Как ни парадоксально, лишь с тех пор как насилие и война стали считаться в Истории отклонениями, а не «нормальными» явлениями, врага сделали преступником и расчеловечили (размышления Карла Шмитта по этому поводу в «Понятии политического» (Der Begriff des Politischen) совершенно справедливы [274]), а память принялась обелять акты насилия и преступления одних, чтобы, напротив, обрушиться на других.