lebenswelt).
Вместо этого она начала изучать абстрактные модели, позабыв, из чего эти модели вырастают.
Это отправной пункт феноменологии.
Мы не воспринимаем вещь (например, чашку) как набор отдельных ощущений (коричневое, твердое, цилиндрическое), и наше сознание спонтанно синтезирует эти разрозненные ощущения в единый образ «чашки».
Взятое в оборот «единство» - не вывод науки, а первичный факт нашего сознания.
«Естествознание, неуклонно следуя за вещью, данной в непосредственном опыте, исследуя ее собственные свойства, ее каузальность, как раз-таки не исследует единства непосредственного опыта».
Здесь зиждется суть критики немецкого философа, а лучше всего раскрывается на воображаемом примере, где ученый берет эту данную в опыте чашку и начинает ее изучение:
Физик — ее плотность, теплопроводность.
Химик — состав глазури.
Биолог — как рука ее ощущает.
Однако ни один из них не задается вопросом:
«А каким образом мое сознание сконструировало этот целостный образ "чашки" из потока отдельных ощущений?»
Они исследуют свойства объекта, но игнорируют акт сознания, который этот объект им являет; изучают каузальность в мире, но не то, как в сознании возникает смысл.
«В рамках этого единства чувственно воспринимаемые вещи представляют собой и среду феноменальностей, которая еще не стала научной темой...»
«Среда феноменальностей» здесь и предстает полем для феноменологического исследования: не самих вещей, а то, как они являются (как «феномены») нашему сознанию.
Психология, которую Гуссерль критиковал, пыталась стать естественной наукой о психике и тоже упускала этот пласт.
«Вместе с вещью является и ее смысл... непосредственная, а не научно найденная в эксперименте достоверность вещи...»
Это, возможно, самый важный тезис. Когда я вижу чашку, мне является не просто физический объект, а «чашка-для-кофе», «подарок-от-друга», «старинная-вещь». Этот смысл (в феноменологии — ноэма) дан мне непосредственно, до всякого научного анализа, что делает физический объект не просто объектом, а носителем значения; он является неотъемлемой частью феномена.
«...который так же хорошо воспринимается сознанием, как и ее тождество — внешнее проявление вещи в пространственно-временном измерении.»
Я воспринимаю чашку как ту же самую (тождественную), даже когда смотрю на нее с разных сторон, при разном освещении; но тождество - тоже не факт о чашке, а достижение моего сознания, которое удерживает единство феномена сквозь поток меняющихся явлений.
Так в чем же суть? Исследование не объективных свойств, а интенциональных актов (ноэзис). Вместо того чтобы спрашивать «из чего сделана чашка?», феноменолог спрашивает: «Какие акты моего сознания — воспоминание, ожидание, восприятие, оценка — делают ее для меня именно «подарком от друга»?»
Это исследование самой ткани нашего опыта; того, как в нас рождается смысл.
Далее следует анализ горизонта, где образ той же чашки не изолирован, а окружен «горизонтом»: я вижу не просто цилиндр, а сосуд, из которого можно пить, который стоит на столе рядом с другими предметами. Горизонт включает в себя прошлый опыт (я уже знаю, что такое чашка), будущие ожидания (я возьму ее в руки) и культурные значения. Изучение того, как сознание «прорисовывает» эти горизонты, —ключ к пониманию целостности нашего жизненного мира.
Таким образом, важность дальнейшего изучения заключается не в добавлении новых деталей к старой картине, а в смене самой парадигмы. Кризис наук, о котором говорил Гуссерль - - не кризис их методик или открытий, а кризис их смысла для человеческой жизни: пока наука не вернется к своему истоку - к миру живого опыта, в котором мы любим, страдаем, надеемся и придаем значение вещам, - ее триумф будет оставаться пирровой победой, все более отчуждая человека от самого себя.
Феноменология же - призыв к терапии, которая требует от нас мужества отвернуться от готовых ответов и, наконец, взглянуть на то, что было у всех на виду, но оставалось незамеченным: на само чудо являющегося мира.
Немецкий философ видел в этом кризис: наука, по его мнению, забыла свой собственный фундамент - мир непосредственного, живого опыта («жизненный мир» — Lebenswelt).
Вместо этого она начала изучать абстрактные модели, позабыв, из чего эти модели вырастают.
Это отправной пункт феноменологии.
Мы не воспринимаем вещь (например, чашку) как набор отдельных ощущений (коричневое, твердое, цилиндрическое), и наше сознание спонтанно синтезирует эти разрозненные ощущения в единый образ «чашки».
Взятое в оборот «единство» - не вывод науки, а первичный факт нашего сознания.
«Естествознание, неуклонно следуя за вещью, данной в непосредственном опыте, исследуя ее собственные свойства, ее каузальность, как раз-таки не исследует единства непосредственного опыта».
Здесь зиждется суть критики немецкого философа, а лучше всего раскрывается на воображаемом примере, где ученый берет эту данную в опыте чашку и начинает ее изучение:
Физик — ее плотность, теплопроводность.
Химик — состав глазури.
Биолог — как рука ее ощущает.
Однако ни один из них не задается вопросом:
«А каким образом мое сознание сконструировало этот целостный образ "чашки" из потока отдельных ощущений?»
Они исследуют свойства объекта, но игнорируют акт сознания, который этот объект им являет; изучают каузальность в мире, но не то, как в сознании возникает смысл.
«В рамках этого единства чувственно воспринимаемые вещи представляют собой и среду феноменальностей, которая еще не стала научной темой...»
«Среда феноменальностей» здесь и предстает полем для феноменологического исследования: не самих вещей, а то, как они являются (как «феномены») нашему сознанию.
Психология, которую Гуссерль критиковал, пыталась стать естественной наукой о психике и тоже упускала этот пласт.
«Вместе с вещью является и ее смысл... непосредственная, а не научно найденная в эксперименте достоверность вещи...»
Это, возможно, самый важный тезис. Когда я вижу чашку, мне является не просто физический объект, а «чашка-для-кофе», «подарок-от-друга», «старинная-вещь». Этот смысл (в феноменологии — ноэма) дан мне непосредственно, до всякого научного анализа, что делает физический объект не просто объектом, а носителем значения; он является неотъемлемой частью феномена.
«...который так же хорошо воспринимается сознанием, как и ее тождество — внешнее проявление вещи в пространственно-временном измерении.»
Я воспринимаю чашку как ту же самую (тождественную), даже когда смотрю на нее с разных сторон, при разном освещении; но тождество - тоже не факт о чашке, а достижение моего сознания, которое удерживает единство феномена сквозь поток меняющихся явлений.
Так в чем же суть? Исследование не объективных свойств, а интенциональных актов (ноэзис). Вместо того чтобы спрашивать «из чего сделана чашка?», феноменолог спрашивает: «Какие акты моего сознания — воспоминание, ожидание, восприятие, оценка — делают ее для меня именно «подарком от друга»?»
Это исследование самой ткани нашего опыта; того, как в нас рождается смысл.
Далее следует анализ горизонта, где образ той же чашки не изолирован, а окружен «горизонтом»: я вижу не просто цилиндр, а сосуд, из которого можно пить, который стоит на столе рядом с другими предметами. Горизонт включает в себя прошлый опыт (я уже знаю, что такое чашка), будущие ожидания (я возьму ее в руки) и культурные значения. Изучение того, как сознание «прорисовывает» эти горизонты, —ключ к пониманию целостности нашего жизненного мира.
Таким образом, важность дальнейшего изучения заключается не в добавлении новых деталей к старой картине, а в смене самой парадигмы. Кризис наук, о котором говорил Гуссерль - - не кризис их методик или открытий, а кризис их смысла для человеческой жизни: пока наука не вернется к своему истоку - к миру живого опыта, в котором мы любим, страдаем, надеемся и придаем значение вещам, - ее триумф будет оставаться пирровой победой, все более отчуждая человека от самого себя.
Феноменология же - призыв к терапии, которая требует от нас мужества отвернуться от готовых ответов и, наконец, взглянуть на то, что было у всех на виду, но оставалось незамеченным: на само чудо являющегося мира.
🙈Дым түсініксіз
💡Танымдық
Честно говоря, я так и не понял, какой метод Гуссерль предлагает использовать в познании феноменов, если не научный. Я понял, что использовать научный метод для познания психических феноменов бесполезно, а какая альтернатива, я так и не догнал.
Дәйексөздер63
Естествознание не рефлексирует, не решает проблем, имманентно ему присущих, а значит, оно не может быть основой философии.
Натурализм в своей высшей идеальной законченности стремится представить себя самим разумом. Это колоссальное здание выстроено на песке самоуверенным причислением к области строгой науки всех теоретических, аксиологических и практических идеалов, которые натурализм, перетолковывая их эмпирически, в то же время делает ложными.
Наше время хочет верить в «реальность». И вот ее прочнейшей реальностью являются точные науки. И если мы обращаемся к этой великой цели, то мы должны ясно осознавать, что никакая традиция не должна быть началом, никакое, пусть и величайшее имя, не ослепит нас, но истинные начала должны быть найдены в свободном исследовании самих проблем и в свободном следовании за исходящими из них требованиями. Толчок к исследованию должен исходить не от философии, а от вещей и проблем. Философия же по своей сущности есть наука об истинных началах, об истоках. Наука о радикальном должна быть радикальной, она должна достигнуть своих абсолютно ясных начал, то есть своих абсолютных проблем, достигнуть в самом смысле этих проблем предначертанных методов и самого первого слоя ясно данных вещей, и это не то, что понимают под эмпирическими «фактами».
